Текст книги "Young and Beautiful (ЛП)"
Автор книги: Velvetoscar
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 45 страниц)
Он стоит, примерзший к месту, смотрит, как глаза Гарри закрываются, по щекам льются соленые капли. Гарри склоняет голову под тяжестью собственных мыслей, скользит рукой к кудрям, туго сжимает волосы в кулак и дергает вверх, борется с мучительным отчаянием, его тело начинает медленно качаться вперед и назад.
Луи хочется убрать его руку, наорать на него, какого хрена ты творишь, но он лишь смотрит через приоткрытую дверь широко раскрытыми глазами. Всхлипы Гарри наполняют комнату, дрожащие пальцы сильнее тянут за волосы, он словно маленький брошенный ребенок.
Луи не может выдавить ни слова, сделать ни шага, по непонятной причине ужасно мучающийся происходящим, в нем просыпается желание прикоснуться, утешить, даже если он не знает, зачем или для чего.
Он кладет руку на дверную ручку, чтобы открыть ее полностью.
И звонит телефон Гарри.
С поистине пугающей скоростью, Гарри вытирает слезы рукавом рубашки, черты лица разглаживаются, фиксируют на лице маску спокойствия. Он сглатывает, несколько раз глубоко вздыхает, губы трясутся, тыльной стороной руки убирает с глаз волосы и плавным движением подносит телефон к уху, нажимая на кнопку ответа.
– Зейн, дорогой, – здоровается он, его голос не показывает никаких следов только что произошедшего.
От этого спокойного голоса Луи становится плохо, тошнота начинает разъедать слизистую оболочку желудка, головная боль колет непонятно откуда взявшейся виной во все углы черепной коробки.
– Да, конечно, – пауза. – Никакой спешки, милый. С радостью жду вашего прибытия. Наденьте цвет ягоды – в настоящий момент это единственные тона, которые я воспринимаю. – Пауза. – Это просто прекрасно. Сообщи об этом Лиаму. И скажи, чтобы мальчики перестали решать за меня. – Пауза. – Да, Луи здесь.
Луи будто что-то кольнуло, когда он услышал свое имя на губах Гарри. Очень странно, ведь он не в первый раз его произносит, но нервы Луи напряглись и дрогнули. Он молится, молится, лишь бы Гарри не обернулся.
– Разумеется, – продолжает он, потирая большим и указательным пальцами глаза. – Да, милый, звучит прекрасно. Скоро увидимся. Кстати, я думаю, фиолетовый. Тебе очень к лицу этот цвет. – Он прощается, широко улыбаясь, Луи закатывает глаза, Гарри кладет трубку. Черты его лица спокойны, на лице нет улыбки, нет боли, лишь хрупкость, которую легко скрыть любой другой эмоцией, если понадобится.
Опасаясь за собственную жизнь, если Гарри его обнаружит, Луи делает шаг назад, закрывая дверь как можно тише.
Безмолвно возвращается к креслу, садится, ноги ставит на пол, локтями упирается в колени и смотрит на стену перед ним, все еще ощущая тошноту, как из-за алкоголя, кипящего в крови, так и из-за Гарри Стайлса и его слез, из-за последнего, наверное, больше.
Он упирается лбом в ладони, мечтая, чтобы Зейн пришел как можно быстрее.
Сегодня на него свалилось слишком многое, и он чертовски уверен, что не сможет быть наедине со своими мыслями.
***
Все мальчики, наконец, приходят (Найл самый последний, потому что он настаивал на покупке сегвея), наливают себе коктейли с ягодным сиропом или крепкий ликер (как это сделал Найл, отказываясь пить любое, кроме чистого алкоголя, все остальное заклеймив как “сок”) и уходят на очень дорогой и роскошный ужин, с, как Найл и говорил, просто огромными порциями.
Все счастливы: Зейн размышляет, размахивая сигарой, над жалобами Луи о всех мудаках на его курсе (некоторым из них нужно, блять, знать меру), Лиам хихикает над всем, что видит и с благоговением смотрит на небо, расположив руку на ноге Зейна.
Гарри счастливее их всех. Ну. “Счастливее.”
Он всем наполняет бокалы, громко смеется, делая тосты небу, звездам, всему миру, поправляет галстук-бабочку (да, он переоделся в сиреневый костюм, прикрепив к петлице веточку ягод), сверкая кольцами на не дрожащих пальцах. От одного лишь взгляда на это Луи становится плохо.
Потому что это фальшивка, и теперь он знает насколько фальшиво; с каждым громким всплеском смеха Гарри, каждой широкой улыбкой, освещающей комнату, каждым поглаживанием руки Зейна и каждым кликаньем стекла его бокала о бокал Найла перед Луи встает картина поникшего за роялем мальчика, заливающегося слезами.
Но ему плевать, ему должно быть плевать на это, поэтому он запивает это глотком алкоголя, заедает стейком и картофелем, ругая Найла за покупку сегвея.
– Сегодня вечером ты домой не вернешься, и я предупрежу об этом Рори, Ирландец!
– Ирландец? Ты только что назвал меня Ирландцем?
С небольшим успехом Луи удается запихнуть вылезающие наружу мысли глубоко в себя.
***
Они ехали обратно в университет на машине Зейна, еле как поместившись. Лунный свет освещал небо над их головами, прохладный вечерний ветер хлестал щеки, и Лиам предложил поехать на вечеринку.
– Мне весь день писали о ней. Там, должно быть, весело?
– Ну, сейчас пятница, – объяснил Луи, лукаво улыбаясь, Зейн ухмыльнулся ему в зеркало заднего вида.
– У меня точно такие же мысли, Луи, – тихо сообщил Зейн, придерживая рукой руль, со скоростью несясь по мощенной дороге. – Значит, вечеринка.
– Прекрасно, – улыбнулся Гарри, доставая телефон. – Я как раз думал, под каким бы предлогом позвонить кое-каким людям.
– С каких это пор тебе нужна для этого причина? – одаривает взглядом Зейн.
– С никаких, мне не нужна причина, – он пожимает плечами, улыбаясь еще шире, – просто пытаюсь быть вежливым.
Найл смеется, обнимая Гарри за плечи.
– Правильно, ведь ты всегда получаешь то, что хочешь! – кричит он, Гарри подхватывает его смех, запрокидывая голову назад.
Луи наблюдает за ним, сидя по другую сторону Найла, и, лишь почувствовав колкое жжение в груди, сразу же поворачивается взглядом обратно на дорогу.
– Давайте сделаем эту ночь самой лучшей? Да, парни? – легко ухмыляясь, произносит он, поднимая брови.
– Да, Луи, – улыбается Зейн, нажимая на педаль.
Лиам хлопает, как дельфин, в ладоши и с энтузиазмом кивает, Найл поднимает кулак вверх, и Гарри издает рык в бессловесную пустоту ночного неба.
По крайней мере, у Луи всегда есть нужные ему люди, алкоголь и трава, которые отвлекут его от ненужных наплывающих мыслей. И сегодня он остро нуждается во всем из перечисленного.
***
Дикая вечеринка в пентхаусе, наполненном дымом, красивыми людьми и светом ламп.
Подносы с хрустальными бокалами абсента и коньяка, люди в сверкающих масках, музыкальная группа, члены которой одеты в кожу и намалеваны краской, дорожки кокаина между разбросанными на столах ювелирными украшениями и часами.
В обычный день Луи вся затея показалась бы веселой, но сейчас это лишь отвращает.
С тех пор как Лиам и Зейн исчезли в водовороте людей и больше нигде не показывались, Луи неуклюже шатается возле Найла. Он подпрыгивает, а не ходит, натыкаясь на девушку за девушкой, разговаривает с ними, заставляет их смеяться, но не потому что сам этого хочет, а потому что вынужден – здесь все так делают.
Луи понимает, что мешает Найлу, когда цинично, но не специально, смотрит из-за его плеча на любого, кто подходит к Ирландцу, и поначалу он чувствовал странное равнодушие к своему невежественному поведению, сейчас же ему становится ужасно неуютно вот так вот подставлять друга.
– Я, пожалуй, отойду от тебя и предоставлю самому себе, – говорит он, когда вот уже шестая девчонка проходит мимо, встречаясь со стальным взглядом Луи.
– Пожалуй, – соглашается Найл и разводит руками. – Но я не возражаю. К черту все, я просто хочу хорошо повеселиться. Какая нахер разница, кто будет рядом со мной? Если не хочешь уходить, не надо. Я говорю серьезно, Томмо.
Луи улыбается и кивает (неужели Найл в любой ситуации такой прямой и простой в общении?), тронутый его преданностью и добротой, и хлопает по плечу.
– Думаю, я тебя с этой оставлю, Ирландец. Когда соскучишься, найдешь меня, окей? А я пойду исследую местность и посмотрю, можно ли отсюда что-нибудь украсть, – подмигивает он и уходит, проводя ладонью по плечу. – Очаруй дамочек! – выкрикивает он, оставляя улыбающегося Найла с подошедшей девушкой.
Может, Луи сделал так из собственных побуждений и ему нужно побыть одному. Может, толпа орущих людей не заглушает бушующие мысли. Потому что в кругу шумящих людей в его голове бешено крутится лишь одна мысль – найти, где Гарри.
И он хочет убрать ее куда подальше.
***
Луи проводит ночь, стоя на балконе, смотрит на звездное небо, оперевшись о стену; тишина не отвечает на вопросы.
Он пытается напевать что-нибудь, пить, есть, лишь бы отвлечься от мыслей, лишь бы сорвать с кончика языка разъедающее его имя. Безмолвно молится, чтобы Найл написал ему: “Давай уйдем отсюда и накуримся.”
Но Найл не пишет.
После четырех гребаных часов шум изнутри практически сходит на нет, нежеланные гости (этот балкон – место Луи, сюда никто не должен заходить) перестают появляться, он решает, что пора найти Найла и покинуть это место. Хватило сполна.
Доставая его телефон без новых смсок и пытаясь убрать скуку из глаз, потирая их, он заходит внутрь, пытается отыскать Найла, или Зейна, или Лиама – все безрезультатно.
И после того, как он обыскивает дом так тщательно, как может незнакомый с местом человек, он сдается и встает посередине разгромленной комнаты: на полу разлито пиво, перемешано с рубиновыми струями другого алкогольного напитка, сломанные маски и стаканчики хрустят под ногами, все вокруг пахнет перегаром, в воздухе по-прежнему витает дым, лишь быстрый взгляд на комнату отвращает и выводит Луи из равновесия.
– Ты где? – он пишет Найлу, глаза болят от яркого экрана, но ни на чем другом сфокусироваться не могут, ноги подкашиваются от истощения и морального положения.
Блять. Он просто хочет домой. И совершенно не знает, что теперь делать.
К счастью, его друзья знамениты.
В комнате, на удивление, учитывая время, пусто – может все просто переместились в место получше? Он замечает одну девушку, подходит к ней, хватает за потную руку и смотрит умоляющим взглядом в глаза брюнетки.
– Ты, случайно, не видела Найла?
Девушка ошеломленно улыбается.
– Неа, прости, милый. Уже часа как три не видела.
Пиздец.
– А Зейна Малика?
– О. Да. Он и Лиам Пейн только что ушли.
Луи стоит, не моргая.
Дерьмо.
– Я еще успею их поймать?
– Сомневаюсь. Когда я видела их, они уже садились в машину. Прости. – Она пожимает плечами, медленно моргает, накуренно ухмыляется и уходит.
Прекрасно.
Охуительно.
И что теперь?
Истощенный безнадежностью ситуации – и когда Луи успел стать беспомощным, и вообще, почему он не подготовился к таким конъюнктурам? – он шагает из комнаты в комнату, пытаясь найти хоть какое-то решение из ситуации, человека, хотя бы немного связанного с ним.
Но вместо решения проблемы он находит Гарри Стайлса.
Он прямо там, через комнату, едва в сознании, едва стоит на ногах, облепленный потной кучкой людей в слишком дорогой и безвкусной одежде. Они сжимают его со всех сторон, потирают руки, будто он напичкан золотом (Луи все-таки кажется, что он напичкан лишь экстази), смотрит на них почти не открывающимися глазами, а они прижимаются холодными яркими губами к его бледной коже.
Чем больше он смотрит на это, тем сильнее в нем кричит сигнал тревоги, и, почти не осознавая, что делает, он идет в направлении присосавшихся пиявок.
Их голоса становятся четче, слова, как и дерьмовая музыка – более разборчивыми, он идет к ним сквозь облака дыма, витающие в комнате.
– Он мой, – произносит симпатичная рыжая девка, округляя глаза, и кладет руку под куртку Гарри.
– Он мой! – настойчиво требует молодой, наверное, не больше шестнадцати, мальчик, сильнее сжимая его плечо, и насильно убирает ее руку.
– Да ладно тебе, чувак, ты уже попользовался, – жалуется другой парень и тянет куртку Гарри в свою сторону, от чего Луи становится плохо.
Он в ужасе смотрит на происходящее перед ним, с трудом осмысливает тот факт, что эти люди дергают Гарри Стайлса как тряпичную куклу, тянут его в свои стороны и трогают каждую частичку его тела, будто он не живой вовсе. И еще больше ужасает то, что Гарри этого почти не осознает, слишком опьяненный неважно чем он себя напичкал, его тело склоняется из стороны в сторону, глаза мутно смотрят в пространство, рот слегка открыт, капельки пота покрывают кожу.
Ну уж блять нет.
Так нельзя.
– Ладно, народ, завязывайте, – громко произносит Луи, втискиваясь в потную массу гарпий. – Руки свои убрали. – Он оттаскивает их по одиночке, они стонут и злостно на него смотрят.
Один из парней встает рядом с ним, выкатив грудь, раздувает ноздри, будто сейчас сорвется.
– Кто сказал, что он сейчас твой? – гремит он низким голосом, изо рта таращит водкой.
Луи сморщивает нос от запаха – и от вида его лица – и закатывает глаза, закидывая руку Гарри через свою шею, другой обхватывая за талию.
– Я уже за него заплатил, – выплевывает Луи самым язвительным тоном, он произносит это так грубо и дерзко, что не удивится, если его сейчас ударят по лицу и начнут драку.
Но, к его же ужасу, глаза мальчика наполняются абсолютным пониманием.
– Ох, прости, приятель, я не знал.
Луи хочется блевать, орать и плакать от того факта, что его слова были приняты серьезно.
Сжимая зубы изо всех сил, чтобы не сказать ничего, что крутится у него в голове (это сейчас никак не поможет, ему просто нужно убрать Гарри подальше отсюда), он гневно смотрит на них в последний раз.
– Ебаные твари, – не удерживается от комментария он, выходя из комнаты.
Проблема отбытия из этого места все еще не решена – стала даже еще больше – но ему плевать, сейчас его волнует лишь одна сложность – долговязое тело, от которого пахнет потом и цветами, голова не в состоянии держаться прямо и опущена на плечо Луи, а ноги едва поднимаются.
– Я так рад, что ты хорошо повеселился, Кудряшка. Правда круто. Просто великолепная, мать ее, идея, – он стискивает зубы от раздражения и ползет к лифту.
Двери сразу же открываются, позволяя им зайти в золотую кабину, и Луи нажимает на кнопку первого этажа гораздо сильнее, чем требуется.
– М’ня зовут Гарольд, – очень тихо бормочет Гарри, – не ‘Кудряшка’.
Луи просто хочется петь, слава небесам, Гарри в сознании, с Гарри можно связаться. И сейчас самое важное – машина.
– Кудряшка! Гарри. Гарольд. Ты живой, ура. Окей, теперь скажи, как нам добраться до дома? Потому что у меня никаких рабов нет.
Он видит слабую черточку на лбу Гарри, говорящую о том, что он хмурится (Луи засчитывает это как достижение – даже в таком состоянии он может заставить Гарри сердиться).
– Мой тел’фон. Шофер. – Хотя бы сейчас Гарри идет навстречу, еле двигая губами.
– Точно, куда ты без него, – ворчит Луи, достает телефон Гарри из кармана, находит имя и звонит, очень надеясь, что его голос не звучит настолько же истощенно, насколько он сам. До приезда машины Гарри что-то бубнит в его плечо, то подключаясь, отключаясь от реальности.
***
Когда “Шофер” высаживает их прямо перед школой, Луи чувствует, что уже на грани срыва, он слишком долго удерживал тяжелое тело Гарри в сидячем положении, слишком долго слушал пьяные бредни и шипения, но оставить его здесь – очень плохая и эгоистичная идея.
Совесть берет верх, и Луи, собрав все моральные силы, подхватывает Гарри посильнее и идет в сторону его комнат – несправедливо далеко расположенных от комнат Луи и Найла.
Довольно сложно поддерживать полумертвое тело Гарри и открывать дверь в темные хоромы, с которыми он познакомился лишь сегодня. Он спотыкается, натыкаясь на слишком много мебели и острые углы, один раз чуть не роняет Гарри на горшки с кактусами, расположенные слишком близко к тому месту, где он собирался пройти. Хоть было бы и весело (зачем вообще Гарри кактусы?), Луи даже думать не может о том, чтобы нечаянно создать еще одну проблему и тратить силы на нее, он готов молиться всему, что только существует, когда, наконец, открывает дверь в спальню Гарри, и, спотыкаясь об пианино, валит его на кровать.
Все, больше он ничего делать не обязан.
Сказал он это себе. Больше он ничего делать не обязан.
***
Вот только Гарри едва расположился на кровати, половина тела свисает, грозясь потянуть на пол за собой его всего, подушка слишком далеко от головы.
Он двигает его за плечи ближе к изголовью, двигает руки и ноги, пока они не оказываются удобно расположенными на кровати. Неосознанно расстегивает бабочку и пару первых пуговиц рубашки, умудряется снять с него куртку и только потом удивляется, как он смог сделать это, не разбудив Гарри. Он расшнуровывает и снимает ботинки, мокрой тканью вытирает что-то липкое на шее и руках (и не хочет знать, что это) и кладет холодную руку на покрытый испариной лоб.
Вот теперь он должен идти.
Он позаботился о Гарри, буквально вымыл его и сделал все, что был должен, учитывая, что он ему вообще ничем не обязан, и теперь Гарри должен уважать его так же, как он уважает крабов.
Хотя, наверное, крабов все-таки Гарри уважает больше. Он ему это сам в машине сказал.
Луи закатывает глаза, представляя, как он выглядит со стороны, держа сырую тряпку в руках и смотря на него спящего. Такой контраст по сравнению с их обычными взаимодействиями.
В очередной раз Луи вспоминает более ранний момент, лицо и позу Гарри, плачущего и что бы там ни чувствующего, играя на пианино; сейчас Гарри такой же настоящий, как был тогда. Луи смотрит на него, не в силах отвести взгляд и определить чувство в животе, а потом до него доходит, что он каким-то образом положил свою руку на руку Гарри.
Он сразу же хочет убрать ее. Но не делает этого. Сидит и смотрит на ураган, в который превратился парень, на его глубокие тени под глазами и темные кудри, и, блять, держит его за руку как маленького ребенка, не может оторваться и уйти, несмотря на то, как сильно хочется спать.
В конце концов, давление сегодняшнего дня становится до жути невыносимым, он убирает свою руку и оглядывает спящее лицо. Луи понятия не имеет, увидит ли он когда-нибудь еще раз такого открытого и уязвимого Гарри; эти мысли делают ему больно, но в то же время дают облегчение.
Последний раз посмотрев на Гарри, попрощавшись, Луи закрывает дверь, крепко сжимая в руке мокрую ткань, и стремительно идет в свою квартиру; каждый шаг дается с трудом.
Луи не хочет, чтобы наступал завтрашний день.
Ведь тогда ему придется столкнуться с тем, чего он так сильно избегал.
========== Глава 11. ==========
Как только Луи заходит в квартиру, он сразу же несется в комнату Найла; мозг гудит, на языке вертится “что за херня”, те участки кожи, которые касались Гарри, горят огнем.
Сейчас он просто не в состоянии идти к себе и ложиться спать. Не может, потому что голова готова взорваться в любую минуту, сердце странно колотится, слишком быстро гоняя кровь по венам; говорят, смерть именно так и приходит.
А еще Луи очень зол на маленького ирландского говнюка, свалившего ночью хуй пойми куда. Какого черта он бросил Луи? Из-за него ему пришлось следить за едва реагирующим на мир Стайлсом. Класть его в кровать. Держать его, блять, за руку как маленького ребенка.
Во всем виноват Найл.
Заново зажигаясь яростью, он вламывается в закрытую дверь, видит сладко спящую фигуру парня, еле как укрытого одеялами, под голову положено несметное количество подушек, рот смешно открыт. До сих пор одет и в костюм, и в туфли, вся комната пропахла марихуаной и виски, на тумбочке стоит тарелка с остатками недоеденного сэндвича.
Луи глубоко вздыхает, пытаясь себя успокоить. По крайней мере:
1. Найл дома, а не шляется в опасных для жизни богатых местах.
2. Найл один, значит сможет всецело уделить внимание только Луи, чувствующему себя уязвимым и нуждающимся в поддержке.
– Найлер, Найл, Ирландия, подъем! – кричит Луи, забирается на огромную кровать (черт, простыни такие мягкие) и трясет парня, пытаясь разбудить. – Хей, надо поговорить. Мне нужно кое-что спросить, Ирландец! Утешь меня! – он постукивает его по щекам, будто по барабану, нетерпение берет верх над деликатностью.
Найл, медленно и растерянно, нахмурив брови до глубокой складки, разлепляет свои глаза. Взгляд кристального блеска режет темноту, враждебно – что должно насторожить и пугать, это же Найл! – смотрит прямо в глаза.
Луи не обращает внимания, стоит на своем.
– Наконец-то! Ты проснулся. Мне нужно спросить-
– Пошел. Нахуй.
Луи удивленно моргает. Что не так?
– Пошел. Нахуй. – повторяет Найл грубым голосом, обремененным сном, под глазами темные мешки, и может быть бушует процесс похмелья, а может Найл не любит, когда его будят, в любом случае, Луи, можно сказать, напуган.
Он отстраняется от него, не отводя взгляда от убийственно темных глаз, кладет свои руки на бедра – подальше от пираньи возле него.
– Найл…? – аккуратно спрашивает он.
Найл надувает ноздри и сужает глаза.
– Луи, если ты от меня не отъебешься, я тебе нахуй оторву твою чертову башку.
Луи в смятении открывает рот.
– Оторвешь мою…
– Я оторву твою мудацкую ебаную голову голыми руками и, блять, скормлю твоей матери, – подтверждает Найл, и даже при его алкогольном истощении, он пытается шевелиться и выпутаться из одеяла.
Луи уверен [почти], что Найл не убьет его…
– Окей. Увидимся, когда проснешься. Спокойной ночи, сладких снов, люблю! – пропевает он, отталкиваясь коленом и ладонями от кровати, немедля выходит из комнаты и закрывает дверь.
Что ж, дерьмово.
Зато Луи узнал о Найле кое-что новое: никогда не тревожить его сон, иначе понесешь наказание смертью.
Абсолютно напрасным усилием это не было, думает Луи и делает себе чай, готовясь к бессонной ночи самокритики. Будем ждать пробуждения Найла.
***
Солнце уже поднялось над университетом, четыре чайничка чая выпито, по столу разбросаны смятые страницы записной книжки (заполненные глупыми надписями “но почему он плакал?????” “Ненавижу Г. С.” “Гарри Стайлс” и маленькими кривыми рисунками разбитого пианино), Луи сидел на высоком стуле перед пустой страницей, на которой было написано лишь “Что не так со Стайлсом?”, дополненное поникшим цветком и грозовым облаком.
Может, он выпил слишком много кофеина и ему необходим сон.
Может.
Он пытался нарисовать диаграмму Эйлера, характеризующую настроение Гарри (безуспешно) и проработать план, как избежать парня в будущем и зачем (тоже безуспешно).
Как же Луи обрадовался, когда дверь в спальню Найла открылась; он вышел без футболки, зевая и потягиваясь, напрягая мышцы живота, по всему телу красовались засосы.
– Смотрите, кто проснулся, – улыбнулся Луи, сминая бумажку – последнюю попытку проанализировать Гарри Стайлса. Найл прикрыл глаза от солнца, сонно осматривая квартиру, волосы торчали во все углы, на щеках отпечатались следы подушек. – Ночью, смотрю, повеселился, – прокомментировал Луи, указывая на красный след чуть выше соска Найла.
– Мм? – пробубнил Найл, бесцеремонно почесывая задницу и направляясь к холодильнику.
– Твои засосы.
– А, да, – ухмыляется Найл. – Повеселился. Она была очень милой.
Луи сжимает губы. Найл подходит к корзине с фруктами, достает два яблока и гроздь винограда.
– Ты не собираешься извиняться? – подсказывает он Найлу, пока тот достает из вазочки три круассана.
– За что? – спрашивает он, отправляя в рот веточку винограда, мычит и откусывает булку. Будто не ел несколько дней.
– Ох, даже не знаю. Может быть за то, что сегодня утром грозился нанести мне телесные повреждения просто потому, что я хотел обниматься? – драматично пропевает Луи, кидая воображаемые кинжалы через комнату.
Найл смотрит на него, брови нахмурены.
– Сегодня утром? Что? – удивляется он, идет через кухню к Луи.
– Да, сегодняшним. Ты грозился оторвать мне мои конечности! Не притворяйся, Найл Хоран, я вижу зло, что таится в тебе. И тень его ужасна, – драматично рассказывает Луи, скрещивает руки и откидывается на спинку стула.
– Ага, кажется, припоминаю. Смутно, – подходит Найл, садясь напротив Луи. – Хочешь? – он невинно предлагает виноград.
Луи наклоняет голову.
– Это все, что ты можешь сказать?
Найл кивает плечами.
– Упс? – предполагает он.
– Упс??!
– Я спал. Что я должен сказать?
– Ты мог сказать ‘прости’.
– Прости. Окей, а для чего ты меня вообще будил? Ты говорил что-то про необходимость поговорить.
Хоть это и было самое неискреннее извинение в мире, Луи простил его, потому что ему срочно нужны были ответы.
– Ах, точно, – он прочистил горло, собирая и сминая бумажки, любопытство Найла взяло верх, он выхватил одну из рук и разгладил, пытаясь разобрать каракули и сумасшедшие домыслы о человеке, которого Луи ненавидел больше всего на свете. – Мне нужно узнать больше о Гарри. Расскажи мне о нем. Все, что у тебя есть. – Луи забрал все бумажки, встал, выкинул все в корзину и беспечно сел, смотря в его глаза.
Найл закидывает в рот виноградинки.
– Я рассказал тебе абсолютно все. Папу зовут Дес, он ебаная легенда – кстати, он только что был включен в список звезд Зала славы рок-н-ролла, знал?
– Еще бы его не включили, – бормочет Луи.
– Эм, он все еще психически нездоров. Он-
– Он дома? – прерывает Луи.
– Чего?
– Он дома? Он живет с Гарри? Или он в госпитале?
– Не знаю, я не слежу. Наверное, дома. Почему это важно? – спрашивает Найл, надевая часы, и снова смотрит на Луи.
– Это не важно, просто. Он просто… – вздыхает Луи и трет глаза. Ему нужно поспать. – Ладно, забудь. Я слишком устал. Разбуди меня через час.
– Что через час?
– Хочу сходить к Зейну.
И нет, это никак не связано с Гарри. Он не хочет его видеть.
Даже если хочет, то лишь для того, чтобы понять, что между ними все те же разногласия, несмотря на вчерашнее проявление доброты. Вот и все. Просто хочет подтвердить для себя, что они все на той же странице.
– Окей, иди спать. Через час увидимся, – улыбается Найл, проводя рукой по волосам Луи, встает с места.
– НЕ ТРОГАЙ ПИАНИНО, – предупреждает Луи, Найл останавливается на полпути.
– Я сыграю тебе, чтобы ты поспал, – предлагает он, поднимая брови.
Луи идет в свою комнату, обдумывая предложение.
– Колыбельную?
– Могу и колыбельные.
– С неприличными текстами?
– И это могу, – смеется Найл.
– Тогда ладно, но играй не в полную силу, – просит Луи, заходит в свою комнату тогда, когда Найл садится за свой великолепный кусок дерьма, опускает пальцы на клавиши, начиная наигрывать мелодию, и напевает засыпающему Луи “Lick My Love Pump.”
***
Луи не думает о Гарри.
Он и Найл вышли из своей квартиры и идут к Зейну (Найл едет на своем чертовом сегвее, что раздражает и злит Луи, потому что он чувствует себя маленьким и медленным), и он совершенно не боится увидеть Гарри. Не волнуется перед страхом посмотреть ему в глаза.
Но что, если Гарри помнит? Что, если он осознавал ситуацию гораздо лучше, чем себе представлял Луи, и помнит, как Луи заботился о нем, вытирал лоб, и, что хуже всего, держал за руку? Одна только мысль заставляет его живот скручиваться, тревожно посылая сигналы от кончиков пальцев до мозга. Нервозность. Луи чувствует только нервозность.
– Блять. Как я подниму сегвей по лестнице? – мыслительный процесс внезапно прерывает Найл.
Луи оглядывается, обнаруживает, что они у подножия винтовой лестницы, ведущей к комнатам Зейна, и смотрит на Найла, мечущегося между разочарованием и осознанием.
– Понести, например?
Он вздыхает.
– Не, я лучше тогда вернусь в квартиру и покурю. У меня все равно голова болит.
– Ты бросишь меня одного? – он пристально смотрит, широко открыв глаза.
– Да, а что такое?
Потому что Гарри. Потому что он не может зайти в комнату и чувствовать на себе взгляд Гарри, не отвлекаясь на милого, успокаивающего, отвлекающего Найла, который умеет разряжать обстановку лишь своим присутствием. Вот почему.
– Нет, ничего, – беззаботно отвечает Луи. – Но, думаю, грубо предпочитать проведение дня с растением, а не со мной.
Найл смеется, трясет головой, поправляет джемпер и ставит ноги в девственно-белых кедах на землю, доставая телефон из заднего кармана.
– Ладно, ладно, какая драма. Я просто позвоню Рори и попрошу его забрать сегвей, окей?
Луи закатывает глаза.
– Надеюсь, ты хорошо платишь бедному мужчине.
– Конечно! Он самый лучший!
Найл звонит Рори, пока Луи поднимается по лестнице, от нервозности почти трясутся колени, с каждой ступенью в голове отдается “Гарри” барабанным эхом.
Все будет хорошо. Он, возможно, даже не помнит. Все будет хорошо, и они не будут обсуждать это. Все будет хорошо.
Все будет хорошо.
– Все, – кричит Найл, летя по лестнице и пытаясь догнать Луи. – Рори уже в пути.
Луи кивает, они достигают вершины и сталкиваются лицом к лицу с тяжелой деревянной дверью, из-за чего нервы натягиваются еще больше.
– Мне что-то нехорошо. Давай вернемся, – говорит он, поворачиваясь, и натыкается на Найла с очень удивленным взглядом.
– Нет, миленький, просить уже поздно. – Он открывает дверь, не колеблясь и не стучась. – Привеееееет! – весело здоровается он, Луи вздыхает, пытается подготовить себя морально и заходит внутрь.
Зейн, одетый в черные шорты и огромную черную футболку, запачканную оттенками красок, стоит перед большим холстом возле ряда окон с кистью в руке.
Лиам в кремовом с иголочки жилете и брюках, белой накрахмаленной рубашке, поблескивающей от бликов вечернего солнца, сидит за длинным столом, курит сигару и бездумно порхает через страницы большой пыльной книги.
Гарри нет.
У Луи будто открывается второе дыхание.
– Луи! – улыбается Лиам, встает и достает сигару, – Найл!
– Парни,– приветствует Луи, напряженные нервозные предположения ушли на второй план, заставляя его улыбнуться гораздо шире обычного. И нет, он не расстроен из-за отсутствия Гарри, просто появилось чувство, будто сняли с плеч весомый груз. Легкость, облегчение.
Зейн кивает, продолжая рисовать большими мазками на холсте.
– Вы сегодня как? Покурим? – спрашивает Найл, доставая маленький мешочек и сопутствующую атрибутику.
– Серьезно, Найл? – восклицает Луи, пристально смотрит на действия парня. – Еще минуты не прошло, с тех пор как мы переступили порог.
Найл лишь пожимает плечами.
– Сейчас или никогда! – торжественно произносит он.
– О, прекрасно! – улыбается Лиам, хлопая в ладоши.
Найл быстро и очень умело делает все необходимое, затягивается и с широкой улыбкой на лице передает стеклянную трубку Лиаму, затем встает и идет в сторону пианино.
– Я сыграю вам одну особенную песню, – прокашливается он, выдыхая дым, и садится на банкетку, в его золотых волосах запутались дым и солнечный свет.
– Сыграй что-нибудь веселое, – просит Луи, принимая трубку от Лиама.
– Да, что-нибудь веселое, – туманно улыбается Лиам, выдыхая густые завитки дыма.
Луи зажимает основание трубки губами, крутит колечко зажигалки, чтобы зажечь искру, и подносит к закругленному кончику трубки, он заслуживает затуманивающий разум дым, чтобы отпраздновать отсутствие Гарри, сегодня он может расслабиться и полностью о нем забыть, не думать.
