Текст книги "Young and Beautiful (ЛП)"
Автор книги: Velvetoscar
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 45 страниц)
Господи, Луи так давно его не видел. Он слышал его имя в коридорах каждый день, слышал гуляющие по университету слухи, видел фотографии на фейсбуке, но. Луи так давно не видел Гарри в живую.
Блять.
Запахов, гула и людей становится слишком много.
Несмотря на шум, звон бокалов и смех, люди замечают поднявшегося на сцену Ника, прерывают свои разговоры, и помещение взрывается в аплодисментах.
Луи замечает, что Гарри тоже аплодирует. Также замечает, что он улыбается, смотря на Ника. Искренне улыбается. В животе разгорается огонь, его челюсть сжимается. Он отрывает от него глаза только когда голос Ника прорезается через динамики на всю комнату.
– Внимание? – смеется он, оглядывается, одна рука в кармане, другая проходит по волосам, поднимая их еще выше, он выглядит… таким напыщенным. – Окей. Итак. Сингл выходит во вторник и… – Аплодисменты снова грохотом наполняют комнату, и он улыбается, кивает, ждет, пока они утихнут, и возвращается к микрофону. – Именно. Спасибо. В общем, сингл выходит во вторник, и мне просто хотелось поблагодарить Деса за то, что он такой великолепный музыкант. – Люди снова аплодируют, на этот раз еще громче. Дес, засунув руки в карманы, взглядом мечется по комнате. Он какой-то дерганный. Похоже, даже не осознает, что его хвалят, даже не слышит. – И, конечно же, его сына Гарольда, без которого мы бы не смогли ничего сделать.
Луи резко смотрит на Гарри – он сияет, на щеках слабый румянец, аплодисментов становится больше, они давят на уши, люди одобрительно его изучают. Луи одновременно погружается и в лед, и в огонь.
– И за то, что служит таким красивым дополнением в свете рампы сегодняшнего вечера, – продолжает Ник, подмигивая Гарри.
Луи пускает по горлу еще один бокал шампанского, чуть не ломает хрупкое стекло, сильно его сжимая.
– Итак. Спасибо за то, что пришли. Теперь ешьте, пейте, будьте паиньками. Или не будьте – мне похуй, – Ник заканчивает речь и машет рукой, волна смеха проходит по комнате и заглушается вновь включенной музыкой, болтовня возвращается. Ник спускается со сцены и возвращается к Десу и Гарри. Когда он подходит к ним, он шепчет что-то на ухо Гарри, широко улыбаясь, и Гарри смеется.
Гарри смеется.
Он смеется с другими людьми??
Луи выхватывает бокал шампанского у мимо проходящего официанта.
Ночка будет длинной.
***
Луи не видел Найла весь оставшийся вечер – ну, не совсем так. Он слышит его смех, слышит его голос, рассказывающий истории, которые заставляют всех смеяться, мельком видит его улыбающееся самодовольное лицо, освещающееся вспышками фотокамер фотографов, когда Найл стоит рядом с важными людьми, но он не проходит мимо Луи, не появляется рядом, от чего будит в Луи желание избить его.
Потому что без Найла Луи здесь никого не знает.
Кроме Гарри. На которого он может – а может и нет – одержимо смотрит весь вечер. Смотрит сквозь боль.
Теперь, когда Ник Гримшоу оставил его, удалился очаровывать людей своим грандиозным стилем (кем вообще, блять, он себя возомнил? и откуда он знает Гарри?), Гарри будто завернулся в невидимый плащ, сотканный из тьмы. Он стоит отдельно от всех, молчит, будто…потерялся в себе. Его вид можно только так описать. Его взгляд устремлен вниз, лишь изредка поднимается и окидывает взглядом толпу, он истощен. Его руки крепко сжимают стакан нетронутого напитка.
Луи неустанно смотрит на него всю ночь.
Дес замечает Гарри лишь один раз, несмотря на то, что тот всегда робко ходит за ним, тревожно смотрит – он следует за ним на некой дистанции, словно разрывается между ‘отдалиться сильнее’ и ‘подойти ближе’. Дес смотрит на Гарри темным возмущенным взглядом и отправляет его за алкоголем. Не колеблясь, Гарри срывается с места, кивнув и закусив губу.
И когда Гарри возвращается обратно с двумя стаканами виски из бара, он видит Луи.
Он резко останавливается, и его глаза, до этого нахмуренные тишиной, закрывающиеся от истощения, от удивления широко открываются.
Луи словно сбивают с ног, ударяя под колени.
Он сглатывает и хочет отвернуться, но не может и смотрит, стоит в окружении тарелок еды, пустых бокалов шампанского, соусов, может, к его жакету прилипли крошки, он хочет что-нибудь сказать, помахать рукой, нахмуриться, кинуть ебаную плошку супа ему в голову, что-нибудь сделать, но сил хватает лишь на это – он смотрит.
И Гарри смотрит в ответ.
– Окей, ребята, – голос Ника Гримшоу объявляет через динамики.
Гарри продолжает пялиться на Луи немигающим взглядом.
– Впервые, мы рады представить вам… ‘Certain Things’! – громко говорит он, и свет выключается, на каждой стене появляется видео.
Луи больше не видит Гарри, только темные литые тени и свет прожекторов. Нет. НЕТ.
Луи не закончил, не сделал ни одного движения, не двинул ни одним мускулом, он не хочет заканчивать с Гарри вот так – глупо таращась на него как рыба – он рвется вперед, мчится, но все, что видит – темноту, ощущает слишком много тел, комнату заполняет хриплый голос Деса и ему вторит голос Ника Гримшоу, гармонируя с мелодией, все смотрят на стены, на музыкальное видео, и только Луи ищет Гарри – пропавшего в неизвестности.
И когда свет, наконец, врубают, Ник спрашивает толпу, понравилось ли им видео (толпа встречает его бурными аплодисментами), а Гарри нигде не видно.
***
Дес рано уходит. Он штурмом проносится мимо людей, избегая столкновений и матерясь, поднимает вверх ладонь, раздвигая пальцы в V-форме˚˚ и выходит, надев солнцезащитные очки и подняв воротник пальто.
Это случается в отсутствие Гарри – он либо в туалете, либо вышел покурить – и он не понимает, что произошло, потому что спустя пару минут Гарри начинает подходить к незнакомцам и спрашивать, где его отец.
На это больно смотреть. И Луи знает, знает, что ему должно быть плевать, знает, что ему не должно быть жалко Гарри, потому что Гарри уж точно не жалко Луи, ему вообще похуй на его существование… Но Луи ничего не может поделать.
Он наблюдает, как Гарри бегает от человека к человеку, оглядывает толпу, ищет ответы, его лицо бледное, идеальное, живое воплощение трагедии Шекспира. Как финальная сцена Гамлета, только в чертах его лица. Массовое убийство, тотальное разрушение, кровопролитная битва.
Вот только Луи кажется, что Гарри – Офелия, и, скорее всего, уже утонул.
***
Позже, далеко за полночь, вечеринка становится лишь громче, больше тел набивается в пространство, и элегантность ускользает, превращаясь в нечто более привычное – разврат. И Найл, наверное, в самом сердце течения без морали, Луи следует найти его в ближайшее время, если он все же хочет добраться обратно до своей квартиры, но все мысли о безопасности и извлечении полезного из уроков прошлого вылетают из головы, как только Луи замечает, что Гарри ушел.
Он пропал, пока Луи ходил в туалет – и пытался отделаться от скопления очень настойчивых мужчин, рассматривающих его так, словно готовы были целиком сожрать – Луи обыскал каждый чертов уголок здания, обнаружив целое ничего. И когда он уже был на границе пропасти, готовый сдаться, крикнуть в бездну “пошло все нахуй” и нырнуть в отвлечение и удовольствие, к нему приходит озарение, внезапно, Луи знает, где Гарри. Просто знает.
Он тихо выходит наружу. Бредет, не разбирая дороги, вдоль границы здания, ищет прищуренным решительным взглядом в темноте, сталкиваясь с холодным бризом, тусклой луной в тумане, пока не видит одинокую фигуру, сидящую на ступенях большой каменной лестницы, ведущей на балкон.
Луи сразу понимает, кто это.
Он не тратит время на робкое, аккуратное появление, не дает себе время подумать, стоит ли это делать, или все потом обратится в ошибку. Просто идет к нему, поднимается по лестнице; как только замерзшая трава под ногами Луи издает первый хруст, доходящий до Гарри, его голова тут же поднимается. Тьма скрывает его лицо. Луи видит лишь очертания тела и силуэт беспорядочно вьющихся волос, обрамленных голубым свечением.
Не говоря ни слова, Луи садится рядом с ним. Ощущение холодного камня мгновенно посылает дрожь по телу. А еще здесь очень твердо.
Благо, Луи выпил много шампанского.
Гарри смотрит на него дико, растерянно, почти со страхом, он полностью повернут лицом к нему, между бровей сильная складка, вгоняющая в неудобство. Черты лица светятся лунным светом, они выглядят хрупко, словно сделаны из фарфора и хрупкой керамики. По правде говоря, весь Гарри сделан из хрупкой керамики. С маленькими, маленькими трещинами, покрывающими поверхность. Трещинами, в данный момент выявляющимися на лице Гарри.
Луи старается их не замечать, в хлопке соединяет руки вместе и смотрит на небо.
– Что ты делаешь? – спрашивает Гарри низко, хрипло. Не моргает.
– Сижу с тобой, как видишь, – Луи ухмыляется, игнорируя бабочек, режущих острыми крыльями его внутренности, пытающихся вырваться наружу, чтобы пролить свет на ситуацию.
Полная тишина.
Затем:
– Почему?
Тон голоса не холодный, не злой; он сбитый с толку, оборонительный. Он… надеющийся?
А может, Луи все выдумывает.
– Потому что. – Луи полностью поворачивается к Гарри, встречается с ним взглядом, он так близко к нему, он так давно его не видел; года, века, тысячелетия. Эпохи. – Я хочу знать, что с тобой все в порядке.
Вот оно.
Вот. Черты лица Гарри физически рушатся, складка между бровями разглаживается, в глазах что-то топится лавинной волной, губы слегка приоткрываются. Он трясет головой, трясет головой с неверием, его голос всполошен, испуган, вымучен.
– Почему тебя это волнует? – отчаянно спрашивает он, но не отодвигается от Луи, не отводит взгляд.
Луи глубоко вздыхает, выдыхает, здесь так холодно, он может умереть от гипотермии, но продолжает смотреть на Гарри и мечтает прижать подушечки пальцев к его коже, убедиться, что Гарри настоящий, что он не рассыпается на части. Убедиться, что трещины ненастоящие. Он сжимает ладони, лежащие на бедрах, в кулак, пытаясь побороть желание.
– Потому что, Гарри. Волнует. Даже если тебе на меня плевать, мне – нет. Я волнуюсь. Вот и все. Мне просто нужно знать, в порядке ли ты, – тихо говорит он; откровенность голоса режет горло.
Будто поверхность земли трещит напополам. Вот на что это похоже.
Потому что Луи смотрит на Гарри так, будто тот за стеклом, далекий, неприкасаемый, и вдруг, все стекло ломается, все лопается, и Гарри рушится вместе с ним. Он начинает плакать, захлебываться – открыто, резко, не стесняясь – он съеживается, обнимая себя, пока слезы текут по лицу, и Луи ошеломленно смотрит, как глаза Гарри сильно сжимаются, рот открывается, он видит, как Гарри рыдает, разрушается прямо перед ним.
– Гарри, – лишь может выдавить Луи, шокированный, в состоянии аффекта он проклинает себя и свой ломающийся голос, и эту ебаную дыру, которая образовывается в нем. Ему плевать, он должен, блять, дотронуться до Гарри, успокоить его, он обнимает Гарри за плечи и притягивает к своей груди, чувствуя, как перед собственными глазами размывается картинка.
Гарри не сопротивляется, даже не пытается отстраниться, позволяет себе захлестнуться в эмоциях, сильно хватается за рубашку Луи, пропитывая ее слезами, его руки трясутся – Луи ощущает это своим телом, душой, и он прижимает его сильнее. Луна наблюдает за ними.
– Луи, – выдыхает Гарри между всхлипами, голос такой разбитый, такой уничтоженный, такой несчастный, что Луи может утонуть вместе с ним. Он может умереть по-настоящему, прямо здесь и сейчас.
Потому что в этом голосе ощущается каждый поломанный кусочек внутри Гарри. Ощущается каждая гребаная вещь, пошедшая в его жизни неправильно, каждая борьба и каждая ощущаемая унция боли, и теперь он все понял. Понял, насколько все хуево. Он слышит все, ощущает шероховатую поверхность – как в старинных пещерах, где, если громко крикнешь, падает весь потолок, начиная от свода и заканчивая темнотой в конце бесконечности – души, каждый моральный шаг по стеклу и боль от проникновения стекла, каждый порез, сделанный так аккуратно и так глубоко, что вряд ли шрамы когда-нибудь должным образом залечатся или хотя бы уменьшатся.
Он позволяет собственным слезам упасть – и как же, блять, он ненавидит плакать, особенно когда слезы катятся вниз по шее и забираются под воротник рубашки – но он ведь всего лишь человек. И Гарри. Гарри. Гарри, которому сейчас дерьмовее всех на свете, который ищет убежища в руках Луи и буквально вышептывает его имя сквозь слезы, ломая его сердце, Луи же не робот, да?
– Прости. Прости, прости, – продолжает шептать Гарри, его губы трутся о рубашку и грудь Луи, и Луи думает, слышит ли Гарри биение его сердца – неистовое, острое, буйное – или может чувствует кожей горячую кровь в груди, текущую через ебаный орган.
Луи ненавидит, когда другие знают, что они выбивают почву у него из-под ног. Ненавидит, когда люди знают, что он чувствует, о чем думает, и все остальное дерьмо, связанное только с ним. Но он не против, если будет знать Гарри. Он даже хочет, чтобы Гарри знал. Хочет, чтобы Гарри знал, что сердце Луи стучит так бешено именно из-за него, для него.
– Все хорошо, – бормочет он в его волосы, старается звучать невозмутимо, успокаивающе, пытается не давиться собственными слезами. – Я здесь, – снова и снова повторяет он. – Я с тобой. Я всегда буду с тобой.
Из Гарри вырывается еще один рваный всхлип.
Луи прижимает его сильнее, до невозможности ближе, зарывает свое лицо в его кудрях и понимает, признает, что, несмотря ни на что, он никогда, никогда не отпустит мальчика.
Комментарий к Глава 24.
˚ – имеется в виду, что поставил перевернутые (¡) восклицательные знаки и в начало, и в конец предложения.
˚˚ – как сказал гугл, в Британии этот жест в некоторых кругах может означать “идите все нахуй”
______________________
от автора:
очень подходящая Гарри песня – Nirvana – “You Know You’re Right” , в принципе, на ней вся глава и построена. ребята, вы замечательные, простите, если глава была слишком жесткой или депрессивной, или дерьмовой, но этому суждено было случиться. Чтобы стало лучше, нужно, чтобы сначала стало хуже, да? Так что…
*обнимает*
========== Глава 25. ==========
Через какое-то время Луи решает, что для него с Гарри вечеринка объявляется законченной, и отвозит его домой.
Они сидят вместе посередине диванчика в лимузине, и Гарри каждый раз, когда колеса машины встречают ухабы, наваливается на Луи, потому что они близко друг к другу.
Так… странно.
Они не разговаривали с тех пор, как Гарри перестал плакать – Гарри даже не посмотрел на него, вытерев слезы. Он просто слепо, как мокрый потерянный щеночек в ливень, последовал за Луи, пока тот поддерживал его за талию, проводя мимо толпы гостей, курящих на углах отеля, и вдыхал, закупоривая легкие, поднимающиеся вверх клубы дыма. Оперативно и спокойно, он вел Гарри как можно дальше от этого места, в безопасную машину в безопасную квартиру и… правда, все так странно. Луи не знает, нужно ли ему что-то сказать, дотронуться, утешить или оставить в покое. Он все еще чувствует слезы Гарри, пропитавшие его рубашку, все еще слышит тихие слова, сильную боль, свое имя, срывающееся с губ Гарри, и мучительный беспомощный тон его голоса, который, казалось, холодными щупальцами забрался в самое нутро и остался там навсегда. Ему хочется потянуться, сжать хрупкую руку Гарри своей или уткнуться носом в знак утешения в кудряшки, слабо щекочущие его щеку, и, блять, ему хочется обхватить его талию не сомневающимися движениями рук, что уж там… но больше всего на свете он желает отнестись к ситуации с пониманием. Поступить с Гарри именно так, как будет правильнее, чтобы ненароком не перегрузить его лишними эмоциями, переизбытком касаний, движений, требований.
Поэтому он лишь аккуратно кладет свою голову на голову Гарри – которая под натиском усталости опускается на плечо Луи – на мягкие шелковистые кудри, способные вдохновить на новую эпоху Ренессанса. Он спокойно выдыхает, умиротворенность растекается по телу теплыми волнами – потому что Гарри здесь, одурманивающе близко, в безопасности.
Хорошо снова быть с ним рядом, вернуть его назад.
В мимолетных, со скоростью проносящихся мимо огнях фонарей он замечает, что веки Гарри дрожат в ответ на движения Луи, но он ничего не говорит и не шевелится, просто смотрит в окно, тихий и изнуренный, слабо вдыхает и выдыхает безмятежность, едва слышно выпуская воздух через рот, оранжевые смазанные блики освещают его длинные ресницы и затеняют лицо. Начался дождь – или, скорее, снег с дождем, – и он бьет по окнам, оставляя на них ледяные грубые следы холодного явления природы, но Луи как-то плевать на внешний мир, потому что внутри он чувствует тепло, комфорт и что-то необъяснимое, нематериальное, причудливое по своей природе.
Внезапно машина останавливается. Они за пределами садов – почти у квартиры Гарри. Они вернулись.
Он старается не замечать вспышку разочарования, пронесшуюся через организм, когда Гарри начал садиться прямо, полностью отрывая свое тело от тела Луи, забирая тепло, засевшее в костях и даже в носках тугих отполированных туфлей. Гарри мягко выдыхает, поправляя жакет, смотрит в сочащуюся мраком даль. Он не пытается завести разговор, медленно, мучительно, бесконечно долго моргает. Вымотался и устал. Он выглядит как поэма. Одна из тех, что скорбно красивые, с короткими незнакомыми словами, звучащими как неосязаемая эйфория, когда произносишь вслух, и совершенно абсурдно, когда думаешь. Та поэма, что ты находишь на последних страницах книги и загибаешь уголок потрепанного листка, чтобы прочитать немного позже, когда мысли в голове рассеются, и разум станет яснее. Написанная поэтом эпохи романтизма, чье имя звучит как тихое дыхание моря и имеет репутацию великого гения-индивидуалиста.
Блять, Луи выпил слишком много шампанского. Слишком.
– Приехали, – тихо говорит Луи, смотрит на Гарри, который все еще пытается что-то разглядеть в кромешной тьме, сжимает в кулаки ткань распахнутого жакета.
Гарри кивает.
– Да.
Тишина.
Луи сглатывает.
Что теперь?
Луи отрывает взгляд от Гарри, смотрит вниз, на свои колени, где руки возятся с рукавами собственного одеяния.
– Тебе нужна компания, кто-нибудь рядом? – небрежно спрашивает он, но голос звучит предельно осторожно, словно сейчас задрожит, и он в который раз проклинает свои связки за способность стыдить его в самые неподходящие моменты. Поднимает взгляд вверх, надевает на лицо маску непринужденности. – Ну, если ты все еще дерьмово себя чувствуешь. Или…ладно.
Он затыкается, старается не вздрагивать от того, как же жалко звучит его голос.
Блять.
Но Гарри (почему-то) улыбается, спокойно и широко, смотрит вниз на свои колени.
– Я, наверное, просто лягу спать, – мелодично говорит он, его голос как гром. Или это просто шторм за окном.
В животе Луи на мгновение колет – потому что он понимает, что, на самом деле, хотел бы пойти с ним, как гребаная фея-крестная наблюдать, как Гарри спит, и разглаживать морщинки на лице, когда тот зажмурится из-за приснившегося кошмара (господи, о чем он вообще думает) – но в такой ситуации ему позволено лишь кивнуть, а потом отвлечься на дискомфорт, причиняющийся слишком узкими брюками, впивающимися в мышцы живота, талию и, кажется, во все сразу. Но это хотя бы как-то отвлекает.
– Но спасибо, – добавляет Гарри, поднимая красные блестящие глаза – в первый раз за все время – на Луи.
Несмотря на неимение соответствующего разрешения, внутренности Луи странным образом воспламеняются.
Потому что взгляд Гарри добрый и теплый, теплее Луи еще никогда не видел, и глаза улыбаются в идеальной эфемерной улыбке, наполненной чем-то сродни… привязанности или неги. И такого незнакомого завораживающего зрелища Луи определенно еще никогда в нем не видел. Головокружительно. Да, Луи определенно выпил слишком много шампанского.
– Не за что, – отвечает Луи, глаза широко открыты, не может даже моргнуть, смотрит в темные нефритовые глаза сладкого, мать их, нектара; до этого момента он думал, что такой цвет существует лишь в мультфильмах Диснея (ох, серьезно, он в жизни больше к шампанскому не притронется). – Эм, и в случае, если мы не увидимся перед отъездом на каникулы-
– Увидимся, – прерывает Гарри мягким голосом, продолжает смотреть на Луи теплым разрывающим его изнутри взглядом. – Завтра Зейн устраивает обед в честь разлуки.
Разлуки.
Луи хочет закатить глаза от спесивого чванства в его словах, но ему не дает это сделать сильное чувство… чего бы это ни было.
А потом слова обретают смысл.
Зейн? Ланч? Завтра?
– Круто, – говорит Луи, наморщив лоб, – он ничего мне не говорил.
Наступает тишина, и Гарри, вместо того, чтобы сказать что-нибудь, блуждает глазами по лицу Луи, досконально изучая его, под янтарным светом потолка лимузина и ледяной мороси, стучащей в окно, если прислушаться, ощущается каждый вздох.
Наконец, его губы медленно вытягивают слова.
– До завтра, Луи.
Луи кивает, слегка улыбаясь.
– До завтра, Гарольд.
На губах Гарри снова появляется улыбка, слабая и очаровательная, несмотря на красные ободки глаз и истощение, обледняющее кожу. Словно яркий цветок пробился сквозь трещину в сером бетоне – пронзительно ослепляющий сгусток цвета, борющийся посредством обыденного, изменяющий мир своим упрощенным совершенством. Вот что такое улыбка Гарри.
… Слишком много шампанского. Упрощенное совершенство? Что еще придет ему в голову?
– Спокойной ночи, Кудряшка, – заставляет себя сказать Луи и открывает дверь машины, пытаясь уйти прежде, чем он начнет сравнивать губы Гарри с лепестками роз (разумеется, из-за шампанского), но рука Гарри хватает Луи за запястье, теплая и сильная в контрасте с холодным ветром, поступающим из приоткрытой двери.
– Нет. Останься. Бернс довезет тебя до квартиры.
– Гарри, – протестует Луи, чувствуя внезапное разливающееся в области ребер тепло, черт, он стал излишне чувствительным. – Все нормально. Здесь пять минут идти-
– Я настаиваю, – продолжает Гарри, все еще держа Луи за запястье. – На улице ужасно холодно. И идет дождь. Пожалуйста. Пускай он довезет тебя до дома.
И может потому что Гарри Стайлс сказал ‘пожалуйста’, или может потому что на улице действительно холодно, а идти гораздо больше, чем пять минут, Луи неохотно закрывает дверь и садится внутрь, не в состоянии противостоять желанию закатить глаза.
Гарри буквально расцветает, счастливо улыбаясь.
Луи думает, что ему реально пора прекратить бухать, его грудь слишком часто начала отзываться на какие-то простейшие слова и ничего не значащие действия.
– Спасибо. Спокойной ночи, Луи, – Гарри последний раз сжимает запястье и вылезает из лимузина, Бернс уже стоит возле двери, держа зонт. Луи наблюдает, как его размытая темная фигура исчезает в ночи.
До завтра.
***
Луи лежит в теплой кровати (Найл еще не дома, но будто это кого-то удивляет), и внезапно к нему приходит решение написать самое бесполезное сообщение в мире.
‘Спокойной ночи, Гарри’
Ему не отвечают – да он и не надеялся – но факт, что за все две недели он в первый раз засыпает так быстро и с чистыми мыслями, нельзя отрицать. Как бы это не тревожило.
***
Луи понятия не имеет, нахера он вообще идет на этот обед.
Не то чтобы он не хочет попрощаться с парнями до отъезда. Разумеется, хочет, даже слишком. Просто… Луи не знает, на какой стадии сейчас он с Гарри. Они снова друзья? Или это было своего рода вражеское примирение и мирное расставание? Он не может идти туда, не зная этого.
И Луи бы обязательно пожаловался Найлу, но, к сожалению, тот не переставал говорить с тех пор, как пришел домой (рано-рано утром, решив, что это нормально – разбудить Луи хлопками по телу и сразу же удариться в монолог о том, какой невероятной была его ночь; в принципе, здесь не было ничего анормального, но сильный запах травки, алкоголя и разных парфюмов мешали адекватно думать и вызывали головную боль), а теперь, не прекращая обличать свои мысли в слова, думал, на какую из вечеринок ему пойти, как только он вернется с каникул.
– … но я слышал, что вечеринки Джорджа Ван Эйка охуительные, а его кузен – большая шишка в индустрии музыки, поэтому, наверное, нужно пойти туда, как думаешь? У него, кстати, очень красивая мама. И всегда хорошая травка. Не знаю, стоит того? – обсуждает розовощекий то ли от холода, то ли от счастья Найл; они поднимаются по лестнице в квартиру Зейна. Его руки глубоко в карманах черного пальто, толстый шерстяной шарф небрежно обернут вокруг шеи. Он – прекрасное изображение морозной зимы, контрастирующей с его теплым голосом.
Но Луи едва слушает.
Потому что они приближаются к дверям Зейна. А за дверями Зейна Гарри. И даже если прошлой ночью между ними что-то произошло – называйте, как хотите, но что-то произошло – он боится реакции Гарри. Он будет чувствовать отвращение и отшатнется от Луи? Скроется? Набросится? Будет вести себя как придурок? Он вообще там будет?
Блять, ему надо просто пойти домой. Сейчас он уже мог бы сидеть на диване, окруженный сестрами.
Блять блять блять.
Когда они доходят до дверей, Найл без колебаний врывается внутрь.
– Друзья! – восклицает он, раскинув руки в приветственном объятии, большими шагами проходя в комнату, Зейн сидит во главе стола и торжествующе улыбается. Не прошло и минуты, а Найл уже налил в свой стакан виски, поджег сигарету и наполнил тарелку едой. Словно у него есть личная армия крошечных невидимых нимф, порхающих около него и удовлетворяющих его потребности.
Луи же ведет себя гораздо тише, тихо заходит в комнату и смотрит на происходящее; в белом джемпере здесь слишком жарко, а жакет слишком туго застегнут.
– Найл! Луи! – счастливо здоровается Лиам, хлопая рукой по спине Найла и направляясь к Луи. Он садится перед ним, примостившись на краю стола, глядя с жадным любопытством – как ребенок на своего любимого учителя.
– Привет, – улыбается Луи, яростно сражаясь с желанием осмотреть каждый уголок в поисках Гарри. Он здесь? Счастлив? Грустен? Он вообще здесь? Черт, теперь даже нельзя свое волнение смахнуть на действие шампанского.
– Как ты? Нам так жаль, что мы не смогли прийти прошлой ночью на вечеринку. Слышал, что она была изумительной, – улыбается Лиам невозможно белыми зубами.
Луи рассеянно кивает, мыслями в другом месте.
– Да, да. Изумительной, да. – Его жакет по-прежнему на нем, руки в карманах, ладони вспотели. Он чувствует на себе любопытный взгляд Зейна.
– Я так счастлив, что экзамены закончены, если честно, – смеется Лиам, не замечая настроения Луи. – Теперь мне гораздо лучше. Так и хочется все время веселиться.
Луи кивает, в горле сухо. Комната пропитана атмосферой Рождества – наверное, Гарри постарался. Пахнет имбирем, специями и какао. С оттенками трав. Да, определенно Гарри.
– Рад сообщить, что выпуск газеты вышел просто отличный, – улыбается Лиам.
– Он даже получил одобрительное письмо от совета университета, – гордо добавляет Зейн, лениво развалившийся на своем троне, потягивая напиток из стеклянного стакана. – Все говорят о статье и хвалят ее автора как самого лучшего редактора за сорок лет.
Улыбка Лиама еще никогда не была шире.
– Кто бы мог подумать? – радуется он, берет в руки бокал, наполненный насыщенно красным вином. – Я хорошо сдал все свои предметы. – Делает глоток. – Так рад вернуться к нормальной жизни. Такое облегчение.
Да, да, очень здорово видеть вновь улыбающегося Лиама, рассказывающего истории и без умолку болтающего, и Зейна, который больше за него не волнуется и постоянно в хорошем настроении. Луи счастлив, что он сам больше не ворчит, на него ничто не давит, им не управляет стресс, он рад, что теперь высыпается, больше не носит спортивные костюмы, беспомощно уставившись в ноутбук, не блуждает по комнате, заправляясь кофеином, стимуляторами и другими в своем роде безобидными веществами, которые делают из него оперативную машину, не нуждающуюся во сне.
Но дело не в этом.
Он не вовлечен в разговор, не обращает на него должного внимания. Потому что в комнату только что вошел Гарри. Луи сразу же посмотрел на него, и теперь ему неловко.
Гарри одет в кремовый джемпер и алые брюки. Он выглядит таким мягким, домашним и чистым, словно только что принял ванну и до сих пор пахнет гелем для душа. Его вьющиеся волосы блестят, на ногах темно-зеленые – как цвет леса – носки, движения расслабленные и спокойные. Здоровый цвет лица и отсутствие синяков под глазами говорят о том, что он хорошо выспался, Луи не знает, заметил ли тот его, но сам Луи определенно видит Гарри и излучающееся от него праздничное настроение, и сладость, и тепло, и-
– Луи?
Луи моргает, поворачиваясь к Лиаму, который ожидающе на него смотрит.
– Привет? Да? – глупо спрашивает он, чувствуя, как розовеют щеки, когда он боковым зрением видит фигуру Гарри. Он чувствует на себе его взгляд. Но сам немигающе смотрит на Лиама.
– Что ты будешь пить? Чай? Воду? Вино? Шампанское? – спрашивает Лиам, его тон свидетельствует о том, что он говорит это не в первый раз.
– Эм-
– В этой комнате имеется хороший виски? – внезапно и громко интересуется Найл.
Блять, Найл, спасибо огромное.
Это отвлекает Лиама, потому что тот тут же забывает, о чем спрашивал, поднимается со стола и бросается к шкафу Зейна с алкогольными напитками в углу, предлагая разные виды алкоголя.
Луи стоит там, где стоял, глаза находят Гарри и да, он на него смотрит, стоя на другой стороне комнаты. Выглядит спокойно, мирно, в его глазах легкая грусть, но он рад видеть его – искренне рад – на губах играет слабая улыбка. И Луи не знает, что делать или говорить (он вообще помнит, что случилось прошлой ночью, осознает это в полной мере?), поэтому неловко машет ему рукой, совершенно не управляя телом и мозгом.
Жест заставляет Гарри улыбнуться чуть больше, он машет в ответ.
Видимо, в голову Луи приливает поток крови, потому что в мозг поступает предложение подойти к Гарри, тот улыбается, когда Луи делает первый шаг, но на плечо ложится рука и заставляет его затормозить, он останавливается.
Зейн.
– Что? – спрашивает он, случайно огрызаясь и подняв бровь. Он пытается утихомирить свое нетерпение.
Зейн смотрит ему в глаза, ведет головой в другую сторону.
– Одну секунду, – скорее командует, чем просит он, и Луи сразу же кивает. Есть в Зейне что-то, что не позволяет отказать ему. Может, это глубина взгляда. Может, острота его белых зубов. Или то, как он выдыхает колечки дыма и управляет тобой застенчивой улыбкой. Или потому что он удивительно привлекательный, и ты буквально забываешься в сексуальности, сочащейся из каждой его поры.
Неважно, что именно, Луи следует за Зейном, дальше уходит от Гарри в другой угол комнаты, обставленный коллекционными фигурками и подставками с комиксами. Довольно гиковый угол, если честно. Он уже давно понял, что Зейн тот еще ботаник. Несмотря на свой устрашающе прекрасный внешний вид, внушающий образ испорченного грубого богача, он очень ласковый, легкий и приятный в общении.
