Текст книги "Young and Beautiful (ЛП)"
Автор книги: Velvetoscar
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 45 страниц)
========== Пролог ==========
Интерьер комнаты слишком искусный, в воздухе витает запах лака, и все будто сверкает при лунном свете. Выглядит как картинка из журнала для дома и садоводства. Паркет отливает медовым оттенком, гладкие плоскости кремовых стен прорезаны высокими окнами, мебель, слишком вычурная, но подходящая для этого места, расположена, словно экспонаты в музее.
Роскошно и пафосно. И у Луи это абсо-блять-лютно вызывает лишь отвращение.
Не потому что ему кажется это некрасивым – вкус у него есть, он же не дурак – бесит сама ситуация. Ее причина. Ему, сохранившему вполне нормальную, нудную жизнь, поддерживающему себя денежно самостоятельно, а не деньгами отца (спасибо огромное и на этом), придется, как соглашение при разводе между матерью и отцом и желанием последнего, учиться в самом до смеха престижном университете Англии.
Никакого давления, разумеется.
И еще лучше то, что его дорогой отец, которому не нужно было платить, настоял на том, чтобы Луи проживал не в обычном номере, а в “люкс” – то есть в какой-то огромной квартире при университете, и вызвался оплачивать его проживание. Но такие квартиры выдают с одним обязательным условием: в ней живут с соседом.
Итак.
Мало того, что Луи был вынужден поступить в учебное заведение, определенно ему не подходящее и требующее гораздо больше навыков и знаний, чем он мог им предложить (что поделать, он был очень общительным человеком и имел много друзей, ему было не до учебы), теперь он еще был контрактно обязан делить СВОЕ пространство с пафосным мудаком, который кидается деньгами направо-налево и ведет себя так, будто он выше всех остальных. (Нет, соседа он еще не встречал и с ним не разговаривал, но сформировать мнение об ученике такого места несложно). Луи никогда не умел справляться с такими ситуациями тихо и без нервов. Мама всегда говорила, что его язык когда-нибудь сыграет с ним очень злую шутку и вовлечет в неприятную ситуацию, если он не будет держать его за зубами. Но “держать язык за зубами” – это не про Луи.
Луи с грохотом, кажущимся странным из-за необыкновенной тишины, кидает рюкзак на пол, драматично вздыхает и оглядывает пространство. Ощущая себя лирическим героем (в минуту, когда он переступил порог квартиры, типа открылся занавес, теперь же он начал играть свою роль в первом акте собственной трагедии), он, как ему кажется, величаво подходит к окну и рассматривает старые постройки, увитые плющом и тонущие в зеленой траве. Его квартира на первом этаже – еще один повод для отвращения. Окна низко, слишком низко – любое нежелательное лицо может проникнуть сюда, лишь подпрыгнув и перебросив ноги, и все, безо всяких изощрений ты уже здесь.
Просто прекрасно.
Не то чтобы Луи обладает чем-то, чего нет у этих богатеньких деток и чего бы они захотели. (Разве что безупречный стиль, чувство такта и богатый внутренний мир. Не говоря уже о морали и желании трудиться). (Ну как, чаще всего это лишь желанием и остается).
– Боже мой, – доносится удивленный голос рядом со входом, и Луи оборачивается, наблюдает, как его мама с округленными глазами рассматривает стены, поднимая голову все выше, пытаясь не упустить ни одной детали.
– Именно. Слишком много всего, да? – отзывается Луи, засовывая руки в карманы.
– Это… Это так красиво, – тихо отвечает она с горечью в голосе, что не остается без его внимания. – Твой отец явно умеет выбирать самое эффектное из всего, что только может впечатлить. – Пауза. – Когда речь идет о том, что может оценить общество.
Луи выгибает бровь, стараясь отвечать как можно более безразлично.
– О да, Чарльз это точно умеет, – и специально делает акцент на имени.
Он никогда не мог называть его отцом – некомфортно.
Еще раз посмотрев в окно, Луи вздыхает, не желая продолжать этот разговор.
– Ладно, пойдем принесем вещи.
Последний раз оглядев комнату, мама кивает, и они покидают квартиру.
***
После того, как они заносят коробку за коробкой, мама уходит, оставляя Луи в окружении темного картона, который никак не вписывается в интерьер с картинами, рамы которых сделаны из черного дерева, залакированы и позолочены; зачем вообще учебному заведению двадцать первого века такие рамы?
Нет, серьезно, какого черта все золотое? Это же обычный университет, а не Версаль.
– Мы же увидимся позже? – прямо перед тем, как уйти, спросила мама, в голосе отчетливо были слышны нотки слабости, которые бывают перед тем, как человек начнет плакать.
Луи кивнул, стараясь не закатывать глаза в замученном преувеличении. Он всегда очень вежлив, действительно вежлив – открывает двери для маленьких хрупких старушек и делает все остальное, что записано в кодексе джентльмена – но его мама всегда переигрывает, старается выставить себя слабой, сделать так, чтобы все внимание было привлечено лишь к ней, и ни у Луи, ни у его сестер нет желания тратить на подобные выходки время.
– Разумеется, мам. Вернусь, даже заметить не успеешь. В одно утро ты встанешь, а я буду сидеть за кухонным столом и просить завтрака.
– Ох, а могу я посещать тебя? – с детской надеждой в голосе отозвалась она.
– Мам, – вздохнул Луи, стараясь каждое слово произнести настолько нежно, насколько возможно, и не высказать нетерпения, – я дам тебе знать. Семестр еще даже не начался. Все будет хорошо.
Она согласилась, грустно смотря в его глаза, будто умоляя сделать или сказать что-то еще.
О’кей. Настало время уходить.
Без лишних слов Луи обнял маму.
– Спасибо тебе за все. Пока. Люблю тебя, – поцеловал в щеку. – Передай девочкам, что я буду по ним скучать, но не часто. Не разрешай им заходить в мою комнату. И… Просто следи за ними, договорились? Не забывай о них.
Все с тем же поникшим выражением лица она кивнула и отошла от него.
– Не забуду. Пока, Бу. Буду по тебе очень скучать, мой дорогой.
– Пора ехать! Время – деньги! – ответил он слишком бодрым тоном.
Он смотрел на нее, пока она не ушла, пока не закрылась дверь, а потом вернулся к незаконченному делу в виде набитых его вещами коробок, стоящих на сверкающем чистом полу.
Теперь Луи один, лицом к лицу с гладкими стенами, насмехающимися над ним, с коробками, обернутыми черной лентой, недизайнерскими туфлями, без соседа (пока что) и оглушающим чувством пустоты, закладывающим уши – так же чувствует себя утопающий человек.
– Ну что ж, – бубнит он себе под нос, с безнадежностью рассматривая богатую отделку комнаты, выбора-то все равно нет. – Значит, здесь все и начнется.
========== Глава 1. ==========
В письме были описаны условия проживания и обучения в университете. Когда суд передал его Луи, он едва ли его просмотрел, но ярко запомнил, что сосед должен заселиться в тот же день.
Это захватывающая перспектива? Нет.
Хочет ли он побыстрее покончить с этим, чтобы наконец ненавидеть этого мудака официально и причинно? Да.
Остается лишь ждать.
Луи ждет и ждет, блуждая по комнате туда и сюда, шаркая ногами по отполированному полу, желудок урчит, глаза устали, пальцы нервно скребут по шву джинс. Луи охренительно нетерпеливый и ненавидит богатых людей, где этот говнюк?
Из-за долгого ожидания появляется чувство связанности и дискомфорта, Луи решает распаковать вещи – то, что он делает очень редко. Обычно, возвратившись с каникул или какой-либо поездки, его чемоданы, напичканные мятой одеждой и грязными носками, лежат, нетронутые, неделями, иногда даже месяцами. И вот когда одним утром Луи встает и осознает, что у него нет ни одной чистой футболки, даже в глубине шкафа, ему приходится распаковывать чемоданы.
Величайшая проблема Луи – всегда медлить, откладывать и забывать.
Неспешно и аккуратно, он раскладывает все по местам. Футболки и рубашки оказываются на вешалках, брюки и нижнее белье складываются в аккуратные стопочки в шкафчик – он доволен. Когда комната начинает выглядеть достаточно уютной в его глазах (хотя этот факт сам по себе кажется абсурдным – Луи не нравится здесь находиться, и уж точно ему не может быть здесь уютно. Хотя, это всего лишь первый день… Но вряд ли что-то изменится), он идет осматривать другую комнату, избегая кухни – место, которое он никогда не понимал и не поймет.
Ну вот что там можно делать?
Малое количество личных вещей Луи ярко контрастирует с изобилием богато украшенного мусора, загромождающего комнаты. Места нет ни для креатива, ни для свободы действий. Несмотря на отсутствие свободного пространства, он умудряется избегать взглядом тревожных жутких картин, ах, да, это же называется бестиализм (ему абсолютно плевать, что существуют какие-то греческие мифы, говорящие, что Зевс может превращаться то в орла, то в лебедя, для него эти истории всегда будут историями про птицу, трахающую девушек).
Чем больше здесь находишься, тем уютнее себя чувствуешь, по-домашнему.
Может, еще не все потеряно, и есть хоть малейшая надежда на то, что это место ему понравится.
***
Прошло три часа (и на экране телефона светятся четыре пропущенных от мамы, на которые Луи специально не ответил) с приезда Луи, каждая ветхая коробка была распакована и бесцеремонно выкинута наружу.
Продуктивность и успешность, мать их.
И одиночество.
Даже если Луи уже давно свыкся, что его скоро-прибуду-на-место сосед будет несчастьем его жизни, он не может с равнодушием делать то, что делает, и игнорировать факт, что тот все еще не приехал. А ведь уже почти вечер. Может быть, его сосед вообще не приедет? Значит… Луи проведет ночь один. Скучая. Без друзей и чего-то, на что можно посмотреть, поворчать, отвлечься. Каким образом он должен спокойно это воспринять, когда чувство смертной тоски и желание развлечься буквально вырываются из груди?
Не посмотрев на время, потому что это бы означало, что Луи не плевать на соседа, он решает покинуть квартиру. Он выйдет, осмотрит местность, поужинает в причудливом кафе, обязательно сделает вычурную фотографию себя, попивающего чай, на фоне заката, и отправит это Стэну, чтобы тот позадовивал и пожалел, что не поехал с ним. Черт, ну кто-то же должен завидовать, кому-то должно быть хоть немного плохо, когда у Луи такое дерьмовое настроение.
Схватив ключи и накинув шарф, Луи выходит за дверь, спускается по лестнице и выходит за ворота, всячески пытаясь не сталкиваться ни с кем из богатеньких занудных засранцев. Мощеная улица, камни которой переливаются при лунном свете, ведет вниз.
И он, конечно же, не думает о том, где его сосед.
***
Вопрос то и дело появляется в голове, впивается в кости и застывает там неприятным осадком. “Приму ли я возможность, данную Чарльзом, и смогу ли построить будущее для себя и своей семьи? Или все разрушу, размажу по стенам и потрачу в никуда все до последнего фунта?”
Тот еще выбор.
Ответ нужно дать в ближайшем будущем – семестр начинается через три дня. Луи изо всех сил пытается загнать это ощущение куда подальше, успокоить себя и больше об этом не думать, сосредотачиваясь на чае, обжигающем губы. Наклонив чашку слишком сильно, он проливает немного чая себе на брюки, но маленькое пятнышко сейчас заботит его меньше всего, причудливая обстановка кафе кажется гораздо интересней. Кофейня находится на довольно большом расстоянии от школы, что, по дороге сюда, он даже не заметил; пожалуй, нужно было надеть обувь поприличнее.
Проверив свой фейсбук семь раз за семь минут, предприняв две попытки незаметно посмотреть на кого-нибудь (все привлекательные мальчики из этого города куда-то уехали?), Луи встает с места, со скучающим видом рассматривая пятно в виде мордочки кошки на штанах.
Сначала в планах было пойти домой той же дорогой, напрямую, просто идти, закрыться от мира и катастрофических проблем бьющей по ушам музыкой – нет, он не драматизирует – но скука навевает свои желания, и, спустя пару минут колебаний, Луи выходит на дорогу за пределы школы сделать винтажные селфи.
Конечно же, несколько фотографий делаются именно для того, чтобы отправить их Стэну, но Луи не может без очарования смотреть на оживленную улицу, на витиеватые фонарные столбы, расположенные вдоль дороги, цветочные корзины нежных оттенков и высокие древние ограждения университета, гордо стоящие и защищающие здание; все вокруг переливается янтарным светом.
Может, все-таки, это место не так уж и плохо. Запах кофе, цветов, теплого хлеба. И здесь хороший фон для фотографий.
Он строит нахальную гримасу, делая фотографию; в этот же момент приглушенный гул города резко прерывается ревом старого двигателя, с каждой секундой становясь все громче. Кажется, будто прямо сейчас на дороге появится живописный старенький автомобиль, за рулем будет сидеть маленький старичок с кепкой на бок и курить трубку. Это бы идеально вписалось в обстановку.
Но звук двигателя становится очень громким, ко всему прочему добавляется визг покрышек.
Опасаясь за свою жизнь, Луи инстинктивно делает оборот и запрыгивает на бордюр. Именно тогда мимо проезжает источник хаоса – старый автомобиль кремового цвета тридцатых или сороковых годов, точно такой же, каким его представлял себе Луи. И, судя по тому, что Луи успевает увидеть, он поразительный – открытый верх, белая кожа сидений сверкает на солнце.
Но в нем уж точно не маленький старенький мужчина. Их трое, и они прилично одеты: две фигуры в костюмах пастельных тонов развалились на передних сидениях, едва следят за дорогой, и третий, с темными кудрявыми волосами, водрузился на спинки задних. Темноволосый кудрявый парень поднимает в воздух бутылку шампанского и сильно выгибается, чуть ли не выпадает из машины, что заставляет все трио громко рассмеяться; с криками и смешками машина заворачивает за угол и скрывается из виду.
Тишина, остающаяся после них, звенит даже громче, чем они сами.
Луи стоит ошарашенный и онемевший, с телефоном в руке, где на экране так и висит неотправленное селфи для Стэна.
Что это было?
Трое парней в лососевых и кремовых костюмах проехали на винтажной, будто из музея, машине, чуть ли не вываливаясь из нее, смеясь так, будто им на все наплевать? Еще и с бутылкой шампанского?
Что это, блять, было?
Разумеется, как и всем элитным школам, этой удается быть до боли стереотипным отражением индульгенции и чревоугодия. Разумеется, ее ученики – испорченные избалованные дети, одетые в приталенные костюмы и обувь от всемирно известных дизайнеров, лишенные чувства приличия и деликатности.
Разумеется.
А он ведь уже думал, что сможет полюбить это место. Что сможет перестать чувствовать к нему презрение.
Луи кладет телефон в карман, медленно шагая по бордюру в корпус; и словно укол колет возможная перспектива – возвращение в пустую квартиру, проведение всей ночи одному.
(Нет, соседа он не хочет.)
(Особенно после недавнего уличного спектакля. Если все студенты такие – нет, спасибо, обойдемся.)
(Вот только, все же, может это весело?)
(Может иметь соседа, который будет проводить с тобой время так же, круто?)
(Те парни – наглые, невоспитанные провокаторы).
***
Луи просыпается с новообретенным чувством собственного я.
Потому что проводит ночь абсолютно один, без души, ни с кем не разговаривая, и это даже круто. Ему действительно это понравилось, вау.
Почему до этого он не любил одиночество? Быть одному – прекрасно. Музыка может грохотать из колонок, находящихся в углу комнаты; Луи может танцевать в специально отведенном месте (все же он студент театрального факультета и не может танцевать в любом, лишь в тех, что сочтет подходящими); его вещи могут быть разбросаны на полу именно так, как ему хочется, все окна могут быть закрыты, ограждая от хаоса внешнего мира. Он может ни о чем не волноваться, выть на луну до рассвета, его все равно не увидят и не услышат. Может включить огромный телевизор на полную мощность и ходить по квартире голым.
Это же идеально.
Луи скидывает одеяло и встает с кровати, встречая новый день с чувством всемогущества, чистит зубы, наслаждаясь одиночеством, почесывает задницу, грустно смотря на пустоту холодильника так долго, как ему хочется. Потому что может. Потому что он один.
Садится в бархатное мягкое кресло, похожее на кресло из фильмов про Гарри Поттера, и попивает чай, думая над планом сегодняшнего дня.
Сегодня будет Время Луи. День для самого себя, на удовлетворение собственных потребностей и желаний, никакого альтруизма. Мама (которой он все еще не перезвонил, 7 пропущенных, упс) за сотни миль от него, сестры не рядом и не пытаются растянуть Луи на пять разных частей. Он – вольная птица, готовая взлететь в любую минуту.
Планы крутятся в голове, чай греет тело, Луи открывает каждое окно, не заботясь о том, что любой прохожий может заглянуть в его святилище (когда эта адская дыра успела стать святилищем?). Он все еще не уверен, почему он здесь, все еще не знает, ходят ли здесь на ужины к профессорам и носят ли специальную одежду на экзамены.
Свежий летний воздух врывается в квартиру, принося с собой запах утра.
День для себя. День без соседа. Черт, теперь каждый день может быть днем без соседа, если тот не приедет.
– Это будет просто божьей благодатью, – шепчет Луи себе под нос, откидываясь назад в кресло и запивая слова последним глотком чая.
И в этот момент приезжает сосед.
Комментарий к Глава 1.
:)
========== Глава 2. ==========
Он, блять, ирландец.
Ирландец. И громкий. И дерзкий, полный энтузиазма, богаче, чем царь семи морей. И очень, очень ирландский.
Этот отрывистый акцент может надоесть? Возможно. Луи всегда и все критикует, и этот розовощекий сгусток энергии будто наполняет все пространство своими звуками, граничащими между “ужасно громкие” и “вандальные”.
– Меня зовут Найл, Найл Хоран, – громко говорит он сразу же, как только заходит, и, подходя к Луи, сильно сжимает его ладонь. Вслед за ним в комнату заходит рой мужчин, неся чемодан за чемоданом, коробку за коробкой. Похоже, новый сосед принес с собой целый универмаг. – Приятно познакомиться, приятель. Полагаю, теперь мы будем видеться довольно часто, – продолжает он ласковым доброжелательным тоном. На лице парня застывшая улыбка, будто вот-вот засмеется, на голове – пышный ореол золотистых волос. Цвет глаз – бледно-васильковый – идеально сочетается с его энтузиазмом, кто-нибудь даже смог бы назвать его очаровательным.
Но не Луи. Он уже давно решил для себя, что ненавидит этого громкого, переполненного восторгом человека, который полностью разрушил Время Луи и наступил на его крылья. Придавил их.
(Не говоря уже о его ужасном стиле одежды. У него есть целая армия слуг, а он все еще носит футболки с черепашками-ниндзя? Вместе с ароматом Guilty by Gucci?)
– Ну, необязательно, – бесцеремонно отвечает Луи, почти сразу же после пожатия убирает ладонь, скрещивая руки на груди. Он выпрямляется, не нарушая зрительного контакта. Вот в этом он хорош.
Найл (что за имя-то такое ужасное) наклоняет голову, ставит руки на бедра, на лице явная обида и озадаченность.
– Что ты имеешь в виду?
Луи легко фыркает, отходя еще на пару шагов.
– Да какая разница. Я лучше просто оставлю тебя здесь с твоими вещами. А сам на обед схожу. – Он тянется за кошельком, как тут же его запястье обхватывает мягкая ладонь.
Великолепно.
– Чего тебе? – выдает Луи, даже не стараясь скрыть свою неприязнь, смотря прямо в голубые глаза.
Найл, видимо, понятия не имея, как интерпретировать человеческие эмоции, лишь ухмыляется.
– Я попрошу своего помощника, – (помощника??) – распаковать вещи и присоединюсь к тебе. С меня обед.
– Очень мило с твоей стороны, но я и сам за себя заплатить могу. Спасибо. – Луи скрещивает на груди руки.
– Конечно, можешь! Но это не отменяет мое предложение. Ну же, соглашайся, думаю, шофер еще возле входа. Спасибо, чуваки, – добавляет Найл, передавая банкноты одному из мужчин, пока они заносят последние вещи.
Шофер? Возле входа? Мда, Луи будет трудно смириться с этим местом.
– Хоть я и люблю хороших водителей, предпочитаю пешком. Так что…
– Круто! Подышу, наконец, свежим воздухом после целого дня в машине. Ненавижу сидеть. Это пиздец скучно.
Луи даже не успевает ответить и понять, что происходит, как уже идет вниз по улице, разговаривая с жизнерадостным, раздражающе восторженным (такие слова вообще существуют?) парнем.
Нет, Луи будет очень трудно смириться с этим местом.
***
Найл Хоран все говорит, говорит и говорит.
Его голос слышен сквозь стены, заполняет любое пустое пространство, впитывается в половицы. Луи уже даже забыл, что такое одиночество. Какое одиночество, когда рядом Найл Хоран?
У него едва хватает времени почистить в тишине зубы, как тут же приходится отвечать на странные вопросы, доносящиеся из другой комнаты, или, еще хуже, он сам не замечает, как подпевает песням Найла, которые тот играет на пианино или гитаре. Теперь жизнь Луи состоит из блондинистого дерзкого ирландского парня, который всегда носит мягкие свитера и дорогие спортивные штаны, кидается деньгами направо и налево, вечно поет Луи серенады и всегда оставляет ему бокал виски по утрам и немного травки по вечерам.
Хоть Луи и не его друг (ни за что и никогда Луи не сможет подружиться с таким человеком, таких еще называют главными винтиками механизма), он готов поспорить на деньги, что знает все об этом обычно-пьяном, иногда-накуренном вечно смеющемся сверкающем лучике солнца, на рассвете играющем классику на пианино, провожающем последние лучи солнца рваными гитарными соло, оставляющем телефон и другую электронику в самых удивительных местах и вечно потребляющем какую-то еду.
За всего лишь один ланч Луи открыл для себя всего Найла.
Они были там каких-то двадцать пять минут (Найл настоял на пафосном баре, где воду подавали в кубках, все салфетки были накрахмалены, а официанты постоянно улыбались. Хотя Луи бы хватило миски чипсов, ну, может, немного курицы), и уже стало известно, где Найл живет, кем работает его отец – выдающимся музыкальным продюсером – почему и когда развелись его родители, почему Найл решил учиться на другом континенте, его любимые сорта сыров (чеддер, бри, гауда и камамбер) и любимый сорт виски (макаллан). А еще он вел себя как сорокапятилетний мужчина, все время предлагая сигару.
Луи никогда не был тихим человеком. Никогда не был тем, кто спокойно сидит, стараясь, чтобы на него не обращали внимания, такое только могло случаться, если он в плохом настроении. Но все его навыки общения и любовь к разговорам просто затемняла способность Найла разговаривать о чем и ком угодно. Скорее всего, Найл бы и с метлой подружился.
Это пугает, раздражает и… захватывает.
Вечер продолжался, через каждое “блять” и “мудак” шла стопка алкоголя, история за историей, до ужаса преувеличенные, но рассказанные в манере Найла – простой и забавной – он все время смотрел в меню, закидывал то одну, то другую ногу на ногу, барабанил пальцами по столу и смеялся над словами Луи, над, наверное, всеми словами.
Громким смехом.
Раскалывая стеклянные графины, перемешиваясь с ликером, смех все делал ярче. И проще.
Это было утомительным великолепием. Великолепным утомлением.
– Ну а что еще можно ожидать во время церемонии награждения? Кучка жирных дядек, следящих за каждым твоим движением и что-то все время докладывающих низким шепотом своим начальникам. Слушай внимательней, – продолжал он, вытаскивая сигару и пододвигаясь вперед, немного смахивая со лба липкие светлые кудри, – когда я займусь этим делом, встану на их место, я ни за что не позволю играть с собой в эти игры. Не позволю тратить свое время на это – жизнь слишком короткая. И я ненавижу нечестность и трусость.
Найла Хорана можно описать как оживленную версию неба.
Окружающее приглушенное освещение в ресторане, дым, который он выдыхал из ноздрей, переливающийся блеск часов ролекс – все делают картинку еще более отчетливой – в Найле есть мощь и стабильность. Он напоминает маленького дракона, сидящего на своей золотой горе, выдыхающего огонь, облизывающего языком острые клыки.
Выглядит впечатляюще.
– Довольно громкие слова, чувак. Ты очень… уверен в себе, – ухмыльнулся Луи, непроизвольно поднимая брови.
Найл лишь пожал плечами, вытащил сигару изо рта, выдохнул дым, посмотрел ясными глазами.
– А почему я не должен быть уверен? – широко улыбнулся.
И правда, почему нет.
Вот на этом моменте он бы хотел уйти, заблокировать любые способы продолжения разговора (ведь да, Луи решил ненавидеть этого человека, неважно, что у него лицо ребенка, а сам он открытый и яркий), но его природное любопытство взяло верх.
– А изучаешь ты что?
– Продюсерство, по стопам отца, – он словно готовился ответить.
– Оу, значит, ты фанат музыки?
– Безумный. Мне всегда нужна музыка, везде и во всем, – глоток виски. Лед звякнул, коснувшись стекла.
Луи кивнул, наблюдая за стаканом и медленными движениями Найла.
– Как мило. Значит, ты выбрал правильно.
– Разумеется, правильно. А ты? – в одобрении кивнул Найл, губы расплылись в ухмылке.
– Ох, мои слабые стороны тебе рассказать? – подразнил Луи, откидываясь в кресло, локти положил на подлокотники. Он вздохнул, проводя руками по и так растрепанным волосам. – Как бы объяснить. На театральном, это так вроде называется.
– Актерство?
– Когда-нибудь я тебе точно отвечу. А теперь, никаких вопросов, пожалуйста, – Луи сморщил нос, пробуя коктейль виски с лимонным соком (он больше никогда не даст Найлу выбирать напитки), и ощущая взгляд Найла на себе.
– Ты какой-то вычурный тип… чего-то, – его голос был больше забавляющимся, чем злым.
– Драматичный? – поправил Луи, подняв брови.
– Чересчур драматичный. Ладно, давай пожрем. Я пиздец голоден, еще хочу успеть прийти домой до приезда пианино.
Луи остановился, уставился и чуть было не открыл в изумлении рот.
– До приезда пианино? Ты издеваешься? Ты что, с собой пианино притащил? В нашу квартиру?
– Не волнуйся, оно поместится. Мы измеряли.
На удивление, это даже не особо волновало Луи. Размер пианино, пф, подумаешь, в такой-то квартире. Он положил салфетку на колени, пробормотал:
– Пианино? Серьезно, блять? Я думал, не с королевой жить буду.
Найл засмеялся.
– Я то же самое думал.
– Хей, это грубо, – обиженно сказал Луи.
Затем прибыли официанты. Найл заказал себе столько еды, что пришлось нести нескольким людям, и, после внутренней борьбы между Луи и его гордостью (он не позволит незнакомцам платить за него, словно он какой-то сосуд для благотворительности), заказал и для него. И очень зря.
(– Ты меня толстым считаешь? С какого хера ты решил, что я смогу все это съесть?
Найл пожал плечами.
– Ну я же могу.
– Что ты врешь, ни в кого столько не влезет.)
(А Найл не врал, Найл смог съесть все. Даже у Луи с тарелки что-то еще цапнул.)
Поначалу атмосфера была напряженной, Луи буквально чувствовал слой скуки и усталости, нависающий над ними, но по мере того, как Найл разливал в стаканы все новые порции алкоголя и смеялся над шутками Луи, ему казалось, что он сможет смириться и с этим, и с Найлом.
Пока не привезли пианино.
***
Когда они вернулись в квартиру – и, вспоминая сейчас разговор, Луи мысленно пинает себя за то, что не предотвратил это раньше, – Найл, толком не раздевшись, прямо с порога начал звонить кому-то, спрашивая о местонахождении пианино, Луи, не желая слушать разговоры, направился в свою комнату. Сладкое одиночество – единственное, что крутилось на уме Луи еще с адового ужина.
Он тихо напевал свою любимую диснеевскую песенку, смотря в высокий кремовый потолок в райской зоне (ему действительно надо бы прикупить что-нибудь из украшений в комнату), когда услышал явный шум от пианино, которое будто буквально швырнули в квартиру.
Чтобы держаться подальше от хаоса, творящегося снаружи (но не в состоянии не смотреть на мужские задницы, мелькающие через приоткрытую щель в двери), Луи сел, зарываясь в одеяло. Скрылся от реальности, как сделал бы любой разумный человек.
Наконец, лязг и стук затихли, как затих и восторженный голос Найла, выдающего команды куда и что ставить, его смех и громкие хлопки от рукопожатий (а существуют вообще люди, с которыми он не ладит? Его общительность настораживает), и Луи уже начал успокаивать себя, пытаясь представить, что живет нормальной тихой жизнью, как в подтверждении обратного по квартире раздалось звучание клавиш, нарушив всю крепость мирного уединения.
Теперь даже комната Луи перестала быть убежищем от Найла Хорана.
Терпение Луи было на грани, что побудило его встать прямо перед Найлом, который легко наигрывал что-то отдаленно знакомое, что-то дерзкое и прекрасное, Луи залюбовался, заслушался. Найл начал объяснять, насколько просто играть на пианино, как свободно и легко, словно пальцы самостоятельно идут по клавишам. Парень в спортивных штанах и большой майке с колибри объяснял тонкости игры на пианино. Как обыденно.
– Ясное дело, что играть на этом не так уж и легко, иначе все бы умели, – рассуждал Луи.
– На самом деле – очень просто. Только не так весело, как играть на гитаре.
“Ох, точно, он же еще и на гитаре играет. Пиздец прекрасно.”
– Хочешь научу? – продолжал Найл, смотря на Луи снизу вверх.
Луи презрительно усмехнулся, сморщив нос, заставляя Найла засмеяться.
– Все расскажу и покажу, садись.
Он хотел повозмущаться, но не стал; вместо этого посмотрел на пальцы Найла, бегающие по клавишам.
– Они заставляют учить тебя все это дерьмо, – объяснил он, поняв, что Луи вопросительно смотрит, скрестив руки, не хотя показаться впечатленным, – родители, родственники, няньки. Это все часть шоу.
– Хорошее воспитание, – пробормотал Луи с презрением.
– Ага, воспитание, – засмеялся Найл, не отрывая взгляда от инструмента, – я превзошел Бетховена еще до средней школы.
– Еще бы. Ты же позер, – слова Луи вылетели сами по себе, он думал, что сейчас парень перед ним воспримет это за оскорбление, но Найл лишь рассмеялся.
– Очень легко научиться, поверь.
Луи смотрел на него (и только сейчас понял, что Найл молчит лишь тогда, когда играет), прежде чем спросить:
– Почему прекратил?
И когда это Луи начала волновать жизнь Найла Хорана.
Найл пожал плечами.
– Не знаю, гитара больше нравится.
Через какое-то время Найл вернулся к наигрыванию какой-то песни восьмидесятых, затем начал рыться в кухонных шкафах и жаловаться на отсутствие продуктов.
Луи понял, что сейчас опять будет и постарался убежать как можно быстрее.
– Я пойду прогуляюсь, – тихо сказал он, надевая ботинки, стараясь погрузиться лишь в собственные мысли.
– Я с тобой!
Блять.
– Оу, блин, я только что вспомнил.. мне нужно по электронке письма друзьям отправить, – электронная почта ведь еще существует? – так что я останусь.
Найл кивнул, что-то схватил со стола, попрощался и вышел. И это его хорошее качество – он непреклонен, и если решил что-то сделать, обязательно сделает, с кем-то или без. (Но это единственное его хорошее качество.)
