Текст книги "Young and Beautiful (ЛП)"
Автор книги: Velvetoscar
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 45 страниц)
– Ты знаешь, что происходит с Гарри? – спрашивает Зейн сразу же, как они оказываются достаточно далеко от чужих ушей.
Луи моргает, удивленный вопросом.
– Происходит? Ты имеешь в виду в целом или…?
– Сегодня, – шелковым голосом говорит Зейн, увеличивая интенсивность тона. – Что-то изменилось. Ему гораздо лучше, чем раньше. Все еще сам не свой, но. Он… другой.
От этих слов в желудке Луи что-то прыгает. Сильно. Может даже это что-то выскочило из него и упало на половицы, оставляя за собой мерцающий золотом след. Потому что внутренности Луи определенно обернулись во что-то теплое, во что-то легкое и светлое. Нахуй смущение, нахуй отговорки, якобы виновато шампанское. Луи чувствует счастье, или наслаждение, или радость, или гордость, он еще не понял, но явно что-то хорошее.
– Другой? – спрашивает Луи, пытаясь звучать беспечно. – В каком плане?
Зейн вздыхает, смотрит на Гарри, теперь сидящего рядом с Найлом и наливающего ему не первый бокал виски, тот, в свою очередь, рассказывает преувеличенные истории, заставляющие Лиама смеяться.
– Не могу объяснить, правда. Он ничего мне не сказал. Я просто думаю, связано ли это с Десом. Или с чем-то другим в его жизни. – Он снова поворачивается к Луи. – Знаешь что-нибудь?
Вот же дерьмо. Теперь он стоит на перепутье. Луи стал чертовым любителем метафор.
Что он должен сказать? Что прошлой ночью Гарри рыдал навзрыд, и Луи (который тоже пустил – или нет – слезу-другую) пообещал никогда его не покидать? Как в этих ужасных любовных романах? Что теперь они друзья в каком-то странном неопределенном поэтическом смысле, который в мире никто иной, кроме них двоих, не поймет?
А если быть реалистом? Действительно ли из-за этого Гарри ведет себя по-другому? Луи может позволить себе думать о том, что он, в своем роде, причина изменений в поведении? А вдруг что-то случилось с Десом, и именно он – настоящая причина? Или что-то еще в жизни Гарри, что для него более важно.
Конечно же это не Луи. Дес, наверное, сказал что-то доброе или извинился за то, как пиздецово он выполняет роль отца, или позвонила его наркоманка-сестра, или… да что угодно. Какой бы ни была причина смены настроения, Луи не может быть основной. Слишком маловероятно.
Луи качает головой.
– Без понятия, чувак, прости.
Зейн кивает, пристально наблюдая за Луи.
– Как он вел себя на вечеринке?
Луи неловко ерзает.
– Да как обычно. Может, слегка по-другому, не замечал.
Зейн внимательно на него смотрит.
– Что насчет песни? Как все отреагировали?
Песни?
Луи поднимает брови.
– Эм. Им понравилось. Ну, по крайней мере, я не слышал никаких жалоб.
Зейн с облегчением выдыхает, снова смотрит на Гарри. Как-то… странно. При чем тут песня?
– А что? – спрашивает Луи, теперь его очередь пристально смотреть на Зейна.
– Да так, – беззаботно отвечает он, помедлив, и достает из кейса сигару. Другую предлагает Луи, но тот отказывается. – Ну, что бы с ним не происходило, надеюсь, все пойдет в том же духе. Хорошо снова видеть его улыбающимся.
А потом он уходит, занимая свое место рядом с Лиамом и благоговейно прижимая сигару к его губам, пока Луи пытается собрать вновь кусочки своего мозга воедино.
Остальное время обеда проходит гладко. Парни говорят тосты в честь окончания семестра, обмениваются лучшими воспоминаниями и смеются над самыми худшими, наливают друг другу щедрые порции алкоголя и эггнога. На заднем плане из колонок стереосистемы Зейна льется рождественская симфоническая музыка, небо за окном серо-белое с крошечными снежинками, кружащимися на ветру. От серости за окном внутри становится еще теплее, уютнее и праздничнее, чем на самом деле; Луи громко рассказывает историю за историей, большинство из них связаны с Найлом, пианино или Рори; парни смеются, ярко улыбаются, и все вообще кажется до боли знакомым и приятным. Как дома.
Странно осознавать, что через каких-то несколько часов он поедет в свой настоящий дом и будет там практически месяц. Лица, которые он привык видеть каждый день, исчезнут на недели. Если об этом думать в таком плане, то появляется грустное нежелание покидать это место.
Все становится еще хуже, когда Гарри внезапно встает со скамьи пианино (разговоры о Найле и его курьезных ситуациях вдохновили его на пару рождественских тематических мелодий, которым парни подпевали набитыми булками ртами) и, разглаживая складки жакета, говорит:
– Я лучше пойду. Бернс скоро приедет.
Сердце Луи замирает.
– Отвезти тебя домой? – спрашивает он из-за стола, пытаясь скрыть разочарование в голосе.
Гарри кивает.
– Да, хочу вернуться как можно быстрее.
И почему-то в Луи не уживается идея Гарри, возвращающегося к себе домой как можно быстрее, но тот в своем решении уверен, ему не страшно и не неловко об этом говорить, поэтому Луи кивает, бросая попытки посмотреть на ситуацию со своей стороны.
– Скоро все увидимся, разумеется, – говорит Гарри, улыбаясь. – Даже не заметим, как пролетит время. Счастливого Рождества. Сохраните для меня лучшие сладости. – Он подмигивает, Зейн закатывает глаза, Лиам и Найл смеются, взгляд Гарри нерешительно мечется между Луи и пространством рядом, словно он сомневается, говорить ли ему что-то или нет (или за Луи говорит эггног?), и он поворачивается.
И нет.
Нет.
Гарри не может просто так уйти из квартиры Зейна, словно ничто не случится, словно он не уезжает домой на целый месяц. Он не увидит никого из них – вообще никого – не может же он просто развернуться и уйти. Это же целый месяц, блять – тридцать, мать вашу, дней – это слишком много, и если он думает, что может реально просто так уйти, то сильно ошибается.
– Мне, кстати, нужно собрать свои вещи, – говорит Луи прежде, чем успевает подумать, и вскакивает с кресла.
Гарри останавливается.
– Лучше пойду сейчас. Не возражаешь, если пойду с тобой? – спрашивает он, чувствуя, как Зейн, Лиам и Найл поворачиваются и смотрят на него.
Удивленный, Гарри поворачивается.
– Пойдешь со мной?
– Да.
Гарри и Луи смотрят друг на друга, а взгляды остальных мечутся между ними.
– Да, конечно. Пойдем, Луи Томлинсон, только быстрее, – нахально говорит Гарри, показывая ямочки, выражение его лица чистейше искреннее, Луи не может сдержать улыбки, направляясь к двери.
– Я позвоню вам позже, окей? – спрашивает Луи у парней.
– Окей, – отвечает Зейн, Лиам подтверждающе улыбается.
– Когда будет удобно, конечно же, – говорит он.
– Увидимся в квартире, да? – спрашивает Найл, откидываясь на спинку кресла. – Ты до моего прихода еще не уедешь?
– Нет, увидимся в квартире, – заверяет Луи, застегивая жакет.
– Хорошо. У меня есть прощальный подарок, – игриво говорит Найл, подмигивая, и улыбается, когда Лиам с Зейном хихикают.
Гарри поднимает брови, но ничего не говорит, открывая дверь для Луи.
– После тебя?
– Всегда, – улыбается Луи, машет на прощание, по телу расплываются тоска и счастье одновременно.
Дверь закрывается, и остаются только Луи и Гарри.
– Спасибо, что разрешил пойти с тобой, Кудряшка. Хорошо, когда твоя антисоциальная сторона спит, – дразнит Луи, спускаясь по ступенькам, стараясь идти в ногу с размеренными шагами Гарри.
Легкий смешок, напоминающий колокольчик, соскальзывает с его губ.
– Меня еще никогда не называли антисоциальным.
– Ну, все когда-то бывает в первый раз.
Гарри улыбается, покачивает опущенной головой.
Наступает тишина, в которой слышен каждый шорох, каждый стук подошвы о древние каменные ступени, и Луи кажется, что все грохочущие в голове мысли упорно пытаются забраться на язык и облачиться в слова.
– Итак… теперь все в порядке? Все хорошо? – спрашивает он, надеясь, что тон его голоса выражает лишь непринужденную легкость.
Они идут к квартире Гарри, поразительно медленно шагая по снегу. Вдалеке Луи видит начало лестницы, а вблизи – снежинки в его кудрях.
– Да, все хорошо, – говорит Гарри после долгого молчания, и Луи знает, что он заставляет себя сказать это, прикладывает усилия, чтобы честно отвечать ему.
И Луи это ценит. Гарри пытается.
– И ты правда хочешь поехать домой как можно раньше? – не может удержаться Луи, под ногами раздается хруст снега. Дыхание облаками пара клубится в воздухе и устремляется вверх, забирая с собой слова.
Гарри сразу же кивает.
– Да. Не хочу оставлять своего отца без присмотра. Одному ему не особо хорошо.
– Не особо?
Гарри не смотрит на него, взгляд устремлен на белоснежный снег.
– Он утопает в своих мыслях. Ну… перестает выходить в общество и все время проводит взаперти. – На его губах рисуется улыбка. Кривая быстрая улыбка, через секунду исчезающая, накрываемая маской спокойствия. – Но новый сингл должен помочь. У него будут выступления, на которых ему придется появляться. Может его даже номинируют – его это обрадует. Хотя бы на чем-то сфокусируется… Ему должно стать лучше. Но я все равно должен за ним присматривать.
Луи вздыхает.
Как Гарри удается быть таким невъебенно любящим сыном? Луи не может вынести даже разговора со своей матерью, а она и вполовину не так проблематична как отец Гарри. Чувство вины прорезает свой путь в желудок от этой мысли, и чем больше он думает о встрече с ней, тем больнее.
– Почему ты так хорошо к нему относишься? – спрашивает он, оглядывая Гарри; они почти подошли к лестнице возле сада. Вокруг них очень медленной метелью кружится снег.
Гарри пожимает плечами.
– Он мой отец.
– И?
– Он моя семья, Луи.
Они поднимаются по ступенькам c налетом льда. Луи чувствует, что вопросов становится все больше.
– А как же остальные члены семьи? – осмеливается спросить он, руки необычайно холодные, напряженные и неуправляемые, виноват во всем холод. Частично.
Гарри замирает.
– Это… другое. – Поднимает взгляд на Луи. – Я сейчас не настроен на такой разговор. Рождество же, Луи. Время веселья, – говорит он с иронией в голосе, – и невероятной цветовой гаммы.
Луи смеется, не обращая внимания на комок в груди, на беспокойство и любопытство, засевшие между пальцев и на затылке.
– Ладно, ладно, – улыбается он, они доходят до двери квартиры Гарри. – Больше не буду спрашивать слишком личное, считай это подарком на Рождество.
Губы Гарри дергаются.
– Лучшего подарка и не придумаешь.
Из Луи вырывается смешок.
– Но, – Гарри делает паузу, опускает голову и смотрит на плоскую каменную поверхность, покрытую снегом. – Мне нравится, что ты спрашиваешь.
Луи хочет выдавить и выжать больше драгоценных ответов с рубиновых рождественских губ, но вместо вопросов, вылетающих изо рта, там формируется ухмылка, он выдыхает через нос, успокаивая эмоции, и одергивает себя от поспешных, способных все разрушить, движений.
– Мне нравится спрашивать, – отвечает он, его голос становится предательски нежным.
На лице Гарри словно появляется улыбка, которую он тут же убирает, опуская взгляд на собственные ботинки.
– Мне нужно идти, – говорит он официальным, ничего не выражающим голосом. Поднимает голову и нечаянно пробегает странным взглядом по лицу Луи, будто он чего-то боится и пытается себя защитить. – Я еще даже не начал организовывать укладывание вещей. Упаковка подразумевает под собой страшный беспорядок, я так это не люблю.
– Ты всегда можешь попросить Бернса, – предлагает Луи, ухмыляясь.
– Бернс скорее меня засунет в чемодан, чем мои вещи, – говорит Гарри, и они легко смеются, попадая в несуществующие ноты падающего снега.
Они стоят возле двери, смотрят друг на друга, окруженные холодным кристаллически белым пространством, а Луи ведь и правда нужно собирать вещи. Ему нужно идти. Например, прямо сейчас.
– Что ж, счастливого Рождества, Кудряшка, – говорит он, закусывая губы, онемевшие от холода.
– Счастливого Рождества, Луи, – отвечает Гарри, улыбаясь и наклоняя голову вниз.
– Надеюсь, тебя осыпят самыми лучшими подарками – и ни один из них не принесет тебе венерических заболеваний.
Гарри, на удивление, заливисто смеется.
– Ты несносный придурок, – выдыхает он, но на лице все еще улыбка, щеки поцелованы румянцем, глаза светятся. Как глаза вообще могут так светиться? Словно кто-то вставил внутрь глазниц лампочки, и они, как ебаные звездочки в туманном небе, показывают себя на лице Гарри. А о ямочках, похожих на кратеры великих вулканов, возвышающихся на райских вечнозеленых островах, он даже говорить не будет. И думать.
Настает момент прощания. Луи чувствует давление молчания. Ему всего-то надо улыбнуться, тем самым проститься с ним на месяц, и уйти, оставить гребаную снежную королеву стоять на крыльце и встретиться с ней в следующем семестре.
Но Луи никогда не делает то, что должен. Он обнимает Гарри.
Делает шаг вперед и погружает парня в сильные объятия, слегка поднимаясь на носки, обернув руки вокруг его шеи, ладонями касаясь спины.
Гарри не понимает, что происходит и не знает, как реагировать. Он застывает как статуя, руки безвольно висят вдоль тела. Но потом медленно он поднимает их, оборачивая вокруг талии Луи, обволакивая его, лицом зарываясь в шею, ресницами щекоча кожу, закрывая глаза.
Охуительное, переполняющее тебя чувство никогда нельзя описать словами. Поэтому нельзя описать запах Гарри и чувство его присутствия в твоих руках. Наверное, думает Луи, это самые невероятные объятия в его жизни. Самые. Луи чувствует холодный нос Гарри, проходящий по его шее, и в этот момент в Луи включается каждый, мать его, клапан тела, сдергиваются защитные крышки, взрываясь эмоциями, он тонет в том, чего не может объяснить.
Наконец, они приобретают хотя бы какую-то дистанцию между их телами, но Луи все равно держится за джемпер Гарри, руки вцепляются в ткань рядом с молнией. Гарри замечает, опуская взгляд вниз – его ресницы контрастируют с бледностью кожи и оттенком всего белого мира вокруг. На самом деле, именно здесь нормально было бы отпустить Луи и сделать шаг назад. Но он лишь смотрит, согревая тело теплыми руками, несмотря на холод – который еще недавно казался ему мертвецким морозом, именно в таком держат трупы, чтобы они не разлагались – все вокруг внезапно становится теплым, снежинки на красноватых щеках Гарри, малиновые губы, сырые темные ресницы, заснеженные кудри. Блять, он выглядит как искусство, которое месяцами создавалось умелыми руками художника.
Они стоят, Гарри наблюдает за Луи, наклонив голову, не двигая ни единым мускулом, размеренно медленно выдыхая теплый воздух, Луи просто не хочет отпускать его. Это ведь ненормально, да?
У него снова нет шампанского, которое можно во всем обвинить.
С определенными усилиями Луи заставляет себя отцепиться от жакета Гарри, смотрит в его ясные идиллические нежно-зеленые глаза; холод, немедленно окруживший тело Луи, неприятно напоминает ему, почему он здесь.
– Увидимся в следующем году, – слабо улыбается он, шагая назад.
Гарри смотрит на него, выражение лица невозможно прочесть.
– Пока, Кудряшка, – бормочет он, поворачивается и уходит, не давая Гарри времени, чтобы что-то сказать.
***
Он приехал домой шесть дней назад, а кажется, будто прошла вечность.
Не то чтобы дома плохо – скорее, наоборот – сестры дико по нему соскучились, и каждый раз, когда предоставляется возможность, вешаются на него, тянут за одежду, пытаются привлечь внимание всеми способами. Да как только он переступил порог, они накинулись на него как изголодавшиеся вампиры, обнимая и крича его имя. Только Шарлотта дулась на него, не изъявив желание даже поздороваться с ним, но спустя пару часов нескончаемых шуток и дурашливого голоса она поддалась.
На губах появилась улыбка, которую она пыталась скрыть, выдавая ее за недовольство.
– Ты перестал приезжать, – говорит она, когда он, подмигивая, тычет ее в бок, ее хихиканье заполняет промежутки между словами.
Его сердце сжимается – ведь правда, он не приезжал, и, по большей части, из-за матери. Какой же он эгоист.
Ужасный человек.
– Знаю, я отвратительный мудила, – драматично вздыхает он, обнимает ее и прижимает к груди, слегка приподнимая над полом.
Она визжит и смеется, для вида слабо сопротивляясь. Когда он ставит ее обратно на пол, на ее лице появляется широкая улыбка, а вьющиеся золотистые волосы словно завились еще больше.
– Ага, – соглашается она и улыбается. – Мог хотя бы позвонить.
– Я писал тебе на фейсбуке!
– Это не одно и то же!
– Почему??
– Не могу слышать твой голос, очевидно же, – на лицо возвращается гримаса недовольства, она складывает руки на груди пепельно-розового джемпера.
Улыбка Луи смягчается. Черт, он так скучал по сестрам. Даже если его мама ведет себя совсем не как мама (хотя сейчас справляется довольно хорошо, если честно, она не уходит в никуда из дома, не проводит весь день взаперти в своей комнате, закрытой на ключ; она, не переставая, спрашивает о Найле и скачет между двумя состояниями: то экспрессивно радуется присутствию Луи, нянчится с ним, то вовсе забывает о его существовании) ему нужно стараться почаще приезжать домой в следующем семестре.
– Скучал по тебе, ма, – улыбается он, ероша ее волосы.
– Здорово, – она озаряется улыбкой, отмахиваясь от его руки, и идет на кухню.
В целом, все хорошо.
Ему удается видеть Стэна почти каждый день. Они либо играют в снежки, либо ходят по магазинам, либо проводят время в доме Луи, доме Стэна или доме общего друга – да где угодно. Луи не понимал, как сильно он скучал по Стэну, пока не увидел его. Скучал по его кривой улыбке, дружеским ударам по грудной клетке, и тому, что ему всегда, всегда удается его рассмешить.
Но он не скучал по его нахальству.
– Нашел себе кого-нибудь особенного? – нагло спрашивает Стэн, когда они лежат на полу его комнаты, поедая чипсы. Комната пахнет пиццей, пивом и корицей. Очень празднично.
Луи закатывает глаза.
– Привет, мам, ты как сюда зашла? – сухо отзывается он, облизывая сухие соленые губы.
Стэн смеется, подбирает с пола одинокий носок и кидает ему в лицо.
– Хей, я просто пытаюсь выполнять обязанности друга. Я даже притворился, будто мне не поебать.
– Давай лучше тебе будет поебать, – без обиняков отзывается Луи, закатывая глаза. Но внутри него пролетает тихий любопытный шепот, пробуя на вкус идею кого-то особенного; а в закромах разума внезапно появляется изображение Гарри.
Поэтому Луи кажется, что он дома уже слишком много. Поэтому ему кажется, что шесть дней – это вечность, он хочет обратно в университет. Потому что Гарри. И мысли о Гарри. И пустой экран телефона, отсутствие сообщений от Гарри. И скребущее чувство – с Гарри все хорошо? Он никуда не пропал? С ним… ничего не случилось?
Он часто слышит вести от Зейна с Лиамом. Получает миллионы фотографий в снэпчате от бухого Найла, иногда даже ласковые “ЕБАТЬ Я ПО ТЕБЕ СКУЧАЮ” заглавными буквами со смайликами, о существовании которых он даже не подозревал. Слышит известия от всех них. Кроме Гарри.
Ему нужно обратно в университет.
– У меня никого нет, – спустя какое-то время говорит Луи. – И я ни в ком не заинтересован. Ну, не в том плане, в котором ты спрашиваешь. Но. У меня есть один друг… – внутренности переворачиваются лишь от упоминания его имени. Он никому не рассказывал о нем из семьи. Не говорил про него маме или сестрам. Когда он дома, Гарри словно и не существует, просто какой-то воображаемый фантом, посещающий его сны, и говорить о нем сейчас, слышать слова, соскальзывающие в знакомый воздух, которым он дышал с рождения… ну. Нелегко.
Гарри будто застилает все сферы его жизни. Стал частью Луи. И, сказав о Гарри вслух, Луи навечно зафиксирует место Гарри в своей жизни, зацементирует его и докажет, что место занято чем-то для него значимым, и почему-то от этого по телу разливается тепло, наэлектризованная нервозность, странная нежность, отвратительно пугающая горечь, но он все равно продолжает говорить, ему должно стать лучше, легче, он обязан высказаться.
– Продолжай, – нетерпеливо говорит Стэн, когда Луи замолкает.
– У меня есть один друг, и он… дохуя странный. Очень странный. Таскается везде со своими маленькими чашечками с чаем и цветочками и с ума сходит по ягодам.
Стэн поднимает бровь.
– Он хипстер что ли?
Луи фыркает.
– Нет, нет. Он правда странный. И очень богатый, и сумасшедший и… его отец Дес Стайлс.
– Да ладно! – глаза Стэна широко открываются, он ерзает, устраиваясь поудобней, теперь полностью вовлеченный в разговор. – Он же недавно выпустил песню с Ником Гримшоу. Ты уже слышал? Она охуенная! Как думаешь, он сможет достать нам билеты на концерт?
Оу, блять. Теперь Луи чувствует себя настоящим предателем. Он так мало разговаривал со Стэном…
– Эм, да, слышал. На самом деле, я, э, ходил на вечеринку в честь релиза.
Глаза Стэна становятся еще больше.
– Ты что?!
– Ага. – Луи наклоняет голову. – Все как-то запутано было, если честно. Потому что мы с Гарри как-то напряженно общались, а Найл бросил меня и-
– Подожди. Гарри? Найл? Кто это?
Как же дико говорить об этом. Потому что Гарри и Найл – те, из кого теперь состоит жизнь Луи, и Стэн, его лучший в мире друг, даже не знает, кто они такие. Реально дико.
– Гарри это… тот самый друг. А Найл – мой сосед по комнате. Ты его полюбишь. Жутко полюбишь. Он смешной, отвязный, тотальный придурок, у него так много денег, что он не знает, куда их девать и что с ними делать. Он милый – наверное, самый приветливый человек во всем мире – и у него даже помощник есть.
Стэн явно заинтересован.
– Я ведь познакомлюсь с ними, да?
– Конечно, – моментально отвечает счастливый Луи. – Приезжай ко мне в следующем семестре. Они тебя полюбят.
– Даже Гарри?
Луи замирает. Гарри.
– Наверное, – неуверенно говорит он, Стэн смеется.
– Бля, Луи. Мне кажется, что этот парень – твоя головная боль.
– Нет-нет-нет, – слишком импульсивно отвечает Луи, – он не такой. Он замечательный. Всегда. Просто… он многое пережил. Но он пытается! – улыбается Луи. – И даже изменился, так Зейн сказал. Но ему даже меняться не нужно, он хорош такой, какой есть. Он милый, и глупый, и умный, и у него часто меняется настроение, он нелепый, и очаровательный, и сильный, и внутри него так много скрыто. Так много, Стэн.
Когда Луи заканчивает свою речь (она просто вырвалась из него, он не планировал говорить это намеренно), Стэн смотрит на него с неприкрытым удовольствием и ехидным изумлением.
– Что? – в защиту спрашивает Луи, чувствуя, как горит кожа.
– Говоришь, никого особенного? – ухмыляется Стэн, поднимая брови, которые словно утверждают и хвастаются тем, что они знают какой-то секрет.
– Нет! – распаленно отвечает Луи, ему кажется, что у него по каким-то причинам краснеют щеки, раздражает то, как Стэн понял двусмысленность его слов, раздражает цвет щек, раздражает его неумение контролировать эмоции. Гарри же просто друг. Другого и быть не может. Между ними всегда была единственная аксиома. Гарри – друг.
– Ладно, – говорит Луи, чувствуя горячую кожу на шее под воротником рубашки, – давай поиграем в Марио. Сегодня хочу побыть итальянцем.
Тема разговора закрывается так же быстро, как и началась, но ехидную ухмылку Стэна и искоса поглядывающие глаза Луи чувствует еще какое-то время, и только потом его кожа возвращается к нормальной температуре.
***
Наступает день рождения Луи. И сочельник.
И, в принципе, все замечательно.
Он проводит весь день с семьей, его сестры надевают ему на голову тиары и рисуют ему картинки в качестве подарков. Каждый из них он принимает и рассматривает с улыбкой, прижимает к груди, тем самым заставляя их смеяться.
Стэн заскочил на минутку, выпил с ними чай, подарил Луи подарки – майку джерси, круг сыра, бутылку пива и шар из клейкой ленты – и хлопнул его по спине во время объятий.
– С днем рождения, друг. Надеюсь, твои богатые друзья столько всего тебе надарят, что тебя будет тошнить.
Как иронично. Ведь Луи специально спрятал свой телефон в комнате, желание взаимодействовать с внешним миром совершенно пропало. Он может только представить сообщения от Найла – если Найл вообще помнит о его дне рождения – да и в поверхностных и длинных пожеланиях Зейна с Лиамом он не заинтересован, потому что, откровенно говоря, он по ним скучает и не хочет лишний раз давить на больное. Сильно скучает и хочет праздновать день рождения с ними, с грандиозной вечеринкой, фонтаном из пунша, или маскарадом, или еще какой-нибудь такой херней, но не получилось, его день рождения проходит в очень неудобном месте.
И его это раздражает.
Он любит свою семью, действительно любит, обожает, дорожит. И ему нравится так проводить свой день. Просто ощущается… пустота; отсутствие чего-то в жизни.
– Твой папа тебе звонил? – между делом спрашивает мама с кухни, где она наносит последние штрихи на торте. Это так мило. Луи и не ожидал, что она будет что-то печь, ему нравится такая мама, от этого его улыбка становится более искренней. И когда он ее обнимает, то делает это, потому что хочет, а не потому что надо.
– Нет. А должен?
Она вздыхает, наигранно – или нет, Луи не может понять – глубоко и разочарованно.
– Вдруг сегодня тот самый день, когда он найдет в себе смелость и позвонит собственному сыну.
– Я с ним два года не общался. Зачем нарушать традицию? – витой улыбкой отзывается Луи, и они оставляют разговор.
Они ужинают лазаньей – любимым блюдом Луи – а после дарят подарки. Его мама достает открытки от родственников, маленькие пакеты, присланные издалека, и свой собственный, к удивлению Луи.
– Ты купила мне подарок? – пораженно спрашивает он.
Она улыбается, ероша его волосы.
– Я подумала, что теперь, когда ты далеко от дома, тебе нужно немного маминой любви.
И… ну. Звучит это как-то навязчиво, натянуто и сомнительно, но Луи улыбается, встает с места, чтобы обнять ее, и садится обратно в кресло, набивая рот миндальным рождественским пирогом, открывая подарки липкими пальцами под аккомпанемент голосов девочек, поздравляющих его с днем рождения.
– Ты слишком добра ко мне, – дразнит он Мегги, нажимая ей на нос, она смеется и заползает к нему на колени.
– С днем рожде-е-е-е-ения, – поет она, щипая его щеки, и он притворяется, что ее крохотные ручки способны сильно растянуть их.
В целом, все очень мило. И да, он все еще хочет быть с парнями, но сейчас в его голову закрадывается мысль, что может, так даже лучше. На кухне со своей семьей, в погруженном в рождественскую атмосферу доме, пахнущем камином, деревом и сладостями, окруженному подарками и пожеланиями.
Луи любят, он чувствует себя нужным, и ему это нравится.
После праздника он поднимается в свою комнату с набитым сладостями и какао животом, мечтая о сне как о самом лучшем забытье в мире. Он открывает дверь – она скрипит – и идет к кровати, плюхаясь на нее, облизывает остатки глазури с губ. Ох, счастливый день.
В дверь тихо стучатся.
– Входи, – устало кричит он, потирая глаза.
Дверь осторожно открывается, в комнату заходит Шарлотта, хлопая большими глазами и поправляя белокурые волосы.
– Шарлотта, – улыбается он. – Чему обязан удовольствием видеть Вас?
Она улыбается и закатывает глаза, немного потоптавшись, подходит и садится на кровать рядом с ним.
– Кое-что принесла тебе.
– Оу, а почему после ужина не отдала? – спрашивает он, не замечая, как на губах расплывается улыбка – он устал, и его клонит в сон.
Она достает маленький квадратный пакетик, от широкой улыбки ее щеки поднимаются вверх.
– Не знаю. Просто так.
Он смеется, мастерски разворачивая подарок. Улыбка становится шире, когда он видит, что завернуто в упаковку. Это фотография в рамке с Луи, его сестрами и мамой, сделанная в тот день, когда он уезжал в университет. Они все обнимаются, улыбаются и светятся, в уголке рамки прикреплен маленький кусочек бумажки со словами: “Скучаю по тебе, Луи!!”, написанными знакомым почерком Шарлотты.
Черт. Блять, это так мило. Нет, Луи не растрогался.
– Спасибо, милая, – улыбается он, тут же обнимая ее и смахивая блеск не-слезинки.
– Тебе нравится? – спрашивает она приглушенным от его плеча голосом.
Он мягко смеется.
– Очень. – Он чувствует ее улыбку, а потом она отстраняется, пристально на него смотря.
– Ты тоже по нам скучал?
Его сердце снова сжимается – какой же он отстойный брат – он улыбается, ероша ее волосы.
– Постоянно, – с нежностью говорит он. – Я буду больше звонить. Может, даже отправлю письмо или два.
– Отправишь нам подарки? – с надеждой в голосе спрашивает она.
Луи смеется, локтем тычет ей в бок.
– Очень много. Вам будет некуда их девать, посыльный будет приходить к вам с посылками как к себе домой.
Лотти улыбается, кивает и встает с постели.
– Ты пообещал, Луи, запомни. С днем рождения. – Она обнимает его в последний раз, крепко сцепив руки на спине, и его улыбка становится шире, чем была за последние несколько недель, он прижимает ее сильнее, ее волосы щекочут ему нос. – Люблю тебя, – шепчет она ему на ухо и выходит из комнаты, помахав, улыбнувшись и закрыв дверь.
Луи продолжает улыбаться. Может, дома не так уж и плохо.
Он вспоминает о телефоне только тогда, когда забирается на постель. Тот подсоединен к зарядке, мирно лежит на тумбочке и мигает. Луи зарывает ноги в одеяле, берет телефон и прокручивает сообщения от знакомых имен с хорошими пожеланиями.
Пара сообщений от Зейна, из-за которых он широко улыбнулся, до боли растянув губы, еще больше – от Лиама, заставившие его легко засмеяться. Одно от Найла: ‘у тебя др что ли?’ И черт, Луи действительно разразился в смехе из-за таких простеньких слов, конечно же, это ведь типичный Найл, забывчивый, невнимательный, на которого невозможно обижаться; как же он по всем ним скучает. Он хочет нажать на кнопку, чтобы ответить на сообщения, когда в глаза бросается незнакомое имя.
Гарри Стайлс.
Он замирает.
…Что это?
Он смотрит еще раз.
Гарри Стайлс.
Окей. Ладно. Спокойно.
Гарри написал ему. Окей. Все нормально.
Он смотрит на сообщение.
‘С днем рождения, Луи Томлинсон.’
Глаза бегают по тексту.
Читает снова.
‘С днем рождения, Луи Томлинсон.’
Господи.
Гарри.
Сообщение.
Сообщение от Гарри.
На день рождения.
На день рождения Луи.
Как он узнал? Он спросил Зейна? Проверил в фейсбуке? Луи как-то упомянул об этом, а он запомнил? Гарри написал ему. Написал Луи. Поздравил Луи с днем рождения и-
Что ему ответить??
Одно дело, когда пишешь Гарри, прекрасно понимая, что не получишь ответа. И совершенно другое, когда знаешь, что он реально прочитает сообщение и может даже ответить.
Блять.
Блять, блять, блять.
Он перебирает варианты ответа последующие минуты, набирая слова и удаляя их.
В конце концов, использует классический вариант.
‘Спасибо, Кудряшка. Счастливого Дня Луи.’
Он ждет, ожидая абсолютное ничего, но все равно ждет, и ждет, и ждет, и когда глаза начинают слипаться, а сон заманивать в свою тихую комфортную ловушку, телефон сильно вибрирует в кромешной тьме и тишине, вытаскивая его из полубессознательного состояния. Он сразу же подносит телефон к глазам, пульс учащается. Он даже думает не поддаваться соблазну, не читать, оставить сообщение на утро, чтобы была причина проснуться – неважно, расстроит его содержание оного или нет. Блять, какой же он жалкий.
