Текст книги "Young and Beautiful (ЛП)"
Автор книги: Velvetoscar
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 45 страниц)
Они едут целых десять минут, и Луи не может перестать ковырять дыру в джинсах.
Целых десять минут езды.
Гарри до сих пор не сказал, куда они едут, а Луи из касты любопытных.
– Окей, мне нужно знать, – не выдерживает он и поворачивается к Гарри, не отводящему взгляда от дороги. – Куда мы едем?
– Кое-куда.
– Это не ответ, – раздраженно говорит Луи, закатывая глаза. – У меня есть право знать, – он замолкает. – Вдруг ты везешь меня куда-то, чтобы убить, – договаривает он и наблюдает за реакцией.
– Не буду я тебя убивать, – произносит Гарри так, будто это самое смешное замечание в его жизни. – Слишком много хлопот.
Луи возмущенно поднимает брови и открывает рот.
– Ох! Прости за неудобства! Но ведь ты можешь везти меня к кому-то, кому не предоставит хлопот мой труп.
Гарри молчит.
Луи прекрасно понимает, что ничего не будет, но комок тревоги в горле не уходит.
Смирившись (еще никогда он не был в таких неловких ситуациях), Луи протягивает руку и включает радио, совершенно не подходящее такой старинной машине. Через две шипящие станции он находит работающую.
– Заааааамечательно, – гремит голос диджея, нарушая тишину и звук свистящего ветра, Гарри смотрит на название станции и обратно возвращается к дороге. – Наконец-то! “Единственное сердце” исполнителя Электра, их новый сингл, вышедший 16 октября. Он заставит детишек танцевать, правда, Тед?
– Здесь ты прав, – соглашается Тед, Луи ухмыляется над напыщенной преувеличенной интонацией, отмечая, что Гарри до побеления костяшек сжал руль, когда посмотрел на экран телефона, лежащего у него на бедрах. – Но в этом году это будет не единственным хитом Ника Гримшоу, да?
– Разве?
– Он записывает новый сингл с Десом Стайлсом, не знаешь?
– Ах да, конечно же. Он определенно оправдает ожидания зрителей – они всегда оправдывают! Кстати, о Десе, он немного-
Рука Гарри потянулась к радио, и звук оборвался, Луи в смятении на него уставился.
– Я слушал! – возмущается он.
– Я – нет, – спокойно говорит Гарри, по его голосу понятно – разговор окончен.
Обычно такое поведение делает из Луи раздражающего всех человека, делающего наперекор, но безэмоциональное выражение лица и холодный взгляд Гарри на свой телефон заставляют Луи заткнуться и не продолжать спор. Становится тихо и напряженно.
Неважно, что радиоведущий собирался сказать, Гарри не хочет про это слышать. Или он не хочет, чтобы это слышал Луи?
– Забавно, что Найл играет на барабанах для новой песни твоего отца, – непринужденно говорит Луи, чтобы хоть как-то разбавить нервную и неловкую для него тишину.
Гарри молча кивает, сжимает руль, губы.
– По-моему, сегодня он собирался еще поработать. Там, наверное, весело.
Гарри резко поворачивает голову.
– Он уже был в студии? – заинтересованно спрашивает он.
– Э, да, примерно два дня назад. Ты не знал?
Луи не может прочитать эмоции Гарри, но замечает какие-то изменения. По его ресницам пробегает солнце, выскользнувшее из-за высокого дерева.
– Дес там был? – контролируемым тоном спрашивает Гарри, игнорируя вопрос. Луи чувствует, что Гарри пытается сохранять равнодушие, но прекрасно слышит напряжение, скрывающееся за каждым словом.
– Нет, не был, – отвечает Луи.
Снова возвращается тишина, изредка нарушаемая свистом ветра, обдувающим их тела.
***
Они достигают пункта назначения. Луи не ожидал, что Гарри завернет на длинную дорогу, вымощенную камнем, извивающуюся между ивами, утопающую в бескрайнем просторе зеленой травы. И тем более не ожидал, что они подъедут к огромному красивому особняку с античной архитектурой и коринфскими колоннами, окруженному садами и фонтанами в конце участка, высокому немому дому, затененному полуденными облаками.
– Охуеть, – выдыхает Луи. – Я думал, мы едем в старбакс или кафе какое-нибудь, – бормочет он, с задержанным дыханием рассматривая дом.
Гарри ухмыляется, совсем слабо, в безветренном темном дне его глаз будто проносится штормовая волна и, так же как и свойственно волнам, мигом исчезает. Луи трепетно смотрит на дом, непонимающе – на Гарри.
Они останавливаются на кольцевой развязке тропинок, возле входа в здание и лестницы, по бокам их ступенек расположены огромные мраморные вазы с розами, перила обвиты плющом. Вблизи особняк еще огромнее, еще прекраснее, Луи с открытым ртом смотрит на балконы, арки, в голову смутно закрадываются мысли, что ему нужно отправить ммс Стэну, и тут же вылетают, когда он замечает настоящую горгулью на самой высокой точке крыши.
– Добро пожаловать в мой дом, – протяжно говорит Гарри и заглушает двигатель.
Рот Луи открывается еще больше, потому что он думал, что они в гребаном музее, но никак не дома у Гарри.
– Мать моя женщина, – тихо комментирует он, они выходят из машины.
Когда они подходят к двери, Луи действительно ожидает, что сейчас откуда-нибудь выскочит Альфред из Бэтмена, откроет им дверь, предложит шампанское.
– Наш дворецкий в отпуске, сегодня здесь никого нет, – прерывает его мысли Гарри.
Луи сразу же замечает, что везде темно, очень темно, окна закрыты плотными шторами, нигде не проникает и щелочки света. Мебель укрыта мягкими белыми простынями, тихо и неподвижно, пахнет увядшими цветами и легким одеколоном. Несмотря на грандиозную архитектуру, дом кажется пустым, снаружи у Луи захватывало дух, изнутри здание приносит лишь чувство необитаемости и пустоты.
Его будто бросили на жертвенный алтарь.
Гарри молча заходит внутрь, звук каблуков ботинок раздается через все темные пустые коридоры, эхо сталкивается с высокими потолками и картинами эпохи ренессанса, повешенными на каждом шагу. Мрамор под подошвой кед Луи холодный и блестящий – он не знает, что ему делать, поэтому заходит вслед за Гарри – кто вообще мог захотеть такой пол, он же убьет ноги, если пройтись босиком. Хотя, это место вряд ли делали в первую очередь для удобства.
Они ходят из комнаты в комнату, Гарри шествует от места к месту, осматривает каждый сантиметр пространства, открывает шкафы, проводит руками по толстым вышитым занавескам, на полминуты освещая комнаты светом заходящего солнца, после их опять окутывает тьма, подавляя борьбу последних блеклых лучей; из-за холодных теней все комнаты будто покрыты туманом, Луи думает, почему они не могут включить долбанные лампочки или хотя бы отдернуть шторы.
Он не спрашивает – не время спрашивать – Гарри крепко сжимает свой телефон, хмурит брови, ходит с поникшими плечами, черная рубашка на них словно давит, ее рукава завернуты, показывая миру молочного цвета локти, обнажая кусочки татуировки. Он продолжает поиск чего-то безымянного, не реагирует на темноту, Луи следует за ним, потому что понятия не имеет, что ему еще делать.
Это странно. Пиздец странно. Напряжение, тишина, взгляд Гарри, не выражающий ничего, выражение лица, будто он вовсе не здесь, едва осознает, что Луи рядом – и почему он вообще здесь? Он думал, что Гарри везет его куда-то спонтанно, просто отвлечься. Он думал, что поездка устроена из-за него, а не для того, чтобы он ходил по пятам по странному дому.
Мозг Луи бушует, слушая стук каблуков и шум в голове, создающийся тысячами вопросов, что сидят на кончике языка, норовящие выскочить.
Гарри внезапно останавливается, смотрит на экран телефона, затем в сторону Луи.
– Жди здесь, – говорит он, так внезапно, так неожиданно, так громко в полнейшей долгой тишине, что Луи успевает только моргнуть, а Гарри уже ушел вниз по лестнице.
Он может подождать, конечно.
Но Луи никогда не делал то, что ему говорят.
Чувствуя себя странно из-за всего происходящего в его жизни (как бы он сейчас хотел включить телефон и высказать все раздражение и страдания Найлу), Луи поворачивается и идет подальше от лестницы, в которой исчез Гарри, вместо этого поднимаясь по другой, стремительно шагает туда, где есть хоть какой-то источник света – маленькая комната слева в конце коридора. Он не думает что там, куда идет – лишь следует свету, осторожно шагая, будто боится, что любой произведенный им шум доставит ему проблем.
Каждый шаг, соединяющийся с блестящим полом, ближе подводит его к струящемуся свету, и он пытается не думать где он, что делает, с кем и ПОЧЕМУ (хотя, будем честными, он больше ни о чем другом и не может думать), его сердце, не понятно по какой причине, начинает сильно биться, он вытирает вспотевшие руки о джинсы, проходит по коридору, мимо нарисованных лиц – умерших предков – на стенах, дорогих обоев, статуй на постаментах, гордых, мертвых, равнодушных. Он отводит взгляд – слишком много видит.
Он в доме Гарри. Чертовом доме Гарри Стайлса.
Он знал, что Гарри богат, но не знал, что настолько же, что и Зейн – и ожидал современный богатый дом с бассейном в гостиной, 3D телевизором, и, может, бегающую по дому зебру или золотой туалет; но точно не представлял себе изысканно украшенные хоромы, подходящие Людовику XIV.
В голове не перестают крутиться настойчивые, изводящие вопросы: почему он здесь? Почему Гарри привез его? Он приехал сюда специально, чтобы сделать что-то важное, что-то, что он хотел – пришел сюда не просто по прихоти. У Гарри есть какая-то цель. Луи просто не знает, в чем она заключается. И тем более не знает, почему он в этом участвует. Если судить по поведению Гарри раньше, он определенно не хотел компании Луи, был в настроении еще хуже, чем обычно, но они здесь. Вместе.
Луи не может ухватиться даже за ниточку, чтобы вытянуть хоть какой-нибудь смысл.
Он больше не пытается. Лишь идет в комнату, из которой льется свет.
Он обнаруживает большое пространство, заполненное лишь пустыми красивыми клетками для птиц – ничего больше. Некоторые подвешены к потолку, некоторые стоят в одиночестве, некоторые – на большом гранитном камине в дальнем конце комнаты. Они различны по цвету и размеру, замки с обколотой краской, пахнет старым железом и деревом, комната утопает в тишине. Луи, несмотря на их количество, фокусируется не на клетках, а на источнике света, на стеклянных створчатых дверях, ведущих на балкон. Занавески закрывают двери не полностью, оставляя много пространства для рвущегося внутрь солнца, Луи подходит к ним, прижимая руку к теплому стеклу.
И стоит.
Он толком не понимает, что делать – потому что комната слишком тихая, слишком замкнутая, слишком жуткая, слишком чужая. Потому что сейчас Луи даже не уверен, помнит ли о его присутствии Гарри, может он просто забудет его в высокой, темной, красивой ловушке особняка, наполненного воздухом, что душит свет и с объятиями встречает темноту. Потому что он глядит на сад с бесконечными розами, фонтанами с русалами, выплевывающими воду, потому что он окружен золотом, стеклом, мрамором, а сам одет в футболку rolling stones и красные джинсы.
Гарри укрыл его от надоедливой матери, привез его в пустой особняк, в место, о котором Луи не мог даже подумать. Ведь это дом Гарри. Личное место.
Он стоит, смотрит на стекло и далекий пейзаж, отчаянно желая повернуть время вспять и не соглашаться идти за ним.
***
Спустя какое-то время Луи идет искать Гарри.
Он не хочет быть оставленным здесь, ему некомфортно, плохо от этого места, день был просто ужасным, он просто хочет вернуться в свою квартиру, которая теперь кажется гораздо менее пафосной, и покурить, выпить, поесть и поиграть в видеоигры.
Черт, да он даже готов слушать игру Найла на пианино.
Луи идет по незнакомым коридорам, оставляя комнату с клетками позади, и, наконец, после неловкого стучания в закрытые двери, практически разбив стеклянные бесценные вазы, чуть не порезавшись об меч – он натыкается на страшную, темную комнату, в которой стоят рыцарские латы, ржавое оружие за стеклом и мечи, висящие на стенах и прямо над дверью, в общем, опасное место – находит Гарри, облегченно вздыхает при виде высокой смутной фигуры парня, прижавшего к уху телефон.
Он стоит в центре большого зала на первом этаже, сжав кулак, опустив голову, низко и глухо бормочет.
Луи слышит лишь последнее предложение.
– Его здесь нет.
Сказано так подавлено, тихо, почти что со страхом, что Луи чувствует как сжимается сердце – он чувствовал себя так же, когда видел его, плачущего в своей комнате.
Черт.
Луи не может разобраться и понять Гарри. Не может, потому что он его одновременно и раздражает, и отвращает, выбивает из колеи своим поведением, вызывает сострадание. Часть его хочет уйти, улизнуть, включить телефон и позвонить Найлу, или маме, да кому угодно, просто уехать домой, забыть о сегодняшнем дне, о Гарри Стайлсе, о его осторожно подобранных словах и размытом взгляде, но он не может, просто не может. Луи возвращается обратно в тень и ждет в молчаливой, но яростной борьбе противоположных мыслей, пока Гарри договорит по телефону.
Кого здесь нет? Кого Гарри ищет?
Луи кажется, что он знает, где-то на задворках сознания знает, но не понимает этого; слишком много вопросов и ни одного гребаного ответа – для Луи это самое раздражающее состояние в мире – поэтому он не пытается додумать какие-то детали, лишь ждет.
Гарри бормочет прощание после других неясных бормотаний, резко опускает руку, крепко держа телефон. Его голова все еще опущена, Луи наклоняется вперед, понимая, что Гарри его не замечает, и видит решительность на его лице, почти маниакальную. Заглушает эмоции, прожигающие насквозь его кожу.
Он сжимает кулаки – по рукам словно зуд.
– Вот ты где! – громко кричит он, не в состоянии смотреть, что будет дальше, выходит из тени. Он возвращает назад свой нахальный тон, свою вольную походку и раздраженно-удивленное выражение лица, устойчиво игнорируя грызущие эмоции, распаляющие внутренности.
Нет. Луи не эмоциональный. И нет. Ему плевать, что там с Гарри, разрушен ли он, подавлен ли. Плевать на него всего.
Гарри поворачивается, надевая на лицо маску безразличия, холодный взгляд впивается в Луи.
– Я сказал тебе ждать, – говорит он, засовывая телефон в карман.
– Знаю, – приторно улыбается Луи.
Гарри раздраженно осматривает его и отворачивает взгляд, презрительно усмехнувшись.
– Место такое, – говорит Луи, засовывая руки в карманы, делая шаг. – Не понимаю, как можно жить в таком доме.
Гарри молча пожимает плечами.
– Ты, наверное, гордишься этим, да?
– Чем?
– Жить здесь. Быть связанным с таким местом.
Гарри оборачивается, не выражая никаких эмоций, смотрит на высокие сводчатые потолки и гобелены.
– Меня это не волнует.
Луи удивленно улыбается и вскидывает брови.
– Тогда у нас есть хотя бы что-то общее.
Глаза Гарри скользят по Луи, их взгляды встречаются, не моргая, он смотрит в его глаза. Луи чувствует угрызение совести за то, что постоянно входит не в тот момент, чувствует странное желание узнать ответы на все вопросы, крутящиеся в голове, даже когда он прочищает горло, Гарри не перестает на него смотреть.
– Ну? – внезапно спрашивает Луи, нарушая тишину. – Ты не хочешь мне тут все показать? – он вопросительно склоняет голову, делая пару шагов в сторону Гарри.
Вновь наступает тишина, облака движутся, закрывая собой солнце, приглушают солнечные лучи, пытающиеся проникнуть сквозь зашторенные окна.
– Нет, – отвечает он, но голос неуверенный, он явно мыслями в другом месте, истощение в его глазах и напряженность, читающаяся на коже встряхивают Луи, вскипают кровью и режут ножом сердце.
К черту.
Он видел темную сторону Гарри, видел его дерьмовое настроение, его взгляды, его слезы, но не таящееся беспокойство, что так мучительно его тревожит, заставляет пальцы дрожать и неприятно скрести в горле. Луи не хочет больше видеть покинутое приятными эмоциями тело, лицо, личность.
Поэтому он улыбается, ни о чем не думая подходит к Гарри и игриво подталкивает его локтем в бок.
– Ну же. Просто бегло покажи? Может я даже позавидую. Возненавижу свою жизнь, мечтая быть тобой. А, как тебе такое милое предложение? – дразнит он, широко улыбаясь, толкает в бок еще сильнее, пытаясь сгладить его острое беспокойное состояние.
И Гарри… Гарри улыбается в ответ. Улыбается, черт возьми.
Гарри Стайлс действительно улыбается.
Маленькая (крохотная, на самом деле) улыбка, грозящая расцвести, взгляд все еще темный и отдаленный, но губы дергаются, и появляются ямочки. Самая нежная, самая искренняя вещь, что Луи когда-либо видел, даже если спустя секунду она исчезает.
Луи практически слышит отказ, слышит, как отказывающие слова строятся в мозгу в предложение, вылетают из его губ и -
– Ладно, – вдруг смягчается он, говорит тихо и спокойно. И ничего больше. Ни очаровательного словечка, ни саркастического замечания, ни обаятельной улыбки. Простое “ладно”, и он выходит, расслабленной походкой передвигает длинные ноги.
Луи смотрит вслед, искренне удивленный, спохватывается и шагает вслед за ним.
***
Гарри показал Луи основной этаж, покорно называя каждую комнату и немного посвящая в ее историю, и в целом, вообще, был очень внимательным гидом. Он хладнокровно рассматривал комнаты или сосредоточенно наблюдал за Луи – попался несколько раз – пока тот трогал каждую поверхность и комментировал все, что сочтет нужным. (“Это дурной тон. Нельзя говорить такого рода вещи.” “Что? Ты хочешь сказать, что он не ханжеский и не воняет нафталином?” “Он не воняет нафталином” “Но ты не отрицаешь, что он ханжеский, да?” Гарри не ответил, повернул голову и делал что-то, подозрительно похожее на скрывание улыбки.) Все шло гладко и спокойно, их голоса эхом отдавались от стен, взгляды встречались друг с другом, усталость наполняла их, но Луи почти наслаждался ситуацией, почти наслаждался молчаливой манерой поведения Гарри, сопровождающего его из комнаты в комнату, словно призрак.
Пока они не поднялись на этаж выше. Где Гарри внезапно исчез.
Ну вот, в очередной раз Луи один, в полном смятении, почти паникует и думает, куда Гарри мог исчезнуть. Они буквально только поднялись по лестнице, Луи лишь наклонился, чтобы поднять выпавший из кармана телефон, а Гарри уже исчез – либо испарился, либо нашел портал. Луи бесцельно топчется на месте и решает побродить по коридору и заглядывать в комнаты.
Он заходит в ближайшую комнату и замечает слегка приоткрытую … дверь?… в середине стены (идеально сочетается с обстановкой, если бы она не была открыта, ее бы вряд ли можно было заметить) и идет к ней, уверенно распахивая. Дверь соединяется с еще одной комнатой, маленькой библиотекой, в конце которой еще одна дверь.
Его ведет любопытство, он стремительно открывает дверь за дверью, из одной заставленной комнаты в другую, пока не заходит в большую пустую гостиную с тусклым освещением, попадающим в комнату из открытого окна, завешенного длинными неплотными шторами, и находит Гарри, сидящего на темно-синем бархатном диванчике. Тени почти поглотили его, прохладный ветерок щекочет кудри и мягкие, как красный бант, губы.
Луи застывает, будто прибитый тем, что видит – пианино, стоящее в углу, и одинокого Гарри, такого хрупкого и разбитого. Почему все повторяется? Тот же самый образ, что он видел тогда, те же самые чувства, что давили и съедали.
Грудь сжимается жалостью и чувством дискомфорта.
Гарри не плачет, не в этот раз, он лишь безмолвно смотрит в окно, руки лежат на коленях, ноги скрещены в лодыжках, он выглядит так аккуратно, хрупко, кажется таким… маленьким, несмотря на бесконечно длинные конечности и нахмуренность, которая, кажется, въелась в черты его лица.
Луи ничего не говорит, подходит и садится на другой конец дивана. Они вместе смотрят на яркое оранжевое солнце, спускающееся за горизонт.
– Ты в порядке? – внезапно спрашивает Луи, но слова тихие, едва нарушают тишину, они поглощаются дуновением ветра – Гарри спокойно может притвориться, что не слышал их.
Гарри медленно поворачивает голову, смотрит на Луи, вновь за окно, руки тут же сцепляются вместе, прочно и сильно.
– Я всегда в порядке, – отвечает он, голос ломкий и безэмоциональный.
Надломленность его голоса застает Луи врасплох, он поворачивается, смотрит на парня и хочет что-нибудь ударить, закричать, выпытать больше, узнать, что происходит, но в глазах Гарри мрак. Мрак, в котором легко заблудиться, Луи не знает, что спрашивать.
Минута за минутой, солнце почти село, посылая последний блаженный свет миру, Луи вновь смотрит на Гарри, замечает телефон, лежащий на столе рядом с ним, Гарри смотрит на горящий экран, будто ждет чьего-то звонка. Может даже умоляет. Экран все так же продолжает гореть, Гарри смотрит сквозь телефон, не моргая, Луи поправляет свои волосы, чувствуя себя неуютно, беспокойно и вымотано.
– Я заметил, что ты фанат страшных птичьих клеток, – говорит Луи, господи, почему он не может на время выключить свои голосовые связки и перестать разговаривать? Почему так сложно закрыть себе рот?
Гарри продолжает смотреть в пространство.
– Они не мои. Я их ненавижу.
Луи удивлен, потому что такой антикварный хлам кажется как раз во вкусе Гарри.
– Что? Почему?
– Я люблю свободу.
Теперь Луи смотрит на него открыто, не отворачивая взгляда. Выраженная напряженная челюсть, бледная гладкая кожа и благородный нос.
Сейчас Гарри олицетворяет собой все, кроме свободы.
И Луи не может объяснить почему. Или как.
Он не знает что делать, говорить, как реагировать, сильно сжимает подлокотник кресла и нервно дергает ногой, мечтая, чтобы сейчас играла музыка, или кто-нибудь разговаривал, чья-нибудь болтовня, крик, хоть что-нибудь, способное заполнить тишину в комнате, оглушить и предать забвению его разум – он не хочет думать о парне, сидящем рядом с ним, не хочет чувствовать гложущее желание узнать, что произошло, не хочет спрашивать, что имел в виду Гарри, когда сказал “его здесь нет”, и как он вообще так быстро засыпает со всеми своими проблемами, или почему он время от времени пропадает на целые дни, почему злобно смотрит на Луи, но плачет, когда один, или почему он выглядит уязвимо тогда, когда на него никто не смотрит.
Они сидят в тишине, пока Гарри не встает, дает понять, что Луи нужно сделать то же самое, и выходит из комнаты.
Луи вспоминает, почему они здесь, когда слышит звук закрывшихся тяжелых дверей и понимает, что они на крыльце.
– Мы же не собираемся уезжать прямо сейчас? – интересуется он и застывает на месте, наблюдая, как Гарри идет в сторону машины.
Гарри останавливается, смотрит на него через плечо, хмурится.
– Думаешь, твоя мама все еще в университете? – спрашивает он, ошарашивая Луи. Гарри запомнил, почему Луи с ним, несмотря на собственное происходящее с ним дерьмо? Знает опасения Луи, касаемо ситуации с мамой, оценивает их как настоящую проблему? Он беспокоится? По-человечески беспокоится? За другого человека?
Луи пожимает плечами, отбрасывая мысли.
– Вполне возможно, приятель.
Гарри смотрит вниз, глубоко вздыхает и отрешенно глядит на Луи.
– Пойдем посмотрим на сад. У меня новый цветок.
И срывается с места, заставая врасплох.
– Тебе нужно поработать над своими перемещениями! – кричит Луи на стремительно удаляющуюся фигуру, его слова наверняка проглотил встречный теплый ветер, он и не ожидает ответа, закатывает глаза и идет следом за ним, сердце бьется от мысли, что Гарри помогает ему быть подальше от мамы. Помогает ему.
Он подстраивается под ритм и догоняет его, Гарри напряжен и отрешен.
– Я не знаю людей, увлекающихся растениями и сменяющих интерес к цветочкам так же быстро, как ты, – говорит Луи, искоса смотря.
Гарри пожимает плечами, продолжая путь.
– Может, люди, которых ты знаешь, скучные.
– Ох, а ты значит не скучный?
– Я много кто, Луи Томлинсон, – отвечает Гарри и смотрит на Луи, правый уголок рта натягивается в полуулыбке, – кто угодно, но уж точно не скучный.
Луи открывает рот, не соглашаясь, как он обычно делает, когда спорит с Гарри, но тут же его закрывает, обдумывая слова.
– Знаешь что, Кудряшка? Ты прав. Я честно могу сказать, что ты не скучный.
Лицо Гарри светится. Не удивленно, не гордо, даже не счастливо – оно просто светится, словно в комнате включили лампочку или закончилось затмение солнца, он кажется искренне радостным, действительно сияющим, и ускоряет шаг.
– Вот. Вот он, – он указывает на черный и, откровенно говоря, страшный цветок.
Луи смотрит на него, стараясь не показывать отвращение.
От Гарри веет гордостью.
– Не думал, что дойдет до такого, – комментирует Луи, рассматривая объект перед ним. – Но я обязан сказать. Этот цветок очень страшный.
Гарри выглядит так, будто сейчас засмеется, и смотрит на растение, его длинные острые лепестки и черные тонкие нитки, исходящие от сердцевины. Смотрит с нежностью, оценивающе, словно слова Луи лишь усилили его привязанность к цветку, сделали его более ценным.
– Для меня он идеален.
– Даже немножечко не страшный?
– Только в хорошем смысле.
– Твои слова не имеют никакого смысла.
– Еще как имеют, – протестует Гарри, его голос так близок к хныканью, Луи лишь остается поднять брови, “ты шутишь?”, думает он, но не произносит.
Он непринужденно улыбается, вновь возвращая взгляд на цветок.
– Мне он нравится, – тихо произносит он, улыбка все еще на губах. Это искренний момент между Гарри и ужасающим кусочком флоры, и, несмотря на абсурдность ситуации, Луи не хочет разрушать его, не хочет разрушать один из редких моментов, когда Гарри напоминает человека, поэтому он молчит, засунув руки в карманы, оглядывает другие цветы, восхищается яркими красками других цветов, режущими вечерний сумрак.
– В лучах солнца они смотрелись бы лучше, – говорит Луи. – Сейчас слишком темно. Они выглядят тусклыми.
Гарри трясет головой, глазами все еще впивается в цветок.
– Нет. Сумрак делает их особенными.
– Едва ли. Сумрак делает их слабее. Вот если бы они стояли здесь, открытые, освещаемые солнцем, тогда я бы начал их уважать. Солнце выйдет, я тут как тут.
Задумчивое выражение лица Гарри превращается в раздраженное.
– Яркое солнце раздевает их и не оставляет ничего интересного. Они на обозрении. Для воображения ничего не остается. Они скучные.
– Не скучные. Храбрые. Им нечего скрывать. Мне нравятся красивые солнечные цветы, способные показать все свои лепестки. – Луи понятия не имеет о чем говорит, почему они вообще о таком разговаривают, но Гарри смотрит на него так, будто понимает и обдумывает его слова, поэтому Луи не извиняется за чушь, которую он сказал, и смотрит на лилово-голубое небо, замечает появляющиеся дорожки звезд.
– Смотри, – говорит он и поднимает палец вверх. – Звезды.
Брови нахмурены, но Гарри перестает смотреть на Луи, поднимает взгляд вверх, и опять возвращается к Луи.
– Мне нравится, – внезапно говорит он, Луи повернулся и идет по тропинке, сморщив нос от какого-то показушного растения, которое он заметил. – О храбрых цветах.
– Тебе понравилось что-то, что я сказал? – дразнит Луи, удивленный его словами, даже сейчас он не может контролировать сарказм.
Гарри наблюдает за ним, почти с любопытством, почти устало, руки скреплены за спиной.
– Это просто слова, – говорит он, смущенный заявлением Луи, но его взгляд бдительно наблюдает за действиями Луи.
– Не совсем, но это не важно.
Гарри продолжает смотреть.
– Тебе не нравится твоя мама, – внезапно, смело говорит он, и это не вопрос, впивается глазами в Луи.
– Я никогда такого не говорил, – возмущенно отвечает Луи.
– Но она тебе не нравится.
– Я… Ну, разумеется, я ее люблю. Но. Иногда она мне не нравится, да.
– Почему? – спрашивает Гарри, прямо, невозмутимо, требующе, Луи чувствует, что разговор идет не в ту сторону, слышит в голосе Гарри заинтересованность и не понимает происходящего.
– Почему ты спас меня от нее? – ответно спрашивает Луи, не отвечая на вопрос (ему не особо хочется посвящать в такое кого-либо, тем более Гарри), Гарри моргает, на лице маска спокойствия.
– Я тебя не спасал.
– Ты привез меня сюда.
– Я из-за тебя опаздывал. Что мне еще оставалось?
– Воспользоваться самым очевидным и действенным вариантом – сказать мне, чтобы я ушел.
– Ты меня не слушаешь.
– Я бы ушел. Кстати, я как раз тогда собирался это сделать.
Гарри замолкает. Он отводит взгляд, поглаживая длинными, тонкими бледными пальцами лепестки отвратительного цветка.
– Об этом я не подумал. Все равно уже не важно.
В траве запели кузнечики. Или заиграли. Луи не знает и не хочет знать, как говорить правильно.
Рука Гарри перестает гладить цветок, он смотрит на Луи.
– Темно, – говорит он. Луна мягко светит, подчеркивая его фарфоровую кожу голубыми тенями и запыляя кудри серебряным свечением.
– Она, наверное, уже ушла, – произносит Луи. – Не думаю, что она будет ждать так долго. Ей станет скучно. Мы можем ехать.
– Я не ждал, пока она уедет, – холодно отвечает Гарри, слова тянутся медленно, это вранье. Луи знает это, но не протестует, поворачивается и идет в сторону машины, закатывая глаза и сжимая губы, чтобы не выплюнуть какую-нибудь саркастическую фразочку.
Они садятся в машину, Луи захлопывает дверь и чувствует облегчение. Этот вечер был странный, но могло быть еще хуже. И если бы он сидел в квартире со своей мамой, вечер был бы еще и ужасным. Так что, в целом, несмотря на скудные навыки общения Гарри и его склонность смотреть на Луи так, словно он жвачка, прилипшая к подошве ботинка, Луи ему должен.
Может, даже много должен.
– Мне жаль, что ты не нашел то, что искал, – в порыве говорит он, и смотрит на Гарри, резко застывшего и не закрывшего дверь.
Они смотрят друг на друга, Гарри глубоко дышит и не двигается, будто слова Луи заморозили его, затем выплывает из состояния задумчивости и громко хлопает дверью, возвращая гримасу отвращения и злости на место. Ничего не говоря, он застегивает ремень безопасности, заводит машину, и они трогаются с места, Луи опасливо посматривает на него, пока они летят по дороге, руки Гарри с каждой минутой сжимают руль все сильнее.
***
Когда Гарри останавливается на улице, напротив места жительства Луи, Луи искренне удивляется.
Разве Гарри не должен припарковаться возле своей квартиры и заставить Луи идти до своей своими ногами? Гарри всегда говорит Зейну так сделать, когда они катаются все вместе.
– Я здесь живу, – глупо выговаривает он и смотрит на Гарри, тот нисколько не поражен этим фактом.
– Я в курсе, спасибо, – медленно сочится его голос, глубокий бархатистый тембр теряется в сумраке ночи. Голос Гарри может быть громким, пронзительным, а может быть мягким и низким, в таком можно раствориться; ему кажется, что если бы он не видел Гарри, он бы не мог слышать его слов, потому что доказательствами того, что он разговаривает, служат лишь медленные, изменяющие форму грешные губы.
– Думаю, я просто удивлен, что ты не заставил идти меня через весь город, – сухо отвечает Луи.
Гарри смотрит на него, такой же, как и всегда, бледный под светом звезд.
– Сегодняшняя вечеринка, – отвечает он. Что? Как это вообще связано с их разговором? Зачем это вообще сказано?
