Текст книги "Young and Beautiful (ЛП)"
Автор книги: Velvetoscar
сообщить о нарушении
Текущая страница: 34 (всего у книги 45 страниц)
– Перебрал прошлой ночью? – Найл пристально на него смотрит. У него в руках телефон, он стоит на коленях в толстовке и спортивных штанах. Господи, он выглядит так чисто и бодро.
И за это Луи его ненавидит.
– Как видишь.
Откровенно говоря, Луи понятия не имеет, что думать о прошлой ночи – одновременно и лучшей и худшей ночи в его жизни. В основном худшей.
А потом, внезапно, он слышит эхо голоса Гарри, шепчущего в ночи. Чувствует его губы, заново порождающие жизнь в теле. Его идеальные мягкие губы, поджигающие все неугасающим пламенем. Чувствует его тепло и прижимающийся вес и —блять —то, как он целовал его руку. И—
Нет, сотрите все, начнем заново. Это была самая лучшая ночь в его жизни.
И Луи так влюблен.
И сердце ноет, и снова хочется рыдать навзрыд.
Найл, видимо, каким-то образом ментально чувствует его внутренний хаос, смесь паники и смятения, потому что прижимает ближе, заглядывает в лицо Луи, усиливает хватку на плече.
– Томмо?
– Я влюблен в Гарри Стайлса, – жалко выдыхает Луи, утыкаясь лицом в потные ладони. И нет, он не собирался говорить об этом Найлу, просто, блять, его оборонительные стены окончательно порушились, а в животе лишь армия ядовитых острокрылых насекомых, прогрызающих внутренности, ебаная боль в горле, а в голове отдается барабанным звоном каждый стук сердца – ну он же всего лишь человек.
Он с тревогой смотрит сквозь пальцы на Найла.
– Ага, – отвечает Найл так, словно это какой-то крохотный нюанс. Словно это не глобальная, блять, проблема. Словно не из-за этого весь мир Луи на грани апокалипсиса.
Он поднимает голову и смотрит.
– В смысле ‘ага’? Это, вообще-то, колоссальные новости, гребаный ты лепрекон.
Найл фыркает, трясет головой и начинает поднимать Луи с пола ванной комнаты.
– Не особо. У меня ведь есть глаза. И уши. А еще такая комковатая штука, ее мозгом называют.
– У тебя это не мозгом называется, а членом, – изо рта Луи вылетает отрыжка, в желудке будто работает маслобойня, сука, ему хочется пить, ему плохо, ему хочется жрать. И ему холодно, но ему еще и жарко??
Из Найла выскакивает смех, больше похожий на лай, он ведет Луи к дивану, вдавливая корпус телефона в его бок, а потом бесцеремонно кидает его на подушки.
– Не неси херни.
– У меня чертово похмелье и убитое горем разбитое сердце. Я могу нести столько херни, сколько захочу, – стонет Луи, укрываясь одеялом и закрывая глаза – как же здесь много солнечного света.
Найл трясет головой, смотрит на экран телефона, черты на его лице разглаживаются, он вздыхает.
– Окей, давай, – говорит, усаживаясь на конец дивана, кладет ступни Луи на свои колени. – Что случилось? Расскажи, а потом… Потом мне надо будет с тобой поговорить.
Луи убирает руку, которой только что прикрывал глаза.
– О чем ты хочешь со мной поговорить? – с подозрением спрашивает он.
Поведение Найла мгновенно меняется, он нерешительно мнется, не смотрит Луи в глаза. Хватка на телефоне усиливается, сам того не понимая, он беспрерывно стучит им по колену.
Что-то случилось. Воу.
И если бы Луи не чувствовал себя средневековой канализацией, такой же шаткой и тухлой, он бы определенно насторожился или заволновался. Ну, может еще разозлился или впал бы в панику, учитывая, что Найл никогда не сомневается, не волнуется да и вообще эмоций особо не показывает; и что бы его ни беспокоило, это что-то определенно значимое.
Он закрывает глаза и сглатывает подступившую желчь.
– Ты первый, – говорит Найл, прочищая горло. – Куда ты вчера ушел с Гарри? Что случилось? Почему вы вообще ушли?
– Ебанутый что ли, никуда я с Гарри не ходил, – хрипит Луи. – Я ушел один. Нет, чувак, серьезно, ты – самый невнимательный, эгоистичны—
– Вот не надо, ты ушел именно с Гарри, – возмущается Найл, смотрит на Луи как на сумасшедшего.
Луи поднимает брови.
– Я бы знал.
– Уверен? – отчеканивает Найл. – Твое нынешнее состояние прекрасно показывает, как ты вчера нахуярился.
Луи вздыхает, он слишком устал для этого бессмысленного спора, слишком много сожалений царапает кожу, когда он затрагивает эту тему.
– Ирландец. Я уверен, что не уходил вместе с Гарри. И если уж кто и нахуярился, то это явно ты.
– Ага. Окей. Он ушел в то же время, что и ты. Ладно, это было просто предположением, – пожимает плечами.
Через Луи пролетает искра понимания.
Ушел в то же время, что и он?
– Он ушел?
– Ага. Тогда же, когда и ты. Выскочил за двери прямо за тобой, – кивает Найл, в его голосе ни капли удивления, словно это нормально; он постукивает телефоном о подлокотник дивана.
– Он что? – растерянно спрашивает Луи.
Колесики в голове начинают крутиться. Гарри сразу же вышел за ним? Гарри за ним следил? Гарри?
– Ага. Он на тебя всю ночь смотрел. Я думал, у вас планы какие-то, ну, куда там парочки ходят.
– Мы не встречаемся, – глухо отвечает Луи, голова кружится.
Гарри пошел за ним?
Он ходил за ним всю ночь? Поэтому…
Поэтому он был там? Поэтому нашел его?
О господи. Блять.
– Вы не встречаетесь? – прервал его мысли удивленный голос Найла, глаза цвета василька уставились на него, широко открытые и безоблачные. – Но… он же тогда у нас на ночь оставался? И ты ходил с ним на обед, и—
– Мы не встречаемся. Я влюблен в него. Но мы не встречаемся. Хватит мусолить это, Найл. Я и так в полной жопе.
Луи распускает сопли, разматывается как клубок ниток.
Гарри пошел за ним, когда он ушел. Гарри шел за ним все ебаную ночь. Он видел. Он видел Луи, шатающегося от места к месту, пихающего язык в бесчисленное количество глоток. Он видел его с тем парнем. Он видел его пускающего слюни, обдалбывающегося, блюющего, может даже плачущего, ебануться. Он шел за ним.
Всю ночь.
Найл слегка улыбается, закатывает глаза, по-прежнему стуча телефоном о подлокотник.
– Ты всегда в полной жопе.
– Это – самая жопишная, – сглатывает, он чувствует как в его сердце носится перекати-поле. – Найл…. Я не знаю, что мне делать.
Тишина ложится тяжелым пластом, нарушаемая лишь пульсацией в венах, сердце и душе, мимо окон проходят студенты, заносят в комнату смех, в лучах утреннего солнца поблескивает шифон. Все такое яркое.
– Бля, Лу, – бормочет Найл под нос, морщась. В словах – волнение, они наполнены шквалом эмоций. Наполнены… чем-то гораздо большим, чем к тому располагает ситуация, тем более со стороны Найла.
Луи с удивлением поднимает голову, Найл потирает ладонью лицо, костяшки пальцев, обвивающие телефон, теперь белые.
– Что? Что случилось? – настороженно спрашивает он, сердце цепляется, ускоряя свое биение, за каждое мимолетное движение, за каждое метание во взгляде, до Луи только сейчас доходит, как рассеянно внимание Найла. По привычке его разум дрейфует к мыслям о Гарри. Что-то случилось с Гарри. Что-то случилось, и Найлу об этом известно.
Найл смотрит на него пристально и долго, и только потом открывает рот, нерешительно открывает рот, сомневаясь. А Найл никогда не сомневается.
Луи кажется, что подступающая к горлу тошнота вовсе не из-за вчерашней ночи.
– Слушай. Лу, – и его голос уже звучит не так, как обычно. Неправильно. Луи сглатывает. – Я знаю, что в твоей жизни сейчас творится много хуйни. И мне жаль, что все так херово, что у тебя плохое утро, и ты расстраиваешься из-за того, что происходит между тобой и Гарри… Но, – он вздыхает, полностью поворачиваясь к Луи, виновато вглядываясь. – Мне нужно, чтобы сегодня ты полностью обо всем этом забыл, потому что… есть другая проблемка.
Луи смотрит, ничего не отвечая.
Подождите. Дело не в Гарри? Впервые за всю жизнь есть проблема, не связанная с Гарри? Отливной волной облегчение отступает вглубь организма. Но где отлив, там и прилив.
– Что случилось? – неуверенно спрашивает он, мозг начинает усердно работать, винтики жужжат, перебирая варианты и вспоминая, где он мог облажаться. А потом—
– Блять. Я пропустил лекции, да? Пиздец, так вот почему ты такой. Меня исключили? Я все проебал? Да, в этом семестре я был дерьмовым студентом. Но у меня хорошие оценки. Они не могут вышвырнуть меня, если у меня хорошие оценки!
– Нет, нет, это не при чем, – с осторожностью прерывает Найл и почему-то пугает Луи еще больше – Найл никогда в жизни не смотрел на него так пристально. Он замолкает, ищет правильные слова. И это охереть как настораживает, потому что Найл так себя вести не будет. Найл бесцеремонный и прямолинейный, грубоватый и резкий, обрубает словами под хвост.
Луи застывает камнем.
– Сегодня утром звонила твоя мама.
Луи сжимает челюсть, незаметно, но сильно.
– Как неожиданно.
– Ага. Мы… в последнее время немало разговаривали.
– Странно.
Найл рвано смеется. От беспокойства этот звук избавиться не помогает.
– Ага, – пустым голосом отвечает он. – В общем. Она не знала, как тебе сказать. И попросила меня, потому что… ну, мы друзья. И она подумала, что лучше тебе поговорить об этом со мной—
– Поговорить о чем? – спрашивает Луи. Сердце слишком жестко колотится для того, кто стоит на месте, он садится.
– Всю неделю она обычно просто просила совета, но. Но этим утром она позвонила и… И смогла лишь предупредить нас, только это. Потому что он вообще ее не предупреждал.
– Кто? Предупредить о чем? – резко спрашивает Луи, глаза сверлят Найла, под кожей гудит тревога.
Найл вздыхает, наклоняет голову назад и закрывает глаза. Плечи напряжены, руки крепко сжаты, бледны, вся манера его поведения кричит – это не Найл, кто угодно, но не он. На самом деле, на него страшно смотреть. И Луи должен проникнуться сочувствием, но обзаводится лишь раздражением.
– Блять, выкладывай уже, – практически рычит он, садится прямее, какого фига то, что касается Луи, Найл узнает первым? Почему его мама вообще сказала Найлу об этом?
– Едет твой отец, – говорит он, потирая подушечкой пальца поверхность отполированных ролексов, избегая взгляда Луи.
В голове проносится свист рассекаемого воздуха. Весь кислород исчезает с планеты. Луи словно ударяют в живот, отпинывают по полной программе Геркулес и его дружки.
Его… отец? Тот невидимка? Тот, с кем Луи не разговаривал и не виделся годами?
– Что? – удается выдавить из себя.
Найл поднимает голову со страдальческой миной на лице.
– Утром позвонила твоя мама. Позвонила и сказала, что он едет сюда—
– Едет сюда?! – вопит Луи, спину пощипывает от холодного пота. Что за хуйня? Он попал на реалити-шоу или что, блять?
Найл продолжает.
– Он не оставил ей выбора, просто сказал, чтобы она передала тебе – ожидай его приезда.
– Ожидать его приезда? Я едва помню, как он выглядит, Найл! Мы уже пол моей жизни как не разговариваем! Каким, сука, боком, я должен его ожидать?? Сидеть на месте?! – чаша терпения Луи грозится лопнуть от давления, в голову не лезет ни одной мысли.
Это странно. До пиздеца странно.
– Слушай, – спокойно начинает Найл. – Знаю, что все довольно паршиво, но я с тобой. Я буду здесь и никуда не уйду, обещаю. И если что, то попрошу его уйти, с этим проблем не будет—
Луи ценит это, правда ценит. Где-то в глубине слова Найла греют его тело. Но прямо сейчас… он хочет лишь убивать.
Поэтому он набрасывается на Найла.
– Какого вообще хера вы с моей мамой обсуждали это целую неделю и даже не удосужились рассказать мне?! – резко начинает он, скидывая одеяло. – Что за мать говорит соседу своего сына, что его отец – который не разговаривал с ним дохуя времени и отказывался видеть – решил заскочить на чашечку чая?!
– Вряд ли он на чай.
– Насколько, блять, абсурдна эта ситуация?! – буквально орет Луи, игнорируя его. – Что она за человек?! Ебануться просто! Моя собственная мать не может сказать—
– Она не знала как, Луи, – спорит Найл, тон голоса становится грубее. – Она пытается, ясно? Ей нужно больше времени, чтобы решить все проблемы. И я ей помогаю. Она звонит мне, говорит, я слушаю—Это помогает, правда помогает.
Желудок Луи горит огнем.
– Она хочет тебя в качестве сына, да? Ты ее маленький питомец? – холодно усмехается он.
Найл щурит глаза.
– Она никогда такого не говорила. И нет. Ей просто нужно разобраться со всем, что происходит, а я, в отличии от тебя, отношусь ко всему непредвзято – я не проходил через все то дерьмо, через которое проходил ты, поэтому могу смотреть на ситуацию по-другому. Ты настолько зол на нее, что даже не признаешь ее существования, и да, у тебя есть на это право, но, блять, как ей должно стать лучше, если ты тупо не позволяешь ей этого?
Луи сглатывает, встает с дивана и отворачивается от проникновенного голубого взгляда Найла, от давления его присутствия и непоколебимого голоса.
Слишком много.
Слишком много всего.
Почему они вообще это обсуждают?
– Она знает, что была отстойной мамой, – продолжает Найл, громче, не позволяя Луи отрешиться от его голоса и уйти в свои мысли, хочет до него достучаться. – Но она старается. И ей становится лучше. Девочки теперь счастливее—
– Не говори о моих сестрах так, будто знаешь их, – перебивает Луи.
– Ты что, блять, меня совсем не слушаешь? – когти Найла обнажаются, драконьи глаза сверкают пламенем. – Твои сестры счастливее. Вот что важно. Твоя мама вытащила голову из задницы и маленькими шагами движется вперед, твой лучший друг заходит уже не так часто, потому что больше не требуется. Пиздец—просто—блять, сфокусируйся на хорошем, окей?
– Почему ты вообще замешан во всем этом? – вдруг спрашивает Луи, еще немного и он зарычит. Кровь как расплавленная лава, выплескивающаяся из кратера свежего вулкана. (Да.) – Как это с тобой связанно?
Найл вздыхает, незаметно – он так думает – закатывает глаза.
– Потому что мне не все равно.
Луи хочется рассмеяться во весь голос от таких слов. Он холодно усмехается.
– Не все равно? Да ты хоть раз встречал кого-то из моей семьи? Как тебе может быть не все равно на людей, которых ты не знаешь?
– Я встречался с твоей мамой, это раз. – рявкает Найл, словно его это задело. – Разве это вообще важно? Мне не все равно на них, потому что не все равно на тебя. Прекрати вести себя как ебанутая истеричка и, я не знаю, блять, сфокусируйся на проблеме? На своем отце?
Луи фыркает.
Почему Найл звучит так разумно? Найл, который напевает спанчбоба, сидя в одних боксерах за пианино, который обожает запихивать в рот чипсы и экспериментировать, сколько туда максимально влезет, который укачивает свою тарелку как ребенка и шепчет о том, что домашняя работа – это заговор тайных организаций.
Луи закрывает глаза, сжимает ладонями кожу на бедрах.
Всего слишком много.
Вздыхает.
– Почему он едет? – спрашивает Луи, разбитый поражением, почти шепчет, пытается выкинуть все остальное из головы. Надо остыть и расслабиться.
Найл успокаивается, смягчает взгляд.
– Он хочет узнать, как у тебя обстоят дела с учебой.
– Не знаю, с чего это ему вдруг не похер, – сжимает губы. – Оу, нет. Я знаю. Потому что он платит. И на кону его репутация, – он трясет головой, отвращение наполняет его тело от одной только мысли о Чарльзе. Как он сможет разговаривать с ним? Смотреть на него?
Слова Найла утихомиривают.
– Мне жаль, Томмо, – сдержанно отвечает он.
Луи открывает глаза, смотрит в глаза Найла. Он выглядит так спокойно. Так спокойно и откровенно грустно, так непохоже на то, из чего состоит настоящий Найл, Луи больше не может злиться на него, гнев рассеивается, паника коченеет, усмиряя тело. Теперь здесь только он и Найл, никакой больше злости и раздражения, Луи тронут. Тронут ярким, сияющим Найлом, который сейчас здесь, с ним, который беспокоится, волнуется и заботится о Луи.
– Это не твоя вина, – вздыхает он, скользит руками в карманы запачканных джинсов, которые не снимал еще с прошлой ночи. Он знает, что со стороны довольно дрянно выглядит. – Блять, если честно, я пытаюсь понять, как этот день так быстро стал дерьмовым.
На губах обоих появляются маленькие улыбки.
Вдруг раздается стук в дверь.
Блять.
Они одновременно поворачивают головы. И Луи не может дышать. Ведь да. Блять. Черт. Он не видел своего отца уже сколько лет? Много. Он даже не знает, что можно сказать ему, что не включает в себя “Пошел нахуй” или “Можешь валить прямо сейчас.”
Но, опять же, а почему он не может сказать этого?
Его отец что, перестанет платить за учебу? И Луи будет вынужден бросить университет и уехать домой, оставить эту жизнь и всех его друзей? Оставить безумный, сносящий все на своем пути ураган – Гарри Стайлса – здесь? Разве не этого он хотел, зайдя в эту комнату почти два семестра назад? Разве не хотел он вернуться домой? Не он ли ненавидел это место и этих людей? Уехать как можно дальше от смиренных загадочных слов Гарри, от спрятанных улыбок и минетных губ? Уехать и оставить его на растерзание акулам, которые уже начали свою трапезу?
… Луи так хуево.
– Я открою, – вдруг говорит Найл, спокойно и уверенно, уже шагая к двери.
Блять блять блять.
Луи кивает, не зная, куда деть руки. Он паршиво выглядит – отвратительно – у него похмелье, разбитое поломанное сердце, и он влюблен в Гарри Стайлса (окей, ладно, это не такая уж шокирующая новость, но… все равно, понимать это, признавать, говорить об этом вслух – все чувствуется по-новому, словно он только что проснулся от комы с перегруженным эмоциями организмом и всем остальным, что на него свалилось, и ему вообще трудно понять происходящее, рассортировать по полкам нужное и ненужное, еще и сосредоточиться на действительно важной и большой проблеме) все в целом вообще ужасно уебищно. Он не успел даже позавтракать и почистить зубы, а его ебаный отчужденный отец сейчас вломится в его жизнь и начнет оценивать, чего Луи достоин, а чего – нет.
Какой. Ебанутый. День.
Найл в последний раз уверенно кивает Луи, кладет руку на дверную ручку, тянет на себя, и—
Зейн.
Лиам.
И Гарри.
Желудок Луи сжимается, комом падает еще ниже, куда-то к ядру Земли.
– Парни! – крайне удивленно щебечет Найл, он действительно удивлен – об этом говорят глаза-блюдца и разинутый рот. – Что вы здесь делаете?
И вот теперь Луи официально хочет умереть. Хочет, чтобы как в этих американских мультиках – с потолка упала наковальня и раздавила его, раздробив кости, мало ему геморроя, еще и они пришли. Именно в тот момент, когда Луи психически подготавливал себя для натиска, которое вызовет воссоединение отца и сына, на пороге появилась его другая жизненная катастрофа?? Серьезно, блять??
Он не может сейчас находиться рядом с Гарри, с этим ядовитым сочетанием красоты и ебателя мозгов. Не может смотреть на него и его лицо, созданное из лепестков цветов. Не сейчас.
Он пытается взглядом сказать Найлу, что не хочет, чтобы они видели его в таком состоянии, но Найл и сам теряется, блуждая взглядом то по одной, то по другой фигуре и понятия не имея, что делать, слушает спокойный тон Зейна.
– Мы хотели проверить Луи, – бормочет он, черные приглаженные волосы резко контрастируют с бледной кожей, в глазах – искренность и спокойствие. Он укутан в длинное узкое черное пальто, шею обвивает атласный черный шарф; современная изысканность во плоти, которую нужно хранить за стеклом. Лиам стоит рядом с ним в сером пальто с задранным воротником и в атласной рубашке, застегнутой на все пуговицы, что виднеется из-под серого драпа. Искренне озадаченный, склоняет голову, вопросительно смотрит на Найла и сжимает локоть Зейна.
Блять. Насколько еще более смущающей может стать ситуация? Они пришли проверить мертвеца, настолько ментально и физически уничтоженного прошлой ночью, что был не в состоянии удержаться на собственных ногах, которого Гарри пришлось тащить и—
Черт. Гарри им все рассказал?
Они знают, что он едва мог говорить собственное имя? Что он бросил их всех, потому что был эгоистичным легко поддающимся эмоциям болваном, бросил, чтобы трахнуть какого-то безымянного парня и слизать с языка какой-то девушки таблетки? И теперь ему придется отвечать на нежеланные, разочаровывающие вопросы и столкнуться с полным ПОСТЫДНЫМ-
– Гарри сказал, что тебе стало плохо, – с тревогой говорит Лиам, смотрит на Луи щенячьими глазами, хмурит брови. – Что ты рано ушел спать. Мы просто хотим быть уверены, что тебе уже лучше – ты ведь ушел, никому ничего не сказав!
Луи молчит.
Что? Что Гарри сказал? Что Луи… стало плохо? Он ради него солгал?
Окей. Все же надо. Надо на него взглянуть.
Гарри смотрит на него, стоит за Зейном и Лиамом и смотрит. Он словно спрятался за ними, в нелепой полосатой желто-черной футболке и черном пальто, выдранный из модного дорогого журнала, закрашенный в серые оттенки и засунутый в пыльный памятный альбом. Неподвластный времени, идеальный, с длинным ресницами, что-то нашептывающими миру, с мягкой и нежной кожей – такой же бархатной как лепестки роз, и глаза как зеленые царапающие шипы, пиздец блять ублюдок чертов.
Луи влюблен в него. В этого мальчика. В этого мальчика, до которого можно прямо сейчас дотянуться рукой. Луи влюблен в этого мальчика.
Какой же, сука, ужас.
И пугает еще больше то, что Гарри на него смотрит, не моргая, с осторожностью, на лице комбинация внимания, бдительности и заботы, а внутри – шторм, цунами, наводнение, и доказательство тому – вспышки в глазах и спастическое сокращение мышц губ Греческой Трагедии. Почти не моргает, только вдох-выдох, только глаза, только кудри да пыльное серое небо в качестве фона.
Луи надо отвернуться. Перестать пялиться, потому что если глаза отобразят хоть одну десятую часть обожания, что он чувствует к этому мальчику, тогда он в полной жопе, хотя глубже уже, кажется, некуда, но он… просто еще не готов. Не сегодня. Не этим утром.
– Я… Да, – отвечает он, прерывая зрительный контакт с Гарри, чувствуя, как его захлестывает волна. И в то же время в горле сухо, тело обезвожено донельзя, похмелье делает свое дело. – Мне плохо стало.
Найл смотрит на него в полном недоумении и наверняка боится открывать рот, потому что может сказать что-то неправильное.
Зейн пробегает взглядом между ними.
– Что-то случилось? – медленно говорит он. Это не вопрос, Зейн никогда не спрашивает.
– Эм. Сейчас не самое лучшее время для посещения, – пытается Найл, кладет руку на плечо Зейна, а Луи отворачивается, слегка отходит от них.
Вздыхает, проводит рукой по лицу, пальцами проводит по грязным волосам.
– Что-то случилось с Луи? – почти в панике спрашивает Лиам. – Луи?
– Ничего, ничего. Он… Его семья скоро приедет. Сюда. Навестить, – Найл осторожно подбирает слова, Луи чувствует это, как и взгляды на своей спине.
– Его мама? – снова Лиам, и снова вопрос, – Я думал, они не ладят. Ну типа она его не любит или что-то такое.
Ох, Лиам.
– Э, не, не тот родитель, – Найл звучит так стесненно и нервно, в любой другой ситуации это выглядело бы до охерения смешно.
– Его отец? – с недоверием предполагает Лиам, а Луи хочется закричать и покидаться в них камнями.
– Ну—
– С ним все хорошо? – вмешивается бархатный голос Зейна, до краев наполненный беспокойством.
А потом вдруг голоса стихают, превращаясь в бормотание. Луи сжимает зубы и напрягает челюсть.
Луи оглядывается и видит: змеиные глаза Зейна пристально смотрят на Найла, пока они приглушенно разговаривают, широко открытые, наполненные заботой (или жалостью?) глаза Лиама бдительно наблюдают за ними обоими. Найл же им тихо что-то бормочет, спина чуть напряженнее, чем обычно, он стучит носком ботинка и до белых костяшек сжимает все еще открытую дверь.
Но хуже всего Гарри. Который смотрит. Просто смотрит.
А Луи не хочет встречаться взглядом.
– Окей, парни. Хватит шептаться, – внезапно громко говорит он, поворачивается и идет к ним. Он не будет смотреть на Гарри и не позволит им шептаться о нем, когда они в одной, блять, комнате, не даст своему мозгу думать об этом, не будет смотреть на Гарри. На Гарри, в которого он влюблен. Пиздец. – Да, едет мой отец. Да, я не видел его с… не помню когда. Сегодня очень интересный день. Поэтому я лучше надену чистые штаны и окунусь в весь пиздец с головой, окей? Вы, конечно, можете остаться, – он готов молиться, лишь бы они не остались – зачем им оставаться? – но я буду ужасным собеседником. Спасибо за то, что пришли, я это очень ценю. Вы самые лучшие друзья в мире, – он улыбается, надеясь, что его улыбка не выглядит натянутой, а поза – напряженной.
Но, конечно же, Зейн видит его насквозь.
– Здесь не для кого притворяться, Луи, – бормочет, утомленным взглядом и волной черных ресниц прорезается сквозь душу Луи. – Если хочешь, мы можем уйти. Нет проблем.
Луи не отвечает.
– Или остаться! – с надеждой предлагает Лиам.
Гарри стоит, не двигая ни мускулом, и молчит.
Луи растерянно смотрит на Найла. А что еще ему делать? Он хочет, чтобы они были здесь, хочет чувствовать их поддержку и присутствие, но разве это не эгоистично? Вот так впихивать их в ураган событий и дерьмо, в котором он тонет? А что еще хуже, так это Гарри – он не может на него смотреть, потому что боится сделать что-то безумное, например, поцеловать его ладони или убрать за уши кудряшки, вдыхая с шеи его запах.
Найл смотрит ответно широко открытыми глазами и безучастным взглядом. Машет рукой в знак отступления.
– Тут уже не я решаю.
И снова наступает тишина, Зейн ненавязчиво изучает Луи, Лиам беспокойно смотрит между ними двумя, Гарри даже не моргает.
Луи не знает, что делать.
– Я могу уйти, если хочешь, – внезапно говорит тихий голос Гарри.
И, как по щелчку, все взгляды припадают к нему, Зейн и Лиам с удивлением к нему поворачиваются, но Гарри не перестает смотреть на Луи. С грустью, осторожностью, мольбой. Смотреть ему в глаза физически больно.
– Нет, – практически на автомате отвечает Луи. Нет, нет, нет, он не хочет, чтобы Гарри уходил. Да, рядом с ним находиться больно и сложно. Но Гарри, который уходит, всего лишь мысль об этом… щемит сердце гораздо больше. – Останься. Пожалуйста, – подчеркивает последнее слово, и вся тревога, вся паника, вся начерченная им отдаленность исчезает из глаз Гарри, заменяясь нежностью, расщепляя ебаную душу Луи на куски.
Между ними так много несказанного. Так много. А они лишь смотрят друг на друга.
– Залетайте, – радостно восклицает Найл и делает шаг назад, вырывая Луи из грез.
Он вздыхает – мурашки шествуют стройным маршем по коже – и идет к окну, парни же устраиваются на софах и креслах, Найл уже наполняет бокалы – наверное, виски – предлагает круассаны и травку. Луи старается стоять как можно ближе к оконному стеклу, ему нужно тепло Солнца. Нужно смотреть на двор университета и студентов, мельтешащих и спешащих на лекции, одетых в мантии или в тряпки от ив сен лорана. Они все так просто улыбаются, им так просто живется…
Луи вздыхает и наклоняет голову.
– Что пить будешь, Томмо? – спрашивает Найл, и в дверь стучат.
В комнате становится тихо.
– Блять, – выдыхает Луи, резко поднимает голову и пытается сфокусировать взгляд на чистых стеклянных окнах.
– Блять, – соглашается Найл с тихим свистом, голос звучит до предела испуганно.
И вновь наступает тишина, секундная, а потом он слышит, как Найл встает, шаркает к двери, открывает ее, и…
– Здравствуйте, – здоровается отдаленно знакомый голос.
Чарльз.
Это он.
Это правда… он.
Во рту Луи кисло. Вообще все его тело кислое, все еще воняет прошлой ночью и насквозь промоченным отчаянием. Пиздец.
– Здравствуйте, сэр, – улыбается Найл, включив деловитый голос. – Чем я могу Вам помочь?
По комнате гуляет холодное пугающее напряжение.
– Да. Луи Томлинсон живет здесь?
Голос глубокий, грубый, сильный. И он возвращает обратно куски расплывчатых воспоминаний. Чарльз требует Луи выйти из комнаты. Чарльз спрашивает, почему у Луи нет девушки. Чарльз висит на телефоне с клиентами и пренебрежительными взмахами рук отгоняет каждого, кто к нему подойдет.
Глаза закрываются, кулаки крепко сжимаются – крепко настолько, что смогли бы создать бриллиант из алмаза – в ладони впиваются короткие ногти.
– Да, сэр. Он мой сосед, – отвечает Найл, радостно, открыто и дружелюбно, и тон мужчины, стоящего перед ним – полная его противоположность.
– Сосед, говоришь? – спокойно и серьезно спрашивает Чарльз. – А ты?
– Найл Хоран.
Луи не видит, но почти уверен – вот сейчас они жмут руки.
– Сын Джонатана Хорана?
– Единственный и неповторимый, сэр.
Короткий смешок.
– Хорошо, – говорит Чарльз.
Зубы Луи скрипят от злости.
Он слышит щелчок закрывающейся двери, шорох наполированных ботинок по безупречному деревянному полу. Слышит скрип мебели, потому что парни встают.
– А вы все…?
Как же странно. Как же, блять, странно.
– Зейн Малик, сэр. Сын Хана Малика, – равномерный тон голоса Зейна доносится до ушей Луи. Он звучит впечатляюще, даже не пытаясь.
– Хан Малик? Канцлер университета? – с интересом и восхищением спрашивает Чарльз.
Становится тихо, Луи представляет, что творится за его спиной – Зейн спокойно кивает, стоит весь из себя высокий, открытый и красивый как ебаная греческая статуя.
–А я – Лиам Пейн, – объявляет Лиам, его голос тембром похож на игристое совершенство. Бизнес-часть Лиама активировалась на полную мощность. – Мой отец Уильям Пейн. Наверное, слышали о нем?
– Ах, да, да. Билл. Хороший человек. Расследовал его дело с компанией пару лет назад. Как он?
– Он, – Лиам улыбается, – очень хорошо. Я передам ему ваш привет. Могу организовать обед.
– Да, конечно. – явно под впечатлением отвечает Чарльз.
А в организме Луи лопаются стальные нервные канаты. Да он вообще заметил, что Луи в этой комнате? И Луи не оборачивается. Не обернется, пока не будет уверен, как на это реагировать. Нет, Чарльз может подойти к нему.
– А ты у нас…? – внезапно спрашивает, и Луи замирает, полностью леденеет, но потом—
– Гарольд Стайлс, – так же внезапно говорит Гарри своим самым очаровательным голосом, Луи может нарисовать в своем воображении его ядовитую распластанную на все лицо улыбку. Как он расслабляет черты лица, к черту смывает беспокойство и смятение, надевает улыбку победителя, сильно пожимает – но не слишком – руку.
– Стайлс, а? – оценивает Чарльз. И пораженно он не звучит.
– Стайлс, – подтверждает Гарри. – А вы, конечно же…?
– Чарльз Томлинсон, – говорит мужчина. И когда Луи слышит это имя, слышит, как это имя произносится этим человеком… Человеком, который всю жизнь играл лишь роль фантома в его жизни, все становится гораздо ощутимее и реальнее.
Блять. Все, что сейчас происходит – по-настоящему.
Луи не хочет разворачиваться.
– Какое замечательное имя, – улыбается Гарри. – Я бы украл его себе, но не думаю, что это справедливо.
– Возможно, – отвечает ему холодный тон.
– Вы – отец Луи, да? – все так же непринужденно продолжает Гарри.
Луи закусывает щеку.
– Да. Он здесь?
И Луи едва удерживается, чтобы не закатить глаза. Пиздец, серьезно? Они на расстоянии вытянутой руки, что за херня?
– Эм, он прямо сзади Вас, вообще-то, – мурлычет Гарри, но его голос… едкий? – Вам нужно всего лишь развернуться.
