Текст книги "Young and Beautiful (ЛП)"
Автор книги: Velvetoscar
сообщить о нарушении
Текущая страница: 31 (всего у книги 45 страниц)
– Тебе больше не стоит жить с отцом, – его рот решает, что в такой момент это – самые лучшие слова, и все, Гарри убирает руку.
– Извини? – спрашивает он, затвор объектива закрывается.
Сердце Луи замирает, разбивается об половицы. Потому что он ебаный идиот.
– Как можно жить с человеком, который пытается тебя исправить? – мягко пробует он, сохраняя спокойствие, когда на самом деле внутри бьются удары паники и разочарования, Гарри отклоняется от него, хмурится. – Все, о чем ты сказал – это ведь неправильно, Гарри. Он не видел тебя? Тебя, вокруг всех остальных людей? Тебя должен видеть мир, Гарри, твое имя должно быть написано в гребаных учебниках, черт возьми, и-
– Он мой отец, – злится Гарри, вскакивает с места. – Ты не поймешь.
– Так объясни! – умоляющим тоном требует Луи, тоже вскакивая. – Объясни, и может я смогу помочь-
– Что? Помочь мне? Может сможешь помочь мне? А какое, блять, право ты имеешь намекать, что мне нужна помощь? – спрашивает Гарри, голос холоднее, чем погода снаружи.
– Помочь ситуации, – поправляет Луи, Гарри уходит в свою комнату, злой и закрытый от мира, поэтому Луи идет за ним.
– Я не оставлю его, – рычит он, резко разворачиваясь, выставляя палец в лицо Луи – он чуть не наступил на него, пораженный резким порывом изменения направления. – Я говорю тебе это в последний раз, ясно? – разозленное дыхание Гарри касается лица Луи. Атмосфера разбита на мелкие кусочки, повсюду раскиданы осколки стекла.
Луи смотрит на Гарри, сглатывает, потому что он просто… не может.
Он медленно качает головой, не разрывая зрительного контакта с тусклым горящим взглядом Гарри.
От такого молчания Гарри, кажется, теряется, мгновенно меняясь в лице. Он опускает руку, гнев утекает с лица, он смотрит на Луи, ищет что-то, что потерял. Они стоят так какое-то время, Гарри вглядывается, лишившись речи, Луи вглядывается обратно, не моргая, просто с нежностью смотрит.
И Гарри отходит, садится на скамью возле рояля и опускает плечи, слегка наклоняя голову, всматриваясь в белые сумраки за окном у кровати.
Луи садится рядом с ним.
Они сидят в тишине, смотрят на сугробы, наблюдают за дрожащей тенью свечи на стене, в другой комнате все еще идет фильм, скоро закончится.
Гарри так отстранен и напряжен рядом с ним, пытается что-то побороть, что-то, чего Луи не понимает, поэтому ему остается лишь сидеть рядом, переживая события этой ночи снова и снова, выдирая все, что он сделал неправильно. Потому что Луи находит ровно нихуя смысла в своих действиях, понятия не имеет, как справиться с ситуацией или Гарри, но он не в силах перестать пытаться, никогда не перестанет, и это пугает, потому что…
Он сможет выдержать то, на что негласно согласился давным давно? Он не причиняет этому мальчику вред?
Луи понятия не имеет.
– Прости, – устало шепчет он. Не смотрит на Гарри. Не может.
Боковым зрением видит, как Гарри качает головой.
– Не извиняйся.
И эти два слова ударяют Луи. Выбивают его из грез и самосомнения, побуждают посмотреть на Гарри, повернувшегося к нему. В их взглядах появляется некое связующее, и Луи не знает, какое именно, но понимает – это важно. Достаточно важно, чтобы быть уверенным хотя бы в одном – Этой ночью Луи не оставит его одного.
Медленно, но напряжение покидает плечи Гарри.
***
Скоро наступят выходные. Ну наконец-то.
Луи вымотан, и не столько обилием домашней работы (все же семестр только начался, и курсовые пока что можно вытерпеть), сколько проведением ночей рядом с друзьями и практически полным отсутствием сна, который он может восполнить на неинтересных ему лекциях. Да, ему, конечно, не похуй на свои оценки, но предметы без труда даются ему, вгоняя в трагическую скуку.
Ну и ладно, он не особо волнуется. Зачем, если в университете у него самые лучшие четыре лучших друга?
Именно этот вопрос он задает себе, получив сообщение от Лиама.
‘“Certain Things” стали хитом номер один во всех чартах! Зейн и Гарри хотят отпраздновать. Ужин и коктейли? Пожалуйста, надень малиновое. :)’
Луи улыбается, кладет телефон в карман, мысленно выбирая наряд, пока идет обратно в квартиру; холодный сильный ветер подтачивает, заостряя, лучи солнца, падающие на вершины башен университета.
***
Праздничный ужин устраивается в любимом ресторане Найла – как и всегда, впрочем – Гарри покупает всем выпить, затем покупает еще и еще (Луи пьян, да), его улыбка сверкает, Луи еще никогда его таким не видел, прекрасно смешивается с малиновым костюмом, галстуком-бабочкой и приколотой к петлице лилией. Несколько других парней из их широкого круга друзей заходят к ним, случайно или намеренно, пожимают руки Гарри и Найлу, искренне поздравляют. Эдвард отходит с Гарри ‘на пару слов’, шепчет ему на ухо что-то, что заставляет его действительно покраснеть и широко улыбнуться до глубоких ямочек, а потом он уходит, тепло улыбнувшись остальным парням и потянув за руку свою пару.
После этого аура вокруг Гарри становится еще ослепительнее, обжигающе пробирается сквозь тусклый свет в комнате. Он – центр внимания (точнее становится им, когда Найл куда-то отлучается), все на него смотрят, впиваются, обожают. Лиам хихикает как ребенок над его причудливыми движениями, Найл легонько ударяет его кулаком каждый раз, когда Гарри делает громкое заявление и… и часто Луи замечает, что на него смотрит Зейн, с нежностью, со смирением и с такой… хм, любовью.
И это, конечно же, очень мило, потому что, как никак, Зейн – лучший друг Гарри.
Это мило.
Но.
Луи знает об их прошлом, знает, что Зейн был по уши влюблен в Гарри и перестал любить только потому, что так было нужно, потому что он нашел того, кого полюбил сильнее, но… а ушла ли та любовь? Разлюбил ли он Гарри?
Вопросы, на которые пьяный Луи хочет знать ответы.
Бесконечный виски с колой, которым Найл постоянно снабжает его пустеющие руки, продолжает задавать вопросы, и как только он не пытается игнорировать их, смеяться с другими, пускаться по волнам опьянения, он не может не видеть то, как Зейн смотрит на Гарри, наклоняется, чтобы провести рукой по его улыбающейся щеке. Не может не замечать нежные улыбки и ненужные прикосновения. Или слепое, мать его, обожание.
Ему кажется, что Лиам тоже видит это, его теплый взгляд карих глаз осторожно наблюдает за парой, а рука ни на миллиметр не сдвигается с ноги Зейна.
Найл говорит громкий и пьяный тост, посвященный его собственным навыкам игры на барабане, выливает на себя свой напиток и целует Гарри, и это настораживает Луи, и все становится только хуже, когда Зейн смеется, смеется и наклоняется, чтобы тоже его поцеловать, сигарета тлеет между его пальцами, гребаные скулы останавливают вращение планеты, идеальные волосы блестят черным лоском, и конечно же, конечно, наверняка Гарри влечет к нему, и, наверняка, он тоже в него до сих пор влюблен, Зейн наклоняется ближе и…
Луи надо перестать вливать в себя алкоголь.
– Поехали дальше? – громко объявляет он, вскакивает с кресла именно в тот момент, когда губы Зейна находят губы Гарри. Это просто по-дружески, конечно же, о чем тут думать, платонический поцелуй, и Лиам смеется, удивленным взглядом смотрит на Луи, как и все вокруг – все поворачивают к нему головы.
– Все нормально, Луи? – заботливо спрашивает Лиам, на губах играет рисованная улыбка.
Зейн смотрит на него сквозь завесу дыма, которая, кажется, окружает его постоянно. Рядом с ним сидит Гарри и пристально вглядывается в Луи, светящимся, полным внимания и любопытства взглядом сканирует его.
– Тебя рвет? – с отрыжкой спрашивает Найл, вытирая рот. Какой прекрасный принц.
– Нет, – говорит Луи, чувствуя, как в организме плавает алкоголь, эмоции отбивают резкий ритм по внутренностям, по векам, по горлу, грозят разорвать его всего на части. Он просто слишком много выпил. – Я просто… устал от этого места. Хочу вернуться туда, где могу пить, как хочу. Туда, где я могу снять свою обувь.
– Может, ко мне? – спрашивает Гарри, красные щеки и еще краснее губы. Он спрашивает Луи. Он окружен всеми этими людьми, приятелями, друзьями, но спрашивает Луи. Только Луи.
Когда Гарри произносит его имя, слова кажутся такими теплыми. Красивыми и теплыми.
– Да, – кивает Луи и улыбается. Так много алкоголя, так ярко, так тепло. – Идеально. Я буду пить из своей чашечки, окей? У тебя есть водка?
– У меня есть, – выдыхает Зейн, внимательно смотря на Луи.
Луи встречается с его спокойным взглядом, и его тут же наполняет вина, грусть и дискомфорт. Потому что Зейн смотрит на него с толикой беспокойства, с лаской, с приятным изумлением, во взгляде нет ни капли негатива.
Это же Зейн.
Какого хера Луи на него рассердился? На Зейна? Одного из его лучших друзей? На самого милого и доброго человека на планете? Который очень преданно и очень сильно любит Лиама? Который любит Гарри только как лучшего друга?
Почему его это вообще беспокоит? Что за хуйня творится внутри него?
Блять.
Луи нужен свежий воздух.
– Прекрасно, – молниеносно выпаливает он и выскакивает за дверь, оставляя за собой удивленное молчание, и только после легкого ступора парни собираются и уходят.
***
Остаток вечера они проводят у Гарри.
Настроение никуда не делось, несмотря на эмоциональную вспышку раздражения Луи в ресторане, все слишком бухие, чтобы замечать такие мелочи, они смеются, пьют и курят травку.
Найл запрыгивает на пианино, Гарри садится рядом с ним, Зейн смеется и поет, лежа на полу, с неопрятно растрепанными волосами, закинув ноги на дорогое кресло, рядом с ним лежит стопка потертых книг в кожаных переплетах, служащая подставкой для его телефона, на котором тихо играет ритм-н-блюз. Лиам до чертиков накурен, порхает по комнате и истерически посмеивается, смешивает напитки и касается лиц и рук других парней, размахивает перед носом и предлагает всем сигареты Зейна и чипсы. Он напоминает Луи Безумного Шляпника с его процветающими истериками. Зейн – спящая вечно укуренная мышь. Найл – тот ебнутый кролик.
А Гарри – Алиса.
Луи до чертиков пьян.
И, тем не менее, ночь достойная.
Все заканчивается, так скажем, по традиции, разве что Зейн с Лиамом идут не в свою кровать, а вырубаются на полу, завернутые в объятия друг друга, воняющие алкоголем и травкой. Найл занял кровать Гарри – он всегда умудряется занять самое комфортное место, всегда – и остаются Луи и Гарри. Прямо как в старые времена.
Просто Луи и Гарри, сидящие на полу у стены в гостиной, смотрящие в окно.
Гарри успокоился, радость сменилась на медитативное безмолвие, созерцает и впитывает почти не двигающееся изображение за окном, малиновая бабочка расстегнута, небрежно висит на шее, рубашка наполовину раскрыта, закатана до локтя, не заправлена, помята. Волосы по-прежнему выглядят идеально, курчавые, мягкие, падающие на глаза. Луи замечает, что даже носки у него малиновые.
– О чем думает Кудряшка Кудряшкович? – тихо спрашивает он, слова спотыкаются друг о друга, пропитанные опьянением и интоксикацией.
От прозвища Гарри хихикает низким мягким малиновым смехом. Луи закрывает глаза, наслаждаясь звуком.
– О многом, – он поворачивается к Луи, эмоции на лице прочитать невозможно. – Но ни о чем забавном.
– Твои мысли всегда забавные, – неразборчиво говорит Луи, потому что пьян, и тянется пальцем к виску Гарри, касается.
Гарри смотрит, инстинктивно поднимая глаза, на губах играет слабая ухмылка.
– Только ты так думаешь, – говорит он очень, очень, очень медленно. Достаточно медленно, чтобы остановилось время.
– Тогда спасибо ебаным звездам, потому что я – единственный, кто важен, – Луи зевает и улыбается, возвращая руку на свое колено. Становится так холодно и пусто. Так пусто, а Луи пьян.
– Мой день рождения через неделю, – после короткой тишины говорит Гарри, вновь возвращаясь к рассматриванию пейзажа за окном.
Луи икает.
– Правда? – спрашивает он, поворачиваясь к нему лицом. – Блять, Кудряшка, это же здорово! Мы отпразднуем! Устроим оглушающий хаос!
Рот Гарри кривится.
– Я не хочу быть девятнадцатилетним.
Луи не сдерживает смех, заставляющий Гарри нахмуриться.
– Что? – голос звучит кричаще. – Мне двадцать один. Мне даже тебя немного жаль, – говорит он и смеется вновь, потому что с каждым выдохом избавляется от какого-то груза. Потому что это заставляет губы Гарри дрогнуть в улыбке.
– Я хочу быть вечно молодым, – тихо отвечает он с улыбкой, смотрит на хихикающего Луи, взглядом путешествуя по его лицу.
– Так будь. Возраст ничего не значит. Мне вот – пять, знаешь.
– Знаю, – тут же отвечает Гарри, голос безэмоциональный и сухой как старая бумага, из-за этого Луи заливается очередным приступом смеха.
– Ну вот. Так что ничего не выйдет. Ты можешь грустить о своем девятнадцатилетии столько, сколько тебе вздумается, юный Гарольд, но я осыплю тебя щедрыми подарками, и объятиями, и всем остальным, что сделал бы настоящий друг, – Луи почти подошел к грани разумного, едва остановился, – и мы охереть как напьемся, потому что я сейчас жутко пьяный и, должен сказать, это очень приятное чувство.
Гарри улыбается, положив руки на колени.
– Ты совсем пьяный, да? – он нажимает Луи на нос. И это охуенно мило, если быть пиздец каким честным. Очень приятно и очень мило.
Луи прислоняется затылком к стене, улыбаясь Гарри. Потому что Гарри прекрасный. Гарри особенный. Гарри…
Гарри так много для него значит. То, как он улыбается, то, как он разговаривает, то, как он смотрит на Луи. Гарри – весь мир. Гарри – это все. Гарри – кислород, заполняющий его легкие и клетки крови; Гарри создан растениями и листьями.
И Луи пьян.
– Ты такой милый, Гарри, – говорит он, улыбаясь. – Сначала ты казался таким мудаком, я презирал тебя, когда мы только встретились. Но ты такой милый, Гарри. Мой лучший друг.
Упс. Сильные слова.
Но Гарри даже не вздрагивает, он шире улыбается, тоже прислоняется затылком к стене, приближаясь лицом к Луи.
– Я не такой милый, как ты. Ты лучше меня, Луи.
Предложение сжигает Луи, он резко отстраняется головой от стены, улыбка срывается с лица, превращаясь в хмурое глубокое недовольство.
– Это неправда, – говорит он, трясет головой, тяжелый язык пропитан водкой. – Лучше тебя никого нет. Ты замечательный, Гарри. Поэтому мы все, твои друзья, любим тебя. Поэтому я люблю быть рядом с тобой, понимаешь? – Его слова грустные и пьяные, но они настоящие, честные, имеющие огромную ценность, Луи надеется, что Гарри может прочувствовать это в его голосе, и Луи пытается рассеять размытость перед глазами, сделать лицо серьезным. Когда-нибудь ему нужно быть трезвым, он просто обязан быть трезвым при таких разговорах с Гарри. – Ты потрясающий, потрясающий, я так рад, что знаю тебя! Правда! Я не лучше тебя, Гарри. Совсем нет.
Далее – молчание. Гарри опускает глаза на свои руки, улыбка исчезла.
– Мы не можем быть лучшими друзьями, – шепчет он, шепчет так невесомо, что Луи приходится наклониться, чтобы услышать. – Ты заслуживаешь друзей получше. Лиам, Зейн, Найл… они хорошие друзья. Большую часть времени. А я – нет. Я ужасен, Луи. – И когда он поднимает взгляд, потерянный и полный тяжести в больших глазах, Луи снова ощущает эмоции, выскабливающие его изнутри, грозящие вырваться наружу и разорвать его самого.
А он-то думал, что они прошли эту стадию.
Но все же.. это же Гарри. Гарри, который никогда не встречался с открытыми эмоциями и чувствами, направленными на него, который никогда не понимал то искреннее доброжелательство, не требующее ничего взамен. Для него все это – новое, непроверенный лед. И Луи нужно запомнить это. И вспомнить, что говорил ему Зейн века назад – будь терпеливым.
– Неправда. – незатейливым тоном отвечает Луи.
Гарри моргает, переносит свой пустой взгляд к окну, отчаявшийся, смиренный взгляд.
– Никто не заслуживает того, на что я способен, – отвечает он.
Луи изучает его, не может найти слов. А что он может сказать? Как он может убедить Гарри, что в нем есть что-то? Что в нем есть все? Что недостатки – это абсолютно нормально, это даже прекрасно.
Он слишком пьян для этого. Пошло все нахуй.
– Гарри Эдвард Стайлс, – говорит он, подсаживаясь ближе, кладет свою ладонь поверх руки Гарри. Она застывает, но Гарри не убирает ее. – В твоей голове слишком много подобных мыслей, и они – абсолютно неверные. К несчастью, у меня нет к ним доступа. У меня нет доступа к твоему разуму, потому что голова – место довольно маленькое, я туда не помещусь. – Гарри смеется, смягчаясь. Он все еще не смотрит на Луи, но на губах появляется улыбка. – Но если бы я мог, если бы я мог найти дверь и уменьшить себя до нужного размера, я бы обязательно зашел в твой разум, Гарри. Зашел бы и вытащил все ужасные мысли. Откопал их из самых глубин, соскоблил со стенок, вычистил из углов, потому что они все неправильные и неверные. И я не хочу, чтобы ты, такой человек, как ты, тратил даже секунду своего дня на них и то, чем они не являются, потому что перед тобой весь мир. Ты ни на кого не похож. Ни на кого. Ты единственный, Гарри, единственный, вот что важно. Запомни это, и даже если у тебя есть недостаток здесь, недостаток там, или немного изъянов распихано по карманам, это абсолютно нормально. Это абсолютно нормально, потому что…
Луи пытается отыскать нужные слова, копается в своей памяти, пока Гарри смотрит на него дрожащими огромными глазами, в которых плавают шок и трепет, накрывающиеся веками.
Луи сглатывает.
– Потому что ‘За прекрасным всегда скрыта какая-нибудь трагедия’, – цитирует он, разумом не здесь – в кусочке бумаги, запрятанном в тетради Гарри, в цитате, которую он нацарапал месяцы назад тем пьяным утром, после того как он проснулся во дворе университета и обнаружил, что Гарри пропал.
Первый раз в жизни он говорит об этом вслух, а глаза Гарри расширяются, когда он слышит их. Он остекленел, пропитался ужасом и… поражением. Гарри выглядит пораженно.
Это разрушает Луи изнутри.
– Цитата, – тихо замечает Гарри, не отводя взгляда от Луи. – Я знал, что это ты.
– Конечно, – говорит Луи, он пытается звучать беззаботно, но его голос срывается, ломается, высыпая слабость.
Все еще смотря на Луи, рука Гарри медленно начинает подниматься. Он протягивает пальцы, мягкие, длинные, белые, и – моргая, ломая контакт – его подушечки проходятся по губам Луи. Он смотрит в изумлении, в благоговении, блять, Луи не может сделать ебаный вздох, губы горят от холодного прикосновения пальцев.
И потом, внезапно, Гарри встает.
– Я устал, – бормочет он, уходя все дальше. – Я больше не хочу здесь находиться.
– Гарри, – сглатывает Луи, ошеломленно приоткрыв рот (что происходит?), пытается нащупать руками стену и встать, тяжелые конечности тянут вниз. – Подожди-
– Я больше не хочу здесь находиться, – повторяет он, а когда поворачивается к Луи, в глазах – лед. – Спокойной ночи.
И уходит.
***
На следующий день Гарри исчезает из своей квартиры.
Блять, куда без этого, конечно же.
Луи пошел к нему после лекций и встретился с закрытой дверью.
Он написал – нет ответа.
Он позвонил – телефон выключен.
Пиздец.
– Какого хуя он всегда так делает? – он спрашивает Найла, горя от злости, они сидят на диване.
Найл смотрит на него, потом снова на экран телевизора.
– Ты напугал его, Лу.
– Да? В таком случае он пугает меня сильнее, – бормочет он и опускает голову, погружаясь в учебник и ничего в нем не понимая, в голове пусто.
***
Гарри нет почти неделю. Ебаную неделю.
У него же скоро день рождения. Это все потому, что он не хочет взрослеть?
Луи не знает.
Он лишь может допытываться у Зейна
– Куда он ушел, Зейн? – сотый раз спрашивает он, следуя за ним по пятам по квартире, Лиам что-то старательно выстукивает по клавиатуре ноутбука.
– Не могу придумать, каким еще образом сказать тебе ‘Я не знаю’, Луи, – вздыхает Зейн, сохраняя спокойствие. Закончив делать холст, он поднимает и устанавливает его на мольберте, стоящем у дальней стены, там же, где и краски с палеткой.
– Но ты определенно что-то знаешь, – резко говорит Луи, наблюдая за спокойными движениями рук Зейна, выдавливающих масляную желтую полоску краски из тюбика. – Он еще никогда не пропадал на столько дней. Я волнуюсь. И ты тоже должен.
Зейн молчит, глаза рассматривают смесь красок, выдавливая тюбик за тюбиком на палитру.
– Мы ничего не можем сделать, – он пожимает плечами и не смотрит в глаза. – Он вернется. Всегда возвращается.
– Почему он ушел? – спрашивает Луи, стиснув от отчаяния зубы, зарываясь руками в волосы. Он садится на диван, наблюдая за Зейном, выбирающим кисти. – Ненавижу. Все ненавижу.
– Он вернется, Луи, – спокойно говорит Зейн и наносит первую полосу краски фиолетового цвета, толстую, комковатую, жирную. – Он вернется.
***
Гарри до сих пор не вернулся.
Луи отказывается считать дни. Отказывается волноваться за него. Отказывается смотреть на это и с академической точки зрения. Его исключат? Не допустят к экзаменам?
Луи отказывается думать об этом.
Вместо этого он сидит на диване, пока Найл готовится к ночной вечеринке. Прямо сейчас он поет в душе. Обычно Луи идет к Зейну. Но сегодня у него с Лиамом очередное “ночное свидание”. Поэтому. Луи застрял на диване, играя в видеоигры и ни о чем не думая.
Это очень весело.
– Уверен, что не хочешь пойти? – кричит Найл сразу же, как выходит из ванной, обернутый в полотенце, кожа влажная и розовая. Большинство людей пошли бы в свою комнату и сразу же бы натянули какую-нибудь одежду. Но Найл? Найл хлюпающими сырыми ногами подходит к пианино и садится, мгновенно начиная играть нежную мелодию.
– Уверен, – говорит Луи. Потому что ему хватило людей. Все проблемы от людей. Ему нужно держаться от них подальше. Он хочет жить на одиноком острове, изобретать радиоприемники и дружить с попугаями.
– Я постоянно буду писать тебе, куда мы пошли, – говорит Найл, сосредотачиваясь на звуке клавиш. Звук такой приятный и успокаивающий.
Луи останавливает игру, кидает джойстик в комнату и растворяется в музыке, откинув голову на спинку дивана и смотря на потолок.
– Тебе бы пошло на пользу выбраться куда-нибудь, знаешь, – говорит Найл.
– Я так не думаю.
Найл фыркает.
– Конечно же ты так не думаешь. Но все же.
Луи закрывает глаза. Он прислушивается к мелодии, к звуку клавиш.
Напоминает о Гарри.
– Все нормально, Томмо? – мягко спрашивает Найл, гораздо мягче, чем он разговаривает обычно, Луи сглатывает. По какой-то причине это понимание неприятно колет.
– Невероятно. Идеально, – говорит он, голос скрипучий, глаз не открывает.
Найл ничего не говорит.
Потом пианино прекращает звучать, к большому разочарованию Луи, и он хочет открыть глаза и возобновить игру, когда внезапно его со спины, со спинки дивана, обнимают за плечи руки, обдавая теплом, щекоча волосами щеку.
– Люблю тебя, – искренне говорит Найл, целуя его в щеку.
В глазах Луи не должно покалывать. Но что тогда он чувствует в уголках?
– Чтобы меня обнимать, на тебе должно быть больше одежды, – диктует Луи, но голос опять делает свое – он ломается, потому что ненавидит Луи. И у них эта неприязнь взаимная.
Найл смеется, глубокий звук рябью проходит по спине Луи, а потом он отпускает, ероша его волосы.
– Я напишу тебе адрес, – снова говорит он, Луи открывает глаза и улыбается, на этот раз искренне, дверь закрывается.
По крайней мере, у Луи хотя бы есть Найл.
***
Сообщения от Найла приходят пару часов спустя, Луи как раз закончил смотреть сопливый ромком и доел огромную пачку чипсов.
Сначала он пишет ему адрес. Потом:
‘БЛЯ я забыл свои ключи’
‘не ложись пока я не приду ок?’
Луи вздыхает. Он планировал завернуться в кокон отчаяния, но. Хм, можно и не поспать одну ночь. Конечно. Это же весело.
‘Ага’
Он включает другой фильм и открывает другую пачку чипсов.
***
В дверь наконец-то стучатся, Луи не планировал не спать так долго.
Уже ведь 4:25 утра.
Он устал, ему холодно, плохо от того, что так много съел и ничего не делал, и ему определенно лень вставать с дивана, даже ради Найла. Разве Рори у них не для этого?
– Иду, говнюк! – рычит Луи, вскакивая с дивана, скидывая с себя одеяло и подходя к двери. Что он там говорил, зачем они дружат?
Он резко открывает дверь, на лице неприкрытое раздражение.
– Какого хуя и где ты мотался так долго? – встречает он Найла.
Вот только.
Гарри.
Это. Гарри.
Это не Найл.
Это Гарри.
Гарри, стоящий в двери. Гарри здесь, в длинном черном жакете, и белой футболке, и узких штанах, и черных ботинках, с поникшими кудрями и розоватым от ветра лицом, на лице растерянность, и это Гарри, стоящий в двери, не Найл.
– Гарри, – на все, что хватает Луи в первую секунду, вся его выдержка крушится на глазах, рука мгновенно соскальзывает с ручки двери и безвольно прижимается к телу. – Что ты здесь делаешь? – спрашивает он, все вокруг гудит. Вопросы буравят мозг, пальцы тычут иголками, в нем столько замешательства, и облегчения, и злости… Но он лишь смотрит, больше ничего сделать не в состоянии.
Гарри смотрит в ответ, тяжело дышит, в глазах боль, и страх, и поцелуи истощения. Он выглядит как брошенный котенок в темноте, в тени, безнадежно одинокий и маленький, несмотря на рост и престижную репутацию. Несмотря на длинные ноги и бесконечный торс.
– Я не хочу домой, – тихо говорит он. Не моргает, смотрит на Луи.
– Заходи, придурок, – громко выдыхает Луи, внутри все паникует и стягивает волнением, он закрывает дверь.
Гарри оглядывается, слегка потеряно, слегка боязливо, стоит прямо и смотрит по сторонам. Будто боится пошевелиться.
Луи замечает состояние комнаты – мятые пакетики чипсов разбросаны по дивану, крошки в подушках, какие-то личные вещи, разбросанные по всему кофейному столику, полупустые бутылки пива и виски.
– Эм, сюда, – он направляет Гарри в свою комнату, подальше от скопления стыда и неопрятности.
Как только они заходят, Гарри садится на край кровати и застывает. Его руки глубоко в карманах, он наклоняет голову, смотрит на свои ноги. Его лицо розоватое, и Луи задумывается, насколько холодна его кожа, задумывается, как долго он стоял снаружи. Он подносит свою руку к его щеке – ледяная.
Гарри не отодвигается, закрывает глаза от контакта.
– Ты такой холодный, – тихо говорит Луи, руку не убирает. Не может.
Гарри кивает, продолжая молчать, держать глаза закрытыми.
Луи садится рядом с ним.
– Где ты был? – спрашивает он и убирает руку, но теперь не в силах оторвать взгляда.
Гарри открывает глаза.
– Я не хочу говорить об этом, – отвечает Гарри, поднимая взгляд на Луи. – Пожалуйста, не заставляй меня говорить об этом, – тихо умоляет, он выглядит таким крошечным и хрупким, господи, блять, как птенец, выпавший из гнезда.
Луи сглатывает горечь, любопытство вгрызается в мозг, но он игнорирует тупую боль, кивая.
– Конечно. Я никогда так не сделаю. Я ведь не Найл, хм?
Несмотря на его состояние, из Гарри вырывается краткий смешок.
– Нет. Не Найл, – тихо бормочет он, всматриваясь в глаза Луи. Как же устало он выглядит.
– Поспи, хорошо? – просит Луи. – Ложись на кровать. А утром я сделаю чай, – он улыбается, больше не задавая вопросов.
Гарри кивает, появляется слабая, едва заметная улыбка на губах.
– Спасибо, – шепчет он, благодарность в его голосе раздирает Луи в клочья.
Луи начинает вставать, чтобы комфортно устроиться на диване, но Гарри хватает его за руку холодными мягкими пальцами и нежно сжимает.
– Останешься?
Одно слово. Одно маленькое, казалось бы, незначительное слово.
Но одно ебаное слово вытягивает из Луи по ниточке, мотая из стороны в сторону, сердце взрывается прямо внутри груди, разбрызгивая внутренности грудной клетки по стенам.
– Просто, сядь рядом со мной или… – начинает Гарри, бубнит как маленький ребенок, но Луи знает. Он просто знает. Знает, что Гарри не хочет быть один, но не понимает, как нужно попросить избавить его от этого чувства.
– Да, конечно, – в ушах Луи звенит, он слышит свой голос отдаленным эхом, Гарри снимает обувь и жакет.
В разуме все трещит – Гарри пропал на долгое время, а теперь он вернулся? Он здесь, в кровати Луи??– но он пытается захлопнуть все, что обгладывает его кости, заглушить все извергающиеся наверх мысли, залезает на кровать под одеяло, которым уже укрылся Гарри. Никто из них не снимает одежду. На секунду Луи думает, что, может, стоит предложить ему спортивные штаны – как можно вообще спать в таких узких неудобных брюках? – но он ничего не делает, осторожно устраивается на матрасе и дышит.
Он выключает прикроватный светильник, погружая комнату в темноту, лишь тонкая полоска света из гостиной пробивается сквозь щель двери. Они лежат бок о бок, оба с напряженными спинами, Луи не смеет прикоснуться к Гарри. Потому что… он не хочет теснить его. Не хочет ненароком слишком сильно надавить или вовсе столкнуть с пьедестала хрупкую вазу, рассыпая ее на осколки.
Но вдруг Гарри поворачивается, поворачивается лицом к Луи и пододвигается к нему ближе, притягивается к груди, и Луи ослеплен, полностью ослеплен, он тянется рукой и обнимает его фигуру прежде, чем успевает остановить себя, положив подбородок на макушку и прижав его к груди, вдыхая запах мягких кудрей и закрывая глаза; Гарри медленно выдыхает, расслабляясь.
Гарри засыпает через несколько минут, теперь его тело теплое и податливое, а Луи прижимает его, держит, не позволяя себе уснуть, потому что он не доверяет себе во снах.
Комментарий к Глава 27.
от автора:
Глава такааая длинная. Простите!! Мне просто, наверное, было, что рассказать. Хах. Спасибо всем! Вы прекрасные бутончики, и мне хочется сделать из вас букет, le sigh <3
Песня для главы – Perfect Day by Lou Reed (RIP le sob), но Scala замечательно ее исполнили, вот, если хотите послушать: http://www.youtube.com/watch?v=DZgoiRIJrWs
от переводчика:
то ли мне показалось, то ли глава и правда была длинной, 37 страницы в ворде маленьким шрифтом, хотя обычно главы занимают в среднем страниц 28.
спасибо за отзывы
========== Глава 28. ==========
***
За окном раннее-раннее утро. Луи понимает это по бледному солнечному свету, скользящему в комнату и подсвечивающему пылинки в воздухе.
Понимает по лучам, освещающим его шторы, окружающим тонкую сливочного цвета ткань белым огнем.
Понимает по бледной коже Гарри, светящейся утренним блеском поцелуев солнца, по его волосам, обрамленным атласным невесомым венцом, и по дыханию, прекрасно сочетающемуся с облаками, комкующимися в пастельно-голубом небе.
Луи проспал, в общей сложности, минут пятьдесят за всю ночь. Беспокойные пятьдесят минут.
Потому что даже во сне он думал о Гарри (всегда о Гарри), и его руки сжимали фигуру мальчика сильнее и сильнее от страха, что тот снова может ускользнуть. Ведь, черт возьми, Гарри буквально явился на его порог из ниоткуда. В один миг он мог исчезнуть, поглотиться холодным жестоким миром в очередной раз, оставив руки Луи пустыми, а голову – затуманенной. Именно это до ужаса пугает Луи, потому что в картине недостает чего-то самого главного, и это что-то связано с мешками под глазами Луи и крепкой хваткой за бессознательное эмоционально скупое тело парня.
