Текст книги "Young and Beautiful (ЛП)"
Автор книги: Velvetoscar
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 45 страниц)
Луи мог бы смотреть на фотографию весь день, на изображение, стоящее тысячи слов, но вдруг-звук пианино.
Ах да. Пианино.
Безмолвно он направляется в спальню Гарри, оставляя фотографию без внимания. Звук пианино становится громче, прерывается по непонятным причинам, вновь возобновляется, нежно и неуверенно, снова прекращается и так по кругу. Будто кто-то пытается подобрать ноты и услышать, как они звучат вместе.
Достигнув двери, Луи открывает ее. А вот и он. Сидит на краю скамьи, одной рукой бездумно нажимая на клавиши, другой зарывшись в спутанные бесконечные завитки волос, отрешенно смотрит в окно.
– Что ты делаешь? – спрашивает Луи, его голос прорезает воздух и бьет Гарри словно пуля.
Он резко встает, как если бы проснулся после крепкого сна, и выпутывает пальцы из волос.
– Как давно ты здесь? – спрашивает он хриплым от истощения голосом.
– Достаточно, – Луи оглядывает комнату, весь пол покрыт стопками чистой бумаги и нотными исписанными листками, какие-то бумажки смяты в аккуратные шарики, непонятные две книги лежат раскрытые. Он указывает на хаотично разбросанные листки. – Это что? Ты на музыкальном курсе?
– Нет. – Гарри начинает собирать листки с пола.
– Это ты все написал? – ошеломленно спрашивает он.
Гарри поднимает голову и отчужденно на него смотрит.
– Прекрати задавать вопросы.
Луи поднимает брови.
– Окей, Гестапо. Право голоса тоже заберешь?
Гарри игнорирует его, продолжает собирать бумаги, затем соединяет их в одну стопку и кладет на пианино. Он смотрит на нее, рукой наигрывая простую мелодию, Луи наблюдает, стоя в проеме двери.
Внезапно Гарри поворачивается, достает гитару и машет буквально перед его носом.
– Сыграй си минор. Хочу услышать, как звук сочетается с пианино.
Луи смотрит на него, не двигаясь с места.
– Кудряшка, я похож на человека, который умеет играть на гитаре?
Гарри практически рычит, возвращает гитару на место.
– Не умеешь? Чему тебя учили в детстве?
– Читать. Писать. Складывать. Вычитать. Подделывать кашель.
Гарри снова не отвечает, хватает чистый лист бумаги и пишет на нем ноты в ровном и одновременно хаотичном порядке.
– Ты выглядишь напряженным, – замечает Луи, продолжает неловко стоять в дверях и обхватывать ремень сумки, висящей на плече.
– Да, так и есть. И сегодня я совсем не в настроении для занятия, давай сегодня отменим.
– Хорошо. Ладно. Но… – Луи останавливается, рассматривая свои ногти. – Ты, хм, не против, если я останусь здесь?
Гарри замирает.
– Что?
– Просто позаниматься.
– Слушай, я сейчас не хочу помогать-
– Я тебя и в первый раз слышал. Мне просто нужно место позаниматься. Я буду вести себя тихо. Найл дома играет в видеоигры, потому что никогда не делает свою домашнюю работу, поэтому место превращается в настоящий хаос и бедлам. Ну, в общем, ты понял. И так как ты тоже чем-то занят…
Гарри в замешательстве моргает.
– Ты просто хочешь… заниматься.
– Да.
– В моей квартире.
– Да.
– И не потому что тебе нужна моя помощь.
– Да.
Пауза.
Гарри смотрит на него снизу вверх, сидя на корточках на полу, и выглядит маленьким в своих твидовых брюках, белой рубашке с воротником и с бумагами в руках.
Пауза затянулась, и Луи беспокойно ерзает, пытается казаться равнодушным, но ему жутко неловко, и он поправляет свои волосы, нащупывает телефон и ждет.
Может все же стоит позаниматься в библиотеке.
– Хм, – тишина разрушается, и он тут же смотрит на Гарри. – Окей. Да. Хорошо, – наконец говорит тот, еще более беспокойно и недоуменно, чем раньше. Но это разрешение, и Луи с облегчением кивает.
– Спасибо, приятель, – говорит он, кладет сумку и садится в кресло в углу, напротив пианино, Гарри повернут к нему спиной. У Луи пробегает мысль раскинуться на огромной кровати Гарри и заниматься здесь, но тогда, скорее всего, в него полетит книга, поэтому он избавляется от мысли и поудобнее устраивается в глубоком бархатном кресле, распаковывая нужные вещи. Гарри рефокусируется на том, чем был занят.
В скором времени они забывают друг о друге, каждый работает над собственными проектами, тихо и сосредоточенно. Очень тихо. Но тишина приятная.
Луи делает заметки в своей записной книжке, Гарри тонет в музыке, исходящей из-под его пальцев, закрыв глаза, слегка насупив брови из-за сосредоточенности, чувствуя мелодию, сквозь него проходящую. И Луи действительно сконцентрирован на домашке в его руке, но он также не может не замечать, какие невероятные звуки доносятся от пианино Гарри, и, в конце концов, он поднимает голову, наблюдая как завораживающе, дико и чарующе Гарри создает мелодию.
– Знаю, ты не хочешь знать моего мнения, – начинает он, пианино резко останавливается, и Гарри испуганно открывает глаза, вырванный из своего мира. – Но это – одна из самых красивых вещей, которые я когда-либо слышал.
Гарри оглядывает Луи, затем хмурит брови и хватает еще один чистый лист бумаги.
– Нет, неправда.
– Правда. Это невероятно. И если ты это написал.. что ж. Следует признать, что я впечатлен.
– Мнение субъективно, – бормочет Гарри, совершенно не затронутый похвалой, Луи хмурится, опускает ручку и глядит на поникшую фигуру Гарри.
– Разумеется. Но если и есть какой-то чувак, которому это не нравится, то не думаю, что его мнение хоть чего-то стоит. – Он делает паузу. – И, знаешь, я говорю это, не потому что хочу показаться добрым. Я никогда не вру, говоря комплименты. Никогда. Еще ни разу в жизни такого не было. Да и комплиментов я в своей жизни не так много говорил, так что, знай, с моей стороны они значат гораздо больше. То, что я тебе делаю комплимент – большая честь. Не за что.
Гарри поднимает глаза.
– Ты никогда не лжешь?
Луи улыбается.
– Я слишком молод и смел, чтобы врать.
Он ожидает, что тот закатит глаза, но получает только тихий долгий взгляд. И затем, разумеется, он отворачивается, ограждая себя от Луи.
– Все лгут. Это часть человеческой природы.
– Ох, как же мало ты меня знаешь, – ухмыляется Луи, и Гарри вновь смотрит на него, Луи же отворачивает взгляд, возвращаясь к тетрадям, ручка танцует в его руке, на губах до сих пор играет улыбка.
Он чувствует взгляд Гарри на себе, но не смотрит в ответ, вместо этого поворачивает страницу учебника, готовый начать новую главу.
***
Прошло пару часов, солнце начало садиться, и Гарри все еще был погружен в свою работу, пока Луи все проверял и наслаждался объемом домашней работы, которую он выполнил, когда услышал обрывки прекрасной мелодии.
Он только начал считать этот день самым спокойным и удачным днем за все время учебы, и тут же зазвонил телефон. Он смотрит на экран и чувствует подступающую тошноту.
– Черт. Мама, – произносит он, не думая, смотрит на телефон и не двигается.
Гарри оборачивается, с едва уловимым интересом смотрит на него. Взгляд мечется между Луи и светящимся телефоном, который лежит на подлокотнике рядом и не переставая гудит.
– Ты не ответишь? – спрашивает он, кивая в сторону телефона.
Луи напрягает челюсть.
– Нет. Что бы она ни сказала, я не в настроении. Мне нужно заниматься, – отрезает он, нажимает на блокировку и возвращается к своим записям, по телу растекается напряженность, переходящая в сжатые руки.
Разумеется ей нужно было позвонить и испортить столь приятные мысли. Разумеется. Разве не Найл сейчас заменяет ей сына? Не он – единственный, кому она звонит?
В комнате чувствуется напряжение, тишина тяжело наседает, и Луи чувствует непонятное тепло под кожей от мысли, что в этот раз причиной беспокойства стал он. Он чувствует взгляд Гарри, вызывающий дискомфорт, он знаком с последствиями, которые могут вызвать его неаккуратно брошенные слова, лучше ему вообще ничего не говорить. Или он должен был ответить и отмахнуться от нее небрежными фразами, как он уже привык делать.
– Ты не ладишь со своей мамой, – говорит Гарри, и это не вопрос.
Луи не поднимает взгляд.
– Да. Не лажу.
Пауза.
– Но она же твоя мама.
– Разве? – фыркает Луи. – Я что-то не заметил, чтобы она вела себя подобающе маме.
Гарри, кажется, заинтересовался темой разговора, изменив свои взбудораженные, резкие действия и маниакальное перелистывание нотных страниц на рассеянное разглядывание одной и той же случайно открытой страницы, пытаясь сделать вид, что что-то читает.
– В смысле? – спрашивает он, его голос кажется беззаботным, но Луи чувствует нарастающее напряжение, искреннее любопытство и … что-то, не поддающееся идентификации.
– Потому что… – Луи останавливается. Он никогда не говорит о своей маме. Не говорит много. Он просто не видит в этом смысла. А если все же приходится о чем-то, связанном с ней, упомянуть, то его наполняет гнев, впитывается в него, заставляя думать об этом гораздо больше, чем нужно, и настроение моментально меняется, поэтому он не думает, не говорит о ней. Просто смиряется с участью. Но Гарри спрашивает, и ему кажется, что он хочет слышать ответ, Луи терять нечего. Он продолжает. – Потому что когда Чарльз ушел, она стала эгоистичной и ненормальной, и мне постоянно приходилось после нее собирать все по кусочкам. До этого она была в порядке – нормальной мамой. Читала истории на ночь сестрам, обнимала нас утром перед школой, готовила ужин, украшала дом на каждый праздник. Она спрашивала нас о том, как мы провели день, и помнила даты наших рождений, и подписывала разрешения в школу на экскурсии. Но Чарльз ее испортил, и, наверное, слишком сильно, потому что она никогда не обращала внимания на тот факт, что я ему абсолютно не нравлюсь. Она была слишком занята подарками, поездками и ювелирными украшениями, которые он ей дарил. И после того, как он ей изменил, и они расстались, она потеряла себя. А может и до этого была такой, не знаю. У меня пять сестер. Самой младшей – четыре. Я буквально вырастил их, а не она. Она плачет, потому что хочет внимания, срывается на мне, если чувствует себя плохо, и она любит меня, да, но больше всего любит, когда я полезен ей. Она поддается своей слабости и забывает о нас, полностью забывает о том, что у нее, блять, существуют шесть детей. И в следующую минуту она буквально душит нас своим вниманием, потому что не хочет отпускать – просто впивается ногтями в плечи, сидит на коленях и плачет все гребаное время. Иногда она просто уходит из дома на несколько дней, потому что хочет ‘найти себя’. Я не имею понятия, куда она уходит, но особо никогда и не пытался узнать. Иногда она хочет найти себе парня. Просто потому что она чувствует скуку и уязвимость. И иногда она флиртует с моими лучшими друзьями ради внимания. Иногда кричит на меня при множестве людей, потому что я с ней не соглашаюсь. И временами она нормальная, да, отвозит на прием к врачу или заботится, когда я болею. Она приехала сюда помочь мне с переездом. Она скучает по мне. Но дело в том, что скучает она по мне только из-за того, что я присматривал за ней и выполнял ее желания. Я не знаю. Помнишь день, когда ты отвез меня в свой дом? Она была очень уверена в своем выборе и ехала сюда, чтобы забрать меня, заставить уйти из университета. И все из-за того, что у нее выдался плохой день, и она решила винить меня за проблемы с Чарльзом. Блять, наверное, и за собственные тоже! И я еще раз хочу поблагодарить тебя за то, что тогда, хоть ты и, скорее всего, не делал этого специально из-за меня, ты забрал меня с собой по каким-то причинам и спас мою жизнь. Я не лажу с ней. Найл. Вот кто ладит. Но я – нет. И мне не стыдно. Мне ее не жалко. Просто… наверное, просто немного обидно. – Он вздыхает, чувствует себя выжатым, слова не прекращали вырываться из его рта. Он не планировал рассказывать так много, но так даже лучше, потому что теперь он чувствует облегчение, и Луи заставляет себя вернуться в настоящее и смотрит на Гарри.
Его голова склонена, руки на коленях, и Луи не уверен, слушал ли он вообще-
– Специально, – внезапно говорит он, голос тихий и низкий. – В тот день я специально взял тебя с собой. – Он поднимает взгляд на Луи, лицо пустое, лишенное эмоций, но глаза полны клубящихся туч – самое живое, что Луи видел в них за все недели.
В комнате настолько тихо, что тишина кричит в уши, забираясь под самые нервы, Луи и Гарри смотрят друг на друга через комнату.
Черт.
Он знал. Знал, но не мог понять. Луи остается только смотреть. Смотреть в хмурые, затянувшиеся тучами глаза, болезненно впивающиеся в него в ответ, не дающие отвернуться, вздохнуть, подумать. Слишком сильно.
– Я знаю, каково это, – бормочет Гарри, бормочет буквально в душу. – Когда нужно… нужно сбежать. Ненадолго.
Желудок Луи переворачивается, и если бы он сейчас стоял, колени бы подогнулись. Но с другой стороны ему даже хорошо, взволнованное, пьянящее, теплое, шокировано переполняющее чувство окружает его, и он улыбается, немного опускает голову, чтобы было не видно его смущения.
– Ну, тогда. Спасибо еще раз. Ты не должен был.
– Должен.
Молчание. Гарри смотрит на клавиши, Луи – на свои книги, воздух наполнен чем-то тяжелым, плотным, чем-то, что чувствуется как взаимопонимание.
И Луи хочет сказать больше, хочет продолжить разговор, но в горле застрял воздух, а момент такой хрупкий, что Луи кажется, он вот-вот разрушит его своими неуклюжими руками и переизбытком энергии. Слова Гарри водоворотом кружатся внутри. Если бы Луи сказали, что когда-нибудь от каких-то там пары слов он непомерно начнет задыхаться, он бы рассмеялся им в лицо.
Они возвращаются к своим ‘обязанностям’.
Кажется, Гарри погружается в работу с легкостью, не проходит и минуты, а он уже увлеченно царапает ручкой по бумаге, напряженно кусает губы и наклоняет голову.
А вот Луи с такой легкостью погрузиться не может, он прислушивается к сердцебиению, отдающемуся в ушах, замечает слабость в руках, глазами уставившись на первое слово первой страницы – ‘Здесь’.
Гарри специально увез Луи от матери. Он признал это. Он увез Луи. Он помог Луи. Гарри Стайлс помог Луи Томлинсону. Гарри Стайлс признал, что помог Луи Томлинсону.
Вау.
Луи погружается в свои мысли и смотрит в окно – небо теперь почти черное, начинает покрываться звездами, едва видными через окно светлого помещения. Гарри пишет, и пишет, и пишет, опустив голову, тыльной стороной руки создавая шорох.
Но потом шорох прекращается.
Луи напрягается, возвращается к книге, встречаясь со знакомым “Здесь”.
– Ты мог бы… – Гарри останавливается, кусая губы, и смотрит в сторону.
Луи поднимает голову вверх.
– Мог бы что? – спрашивает он, откладывая учебник.
Гарри проводит пальцами по клавишам, не нажимая на них, зубы по-прежнему кусают губы. Он моргает, расслабляет и облизывает их.
– Я тут думал. Если я сыграю что-нибудь. Мог бы ты… сказать мне, что думаешь? – Гарри ждет ответа, плечи напряжены, ноги соединены вместе, он сидит на самом краю скамьи.
– Конечно, – выпаливает Луи от шока… то есть, теперь Гарри уже хочет знать его мнение?
На горе свистит рак.
Гарри кивает, ждет, удостоверяясь, не шутит ли Луи, потом медленно встает и подходит к скрипке, лежащей возле кровати.
Луи уже заинтересован. Он смутно помнит, что Зейн упоминал, что Гарри умеет играть, но никогда не слышал лично, поэтому он внимательно следит, как Гарри вновь садится на скамью возле пианино, поворачивается боком, чтобы не видеть Луи, зато Луи виден его профиль и, по какой-то причине, грустные глаза, наполненные тревожной робостью и нерешительностью.
Луи кладет руки на колени, Гарри поднимает инструмент к подбородку, слегка прижимая к нему. Длинными тонкими пальцами берет смычок и располагает напротив жестких струн. Неуверенно, с дрожащими веками, закрывает глаза.
Луи задерживает дыхание.
И смычок двигается.
Он знал, что услышит что-то красивое. Каким-то образом. Просто… знал.
Гарри водит смычком, сильно заводит руку назад, медленно проводит вперед, каждая капля эмоции отражается в его сдвинутых бровях, просачивается через струны в тускло освещенную комнату, забирается под кожу Луи, застывает под его джемпером.
Нет, мелодия не красива. Она до смерти, тотально головокружительна. Чертовски невероятная, сладкая и невыносимо грустная. Крадущая новые звуки с плеч Гарри, несущих бремя, с синяков под глазами, с истощения в чертах его лица, и Луи думает, что больше никогда не хочет слышать ни звука. Не эту неведомо поразительную призрачную мелодию.
Гарри Стайлс, возможно, сотворен из разрушения и погибели. Но как что-то настолько искреннее может быть создано тем, кто считается дьяволом? Тем, у кого якобы ничего не осталось внутри?
Гарри плачет музыкой, а Луи смотрит на него в немом, безмолвном благоговении и понимает, что, возможно, он не так далек от того мальчика на фотографиях, как думал. Что та искренняя улыбка, которая была с Гарри, когда он был рядом с Десом и сестрой, тот лучик солнца, не погиб. И что может он покинут где-то в его глубинах, погребен под эмоциональной пылью и грязью.
Музыка прекращается. Смычок перестает двигаться. Длинные бледные руки Гарри расслабляются, нежно опускают на пол скрипку. Он ждет.
Луи напоминает себе, что нужно моргнуть.
– Я никогда… – начинает Луи, не имея слов. Плечи Гарри напрягаются, он поднимает голову в сторону звука голоса Луи, смотрит мягко, ожидающе. И испуганно? Луи не понимает, Гарри боится, какими будут его слова? Но Гарри не должен бояться, он просто не может. Луи прочищает горло. – Я никогда не слышал ничего подобного. Это было. – Он останавливается, поднимает взгляд и смотрит на затененный профиль Гарри. – Гарри, это было потрясающе.
Он надеется, что его голос способен передать все то, что он чувствует.
Гарри не двигается, не отвечает.
Поэтому Луи продолжает.
– Слушай, я не знаю, зачем-не знаю, пишешь ли ты это ради веселья, или для кого-то, или еще по каким-то причинам. Но это самое прекрасное, что я слышал в своей жизни, и, если честно, я даже не знаю, как в полной мере объяснить. Я понимал, что ты хорошо звучишь – потому что ты хорош во всем – но не знал, что будет так. Это большая редкость. Это особенно, Гарри. У тебя получилось то, что ты хотел передать. Я знаю, у тебя получилось.
Гарри едва дергает плечом, открывает глаза.
– Это только твое мнен-
– Не впихивай мне свое ‘мнение субъективно’, – прерывает Луи, закатывая глаза, несмотря на берущие верх эмоции. – Что бы там ни было, я здесь. Сижу и говорю тебе, как охуительно и гениально это звучало. И, насколько я могу судить, в данный момент важно только это, да? И даже если весь мир думает о тебе дерьмово, знай, что существует по крайней мере один человек, знающий, что ты – потрясающий.
Гарри молчит, по-прежнему сидя на скамье, рассматривает свои колени.
Проходит время, но Луи не отворачивает взгляд, наблюдает за Гарри, пока в голове до сих пор отдается эхом музыка скрипки.
– Мне кажется, что если бы мелодия была сыграна быстрее, и с гитарами, и барабанами, получилось бы хорошо, да? – тихо спрашивает Гарри, склонив голову.
Луи не уверен, откуда он придумал это, зачем вообще сказал, что у него на уме, но кивает.
– Да. Да, это было бы гораздо больше, чем хорошо.
Гарри кивает.
Луи смотрит.
– Эм, – Гарри трет глаза и встает, немного неуклюже, едва не запутавшись в ногах. – Думаю, я скоро пойду спать. Я-Я устал. Так что… – прерывается он, почесывая пальцем за ухом, и держится взглядом подальше от Луи.
– Да, – понимает Луи и начинает собирать вещи в сумку, по телу бежит горячая кровь, в голове давит тяжестью. – Конечно, Кудряшка.
В комнате звучит лишь шарканье книг, тетрадей и бумаг, которые Луи кладет в сумку, Гарри неловко стоит позади него. Большие старинные часы в углу едва слышно тикают.
– Что ж, – говорит Луи, стоя с собранной сумкой, переброшенной через плечо. Он поворачивается и смотрит на Гарри, его брови не как обычно нахмурены, нет, он выглядит расслабленно. – Спасибо за то, что позволил мне здесь заниматься.
Гарри кивает.
Луи прочищает горло.
– Я, эм. Увидимся завтра, да? Ну только если тебе не нужно на пару дней отдохнуть от занятий-
– Нет, – непроизвольно говорит Гарри, удивляя Луи. Гарри кусает губу и отводит взгляд в сторону. Его руки крепко сцеплены за спиной.
– Ладно. Окей.
Тишина.
– Спасибо, что позволил мне рассказать о маме, – пробует Луи, у него нет желания уходить. Но нужно, нужно ведь. Гарри хочет побыть один, Луи должен уйти.
Гарри пожимает плечами.
– Я ведь сам спросил, – пожимает плечами снова.
– Ну, да, но. Я никогда о таком не разговаривал. Если честно, я не помню, чтобы я вообще когда-либо говорил о своей маме, ну только если пару слов.
Гарри смотрит в глаза Луи.
– Никогда?
– Нет.
– Почему?
Луи наклоняет голову.
– Просто мне плевать на это, не вижу в подобных разговорах смысла.
Гарри смотрит на него с любопытством, с осторожностью, с некой мольбой, все сразу.
– Почему тогда сегодня рассказал?
– Потому что ты попросил, – легко отвечает он.
Взгляд Гарри мелькает – вспыхивает и гаснет.
И Луи не хочет на него давить, не хочет напугать Гарри большим количеством слов, секретов, поэтому он идет к двери.
– Мне нужно идти.
– Ага.
Он выходит из комнаты Гарри ко входной двери, ноги кажутся тяжелыми и ватными.
– Выспись. Насчет песни не переживай. У тебя все отлично получилось. И помни – я не вру. – На всякий случай он улыбается, не может понять, почему так странно себя чувствует – эмоционально истощенным.
Гарри отстраненно кивает, потому что телефон в его кармане начинает жужжать, он сосредоточенно читает текст на экране, черты лица омываются сиянием.
Луи понимает, что сейчас самое время уйти.
– Ночи, Кудряшка, – говорит он, открывая дверь и выходя наружу. По лицу волнами ударяет прохладный воздух, смывая с него жару, неловкость и кучу мыслей, он давит рукой на дверь, чтобы закрыть ее, но неведомая сила мешает ему это сделать.
Он поворачивается – Гарри. Его большая ладонь давит на дерево, не давая закрыть, и он смотрит на Луи, в глазах тусклые искры, на голове – беспорядок, едва заметно хмурится. Но он смотрит на Луи, и хмурый вид исчезает, разглаживаются черты лица, лицо становится спокойным, ничего не выражающим и искренним.
– Спасибо, Луи, – говорит он, голос глубокий, немного хриплый, медленно обтекает слова мягким ритмом.
Ничего себе.
Луи никогда не слышал раньше, чтобы Гарри произносил его имя, по крайней мере, не таким тоном, обычно он говорил это безразлично, дополняя имя фамилией. Ничего себе.
Луи устал себе напоминать, сколько всего происходит с ним каждый день из-за Гарри. Ему бы присесть.
– Всегда пожалуйста, – отвечает Луи и улыбается, Гарри смотрит на его улыбку и убирает руку с двери.
Он уходит, возвращается в свою комнату, Луи закрывает дверь и идет домой.
Комментарий к Глава 19.
*джейм-сейшн – совместная импровизация музыкантов (в данном случае простых парней), когда они собираются и играют без особых приготовлений и определённого соглашения.
______________________________________
от автора:
Ударьте меня кто-нибудь, а? В лицо, не знаю, еще куда-нибудь. Еще так долго. Еще столько всего произойдет. Мне так груууустно.
Ладно, забудем. Песня для этой главы называется Damaged. И также на ней основано мое представление о том, что играл Гарри на скрипке, если хотите послушать, щелкните сюда и на 2:40 http://www.youtube.com/watch?v=bzfcI29wJdk
п.с. от переводчика: великолепная мелодия. просто пересоздайте у себя в голове ту сцену, где Гарри садится на скамью, прижимает скрипку к подбородку и начинает играть, завораживая Луи. как атмосферно, я сейчас расплачусь. а еще мелодия напоминает о сцене в первом фильме про Нарнию, где фавн Тумнус околдовал игрой на флейте Люси, или только у меня появилась эта ассоциация?
anyway, спасибо, что читаете и пишите отзывы, а я каждый раз улыбаюсь и бездумно смотрю в экран, понятия не имея, что отвечают на отзывы. вот правда, что отвечают? можно я просто буду всем писать “спасибо! спасибо! я тебя люблю!”??
и вот еще что: сейчас начинается учеба. удачи, хорошего сна и плавного переживания стрессов всем, кто учится в школах, колледжах и университетах. приходите, поболтаем, интересно знать, кто и как себя чувствует.
all the love
========== Глава 20. ==========
Найл играет на пианино, словно на барабанах. Хотя у него и они есть. Играет самую хаотичную музыку на планете, самую безжалостную для ушей, и он накурен, и смеется над любой пролетающей мимо пылинкой. Через неделю у Луи очередной экзамен, ему нужно заниматься, а он, видимо, будет сидеть в тюрьме за убийство соседа по комнате.
Поэтому он принимает решение, опираясь на чистую логику. И ничего больше.
– Я пойду заниматься к Гарри, – Луи перекрикивает шум, Найл широко улыбается.
– Океей, – отвечает он, продолжая играть.
Ну что за мудак, а.
Луи перебрасывает сумку через плечо и последний раз смотрит на Найла.
– Позже вернусь.
– Передай своему бойфренду, что-
Луи захлопывает дверь.
Мыслями все еще во вчерашнем дне – Луи рассказывает Гарри о своей маме, Гарри слушает, Гарри спрашивает его мнение, Гарри называет его по имени непритязательным тоном и действительно говорит ‘спасибо’, скорее всего заставив луну светиться ярче – Луи идет в направлении квартиры Гарри.
Он прекрасно знает, что их занятия начнутся только через три с чем-то часа, но зачем упускать возможность? Вчера они хорошо провели время. Почему бы не сделать то же самое сегодня?
Он доходит до квартиры, тихо открывает дверь, надеясь, что не наткнется на ярый секс в самом разгаре. Нерешительно оглядывает гостиную – нет, все чисто. Комната пуста, на полу до сих пор валяются нотные листки, куча других предметов заполняют каждый уголочек комнаты.
Он собирается пойти в спальню Гарри, когда стучат в дверь.
Гарри закрыл сам себя? Это Найл? Луи что-то забыл взять?
Он с опаской открывает дверь, выглядывает и – оу. Какой-то хипстер.
С презрением на лице он распахивает дверь, откровенно рассматривая парня снизу вверх судящим взглядом. Тот безупречно одет, красивый, экстравагантный, джинсы, наверное, стоят дороже, чем жизнь Луи. И Луи пытается подавить фырканье, когда замечает татуировку символа анархии на запястье.
– Привет, приятель, я, эм, к Гарри, – сомневаясь, говорит парень, будто не уверен, в правильную ли дверь постучал.
Мило.
– Его здесь нет, – бесцеремонно говорит Луи и, прежде чем тот успевает сказать хоть слово, захлопывает дверь прямо перед его лицом. Отшивать людей – круто, думает Луи и с гордой ухмылкой и чувством выполненного долга поворачивается.
Ухмылка мигом исчезает с лица, когда он видит Гарри, стоящего прямо перед ним и с хмурым взглядом наблюдающего.
Блять.
Парень видел Гарри все это время? Он постучится еще раз, прекрасно зная, что Луи соврал?
– Зачем ты это сделал? – требовательно спрашивает Гарри, скрещивая руки на груди. Он одет в самую обычную одежду – неимоверно узкие джинсы и черную футболку с пуговицами на воротнике. Он выглядит уставшим, будто совсем не спал – или, по крайней мере, спал плохо – Луи смотрит на него, разинув рот и широко открыв глаза.
– Ээ-
– Ты не имеешь права прогонять моих гостей, – резко говорит Гарри. Смотрит на Луи как ястреб на добычу, тем самым разжигая в Луи воспоминания о Клеопатрике, и ха, блять, а Луи и забыл об этом. Гарри ведь безумец в своей манере.
– Я знаю, – бесстыдно отвечает Луи и тоже скрещивает руки на груди. – Но только что прогнал, так ведь?
Гарри сердито смотрит.
– Скажи ему вернуться.
– Я тебе не мальчик на побегушках.
– Скажи.
– Я не буду ничего делать, даже если бы захотел. Знаешь, почему? – спрашивает Луи, поднимая брови, взгляд Гарри становится еще суровее. – Потому что все эти люди только и умеют, что превращаться в хищников и трахаться. А ты можешь быть лучше этого, лучше высокомерного, помешанного на сексе болвана. Так что, да, я буду прогонять их каждый раз, когда подвернется шанс, и я не собираюсь за это извиняться и делать вид, что к этому непричастен, – Луи договаривает, фыркает и отворачивается, чувствуя победу. Он сопротивляется желанию топнуть ногой.
Взгляд Гарри смягчается.
– Я могу быть лучше? О чем ты вообще? – его тон удивленный, растерянный, застигнутый врасплох, заставляющий Луи распутать руки, расслабить их, посмотреть на Гарри.
– Я о том, что ты можешь быть лучше, – с нежностью говорит он и сразу же меняет голос на более безразличный, убирает с глаз волосы. – Ты не хочешь спросить меня, что я здесь делаю?
Гарри наклоняет голову, сомневаясь.
– Что ты здесь делаешь? – бормочет он в пол, теперь его руки обхватывают живот, свет делает мешки под глазами виднее.
– Потому что мне нужно заниматься, а Найл – мудачье, заботящееся только о себе. Вчера мне тут понравилось. Ну так что, примешь меня? – спрашивает Луи, на его губах играет улыбка.
Гарри поднимает голову, смотрит секунду и снова опускает, стопами гладит густой персидский ковер.
– Ну, я уже все сделал. В смысле, у меня нет уроков, потому что я уже закончил курс. Я просто делал всякое и просматривал недостатки в песне. Так что, да, все нормально, – Гарри говорит много, несвязно, все это время возится с часами.
Луи улыбается. Успех.
– Прекрасно! – говорит он, направляясь в спальню Гарри. – Давай тогда здесь посидим, да? Очень уютно, мне нравится, – улыбается, садится в кресло.
Гарри следует за ним, внимательно смотрит, и, кажется, будто улыбается глазами. Что бы это ни было, его взгляд умиротворенный.
– Ты закончил свою песню? – спрашивает Луи.
– Да.
– Можно послушать?
Гарри поворачивается, подходит к окну и рассматривает происходящее снаружи.
– Да. – Солнце лижет его кожу, волосы, встревоженные глаза. – Только позже. Не сейчас, окей?
– Да. Конечно, – мягко говорит Луи, наблюдая за парнем перед ним, окутанным солнечным светом.
И затем Луи погружается в учебу, а Гарри занимается чем-то своим: перебирает бумаги, быстро набирает сообщения на телефоне, достает с полки потрепанные книги, чтобы выбрать, что почитать, стоит подолгу, выглядит невероятно элегантно – хоть на нем и повседневная одежда – под удачным ракурсом его обрамляет белый каркас окна.
Он буквально выглядит как воплощение золота, солнце пробирается сквозь стекло и падает причудливыми узорами на его тело, а книга кажется ветхой и хрупкой в его кремовых руках, его ногти идеально подстрижены, их мягкий оттенок контрастирует с темной книгой. Ресницы покрыты светом, кончик носа порозовел, и губы ярко-малиновые, и-
Окей. Может, Луи смотрит не только на тетради.
Он отводит взгляд.
– Ты ладишь со своим отцом? – внезапно спрашивает Гарри глубоким музыкальным голосом, оседающим на пол, вопрос взят из ниоткуда, он все еще держит в руках книгу, которую, похоже, взял в руки только для вида, Луи вздрагивает.
– Что? – спрашивает он, опешив, смотрит на мерцающий контур Гарри.
Он не поднимает взгляда с книги.
– Я заметил, что ты зовешь его по имени. И ты говорил, что он тебя недолюбливает. Почему?
