Текст книги "Young and Beautiful (ЛП)"
Автор книги: Velvetoscar
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 45 страниц)
Зейн в ответ улыбается.
– Луи, – он взмахивает кистью и проводит ею по палитре в другой руке.
– Хеей, – Луи здоровается еще раз, мнется, мысленно пытается подобраться к предисловию темы, о которой хочет поговорить.
Но Зейн не проявляет любопытство или заинтересованность, он вообще словно не замечает его присутствия в комнате.
– Я все ждал, когда же ты придешь повидаться со мной, – наконец говорит он, ухмыляясь, красивые карие глаза привлекают внимание проблесков света, которые проходят по его ресницам, пока он, немного отклонившись, смотрит на свою работу, затем проводит кистью по глубокому синему.
– Я тебя постоянно вижу, – отвечает Луи, усмехаясь, в этот раз смех получился натянутым и нервным, Луи глубже засовывает руки в карманы.
Зейн бросает на него взгляд, одновременно обмакивая кисть насыщенным цветом.
– Ты здесь из-за Гарри, – заключает он.
Луи буквально открывает рот. Какого черта??
– Как ты-
– Расслабься, это не важно, – он делает паузу, нанося краску на холст, в верхний угол, наклоняет голову, глазами следуя за движениями кисти.
– Лиам на встрече. Мы одни.
Луи кивает, понимая намек, и благодарит за уверение в конфиденциальности. Но в животе все равно скребет. И обувь вдруг становится слишком мала, он постукивает ею по полу из темного дерева. Ботинки выглядят так грязно по сравнению с отполированным паркетом.
Раньше он еще никогда не был с Зейном наедине. А в сочетании с неловкой темой разговора, следствием причины которого и является визит в эту комнату, Луи чувствует себя еще более отстраненно и пусто.
– Если ты меня спросишь о чем-нибудь, я отвечу честно, – подталкивает Зейн спокойным голосом, он не смотрит на Луи – все внимание посвящено холсту, но Луи знает, что он пытается ему помочь, стереть границы, которые держат его, чтобы начать разговор.
Луи открывает рот.
– Но только касаемо меня – ситуации, связанные со мной, или то, что многие и так знают. Любую информацию, касающуюся Гарри, я разглашать не в праве. Хорошо, приятель? – спрашивает Зейн, но это утверждение, а не вопрос; он окунает кисть в густую смесь золотой краски и смотрит на Луи.
Вот черт.
Тогда и задавать нечего.
Луи все равно кивает, восхищаясь моральными принципами и непреклонной лояльностью Зейна, слегка улыбается, смотря на красивого парня перед собой.
– Хорошо, – следует за кивком.
Зейн возвращается к рисованию, тихому и размеренному.
– Я не-Я не уверен, знаешь ли ты о последних двух днях? – начинает Луи, натягивая рукава своего бледно-серого свитера на ладони. Он смотрит вниз на руки, затем снова на Зейна, продолжающего делать свою работу.
Зейн молчит. Луи не знает, ‘да’ это или ‘нет’ – Зейна всегда было сложно прочитать – поэтому не тратит время на раздумывания и продолжает говорить, сильнее заворачивая кулаки в рукава свитера.
– Я растерян, – говорит он, его голос звучит непохоже, отстраненно, серьезно, дрожаще, он прочищает горло, чтобы тон голоса стал увереннее, но выходит лишь еще более встревоженно. – Я думал, может, если я узнаю о нем больше, то смогу… лучше его понять? Не знаю, Зейн, я просто… – Он тыльной стороной ладони убирает волосы из глаз, трет костяшки друг об друга, разглаживает напряженные черты лица. – Я думаю, мы можем быть друзьями. Но мне нужно знать, что с ним… произошло.
Он поднимает взгляд вверх, договаривая последнее слово, и Зейн едва кивает, сосредоточенно смотря, слушая и понимая.
– Вот я и подумал, – Луи смотрит на него, расслабляя руки и позволяя ладоням выпутаться из свитера. – Может, ты расскажешь мне все, что знаешь о Гарри. С твоей стороны. Твою историю, связанную с ним, что-то такое.
Он надеется, что это был достаточно безопасный и аккуратно заданный вопрос.
Луи ждет.
– Хороший вопрос, – улыбается Зейн. Луи мысленно делает вздох облегчения. – Мы вместе ходили в школу, я и Гарри. С самого первого класса.
– Так, хорошо. Вы были друзьями?
– Да, конечно. Хорошими друзьями. Мы, в каком-то смысле, росли вместе, потому что наши родители были в одних и тех же социальных кругах. Жена Деса, когда Гарри был ребенком, была моделью, поэтому они всегда ходили на все банкеты и торжества, на которые ходила и моя мама. Потом мы вместе пошли в школу.
– То есть, вы друзья с детства, – заключает Луи, Зейн кивает и брызгами стряхивает краску на холст.
– Мы особо не общались сначала. Гарри был популярен, вокруг него всегда было внимание, он во всем был первым.
– Думаю, ты не сильно отличался, – улыбается Луи.
Зейн пожимает плечами.
– И да, и нет. Мне не нравилось внимание, в этом дело. Но Гарри обожал его. Дома было совсем не так, поэтому ему нравился каждый аспект популярности. Он был милым, очаровательным ребенком.
– Неужели. Что случилось? – фыркает Луи.
Наступила тишина, Зейн положил палитру, взял мокрую тряпку и начал вытирать кисть. На лице ни единой эмоции, лишь спокойствие, но это только больше заинтриговало Луи, подвело его любопытство к краю.
– Как все знают, мама Гарри умерла, когда ему было девять.
Нет, не все знают. Но Луи кивает.
– Люди говорили, что он вообще из-за этого не расстроился. И на публике он этого не показывал. Но-
Зейн внезапно останавливается, его движения замедляются и вскоре останавливаются вовсе, он смотрит куда-то в пол, словно разумом далеко не здесь. И так же внезапно он возвращается в обычное состояние, продолжая проводить тканью по кисточке.
– Ну, это, по правде, он должен рассказывать. На самом деле, он переживал, просто из-за того, как он себя вел, люди и подумать не могли, что ему плохо, но это не значит, что у него на душе не творилось черт знает что.
Кисть теперь чистая, Зейн кладет свои инструменты на их первоначальное место и садится на большой стол, стоящий посередине комнаты, достает длинный кейс, открывает, извлекает сигарету и предлагает ее Луи, тот принимает ее, не задумываясь, и ждет, пока Зейн продолжит рассказывать.
Зейн обхватывает сигарету идеальными губами, белизна бумаги контрастирует с теплой темной кожей губ, и тянется за зажигалкой в кармане.
– У него было несколько мам. Ни одна из них не осталась надолго. А после Дес начал встречаться с моей мамой. – Огонь зажегся, облизывая сигарету, Зейн вдыхает, глубоко и красиво, из-за огня его длинные темные ресницы отражаются картинными тенями на щеках. – К тому времени нам было по пятнадцать, – он выдыхает дым, заворачивая в него свои слова. – Потом они поженились, мы все стали жить вместе. – Он замолчал, о чем-то думая, зажал сигарету между запачканными краской пальцами. – Он был счастливее, чем раньше. У него все еще были свои демоны, но он уже не был… Он веселился, да, но ему все так же было не плевать. Мы в такие неприятности попадали… – ухмыляется Зейн от воспоминаний.
Луи в ответ улыбается, проводя пальцами по незажженной сигарете, прислушиваясь к каждому звуку, исходящему от Зейна.
– Он познакомил меня со всем. Мы каждый день ходили на вечеринки. Пили все, до чего могли дотянуться наши руки, трахали все, что хотели, курили все, что могли достать – моя первая сигарета была раскурена с ним.
Луи не смог удержаться и засмеялся от блаженства в голосе Зейна, Зейн понял это и из него тоже вылетел мягкий и милый смешок, так непохожий на острые контуры его внешней оболочки.
– Мы все делали вместе. Если честно, думаю, мы оба немного злились на факт о свадьбе наших родителей. Десу тогда было лучше, он принимал медикаменты, пил не так много, по-прежнему был чист на наркотики, с ним все было хорошо. Да и не важно это, мне всегда на него было в целом плевать. Он был либо на гастролях, либо давал интервью, либо в записывающей студии и никогда много не разговаривал. Да о гитарах он беспокоился больше, чем о людях. Но Гарри и я были лучшими друзьями, наш союз мы считали предлогом, чтобы вместе сражаться. Лишь мы против всего мира, что-то в этом роде. И с Гарри все было хорошо, он веселился, говорил умные вещи, был чертовски странным. Играл на скрипке, просил меня петь, потому что ему нравился мой голос. Он всем рассказывал, как хорош я был. Он везде меня водил и все мне показывал. Собирал цветочки, венки и приносил их мне под дверь, засыпал в моей кровати и… – Зейн резко затих и нахмурил брови. – Он был не идеальным, но гораздо лучше, чем сейчас. Все изменилось, когда ушла Джемма. А потом его няня.
–Подожди, что? – удивленно спросил Луи. – Его няня?
Зейн медленно кивнул, потупив глаза в пол.
– Она была самым близким ему человеком, после Джеммы. Дес ненавидел ее. Она ненавидела Деса. – Он сделал длинную затяжку сигареты. – Но Джемма ушла первой. Burberry подписали с ней контракт. Она до того времени баловалась наркотиками, а потом и вовсе стала зависимой наркоманкой. Оборвала все связи с семьей – даже с Гарри. Это ударило его под дых. Но я не заметил вовремя. Он никогда ничего не говорил, не стал вести себя после этого по-другому. Я уже тогда подумал, что больше ничего не изменить. – Голос Зейна тихий, отдаленный, спокойный, словно волны океана в безветренную погоду, Луи еле слышит его из-за треска в собственной груди.
– Что ты имеешь в виду? – мягко шепчет Луи. Он не уверен, слышал ли его Зейн.
– Спустя примерно месяц ушла она. Няня, – Зейн усмехнулся, будто пытаясь скрыть какую-то другую эмоцию, лицо исказилось. – Гарри любил ее, хоть он никогда этого не говорил. Но он любил, я знаю, и когда она ушла, все стремительно начало меняться. И я опять же не смог понять вовремя, просто не успел осознать. И вот, постепенно, он стал тем, кем является сейчас. Пустым. Пытающимся себя отвлечь. Снаружи живой, изнутри – нет, – Зейн смотрит вниз, его сигарета постепенно тлеет.
Но Луи, толком не успев подумать над сказанным, над грустью взяло верх другое чувство – его наполнила ярость, рот непроизвольно открылся.
– Что? – требующе спросил он, но Зейн не поднял взгляда. – Блять, ты сейчас серьезно? Нет, правда? – Зейн прикусил губу. – Ты видишь это? Ты знаешь, что с парнем кардинально что-то не так и нихуя не делаешь? Позволяешь и дальше этому происходить?! Я думал, я единственный, кто заметил, Зейн! Сука, почему никто не пытается ему помочь!
– Я не могу ничего сделать, Луи, – тихо произносит Зейн, но Луи этого не слышит.
– Я тону в этом дерьме, тону в ТРАГЕДИИ, из которой состоит этот парень, уже два месяца, с тех пор, как узнал его, а ты знаешь его годами и тебе абсолютно плевать? Зейн, пиздец, как ты вообще можешь? Это не—
– Я пытался, Луи, – громче говорит Зейн, поднимает глаза, взгляд наполнен эмоциями – Луи еще никогда не видел его таким. – Я пытался, ясно? А он – нет… – заканчивает Зейн, гасит сигарету о маленькую серебряную пепельницу. Он вздыхает, закрывает глаза и успокаивается, лицо становится спокойным. – Есть некоторые вещи, о которых Лиам не знает, Луи. Вещи, о которых ему не нужно знать, – Зейн пристально смотрит на Луи.
– Ты о чем? – осторожно спрашивает Луи, все еще не отошедший от приступа злости и ярости, нахлынувшей на него.
Зейн вздыхает.
– Я был влюблен в Гарри.
Луи выдыхает весь воздух, что в нем остался.
– Я был без ума от него, – продолжает Зейн, взглядом находясь не здесь, не в комнате. – Тогда я был готов сделать ради него что угодно.
– Он знал?
– Да.
Дерьмо.
– Вы когда-нибудь…?
– Да. Постоянно.
Луи широко открывает глаза.
– Черт, неудивительно, что Лиам не знает.
– И не должен. Больше это не важно. Тогда я еще не знал Лиама. У меня был лишь Гарри, и мне казалось, что между нами что-то есть. Я искренне верил в это. Но, видимо, думал об этом лишь я. Он никогда не ассоциировал секс с любовью. Никогда. Блять, он никогда не ассоциировал любовь вообще ни с чем, потому что ему неизвестно это чувство. Каждый божий день я рассказывал ему, как я вижу эту гребаную ситуацию со стороны. Я пытался поговорить с ним, пытался о нем позаботиться, но мы были молоды, чертовски молоды, и он никогда не позволял мне стать ему ближе, Луи. Он всегда пытался быть тем, кем его привыкли видеть другие, и никогда ни с кем не сближался. Да, были те, о ком он заботился, но это другое. Совершенно другое. Когда я первый раз признался ему в любви, он засмеялся.
Мириады эмоций вспыхивают внутри Луи, каждая сильнее и масштабнее, чем последняя. Он проглатывает их вместе с глубоким вздохом, в голове гудит, и смотрит обратно на Зейна.
– Что случилось после того, как твоя мама и Дес расстались?
Зейн пожимает плечами.
– Мы съехали. Мама пыталась поддерживать с Гарри связь, но он этого не хотел. Никогда не хотел, учитывая, сколько мам осталось у него за спиной. Не знаю, она пыталась быть милой, хорошо к нему относилась, он тоже, но… все было не так. Он никогда не относился к ней как к маме. Он очаровательно с ней разговаривал, заставлял ее смеяться, был добр, но. Я не думаю, что он смог бы ее полюбить. Вот и она его никогда не любила. – Пожимает плечами еще раз. – По крайней мере, мне кажется, что она не любила, не знаю.
На них давит тяжелая тишина, мысли Луи громкие, словно эхом отдаются от стен комнаты, по которой ходит Луи, он представляет шестнадцатилетнего Гарри, яркого, красивого, сияющего, на границе, которую скоро переступит и потеряет себя навсегда. Его сердце съеживается, воображение прожигает мозг.
– Что ж. Хм, вау, – выдавливает из себя Луи, пытаясь вернуться в настоящее. – Теперь гораздо яснее.
– Продолжай пытаться, – спокойно говорит Зейн, возвращая его привычное контролируемое состояние.
Луи пораженно на него смотрит.
– Что—
– Я думаю, ты хорошо ему подходишь. Как друг, – добавляет Зейн, когда Луи открывает в протесте рот. – Он мог бы полагаться на такого, как ты. Такого, кто не будет пытаться получить выгоду из общения с ним, кто сильный и всегда мыслит здраво. Тот, кто к нему добр. Ты веселый, вы поладите, я знаю это. Ты мне нравишься, Луи. Значит, должен понравиться и Гарри.
– Не думаю, что смогу понравиться Гарри, если честно. Особенно после прошедшей недели, – Луи встряхивает головой из-за воспоминаний. – Ты знаешь, что он заставил меня бегать по всему городу? Приносить ему датские ватрушки и несуществующие книги? Просто так, чтобы посмеяться надо мной с кучкой своих подружек? Ему похуй, Зейн, можешь не верить мне, но он со мной нормально даже не разговаривает.
– Я об этом и говорю, дело не в его жестокости, – терпеливо продолжает объяснять Зейн, сидя на своем троне и откинувшись на спинку. – Ему неизвестно, как в большинстве случаев нужно себя вести. Как следовало бы себя вести. Дело не в нем, понимаешь? Он через многое прошел, гораздо больше, чем знаешь ты, чем знаю я, у него много шрамов, глубоких шрамов. Он не знает, как себя излечить, если вообще может излечиться. Луи, тебе… просто нужно быть с ним терпеливее.
– Зейн, – продолжает Луи, садясь слева от Зейна. Он пристально на него смотрит, подчеркивает каждое слово, пытаясь донести его до понимания Зейна. – Я был мил к нему. В понедельник я сказал себе, что бы он ни сказал, какую бы херню не вытворил, я буду мил к нему. И знаешь, что случилось? Он обращался со мной как с мусором. Как с дерьмом, от которого сложно избавиться. Просто так, блять! У него не было на это никаких причин!
От Зейна не следует никакой реакции, полуприкрытые глаза, обрамленные ресницами, что щекочут небо, невозмутимо смотрят.
– Он знал, что ты ведешь себя мило? Намеренно мило?
– Что? – Луи моргает, не понимая, к чему ведет разговор. – Я не знаю. Да, наверное.
Зейн вздыхает, слегка запрокидывая голову.
– Говорю это один раз, Луи. Каждый день он встречает фальшивых людей. Вешающихся на него из-за денег, его отца, его имени, неважно. Они притворяются хорошими. Они делают все, что он скажет. Дома, если о его существовании вспоминали, к нему относились так же. Давали ему, что он хочет и отталкивали в сторону. Я лично видел это, Луи, – настойчиво говорит Зейн, Луи наклоняется вперед, словно гиря упала на его плечи, – есть определенная причина, почему он так себя ведет.
Луи смотрит, не моргая.
Черт.
Блять.
– Тогда многое имеет смысл, – очень тихо говорит он.
– Я не знаю ответов на все вопросы. Я много о нем не знаю – он не говорит о себе. Никогда. Но в некоторых случаях несложно сложить два и два, правда? Будь терпелив, – повторяет он.
Быть терпеливым. К Гарри. Ага.
– Да, я постараюсь, – обещает Луи, едва понимая, что говорит, он потерян в словах, свалившихся на него за короткий период времени встречи. – Я лучше пойду.
Он встает, и, дрожащими ногами, идет к двери, Зейн продолжает сидеть на своем троне во главе стола.
– Есть еще одна вещь, которую ты должен знать о Гарри, – внезапно провозглашает голос Зейна, разрезая тишину и заглушая хаос в голове Луи.
Луи останавливается, поворачивается к нему лицом, он и так перегружен, и так слишком много информации. Ожидающе смотрит.
– Его семья – для него все. Дес —все, что у него осталось. Его мать умерла. Ушла его сестра. Ей плевать. Все, что у него осталось – это отец, Луи. Даже если Дес… – Зейн прерывает себя, подбирая слова. – Дес не заслуживает преданности Гарри, – поправляет он. – Но что есть, то есть. Он получает эту верность в избытке, и Гарри никогда не изменится.
Луи проглатывает несуществующий комок.
– Почему я должен это знать?
– Потому что, если это единственное, что ему важно, значит, сильно влияет на его жизнь, так? – намекает Зейн.
Эм.
– То есть, если он в плохом настроении или еще чего, это, скорее всего, из-за… – Луи нерешительно пытается угадать, не зная, как правильно построить предложение и выразить мысли; “разрушенного отца” звучит немного грубо.
– Здесь больше, чем кажется на первый взгляд. Больше я ничего не скажу, – заканчивает Зейн, раскручивая крышку бутылки и прикладывая горлышко к губам.
Луи следит глазами за его движениями, нахмурив брови.
– Но я и так это знал. Я знал, что отец волнует его.
Зейн ставит бутылку на стол.
– Мне кажется, ты не осознаешь, насколько. Я раньше не понимал, – он останавливается, подносит свою руку и чешет щетину, немного отросшую под подбородком, обдумывая следующие слова. – Я прошу тебя присмотреть за ним, Луи. Я понимаю, что он знает тебя не очень хорошо, и вы не всегда ладите, но, – он впивается взглядом, – с тобой он другой. За такое короткое время, что вы знакомы, он открылся больше, чем открылся рядом со мной за пятнадцать лет. И я, наверняка, видел не все. Даже если он этого не осознает… – Он дотягивается до него, теплыми пальцами сжимая предплечье Луи, и его спокойные карие глаза режут воздух, режут Луи. – Ты влияешь на него.
Луи моргает.
Он влияет на него?
Луи влияет на Гарри? Холодного, непостоянного, пустого, безэмоционального, посылающего-Луи-за-несуществующими-книгами-ради-смеха Гарри?
Его тело реагирует, заставляя вены пульсировать кровью, запутываться в них мыслям, сталкиваться друг с другом, извергаться искрами, он даже не уверен, почему, и, наверное, не ответил бы, если бы его спросили, но он чувствует себя значимо, как только слышит слова. Значимо и ранено, теперь он может думать лишь о Гарри, который так и не нашел то, что искал, все еще в поисках в пустом доме, смотрит на молчащий телефон, он думает о том, сколько раз Гарри плакал и сколько раз пытался ухватиться за что-то ради гребаной жизни, и сколько раз он чувствовал себя беспомощным, одиноким и никому не нужным и—
Черт черт черт. Глаза Луи начинает щипать, слишком много мыслей. Все о мальчике, который, несмотря на “влияние” Луи, едва существует. Гарри где-то за пределами существования, в темном углу, забыт, избегает света, отдаляет себя от всех, убегает, шагает в темноту все быстрее и дальше, но Луи представляет, как тянется к нему, представляет как его рука тянется в мрачную тьму и как его пальцы хватаются за Гарри, за его кусочки, что все еще живы, что все еще знают и помнят про настоящий мир.
Ему нужно лишь это, больше никаких объяснений, никаких догадок, ответы на все вопросы получены. Все.
Луи открывает рот, чтобы ответить Зейну, тот смотрит на него, руки до сих пор лежат на предплечьях Луи, теплом обжигая кожу, слова будто прямо сейчас вылетят, ударятся о стены и расплывутся по всей комнате. Но внезапно открывается дверь, появляется Лиам, лучезарно улыбаясь и громко разговаривая, нарушает всю отчаянную тишину и рассеивает невидимые слова, так и не появившиеся на свет.
– Луи! – здоровается он, весь светится, подходит к Зейну и мягко целует его в губы. – Как поживаешь?
– Эм, хорошо, да, хорошо, – едва реагирует Луи, все еще не оправившись после сказанного, Лиам улыбается еще шире и слегка хмурит брови, не понимая реакции Луи, он встает за спиной Зейна и кладет руки ему на плечи. – Как прошла твоя встреча?
– Знаешь что, она была какой-то странной, я – редактор газеты, но там был еще парень, которого я раньше никогда не видел, и он продолжал разглагольствовать, пытался за всех все решать, говорил всякую ерунду и считал, что мы должны выполнять ее. И поначалу это было смешно, потому что…
Лиам продолжал говорить о чем-то, не знакомом Луи, и Зейн притворялся, что ему интересно, что он действительно жаждет узнать продолжение, поэтому Луи позволил себе отстраниться, позволяя собственным мыслям окутать его.
Гарри Гарри Гарри Гарри черт блять что происходит с моей жизнью Гарри Гарри Гарри я полный мудак Гарри Гарри Гарри
– Луи.
Услышав свое имя, он слегка встряхнул головой и вернулся к настоящему.
– Да? – спрашивает он, посмотрев на ожидающего Лиама.
– Могу я предложить тебе выпить? – спрашивает он, таким тоном, словно спрашивает не в первый раз. – Чай? Вода? Что-нибудь покрепче?
– Мне воду, – отстраненно отвечает Луи, Зейн пристально на него смотрит, сидя в кресле, переплетает пальцы с пальцами Лиама, чья рука лежит на его плече.
– Ты знаешь, что вода – это одновременно самая мягкая и самая мощная сила в мире? – оживленно спрашивает Лиам.
Луи понимает, что Лиам не чувствует той напряженности, что висит над ним и Зейном, он знает, что его не было здесь, он не слышал ни слова из диалога, закончившегося несколько минут назад, не умеет угадывать мысли, вообще абсолютно не причастен к этому злосчастному разговору, но все равно его тело колет раздраженность из-за его громких никому не нужных замечаний и развязного вежливого голоса, поэтому он решает покинуть это место прежде, чем тот скажет что-нибудь еще.
– Парни, простите, мне пора.
Лиам надувает губы.
– Но ты только что пришел.
– У меня занятие с Гарри.
Он издает короткий смешок.
– Ах да. Как успехи, кстати?
Луи не знает, как ответить, в его голове отчаянно перебираются ответы, хоть какие-нибудь слова.
– Не отвлекай его, он и так опаздывает, – прерывает Зейн, легонько задевая локтем его бок, Лиам сразу же смотрит на Луи, извиняясь.
– Ох! Ужасно жаль! Я тебе напишу.
– Ага. Увидимся, – говорит Луи и уходит, с затуманенной головой он отправляется в комнаты Гарри, совершенно не готовый к сегодняшнему занятию.
Или, скорее, совершенно не готовый к Гарри.
***********
Когда Гарри открывает дверь, на его лице невозможно прочитать ни единой эмоции, в глазах – мрак.
– Что ж, – говорит он, складывая руки на груди, и смотрит на Луи, он одет в дающий отблеск серый свитер и черные узкие джинсы, небрежно красивый, пахнет преимуществом и дизайнерской выделкой. – Какую личность ты решил продемонстрировать сегодня?
Слова холодные, но сказаны достаточно спокойно, они подобны ветерку, морозящему макушку Луи и заставляющему листья на соседних деревьях дрожать, Луи чувствует себя еще виновнее, глупее и печальнее.
Луи вздыхает, смотря себе под ноги.
– Хм, справедливое высказывание, – бормочет он, в основном, чтобы убедить себя, он замечает, что лицо Гарри меняется из-за того, что он видит перед собой, Луи поднимает взгляд вверх.
Брови мальчика нахмурены, но в тихом уголке сидит некая любопытность; ха, почти обнадеживает, может, Гарри не так уж его и ненавидит.
– Я зайду внутрь, холодно, – объявляет Луи, перед этим немного улыбнувшись, посмотрев Гарри в глаза.
Гарри ничего не отвечает, кивает, делает шаг назад и закрывает за ним дверь, когда тот заходит.
Луи стоит в середине комнаты, рассматривает новые коврики на полу (они довольно милые), Гарри стоит позади, просто смотрит, хмурится и невозможно понять – на его лице сосредоточенность или отвращение.
Слова Зейна буравят мозг.
… из-за того, как он себя вел, люди и подумать не могли, что ему плохо, но это не значит, что у него на душе не творилось черт знает что
Я был влюблен в Гарри.
… он никогда не ассоциировал любовь вообще ни с чем, потому что ему неизвестно это чувство.
Будь терпелив.
Ты влияешь на него.
Блять.
Почему это происходит именно с ним.
– Слушай, – говорит он, поворачиваясь лицом к Гарри, он заставляет себя посмотреть ему в глаза. Пугающие, безжизненные глаза. – Мне очень жаль.
Гарри смотрит, его нахмуренные брови насупились еще больше, он в недоумении.
Пытаясь не придавать этому значения, Луи продолжает.
– Мне жаль за вчера, за позавчера, за каждый день, за сейчас, за все. Мне жаль. Я был мудаком, полным кретином. И мне жаль, Гарри.
Между ними наступает нервная тишина, в течение которой Луи смотрит на Гарри, ощущая неловкость и огонь во всем теле, Гарри смотрится комично, в замешательстве – что-то среднее между нахмуренными бровями и широко открытыми глазами.
– Ты извиняешься? – наконец спрашивает он, медленно, подозрительно, держась на расстоянии.
Луи кивает.
– Мм, да. Я, вроде как, должен, – он замолкает. – В смысле, я же вчера не закрыл дверь, когда ушел. Насколько грубо это было?
На этих словах губы Гарри дергаются, он не улыбается, но что-то глубоко внутри Луи с облегчением вздыхает.
– Мне правда очень жаль, – тихо добавляет Луи после молчания, смотрит вниз еще раз, возится с тканью джинс.
Он слышит шорох ботинок Гарри, пока сам рисует узоры носком своего ботинка, и один короткий взгляд вверх доказывает, что Гарри тоже смотрит вниз, руки сцеплены за спиной, он выглядит маленьким и хрупким, несмотря на его высокий рост и длинные ноги, он напоминает застенчивого школьника в свой первый учебный день. Это выглядит странно, абсолютно непривычно, но в то же время будто идеально подходит ему, и Луи отводит взгляд силой.
– Все нормально, – тихо мурлычет голос, и у Луи уходит время, чтобы понять, что это сказал Гарри, а не голос собственного воображения.
Его шея практически хрустит от того, как резко он поднимает голову, глядит на Гарри, все еще рассматривающего пол.
Ему хочется спросить, правда ли Гарри сказал эти слова, только что простил Луи, или он что-то недопонял, но он помнит, что не нужно давить, обращать много внимания, поэтому Луи закрывает открытый рот, тоже складывает свои руки за спиной, пытаясь скрыть улыбку, прикусив губы.
– А, эм, мы сегодня будем заниматься? – спрашивает он после небольшой тишины. – И, если честно, я имею в виду не очередной конспект – они полезны ровно в той же степени, что и учебники, которые я все равно не прочитал, – голос Луи дразнящий, улыбка на его лице не слезает.
Гарри кивает.
– Я научу тебя, чему смогу. Не обещаю, но помогу. На этот раз качественно, – отвечает Гарри, заставляя Луи улыбнуться еще шире. – Но сегодня я не могу. Мне нужно идти в—мне —
Он останавливает себя и хватает телефон, лежащий на самом близком от них столике. Луи знает, знает, что это как-то связано с Десом, с чем-то, что Луи не может понять до конца или не может понять вовсе, он слышит голос Зейна, говорящий ему подождать, быть терпеливым, говорящий ему о том, что Гарри хранит секреты, понимаемые только им.
– Да, конечно, все прекрасно, – он соглашается, кивая. – Тогда до завтра.
Гарри кивает, не отрывая взгляда от Луи.
– Не опоздай, – командует он.
– Не приводи с собой гарем, – в ответ говорит Луи.
Гарри сверкает взглядом.
– У меня нет гарема.
– Ха, сейчас ты просто врешь.
– Не вру.
– Врешь. Но все в порядке, приятель, потому что я сказал, что у тебя отвратительный почерк, это тоже было ложью, теперь мы в расчете.
– Ты ведь понимаешь, что твое мнение на меня никак не влияет? – сухо спрашивает Гарри, складывает руки на груди.
– А я никогда и не говорил, что оно влияет.
– Я никогда не говорил, что ты говорил, что оно влияет.
Ха, окей.
Луи смотрит на него, не до конца понимая, в какую сторону клонит разговор. Похоже, Гарри Стайлсу четыре года.
– Думаю, мне пора идти.
– Да. Мне тоже нужно, – поворачивается Гарри, направляясь в свою комнату.
Луи делает то же самое, только в другом направлении, он переступает порог двери-
– Подожди.
Луи останавливается и поворачивается.
– Да?
Гарри пристально смотрит, кудри сильно вьются и смещены на одну сторону, свитер свисает с плеч.
– Никогда больше так не делай. Не веди себя… странно, – его брови немного напрягаются. – Мне это не нравится.
Луи поднимает брови.
– Не буду, если больше никогда не заставишь меня приносить тебе датскую ватрушку.
Луи готов поклясться, что Гарри закусывает губу, чтобы сдержать ироническую ухмылку, но никогда нельзя быть уверенным.
– Хорошо, – говорит Гарри, продолжает путь до комнаты и закрывает дверь.
Из Луи вырывается легкий смешок, когда он открывает дверь.
Комментарий к Глава 16.
от автора:
Ураа. Мы хоть немного продвинулись вперед, я очень этому рада. Вухуу! Предлагаю всем поднять бокалы (думаю, с пуншем внутри) и надеть жемчуг в честь праздника. Правда? Правда.
Песня главы – “Us Against the World” by Coldplay. Это песня Гарри и Зейна, когда они были маленькими, с перспективы Зейна. Но, думаю, постепенно это становится и песней Луи, связывающей его с Гарри. :) Послушайте песню. Полностью. Громко. Лучше ночью На 2:10 начинается мой любимый бит. Послушайте ее!!
Мои драгоценные, хочу вас еще раз поблагодарить. Я всех вас люблю! Спасибо за чтение!
========== Глава 17. ==========
Остаток недели Гарри был действительно полезным репетитором.
Луи правда не знает, что он ожидал от их своего рода примирения, но он явно не думал, что будет… так.
Не то чтобы он представлял как Гарри радостно открывает дверь и приглашает Луи внутрь, смеется над всеми его шутками и делится самыми тяжелыми секретами, плачет на плече о своих чувствах и извиняется за прошлые поступки. Нет, такое в голову вообще не приходило. Это было бы странно, грубо и слишком неправильно, особенно учитывая то, что они еще даже не стали друзьями.
Но все же.
Гарри хотя бы мог начать… улыбаться, хоть что-нибудь.
Да, конечно, прошло всего лишь несколько дней. Да, Зейн говорил Луи набраться терпения, и, черт, Луи понадобится очень много терпения, потому что Гарри погребен, зарывается, задыхается в проблемах, ограждающих стенах и бесчувственном изнеможении, и Луи даже не уверен, становится ли Гарри лучше, хоть немного.
Поэтому и без лишних слов понятно, что следующий день, после того, как Луи извинился, а Гарри принял извинения, был сплошным разочарованием.
