Текст книги "Young and Beautiful (ЛП)"
Автор книги: Velvetoscar
сообщить о нарушении
Текущая страница: 44 (всего у книги 45 страниц)
Луи слишком много чувствует.
Поэтому неудивительно, что в их последнюю совместную ночь Луи буквально присасывает себя к Гарри. Он прижимается к нему всем телом, сливается с ним воедино, целует все доступные части кожи каждый раз, когда мерцают огни свечей; сквозь открытые окна поступает теплый ветер, приносящий с собой запах распускающихся цветов.
Вещи Гарри упакованы по сумкам и чемоданам, лежащим по всей квартире, полки пусты и непримечательны, персидские ковры закатаны и прислонены к холодному почерневшему камину. Сервиз упакован и убран, столовые ящики опустошены, даже пианино уже накрыто колыхающейся белой простыней. Настоящий конец, сплошная пустота… даже немного страшно.
По идее, они должны что-то делать, возможно, что-нибудь упаковывать, перепроверять. Может, делать что-то грандиозное и веселое? Но вместо этого они просто лежат вместе на полу, переплетя конечности, весь свет выключен ради ароматизированных свечей, сохранившихся у Гарри, они смотрят на ночное небо сквозь открытое окно, граммофон что-то тихо играет в углу.
Они с трудом заставляют себя разговаривать друг с другом, все вокруг кажется хрупким, неустойчивым и необъяснимо болезненным. Они просто лежат рядом, соприкасаются друг с другом, существуют.
Пока Луи не нарушает тишину.
– Я буду скучать по тебе каждую секунду, когда тебя не будет рядом. Надеюсь, ты об этом знаешь, – шепчет он Гарри в щеку. Он сглатывает накатываемую горечь, грозящую сделать что-то ужасное – например, заполнить его глаза влагой, поэтому он зажмуривает их и прижимает Гарри ближе к себе за его белую шелковую рубашку. – Ты разрушил меня, Гарри Стайлс. Разрушил меня, превратил меня в дотошную прилипалу. Ты считаешь себя жестоким за подобные разрушения? – его тон дразнящий, но под ним спрятана искренность, и Луи только периодически сглатывает, потому что он не может притворяться, что его не расстраивает происходящее хоть сколько-нибудь.
Гарри отвечает поворотом головы и касанием губ в местечке между бровями Луи.
– Уж если кто здесь и жесток, так это ты, Луи Томлинсон, – бормочет он, голос такой же хрупкий, как пергамент.
Луи чувствует, как он сглатывает, и осмеливается открыть глаза, встречается с взглядом Гарри, с мокрым, скорбно сладким и нежным, со взглядом на Луи, полным осторожных почтений мечты.
Он удивленно хмурит брови, а Гарри продолжает изучать его, и после, глубоко вздохнув, его взгляд падает на его губы.
– Ты невероятно жесток, Луи, – шепчет Гарри, поворачиваясь к Луи всем телом, теперь они нос к носу, сердце к сердцу. Все тело Луи дрожит и гремит изнутри от переполняющего количества эмоций, желаний и страхов. – Ты жесток, потому что без тебя весь мир скучен. Ты жесток, потому что расковываешь меня каждым своим прикосновением, – он бережно проходит подушечками пальцев по скулам Луи, холодными пальцами касаясь горячей кожи, – освобождаешь меня каждым своим словом, – пальцы скользят вниз, касаются губ, – и награждаешь меня самым болезненным чувством тоски, от которого я способен получать удовольствие. Ты открыл мне другие цвета в сером мире, и ты жесток, Луи Томлинсон, потому что когда тебя рядом нет, мир вновь становится серым. Ты жесток, потому что я осознанно и жертвенно страдаю, прежде чем вернуться в мир, где есть ты. – Гарри смотрит на Луи, и слова замедляются под взглядом, обрушиваются на Луи снова, и снова, и снова.
Луи может погибнуть в любой момент.
– Гарри, – выдыхает он, прижимает сильнее, тянет на себя, касается его губ и чувствует его—чувствует весь его мир.
Он не хочет, чтобы ночь заканчивалась, не хочет проводить и дня без этого мальчика (любовь ужасна, кошмарна, блять, любовь патологически опасна для здоровья), и его это пугает, пугает, что он так сильно нуждается в ком-то еще. Это отравляет и отрезвляет, ужасает и успокаивает.
Луи хочет.
– Мы будем видеть друг друга каждый день, – шепчет Гарри между пылкими поцелуями, его кудри путаются в пальцах Луи, кожа горит, рубашка цепляется и обнажает кожу, которую Луи неспособен не замечать. – Я постараюсь переехать в квартиру как можно быстрее.
Слова пронзают Луи, бегут вверх по спине и заставляют сильнее биться сердце.
– Пообещай мне, – вылетает из него, когда Гарри жадно целует его шею, господи, когда он стал так от кого-то зависеть?
Но ему плевать, ему похуй, потому что он не боится.
– Обещаю, – подчиняется Гарри, вводя слова под его кожу; как же много всего.
Луи так сильно любит Гарри. Господи, так сильно.
– Луи, – внезапно слишком тихо говорит Гарри, его слова звучат как мольба, его руки идут вниз по телу в медленном темпе, останавливаются на поясе джинсов и—ох.
Ох.
Луи прерывает его, всматривается в смущенное лицо Гарри, в горящие глаза, освещающиеся огнем и оранжевой мерцающей тенью пламени свечи.
– Гарри? – голос едва громче шепота. Они смотрят друг на друга в полнейшей напряженной тишине, Луи пытается расшифровать огонь в его глазах, его дыхание превращается в рваные выдохи и вдохи. Немая мольба в дыхании Гарри, в его руках, в его взгляде. Грудь Луи словно сейчас взорвется. – Ты… уверен?
Нежный и неизвестный невысказанный вопрос.
Гарри кивает, он кивает и продолжает начатое, прижимается мокрым ртом к ключицам Луи и, блять, становится даже страшно.
Все по-настоящему. Это Гарри, его Гарри, и все правда происходит в реальности.
– Окей, – говорит он, выжимая последний воздух, сердце стучит как бешеное (он же не умрет?), руки дергаются и трясутся. – Окей, – повторяет он, успокаивая дыхание, сосредотачиваясь на том, что видит, и концентрируясь на том, что думает.
Потому что все должно быть особенным. Ошеломляющим и, блять, колоссальным, все должно быть сделано предельно осторожно, потому что это их последняя ночь на какое-то время, последняя ночь перед летом, перед всем, что последует после, и это происходит с Гарри—с единственным парнем, которого он когда-либо по-настоящему любил, единственным парнем, который важен ему настолько, что он готов сражаться до последнего вздоха.
Раньше были другие, конечно. Были мимолетные увлечения и длительные—около месяца—’отношения’, и целое море флирта, но никогда не было одного-единственного важного человека. Никогда. И его никогда подобное не беспокоило, потому что он всегда ставил себя первым по важности, он всегда любил себя в первую очередь, но теперь перед ним важный ему человек, один-единственный. И ему все нужно сделать правильно, не отпугнуть от себя навсегда.
Блять.
Как же страшно.
Поэтому Луи принимает решение – не торопиться. Если понадобится, поехать самой длинной дорогой, которая займет все оставшееся у них время.
– Я люблю тебя, – бормочет он, поднимая голову Гарри и целуя его, из-за чего тот издает неразборчивый полустон – самый милый, романтичный и неотразимый звук на свете, и Луи повторяет фразу, наслаждаясь тем, как тело Гарри реагирует на его слова, увеличивает температуру и ускоряет темп сердца.
– Да, – выдыхает Гарри, слегка судорожно кивает, и Луи улыбается, проводит рукой по его волосам, пытается посмотреть ему в глаза, успокаивающе поглаживает его кожу, медленно, давая ему столько времени, сколько ему нужно и—
И Гарри расстегивает штаны Луи, садится сверху, широко раздвигая ноги, сильно кусая губы зубами, глаза скрыты в тени, ночь ореолом накрывает все остальное тело.
И это.
Хм.
Разве не Гарри хотел… не торопиться?
Луи смотрит на него, пытается прочитать лицо, несмотря на тьму в комнате, но видит лишь уверенно сжатые губы Гарри, и чувствует его руку, скользящую под джинсы, другой рукой нетерпеливо дергая за пояс, и, блять, ох, это конечно же не неприятно, но Луи пытается сфокусироваться и понять, что происходит.
Он красивый, он такой красивый, и Луи тянется, чтобы убрать падающие на его лицо волосы, успокоить его нежным поцелуем, но Гарри отстраняется от его ладони, руками тянется, чтобы коснуться Луи через ткань боксеров—то, что Гарри уже привык делать, молчаливо и сосредоточенно.
И все… не так, абсолютно не так. В воздухе ощущается неправильность.
– Спешишь куда-то? – смеется Луи, затаив дыхание, пытается ослабить напряжение, но Гарри не смеется, лишь тянет боксеры все ниже, и нет, все совсем, совсем неправильно.
Луи мгновенно останавливает руки Гарри.
– Гарри? – зовет он, хмуря брови.
Его взгляд встречается с Луи, жгучий и уверенный.
– Я хочу сделать тебе хорошо, – нетерпеливо говорит он, пытаясь высвободиться из хватки Луи, чтобы возобновить то, что не закончил. – Я очень хорош в этом, я могу сделать тебе хорошо, – обещает он, но словно…
Словно он пытается доказать себя Луи.
Как будто все его достоинство и ценность сводится к этому, к сексу, от этой мысли у Луи встает ком в горле, сжимается желудок.
– Нет, нет, Гарри, – говорит он, садится и переплетает свои пальцы с пальцами Гарри. – Важен не я, – мягко настаивает он. – Важны мы.
Гарри впивается зубами в красную нижнюю губу и избегает взгляда Луи, и все равно все кажется тотально неправильным.
– Мы не обязаны ничего делать, – успокаивающе говорит Луи после секундного молчания, проводя большим пальцем по щеке Гарри. И он говорит правду, абсолютную правду, что означает, что он либо сделан из стали, либо дико, чертовски влюблен.
Наверное все же последнее.
Гарри сглатывает, яростно мотает головой, прерываясь на каждом слове и не встречаясь с ним взглядом.
– Нет, нет я хочу—Я правда хочу—быть с тобой, – пытается объяснить Гарри и краснеет, щеки окрашиваются в малиновый. Гарри, который занимался каждым существующим видом секса, в каждой известной миру позиции, на, наверное, каждом гребаном континенте, краснеет. Из-за Луи.
Наступает тишина, Гарри все еще не смотрит на Луи, и все еще горят щеки, прежде чем Луи нежно берет его за подбородок, потирая большим пальцем бледное местечко.
– Я тоже хочу быть с тобой, – говорит он, не отпуская руки от его лица, щекоча дыханием кожу Гарри.
Гарри сглатывает, медленно моргает, их обоих переполняют эмоции.
– Да? – шепотом спрашивает он, голос хриплый. Он лишь мельком смотрит Луи в глаза и снова отворачивается.
– Да, конечно, – благоговейно соглашается Луи, наклоняется и мягко мимолетно целует. – Конечно хочу. Я хочу с тобой всего, что только возможно. – Он целует снова, сильнее, прижимаясь к его губам настойчивее, и отстраняется прежде, чем тот ответит. – Из-за тебя я становлюсь эмоциональным и плаксивым, – еще один уверенный поцелуй, заставляющий Гарри податься вперед, когда он снова отстраняется. – Из-за тебя я хочу научиться готовить, чтобы делать тебе ужин, – еще один длительный поцелуй, перемежающийся с поцелуем в челюсть, который слегка его расслабляет. – Из-за тебя я хочу складывать одежду в стиральную машинку и откладывать деньги, чтобы покупать тебе подарки, и выбирать уродливые цветы, которые я с трудом, но буду выращивать, и из-за тебя мне хочется стать лучше—тем, кто всегда будет рядом, тем, кто будет делиться с тобой абсолютно всем, тем, кто будет отдавать тебе всего себя. – И после этого он вновь отстраняется, смотрит в глаза Гарри, который, наконец-то, смотрит в ответ широко открытыми глазами и расширенными зрачками. – Из-за тебя я хочу всего этого, но, что важнее, я хочу быть с тобой.
Дыхание Гарри – единственное, что заполняет расстояние между ними, и Луи ждет, водит пальцами по лицу Гарри, впитывая теплоту его тела.
И внезапно Гарри толкается, льнет к нему, хватается за Луи непоколебимой хваткой и сталкивается с ним губами—настойчиво, восторженно, несокрушимо.
– Да? – выдыхает Луи негласный вопрос, подразумевающий гораздо большее, сумевший оторваться от гипнотического вкуса его губ, закрыв глаза. Он ощущает тяжесть, ноги и руки тонут в самой гуще желания и вожделения, рот прижимается к щеке Гарри или к кончику его губ, он не понимает. Ему известно лишь то, что он не может поднять голову, обмениваясь с Гарри единым воздухом, он чувствует выступающие бисеринки пота и прижимающийся лоб Гарри к его собственному.
– Да, – выдыхает Гарри в ответ, задерживая дыхание, отнимая весь свет, кивает. Он целует Луи в уголок глаза, тепло, влажно и упоительно. – Я люблю тебя.
– Я люблю тебя. Доверяю тебе.
– Доверяю тебе.
И Луи растворяется, окончательно растворяется на ебаном полу или в Гарри, продолжает целовать его со всей бесстыжей страстью, которую копил все это время, сквозь туман ощущений находит его руки и переплетает их пальцы, одновременно с резкими вздохами Гарри и застревающими в горле сладкими стонами. Их ладони прижимаются друг к другу, согревая и удерживая в сознательном состоянии, Луи выдыхает через нос и прижимается сильнее с каждым глубоким поцелуем, с каждым рывком и скольжением тел, пока не забывает, где кончается он, где начинается Гарри, и даже не хочется вспоминать, не хочется знать вообще, не хочется, чтобы об этом было хоть кому-то известно.
*
Луи просыпается, вздрагивая ото сна, лунный свет льется сквозь открытые окна, освещая шторы, их обнаженную кожу и переплетенные тела.
Он смотрит вниз, смаргивая сон, и видит воплощенную в реальность мечту – его рука крепко держит руку Гарри, прижата к собственному сердцу, на губах сама по себе рисуется легкая улыбка. По телу мгновенно пробегают теплые мурашки, пускают в мозг мимолетные проблески воспоминаний, хотя он бы и так все понял по помеченному чужими губами и приятно ноющему телу. Он рассматривает его, упивается ощущением их переплетенных рук, ощущением реальности, в которой он живет.
Теперь Гарри – часть его.
А он – часть Гарри.
Он настоящее воплощение мира и спокойствия, воплощение того, кого заново перестроили, сердце восстановили и вдохнули внутрь жизнь. Вдохнули внутрь Луи.
У него перехватывает дыхание.
Он и подумать не мог, что такое может случиться, но да; Гарри все же способен на то, чтобы действительно забрать у Луи весь ебаный воздух.
И ему внезапно начинает казаться, что его затопило, окончательно затопило любовью, обожанием, нежностью, желанием и всеми другими чувствами, шепчущими ‘вечность’, ‘всегда’ и ‘дом’; потому что Луи нашел свою вечность, нашел свое всегда и нашел свой дом.
С рукой Гарри, прижимающейся к сердцу Луи, с его мягкой молочной кожей, с ресницами закрытых глаз, почти касающихся щек, кажется, что все сомнения, тревоги и страхи, которые Луи когда-либо питал—или когда-либо испытает—исчезают, оставляя лишь успокаивающее знание того, что все будет хорошо.
Что с ними все будет хорошо.
Что Луи будет до последнего вздоха планеты бороться за этого мальчика, и что Гарри тоже будет за него бороться.
Что он бесконечно сильно любит Гарри, и Гарри любит Луи.
Что Гарри спас Луи.
И Луи спас Гарри.
И с уверенностью, затопляющей жилы и переполняющей разум и все, из чего сотворена его душа, он возвращается обратно ко сну, слушая музыку сердца Гарри, бьющегося у него под пальцами.
~КОНЕЦ~
______________________________
* – Я обожаю подарки.
– Эм, ага. Меня зовут Луи. Вот так. (а потом он говорит фразу, обозначающую “Не хотел бы ты заняться со мной сексом?”, но в очень-очень вежливой форме)
______________________________
о боже. вот и все, уважаемые пассажиры, поезд подошел к конечной станции, просим покинуть вагон, просыпайтесь.
так, а теперь серьезно. поставив точку в последнем предложении, у меня нечаянно вырвалось: “охуеть”. и правда. неужели все? мы через столько прошли, даже не верится. мне кажется, словно я жила второй жизнью—ну или очень долго спала. знаете то чувство, когда просыпаешь после очень приятного детализированного сна, хочется окунуться в него вновь, проспать еще, не терять тех, кто остался там?. не хочу я прощаться с ними. не хочу больше не переводить про смеющегося во весь голос найла, играющего на пианино, про вежливого и не знающего меры лиама, про заботящегося всепонимающего зейна, про хихикающего и сомневающегося гарри, про жертвенного и дико влюбленного луи. мы больше не узнаем о новом фетише гарри? больше не услышим, как луи кричит “ирландец!” очень раздраженным и хриплым ото сна голосом? больше не увидим слегка улыбающегося зейна? не прочувствуем на себя теплые объятия найла, тянущего тебя на вечеринку? не услышим вечную похвалу лиама? блять, неужели и правда все. и никаких больше вечеринок? посиделок у зейна с виски или шампанским? уроков по викторианской эпохе у гарри в комнате? все, не могу, мысли не собираются.
спасибо всем, кто был со мной с самого начала, с середины или конца. вообще всем, кто заходил и читал, иногда оставлял великолепные отзывы, заставляющие меня улыбаться. если бы не вы, кто знает, может я бы и не смогла довести все до конца.
ставлю, в общем, статус “закончен”, но напоминаю. автора просили написать небольшие отрывки и задавали вопросы типа “что будет с ними дальше, какое у них будущее” я сюда добавлю это отдельной главой. все, что найду у нее на тамблере, переведу и обязательно добавлю, так что, если вам интересно, как-то где-то отметьтесь, чтобы не потерять работу в океане других.
========== ответы автора на вопросы. ==========
Ответы Клэр на самые часто задаваемые вопросы.
1. – Луи привлек Гарри сразу же, как только он его увидел или нет? Просто мне всегда казалось, что Гарри ревнует или просто остро реагирует на близкую дружбу Луи и Найла (но мне так нравилось, когда эта некая ревность у него проявлялась)
– Хм.. Видишь ли, мне кажется, что Луи такой человек, который при встрече/знакомстве привлекает ВСЕХ. Но да, предполагаю, Гарри сразу же заметил, как чрезвычайно красив Луи, НО на него это никаким колоссальным образом не повлияло, потому что он с самого рождения был окружен обществом, где физическая привлекательность была своеобразным стандартом, и красота была для него очень… обычным критерием. Он ‘привык’ к красоте. И хоть он и считал, что Луи был чуть ли не самым красивым человеком, которого он когда-либо видел, в конце концов это было просто очередное симпатичное лицо в толпе симпатичных лиц.
Я практически не брала во внимание его физическое влечение к Луи, потому что полюбил он его за то, что Луи представлял из себя внутри, именно то, каким был Луи, а не как он выглядел, так сильно на него повлияло. Именно это вытащило наружу и достало из тени потерянные кусочки Гарри.
И да, хах, он определенно замечал все, что вытворяли Луи с Найлом. ;D
2. – Какое будущее ты представляешь для каждого из парней? Допустим, спустя двадцать лет, что они делают, друзья ли еще?
– Вау, какой хороший вопрос.
Мне кажется, что Найл будет довольно успешным, женится на милой остроумной девушке, умело пользующейся сарказмом и способной перепить его в любой игре, у них будут светлоглазые розовощекие дети. Он займет место в производственной компании отца и будет развлекаться с большими дяденьками, ходить на мероприятия и завяжет своего рода дружбу или просто хорошие отношения со всеми, кто существует в музыкальной индустрии. Но всегда будет возвращаться домой в разумное время, “домой к моей миссис и малюткам” будет говорить он, тепло улыбаться и, попрощавшись, уходить.
Зейн и Лиам будут звездной парой века. Зейн будет связан со знаменитостями (он даже будет работать с Найлом над парой-тройкой проектов), а Лиам будет хорошим предпринимателем. Они, конечно же, усыновят/удочерят прекрасного ребенка. Или прекрасных близнецов (мальчика и девочку), и те вырастут, окруженные максимальным количеством любви, заботы, внимания и бла-бла-бла, потому что Лиам с Зейном самые лучшие родители на планете. (Лиам будет здоров и счастлив, без происшествий). На торжественных мероприятиях они первым делом будут искать Найла и проводить время с ним, ужинать по-семейному с ним и его семьей. Близнецы будут обращаться к нему как к “Дядя Найл”, дети Найла будут обращаться к ним как к “Дяди” (“The Uncles”). И вообще будет домашняя, счастливая, озорная и немного бесшабашная идиллия.
Ну а теперь Луи и Гарри. Le вздох <3 <3 <3
Луи – профессор драмы в том самом учебном заведении, которое он однажды презирал, он требовательный и издевается в легкой шутливой манере над своими пафосными привилегированными учениками, а тех, кому не знаком ни пафос, ни привилегии, сострадает и поощряет за хорошую трудовую этику. Он приходит домой к его милому мужу Гарольду, который стал отменным исполнителем, или фотографом, или, возможно, просто пишет песни для популярных артистов в компании Найла (иногда пишет для сольников Зейна), а может вообще стал всем сразу. У них есть библиотека размером с бальный зал, в которой Гарри очень часто буквально живет, находит в книгах новые цитаты и пишет их на кусочках бумаги, которые каждый день кладет в коробку с ланчем Луи. Порой они просто валяются, читают один из пыльных романов, скорее всего, Теннесси Уильямса или Оскара Уайльда, попивают чай с добавлением рома или сидят за большим кухонным столом, на котором всегда стоят свежие лилии. Гарри делает Луи чай, зная, что он его захочет прежде, чем это понимает даже сам Луи, иногда инстинктивно и не раздумывая запускает пальцы в запутанные волосы Луи, читая “Трамвай «Желание»” через его плечо ранним солнечным утром. Луи широко и беспрестанно улыбается, Гарри ставит дымящуюся кружку чая на стол и вытягивает губы для поцелуя, Луи тянется и задерживается чуть дольше обычного, наслаждаясь вкусом мятной пасты на губах. Зубная щетка Гарри розово-золотая, с его именем, изящно вырезанном на ручке (и Луи вечно его за это подъебывает, хотя тогда, когда Гарри сообщил ему о принятом решении вырезать имя, был довольно зол, потому что это был именно тот день, когда Гарри должен был сам пойти в продуктовый магазин).
Они гуляют по саду в их дворе, Гарри покупает Луи забавную стильную одежду, которую Луи носит только тогда, когда ему нужно его задобрить, они слушают записи на пластинках, смотрят черно-белые фильмы, укутываются в одеяла, сотканные вручную, стукаются бокалами вина оттенка губ Гарри, прижимающихся к шее Луи и вышептывающих те же самые слова, что говорит Валентино своей киногероине, изливая свои чувства в конце фильма. Луи всегда удивляется, как Гарри может так много помнить, как он может запоминать в голове все эти строки, но он никогда не расспрашивает, потому что слишком зачарован тем, что вытворяют руки Гарри, как только начинают идти титры, слишком зачарован его губами, прикасающимися к его телу при слабом освещении комнаты.
У них один ребенок, красивая маленькая девочка с объемными кудряшками, длинными ресницами и большими глазами, Луи настаивает, что у нее смех Гарри, а Гарри настаивает, что у нее улыбка Луи. Гарри одевает ее в изумительную цветочную и шнурованную одежду, покупает парные шляпки для себя и нее, гуляет с ней по мощеным широким улицам и берет на руки, чтобы она могла посмотреть в окна магазинов, прижать маленькие гладкие ручонки в стеклу и прижаться к нему носом, создавая на них маленькие туманные пятна, и хохотать. Гарри ведет ее домой, взяв за руку, улыбка становится шире, когда она, заходя вместе с ним в дом, вырывается и бежит с криком “Папочка!”, а Луи в ответ смеется откуда-то с кухни.
Они оба держат ее на руках, она обвивает их шеи руками, смеется, когда они прижимаются ближе друг к другу и щекочут ее, целуют в щеки и спрашивают, что она хочет на обед.
– Цветочный чай и фасоль с укропом на тосте? – Гарри пытается убедить ее вопросом, но Луи перебивает его громким:
– Мороженое, да? Большую-большую тарелку? И пирожное с печеньем?
А она смеется и смеется, мотает головой, хихикает и говорит: “Нееет!!” на каждое из их предложений.
И после, когда Гарри пытается втянуть Луи в уборку по дому, Луи дает ей одежду для игр (обычные спортивные штаны и маленькая футболка от vans) и шепчет:
– Хей, давай сбежим, пока папа нас не видит.
И она снимает нежное платьице, в которое одел ее Гарри, надевает спортивную одежду, а потом они вместе играют в футбол на траве на заднем дворе, ее смех отдается эхом, она падает и спотыкается, пачкая грязью локти и травой – футболку. В итоге Гарри выходит во двор, притворяется разозленным (“И где твое платье, моя малышка? Или мне теперь называть тебя маленьким предателем?!”), при этом широко улыбаясь, она от этого еще сильнее смеется, играючи прячась за ухмыляющимся Луи, который убирает со лба волосы и показывает своему мужу язык.
– Этот папа побеждает, – дразнится он, челюсть Гарри комично падает, а она выходит из-за Луи, улыбаясь так, что видны ямочки, тянет руки.
– Я люблю обоих моих пап! – утверждает она, и они поднимают ее на руки, тиская и улыбаясь друг другу. Они держат ее, смотрят друг на друга, переплетают руки, и над троицей светит слегка оранжевое солнце, и бутоны цветов склоняются в их сторону – они тоже хотят на них посмотреть.
ОКЕЙ, ПРОСТИТЕ, ПОЛУЧИЛОСЬ БОЛЬШЕ, ЧЕМ Я ОЖИДАЛА, УПС, ПРАВДА, ПРОСТИТЕ, Я ПРОСТО СИЛЬНО ЛЮБЛЮ ЭТИХ МАЛЬЧИШЕК.
3. – У меня вопросик. Помнишь, когда Гарри сказал, что с Луи покончено, и Луи пошел саморазрушаться, посещая вечеринку за вечеринкой, чтобы забыться.. Так вот, когда Гарри его находит, что он чувствует, видя Луи в таком состоянии? Винит ли он себя, понимает ли, почему Луи так сделал?
– О да, он винит себя целиком и полностью. В этой части истории Гарри чувствует у себя внутри полнейший хаос, раздрай и переворот. То время было для него не самым легким. Тогда он буквально был на грани срыва, потому что его слишком переполняли чувства, он слишком боялся того, что чувств так много и что они слишком всеобъемлющие, тогда внутри него разражалась битва: вина vs самосохранение vs необходимость спасти Луи.
Когда Гарри увидел Луи в таком состоянии, он понял, что больше не сможет позволить такому случиться. Уже было слишком поздно, потому что он сильно привязался.
4. – Мне вот что непонятно, что означали слова парня “я заплатил за него” и его реакция в целом, когда Луи выдрал Гарри из рук людей на вечеринке? И еще тогда, когда другой парень сказал, что сейчас “не его очередь”, а потом Луи его ударил? Я чувствую, что упускаю какое-то скрытое значение.
– Ох, я даже кратко объяснить не смогу. Просто.. Гарри так себя видел, он позволял себя использовать, считал, что так правильно. Поэтому люди принимали его позицию, ожидали от него подобного и использовали его. Они относились к нему как к реквизиту или игрушке. Вот.
5. – Клэр, привет. Ты как-то отвечала, что в будущем у Луи с Гарри могут быть временные расставания. Я хочу узнать, будет ли это решение Луи или Гарри? Кто сделает первый шаг для воссоединения?
– Да, я думаю, что пару расставаний будут. В первый раз они расстаются на дня два, пока учатся в университете, но потом, в конце вообще всей учебы, расстаются уже окончательно, все серьезно. И виноват Гарри, но расстается Луи. Спустя год они натыкаются друг на друга в первый раз после окончания учебы (до этого они общались только через звонки, ну как, через звонки – по утрам Луи периодически видит на своем телефоне пропущенные звонки от Гарри, сделанные в середине ночи), и когда они сталкиваются, Луи понимает, что Гарри вернулся в свой старый образ жизни и в, так скажем, старые дни. Они без друг друга страдали, поэтому… дальше вы знаете.
И мне кажется, что эта встреча происходит на вечеринке в честь Нового Года… Они проводят время на вечеринке, робко разговаривая, потом разговаривая по-настоящему, в полночь целуются, сжимая бокалы с шампанским, стоя на балконе под покрывалом ночного неба и звезд, в волосах Гарри лавровый венок и чья-то смазанная помада на губах, и он выглядит очень разочарованным, стоит в темноте и не может отвести от Луи взгляда, поэтому подходит к нему и целует со всеми накопившимися чувствами, вжимает в кожу извинения, Луи обнимает его и больше никогда не отпускает.
Через 2 года они выходят друг за друга замуж, и все, дальше более-менее счастливые деньки.
6. В общем, после того сообщения меня просили написать эту сцену на вечеринке в честь Нового Года, и так как я свободна и смотрю Мерлина, что ж, давайте. Маленькая сцена. И БОЛЬШЕ НЕ ПРОСИТЕ, ибо я не могу написать больше, меня слишком многое переполняет.
– Я не в порядке, – вдруг шепчет Гарри, разбивая тишину, висящую в холодном колючем воздухе, смежающимся с теплыми порывами ветра. Или это его дыхание.
Луи моргает, удивленный буквальным треском тишины, удивленный взглядом, которым Гарри на него смотрит, слишком хрупким для таких глаз, и кожа бледная, тонкая. Кудри дрожат от дуновения ветра, полная луна и городские огни отражаются в глазах. В глазах отражаются звезды.
У тебя в глазах звезды.
Однажды сказал он Луи, обнимая его, когда они лежали на полу у открытого окна, потным телом прижимаясь к потному телу. Теплые слова покрывали шею Луи мурашками.
Он сглатывает, вспоминая, ждет, пока Гарри продолжит говорить, рассматривает его профиль, смотрит на адамово яблоко, смотрит выше – на выражение его лица, отчаянно цепляющееся за равнодушие.
– Мне плохо, Луи, – продолжает Гарри, поворачивается, голос вымучен, перегружен ебаным страданием, и Луи чувствует каждый чертов слог в его пропитанном кровью сердце, потому что знает, понимает его слова слишком хорошо. Ему тоже было плохо.
Но он ждет, слушает, сглатывает, а в горле сухо, за стеклянной дверью приглушенно шумят звуки вечеринки. Небо молча за ними наблюдает.
Он сжимает холодные перила балкона и ждет.
– Без тебя все по-другому, – шепчет Гарри грубым голосом. Стирает в кровь кожу Луи. – Я не могу нормально думать, не могу спать, ничего не чувствую… – пытается объяснить он и отводит взгляд к темной линии неба. Все вокруг ощущается настолько хрупким, что кажется – вот-вот все рассыплется, только дунь.
– Ты ушел, Луи, и после этого я больше не смог нормально дышать, – слова дрожат, перебиваются едким резким дыханием, в голосе столько грусти, что Луи даже отвернуться не может, в глазах начинают появляться слезы, горло сжимается. Дыхание режет кожу, щипает губы. – Я не знаю, что мне делать. Я потерян. Я так… мне так плохо. Ничто больше не кажется нормальным, Луи, блять, я… Я не чувствую себя, не могу защититься, мне все вокруг безразлично. Вообще все. И я не чувствовал и проклятую толику здравомыслия, воздуха, чего угодно… – он поворачивается к Луи, глаза как стеклянные. Слезы напоминают кристаллы. – Пока не увидел тебя. Здесь.
Эти слова такие несущественные и слабые по сравнению со всем остальным, что Гарри сказал и выплеснул наружу, но именно эти пять гребаных слов ломают Луи, крушат любое решение и мысль, которые он хотел высказать.
Он выдыхает, громко, сильно – что даже волосы Гарри треплются, и собственное видение перед глазами размывается, потому что он знает, он знает, каково это.
Гарри смотрит на него, застывший, подверженный мукам, ему стыдно, и он беспомощен, а Луи просто ЗНАЕТ.
