Текст книги "Young and Beautiful (ЛП)"
Автор книги: Velvetoscar
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 45 страниц)
– Я тоже довольно устал, – говорит Лиам, глаза закрываются сами по себе, пиратская повязка болтается на шее, он смотрит на Зейна и сжимает его руку.
Зейн кивает, потирая ладонью свое лицо.
– Да, пойдем, Лиам, – он кивает на прощание Гарри, крутящему свою трость и прогуливающемуся вдоль края тротуара, по дороге, ведущей в сады.
Наступает неловкая тишина, Луи ничего не сказал, не обмолвился ни словом о том, что он готов завершить эту ночь, момент, где нужно решить, что делать, достиг и его. Он стоит, буквально зажатый между двумя желательными альтернативами: ему нужно пойти в кровать, выспаться и восстановить силы, которые высосала эта ночь, но в то же время он бодр, в нем много энергии, и он не хочет смыкать глаз, хочет странствовать по свету на своих двух ногах.
Лиам с любопытством смотрит на него, Зейн поглядывает между ним и Гарри – который уже почти исчез из виду, рассматривая небо.
– Я останусь, вы идите, – вылетают слова изо рта Луи, и он замечает слабую, едва заметную улыбку, играющую на губах Зейна.
– Ладно. Спокойной ночи, Луи, – бормочет Зейн.
– Спокойной, – добавляет Лиам, зевая, Зейн аккуратно тянет его за собой.
Луи машет, слабо улыбаясь, прежде чем ищет взглядом фигуру, почти смешавшуюся со тьмой, неспешно шагающую к саду.
Невероятно глупая идея, невероятно глупая. Очень пьяный Луи идет за не-очень-пьяным Гарри; наверняка, это будет очередным разочарованием, словесной дракой и препятствием к их гладким отношениям (поладит ли Луи когда-нибудь с этим парнем? Можно ли по-настоящему дружить с Гарри Стайлсом?), но Луи сейчас не думает о том, как было бы правильно, он думает о том, что ему нужно поговорить, нужно хоть чем-то занять себя, поэтому он бежит вперед, пока не догоняет Гарри.
Гарри продолжает свой путь, по-видимому направляясь в самую середину сада, где кустами цветут розы, и окружающие их старинные камни обвивает плющ. Он искоса бросает взгляд на Луи.
– Ты что делаешь?
– Иду за тобой, – резво отвечает Луи. – Куда мы идем?
– Разве ты не должен идти в кровать? – тон его голоса на грани раздражения, но Луи больше нравится считать, что это любопытство.
– Не. Я не устал. Ночь молода, Кудряшка, сейчас Хэллоуин, и я – блеск —я уже говорил тебе, что я блеск? —и здесь так красиво, так красиво, я прямо чувствую, что мне нужно остаться. – Когда Луи пьян, он обожает разговаривать. Обожает сильнее, чем обычно. – Теперь ты хорошо со мной занимаешься, мы теперь друзья. И мы сдружились. Помнишь этот день? Когда мы сдружились? – он тихо икает.
Гарри не показывает никаких эмоций, продолжает идти ленивыми шагами, стуча тростью по мощенной тропинке.
– Это было вчера.
– Да! Мы сдружились вчера, Кудряшка, теперь, я считаю, мы друзья.
– Мм, ты так считаешь?
– Да! – улыбается Луи.
Гарри выдыхает пар, клубящийся и испаряющийся в воздухе. Луи пытается сделать то же самое, но у него не получается. И почему же, в чем разница? Он никогда не был особо силен в физике.
Внезапно он вспоминает о ведерке с блестками в руке. И его пьяный разум считает, что это – очень интересная и важная информация.
– Совсем забыл, что у меня есть! – громко восклицает он и кидает блестки в воздух.
Гарри молча на него смотрит.
Затем к Луи приходит замечательная идея – сыпать блестки на дорогу, по которой они идут, потому что все на свете веселое, все на свете – приключение, и какого черта он не должен оставлять дорожку из блеска?
– Смотри, как Гензель и Гретель! – громко говорит он, указывая на дорожку, и он думает, что сказал что-то дико умное, его щеки теплые и горят румянцем, волосы падают на глаза.
Луи много говорил этой ночью, и он уж точно не ожидал, что эти слова заставят Гарри улыбнуться.
– Да, – подтверждает Гарри, останавливаясь и осматривая содеянное. Идет дальше. – Дай мне немного, – просит он, улыбаясь, изо рта вырывается тихий смешок. – Мы сделаем другую дорожку. Но очень сложную. – Он начинает сыпать блестки по кривой, завитушками, создавая фигуры восьмерок, загоняя кусты роз в блестящий круг, Луи смотрит на него с открытым ртом, может все же Гарри пьянее, чем он думал?
А может Гарри просто большой ребенок. Неважно, кто он и насколько пьян, Луи не может оторвать взгляда, не может прекратить улыбаться – кажется, будто улыбка сейчас разорвет его лицо.
Он наблюдает, пока Гарри делает замысловатые узоры, заканчивая последние горстки.
– Ты делаешь их такими сложными, чтобы нас не смогли найти? – смеется Луи, пустое ведро болтается в его длинных пальцах.
Гарри заминает улыбку, используя последние блестки.
– Что-то вроде этого, – он вытирает руки об штаны и вновь возвращается к поэтическому равнодушию. – Если ты захочешь, то можешь позволить себя найти. Но я этого не хочу.
Луи молчит, смотрит на него, понятия не имея, что ответить. Словно огромный важный неотложный вопрос давит на него, требует ответа, но Луи не может решать что-то в таком состоянии, особенно когда он покрыт блеском и искрами.
Они продолжают идти, пока не достигают большого скопления роз. Гарри без предупреждения падает на землю, вытягивает руки и ноги, умирающая трава и опавшие листья щекочут его кожу, прямо над головой нависают распустившиеся бутоны роз.
– Просто полежим в саду, да? – спрашивает Луи и ложится на безопасном от Гарри расстоянии.
– Не разговаривай, – шепчет Гарри, его глаза впиваются в него, стеклянные, тусклые и грустные.
Луи слушается.
Они лежат в тишине, их тихие вздохи смешиваются с ветерком, и на самом деле чертовски холодно, но щеки Луи до сих пор теплые от алкоголя, поэтому он не жалуется, слушает дыхание Гарри, поглядывает украдкой на его неподвижный профиль, окутанный неярким светом и туманом.
Внезапно Луи говорит:
– Я не вижу звезд. Даже луну не вижу, – бормочет он, может, это все розы, закрывающие обзор.
– ‘Тушите факелы. Скройте луну. Скройте звезды.’ – Выдыхает Гарри, Луи закрывает глаза под приятный шепот.
– Мне нравится, – тихо говорит он и чувствует, как опьянение потихоньку начинает пропадать.
Гарри не отвечает. Кошачьи уши все еще на его голове, запутались в непослушных кудрях, его скулы острые, впалые. Он выглядит как Хэллоуин.
– Ты должен возвращаться, – нарушает тишину мягкий тихий голос Гарри.
Но Луи не двигается.
И Гарри не говорит это снова.
Гарри все же прав, он правда должен идти, но он не может, его руки и ноги не могут сдвинуться, адреналин и оживление угасли, за собой оставили лишь истощение.
Веки закрываются, голова удобно расположена на опавших листьях и увядших лепестках, воздух прохладный, гладкий, уютный. Алкоголь тяжелит тело, усыпляет мозг, ему кажется, что он слышит сердцебиение Гарри, грохочущее в такт с сердцебиением Луи.
Он лежит так какое-то время, опущенные веки слегка дрожат, тело готовится ко сну, они лежат так уже минуты, а может и часы. В любом случае, солнце начинает появляться за горизонтом, отражаться в блестках, прилипших к телу и одежде.
Луи тянет в сон, но пьяная вялая улыбка сама по себе появляется на лице.
В воздухе тишина.
Вдалеке щебечет одинокая птица.
Гарри спокойно и тихо дышит.
– We’re up all night till the sun, – тихо поет Луи, слова невнятны, еле пробиваются через щелочку, которую оставляют для них его губы, но он продолжает, глаза закрыты, а пьяная дымка в мыслях уверяет, что это хорошая идея. Потому что текст подходит моменту, они подходят под песню, и да, он, определенно, самый догадливый в мире человек.
Луи продолжает петь.
– We’re up all night to get some, – и слышит слабый баритон, подпевающий ему.
– We’re up all night for good fun. We’re up all night to get lucky.
Голос Гарри. Низкий, хриплый голос Гарри против светлого, звонкого голоса Луи; и такое смешное и в то же время идеальное завершение ночи, Луи закрывает глаза, не спят лишь его губы, пропускающие сквозь себя слова, он улыбается снова, чувствуя, как солнце медленно подбирается к ним, освещая кожу.
***
Он просыпается, как и ожидал – один.
Гарри нигде не видно. Но это, скорее, к лучшему – Луи чувствует себя мерзко, у него сейчас хватает мучительных проблем.
Его одежда сырая, как и кожа, все вокруг покрыто росой, слишком ярко сияет солнце, обжигая сетчатку и поджаривая засуху в его разуме и горле.
Сука, как же плохо.
Почему заснуть на траве казалось ему тогда хорошей идеей?
Он заставляет себя подняться, разминает кости и сильно ударяет себя по щеке, чтобы проснуться, сильно зажмурив глаза, медленно разворачивается и шагает по направлению к своей квартире – оказывается, он не выпускал из рук ведро во время сна – по пути рассматривая остатки сырых блесток, размазанных по стенкам ведра.
Донельзя холодно – он что, умирает? Вполне возможно. Луи засовывает свободную руку глубоко в карман в надежде получить хоть какое-то тепло и—
И что?
Он останавливается, чувствуя, как пальцы касаются небольшого листка бумаги. С любопытством он извлекает из кармана бумажку, разворачивает ее и признает знакомый почерк.
“Я жил среди призраков и считал их живыми людьми.”
Луи смотрит на слова, крошечные и поспешно нацарапанные буквы. Они покоятся в его ладони, лежат тихо и ненавязчиво.
Гарри. Дориан Грей. Цитаты.
Как он мог не почувствовать, что ему что-то положили в карман?
Как мог он все это время не знать, что лежит в его кармане.
Физически Луи чувствует себя просто дерьмово – похмелье, холод, влажность, жажда. Но он смотрит на слова Гарри и, будь проклята эта цитата, она чертовски точная, абсолютная истина, бьет прямо в сердце, заставляя мышцу мученически сжиматься.
Слова попали точно в цель.
Он слышит их ночной разговор, эхом отдающийся в голове.
Они что-нибудь означают? Или ты выбрал случайные цитаты?
Да, я выбирал их намеренно.
Черт.
Луи знает, что не сможет зашить все раны. Знает, что, несмотря ни на что, Гарри останется поврежденным, проблемным, пытающимся справиться с невиданными потоками дерьма, которых он еще не познал.
Но все же.
Он пообещал Зейну, что будет рядом с Гарри.
Блять, да он самому себе дал слово, что присмотрит за Гарри, причем задолго до разговора с Зейном.
И именно такую мелочь – маленькую тихую мелочь, которая всегда отталкивалась подальше, потому что казалась слишком несущественной и несерьезной – Луи не может игнорировать, не тогда, когда он способен не игнорировать; от этих мыслей неприятно скручивает живот.
А может это из-за похмелья, кто знает.
В любом случае, вместо того, чтобы искать свой родной храм, свою великолепную квартиру, Луи отрывает кусочек бумажки с информационного табеля, гуглит “цитаты Дориана Грея” и вчитывается в текст на слишком ярком экране, прокручивая все ниже и ниже, пока не находит идеальную – буквально идеальную.
“За прекрасным всегда скрыта какая-нибудь трагедия.”
И если она не кричит “Гарри”, то больше нечему.
Он хватает ручку с прилавка, записывает предложение самым своим разборчивым почерком, и, не тратя больше ни секунды, срывается в направлении квартиры Гарри, игнорируя нужду сходить в туалет и головную боль, остро отдающуюся при каждом шаге.
Он довольно быстро доходит до нужной двери, учитывая его больную спину, просовывает бумажку под дверь, надеясь, что она не затопчется или не потеряется в небытие.
Миссия выполнена (и кровать кричит его имя), Луи вновь выдвигается к своей квартире, довольный собой и ситуацией.
По крайней мере, он сделал хоть что-то. И это что-то было бескорыстным, искренним порывом. Кто знает, может, Гарри слова ударят так же, как они ударили Луи.
Он тихо заходит в свою квартиру, на цыпочках проходит мимо Найла, лежащего на диване (тот лежит в неудобной позе, пускает слюни, пустые обертки от конфет лежат на его голом торсе) и закрывает себя в теплой тиши своей комнаты, вдруг его другая рука скользит в другой карман и находит еще одну помятую бумажку.
“Ты всегда будешь влюблен в меня. В твоих глазах я – воплощение всех грехов, которые у тебя не хватает смелости совершить.”
Бам.
Слова ударяют Луи в грудь.
Один крошечный клочок бумаги. Двадцать слов. Найденных случайно. Он мог никогда их не найти, мог жить остаток жизни в блаженном неведении. Но бам, он нашел их, бам, прочитал, и бам, слова сбили его с ног. Они безнравственные, извращенные, искаженные, написаны с кривой эгоистичной улыбкой, и все, что Луи видит – это мальчика, предпочитающего интерпретировать теплое отношение к нему как способ привлечения внимания, а не как знак близости, сходства, или хотя бы попыток к этому.
Потому что Гарри выбрал эту цитату специально для Луи.
И… он думает, что Луи так его видит.
И это… мать вашу, несправедливо.
Правда, Гарри?
Правда?
Луи смотрит в потолок, не моргает, не дышит, не двигается, продолжает смотреть, пока не восходит солнце высоко в небо, пока не слышит шарканья Найла, оповещающие о том, что парень проснулся, в ладони лежит скомканный клочок бумаги. Бам.
Луи никогда не было настолько плохо.
Комментарий к Глава 18.
от автора:
Итаак, на главу меня вдохновили две песни. Первая, как бы смешно это ни звучало, Get Lucky by Daft Punk. Слушая ее, я представляла именно вечеринку, поэтому и написала это. То же самое и со второй частью – только здесь меня вдохновила Cosmic Love by Florence & the Machine.
p.s. от переводчика:
Спасибо вам, ребят, большое, за ваши отзывы, они поднимают настроение, если что, пишите мне на аск, отвечу на любые вопросы;)
И огромное, просто громадное спасибо lenok_n за исправление ошибок в главах. С каждой новой обнаруженной тобою нелепой опечаткой я нервно хихикала, понимая, какой, небось, неграмотной я кажусь в твоих глазах. Клянусь, я не такая, во всем виноват недосып.
<3
========== Глава 19. ==========
Возможно, если бы существовал список тех, кто никогда ничего не замечает и наплевательски относится ко всему, пока это не касается лично их, Найл входил бы в десятку. Возможно, он немного эгоистичен и невзыскателен. И, возможно, он безответственный, легкомысленный, грубый и утомительный.
Но черт, советчик из него действительно хороший.
Следующий день после Хэллоуина, несмотря на несколько стремительных пробежек до туалета, чтобы выблевать все внутренности – господи, он больше никогда не будет пить фиолетовый светящийся пунш, нужно арестовать Зейна, чертов ублюдок с воображением – Луи провел в лежачем положении на полу, стоная и ноя, частично из-за того, что он умирал, и частично из-за Гарри, пытающего ему мозг, а ведь он только начал думать, что они формируют хотя бы обложку нормальной дружбы.
– Почему ты так одержим этим парнем? Ты его едва знаешь, – рассуждает Найл, роясь в холодильнике и светя ярко-розовыми боксерами. – Признайся, ты хочешь его трахнуть.
– Ирландец, где потерял свои манеры? – воскликнул Луи и даже потрудился поднять голову, чтобы грозно посмотреть на Найла. – И нет, не хочу. Я вообще не понимаю, если честно, почему вы не беспокоитесь о нем? Все равно что игнорировать торнадо, гуляющее за окном.
– Да ему вроде как лучше стало. – Найл разрывает зубами пакетик чипсов.
– Я тоже так думал. А потом нашел это, – Луи размахивает маленькой бумажкой, на которой нацарапана цитата.
– Че это? – с любопытством спрашивает он, подходит к Луи, распластавшемуся на полу, и берет бумажку из рук. Он читает ее, прищурив глаза, затем смотрит на Луи, замечая жуткие синяки под глазами и немного блеска, оставшегося на щеке. – И я должен что-то понять?
Луи закатывает глаза.
– Это смахивает на позитивную цитату? М? Лично для меня – нет. И я даже не знаю, что конкретно он имел в виду – потому что с ним никогда ничего не знаешь – но, мне кажется, ему нихрена не стало лучше, и он не доверяет мне точно так же, как не доверял с самого начала, с ним творится все такой же пиздец, вдобавок пропал Дес и-
– Дес пропал? – перебивает Найл, поднимая брови.
Черт.
– Эм.
– Тогда это объясняет, почему запись приостановлена. А где он тогда? Закидывается где-нибудь? – он спрашивает с любопытством, но таким тоном, будто выбирает вкус мороженого.
И Луи поражает, что Найл так равнодушно относится к тому, что преследует Луи неделями.
– Эм… Я не знаю, если честно. Гарри об этом особо не разговаривает. По крайней мере со мной, – тихо говорит он, чувствуя необъяснимую тревогу, Найл закидывает чипсы в рот и запрыгивает на диван. – Я не знаю, что делать. У меня кончились идеи. Как мне доказать, что я не с плохими намерениями? Что я не хочу, не знаю, использовать его, посмеяться над ним? Как показать ему, что нет никакого замысла или плана действий не в его пользу?
– Мне кажется, ты слишком сильно пытаешься найти смысл в каких-то двух бумажках.
– Неправда! – вырывается у Луи, горло жутко саднит, но ему плевать, ему нужно выглядеть злобно. – Он сказал, что выбирал их намеренно, Найл, НАМЕРЕННО. И теперь я не знаю, что мне делать, потому что все опять пошло по пизде, а я начал думать, что, НАКОНЕЦ-ТО, хоть какой-то результат!
Найл громко и преувеличенно вздыхает, кладет упаковку чипсов на колени и смотрит на Луи, совершенно не тронутый его речью.
– Луи, посмотри на меня. Прекрати так много об этом думать, хорошо? Ты все строишь и строишь планы, и они никогда не идут так, как планируется. Просто будь собой. Все просто. Чем больше ты пытаешься вести себя как-то определенно, тем больше Гарри подозревает и сомневается. Блять, просто будь собой, Томмо. Ты ведь уже так далеко продвинулся. – И он возвращается к еде и лаптопу.
Окей, да. Может, он прав.
***
После Хэллоуина между Гарри и Луи абсо-блять-лютно ничего не меняется.
По крайней мере, ничего в лучшую сторону.
Луи наивно думал, что, возможно, после их мирного и – осмелится сказать – приятного занятия за день до Хэллоуина их общение пойдет на лад.
И ошибся.
На самом деле, все пошло крахом.
Нет, Гарри не стал злым. Он не был таким же жестоким и высокомерным, как раньше. Ну, не настолько высокомерным. Просто… Гарри, казалось, приковал себя к подземке своего разума, и Луи думал, что причиной вполне может быть слишком стремительное развитие их мирного взаимодействия. Слишком быстро, слишком хорошо. Луи подошел к пугливой белке, и теперь она скрывается в чертовом дупле дерева, время от времени кидая в голову Луи орехи, причиняя боль и загоняя в тупик. И в Луи бы возгорелись внутренняя паника и разочарование, потому что ему кажется, что они с Гарри Стайлсом бегают кругами, если бы в его голове не засел совет Найла.
Поэтому он не терзался виной или мучениями, когда Гарри не отвечал на попытки Луи завести разговор.
Он не терзался, когда Гарри приводил гостей на их занятия.
Не терзался из-за того, что Гарри не улыбается, не смеется, не делает или не говорит ничего, кроме как изредка выражает публичное радушие, воспитанное в нем с детства, или хмуро здоровается и поглядывает на него, читая учебник.
Он не терзает себя, не ноет Найлу, капая на нервы, не строит планы повторной атаки, враждебной критики и агрессивного поведения как защитного механизма. Он просто делает глубокий вздох, заталкивая подальше отчаяние, кричащие в голове вопросы, вину, эмпатию и дискомфорт от невозможности выразить чувства. Как-нибудь в другой день. Или месяц. Или год. Или декаду.
И продолжает жить настоящей жизнью.
И все же в один день, когда они сидят в библиотеке – ждут, потому что через несколько минут им нужно будет идти собираться и делать резервацию столика для ужина – Луи не удерживается и спрашивает Зейна.
Лиам и Найл сидят в углу, смотрят на ноутбуке какие-то видео и приглушенно истерически смеются – один из немногих раз за последнее время, когда Лиам смеется: на него давит вторая половина осеннего семестра, пробуждая в нем трудоголика с удвоенной силой – пока Гарри очаровывает красивого парня, стоя возле стойки регистрации рядом с большими окнами.
И нет, Луи не смотрит на них издалека. Не смотрит как ястреб. Потому что ему не любопытно, он не заинтересован и не раздражен в глубине души.
– Итак, Гарри, – бормочет он Зейну, сидящему справа от него, молчаливо читающему большой пыльный роман со старыми страницами и бесконечными предложениями.
Он поднимает взгляд от книги, глубоко вглядываясь в лицо Луи чарующе карими глазами.
– Гарри? – очень тихо спрашивает он.
– Да. Гарольд, – говорит Луи, закатывая глаза, Зейн улыбается. – Насчет него. Я, эм, не знаю, как он себя чувствует. – Он смотрит на виновника этого разговора, победно улыбающегося, слегка вздергивающего кудрями, обрамляющими лицо, приятно смеющегося и нежно обхватывающего запястье парня. Улыбка не скрывает мрачности, нарисованной на лице.
Луи подавляет в себе желание состроить гримасу отвращения.
– Что ты имеешь в виду? – спрашивает Зейн, теперь заинтересованный, мягко закрывает книгу и вглядывается в Луи.
– Я… Я не знаю, что происходит. Один день все было прекрасно. А на следующий… Не знаю. – Он думает рассказать о цитатах, которые ему дал Гарри, затем останавливает себя. Сознание прыгает по полюсам сокрушения и сетования, жалея, что он рассказал о цитатах даже Найлу. – Я не знаю, что делать, – говорит он, Зейн кивает, поворачивая голову, и смотрит на Гарри.
– Хотел бы я тебе помочь, – мягко отвечает он и пожимает плечами. – Но в этом ты лучше справляешься.
– На самом деле, нет, – издает смешок Луи, в отрицании трясет головой. – Так скажем, это не в моей компетенции. Я нихуя не понимаю, что мне делать. Но, – теперь он говорит серьезно, – у меня есть вопрос.
В животе что-то переворачивается. Потому что он не уверен, хочет ли ответа. Почему ему не плевать? Почему жизнь так поиздевалась над ним?
Зейн поднимает брови, но терпеливо ждет, когда Луи заговорит снова.
– Ты говорил, что самое важное в жизни для Гарри – это семья, да?
Зейн кивает.
– Вот я и подумал. Потому что Гарри стало хуже, я подумал… Дес… – Луи убирает волосы с глаз, поглядывая в сторону Гарри, и понижает голос еще сильнее. – Дес, ну, пропал? Гарри знает, где его отец?
Как только Луи заканчивает говорить, лицо Зейна становится серьезным.
– Я не знаю. Правда, не знаю.
И Луи облегченно вздыхает, радуясь, что не получил ответа, который загрузил бы его еще больше, но неизвестность – тоже не вариант решения.
– Ладно. Но спросить стоило.
Зейн кивает в ответ и продолжает неуступчиво смотреть.
– Луи, – с нежностью в голосе тихо произносит он. – Возможно, могло быть хуже, да?
Луи не знает, что это значит.
Ни черта он не понимает, но язык примерзает к небу, ему нечего сказать, и он кивает, пока Зейн ожидает ответа, пристально смотрит.
– Да, – еще раз кивает он и не понимает, на что соглашается, если это вообще соглашение, выражение лица Зейна становится спокойным и нейтральным, и он отводит взгляд.
У Луи нет никаких мыслей в голове.
И он перестает об этом думать.
***
Луи сдал экзамен.
Он сдал.
(Едва хватило баллов, но сдал же, черт возьми.)
И все благодаря Гарри.
От радости он посылает ему сообщение, состоящее из смайликов, символов и слов: “Я СДАЛ ЭКЗАМЕН ПРЕКЛОНЯЮСЬ ПЕРЕД ВАМИ ВАШЕ ВЫСОЧЕСТВО”.
Сегодня он может позволить себе сарказм и пафос. Он через многое прошел.
Так хорошо пожинать плоды недельных стрессов и занятий с репетитором. Луи чувствует себя действительно умным – словно он хорош во всей этой “университетской” штуке. Словно он не закончит свою жизнь в мусорном баке возле Теско.
Он мысленно делает себе заметку покрыть пол Гарри цветами, или расцеловать его ноги, или влить шампанское в рот по капле, да что угодно, что Гарри пожелает, потому что без него, его неприветливого поведения и всего остального Луи бы завалил экзамен, и безуспешно пытался бы выбраться на нормальные оценки, и получал бы сильный стресс, и дал бы Чарльзу больше причин говорить о том, как бесполезен его сын, даже в таких вещах как учеба. Да, Луи определенно хочет осыпать Гарри похвалами и подарками. Хотя, скорее всего, все равно это будет насмарку, учитывая, что Гарри ему до сих пор не ответил, он также вряд ли заметит и то, что Луи хочет для него сделать. Он так и не узнал, получил ли Гарри его цитату Дориана Грея, которую он просунул через дверь после Хэллоуина…
Но их дружба становится все меньше и меньше похожей на таковую, и изнутри это медленно поедает Луи, оставляя пустоту, но он знает, что в данный момент ничего сделать не может.
Потому что Гарри ведет себя все более и более безумно, а Луи позволено лишь наблюдать.
С тех пор как семестр начал подходить к концу, и экзамены стали более серьезными, взаимодействия парней практически перестали быть безобразно активными и дорогими. Они стали меньше ходить на вечеринки, бесчинство поведения сошло на нет, липкие сладкие ночи заменились на сон и бурение страниц учебников. Если они и проводят время вместе, то либо сидя за столом Зейна, смеясь обо всем и ни о чем, попивая алкоголь, куря сигары, фотографируясь и вяло путешествуя по страницам интернета, либо у Лиама, пуская в расход клетки мозга на видеоигры, дорогие ликеры и отвратительные джейм-сейшны*. Конечно, не самые роскошные и тошнотворно-гламурные вечера, которые у них были, но Луи нравится.
Ему нравится, как сидит вечерами в черных спортивных штанах и брендовой старой футболке Зейн, волосы в беспорядке, большие очки с черной оправой съезжают с его носа, пока он записывает заметки, глотая роман за романом, делает закладки из-под того, что попадется под руку, на особо символичных главах и ярких цитатах.
Ему нравится наблюдать за лицом Лиама, хмурым от волнения и концентрации, пока он работает в электронных таблицах и поверпоинте, закатав рукава безразмерного джемпера до локтей, отвечает на важные телефонные звонки, пичкая звонящего деловой информацией и быстрой речью, и плечи напряжены, и темные тени лежат под глазами.
Ему нравится, как все ощущают давление университета, как нечто единое, и спустились до уровня неопрятной одежды и грязных волос. И как без постоянного напева взбудораженного восторга от вечеринок они все равно прекрасно ладят, заботятся друг о друге, все еще веселятся больше, чем все остальные на планете, и все еще всему другому выбирают совместное времяпровождение. Потому что Луи понял – теперь они лучшие друзья, все вместе, и это прекрасно, комфортно, лучшее, на что Луи мог надеяться в этом чертовом университете.
С другой стороны…
На Найла университет никак не влияет. Рори делает за него домашние задания, на которые ему наплевать, и пока все занимаются учебой, он возится со своими аудио программами и смотрит бессмысленные видео на ютубе. И когда к одиннадцати вечера уже почти все вялые, тусклые и уставшие, он – единственный, кто выходит в город, веселится, в странные часы возвращается в квартиру и пережидает свою интоксикацию травой и алкоголем вместе с одетым в пижаму Луи.
А еще Гарри. Тихий, сокрушенный безумием, одинокий Гарри. Он никогда не пишет курсовые – Луи не понимает, как его еще не выперли – почти никогда не сидит, всегда блуждает по комнате, всегда стоит и смотрит в окно, сжимает телефон до побеления костяшек. Но он всегда с ними, почти не разговаривает – даже с Зейном – и Луи не может вспомнить, когда последний раз у него был новый “фетиш” или “одержимость”, ему не верится, что он говорит это, но в каком-то роде Луи даже скучает по этому. И иногда, когда Луи на середине рассказа очередной великой и ебанутой истории или дразнит сарказмом и шутками кого-либо из парней, он замечает, что Гарри на него смотрит, таким недоверчивым любопытным взглядом, впивается в него глазами, но так аккуратно, что Луи не может даже претензии предъявить – нормальный человек этого бы не заметил. Спокойный Гарри, не отводящий взгляд, нервирует. Но потом он отворачивается, и ничего не меняется.
Их занятия такие тихие.
Гарри не отвлекается от темы урока, его взгляд не смотрит никуда, кроме заметок и слов, длинные пальцы покоятся на корешках книг, пока он выделяет цитаты, не так уж много живого запомнишь с этих уроков. Он неспешно рассказывает определения и объяснения, выдыхая в тишине слишком громко, едва смотрит на Луи, едва приближается, не признает его существования, и как же это, блять, странно, ведь разве не этот парень наблюдал за восходом солнца вместе с Луи и подпевал ему под Daft Punk?
Мир будто перевернулся с ног на голову. Но Луи нужно сосредоточиться, думать о школе, поэтому он только и делает, что шутит, улыбается и фыркает, не в состоянии сломать стену и пробраться в искренние углы его сознания.
И сейчас Луи заходит в квартиру Гарри (единственная вещь, которая поменялась – Гарри держит дверь открытой, предоставляя Луи свободный вход во время занятий, а в хорошие дни он даже делает ему чашку чая, еще горячую к тому времени, когда Луи приходит), свежий и энергичный после успешной сдачи экзамена, единственное, что его беспокоит – это то, что он не взял для Гарри лилии в знак благодарности.
Зал пуст – замечает Луи при входе.
Ох, даже хорошо, что он не купил лилии, потому что кое-что другое покрывает каждый сантиметр пола – бумага. Стопки, кучки, обрывки бумаг. Похоже, нотные листки. От руки изящно написанные, элегантно нацарапанные.
А Гарри нигде не видно.
– Кудряшка? – нерешительно зовет Луи, на всякий случай проверяя телефон (но скорее ему Зевс напишет, чем Гарри), и начинает прогуливаться по квартире, заглядывает в пустые комнаты.
И ничего. Просто привычные фигуры кошек, древние проигрыватели, книги, цветы и-хах.
На небольшом замысловатом деревянном столике у окна стоит фотография Деса, Гарри и худой, чахнущей и милой девушки с большими глазами и красивыми волосами – сестра Гарри, никак иначе. Фотография черно-белая – разумеется, Гарри наверняка специально редактировал ее под стать своей обстановке – вроде с какого-то банкета, или шоу вручения наград, или премьеры, или подобной херни, известной миру. Они все с иголочки одеты и прижаты друг к другу достаточно близко, чтобы можно было считать их семьей.
Довольно недавняя фотография, лицо Гарри еще тронуто детской непосредственностью и щеками, но это его лицо. Луи не может оторвать взгляда от его лица. Потому что он улыбается. Улыбается. По-настоящему улыбается. Широко, солнечно, оголяя все зубы, он выглядит… блять, он сверкает своим теплым взглядом и глубокими ямочками, и в животе Луи что-то переворачивается, потому что он понимает контраст с тем Гарри и Гарри, который сейчас. Пустым, холодным, мирами далекий от этого невинного и искреннего мальчика, от которого веет теплом. И незнание – он такой, потому что тогда ему было лучше, или потому что с ним была его семья? – бьет его по ребрам, и единственная причина, почему он может прекратить смотреть на него – это Дес.
Дес. Суженные глаза, тени, неопрятные волосы и разинутый рот. Одна рука показывает большой палец вверх, другая – в кармане. Он не обнимает своих детей. Нет. Обе руки при себе, едва признает камеру, маниакально ухмыляется, темные глаза, достаточно пустые, чтобы Луи мог увидеть в них историю трагедии в очертаниях.
