Текст книги "Young and Beautiful (ЛП)"
Автор книги: Velvetoscar
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 45 страниц)
Луи рано покинул свою квартиру (не в надежде сблизиться, нет) и как раз поворачивал за угол к зданию, где живет Гарри, готовый взбежать по ступенькам и пройти в красивую квартиру в солнечном саду, когда услышал низкий приглушенный голос Гарри, заставивший его остановиться посередине дороги. Он искал источник звука, мелькая глазами по мимо проходящим, хорошо одетым студентам с сумками armani в руках, они сновали по территории, стуча каблучками, проходя по древним каменным дорогам, он же пытался найти в толпе бабочку или растрепанные темные кудри.
Вскоре он нашел то, что хотел. Его бабочка цвета слоновой кости и золота, бриллианты на часах сверкали под осенним солнцем словно маяки. Он выглядел смешно и мило одновременно, разговаривал с красивой черноволосой девушкой в длинном желтом платье, прижал большой палец к ее смеющемуся подбородку.
Он улыбался ей снизу вверх – той улыбкой, заставляющей Луи содрогнуться, острой и пустой – и прошептал ей на ухо что-то, что заставляло ее смеяться сильнее и смотреть на него обожающе. Ухмылка Гарри становилась все больше с каждым ее смешком, Луи отчетливо помнит, что единственная мысль, пришедшая ему тогда на ум – его улыбка была зловещей.
И, каким-то образом, невероятно холодной; и грустной.
И раздражающей.
После нескольких теплых касаний руки и кокетливых любезностей, улыбок и ямочек, Гарри попрощался с девушкой, хлопнув ее по попе, тем самым заставив ее смеяться.
Именно в этот момент Луи подошел.
Гарри повернулся к нему, остатки бездушной, натянутой в радостную улыбки исчезли, он встретился взглядом с Луи. Ложная приветливость, ранее присутствующая на его лице, изменилась на что-то более… спокойное, заботливое и… трепетное? Это не было улыбкой, нет, но и не было фальшивой эмоцией, что ж, подумал Луи, это можно считать хорошим началом.
– Луи Томлинсон, – поздоровался Гарри, но голос был тусклым, и Луи бы очень не хотел признавать, что голос наполнен разочарованием. Но так оно и было.
Что очень его удивило. Разве Гарри не должен быть радостным от того, что видит Луи, и они договорились быть самыми лучшими друзьями и делиться секретиками? Не должны они обнимать друг друга и зарывать лица, покрытые слезами, в плечах друг друга? Поэтому Луи слегка махнул рукой, что было совершенно ненужным жестом, и неловко улыбнулся, в это же время сужая глаза от усталости. Он мог только представить, как выглядело его лицо.
– Привет, Кудряшка, – ответил он почти автоматически, нервы сделали свое дело – его голос дрогнул, будто идеальная траектория колеса вниз по ровному склону нарушилась маленькой ямкой.
Казалось, будто Гарри оценивает Луи пустым и отрешенным взглядом, Луи буквально чувствовал гудение под его кожей, словно тысячи панических мыслей текли по венам. И Луи мог только предположить, что как-то, где-то, Гарри уже пожалел об их примирении, уже сделал себе пометку больше никогда не заводить друзей, особенно таких как Луи Томлинсон.
Потому что Гарри любил отдаленность. И, возможно, он смог увидеть, что Луи как раз наоборот.
Отрешенность в его глазах и тишина были развеяны, когда Гарри убрал кудри с лица большими жемчужными руками.
– Окей. Я поднимаюсь по лестнице, – сказал он, и Луи не мог понять, чувствует ли тот неловкость или просто имеет странную привычку комментировать каждое свое действие. Но он продолжил, прочищая горло и поправляя пиджак, положив руки на лацканы. – Ты должен быть в пяти шагах позади меня, – добавил он решительно, но словно принудительно. Как будто он пытался возродить их прошлую взаимную неприязнь.
Правда что ли?
Луи закатил глаза.
– А я-то думал мы это уже прошли. Кроме того, мне кажется, ты имел в виду ‘ступеньки’?
– Что?
– Ты имел в виду пять ступенек позади тебя. Потому что ‘шаги’ – это ходячий термин. ‘Ступеньки’ означает расстояние в пять настоящих ступенек. И мы поднимаемся по лестнице. По ступенькам, – солнечно улыбнулся Луи, наклоняя голову в преувеличенной миловидности.
– Можно использовать ‘шаги’, имея в виду лестницу, – огрызнулся он, нахмурив брови с молниеносной скоростью.
– Но звучит же не так лаконично, правда?
Гарри ничего не ответил, изучал его, в глазах читалось легкое замешательство, Луи слышал вращающиеся колесики в его голове, пока он раздумывал над выбором слов.
– Неважно, – в конце концов сказал он, – просто будь позади.
– Да, конечно, Кудряш.
И Луи помчался вперед.
– Эй! – сразу же воскликнул Гарри и рванул вперед за стремительно поднимающимся вверх по лестнице Луи, пытаясь схватить его за оранжевый джемпер, безмятежный образ очаровательного спокойствия тут же развеялся.
– Я ВЫИГРАЛ! – громко объявил Луи, когда добрался до вершины лестницы, вскинув кулак в воздух.
Гарри раздраженно фыркнул, потирая руку, которая ударилась о перила, когда Луи оттолкнул его и побежал.
– Нечестно, – проворчал он, Луи повернулся к нему, широко улыбаясь.
– ‘Ты должен быть позади меня на пять ступенек’, – смеясь, повторил Луи, закатив глаза и тряхнув головой, Гарри неловко смотрел на него, потирая руку. – Слова, вылетевшие из твоего рта.
– ‘Шагов’, а не ‘ступенек’, – пробормотал Гарри в ответ, прежде чем неохотно открыть дверь и впустить Луи.
– Теперь ты будешь учить меня правильно, да? – Луи спросил, как только вошел, плюхаясь в кресло и снимая обувь.
Гарри замер, наблюдая за ним, ключи перестали звенеть и застыли в длинных пальцах.
– Отвратительно. Обувь постоянно должна быть на тебе.
– У меня замерзли ноги, – ответил Луи, будто это все объясняло, и достал свой телефон, переключая внимание на него.
Гарри напряг плечи и подошел к столу, бормоча ругательства.
– Окей, неважно.
Луи улыбнулся, уставившись в экран телефона и пролистывая вниз старые сообщения.
Воцарилась тишина, прерываемая только звуком открываемого Гарри ящика в столе и шуршанием бумаги, Луи отвечал на полученное от Найла сообщение:
– ну как вы там, уже лучшие друзья?
– не торопись
Луи осмотрел комнату, статуэтки кошек, бархатные портьеры до пола, тихо висящие картины Зейна и разрозненные нотные страницы, валяющиеся в углу вместе со скрипкой и старинной лютней, знакомый почерк Гарри покрывал все поля и белые пространства бумаги. Хм, Луи не знал, что Гарри пишет музыку. Но сюрпризом это особо не стало.
Молчание затянулось. Гарри непрестанно рылся в своих ящиках с легким неудовольствием, написанным на его лице. Луи наблюдал за ним – он заметил тени, словно исходящие изнутри него, и пытался угадать их причину. Он хотел спросить, господи, как же хотел, откуда они, но не стал, понимая, что вопросы подобного рода лишь оттолкнут Гарри от него. Вопрос скреб мозг изнутри и щекотал небо, Луи поджимал губы и держал за языком норовившее выскочить: “Ты нашел Деса?”
Он толком-то и не уверен, позволено ли ему такое спрашивать, уместно ли это вообще. Но он не спросил тогда, не станет спрашивать и сейчас.
Тишина затянулась слишком надолго и перетекла в самую неудобную ее фазу; Луи вытянул свои ноги и громко зевнул, надеясь привлечь внимание Гарри.
Тот на него так и не посмотрел.
Луи, раздраженный, встал, подошел и встал возле стола Гарри, постукивая костяшками.
Гарри изучал какую-то бумагу, склонив голову, и резко посмотрел на Луи, когда тот начал стучать.
Гнев. Самое подходящее слово, которым можно было описать его взгляд.
Луи ухмыльнулся.
– Я готов к информативному, неимоверно полезному занятию, Кудряшка Кудряшкович. – Гарри закатил глаза. – Лепи меня! Преврати меня в новую и лучшую версию машины мудрости!
Легко качнув головой, Гарри вернулся к, казалось, бессмысленной перетасовке бумаг.
– Невыполнимые задачи – не мой конек, – пробормотал он, изящные плечи немного сгорбились, прядь упала на глаза.
– Но невыполнимые – самые веселые, – возразил Луи, стуча по древесине стола, нетерпеливость и раздраженность охватили его.
Гарри остановился, посмотрел на него и пожал плечами.
– Посмотрим, что я могу сделать, – проговорил он и указал Луи, куда сесть, чтобы начать занятие.
Так все и началось.
С тех пор так и пошло. Луи игривый, очаровательный, милый (да, все сразу) осматривал квартиру Гарри, выглядывал из его окна, спрашивал все, что приходило на ум, напрашивался на чай (теперь Гарри точно знает, он запомнил, какой чай Луи любит, этот факт Луи принимает очень серьезно), Гарри же спокойно отвечал, говорил свое мнение, оценивал и учил, его речь медленная, голос на вкус как шоколад и на ощупь как шелк, сидел в рабочем кресле, попивал шампанское, поправлял часы, ерошил волосы, проверял телефон и терялся в собственных мыслях.
Но он учит Луи – действительно учит. Его медлительность позволяет Луи подумать над ответом, его равнодушие пробуждает в Луи желание стараться сильнее, и, иногда, когда он цитирует роман, или поэму, или автора, или какбыэтониназывалось, когда трагично красивые слова гармонируют с трагично красивыми огнями в его глазах, эхом отдаются в голове Луи, остаются в нем весь остаток дня, всю ночь, и на следующей лекции выливаются на бумагу, он просто записывает их по памяти, и все получается.
Иногда левый уголок губ Гарри поднимается вверх, когда он говорит о вещах, которые ему не безразличны – например, Оскар Уайльд, о нем он говорит как о религии, с обожанием, благоговением, бесконечно – и, говоря о бесконечности, Луи действительно имеет в виду это – или Викторианская эпоха, Луи думает, что это можно назвать в каком-то роде улыбкой, но Гарри все еще не научился ломать свои стены и по-настоящему нормально улыбаться. Луи восхищается, когда он видит улыбку, потому что ему приятно думать, что с каждым днем она становится сильнее и естественнее, даже если это не так. И все же, Гарри светится, когда говорит о таких вещах, набивая деталями свои предложения, и его тихий, вялый энтузиазм просачивается сквозь внешнее спокойствие, заставляет Луи восторгаться в три раза больше, чем следовало бы, он цепляется за каждое слово Гарри, каждую фразу, каждый взмах ресниц и скольжение пальцев по хрупким страницам книги. Это его страсть, предполагает Луи, поэтому очень удобно, что он готовит его именно по курсу Викторианской эпохи, на который Луи плевать больше всего.
И да, это работает. Луи учится. Он понимает это, потому что больше не засыпает на лекциях или потому, что мысль о домашней работе больше его не травмирует. Репетиторство помогает, и он благодарен, поэтому иногда, покидая лекционный зал, он пишет хвастливые возгласы Гарри.
Да, он заставил его обменяться номерами. И нет, Гарри не отвечает на сообщения. Никогда. То есть, вообще никогда. Даже когда Луи задает вопрос.
Вот это и все остальное – холодность, равнодушие, отсутствие прогресса, кажущееся безразличие Гарри на существование Луи в целом – все эти факты ставили под вопрос сегодняшнее посещение занятия, и неважно, что они были довольно полезными.
Потому что, честно говоря, день выдался дерьмовым. Он проспал первую лекцию, проснулся из-за гребаного пианино и звука сообщения – его сестры жаловались на дорогую мамочку (но Найл заверил, что он регулярно разговаривает с Джо и всегда успокаивает ее, так что… да… пускай он ее успокаивает), и у него сильнейшая головная боль. Не говоря уже о том, что он опрокинул бобы на свои безупречно белые брюки, или то, что он наступил на пустую банку пива, которые Найл любит разбрасывать на полу, или то, что завтра Хеллоуин, и Зейн устраивает вечеринку века, и он очень, очень хочет быть на ней в отдохнувшем состоянии, полным энергии, сил и, в своем роде, хорошем настроении. И в настоящий момент это кажется наименее вероятным.
Плюс ко всему, его телефон разрядился, он голоден, забыл кошелек в квартире и через десять минут должен быть у Гарри, через десять минут он должен сидеть, слушать губительные речи, замечать на себе настороженные взгляды, блять, все к черту.
Пошло все нахуй.
Луи пойдет в свою квартиру.
Он поворачивается и идет в обратном направлении от комнат Гарри.
***
– Ты разве не должен быть у Гарри? – спрашивает Найл, тихо бренча на гитаре на диване. Рори на кухне готовит что-то очень вкусно пахнущее. Черт, это шоколадные бисквиты?
– Голоден. Ненавижу мир. Пошло все нахуй, – быстро отвечает он и набивает свой рот бисквитами, Рори удивленно поднимает брови, но сейчас чьи-то там удивления заботят Луи меньше всего.
– Ты его предупредил?
Луи усмехается, крошки летят изо рта – он набит настолько, что невозможно сомкнуть губы.
– Будто он их читает, – едва разборчиво говорит он, на Рори попадают крошки и он морщится, с отвращением наблюдая за зрелищем.
– Стакан воды? – предлагает он, строя гримасу, Луи закатывает глаза.
– Оу, заткнись. Я ничего не говорю тебе, когда ты вешаешь свои потные носки на наши кресла, – отчитывает Луи и роется в ящиках в поисках нутеллы, Рори расширяет ноздри, но ничего не говорит.
– Тогда… ФИФА? – предлагает Найл.
Луи открывает нутеллу, окунает в нее палец и зачерпывает щедрую порцию. С блаженным звуком он облизывает палец и широко улыбается.
– Еще бы, Найлер. ФИФА значит ФИФА.
И Луи плюхается на диван почти вплотную к Найлу, берет джойстик и позволяет себе расслабиться.
***
– Тебе бы стоило пойти на занятия. Ты же сам говорил, что тебе они помогают, – уговаривает Найл после нескольких проигранных раундов, он жует рагу, которое Рори только что сделал.
Луи выхватывает у него вилку, насаживает на нее кусок картошки и мяса и кладет в рот, Найл рычит, недовольный происходящим.
– Да, стоило бы. Но не думаю, что он вообще заметил, что меня нет.
– Я думал, вы сдружились.
– Ну, типа того. Мне кажется, что он меня больше не ненавидит. Но, блин, он не улыбается, не смеется, много не разговаривает. Он просто… сидит. Судит меня. Своими взглядами. Своими нервирующими взглядами.
– Может ты этого заслуживаешь. Ты ведь иногда жутко назойливый.
– Эй! – вскрикивает Луи, резко приподнимается и кладет одну ногу под себя, теперь он смотрит на Найла свысока. – Я не назойливый! Ты назойливый!
– Я общительный. В этом разница.
– Нет никакой разницы. Кроме того, я привлекательный.
Найл смотрит на него так, будто Луи признался, что ему нравятся девушки. Ну или что-нибудь столь же абсурдное.
– Как это, блять, вообще связано?
– То есть ты согласен! – пропускает вопрос Луи, целует Найла в висок и встает с дивана.
Найл пожимает плечами.
– Я бы тебя трахнул, – говорит он и делает отрыжку.
Луи останавливается.
– Правда?
– Ага. Ты вон какой сексуальный. Почему бы нет?
Рука Луи тянется к сердцу, рот шокировано открывается.
– Ох, Найл Хоран! Это самая милая вещь, которую ты мне говорил!
Найл улыбается, откидываясь на спинку дивана, и кладет себе вилку рагу в рот.
– Для этого и нужны друзья! – выкрикивает он, Луи клюет его в макушку, разворачивается и идет в свою комнату. – Ты к Гарри собираешься?
– Ага, – кричит Луи из своей комнаты. – Все же нужно сходить. Да, я опоздал, ну и ладно. Даже если у него осталось время только для написания конспекта, это все равно помогает мне больше, чем лекции. Ненавижу преподов.
– Ты ненавидишь вообще все. Повеселись, сладкий! Не приходи слишком поздно – нужно отдохнуть ради завтрашнего дня! – нахально кричит Найл.
– Хэллоуин, – понимающе улыбается Луи и вытягивает ладонь, по которой Найл тут же хлопает.
– Хэллоуин, – соглашается он и ярко улыбается.
– Пока, любимый, – пропевает Луи, накидывает кардиган на плечи, хватает сумку и выскакивает за дверь, громко закрывает ее и направляется к Гарри, чувствуя себя по крайней мере человеком.
***
Как только Луи достигает двери Гарри и поднимает кулак, чтобы постучать, дверь распахивается.
– Где ты был? – резко спрашивает Гарри, брови нахмурены, фиолетовая водолазка и черные брюки контрастируют с его бледной нежной кожей.
Луи смотрит, широко открыв глаза, рука все еще висит в воздухе, готовая постучать. Он замечает оскорбление и ярость в глазах Гарри, он выглядит… если бы Луи не знал Гарри, то сказал бы, что он выглядит, словно ему больно, словно его ранили. Луи поворачивает голову и смотрит себе за спину, потому что Гарри так с ним не разговаривает.
Но за спиной никого нет. Гарри говорит с ним.
Что?
– Прости, – практически на автомате говорит Луи, чувствуя вину, наполняющую его и застревающую в костях. Почему он думал, что нужно поесть? Почему он играл в игры? Как он мог так грубо поступить? – У меня был ужасный день, – сразу же продолжает он, пристально смотрит в глаза не Гарри, а ребенка, которого сильно обидели, который готов закатить истерику и не готов выслушивать какие-то оправдания, черт черт черт, он сглатывает вину, подбирающуюся к горлу, и непонятно почему чувствует себя самым ужасным человеком на планете. – Я вернулся в свою квартиру, потому что был очень голоден. Поел. Ты голоден? Я должен был прийти и спросить тебя. Ты хочешь есть? Я могу снова поесть. Прости. Ты голоден?
Луи бормочет как сумасшедший, его слова даже не имеют смысла (Луи Томлинсон никогда не извиняется, но сейчас ему кажется, что это единственное, что Гарри должен от него слышать), слова просто вылетают изо рта, чтобы заполнить тишину, он чувствует себя шокировано и неловко, ведет себя неловко, но этот взгляд до сих пор в глазах Гарри, и он пытается сделать все возможное, чтобы он исчез. Потому что прямо сейчас самое важное в мире – это его взгляд, и Луи не знает почему, но он знает, что это дерьмово, ужасно и нужно прекратить.
– Я не голоден, – тихо ворчит Гарри, но его недовольные черты лица постепенно расслабляются, медленно, нерешительно, но черты сглаживаются. Он складывает руки на груди, сердито смотрит Луи за плечо. – Ты мог предупредить.
– Я—
Луи не знает, что сказать, потому что шок буквально стал кляпом в его рту, он смотрит на Гарри, ошарашенно моргая.
– Я не знал, что ты читаешь мои сообщения, – не подумав, говорит Луи, взгляд Гарри режет его.
– Не говори фигню. У меня же есть телефон.
– Но ты никогда не отвечаешь.
Гарри замолкает, и, фыркнув, вновь отворачивается.
– Плевать. Неважно. Заходи. Сегодня будет короткое занятие.
– Почему? – спрашивает Луи, следуя за ним внутрь и все еще чувствуя себя словно разнесенным на куски.
– Через тридцать пять минут ко мне приходят гости.
Гости. Прекрасно.
Луи закатывает глаза.
– Какая веская причина, ведь встречу нельзя отменить.
– Это будет грубо. В отличие от тебя, я придерживаюсь своих договоренностей, – злостно намекает он.
Ну блять.
– Прости, Кудряшка.
– Хватит меня так называть!
– Но мне нравится, – протестует Луи, шагая в сторону Гарри, все еще дующего губы как ребенок и смотрящего куда угодно, но не на Луи.
– Почему? Глупое прозвище.
– Потому что. Ты кудрявый, – улыбается Луи, вытягивает руку и тянет за темный завиток.
Гарри резко смотрит на него, его плечи напряглись, но он не шагает назад, позволяет себе крошечную ласку и после закатывает глаза, скрещивая руки на груди сильнее, вновь отворачивая лицо. Продолжает молчать.
Луи смотрит на него, пытается заглянуть в глаза, все еще улыбается, и улыбка мягкая, не его обычная самодовольная ухмылка или несносная усмешка.
– Кроме того, я люблю глупые вещи.
Молчание.
– Я знаю, что любишь, – заканчивает Гарри и, наконец, черты его лица окончательно разглаживаются и расслабляются, он смотрит в пол, но Луи замечает очень, очень легкий подъем уголков губ. И в самом техническом смысле слова это можно считать за улыбку. Потому что каждый уголок губ, вздернутый кверху, считается улыбкой, да? Считается.
Луи словно выиграл в лотерею. Спасибо блять господи. Может Гарри все же не ненавидит его. Может ему нравится с ним заниматься.
Может.
– Итак, – говорит Луи, его улыбка отражается на голосе.
Гарри молчит, но ‘улыбка’ все еще присутствует.
– Давай сделаем этот тридцатипятиминутный урок самым лучшим, – объявляет Луи, и Гарри, наконец, поднимает глаза.
– Хорошо.
И они начинают.
Им довольно весело. Гораздо веселее, чем обычно. Может, потому что Гарри под наркотой или еще чем-нибудь. Луи не может и думать о другом варианте; парень обычно сидит в милях от Луи, отвечает на мистические звонки или наблюдает за Луи равнодушным взглядом, который прорезает насквозь, если приблизиться, но сегодня они легко разговаривают, голос Гарри кажется светлее, он выделяет ключевые моменты в пометках Луи и поднимает брови каждый раз, когда видит одну из порочных каракулей в его тетради – у Луи есть странная привычка различными способами рисовать, как бы он мог убить своего учителя подручными средствами, например, ручками, спиралью тетради или ключами.
– Мне кажется, у тебя нездоровая психика, Луи Томлинсон, – голос Гарри как и сам он, словно молоко, глаза всматриваются в одно из самых детальных изображений.
– Да ты бы его слышал. Он даже чтобы вздохнуть не останавливался, ни разу, и он смеялся над всеми собственными шутками. Ты бы тоже хотел задушить его пеналом.
Щека Гарри дергается, это Луи отмечает как ‘Гарри смеется’ (хоть это и далеко от настоящего смеха), и Луи улыбается, с пеналом подражая каракуле на бумаге.
И после Гарри издает звук в горле, звучащий как смешок, Луи хочет прокомментировать его, но Гарри не поднимает взгляда, поэтому он не может вообще сделать вид, что слышал звук. Просто не может. Потому что они поспорят, и последствия будут необратимыми, Гарри либо будет все отрицать, или хуже, он попытается больше не выдавать смеха, Луи смотрит вниз на пенал и молчит, пряча улыбку.
Над ними висит тишина, странная тишина, и всего лишь один взгляд говорит Луи, что Гарри очень некомфортно.
Так нельзя. Это неправильно. Луи не может просто сидеть и ничего не делать. Разумеется, он не знает причины его дискомфорта, но неважно, Луи просто не может позволить этому происходить. Должен быть виден прогресс в их отношениях, а не неловкое молчание.
Гарри скользит по словам конспекта, возится с кольцами на пальцах, Луи продолжает смотреть на пенал.
– Однажды я представлял, как запихиваю профессора в мусорное ведро и выкидываю из окна.
На этом плечи Гарри расслабляются, и он снова выдает этот звук.
Внутри Луи будто наступило Рождество.
Воодушевленный, он продолжает, наблюдает за Гарри и замечает появление знаменитой ямочки из-за того, что он грызет губы, пытаясь сдержать смех.
– Но мы должны закончить этот разговор, пока я не успел рассказать тебе о кошачьей еде.
Гарри внимательно смотрит на него, кусая щеку.
– Кошачья еда?
Луи кивает с очень серьезным выражением лица.
– Да. Кошачья еда. Отложим разговор на потом.
– На черный день? – предлагает Гарри, ухмыляясь.
– Чернейший, – соглашается Луи, и они одновременно смотрят вниз, на бумаги перед ними, Луи пытается скрыть улыбку, и Гарри выглядит так, словно он не ненавидит Луи.
Урок продолжается, легкий, информативный, движения Гарри спокойные, расслабленные, Луи действительно заинтересовался предметом.
И затем тридцать пять минут проходят. У Гарри вибрирует телефон.
Они оба дергаются, удивленные внезапной встряской стола, Гарри смотрит на экран, глазами пробегая по сообщению.
– Они скоро придут, – говорит его голос, и звучит он жутко пусто, но Луи замечает в нем немного сожаления, а может ему просто все кажется.
– Оу, – Луи пытается звучать равнодушно, но он понимает, что его брови непроизвольно поднимаются из-за раздражения, он начинает собирать свои вещи. – Как весело.
Гарри кивает, прокашливается и двигает тонкую стопку бумажек к встающему Луи. Он сглаживает ткань свитера и проходится ладонью по брюкам.
– Увижу тебя завтра. На вечеринке, – говорит Луи, застегивая пенал, он понятия не имеет, что за херовое чувство заседает в животе. И неоднократно поглядывает на Гарри.
Он кивает.
– Выучи все, – добавляет он, поправляя рукава. – Доложи о полученных выводах. Запиши любые имеющиеся вопросы. Ты знаешь, что нужно делать.
Его голос такой деловой, такой серьезный, такой отстраненный, словно не они шутили пару минут назад про кошачью еду.
– Можно мне написать список вопросов, относящихся к уроку, и еще один список вопросов, совершенно к нему не относящихся? Например, вопросы о тебе? – спрашивает Луи, слегка улыбаясь, разглядывает Гарри, складывая остатки вещей в сумку. Он не знает, зачем сказал это, как вообще слова вылетели из его рта, но обыгрывает их улыбкой, чтобы звучать непринужденно, дразняще, а не жутко, он не хочет пугать робкую белку, начинающую выходить из своего дупла.
Гарри моргает, прекращает прихорашиваться и осматривает Луи, брови немного нахмурены.
– Зачем тебе это делать?
И Луи открывает рот, чтобы ответить, но распахивается дверь, впуская в квартиру тела и разрозненные голоса, заполняющие пространство.
– Гарольд! – хором здороваются они; медленно, но стремительно вокруг него постепенно окутываются красивые люди, Гарри продолжает смотреть на Луи, тот улыбается в ответ и поворачивается, направляясь к двери. Ему нужно уйти раньше, прежде чем раздражение возьмет над ним власть. Потому что какой-то богатый парень с каштановыми волосами просто подходит и, не здороваясь, начинает расстегивать ремень Гарри, кто, блять, так делает? И какого хера Гарри позволяет с собой так обращаться?
Луи плетется обратно в квартиру, думая о завтрашнем дне, чувствуя себя пиздец странно. А на его губах даже играет улыбка, и ее причиной стал Гарри Стайлс, подумать только.
Комментарий к Глава 17.
от автора:
Песня Гарри – “Un Bilo Titled” by Peter Doherty. В идеале, конечно, послушайте акустическую, но альбомная версия тоже хороша.
Глава написана под песню “Caring is Creepy” by The Shins
Спасибо за чтение! Кажется, я влюбляюсь в вас и ваши комментарии. <3
========== Глава 18. ==========
Наступил Хэллоуин.
Луи понял это сразу же, как проснулся, потому что перед ним шумел и маячил Найл, размахивающий тыквенным элем.
– Счастливого Хэллоуина, друг!! Выпивка за мой счет!! – кричит Найл, лучезарно улыбаясь и прижимая холодные бутылки к щекам Луи, похоже, это первый раз, когда Луи думает, что лучше бы он проснулся от звука пианино.
– Твою мать, да что же ты за человек, – хрипит он сонным голосом и пытается сориентироваться во времени; итак: утро, суббота, через несколько часов у Зейна намечается вечеринка. Охуенная, костюмированная, алкогольная, очень жаркая и дорогая вечеринка.
И, похоже, только поэтому Найл до сих пор не разбил все бутылки эля себе об голову.
– Ты костюм приготовил? – спрашивает золотой лучик ебаного солнышка, откупоривая бутылку и моментально выпивая половину содержимого. Луи трет глаза и ресницы подушечками больших пальцев и усаживается на кровати.
– Все приготовлено, могу идти хоть сейчас. Сам-то готов? – Луи ожидающе смотрит. – Кем ты вообще будешь? Ты мне ни разу не говорил.
Найл широко улыбается, растягивая влажные губы, и ставит теперь пустую бутылку на стол.
– Это сюрприз, – он вытирает влагу с губ подолом футболки.
– Звучит многообещающе, – усмехается Луи, со звуком потягивается, вскакивает с кровати, надевает штаны и снова тянет руки за голову.
– Честно говоря, я очень жду сегодняшнего вечера. Так давно не был на вечеринках.
Он выходит из спальни и ох.
Черт возьми.
– Мы вырезаем тыквы! – кричит Найл, встает с кровати и прыжками приближается к Луи, в это время входная дверь открывается, и заходит Рори с еще одной огромной тыквой, с трудом удерживая ее, он идет на кухню. Луи бы хотел помочь – он любит Рори – но нет. Неет, слишком рано, чтобы таскать тыквы. Он садится в крутящееся кресло, трет глаза ото сна и кладет ноги на другой ближайший стул.
– Я хреново делаю фонари Джека, – зевает Луи, проводя рукой по запутанным волосам, но он не может отрицать того, что звучит это очень даже весело. По крайней мере, гораздо веселее, чем повседневные вечера с Найлом, когда они просто смотрят телевизор, едят, зависают с другими парнями и слишком много пьют. Что, если честно, уже порядком поднадоело.
– Так мы поучаствуем в подготовке к Хэллоуину. Нужно же поддерживать традицию, ага? – гордо улыбается Найл и слегка бьет кулаком по его плечу.
Луи вяло на него смотрит.
– Дома мы никогда не вырезали тыквы. Поэтому не, у меня это не традиция.
– Никогда? Что?
Он кивает:
– Никогда. Маме не нравился запах, и она ненавидела внутренности тыквы.
Найл широко открывает глаза.
– Океей, я поговорю с Джо. Так ведь нельзя. У тебя же, вроде бы, младшие сестренки есть?
– Пять, – снова зевает Луи, Найл возмущенно фыркает.
– Так дело не пойдет. Это же детство, Луи, детство!
– Да, да.
Рори заносит еще одну огромную тыкву, его колени заметно дрожат.
Утренний свет проникает сквозь большие окна, наполняет их квартиру мягким светом, всё вокруг словно кричит: “осень!”. Сквозь приоткрытые окна просачивается едва уловимый запах горелых листьев, к стенам университета прислонились студенты, одни куда-то спешат, другие – флиртуют, переписываются, увлеченно разговаривают о сегодняшних планах на ночь; вся территория пестрит насыщенными оттенками – преобладает оранжевый – толстых свитеров студентов.
Луи проснулся пять минут назад, а по его телу уже растекается приятное ожидание и чувство праздника – такого он уже годами не чувствовал, наверное.
– То есть завтрак за твой счет? – с невинным видом спрашивает Луи, хлопая ресницами. – В честь Хэллоуина и все такое.
– Я подумывал о сладком завтраке. Потому что, блять, ни на какие ‘сладость или гадость’ я больше не хожу. Несправедливо.
– Мы можем сходить. А что они нам сделают? Вызовут полицию? Начнут крупное расследование?
Он пожимает плечами.
– Мне как-то стремно. Хотя, кто знает, может потом. Посмотрим. Вернемся к делу: сладкий завтрак. Сначала мы пойдем в ближайший Теско, нагрузимся продуктами, а потом в пекарню на Главной Улице. М, как тебе?
Ох, звучит просто охерительно. Луи не особо любит сладкое, но один день в году можно сделать исключением. К тому же, после произошедшего с ним за год, он заслужил.
– Прекрасно, Ирландец. Забирай меня.
– Отлично, – улыбается Найл и кладет руки на бедра, оглядывая квартиру в надежде найти Рори, который почти вышел за дверь, чтобы принести другую тыкву.
– Эй, приятель. Пойдем с нами завтракать.
– Найл, мне еще нужно четырнадцать тыкв принес-
Найл снисходительно машет рукой, направляясь в свою комнату.
– Забудь о них. Ты идешь, я угощаю.
Рори больше кажется раздраженным, а не благодарным; Найл прикрывает дверь в свою спальню, Луи, обняв себя за плечи, крутится на кресле и улыбается.
– Ты можешь есть только то, что со вкусом тыквы, Рори. ПРАВДА, НАЙЛЕР? – кричит он.
– Правда! – слышится в ответ.
– Ага, разумеется, – вздыхает Рори и закатывает глаза, Луи крутится последний раз, резко встает и шагает в свою комнату – нужно найти хотя бы что-нибудь оранжевое, а в его шкафу это не просто – предвкушая ночь и встречи с людьми.
***
После обеда они принялись за тыквенный эль и горячий яблочный сидр с добавлением виски (потому что Найл ругался: “какого хера я должен пить горячий яблочный сок, похожий на мочу, если меня не вставит? Наливай!”), за просмотр страшных ужастиков и безостановочное вырезание тыкв.
