Текст книги "Young and Beautiful (ЛП)"
Автор книги: Velvetoscar
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 45 страниц)
И эти вопросы настолько сильные, нагие и личные, что Луи даже себе иногда боится ответить, но, несмотря на шок, он совсем не против рассказать Гарри. Он смотрит на него, пожимает плечами, играет со спиралью тетради.
– Мы как только встретились, сразу возник конфликт. Я его раздражаю, слишком громкий. И незрелый. – Он замолкает, поправляет волосы. – Но, если честно, думаю, самая главная причина его нелюбви ко мне в том, что я – гей.
Все тело Гарри реагирует, охватывается напряженностью, но изменения со стороны настолько мало ощутимы и незначительны, что Луи сомневается, что кто-то, кроме него, заметил бы это. Да, может быть, Луи и правда нужно найти хобби и перестать быть одержимым Гарри. Может быть.
– Ты не можешь измениться. – Тихо говорит Гарри, не поднимая головы.
– Я знаю. А он этого не понимает.
– Ты пытался с ним поговорить?
Для чего все эти вопросы?
Нога Луи дергается, он постукивает ручкой по поверхности кресла.
– Вроде того. Но он не понимает, уж поверь. Мне на это правда похуй. Плевать на него.
Его склонившаяся кудрявая голова наконец поднимается, перестает смотреть на страницу.
– Он твой отец.
– Он ужасный человек, – с легкостью и уверенностью отвечает Луи.
Гарри снова опускает голову и смотрит на книгу.
И снова повисает тишина.
Луи отбивает ритм пальцами на подлокотнике кресла.
Он замечает, как Гарри сглатывает.
– Ты знаешь, кто мой отец?
Вопрос задан так тихо и быстро, что Луи на мгновение кажется – ему привиделось, послышалось. Но нет, Гарри сказал это, он кусает губы, хмурит брови, смотрит, не моргая, на одну и ту же страницу.
Гарри никогда не говорил о своем отце с Луи. Никогда. И Луи понимает, и Гарри понимает, что Луи понимает, и любое слово кажется сейчас важным, любое мимолетное движение неприятно отдается в животе, Луи подавляет в себе желание подойти к Гарри, вытащить из его руки книгу, схватить его за плечи и посмотреть в глаза, найти в их отражении что-нибудь настоящее.
Вместо этого он сидит в кресле, сжимает карандаш – тот с легкостью может разломаться на две части в любой момент.
– Да, – честно отвечает он.
Гарри кивает.
– Ты наверняка слышал про него многое.
– Да, – тихо выдыхает Луи.
Гарри вгрызается в губу сильнее.
– Я, – он останавливается, зажмуривает глаза. Поднимает голову, но смотрит на стену, глаза широко открыты, стеклянные, с оттенком страха по уголкам. – Я не знаю, ужасный он человек или хороший, – признает он тихо, шепчет в воздух, Луи слышит, насколько испуганно и смущенно сказаны эти слова, ему становится плохо, приходится держать себя, чтобы не подойти к парню и не обнять его, прогоняя демонов.
Блять, он смотрит на разбитого, покалеченного Гарри. На страдающего, вызывающего боль. Физическую боль.
Луи ничего не говорит, кусает себя за внутреннюю сторону щеки, чтобы подавить эмоции.
– Как он? – осмеливается спросить он вместо ‘где он’.
Но как он и представлял, и в одном, и в другом случае ответ Гарри будет одним и тем же:
– Я не знаю.
И Луи не понимает, что это значит – ну не может же он пропасть на столько времени – но ему определенно не нравится чувство, которое вызывают слова, и вес, что лежит на Гарри, чьи широкие кости иногда кажутся до ужаса хрупкими. Он хочет сказать больше, хочет сказать, что Гарри имеет право думать, что его отец ужасный, хочет сказать, что Дэс не заслуживает его преданности, что он – гораздо лучший сын, чем Луи, но телефон Гарри звонит, и он сразу же берет трубку, на лице испуг.
– Алло?
И лицо становится бледным.
– Я еду, – говорит он, засовывает телефон в карман и вылетает из комнаты.
– Чт-Гарри! – кричит Луи, вскакивая с кресла и устремляясь за ним.
Гарри кладет вещи по карманам, ноги скользят в ботинки, щеки бледные, полые, глаза дикие – его будто чем-то накачали; пока он собирается, Луи смотрит, не зная, куда деть руки.
– Кто это был?– спрашивает он, пока Гарри набирает номер.
Он игнорирует Луи, прижимая телефон к уху.
– Дэвид? Забери меня у школы. Сейчас. – Он кладет телефон в карман и проносится мимо Луи.
– Гарри, – снова пытается он, наблюдая, как Гарри второпях засовывает все нотные листки в сумку. Он смотрит на его хаотичные растерянные движения. – Гарри, что случилось? Что ты делаешь?
Гарри продолжает игнорировать его, и Луи даже не уверен, слышит ли он. Сумка упакована, Гарри поднимает ее, очень сильно сжимая, он идет в сторону двери, но Луи встает на его пути и хватает за руку, его ладонь горит, касаясь грубой ткани жакета Гарри.
– Ты можешь просто ответить мне?! Я, блять, не невидимый! – он почти кричит, и Гарри смотрит на него так, как смотрел в первый раз, когда они встретились.
– Мне нужно идти, Луи.
– Я понимаю, я знаю, я понял, окей? И я не прошу детали. Но, еб твою мать, ты порхаешь по комнате как гребаная колибри, и ведешь себя так, будто тебя что-то обожгло, и я не знаю, что происходит, просто хотя бы скажи, ты в порядке? Все хорошо?
Он смотрит в глаза Луи, словно что-то ищет, и Луи замечает в его глазах понимание. Или это вина? Или жалость? Или ему вообще все только кажется?
– Все хорошо, – мягко уверяет он, Луи облегченно вздыхает. – Гораздо лучше, чем хорошо.
Луи поднимает брови.
– Да? Лучше?
Гарри кивает.
– Да, – его голос мягкий.
И тут происходит это. За долю секунды, Луи все еще цепко держится за локоть Гарри, и тот зеркалит касание, мягко проводит по руке Луи, чтобы освободить свою. Касание мимолетное, нежное, и Луи кажется, что это просто случайность или ебаные шутки мозга, но нет, Луи чувствует невидимые следы его пальцев на коже, чувствует взрыв в его грудной клетке, Гарри высвобождается и выскальзывает.
– Я увижу тебя завтра? – машинально спрашивает он, как только Гарри переступает порог.
Гарри оборачивается, на его лице удивительное спокойствие, которого не было месяцами, и маленькая улыбка, играющая на лице.
– Да, – кивает он, смотрит в глаза, поворачивается и уходит.
Комментарий к Глава 20.
песня к главе Sons and Daughters – “Awkward Duet”
========== Глава 21. ==========
Луи не видит Гарри на следующий день.
Он приходит к нему на занятие раньше, чем нужно, от тревоги и напряжения покалывает в пальцах. Об этом моменте он думал весь день, думал во время никак не заканчивающейся лекции, во время бестолковых разговоров преподавателя. Во время каждого движения ручки, рисующей букву на бумаге, во время каждого переворачивания страницы тетради, каждой попытки игнорировать блуждающие по аудитории слухи, окружающие его друзей (например, одна девушка самодовольно объявила своей подруге, что Зейн и Гарри чуть не разбили друг другу лица из-за нее – Луи фыркнул так громко, что профессор даже остановился на середине предложения и уставился на него), весь день его мысли и биение сердца были где-то между квартирой Гарри и вопросами без ответов, норовящими соскользнуть с языка. Он настолько рвался к сегодняшнему занятию с Гарри, что даже отклонил приглашение Найла в ресторан, где подают его любимые вино и стейк. Настолько он хотел встретиться.
Теперь он прибыл к месту назначения и, когда попытался открыть дверь, она оказалось запертой.
И когда Луи постучался, она не открылась.
И когда Луи написал ‘где ты?’, ему не ответили.
И словно почву выбили из-под ног, словно воздух из легких выкачали.
Он вернулся в свою квартиру разочарованный, с чувством страха, поселившемся в его костях с недавнего времени, и колкой, предупреждающей о непонятном, болью в затылке.
Отлично.
***
– Если он опять пропал, то просто пиздец! – яро произносит Луи как только переступает порог квартиры.
Найл, сидя за барабанной установкой, поднимает голову и смотрит в его сторону, бледно-серый свитер закатан до локтей, руки с палочками задраны вверх, готовые с грохотом ударить по дискам.
– А?
– Гарри. Его нет в квартире. Он уехал, да? Снова уехал, а мы просто будем спокойно сидеть, пока он валяется где-нибудь в канаве, возможно мертвый, и никто даже-
– Ты о чем вообще говоришь, блять? – спрашивает Найл, на лице полная растерянность, он опускает руки, кладет палочки в одну руку, все внимание теперь приковано к взволнованному Луи, снимающему жакет с большим рвением и резкостью, чем необходимо.
Сегодня он его затянул слишком сильно. Волнение и все такое.
– Я напишу Зейну! – внезапно говорит Луи никому конкретному, над его головой появляется яркая лампочка. Он идет в соседнюю комнату, скидывая, как обычно, обувь на ходу, и оставляя ее на полу в разных сторонах друг от друга.
– Напишешь ему что? – Найл кричит ему вслед.
– Что Гарри пропал!
‘Где Гарри?’
Он беспощадно нажимает на кнопки.
– Просто забей, – кричит Найл, крутя в руках одну из палочек.
– Слишком поздно! – пропевает Луи. Он перепархивает обратно в гостиную в спортивном костюме и жадно смотрит на телефон.
Сообщение приходит – телефон вибрирует.
‘Без понятия’
– Блять, – выдыхает Луи, закатывает от отчаянного раздражения глаза и кидает телефон на ближайшую поверхность. – Конечно, он не знает. Кто-нибудь здесь вообще хоть что-то знает? – предъявляет он и возвращается обратно в комнату.
Найл следует за ним взглядом.
– С тобой все хорошо?
– Со мной? Прекрасно! Ебать как здорово! Но я не о себе беспокоюсь – о Гарри! Он снова уехал, Найл, снова. И после вчерашнего звонка я даже представить не могу, что это значит. Он сказал, что сегодня мы увидимся, но его нет в квартире и-
– Может, он отошел.
– Что? Нет. Нет! У нас занятие! Он бы не забыл об этом просто так! Что за херню ты говор-
Свист Найла обрывает возмущенную речь Луи.
– Мы ведь о Гарри говорим? Потому что, бля, я тебе гарантирую, он может сделать такое. Почему тебя это вообще еще удивляет? Ты ведь знаешь, какой он.
Луи сдерживает рык.
Да. Он знает, какой Гарри. И, видимо, Найл совершенно наоборот.
– Он не такой, Найл. Он не какой-то эгоистичный злой ублюдок.
– Разве? – спрашивает он, кидает палочки вверх, следует глазами за траекторией полета, ловко ловит.
Луи злостно окидывает комнату взглядом, раздраженно смотрит на парня.
– Не смешно.
– Господи, – бормочет Найл и закатывает глаза. – Да ты и правда влюбился в него.
– Я НЕ ВЛЮБИЛСЯ В НЕГО, – он кричит в ответ и устремляется в ванную, хлопает дверью.
Найл непонимающе смотрит на место, где только что стоял Луи.
– Ладно. Окей. М, чуть не забыл, я получил ‘отлично’ за последний экзамен, – кричит он в направлении ванной комнаты и слезает с табурета.
Сначала ничего не происходит, в квартире воцаряется тишина, но потом через дверь слышится приглушенный голос Луи:
– Ты хотел сказать, Рори получил ‘отлично’?
Найл смеется.
– Неа, я хотел сказать, гугл получил ‘отлично’.
– Я даже спрашивать не хочу.
Он улыбается, и Луи, наконец, выходит из ванной, вытирая лицо и встряхивая влажными волосами.
– А, и мой папа написал мне. Позвал в студию записывать трек Деса.
Луи замирает на месте.
– Чего?
– Новый трек – тот, где я играю на барабанах – он снова записывается. Сегодня утром папа написал мне.
– Значит, Дес… – Луи глотает комок в горле, сжимает мокрое полотенце в руках, мыслями сразу же возвращаясь к двери Гарри, которую никто не открыл. – Дес вернулся? Он теперь в студии, записывает и все такое?
Найл пожимает плечами.
– Да, видимо.
– Гарри с ним?
– Мне-то откуда знать? Меня только известили, я сам еще там не был.
Луи словно не слышит его слова, в голове все кусочки пазла собираются воедино. Ну конечно же. Дес вернулся. Гарри позвонили, он тут же отозвался на вызов и куда-то кинулся, выглядел почти счастливым…
Дес вернулся.
На лице Луи расплывается улыбка.
– Гарри с ним, скорее всего, – он улыбается и смотрит на Найла.
– Скорее всего, ага.
– Значит, ты поедешь в студию?
– Ага.
– Дашь мне знать, если он там?
Найл от негодования запрокидывает голову.
– Бля, Луи…
– Найл, – предупреждает Луи и поднимает ботинок, валяющийся почти посередине комнаты, угрожает кинуть им в Найла.
– Окей, окей, напишу.
– Спасибо, – ухмыляется Луи и отбрасывает ботинок на законное место посередине комнаты, и присоединяется к Найлу, открывающему холодильник. Он ерошит его волосы, в которых запутались солнечные лучики, и шлепает по заднице.
Найл, как обычно, даже не реагирует, давно привыкший к подобным действиям.
– Ты становишься одержимым, – выдыхает он в ответ и качает головой.
– Неправда. По крайней мере, уже нет. Сводишь меня на ужин? Хочу пожаловаться на школу и величайшие проблемы своей жизни.
И они уходят.
***
Гарри не вернулся на следующий день. И на следующий. И на следующий после следующего.
Он и в студии не появлялся, о чем Найл послушно информировал Луи как только тот просыпался; запись проходит великолепно, трек почти закончен. (“Сегодня даже Дес приходил.” “Да? Как все прошло?” Найл пожал плечами. “Нормально. Был тихий какой-то. Погруженный в себя. Но музыкант он охерительный. Песня, которую он написал, потрясающая.” “Оу, правда? Круто. А в студии был Гар-” “Нет, Луи, Гарри не было.”)
И Луи пишет Гарри. Гораздо больше, чем он бы признал, если бы его спросили. Он пишет ему перед каждым их потенциальным занятием. ‘Скоро буду у тебя. И тебе бы, придурок, тоже не помешало бы.’ Ну или что-то подобное. Он пишет ему, пока сидит на лекциях и ломает себе мозг, мысли не могут собраться в кучу – разлетаются в тысячи разных мест (большинство мест ведут к порогу квартиры Гарри, ага, прекрасно просто), и вместо того, чтобы хоть какие-то силы потратить на запоминание лекции, Луи достает телефон и пишет ‘Ты где?’ или что-нибудь типа ‘все норм?’, иногда ‘я завалю курс, это будет только твоей ошибкой. подумай об этом, Кудряшка.’ Ну и ‘Напиши мне что-нибудь, чтобы я хотя бы знал, что ты не сдох. Было бы круто.’
Все безрезультатно.
И отсутствие отклика вызывает тревогу и беспокойство. Но Луи продолжает говорить себе, каждый раз, когда он подходит к двери Гарри и стучит, не получая ответа, чувствуя странное разочарование, крутящееся в животе, и молча уходит обратно, что Гарри, наверное, счастлив, наверное, в безопасности, наверное, с его отцом. И… ну. У Луи даже мыслей нет по этому поводу.
Но ему хочется думать, что Гарри с отцом действительно безопасно и действительно хорошо. Он на этом и останавливается.
Останавливается на этом и, конечно же, перестает смотреть в надежде на телефон, проходить мимо квартиры Гарри каждый день в ожидании движения, света, хоть чего-нибудь, не перекручивает в голове их разговор снова, и снова, и снова. Разумеется, он не делает всего этого и не думает об этом. Семестр подходит к концу, декабрь не за горами – на следующей неделе, если быть точнее – а Гарри Стайлс просто мальчик, который может не считается, а может и считается другом.
Все вот так вот просто.
Да.
Так просто.
***
Они сидят в библиотеке – даже Найл – и прошло уже четыре дня с тех пор как Луи видел Гарри.
– Не волнуйся о нем, – заверил Зейн, смешивая слова с облаком дыма, Луи улыбнулся, кивнул и сменил тему разговора в более светлую и смешную сторону, в то время как винтики его мозга беспрестанно крутились.
И Луи бы в жизни не приклеил к своим чувствам ярлык ‘беспокойство’, еще чего, но он продолжал думать о Гарри, несмотря на бормотания и обещания Зейна.
Поэтому неудивительно, что он думал о нем и сейчас, пока остальные парни сидели в тишине и занимались своими делами: Зейн выделял строки в романе, Лиам судорожно щелкал по макбуку, голубой яркий экран подсвечивал черты лица, окутанные тревогой, Найл выстукивал ровный ритм ручкой об столешницу, притворяясь, что читает свой конспект, потому что пятое кресло за столом – кресло, находящееся в углу, окруженное полками с книгами и толстыми деревянными стенами, на которых остались царапины еще с прошлого века – пустует. Потому что это личное кресло Гарри, им же провозглашенное таковым. Он потребовал его как собственное место, потому что оно “романтичное, одинокое и достаточно уединенное, чтобы оставаться поэтичным.” В тот раз Луи подавился смешком, даже кинул в парня кусочком ластика, что заставило того нахмуриться и кинуть в ответ скомканный лист бумаги, сейчас же Луи даже понимает его слова, наблюдает за силуэтом кресла в тенистом одиночестве, забытом и заброшенном в уголке. Он чуть не поддался искушению и не сел в него, чтобы хоть как-то развеять гложущую тоску, которое оно вызывает.
Луи теряется в своих мыслях, смотрит на пустующее кресло, когда мимо них проходит худой, богато одетый джентльмен, останавливающийся сразу же, как видит Лиама.
– Лиам Пейн! -здоровается он, и Лиам поднимает глаза, наполненные высасывающим из них жизнь стрессом. Мужчина улыбается, его отглаженные брюки и накрахмаленный жакет контрастируют с одинаковой, из грубого хлопка и полиэстера, формой парней. – Мальчик Уильяма Пейна, я прав?
Лицо Лиама тут же расплывается в напрактикованной улыбке, вялые движения превращаются в совершенные, идеально отточенные.
– Правильно, сэр, – улыбается он, встает, с удовольствием трясет руку мужчины.
– Твой отец рассказывал нам, как хорошо вы заканчиваете этот семестр.
Лиам натянуто смеется, скромно пожимая плечами.
– Ну, я надеюсь на это. Мне нравится придерживаться отметок, достойных моих способностей.
Мужчина одобрительно улыбается, оценивая Лиама своим старым высокомерным взглядом. Луи хочется прыснуть ему в лицо водой из бутылки.
– Твой отец говорит, что ты достиг отличных результатов по ведению студенческой газеты. Мы гордимся нашей газетой – она должна поддерживать свою репутацию. Ты ведь это понимаешь?
– Да, сэр.
Луи закатывает глаза.
– Он сказал, что, скорее всего, ты займешь его место раньше, чем мы предполагали. – Это, наверное, должно быть комплиментом, но Лиам выглядит напуганным. – Мы с нетерпением ждем результаты твоей работы к концу года, Лиам. Ты никогда не разочаровываешь.
Лиам смеется снова, едва скрывая истерию, мужчина улыбается в ответ, совершенно этого не замечая.
– И, надеюсь, никогда не разочарую! – вежливо улыбается Лиам до морщинок вокруг глаз.
Мужчина кивает в последний раз и похлопывает Лиама по спине.
– Я пойду. Передайте своему отцу от меня привет.
– Разумеется, сэр. Хорошего вам дня, сэр.
Как только мужчина уходит, Лиам падает в кресло, в широко открытых глазах паника.
– Мой отец говорил обо мне? – шепчет он. – Что он говорил?! Как я должен работать под таким давлением? Почему он так со мной поступает?!
Луи не видел такого Лиама еще никогда. И, честно говоря, ему кажется это забавным. Он ухмыляется и подавляет смешки, наблюдая, как лицо Лиама бледнеет с каждым бешено брошенным словом.
– Потому что он гордится тобой, – мурлычет Зейн в ответ, отвлекаясь от книги.
Лиам обхватывает голову руками.
– Да. Ну а я его ненавижу.
– Нет, неправда. У тебя всего лишь стресс,– успокаивает Зейн и сразу же подходит к нему сзади, принимаясь за массирование плеч.
Луи, поднявший ноги на стол, одетый в спортивные штаны и жующий карандаш, бросает взгляд на пару.
– Если услышу хоть один сладкий шепоток между вами двумя, то не колеблясь ударю обоих по яйцам.
Найл хохочет, Зейн смеется, и Лиам смотрит на него с ужасом.
– Просто сказал, – бормочет тихо Луи, не в силах удержать ухмылку, и Найл смеется громче, звук наполняет тихие, простирающиеся в бесконечность сводчатые потолки, отражается от пыльных полок, старого ковра, древних книг, мраморных статуй и пустого одинокого стула за их столом.
О котором Луи продолжает не думать. Зейн кладет в знак успокоения и поддержки руки Лиаму на спину.
Второй раз тишина нарушается лишь спустя час.
– Все, заебался. Я хочу в город, – говорит Найл, швыряя тетради на стол и резко вздыхая, пошатывая немой воздух в библиотеке.
Три пары глаз одновременно смотрят на него.
– Будний день! – объясняет Лиам, обиженный от одной только мысли о предложении Найла.
Найл пожимает плечами.
– И? Мы раньше каждый день недели ходили куда-нибудь.
– Ох, вот это времена были, – с наигранным блаженством присоединяется к разговору Луи, осматривая стопки книг и разбросанные бумаги. – Я бы хотел сходить…
– Ты бы хотел сходить куда? – кричал бы Лиам, если бы не был в библиотеке. Луи поднимает брови. – Что с вами двоими?? Как вы можете думать о прогулках по городу, когда у нас экзамены, и бумаги, и статьи, и сроки, и конспекты, и чертежи, и встречи, и… – С каждым словом его голос становился на октаву выше, пока Зейн не обнял его за напряженные плечи, бормоча успокаивающие слова на ухо, и прервал словесный список из всего, что висело у них над головами и нещадно напоминало о предстоящем.
– Все хорошо, Ли. Все будет в порядке. Ты будешь в порядке. Шшш, – шепчет он мягким тоном, нежно потирая пальцами слегка дрожащие руки Лиама.
Луи смеется, Найл удивленно смотрит на спектакль.
– Окей. Так что, идешь, Томмо? – спрашивает Найл, поворачиваясь лицом к Луи.
Он вздыхает.
– Не, приятель. В идеальном мире я бы с удовольствием, но раз уж все так…
– Ладно, – заключает он, вскакивает с кресла с ручкой во рту и тетрадью подмышкой. – Как хочешь. Хорошего времяпрепровождения, парни. Пока, сладкий, – добавляет он, целуя Луи в щеку и направляясь к двери.
Луи смотрит ему вслед, не зная, любить или убить засранца.
– Клянусь, Ирландец. Если ты закончишь семестр с лучшими оценками, чем мои, я твою кожу сдеру живыми руками.
Найл останавливается и поворачивается, поднятые вверх брови почти не видны из-за скрывающих их волос.
– Немного жестко, не кажется?
Луи осматривает себя – носки, которые он носит вот уже какой день, потрепанные штаны с огорчающим оранжевым пятном от спагетти, которые он ел прошлой ночью, еще следует упомянуть о заросшем щетиной лице или спутанных скоплениях засаленных волос, если их можно вообще так назвать. А все потому, что он тратит на учебу больше времени, чем на ванну и сон вместе взятые. И потом смотрит на Найла. Солнечного, золотистого, чистого и спокойного Найла.
– Не кажется.
И Найл смеется, откидывая голову назад, обнажая чистые и белые зубы, и после, больше ничего не сказав, выходит за дверь и идет в лишь ему известном направлении.
– Ты еще говоришь что-то про меня с Лиамом, – дразнит Зейн, ухмыляясь.
– Да. Потому что мы с Найлом не трахаемся, как делаете это вы, – с фальшивой надменностью говорит он, что только заставляет Зейна улыбнуться еще больше, а Лиама открыть глаза сильнее.
И он возвращается обратно к книге, твердо игнорируя переглядывания Зейна с Лиамом и пустое кресло в углу.
***
Прошел еще один день занятий – и успешно сдан еще один экзамен (господи, он правда справился? он не спит?) – Луи направляется к Гарри, заранее готовит себя к тишине, которая встретит его у двери, на улице покрапывает ледяной дождь, на голову надета тонкая шапка, едва закрывающая покрасневшие кончики ушей. Он достает телефон и думает, что написать – действие, уже вошедшее в привычку. Набирает: ‘По-любому меня снова встретит закрытая дверь. Знаешь че? Просто ответь мне, чтобы я перестал смсить тебе, а то как чокнутый выгляжу.’
Ноги сами проходят сад, поднимаются по лестнице, Луи без всяких надежд поворачивает блеклую металлическую ручку и толкает тяжелую деревянную дверь и – и она открыта.
Он чуть ли не падает внутрь.
Прежде чем он успевает среагировать – его сумка, висящая на плече, тянет вниз резко и быстро – он слышит шорохи и замечает движения вне его линии видимости.
– Луи Томлинсон, – встречает его голос, и вместо чувства огорчения, появляющегося в животе Луи каждый раз, когда он уходит с пустыми руками, его словно что-то парализует и блокирует воздух.
Потому что он не ожидал увидеть Гарри, настоящего Гарри, стоящего на настоящих ногах на настоящем полу. Также он не ожидал увидеть его… держащего чашу с клубникой? И в красном костюме и галстуке-бабочке, ярко улыбающегося и предлагающего ягоды в позолоченной чаше.
Если честно, он ожидал Гарри, если вообще увидит его, погруженного в пучину отчаяния, если учитывать, что с возвращением Деса пришли и, похоже, непредвиденные осложнения. Что бы он ни ожидал, его встретил абсолютный контраст.
– Клубничку? – предложил Гарри, словно он в рекламе, и сейчас режиссер прокричит: “снято!” – Это мой новый фетиш.
Луи молча закрывает дверь, его шапка почти спала с головы, толстовка задрана, сумка валяется на полу.
– Гарри, – шокировано говорит он, смотрит на совершенно неожиданную картину перед ним. – Ты вернулся.
Гарри в ответ улыбается, в той самой своей идеальной очаровательной форме, только теперь без лицемерия. Луи тоже улыбается.
И он чувствует счастье, растекающееся по телу, хоть и не понимает, что происходит, вид его со стороны, наверное, недоумевающий и растерянный.
– Хм, кто-то в хорошем настроении, – он жадно смотрит, по-прежнему переваривая детали ситуации.
Гарри? Красный Костюм? Клубника? Осенью? Гарри? Вернулся? Счастливый?
– Они изумительны, – отвечает Гарри на вопрос, который не задавали, вытаскивает клубнику из чаши, подносит к губам, оттенком идеально совпадающими с цветом ягоды. С самодовольной ухмылкой, вызывающей так много вопросов, он вонзается в плод, позволяя соку ягоды потанцевать на мягких подушках губ, прежде чем полностью захватить клубнику, сомкнув их, после деликатно поднося пальцы ко рту, отрывая стебелек и кладя на стенку чаши.
Луи долго на него смотрит, затем оправляется и соединяет вместе ступни с характерным шорохом.
Он не хочет нарушать атмосферу хорошего настроения. Правда. Не хочет.
Тело покалывает от любопытства и беспокойства, в голове крутится тот таинственный телефонный звонок, вытащивший Гарри из дома по первому зову, он заставляет себя слегка улыбаться, осматривая лицо Гарри – спокойнее, расслабленнее, счастливее, чем тот последний раз, когда Луи его видел. Самое настоящее “искреннее” счастье, на которое Гарри способен, и это прекрасно, но и пугающе одновременно. Потому что, как он успел заметить, жизнь Гарри состоит из противоречий, резко сменяющихся событий, неустойчивости, ошибок. Счастье – это хорошо, несомненно, но что с ним будет, когда он столкнется с трудностями?
Сейчас он счастлив, а если что-то случится? Может, следующая проблема его разрушит? Выжмет досуха, похоронит заживо, столкнет с пути и превратит в огненную катастрофу?
Луи не знает.
Он смотрит на Гарри и спрашивает:
– Где ты был? Что случилось? – самым беспечным тоном пытается создать видимость чистого любопытства. Не удалось – слова ломаются на концах.
Гарри сглатывает, в глазах отражение слов, его реакция, его ужас. Он смотрит на чашу в руках, губы сжимаются в невыразительную линию. Он не двигается и не отвечает.
Луи вздыхает, стягивает шапку и трет глаза костяшками пальцев. Ему нужно прекратить быть таким настойчивым – парень просто не может выдержать.
– Окей, слушай, – говорит он и близко подходит к Гарри, жестикулируя руками, он замечает, что парень делает едва заметный шаг назад. – Я знаю, что у меня нет никакого права знать, знаю, что все это – не мое дело, и что я не должен давить на тебя вопросами, на которые ты не хочешь отвечать. И я хочу извиниться за это. Я надоедливый, знаю, пиздец надоедливый, и мне бы хотелось сказать, что я перестану спрашивать тебя, но я не перестану. Прости меня за сейчас и за все последующие разы. Но скажи, хотя бы… сделай так, чтобы я поверил твоим словам, скажи, что все хорошо. Чтобы, знаешь, мне не нужно было беспокоиться о том, что ты иногда просто выпадаешь из реальности или игнорируешь. Потому что я… – Речь обрывается, Луи подбирает слова. Плечи Гарри напряжены, брови нахмурены, и он молчаливо ждет. – … Мне ужасно нужен репетитор. И осталось слишком мало времени, чтобы искать другого. И хотя бы поэтому, как репетитор своему ученику, можешь сказать мне, все ли хорошо? – Луи заканчивает, подытоживая улыбкой, встречается взглядом с Гарри, сразу же чувствуя, что вес, с которым давил разговор поначалу, уменьшился, незначительно, но стало легче.
Гарри издает непонятный звук, выдыхая (фырканье? сдавленный смешок? что это?), и поднимает взгляд к стене. На лице оттенок улыбки, но он по-прежнему ничего не говорит, переносит весь вес и напряженность на того, кому все еще некомфортно.
И Луи пытается снова.
– Что если мы поговорим специальным кодом, м?
Гарри поворачивает голову, смотрит на него взглядом, полным удивления.
– Если все… так себе, дай мне одну клубнику. Но если все круто, дай мне две. – Он делает паузу. – С зелеными стебельками. – Улыбается. – Я даже съем их.
Из Гарри вырывается смешок; все лампочки в комнате лопаются, жизненно важные органы Луи скручиваются, выжимая все соки, он мысленно документирует день, когда смог заставить Гарри посмеяться.
– Они обе должны быть со стебельками? – уточняет он, все еще удивленный.
– Да, конечно, – кивает Луи, чувствует, как его щеки дергаются, пока Гарри внимательно рассматривает ягоды.
Он роется в чаше, пальцы нежно проходятся по ягодам, аккуратно рассматривают каждую, вскоре он выбирает две и кладет их в полузакрытый кулак. Вытягивает руку, смотря вниз, и предлагает Луи.
Луи незаметно облегченно выдыхает через нос и сморщивает нос, как только видит их – с одной все нормально, красная, со стебельком, но другая… напоминает изюм. Будто ее уже прожевали.
– Эм, – он смотрит на пурпурный комочек, лежащий в ладони Гарри, тыкает в него указательным пальцем. – Потрудись объяснить, почему ты выбрал эту? Хочешь, чтобы у меня было пищевое отравление?
Улыбка Гарри (да, он до сих пор улыбается – возвращение отца сделало с парнем чудеса) дергается в уголках.
– Мне он нравится, – медленно говорит он в протесте. – Я его специально выбрал.
Луи поднимает взгляд.
– Его?
– Алоизиус.
– Алоизиус, – невозмутимо повторяет Луи. – Ты назвал сморщенную клубнику Алоизиус.
Гарри гордо сияет, встречается с Луи взглядом.
– Да, – кивает он, слабую улыбку освещают ярко-блестящие глаза.
– Ладно. Я просто спрашивал, – говорит Луи и вытягивает ладонь.
Без лишних слов Гарри сваливает свои сокровища к нему в ладонь и вытирает собственную об штаны, он, кажется, светится от счастья.
Луи улыбается и смотрит на руку. Он еще никогда не был так рад каким-то красным ягодам.
– Я рад, знаешь, – после паузы говорит он.
Гарри поднимает взгляд снова.
Луи смотрит в ответ.
– Что все хорошо, – объясняет он, кивая на свою ладонь.
Понимание расцветает на его лице, он кивает.
– Я тоже, – тихо говорит он, на его лице еще осталась тень улыбки, заставляющая рот Луи расплываться шире.
Луи держит в руках клубнику, смотрит на Гарри. Его настроение взлетело вверх, окружили одновременно чуждые и знакомые чувства, и все, что он может – это смотреть на мальчишку перед ним, блистающего в матово-красном, напоминающего человека, такого настоящего, разбивающего фасады и преграды между ними, ему хочется протянуть руку и коснуться его, просто убедиться, что он реальный, что это все реальность, а не сумасшедшие таланты его фантазии.
