Текст книги "Young and Beautiful (ЛП)"
Автор книги: Velvetoscar
сообщить о нарушении
Текущая страница: 33 (всего у книги 45 страниц)
– Он мой лучший друг, блять, – кричит Найл, вскидывая руки от отчаяния. – Пиздец, так сложно понять? Мне на него действительно не похуй. В отличие от тебя, эгоистичный мудила. Это из-за тебя он ходит весь измотанный и несчастный, а не из-за меня. Ты-
И Гарри двигается вперед, готовый ударить.
– СТОЙТЕ! – орет Луи в панике, стремительно бросается к ним, хватает Гарри за руку.
Зрачки Найла расширены от несущегося по венам адреналина, он готов драться, разъебать все вокруг, но один лишь взгляд Луи припирает его к стенке и слегка успокаивает.
Руку Гарри он не отпускает.
– Вы что устроили?! – гремит он.
Гарри на него не смотрит.
– Отпусти меня.
– Гарри-
– Блять, я ухожу – отпусти меня! – кричит он и теперь действительно плачет, настоящими слезами и с настоящими всхлипами, вырывает руку из хватки Луи и устремляется в тьму. Ебаный анафемский портрет хаотичного увядающего эксцесса.
Луи кидается за ним – все его тело рвется на части, клетка за клеткой – но Найл успевает его схватить.
– Пускай идет. С ним что-то творится. Что-то припизднутное.
– Мне похуй, Найл. Дай мне поговорить с ним.
Один холодный устрашающий взгляд от Найла заставляет его замолчать.
– Луи. Приятель, – говорит он тихим голосом. – Потом разберетесь. Когда он будет трезвым. Сейчас он обдолбан – неизвестно какой хуйней – и не в своем уме. Ты видел его зрачки? Они, блять, на весь глаз расплылись, он наверное даже не понимает, что реально, а что – нет. Он может быть опасен-
– Гарри не опасен, – резко вставляет Луи.
– Он может быть опасен, – терпеливо продолжает Найл. – Как и любой другой человек, который так же нахуярится наркотой. И все, что вы скажете друг другу, может подождать до утра. Понял?
Уходит ровно сорок семь секунд, прежде чем Луи нехотя соглашается.
– Окей. Но первое, что я сделаю завтра утром – пойду к нему.
– Первым делом, – подтверждает Найл, отпуская Луи. – Только не сейчас.
Луи кивает, позволяет завести себя внутрь, чувствуя, как сердце окутывает черный вязкий туман.
***
Вставать под гром клавиш пианино уже стало привычкой. Теперь Луи даже благодарен, что у него такой надежный будильник.
– Я к Гарри. Пойду поговорю с ним, – приветствует он Найла, выходя из комнаты уже одетый, с синяками под глазами и напряжением в теле. И очень удобных носках.
– Он тебя опередил , – отвечает Найл, наигрывая Шопена. Его спортивные штаны закатаны до колен, с плеч свисает огромная футболка джерси. На пианино стоит бокал бренди, наполовину скуренная сигара и шоколадные батончики.
– Что? – спрашивает Луи, приостанавливая поиск второго ботинка. – В смысле?
Он указывает на кухонный стол.
– Вон там.
В конец запутавшийся, Луи идет на кухню и находит аккуратно написанную записку, сложенную вдвое и брошенную на поверхность стола.
Луи Томлинсон, написано там.
Он раскрывает бумажку.
Встретимся в саду за обедом.
Искренне,
Гарри Стайлс.
Улыбка озаряет лицо Луи.
– О-окей, – улыбается он, поднимая взгляд на Найла.
Найл ухмыляется.
– А еще он приходил, чтобы извиниться.
– Да? – его сердца словно коснулись дефибриллятором.
Найл кивает.
– Я его простил – он хороший парень. Просто… немного со своими особенными тараканами, – он смотрит на Луи, пальцы танцуют по клавишам. – Как много ты слышал? Прошлой ночью?
Бля.
Засовывая ноги в ботинки, Луи пожимает плечами.
– Немного.
– Ты знаешь, о чем был разговор?
И нет. Луи не знает. Он знает, что вроде как каким-то образом с этим связан… Но на этом все.
– Даже не догадываюсь.
Найл кивает и больше ничего не говорит.
И при нормальных обстоятельствах такие вопросы от Найла не остались бы без внимания, Луи бы обязательно достал бы его и выпытал информацию, но сейчас ему нужно встретиться с Гарри, и все, что он хочет – это увидеть его, поэтому он пропускает допрос Ирландца мимо ушей (но потом он обязательно к этому вернется), надевает жакет и целует Найла в висок.
– Скоро увидимся, пупсик, – пропевает он и идет к двери.
– Повеселись со своим муженьком, – улыбается Найл.
Луи захлопывает дверь, не желая отвечать. В желудке и так все кувыркается.
***
Он видит Гарри, стоящего у инкрустированного льдом фонтана, возле ворот, увитых мертвым плющом и сплетенными замерзшими ветками. На нем его длинный черный жакет, лиловый свитер и светло-серые брюки, не оставляющие места воображению – все и так сильно облегает – длинные ноги облачены в элегантные ботинки. К свитеру прицеплен крошечный цветок – который должен выглядеть слащаво и банально, но каким-то образом лишь придает больше поэтичности, модный ублюдок – и на кудрявой макушке сероватая шляпка, обвитая лиловой шелковой лентой.
Нет, правда, он должен смотреться нелепо. Но Луи хочется нарисовать его, перенести его изображение на холст. Красками и стилями, которые еще даже не изобрели.
Гарри наблюдает за его походкой, лицо ровное и гладкое, зеленые глаза превращают зиму в лето.
– Луи, – кивает он, руки засунуты в карманы распахнутого жакета.
– Кудряшка, – улыбается Луи, в глазах – Солнце. – Ты первый меня словил.
– Словил тебя? – Гарри удивленно поднимает брови.
– Этим утром я собирался искать тебя – но оказалось, что ты нашел меня первым, – широко улыбается он, размахивая запиской, которую он аккуратно положил в карман, прежде чем уйти. Наслаждался ли он приятной текстурой бумаги, поглаживая ее кончиками пальцев, пока сюда шел? Может быть. Но это его дело, об этом никто и никогда не узнает.
Гарри смотрит на записку, выражение лица… измученное, изодранное. Но когда он вновь поворачивается к Луи, его лицо становится спокойным, ясным, безоблачным небом.
– Понятно. Я подобрал великолепное время. Пойдем? – спрашивает он, жестом указывая Луи их путь.
– Пойдем, – улыбается он и подстраивается под его шаг.
– Я подумал, что кафе за углом вполне подойдет, оно милое, – говорит Гарри, в глазах сверкают солнечные блики, руки за спиной, ноги медленно шагают вперед. Он смотрит прямо на Луи, слегка нахмурив брови.
Все очень… формально.
– Ты сегодня очень серьезный, – дразнит его Луи, улыбаясь, ударяет своим плечом плечо Гарри.
Гарри моргает, смотря в сторону Луи, но не отстраняется.
– Разве? Ненавижу быть серьезным.
– А я обожаю быть серьезным. Серьезность – это очень важно. Ненавижу юмор и веселье. Особенно счастье, – непринужденно говорит Луи и тоже заводит руки за спину.
Краем глаза видит, как Гарри закатывает глаза.
– Ты никогда не бываешь серьезным.
Луи издает смешок.
– Но я могу, – он искоса смотрит на Гарри. – С тобой я серьезен.
Гарри прикусывает губы, ничего не говорит и устремляется взглядом вперед.
Вскоре они приходят в кафе, Гарри отодвигает для Луи кресло и говорит: “Бери, что хочешь, я угощаю.” Они заказывают напитки – Луи свой любимый чай, а Гарри газированную воду (она отвратительна, и Луи демонстративно кривится при виде жидкости, приправляя язвительным комментарием) – а потом между ними оседает тишина, в которой Гарри прикуривает сигарету.
– Разве здесь можно курить? – вскидывает брови Луи.
Гарри ухмыляется.
– Хозяин – хороший друг. У нас не будет с этим никаких проблем, уверяю, – он прикрывает сигарету ладонью, щелкая зажигалкой, вдыхает, медленно и глубоко, и выдыхает. Прекрасно. Элегантно.
Луи – может быть – слегка загипнотизирован.
– Итак, – начинает он, прочищая горло. – Обед в кафе? Какие-то особые причины, или я – просто хорошая компания? – широко и мило улыбается, отпивая чай.
– Ах. На самом деле, Луи, есть повод, – мягко отвечает он, стряхивая пепел с сигареты в богато украшенную маленькую пепельницу. Смотрит на него, взгляд спокойный, прищуренный, длинные ресницы смогли бы пощекотать облака в небе. Когда приносят хлеб с джемом и большую вазу с фруктами и птифурами, он окидывает ладонью стол, предлагая Луи есть все, что захочет.
Очень странная еда для обеда. Но как раз в духе Гарри.
Луи откусывает птифур, хватая другой рукой банан и апельсин.
– Я не знаю, как сказать об этом, – говорит Гарри мягким бархатным тембром, глубоким низким голосом, тихим как на дне океана. Он наблюдает за тем, как Луи ест, с нейтральным выражением лица вдыхая дым и обхватывая губами сигарету.
– Тогда скажи быстро, на одном дыхании, – предлагает Луи, протягивая Гарри дольку апельсина, тот отказывается.
Он поджимает губы.
– Ты знаешь, как я… прохожу через фазы? – спрашивает он, блеск в глазах просачивается в Луи, в его запутанное, непонимающее нутро.
– Типа клубники или имбирных пряников?
– Именно, – улыбается Гарри. – Типа них, да. Вот… Я всегда был таким, понимаешь? Завораживался объектом, полностью погружался в него, бредил им… а потом… мне надоедало и я перескакивал на другое. Просто если однажды что-то меня покоряло, и я находил это потрясающим и идеальным, вскоре убежденная совершенность испарялась фантомом. И я понимал – больше никогда эта вещь не будет для меня идеальной, никогда вновь я не прочувствую всю ее красоту, потому что уже испробовал и исследовал ее, она не нова для меня, я забрал из нее все, что смог.
Луи кивает. Наверное, такое мировоззрение – самая худшая философия в мире, но он все равно кивает. Потому что Гарри не закончил, и все внезапно ощущается… странным. Он проглатывает последний кусок еды и отодвигает тарелку, ожидая, пока Гарри продолжит, кожа начинает покалывать.
– Однако, – спокойно продолжает Гарри, гасит сигарету и смотрит прямо в глаза Луи. Пустым взглядом. Блять. – Так я чувствую не только объекты. То же самое с людьми.
Луи ерзает под его взглядом, чувствуя холодный ужас, пробегающий от центра тела к каждой конечности и трещине.
– Я нахожу людей, которые меня завораживают. Играю с ними. Получаю удовольствие. А потом… – Гарри делает глоток газированной воды. – Они мне надоедают. Мне становится скучно. И я больше не хочу видеть их рядом.
Его взгляд впивается в Луи, он ставит бокал на стол.
– Прошлая ночь помогла мне осознать, Луи. Ты – один из таких людей.
Бам.
И весь мир погружается во тьму.
Луи сглатывает.
– В смысле? – голос срывается, кожу жалит. Он не в состоянии двигаться и не в состоянии даже моргнуть. Это точно ебаная реальность?
– В смысле, с тобой покончено, Луи Томлинсон, – говорит Гарри спокойно, медленно, будто объясняет домашку.
– Со мной покончено, – безжизненно повторяет Луи, выдыхая последний воздух из легких.
– Я просто хотел тебе сообщить. Знаю, мы стали друзьями-
– Ты всегда так, блять, делаешь, – сквозь зубы говорит Луи, комкая салфетку, лежащую на коленях, швыряет ее на стол.
– Луи.
– Почему ты всегда пытаешься от меня избавиться? – шипит он, наклоняясь вперед. – Отталкиваешь меня?
– Луи, – спокойно повторяет он. – Я понимаю, как это выглядит. Но не я ‘отталкиваю тебя’, не мое существо… даже если ты думаешь, что это именно так. Окей? Я просто по-другому построен. Я не создан для вечного, не создан для постоянного контакта с одними и теми же людьми.
– Блять, Гарри, – только и может сказать Луи, проводя рукой по волосам, хочется криком выдавить из себя отчаяние. Что за херня происходит? Он точно не спит? Пиздец, почему всегда так? Им обязательно проходить через эту поеботню каждые пять минут?
Он чувствует, как сдувается. Сдувается как ебаный воздушный шарик.
– Мне искренне жаль, – продолжает Гарри, в голосе нет ни капли сожаления. – Мне хотелось сказать это тебе в лицо. Наедине, – он останавливается, в тишине слышно лишь осторожное дыхание Луи. – Ты хороший, Луи. Я рад, что встретил тебя. Но наше время вышло, – он наклоняется вперед , пытаясь поймать взгляд Луи. – Понимаешь?
И в этот момент Луи смотрит в бесплодные опустошенные глаза Гарри, свои собственные заполняются бешенством и отчаянием.
– Нет, блять, я нихера не понимаю, – рычит он тихо. – Вообще ничего. Мы друзья – лучшие друзья-
– Я уже сказал, мы – мы не можем… – Гарри запинается, отводит взгляд, напрягает спину и прикрывает глаза.
Луи плевать, что он там не может.
– Каждый раз, когда ты был тупым мудаком и отталкивал меня, я возвращался. И я все еще здесь. И никуда нахуй не уйду – когда до тебя дойдет? Блять, назови мне хоть одну причину? – он практически кричит, борется с желанием вылить весь чай на его гребаные идеальные волосы и диснеевские губы.
– Возможно, мы должны были обсудить это в более уединенном месте, – бормочет Гарри, преувеличенно вздыхая – он видит, как в их сторону повернулись несколько голов и теперь с интересом наблюдали.
В уединенном месте? Серьезно?
Как же Луи все заебало. Как же, блять, заебало.
– Гарри, что случилось? – умоляет он, тянется к его руке. Ему просто нужно поговорить с Гарри. Ему нужно, чтобы Гарри успокоился, открылся и поговорил. Ему нужно увидеть настоящего Гарри, и все то дерьмо, что погребено под закаленной, жуткой, отталкивающей маской из камня и цемента. – Что происходит? Дело ведь не во мне, да? Где ты был, когда пропал на несколько недель? Почему ты ушел? Что тогда произошло? Ведь что-то точно произошло – здесь ты солгать не сможешь. Я знаю, что что-то случилось.
Гарри выглядит встревожено, смотрит на Луи, обернувшего пальцы вокруг его запястья, держа крепко, мягко. Он испуган, он в панике, но Луи похуй. Главное – не отцеплять руки.
– Ничего, Луи. Я же сказал-
– Зачем ты пришел ко мне в квартиру в почти пять утра? Почему ты вообще – и как долго – стоял на холоде? Откуда ты пришел? И почему ты пришел ко мне, Гарри? Почему ко мне? – он говорит тихо и мягко, но в голосе плавают ноты разочарования, и отчаяния, и мольбы, и он очень надеется, что Гарри этого не слышит. Он не хочет его напугать, не хочет задавить его собственными эмоциями.
Но Гарри уже выглядит напуганным. Пиздец каким напуганным.
– Луи, пожалуйста. Тогда я сказал, что мы друзья, но-
– Ты сказал это два дня назад.
– Мы друзья, – продолжает он напряженным голосом и убирает свою руку, – но все изменилось. Все изменилось, Луи. Прости, но мне больше не хочется видеть тебя в своей жизни.
И в голосе Гарри тоже слышится мольба. И в глазах его мелькает искренность – словно он действительно именно это имеет в виду, именно это хочет сказать – и это причиняет Луи боль. Вкалывает слова в мягкие уязвимые кусочки души и тела, и не щадит, забираясь глубже.
– Гарри, – говорит он, голос дрожит.
И блять. Блять блять блять. Он чувствует горение вокруг глаз, чувствует, как горячая влага пеленой застилает их. Черт возьми, он не может плакать. Он не будет плакать. Луи Томлинсон не плачет. Не из-за чего – даже из-за Гарри Стайлса.
– Ты мой лучший друг, – говорит он тихо, со злобой, все становится размытым, и он ничего не может поделать. Блять.
Гарри сглатывает, вскакивает с кресла, в глазах – темень.
– Мне нужно идти, – говорит он хрипло.
– Гарри, – повторяет Луи яростно и настойчиво, чувствуя, как грозятся потечь слезы. Ебануться, до чего они дошли.
– Пожалуйста, не произноси мое имя – умоляет Гарри, умоляет, блять, и выходит из кафе, в одиночество, холод и темноту. Это последнее, что Луи слышит от Гарри.
Пиздец.
***
С тех пор, как Гарри сказал, что не хочет видеть Луи в своей жизни, прошло шесть часов, а кажется, словно несколько минут. Пара безмолвных минут, кричащих белым шумом, пробуждающих в Луи желание накуриться, забыться. Но вместо этого он сидит на диване, переписывается со Стэном (с девочками все хорошо, и даже его мама нормально себя ведет – хотя бы какой-то свет в темной пропасти его жизни) и молится, чтобы Найл как можно быстрее пришел с тренировки по гребле, чтобы в квартире было хоть одно живое тело.
Потому что слишком тихо и слишком холодно.
Потому что слишком хуево.
К счастью, дверь вскоре открывается, впуская в комнату гиперактивный энтузиазм.
– Готов к вечеринке? – пропевает Найл, потный от тренировки (как вообще они тренируются, Луи хотелось бы знать), светящийся от всех перспективных возможностей, предлагаемых ночью воскресенья. На самом деле никаких возможностей эта ночь не предлагает.
По крайней мере Луи, который просто хочет смотреть смешные видео и есть сыр. Вот это уже звучит лучше.
– Я больше никогда не выйду из этой квартиры, – бормочет он, разглядывая потолок. Ему плохо, у него кружится голова, его тошнит, он умирает.
– Что случилось? – спрашивает Найл, подходя ближе к дивану и нависая сверху, подняв брови. Его щеки ярко-розовые, светлые волосы растрепаны.
– Все случилось.
– Гарри?
– Да.
– А.
Луи слышит звук топающих ног Найла, идущего в свою комнату, слышит, как он снимает свою обувь и переодевается.
– Ну так что, идем на тусу?
– Нет желания, – вяло отвечает Луи. – Я хочу спать.
– Ну же, Томмо. Не будь занудой. Ты должен выкинуть Гарри Стайлса из головы хотя бы на одну гребаную ночь. Должен повеселиться!
– Повеселиться? – Луи вторит за ним незнакомое слово. – Что это?
– Ох, пойдем, – просит Найл, теперь стоящий у открытой двери в ванную, держась за полотенце, перекинутое через плечо. – Забудь про всю случившуюся хуйню. В последнее время ты только и делаешь, что ноешь о Гарри. Это вредно для здоровья, это я тебе как специалист говорю.
Он прав. Он абсолютно прав.
– Ладно, – вздыхает Луи, заставляя себя сесть. – Пойду.
Найл удовлетворенно пищит и закрывает дверь в ванную.
А Луи хочется выблевать на пол все, что мешает внутри.
***
Когда Найл упрашивал Луи пойти на вечеринку, Луи предполагал, что именно это он и имел в виду – только он и Найл идут на вечеринку.
Он не предполагал, что Найл говорит о них всех, идущих на вечеринку.
Всех.
Включая Гарри.
Они приезжают в большой дом – стоящий на улице с другими невероятно огромными и роскошными домами, цепляющимися за взгляд Луи и заставляющими его замедлить шаг и осмотреть все вокруг – и когда Найл кричит через его плечо: “Я их вижу!”, Луи смотрит в ту сторону, ожидая увидеть хозяев вечеринки.
А не Зейна, Лиама и… Гарри.
Тошнота бьющимся ключом поднимается по горлу Луи.
Гарри, кажется, в аналогичном положении.
– Найл, – рычит Луи под нос, приближаясь ртом к уху говнюка. – Какого хера ты не сказал, что здесь будет он.
– Кто? – удивленно спрашивает Найл.
Вау. Просто прекрасно, Найл, умница.
– Гарри, ебанутый, – огрызается он.
– А-а-а. Ну, Зейн попросил его приехать. Но ты же все равно можешь повеселиться, – заключает он, виновный голос перекрывая смехом.
Луи смотрит на Гарри – у которого по бокам по мальчику, который не смотрит на Луи, который ярко улыбается – перемалывая и перемалывая в своей голове слова, и чем дольше, тем они комичнее.
– Потрясающая будет ночка, – с сарказмом отзывается.
– Тебе налить? – спрашивает Зейн, предлагая ему сигарету.
– Да и да, – говорит Луи, поспешно зажимая губами сигарету и прикуривая от зажигалки Лиама, Зейн протягивает ему появившийся из ниоткуда стакан с чем-то налитым почти доверху.
– Готовы к великолепной ночи, дети? – спрашивает Луи, поднимая стакан, вдыхая дерущий горло дым, заполняющий легкие и притупляющий вкусовые рецепторы.
Парни улыбаются, поднимают собственные бокалы – даже Гарри, смотрящий спокойно, равнодушно. Отдаленно.
И как же, блять, больно. Луи ненавидит это, ненавидит, что, несмотря на все, что произошло, ему до сих пор не похуй, до сих пор плохо.
– Отлично, – слышит он свой голос и залпом выпивает стакан, сильно зажмуривает глаза, отдаляясь от реальности и всего, что причиняет боль.
***
Вся ночь как в тумане. Огромное такое размытое яркое пятно.
Луи кое-что помнит…
Он помнит, как выпивает стакан за стаканом чего-то, что дает ему Зейн.
Помнит, как курит много сигарет, попрошенных у любого, с кем он сталкивается, как взмахивает ресницами, если нужна зажигалка, и соблазнительно обхватывает губами сигарету, если ему хочется еще.
Он помнит, как наблюдает за Гарри, танцующим в вихре тел и ювелирных украшений, смеющимся и позирующим для фотографий с Зейном и Лиамом под боком.
Помнит, как все они смеются, Найла, прыгающего рядом и пускающего дым в лица людей.
Помнит, как уходит.
Уходит, потому что устал и зол – пиздец зол – и хочется на время избавиться от них. Хочет потеряться в забвении и неизвестности. Хочет потеряться.
Всего лишь одна ночь, обещает он себе. Исчезнуть на одну ночь, испариться в воздухе. Он хочет оставить их всех позади, уйти и забыть, освободиться от жизни, что он здесь построил, поэтому он нащупывает дверь, в ебеня накуренный, в стельку пьяный, воняющий потом других людей и чужими парфюмами. Воняющий одиночеством. Как же низко он пал.
Он помнит, как смотрит на лицо Гарри в последний раз – тот очаровательно улыбается брюнетке с бриллиантами в волосах и на руках – и проскальзывает через дверь.
Помнит, как идет по улице, смаргивая дымку в глазах, мимо толкающихся людей. Помнит группу красивых девушек, окруживших его и спрашивающих его имя.
– Ты великолепен, – улыбается одна из них, берет его за руку и ведет в другой дом, высокий, современный и чертовски огромный.
– Я великолепный, – повторяет он, рассматривая сводчатый потолок, и людей, танцующих везде, где позволяет место. Все выглядит дорогим. Здесь все курят. Фонтанами льется ликер. Кокаин сам попадает к тебе в руки – его здесь слишком много, девать некуда. И дохера секса. О, Гарри бы понравилась такая вечеринка.
Нет.
Хватит о Гарри. Надо забыть об этом маленьком, дьявольском, разрушающем жизнь отродье.
Поэтому он пьет и курит еще больше, и закидывается всем, что ему дают, и позволяет напомаженным губам оставлять на нем поцелуи. Ведь ему надо забыть.
Он видит парня. Парня еще симпатичнее того Красивого Парнишки. И Луи хочет забыться. Луи хочет вернуться к тому, с чего он начал: веселье.
Найл сказал ему повеселиться. Он должен повеселиться.
– Хей, – выдыхает он, улыбаясь парню, потому что ему нужно забыться. Теперь то, что не получилось тогда, нужно воплотить в жизнь сейчас.
– Привет, – тут же расцветает парень, оценивающе следуя взглядом по телу Луи.
Он раскрывает его намерения спустя пару минут.
Он помнит, как шепчет: “Давай уничтожим этот мир” в ухо парня, пьяный, накуренный и до отчаяния заведенный желанием отвлечься, игнорирует каждую пустотную дырку внутри, ставшую шире, игнорирует мысли о Гарри и факт того, что ему – Луи – совершенно похуй на стоящего перед ним парня. Вместо этого он комкает края чужой футболки, поднимая ее наверх, питается мальчиком, крадет его дыхание, погружается своим ртом в его рот, практически не чувствуя свои губы. Это отвратительно, грязно и мокро – Луи кажется, что на его лицо плюнули или всего облизали – и все кажется холодным и безумным, но он утаскивает парня с собой, потому что хочет забыться. Утаскивает к пустующему темному углу – окей, полупустующему, но кого это ебет – и больше не тратит время, отчаянно желая почувствовать хоть что-нибудь, он расстегивает ширинку на джинсах парня и заявляет права на предложенное ему тело. Он хватает, ведет, использует и… резкой волной теряется в запахе пота, кожи и тишины.
И теперь он снаружи.
Снаружи, на морозном воздухе, встречаемый ледяным ветром, топчется без дела и разглядывает теплый свет, льющийся из окон особняков по обе стороны от него; на джинсах засохшая сперма, на футболке чья-то блевотина. Он невъебенно замерз – где-то и как-то потерял жакет. Во рту вкус мяты, но он не помнит, чтобы жевал жвачку, вообще не помнит, чтобы его рецепторов касалось что-нибудь вкусное, он вдыхает и выдыхает, на губах и языке все еще танцует привкус сигаретного дыма, заточенного мятой и притупленного зимой.
Он понятия не имеет, куда идет. Понятия не имеет, в какой пизде находится. В телефон не смотрит – тот тяжелым грузом лежит и молчит в заднем кармане джинсов.
– Привет! – кричит голос.
Он оборачивается.
Два парня курят на крыльце другого славного дома. Как же здесь много домов.
– Потерялся что ли? – спрашивает один из них, выдыхая дым.
– Я никогда не теряюсь, – отвечает оскорбленный Луи, шагая к ним.
– Ты куришь? – спрашивает другой, чем-то забавляясь.
– Курю. Все курю, – выдыхает Луи, губы сжимают очередную предложенную сигарету.
– Заходи, – говорят они, а мир вокруг вращается, такой теплый, и громкий, и идеальный, поэтому Луи без колебаний идет за ними.
Эта вечеринка, такая же, как и все предыдущие, в таком же шаблонном доме, как и все остальные, стоящие вдоль дороги. Одинаково абсолютно все. Даже люди. Все смешивается воедино.
Он проводит остаток ночи на диване, рассматривая неодушевленные предметы, которые, кажется, имеют лица, насмехающиеся над ним, ржущие, расплывающиеся, и комната тоже плывет и крутится, звезды с неба можно достать, протянув руку.
Но он не может двигаться.
Он очень устал.
И ему очень плохо.
А потом он вырубается под кружащийся вокруг него хаос.
***
Он просыпается от ощущения теплых рук, обвитых вокруг его тела, поднимающих его вверх. В ушные раковины начинает проникать музыка, все слишком ярко, и слишком много голосов.
К нему приходит понимание – он все еще на вечеринке. В каких ебенях бы эта вечеринка не находилась.
Он смаргивает сон; в горле засуха, голова пульсирует медленной барабанной дробью, а чьи-то руки тащат его через весь дом, каким-то образом умудряясь задействовать его ноги. Он смотрит на лицо рядом с ним, на тело, его поддерживающее, когда они вываливаются на порог, Луи едва фокусирует взгляд. Он понимает, что на нем жакет, потому что не чувствует ледяного ветра, облизывающего кожу. По телу проходит волна тепла. Откуда он взялся? Может этот человек дал ему жакет? Он пытается всмотреться в расплывчатую картинку.
Кудряшки.
Бледная кожа.
… Гарри.
Гарри.
Это Гарри.
Но Луи слишком пьян, его мозг выкручивает пируэты, сходя с ума, он едва может произносить собственное имя.
Гарри засовывает его в машину – откуда она здесь взялась? – и Луи кажется, что он отчетливо слышит свой голос, как мантру вышептывающий имя Гарри. Но Гарри на это не реагирует, лишь сидит рядом с Луи и не отпускает. Он не поворачивает головы, не смотрит на него, на лице ни одной эмоции.
– Ты нашел меня, – Луи удается систематизировать кусочки своего разума, он зарывается в шею Гарри, хватает его за рубашку. – Я думал, ты меня потерял.
– Ш-ш-ш, – шепчет Гарри, не поворачивая головы, но обнимает его крепче.
– Я думал, ты меня забыл, – бормочет он, чувствуя, как слипаются глаза.
И не знает, успевает ли сказать что-то еще.
***
Они приезжают в квартиру Луи.
Гарри ведет его, буквально несет на себе, а Луи пытается понять, что происходит. Он чувствует вес Гарри, давящий на него со стороны. И сейчас важно лишь это.
Не говоря ни слова, Гарри кладет Луи на постель, матрас скрипит. Он хочет сказать ‘спасибо’. А может и говорит. Сквозь шум в ушах сложно понять.
Комната черна как смоль, Гарри снимает его обувь, затыкает одеяло, наваливаясь на тело. Луи ощущает прогиб матраса под собой и понимает, что Гарри сидит рядом с ним. Гарри сидит на кровати рядом с ним.
Что происходит? Что происходит? Разве Гарри не ненавидит Луи? Разве он не устал от него, не покончил с ним раз и навсегда?
Он хочет спросить, хочет крикнуть это Гарри в лицо, но не может – сил едва хватает на то, чтобы держать себя в сознании, он спокойно дышит, пытаясь не уснуть, ведь он же с Гарри.
Потом он чувствует ладонь, прикасающуюся ко лбу, убирающую с лица волосы. Мягкое прикосновение, мягкое, приятное и нежное. Это успокаивает – так делала его мама, когда он болел, ну, когда она еще была нормальной мамой – и он счастливо вдыхает, упиваясь состоянием, о котором подумает позже. Гарри гладит его волосы.
Он почти проваливается в сон, когда чувствует прохладное прикосновение губ ко лбу.
Это встряхивает его, выталкивает в реальность. Напоминает о том, что Гарри здесь, что перед ним – Гарри в темноте. Он пытается сказать его имя, но изо рта оно вылетает как пьяный стон, непонятный шум, больше похожий на болезненный скулеж.
– Ш-ш-ш, – успокаивает Гарри, продолжая гладить волосы.
Какое-то время они словно застывают в этих позах – Луи лежит, барахтаясь между состоянием сна и бодрствования, Гарри сидит и играет с его волосами, но постепенно дыхание Луи выравнивается, и сон манит его к себе.
Гарри думает, что он уснул. Он уверен, что тот спит, когда внезапно рука прекращает гладить волосы и перемещается на грудь, накрывает сердце спокойным нежным жестом, пальцы покоятся на ткани рубашки и слегка скребут его кожу под ней.
Он думает, что тот уснул, когда Луи вдруг чувствует короткое, невероятно короткое прикосновение холодных губ к его губам. Луи крутит, засасывая в черную дыру.
Он думает, что тот уснул, когда шепчет:
– Я никогда тебя не забуду. Я всегда тебя найду, – и прижимает губы к руке Луи, зажатой между двумя ладонями Гарри.
Последнее, что слышит Луи, кроме бурлящей в голове крови и шипения интоксицированного отравленного сердца, – это шепот, желающий спокойной ночи, а потом вес Гарри с матраса исчезает.
***
Луи просыпается от адского похмелья, сердце кричит в унисон с головой. Прорывается через мозг и желудок, и в считанные секунды приходит в сознание, он бежит в туалет, его внутренности пытаются вырваться наружу. Он выблевывает, выблевывает все то, что поглотил ночью, наверняка выблевывает еще и какой-нибудь важный орган, захлебывается, задыхается и чувствует слабость, сгибающую в коленях и трясущую руки в локтях, чувствует истощенность. Хрупкость папиросной бумаги.
Его рвет до тех пор, пока рвать уже нечем, горло горит, глаза на мокром месте, и внезапно он начинает рыдать. Просто, блять, рыдать, склонившись над туалетом, во рту и на футболке остатки содержимого желудка, лоб потный, волосы жирные.
Это, наверное, самый жалкий, самый ничтожный момент в его жизни.
Он сидит, вцепившись в туалет, пока слезы не высыхают, и думает.
Думает, как же, сука, он умудрился влюбиться в ебаного Гарри Стайлса.
Комментарий к Глава 28.
505 by Arctic Monkeys.
Pretty Visitors by Arctic Monkeys
Why Do You Only Call Me When You’re High by Arctic Monkeys
========== Глава 29. ==========
Луи резко просыпается. Ему холодно – в него только что плеснули ледяной водой. Потолок ванной вращается.
– Эй, ты как? – сквозь звенящую тишину прорезается обеспокоенный голос Найла, его же ладонь крепко сжимает плечо Луи.
Откуда он взялся? Что такое воздух? Что такое люди? Он вообще жив?
Луи трет глаза, болезненная сухость швыряет его в реальность, напоминая о холодной плитке пола и не менее холодных затекших конечностях. В шее засела тупая боль, футболка пропиталась чьей-то блевотиной, и че-ерт, ванная до сих пор крутится.
– Ммггх, – может произнести лишь это, он тянется к Найлу, тяжелые руки и ноги придавливают к полу, все вокруг невъебически холодное.
Найл заботливо помогает ему сесть, крепко вцепившись, поддерживая все его тело, на лбу образовывается морщинка. И почему-то сейчас Луи абсолютно похер на рвоту.
– Все нормально?
– Абсолютно нет, – хрипит Луи, сильно зажмуривает глаза, пытаясь убрать помутнения, берет чашку с водой из рук Найла и наливает на себя, вода течет по щекам и шее. И ему реально похуй, потому что все, о чем он может думать – это о своей глотке, горящей огнем, и о теле – сморщенной ветхой оболочке. Такой же, как и его душа, если на то пошло.
