Текст книги "Young and Beautiful (ЛП)"

Автор книги: Velvetoscar

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 45 страниц)

Он ощущает кивок Гарри.

– Вместе, да? – шепчет Луи и целует в висок.

Он чувствует кожей его улыбку, а потом и видит ее, когда тот поднимает голову со спутанными кудрями. Его улыбка одурманенная, ликующая, практически сонная, словно пьяная.

– Да, – счастливо соглашается Гарри.

Луи порывается и целует его снова, прижимает к себе сильнее.

**

Все происходит гораздо лучше, чем Луи ожидал.

К моменту их прибытия в госпиталь Лиам уже приходит в сознание, и родители, и Зейн перестают сновать туда и обратно. Он широко улыбается, как только видит Луи и Найла, улыбка лишь слегка тускнеет, когда он замечает и Гарри.

– Мне надо с тобой поговорить, – сразу же говорит Найл, Зейн отрывает взгляд от Гарри и сосредотачивается на Найле, тот выглядит потрепанно, за исключением слабоватой хитроватой улыбки и подмигиваний, которые он посылает Луи. (Он заметил, как Гарри сцепил руку Луи со своей, когда они сидели в машине. Он заметил, и Луи было абсолютно похуй, потому что он все еще витал в облаках, даже выше, поэтому он уверенно сжал ладонь Гарри в своей и переплел пальцы.)

Зейн непонимающе кивает.

– Ладно, – говорит он, и они уходят – Зейн, а за ним Найл с сутуленными плечами.

– Ну, он хотя бы не ударил меня, – бормочет Гарри, наблюдая, как они скрываются из виду.

– Он бы тебя не ударил, – уверяет Луи, тыкая в его бок, и когда Гарри поворачивается и смотрит на него, тучи рассеиваются. Луи улыбается. – Тем более, он бы не успел—Найл все исправит.

Гарри кивает, сжимая руку Луи.

– Мы можем увидеть Лиама?

– Да, конечно, – кивает Луи, проводя пальцами по пальцам Гарри. – Скоро увидим, любимый.

Любимый.

Упс.

Слишком рано?

Но Гарри улыбается, тянет Луи на себя и целует его —открыто, свободно, ново, красиво, беспрепятственно.

И может эта мысль неуместна, но Луи кажется, что Лиам бы их одобрил.

**

– Мне надо пройти реабилитацию, – первое, что говорит Лиам, когда они к нему приходят. Он выглядит как мертвец, хмурый, слабый, бледный. И это самое первое, что он говорит.

Зейн вздыхает и трясет головой, но ничего не комментирует, только держит за руку, сидя рядом с койкой. Он вернулся от разговора с Найлом минут десять назад, и был гораздо спокойнее, чем Луи ожидал.

– Он мне рассказал, – говорит он Гарри. – Прости, друг, – слегка потерянно пожимает плечами. – Прости.

– Ты не должен извиняться, – тихо отвечает Гарри, смотрит ему в глаза. – Тебе не за что.

Несмотря на обстоятельства, Зейн ухмыляется и поднимает брови.

– О, поверь мне. Есть за что.

Гарри пожимает плечами и отворачивается.

Луи сжимает его руку.

– Где Найл? – спрашивает он.

Зейн вздыхает, трет заднюю часть шеи.

– Он пошел домой. Ему стыдно, он сказал, что не может посмотреть Лиаму в глаза.

Луи вздыхает.

– Ты… рад этому? – осторожно спрашивает он.

– Не особо. Я не… – он снова пожимает плечами. – Я не виню его. Наверное. Теперь, когда я знаю, что с Лиамом все будет хорошо… Просто хочу, чтобы все это поскорее закончилось. Теперь я могу адекватно думать и просто хочу двигаться дальше. Зачем бессмысленно терзаться, – он поднимает взгляд и слабо улыбается Луи. – Все будет хорошо.

Облегчение затопляет все остальные чувства.

– Отлично, – кивает Луи. – Вся ситуация, от начала до конца, дерьмовая. Но. Как ты и сказал. Все будет хорошо, – он переводит взгляд на Гарри и понимает, что тот все это время смотрел на него, нежно улыбаясь. Сердце сжимается. – Все будет хорошо, – снова говорит он.

И теперь, когда Лиам очнулся, они все вместе уселись в палате, и самые первые слова, вылетающие из его рта, о реабилитации.

– Мне похер, что ты там должен пройти, придурок. Ты жив, – улыбается Луи и нежно его обнимает. Его вечный страх – сломать человека.

Лиам надувает губы.

– Это ужасно. Это могло угробить меня.

– Малыш, все проходят реабилитацию. Все будет хорошо, – успокаивает Зейн. – Тебя не затянет снова, если ты не позволишь, – он молчит и серьезно смотрит ему в глаза. – Мне кажется, это поможет.

Лиам опускает голову.

– Да, надеюсь, – когда он поднимает голову, в его глазах стоят слезы, а улыбка дрожит. Он смотрит на Зейна, тянется к его руке и сжимает. – Я люблю тебя, – грустно улыбаясь, говорит он.

Зейн сглатывает, на лице появляется очаровательная улыбка.

– Я тоже тебя люблю.

Луи смотрит на это, ощущая сдавленность в груди.

Это – эмоции, которые он понимает.

Он чувствует, как Гарри прижимается к нему ближе.

Он понимает.

**

Когда Лиама начинает клонить в сон, они выходят в холл, в том числе и Зейн.

– Я хочу поговорить с тобой, – говорит он Гарри, в глазах полно сожаления, Гарри кивает, кидает взгляд на Луи и идет за Зейном.

Луи улыбается, хочет подбодрить его большим пальцем вверх, но телефон вибрирует, и он переключает внимание на него.

Найл.

‘Ты когда придешь? Мне хуево’

Луи чувствует легкий укол совести—Найл единственный, кто не с ними. Единственный отсутствующий. Луи по нему скучает.

Он набирает быстрый ответ.

‘Скоро буду’

‘с гарри?’

Луи отрывает взгляд от телефона и смотрит на Гарри, освобождающегося из объятий Зейна. Он улыбается, искрится и светится, его глаза цвета солнца отдают бликами как поверхность чистого озера. Его кожа теплая, румяная, яркая. Он медленно поворачивается и встречается взглядом с Луи, глаза начинают сиять еще ярче.

Луи чувствует разливающееся по телу тепло. Тепло, которое он теперь будет ощущать вечность.

Когда он хочет улыбнуться в ответ, до него доходит понимание, что все это время он и так улыбался.

Раскрасневшись, он возвращает внимание к телефону, набирает ответ и кладет телефон в карман, направляясь к Гарри и Зейну, хватает Гарри за руку под пристальный и довольный взгляд Зейна. Луи улыбается, Гарри улыбается, и оба знают, что больше не смогут отпустить друг друга.

‘Да. С Гарри.’

*

КОНЕЦ.

(ПОЧТИ)

========== Эпилог. ==========

***

Луи – очень хороший парень.

В смысле, охерительно хороший парень. Даже нет – не “хороший”. Невероятный. Целиком отдающий всего себя. Великолепный. Поразительный. Может, немного глупый. Пришибленный. Совсем слегка напоминает восторженного щенка?

Да неважно.

Луи – хороший человек, и только поэтому прямо сейчас он чуть ли не жонглирует пятью коробками с бирками пекарни—наполненными различными пирожными, украшенными дотошно красиво и аккуратно—и поднимается по этой ебаной бесконечной витой лестнице, ведущей к квартире Зейна.

Проблема мирового масштаба.

Когда он, наконец, добирается до верхушки и умудряется резко толкнуть дверь плечом, не запнувшись и не уронив, первое, что он видит перед собой – безукоризненно накрытый стол—на пятерых—и Гарри, держащего в каждой из рук по большому, очень разных по виду, цветку, и бегающего с одного на другой глазами-блюдцами.

– Который из них шепчет: “мы будем скучать по тебе, но очень рады, что ты отправляешься на реабилитацию”? – спрашивает он, встает у Луи на пути и машет перед лицом цветами.

Луи, прекрасно убежденный, что с Гарри сопротивляться и отнекиваться бесполезно, (несмотря на свое положение – господи, руки затекли и начали ныть, а картон словно вошел под кожу в районе бицепсов), вздыхает и смотрит сначала на серо-голубую розу в левой руке и пурпурно-розовую звездообразную лилию в правой. Немного сбитый с толку, поджимает губы.

Какой там вопрос был?

– Э-э, – выдавливает он, игнорируя тупую боль в плече и перекладывая чуть больше веса коробок на другую руку, – … правый?

Глаза Гарри буквально выпрыгивают из орбит.

– Нет, Лу! Нет, этот слишком кричащий, – отчитывает Гарри, баритон граничит с плаксивым тоном. Ну блять. – Ты вообще слушал, о чем я сегодня говорил весь день? Может тебе вообще плевать на сегодняшний день? Ты даже не пытаешься приложить усилия и сделать Лиаму приятно. Ты просто—

– Воу, воу, притормози, Кудряшка, – перебивает Луи, заставляя Гарри надуть губы. Преувеличенно вздыхая, он проскальзывает мимо него, ставит коробки на стол—осторожно, не задевая сервиз и искусно сложенные салфетки—поворачивается и встает к нему нос к носу, обхватывая его лицо руками.

Видимо, сегодня один из таких дней.

– Гарольд, – начинает он, даже не пытаясь убрать ухмылку, взгляд Гарри падает на его губы. – Я знаю, что ты хочешь устроить Лиаму идеальный день—

– Он отправляется на реабилитацию, Луи. Конечно нужно все сделать идеально—

Луи затыкает его, прижимая указательный палец к пухлым губам.

– Он будет идеальным в независимости от того, какими цветами ты украсишь стол.

Гарри издает фальшивый хнык, и Луи давит пальцем чуть сильнее, чуть глубже, ощущая края зубов кожей.

– Ты отлично справился, любимый. Как и всегда. Обед будет просто замечательным. Не только из-за нас пятерых, но и благодаря твоим навыкам задавать атмосферу окружающей обстановке—осознанно или нет. Так что, пожалуйста, просто укрась стол розами, поставь лилии где-нибудь еще и помоги мне распаковать пять—больших, должен добавить, коробок, которые я аккуратно донес прямо из пекарни. Пешком. Потому что ты меня попросил. И я ни разу не пожаловался, – Луи убирает палец с губ Гарри, готовый начать распаковку кондитерских изделий максимально быстро и красиво, потому что Зейн обещал вернуться с Лиамом с минуты на минуту.

Час назад.

Внезапно, Гарри улыбается и хватает Луи за руку, не давая ему подойти к столу.

– Ты потрясающий, – бормочет он, прижимая губы к тыльной стороне руки Луи. Его взгляд, полный обожания, смотрит на Луи, в глаза, сквозь. – Ты знал об этом?

В сердце Луи что-то лопается. Лопается и растекается липкой сладкой жидкостью по внутренностям, может даже вытекает на пол и впитывается в древние половицы.

– Знал, – Луи пытается сказать самодовольно, но голос слегка дрожит, и он почти уверен, что трепещут гребаные ресницы и розовеют щеки. Тело – его предатель. – Но всегда приятно, когда об этом напоминают.

Гарри шире улыбается, тянет Луи на себя для поцелуя, вцепляясь пальцами в поясницу.

Эта липкая жидкость везде. Даже в ногах, прикрепила его, и теперь Луи, наверное, уже никогда не сможет отцепиться от рук Гарри.

Какая беда.

– Значит, я буду напоминать тебе как можно чаще, – бормочет Гарри ему в губы, одна только его ямочка заносит мысли Луи в двенадцать разных направлений, и все они наполнены слюнями и сбивающей с ног любовью.

– Поэтому я и люблю тебя, – отвечает Луи, тело покрывается мурашками и вибрациями в точках соприкосновения с телом Гарри.

На лице Гарри расплывается еще одна улыбка, он отстраняется, чтобы посмотреть на Луи хмельным и ласковым—как жаркое лето—взглядом.

Под пристальным взглядом Луи тает еще сильнее, словно что-то настойчиво и ритмично сокращается в его теле, расслабляет все мышцы, и, блять, Гарри такой прекрасный. И он смотрит на Луи, словно думает то же самое—словно тоже считает Луи прекрасным.

Блять.

И прежде чем у Луи подкашивает в коленях (да, такое может случиться, уже случалось когда-то—но никто ничего не докажет, и он не хочет об этом говорить), Гарри отступает, выскальзывает из хватки Луи и подходит к кондитерским коробкам, мелкие—словно сахар—кристаллы на бархатной ткани пиджака отражаются бликами в комнате.

И Луи не чувствует укол обиды—конечно же нет.

Он знает, почему Гарри не сказал… ничего в ответ. Знает, что для него все еще слишком ново, свежо и неизведанно, что он только сейчас начинает идти по пути, который сам, а не кто-то, считает правильным, и говорить “я люблю тебя” – совершенно чуждое для него понятие. Этот концепт абсолютно доступен для понимания, и, если бы его попросили, Луи бы смог написать целое эссе, рационально объясняя все по пунктам.

И все же.

Это несколько… разочаровывает.

Ладно, проехали.

– Нужно позвонить Рори, – говорит Гарри, поднимая крышки коробок и рассматривая содержимое.

– Рори? – удивленно спрашивает Луи. Он подходит к Гарри со спины и кладет подбородок ему на плечо. – Это еще зачем?

– Разложить выпечку, для чего же еще.

Луи оторопело смотрит.

– Ты не можешь… сам разложить их по подносам? – брови непроизвольно поднимаются вверх.

Гарри смотрит в ответ.

– Ты что, серьезно? – продолжает Луи, пытаясь не смеяться, кладет руки на его бедра и внимательно вглядывается ему в глаза. – Ты весь стол украсил и не сможешь разложить—, – он останавливается, потому что Гарри кусает губу и чересчур невинно поднимает взгляд к потолку. – Гарри, – говорит он, понижая голос. – Ты сервировал стол?

Гарри прочищает горло и смотрит обратно на него.

– Эм. Технически? – пауза. – Нет.

Ха, охуеть.

Луи тянется ладонью к своим глазам и трет их.

– Но, – продолжает Гарри, убирая его руку, на лице начинает появляться улыбка. – Я сам выбирал чашки! И цветы. И столовые приборы.

– Кто тогда сервировал стол, Гарри? – раздраженно спрашивает Луи. И, возможно, кусает щеку, чтобы не выдать свою улыбку. Возможно.

Гарри поджимает губы и заводит руки за спину.

– Гарри, – настойчиво повторяет Луи, кусая щеку сильнее, Гарри качается на пятках, из-за чего завиток волос у лба подпрыгивает.

– Рори, – наконец признает он.

– Рори?? – восклицает Луи и тут же тянется рукой к талии Гарри, нежно его щипает.

Гарри смеется, ярко и громко, сразу же перехватывает ладонь Луи и сильно сжимает своими пальцами.

– Хватит! – хихикает он, но не отодвигается.

– Ты и так притащил сюда Рори и заставил его сервировать стол, и теперь ты хочешь снова ему позвонить? Блять, совсем что ли? – отчитывает Луи, смеется над Гарри, который очень забавно и безуспешно пытается остановить руку Луи, смеется над его смехом, смеется над тем, как комната цветет и пахнет из-за присутствия Гарри.

Смеется, потому что он очень, очень, охренеть как влюблен.

– Я выбирал наряд и был занят, – влачится голос Гарри столько, за сколько нормальный человек успел бы сказать три предложения. Медленный, настойчивый и до безумия музыкальный, несмотря на монотонность.

Луи мотает головой, улыбаясь.

– Что мне с тобой делать, – вздыхает он, желая не звучать настолько влюбленно, подходит ближе и тычется носом в щеку Гарри, оборачивая руки вокруг талии.

Гарри льнет к нему, кладет свои руки на руки Луи. Улыбается.

Он всегда улыбается.

– Оставь меня у себя, – бормочет Гарри, слегка прижимая губы к его лбу. – Мне говорили, что я очень хорошо выполняю роль красивого украшения.

Красивого украшения?

Украшения?

Господи. Нет. Нет.

Луи хмурит брови и отступает назад; берет Гарри за подбородок, чтобы посмотреть ему в глаза.

– Ты не украшение, Гарри, – говорит он, на языке сидит колкое чувство, он слышит, как его голос слегка подрагивает. Совсем чуть-чуть.

И ладно, окей, да. Когда дело касается такого рода вещей, когда дело касается сомнений Гарри в своем значении и ценности, Луи относится к этому слишком щепетильно и становится чрезмерно чувствительным. Но блять—у него есть все права и основания. Учитывая их прошлое, учитывая прошлое Гарри, учитывая все, он имеет полное право сверхчувствительно реагировать, и он может и будет внушать Гарри, чего он на самом деле стоит беззастенчиво и твердо стоя на своем. Он может и будет отдавать всего себя, вкладываться по полной и делать все, лишь бы Гарри чувствовал поддержку и уверенность.

Гарри от удивления молчит из-за внезапной реакции Луи, но слушает его, взглядом бегая по его лицу.

– Кто бы тебе это ни сказал, он просто дерьмо, – продолжает Луи, прижимаясь к нему сильнее. – Ты не украшение! Ты человек. Замечательный человек—со своими собственными действиями и мыслями и… И ты здесь не для того, чтобы просто красиво выглядеть. Ни за что, никогда.

Луи пытается не вспыхнуть от злости. Ему нужно успокоиться—его гнев словно всегда старается выжать из него все, что в нем копится.

Какое-то время Гарри просто на него смотрит, на лице нечитаемое выражение. А потом на лице медленно начинает появляться улыбка, и он наклоняется, прижимая свои губы к губам Луи, убирая его руку со своей талии и переплетая пальцы.

– Разложи пирожные со мной, – говорит он, его улыбка широкая и нежная, голос мягкий.

Гнев Луи мгновенно улетучивается, хмурая складка у бровей плавно заменяется улыбкой. Улыбкой, которая очень быстро становится идиотски большой. Даже щеки тянет.

– Это же будет сложно сделать с твоей рукой в моей, – дразнит он и сжимает пальцы Гарри сильнее.

– Нет, – говорит Гарри и улыбается еще шире, когда начинает разворачивать вощеную бумагу единственной свободной рукой.

*

Вскоре стол оказывается полностью накрытым—выпечка деликатно разложена по блюдцам и блестящим подносам—и слышится стук в дверь.

Луи с любопытством открывает дверь—еще существуют те, кто стучатся в дверь?—и видит…

Найла.

– Ты чего стучишься? – поднимая брови, спрашивает он.

Найл пожимает плечами, руки засунуты глубоко в карманы джинсов, черная рубашка закатана до локтей. На лице читается вина, взгляд затемнен тенью.

– Ну, без предупреждения херово как-то, – объясняется.

Луи хмурится.

С того самого момента, когда Лиам передознулся, Найл был… не Найлом. Он стал осторожным, тихим, робким—едва говорит с Рори, потому что больше не принимает ничьей помощи и никого ни о чем не просит, закрывается в своей комнате и делает домашнюю работу до восьми—а потом сразу же ложится спать. Правда ложится в кровать. И по-настоящему спит. Затем завтракает. За пианино не то что не садится, даже не смотрит – боится разбудить Луи.

Это просто ужасно. И Луи такое даже в какой-то мере ненавидит. Сильно ненавидит.

– Почему херово? Это же мы, это же квартира Зейна, – говорит Луи и отходит назад, жестом приглашая Найла зайти.

С руками все еще в карманах он медленно заходит.

– А виски? – шутит Луи и бросает взгляд на смотрящего на них с грустной улыбкой Гарри.

Найл мотает головой и осматривает комнату.

– Не думаю, что это будет уместно, – спустя молчаливые секунды говорит он, пожимая плечами. – Учитывая ситуацию.

– Хм, верно подмечено, – Луи пытается не звучать осуждающе.

– Рад, что ты пришел, – говорит Гарри, пытаясь слегка улыбнуться.

Найл тоже особо не старается.

– Спасибо, друг. Рад находиться здесь.

И тишина.

– Лиам будет счастлив тебя видеть, – добавляет Луи и приобнимает Найла за плечи. – Он по тебе скучает.

– Не понимаю, почему.

– Потому что ты один из его лучших друзей. И он тебя любит.

– Не понимаю, почему, – повторяет он, и Луи сглатывает скапливающееся у задней стенки горла разочарование.

– Найл, хватит себя винить. Лиам тоже виноват—он сам так сказал. Даже по-другому, он сказал, что считает себя полностью виновным, – говорит Луи уже раз в сотый, но Найл, как и всегда, лишь отмахивается.

– Неважно, я пришел только потому, что сильно хочу его увидеть, прежде чем он уедет.

Луи еще раз беспомощно смотрит на Гарри, который в ответ мотает головой и сочувственно сжимает рот.

– Ладно, я рад, что ты пришел, – вздыхает Луи.

Найл кивает и ничего не говорит, просто идет и останавливается возле окна, видимо, не собираясь садиться.

*

В комнате висит такое сильное напряжение, что Луи как ошпаренный вскакивает с кресла и с восторгом приветствует Зейна с Лиамом, когда они, наконец-то, приезжают.

– Вот и наш золотой мальчик! – кричит Луи и буквально запрыгивает на Лиама с объятиями, тот в ответ смеется и краснеет, обнимая в ответ.

Зейн наблюдает за ними с нежной улыбкой и блестящим взглядом, он пахнет как зажженная сигарета и солнце.

– Простите, что задержались, – говорит он, не отрывая взгляда от Лиама. – Просто добирались пешком.

– Да, я хотел насладиться своей свободой, пока она у меня еще есть, – с грустью подтверждает Лиам.

Зейн закатывает глаза.

– Тебя не запрут в подземелье, Ли.

– Откуда тебе знать? – Лиам выглядит как щенок. – Мой отец звучал так, что я только и могу представлять подземелье…

Зейн вздыхает и притягивает его к себе, пробегает губами по щеке.

– Все будет замечательно. Я лично позабочусь об этом. Если тебе что-то не понравится, я сразу же вырву тебя оттуда и доставлю куда-нибудь получше—в любую точку мира.

Лиам удовлетворенно улыбается.

– Я люблю тебя, – с глупой широкой улыбкой говорит он.

– И я тебя, – отвечает Зейн—у них все так просто—и ведет Лиама к столу.

Они садятся, Лиам сразу же вслух отмечает красоту цветов—Гарри словно с ног сшибает, цветком распускается, гордо и широко улыбаясь—и все кажется таким нормальным и привычным, что Луи лишь спустя мгновения понимает, что еще одно из кресел до сих пор пустует.

– Найл? – зовет он и поворачивается.

Он по-прежнему стоит у окна, прибился в уголок комнаты, все его тело выдает неуверенность и осторожность. Его нахмуренный взгляд контрастирует с бледным солнечным лицом, голубые глаза отдают пасмурным летом.

Неправильно неправильно неправильно.

– Найл, садись, – говорит Луи, призывно улыбаясь и махая рукой над столом. – Не стесняйся.

Найл кусает губу, не шевелится.

– Да, пожалуйста, сядь, – улыбается Лиам, теребит салфетку одной рукой и отодвигает кресло другой. – Я тебя вечность не видел, друг. Я по тебе скучал! – лицо Лиама невинное, открытое, а улыбка такая же яркая, как и начищенный до блеска сервиз перед ними.

Он, наверное, и не понимает, как Найлу было хуево все это время. Нет—зачеркните. Он понятия не имеет.

– Если ты хочешь, – низким тихим голосом соглашается Найл. Неправильно.

Лиам наклоняет голову, насмешливо улыбаясь.

– Конечно же я хочу. Иди сюда.

Найл стоит секунду неуверенно, но потом улыбается, подходит и садится, отвечая на улыбку Лиама улыбкой еще шире.

– Спасибо, что пришел, – искренне говорит Лиам.

Найл сияет – как лампочка, честное слово.

– Спасибо, что пригласил.

И может Зейн, Луи и Гарри смотрят на них, слабо улыбаясь. И может становится немного неловко, когда оба парня поворачиваются к ним и одновременно поднимают брови, замечая три пристальных взгляда.

– Что ж, – объявляет Луи, прочищая горло и пытаясь сохранять самообладание. Но он все равно не может перестать улыбаться, видя, как улыбается Найл—по-настоящему улыбается—и все словно моментально становится нормальным, все становится так, как раньше. И блять, его тело опять предает его, он чувствует, как накатывают эмоции, блять, почему его глаза так с ним поступают? Почему они слезятся??

– Давайте поедим, – заканчивает Гарри, проводя тыльной стороной руки по бедру Луи под столом, словно утешая.

И это нисколько не помогает его хрупкому эмоциональному состоянию.

– За Лиама, – провозглашает Гарри, поднимая бокал с шампанским вверх.

Воскресают лучезарные улыбки, все взгляды обращаются на сияющего Лиама и его дикую счастливую улыбку, полупрозрачная пузырящаяся жидкость сверкает под светом комнаты во время каждого поднятого бокала.

Сверкает так же, как и улыбка Гарри.

(Не то чтобы Луи смотрел. Сейчас главный здесь – Лиам. Луи обращает внимание только на Лиама. Лиам.)

– За Лиама, – хором повторяют все, и комнату наполняет звон бокалов, вскоре опустошаются и бокалы, и подносы с выпечкой.

Все проходит так же гладко и чудесно, как и раньше, как и всегда, Луи отмечает это с облегчением и даже счастьем.

Зейн и Лиам как обычно все портят своими сладкими речами, воркующими касаниями и влюбленными улыбками. Гарри делает бессмысленные замечания, которые он считает гениальными, а потом улыбается и смеется, и каждый раз, когда смотрит на Луи, его взгляд смягчается все сильнее, ну а Найл…

Спустя двадцать минут пирушки Найл начинает без стеснения поглощать пирожные—прям как шоты в барах—его смех становится гораздо громче, он наливает себе больше спиртного, и спустя минут сорок хлопает Лиама по спине и запрокидывает голову назад, очень громко смеясь каждый раз, когда кто-то что-то говорит – и видимо, ему пофиг, шутка это или нет.

– Я по вам так скучал, пиздюки вы мои, – смеется он, хлопая в ладоши, когда Гарри отвечает “Я буду делать чай” на вопрос Лиама, как они все планируют проводить лето.

– Мы тоже по тебе скучали, ебантяй. Теперь, наконец, перестанешь прятаться? – спрашивает Луи, не в силах перестать улыбаться, смотря на парня перед ним. Смотря на настоящего Найла.

Его смех слегка стихает, улыбка становится чуть серьезнее. Он обдумывает вопрос, водя пальцем по стеклу бокала.

– Ну, если я вам нужен, я всегда ваш. Просто, – он замолкает и всем телом поворачивается к Лиаму. – Мне охуенно жаль, что все это случилось. Я никогда бы—

– Все нормально, Найл, – прерывает его Лиам, ничуть не обижаясь. – Ты ни в чем не виноват. На самом деле… – он вздыхает и смотрит на Зейна. – Наверное, нет худа без добра, и даже хорошо, что так случилось, правда. – Он кладет загорелую руку Найлу на плечо. – Иногда кто-то должен хорошенько тебя встряхнуть, чтобы заставить тебя опомниться, понимаешь?

Найл кивает, впитывая в себя слова.

– Значит, я заставил тебя опомниться?

– Именно.

– Ох, тогда, – Найл слегка наклоняет голову, прежде чем на его лице появляется широченная улыбка. – Всегда, блять, пожалуйста.

И после этого Лиам начинает громко смеяться, Зейн слегка улыбается, а Гарри хихикает, щекоча свой нос одной из роз, Луи же чувствует, что каждая клетка его тела пропитывается тем, что теперь он может назвать только домом.

**

Время все ползет и ползет, конец семестра приближается с каждым днем.

Большинство времени Луи проводит в учебниках и руках Гарри.

– Может сегодня все же с сахаром? – спрашивает Луи, наливая чай.

Они переплелись друг с другом на полу, прислонившись к дивану и окружив себя вышитыми подушками с кисточками и толстыми ткаными одеялами, комкающимися в ногах. Рядом с ними лежит серебряный поднос с чайным сервизом, который, как утверждает Гарри, был сделан специально для него (это слишком показушно и мило, что Луи даже возражать и сомневаться не хочет). Они наливают чашку за чашкой, дымящаяся жидкость паром щекочет их носы, Гарри занят чтением сборников поэзии, а Луи– подчеркиванием нужных слов в пьесах.

Он – живое воплощение удовлетворения, прижимается спиной к теплой твердой груди Гарри, а тот тихо дышит, пальцами одной ладони медленно водит по руке Луи вверх и вниз, другими держит страничку томика Китса с поэмой “Эндимион”, беззвучно двигая ртом, вычитывая любимые строки. Порой его губы щекочут ухо Луи, когда он слегка наклоняется или специально шепчет ему свои любимые слова. Порой он скользит губами по его волосам, шее или виску—просто так, без причины—не отрываясь от чтения текста. Эта идеальность опьяняет, конечно же еще и немного мешает Луи делать домашнюю работу, но он лучше обколет себя шипами цветов, чем сдвинется хоть на миллиметр и потревожит свою идиллию.

Гарри медленно моргает, из-за вопроса отрывает свой взгляд от особо длинного стиха и смотрит на блюдце в руке Луи.

– Конечно же нет, – мелодичным хриплым голосом говорит он, прижимаясь улыбкой к его волосам.

Луи чувствует его дыхание, то, как он глубоко вдыхает в себя запах волос, и это…

Потрясающее чувство.

– Но против сиропа агавы я ничего не имею, – продолжает он с урчанием, и Луи поднимает брови, потому что он не ожидал таких слов. Наступает краткое молчание, Гарри утыкается Луи в щеку, оборачивает свою руку, которая все еще держит томик, вокруг груди Луи, и добавляет: – Это мой новый фетиш.

Луи фыркает.

– Хватит, Стайлс, – смеется он. – Ты такой смешной, откуда у нас сироп алганвы, или как там эта поебень называется.

– Агава, – поправляет Гарри, и Луи чувствует его улыбку на своей шее. – И он у нас есть. Я недавно купил кучу сиропа. Он в моей комнате.

– Окей, но я ради твоего сиропа с места не встану.

– Пускай Найл принесет.

– Найла здесь нет, если ты не заметил.

– Напиши ему.

– Может ты просто заткнешься, – смеется Луи, прижимая его руки сильнее к себе. Он старается злостно на него посмотреть, но губы его предательски выдают, растягиваясь в широкой улыбке, которая показывает и рассказывает все хранимые секреты и безумное обожание к этому очаровательному, смешному, изнуряющему мальчишке, которого он нашел.

Гарри ухмыляется.

– Заставь меня.

Луи не нужно повторять дважды.

Он сразу же наклоняется к нему, сминает губы Гарри в настойчивом поцелуе, чувствует ухмылку Гарри и улыбается сам, ощущает, как Гарри немного встряхивает, книга выпадает из рук, грудь сжимается стоном. Он улыбается и поворачивается, не разрывая поцелуя, они сталкиваются сердцами, рука Луи сразу же находит свое место в волосах Гарри и тянет—прямо как он любит—а Гарри отвечает небольшой восхитительной дрожью и приглушенным кратким скулежом, собственными руками проделывая линии по спине Луи.

– Изгиб твоих губ перепишет заново историю мира, – говорит Гарри дрожащим голосом, сбившимся дыханием, стеклянными глазами, Луи ведет губами по его подбородку, вверх до челюсти, нежно кусает мочку уха.

– Это не Китс, – бормочет он, вдыхая запах кудрей.

– Знаю, – голос Гарри на октаву ниже. Руки, цепляющиеся за плечи Луи, слегка дрожат.

– Это Уайльд, – продолжает Луи, и Гарри рвано выдыхает.

– Правильно, – отвечает он почти с трепетом и усиливает хватку, льнет вперед, настойчиво прижимаясь к губам.

Вау.

Примечание для себя: Запомнить каждое слово Оскара Уайльда и цитировать его при любом удобном случае.

Сознание начинает туманиться, потому что Гарри прижимается все сильнее, его сладкие поцелуи, вздохи и дрожащие руки топят Луи, он чувствует его, каждую его частичку. Их ноги задевают поднос и, видимо, опрокидывают чайник, Луи чувствует, как корешок книги, которую Гарри уронил, впивается ему в колено, одеяла путают конечности и мешают движениям, но ему плевать, ему похуй, потому что с каждым движением дыхание Гарри становится все более шатким, потому что он красивый и податливый, выгибается, прижимаясь к Луи и—

И Гарри отстраняется, задерживая дыхание, когда пальцы Луи находят его пуговицу.

– Прости, – тяжело дыша, говорит он, избегает взгляда Луи, пытаясь скрыть розовый оттенок щек.

Луи испуганно моргает, смотрит на профиль Гарри, пытаясь совладать с собой, успокоить бешено стучащее сердце и вздымающуюся грудь.

– Я что-то не так… – начинает Луи, ощущая колючую панику, но Гарри тут же мотает головой, целует костяшки Луи красными влажными губами.

– Нет, – хрипит он низким сухим голосом. – Нет, просто, – пытается найти слова, еще раз целуя руку Луи, прижимая свои губы там, где, как ему кажется, дыхание сможет восстановиться. – С тобой все по-другому. Я… – сглатывает. – Немного, – сглатывает снова. – Боюсь. Наверное.

О господи. Из Луи сейчас выпрыгнет раскаленное сердце.

Почему этот мальчик такой милый? Почему он – воплощение всего того, о чем Луи никогда и мечтать не мог? Почему он вообще с Луи, и почему Луи чертов счастливчик??

– Милый, – мурлычет он, разглядывая раскрасневшиеся щеки Гарри. – Все хорошо. Я понял. Не будем торопиться, ладно? Честно, не будем торопиться, – он затыкается и продолжает только тогда, когда встречается со взглядом Гарри. – Я счастлив просто танцевать с тобой.

Губы Гарри дергаются.

– Под Битлз?

Луи улыбается.