Текст книги "Good Again (СИ)"
Автор книги: titania522
Жанры:
Любовно-фантастические романы
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 36 (всего у книги 50 страниц)
– Сядь, – сказал Хеймитч резко.
Я сделала, как мне было велено. Во-первых, Хеймитчу я все же доверяла, а во-вторых, ноги меня уже не держали и дышать было тоже нечем.
– Пит явился сюда рано утром. И видок у него был, как будто его сбил поезд, – медленно проговорил он. – Хотя, честно говоря, ты в этом смысле его на сей раз заметно переплюнула. Круто он тебя отделал. И не знай я вашу историю, отчего оно все так, на нем после этого живого места не осталось, – Хеймитч глубоко вздохнул. – Он тут все хлопотал, готовился к отъезду.
Я выпрямилась в кресле, и моё онемение медленно сменялось страхом и напряжением. О том, что чувствительность ко мне возвращается, говорила и непроизвольная дрожь в руке.
– Куда он собрался?
– В Капитолий. Лечиться под надзором Доктора Аврелия, и некоторое время его не будет. – я замотала головой, настолько неожиданным мне показался подобный поворот событий. – Слушай, ты можешь кинуться к нему, пытаться его остановить любой ценой, но я должен все-таки тебе сказать…
Как всегда, Хеймитч пытался защитить нас – сначала сохраняя нам жизнь, потом пытаясь не дать съехать с катушек. Должно быть. ему теперь всегда придется быть для нас с Питом кем-то вроде буфера и даже исполнять роль отца в нашей ущербной ячейке общества, хотя его прежняя жизнь вовсе не подготовила его для подобной роли.
– Я не буду его останавливать, – выпалила я и поняла, что так оно и есть.
Хеймитч явно вовсе этого не ожидал, и мне невольно это польстило – не так-то легко было застать нашего ментора врасплох.
– Ладно. Ну, значит хотя бы по этому поводу не будем с тобою цапаться. Так что тебе нужно?
Сделав глубокий вдох, я уперлась взглядом в пол, пытаясь собраться со своими неясными мыслями. Я медленно начала выходить из этой частичной летаргии, которая навалилась на меня после инцидента прошлой ночью, и благодаря которой я пока не сдохла еще от душевной боли.
– Чтобы он знал, что я его не обвиняю, что я да, злюсь, но не на него. Еще я хотела сказать, что я от него съезжаю, ведь теперь, судя по всему, мне не придется беспокоиться? – я мрачно усмехнулась. – Мы зарвались, Хеймитч. Наверно, таким двум жалким обломкам как мы с ним не стоило и думать о том, чтобы быть вместе. Нормальные люди живут под одной крышей, женятся. Но мы с ним после всего этого ненормальные.
Хеймитч смерил меня долгим взглядом, прокручивая в голове то, что я сказала.
– Знаешь, я не согласен с той жалкой чепухой, которую ты только что тут несла, и сразу по многим пунктам, но у меня не ни времени, ни желания с тобой препираться. Сейчас не подходящий момент для подобных споров.
– Знаю, но мы ведь не можем быть с ним вместе прямо сейчас, Хеймитч, – я качнулась на стуле вперед. – С ним что-то не так. Он перестает быть собой во время этих приступов, я знаю, что он сам ни за что не причинил бы мне вреда. А тут он будто хочет… обладать мной со всеми потрохами… – я еле выговорила столь фривольное слово в присутствии Хеймитча, но сейчас было не время миндальничать, мне нужно было, чтобы он понял – как важно то, о чем я собиралась его просить. – Не будет мне покоя, если он уедет в Капитолий один.
И тут плотину, щели в которой я всеми силами затыкала, дала большую течь, и непрошеные слезы хлынули бесконечным потоком.
– Он сломлен и разбит. Страдает, а я не могу ему помочь. Пожалуйста, поезжай с ним к Доктору Аврелию. Будь с ним, – Хеймитч резко встал с места, и начал расхаживать передо мной, всем своим видом выражая недовольство.
– Я уже говорил, ноги моей не будет в Капитолии, пока я жив, – выплюнул он, качая головой.
– Черт возьми, Хеймитч. За тобой перед ним должок! – его стальные серые гляделки бешено сверлили меня, но я не собиралась отступать. Отказ был неприемлем, ведь тогда Пит оказался бы в одиночестве в этом чертовом поезде, который помчит его туда, где его пытали и калечили. – Ты – мы – бросили его на арене, а все ради забавы под названием «Сойка-Пересмешница». Он сломлен, потому что мы это допустили. – слезы стояли в горле, мешали мне говорить, и вкус у них был горький как у самогона, которым Хеймитч упивался, чтобы ничего не чувствовать. – Он такой из-за нас, и я поехать не могу. Не я нужна ему сейчас. – я встала перед ним и пристально на него уставилась, замечая, как его сопротивление слабеет. Я уже знала, что он согласится, но решила выложить последний козырь. – Ты говорил, что позаботишься о нас. Мы ведь были командой, верно? Или это тоже все было сплошным враньем?
Лицо Хеймитча скривилось, как будто он проглотил горькую пилюлю, и он разразился длинной чередой проклятий, которые так и скакали с его растрескавшихся губ.
– К твоему сведению, я обещал Питу присматривать за тобой, пока его тут не будет. Об этом же он попросил Сэй и Эффи. И что прикажешь – взять и так запросто его нарушить.
В потоке моих слез уже сквозило отчаяние.
– Вот видишь, за мной-то есть кому присмотреть! А у него может быть приступ прямо в поезде – ты ведь прекрасно знаешь, что означают для нас с ним поезда! – голосила я. – И он там будет совсем один, никто о нем не позаботится! Ты сможешь жить с этим? Так что подумай – что тут хуже, – я была уже готова упасть перед ним на колени. – Ты единственный, кому я могу доверять, и кто сможет с ним справиться. Мы оба перед ним в долгу.
И когда он снова выругался, я поняла, что одержала верх. Ведь это так и оставалось все это время самой большой, нерешенной проблемой в наших отношениях – наша общая и его вина перед Питом, все те же пресловутые долги. Ведь мы же оба были в ним из Шлака – и знали, как плохо иметь долги, особенно когда она неоплатные. И мы оба знали, что этот долг до конца так и не сможем никогда вернуть.
– Хорошо, солнышко. Я с ним поеду. Но ты должна мне кое-что пообещать, – буквально прорычал он, отхлебывая здоровенный глоток своего пойла.
– И что же? – спросила я, сразу же подозревая подвох.
Он сглотнул и поморщился, когда очередная порция белого обожгла ему пищевод.
– Не вздумай ставить крест на нашем мальчике. Терпеть не могу, когда ты говоришь, что вам не суждено быть вместе. Это самая убогая чушь собачья, какую мне доводилось слышать. Побитые жизнью люди постоянно сходятся вместе, живут вместе и строят все по новой, не хуже прежнего. И все у них получается. А ты держи голову выше и подожди, когда он снова приведет себя в порядок, – он вытер рот тыльной стороной ладони. – Ты обязана сделать все, чтобы все у вас в итоге было как надо. Сама себе обязана. Вы двое друг без друга прям чахнете.
Я лишь уныло покачала головой.
– На сей раз я вовсе не уверена. Конца этому всему не видно…
Хеймитч сполоснул руки и принялся собирать разбросанную тут и там по кухне грязную посуду.
– Никто на самом деле не может наверняка сказать, что там, в конце, но это не должно тебя останавливать. Ты просто двигаешься дальше в надежде, что конец будет лучше чем начало.
Это была одна из самых неоспоримых и при этом оптимистичных истин, которые мне доводилось от него услышать за все годы нашего знакомства. И его слова задели какие-то тайные струны в моей душе.
– Неужто ты – ты! – проповедуешь хранить надежду? – выпалила я не без яда в голосе.
Хеймитч повернулся ко мне и окинул таким взглядом, словно я была тупейшим созданием на земле.
– Не ты одна пытаешься добраться до другого края пропасти. А теперь вали из моего дома, чтобы я мог собраться в путешествие с нашим женишком. Нужно хотя бы попытаться прибраться в этой крысиной норе. Хорошо хоть в Капитолии пристойная выпивка, – фыркнул он, продолжая деятельно перемещаться по кухне. Я уже пошла было к двери, но в последний момент вернулась и крепко обняла его.
– Спасибо тебе, – прошептала я, прижимаясь к его груди, не обращая внимания на исходящий от него застарелый перегар и запах пота.
Он тоже обнял меня в ответ.
– Ладно, ладно, просто иди, хорошо? – и добавил, на всякий случай. – Пит наверно в вашей хибаре над пекарней. Но ты не свети особо в городе своим бланшем, лады? Надень там шляпу или еще что. Не каждый правильно поймет, что же с тобой случилось.
Я лишь кивнула ему и пошла домой, чтобы прихватить головной убор и затем отправиться на поиски Пита.
***
Даже не знаю, чего именно я ожидала, когда поднималась по ступеням пекарни. Сердце стучало от едва сдерживаемого страха – всю жизнь я всегда ждала лишь самого худшего. Мне было слышно, как он ходит внутри, тяжело ступая по деревянному полу и явно сильнее чем всегда припадая на одну ногу. Я слегка склонила голову, еще глубже натягивая на свой фингал рыбацкий картуз с широкой кокардой – довольно странный, надо сказать, предмет гардероба, чтобы ходить в нем в городе. Когда дверь открылась, Пит застыл на пороге, а я уперлась взглядом ему в грудь, а потом почувствовала, как он снимает с меня кепку. Наконец, заставив себя взглянуть ему в лицо, я уловила мелькнувшую на нем гримасу острой боли. Не говоря ни слова, он сделал шаг назад, чтобы впустить меня внутрь.
Когда дверь за мной закрылась, мы некоторое время просто изучающе смотрела друг на друга. Я разглядела, что он уже был одет в дорожное: лучшие в его гардеробе походные штаны с множеством карманов и белую рубашку. Он явно недавно вымылся, но его внешний вид резко контрастировал с тщательно наглаженной одеждой. Дикий блеск в глазах и взъерошенные волосы выдавали то, что творилось в его душе. Пусть я и не смогла до конца разобраться в том, что с ним творилось в последнее время, но все равно понимала, что за маской спокойствия скрывается настоящая внутренняя буря.
– Сказать, что я сожалею о том, что натворил, будет явно недостаточно, – начал он.
– Я пришла не для того, чтобы выслушивать извинения.
Он слегка опустил голову.
– Я не пойду домой, – сказал он с выражением бесконечной грусти.
– Знаю. И я не собиралась тебя об этом просить, – ответила я, все еще изучая его глазами, и ощущая, что и под моей маской спокойствия таится ураган.
Пит приподнял голову, явно растерянный.
– Хеймитч передал, что ты уезжаешь в Капитолий.
Он вновь кивнул, мол, понял.
– Я решил, что мне пора лечь в психбольницу** и препоручить себя заботам Доктора Аврелия. Он сделает тесты и подлечит меня, если это вообще возможно вылечить.
– Думаешь это у тебя… излечимо? – спросила я, с ужасом понимая, что его нынешнее состояние вполне может оказать необратимым.
– В противном случае я не вернусь. Знаю, я говорил, что не могу без тебя, и это правда. Но это не твоя проблема. Я не допущу, чтобы ты подвергалась опасности, даже если мне придется оставаться вдали от тебя, – сказал он с мрачной решимостью.
Я подошла к нему ближе, но коснуться не смела. Могла ли я вообще теперь его касаться?
– Делай то, что должен. Уверена, что тебе станет лучше, ведь так уже было. А потом возвращайся ко мне, – сказала я, чувствуя, как меня захлестывает отчаяние.
– После всего, что было? – прошептал он, не веря собственным ушам.
Я улыбнулась, хотя двигать этими мышцами лица мне было болезненно, и на самом деле улыбаться вовсе не хотелось.
– Я не отрицаю и не оправдываю того, что между нами произошло. Я просто говорю: поправляйся. А когда поправишься, приезжай домой.
Лицо Пита еще больше помрачнело, он кивнул, и его рука протянулась ко мне – он, должно быть, жаждал меня коснуться, прижаться ко мне. Но мое тело оказалось злопамятнее, чем я сама. Я инстинктивно отступила. Его рука бессильно упала, и вид у него был такой, как будто это я сейчас дала ему пощечину. Но что тут поделаешь: я еще не готова была снова ощутить его прикосновение.
– Еще кое-что. Нам нужно сделать звонок, – сказала я и пошла в кабинет, ожидая, что он пойдет за мной.
Сняв трубку, я набрала более чем знакомый номер личной линии Доктора Аврелия. Спустя пару гудков он ответил.
– Это Китнисс Эвердин, – просто сказала я.
– Китнисс! Я ждал твоего звонка.
– Конечно, – я постаралась скрыть нетерпение в голосе. Мое сердце было этот миг слишком хрупким, чтобы отвлекаться от главного на обсуждение моих собственных переживаний. – К вам едет Пит.
– Я в курсе, – он резко понизил голос. – Он сейчас там?
– Да, – отрезала я.
Он сделал паузу, и я отчетливо различила в трубке шуршание бумаг на столе. – Могу я поговорить с вами обоими?
Я сделала знак Питу подойти поближе и включила громкую связь.
– Он тоже слышит вас.
– Очень хорошо. Прежде всего, я могу лишь поаплодировать твоей инициативе, Пит. Признаться в том, что нуждаешься в помощи, весьма непросто. Это хороший первый шаг. Во-вторых, я должен извиниться.
Мы с Питом обменялись удивленными взглядами.
– И за что вам извиняться? – спросил он.
– Ты – единственная выжившая жертва охмора. Это была секретная пыточная технология, и все документы о ней уничтожили до того, как начались суды над теми, кто проводил эти пытки. Так что говорить о помощи жертвам охмора не приходилось – они просто не дожили до наших дней, – у Пита от этих слов вид стал еще более унылый.
– Так в чем же дело? – перебил он.
– Мне не следовало вообще тебя отпускать, Пит, если оставалась вероятность, что ты можешь навести вред Китнисс. Видимо, я допустил врачебную ошибку, и теперь я должен попросить за это у вас обоих прощения. Я не снимаю с себя ответственности за твое нынешнее состояние.
– Вы не могли этого знать, – ответил Пит.
– Вероятно, не мог, но когда после твоего прошлого приступа я сделал вывод, что тебе надо бы приехать в Капитолий на обследование, я должен был на этом настоять, а не просто ограничиться рекомендацией.
– Вы уже предлагали ему приехать раньше? – я повернулась к Питу. – И почему ты отказался?
Пит провел по лицу рукой.
– Я не хотел оставлять тебя одну. Думал, что смогу держать себя в узде.
Я лишь досадливо покачала головой.
– Мы оба хороши. Я должна была позвонить Доктору Аврелию сразу, как это случилось впервые. Может, не настаивай я так сильно на том, чтобы ты был все время рядом… – мой голос сорвался. И снова Пит потянулся, чтобы меня коснуться, но тут же отстранился, видимо, вспомнив вдруг о моей недавней реакции.
– Так дело не пойдет. Это непродуктивно. Все совершают ошибки. Главное, чтобы мы на них учились, – Доктор Аврелий сделал паузу, видно, собираясь с мыслями. – Я должен был вернее выстраивать свои врачебные прогнозы, хотя это довольно сложно сделать для пациента, находящегося вне клиники. Поэтому я от всей души извиняюсь перед вами, и обещаю вам обоим сделать все от меня зависящее, чтобы Питу стало лучше.
Я облегченно кивнула, и все вдруг стало как-то проще. Все это помогло мне почувствовать себя почти нормально, если это «нормально» вообще было для меня теперь возможно. Избавившись от ощущения, что наша ситуация бесконечно странная, теперь я могла уже думать о том, как стряхнуть с себя подступающую сосущую печаль. Пит должен был вот-вот уехать, и неизвестно было – когда он вернется. Осознание этого факта и того, насколько тяжело мне будет жить с этим, лишь сейчас стало до меня доходить, но я постаралась отбросить эти мысли, решив – буду предаваться страданиям потом, в одиночестве. И доктору Аврелию сказала лишь:
– Спасибо.
– А теперь я хочу, чтобы вы оба знали, чего следует ожидать. Я тщательно изучу состояние Пита, чтобы определить наиболее подходящие методы лечения. Здесь у меня есть множество специалистов и ассистентов, которые помогут во всем этом разобраться. Китнисс, мне понадобится и твое максимальное в этом участие. Однако оно не должно мешать осуществлению и твоей персональной терапии. Мы, как и прежде, будем с тобой разговаривать еженедельно. Давай следующий наш сеанс назначим на завтрашний вечер. Ты завтра сможешь?
Завтра вечером Пит уже будет в Капитолии.
– Да. И как долго он будет отсутствовать?
Доктор Аврелий опять пошуршал бумагами, прежде чем ответить.
– Не смогу сказать, пока не проведу исследования. Тогда сразу дам тебе знать. Прости.
Пит и Доктор Аврелий продолжали что-то обсуждать, а я лишь бродила по квартире. В спальне наткнулась на дорожный чемодан – он как черное предчувствие взгромоздился на краешке нашей кровати. Там же был и маленький дорожный кейс с самым необходимым. Наверно, он упаковал вещи, пока я сидела, запершись в ванной, ведь здесь, в квартире, было только все самое необходимое. Я думала о пекарне, обо всем, что мы сделали здесь – абсолютно с нуля. Сейчас было пора уже думать и о нашем огороде – весеннее тепло было не за горами. Скоро на озере растает лед – можно будет удить рыбу, забираться на таявшие горные вершины. Так много всего было у нас впереди, но моя половинка скоро окажется от меня далеко. Я уперлась лбом в оконную раму и попыталась прогнать чувство, которое поднималось откуда-то снизу. И подумала – еще только несколько часов, и я смогу себе позволить разлететься на осколки.
Погруженная в свои мысли, я заметила, что разговор в кабинете закончился, только когда поняла, что он стоит рядом меня.
– В Капитолии прохладно, наверное. Ты взял что-нибудь теплое? – спросила я, мельком взглянув на него. Его голова была опущена на грудь, глаза закрыты.
– Ага, и свитер, и пиджак, – он помолчал, прежде чем продолжить. – А насчет пекарни – думаю, Эффи присмотрит тут за всем, если тебе будет нужно… – его голос оборвался. – Китнисс, я… – запнулся он. – Поезд скоро уходит и…можешь ты на меня посмотреть? – сказал он в конце концов.
Я подняла на него глаза, и тогда он продолжил:
– Не знаю, что я тебе наговорил прошлой ночью. Я помню, что мы были вместе, что я ужасно разозлился, а потом… и твое лицо… – он глубоко вздохнул, но заставил себя на меня смотреть. – Я никогда себе этого не прощу.
– Ты болен, Пит. Это не твоя вина. Но я не знаю, переживу ли я еще одну такую ночь, как эта, – я повернулась к нему, ощущая физическую боль оттого, что он был рядом, что мне хотелось быть с ним – так, как мы были прошлой ночью – и понимая, что глубоко в душе я теперь просто безумно этого боюсь. – Ты должен сделать все возможное, чтобы тебе стало лучше. Ради нас обоих, хорошо? – я неуверенно протянула руку, проверяя свои внутренние барьеры. Он схватил ее и поднес к губам, я кожей чувствовала его слезы. Хотела бы я прижать его к себе, может быть, даже спеть ему и успокоить, но я пока не была готова этого сделать.
***
Чуть позже объявился Хеймитч, явно только из душа и одетый вполне прилично: в зауженные штаны, свитер с высоким горлом*** и даже отчего-то не изгаженный ещё пиджак. Открывший ему дверь Пит явно был изумлен, увидав нашего ментора в таком невероятно для него цивильном виде.
– Куда собрался? – спросил он настороженно.
– Да в Капитолий вот намылился, – протяжно ответил Хеймитч.
– Что? – Питу явно оказался не в своей тарелке. – И зачем это тебе в Капитолий…? – и тут до него дошло, и он перевел взгляд с Хеймитча на меня. – Это ведь твоя идея, не так ли, Китнисс? Вы снова за старое: сговариваетесь у меня за спиной? – глаза Пита гневно засверкали. – Нет, ты со мной не едешь. Не хочу, чтобы Китнисс оставалась тут одна.
– Я не одна, Пит. У меня есть Сэй и Эффи, и я вполне могу сама о себе позаботиться, – парировала я, тоже закипая от гнева при мысли, что он считает меня до такой степени беспомощной.
– Нет! – он резко повысил голос. – Не делай этого. Китнисс, да у меня ум за разум зайдет, если я все время буду о тебе тревожиться!
– А мне что прикажешь – сидеть и думать как ты там один в Капитолии? – я тоже уже орала и была готова съехать в катушек.
Хеймитч посмотрел на нас и отстраненно произнес куда-то вверх, как будто обращаясь к невидимому мудрому слушателю:
– И как я умудрился влипнуть в эту вечную драму? Слушай, малыш, я в кои то веки принял ванну и отказался от дневного сна, так что никуда ты теперь от меня не денешься. Захлопни варежку и бери давай уже свои манатки, а то на поезд опоздаем.
Пит снова принялся протестовать, но на сей раз я была уже более настойчива. Впервые с прошлой ночи я сама приблизилась к нему и обняла. Все его тело было твердым как сталь, так он был напряжен, но от моего прикосновения он смягчился, вся скованность прошла.
– Китнисс, – простонал он мне в волосы, и его тело сотряслось от сдерживаемых эмоций.
Я упивалась ощущением его близости, мощным стуком его сердца, который эхом отдавался в моем теле. Что бы между нами ни произошло, но я была не в силах не отреагировать всем своим существом на этот мерный звук, который означал для меня все хорошее и дорогое, что было у меня в этом мире.
– Пожалуйста, не спорь со мной об этом, – умоляла я.
И я почувствовала, как он глубоко вздохнул, уступая.
– Ладно, – он отстранился и взглянул на меня. – Я никогда не хотел ничего этого****…
– Хватит. Я знаю. Просто поправляйся. Я никуда отсюда не собираюсь, – и я грустно ему улыбнулась.
– Не знаю, смогу ли я когда-либо заснуть без тебя, – он пробежался пальцами по моей косе, поглаживая каждый ее выступ, пока не добрался до спутанного хвостика на конце.
– Думаю, мы отоспимся, когда ты вернешься, – пошутила я.
– Ты так уверена, что я поправлюсь, – произнес он недоверчиво.
– У меня нет выбора. Не хочу рассматривать другие варианты, – прошептала я и положила голову ему на грудь. Мы так и стояли прижавшись друг к другу, пока Хеймитч не объявил, что пора на станцию
***
Я полагала, что буду не в силах вынести эти проводы на станции, но я как-то справилась. Он попрощался с совершенно безутешной Эффи, которая, разглядев мое прикрытое кепкой лицо, разразилась бурным потоком слез, который она пыталась скрыть, пряча свое опрокинутое лицо за страницами блокнота. На платформе была заметно больше народу чем обычно, и в отдалении я заметила даже мэра. Когда прибыл поезд, он сказал несколько слов кондуктору, после чего вещи Пита и Хеймитча были немедленно погружены в состав проводником, который вскоре вернулся и безмолвно стоял, явно ожидая пока эти двое сядут в поезд – видимо, его попросили всячески помогать им в пути. Пожав им руки, он проводил их до вагона, и направился еще кому-то из отъезжающих. Я обернулась к Хеймитчу, который стоял рядом со мной и Питом, чтобы обнять его и прошептать ему украдкой на ухо «Спасибо». Он же, отстранившись, мягко похлопал меня по затылку и молча поднялся в вагон.
Я стояла в оцепенении, не отрывая глаз от Пита, который так же в точности смотрел на меня. Пыталась вернуть на лицо улыбку, но вышла, видно, скорее гримаса, а мои пальцы рассеянно теребили, разглаживали его рубашку. Подходящих слов у меня на нашлось, и я просто впитывала в себя его образ, запоминала его черты, чтобы воскрешать в памяти долгими одинокими ночами, которые ожидали меня впереди. Ночи, когда я буду биться в агонии из-за его отсутствия.
Из транса меня вывел только звонок, оповещавший о том, что поезд скоро отправляется. Я чувствовала, как меня переполняет паника – наверняка она плескалась в моих круглых, как плошки глазах – и как реальность обрушивается на меня как цунами. Я невольно схватилась за Пита, тут же смяв его рубашку там, где я ее только что разглаживала. Но это было уже совершенно неважно, а я просто пыталась выдавить из себя нечто значимое и при этом разборчивое, чтобы сказать ему на прощание, какие-то заветные слова, которые он смог бы лелеять так же, как я лелеяла его жемчужину, украшавшую теперь мой палец. Она всегда напоминала мне о нем, когда его не было рядом. Но я смогла лишь шумно прерывисто вздохнуть.
– Пит… – всхлипнула я, и мои жалкие попытки что-то произнести прервало прикосновение его губ. Я совладала с невольным порывом съежится от страха, и, ответив на его поцелуй, вложила в него все свое отчаяние. Вся моя жизнь была усеяна нашими отчаянными поцелуями – в пещере, на пляже, в Капитолии, в нашей спальне, а теперь вот к ним добавился и этот – горький поцелуй, приправленный соленым вкусом тоски, желания и сердечной боли.
Когда мы оторвались друг от друга, я снова попыталась заговорить, но он лишь покачал головой и улыбнулся, бесконечно печально, понимающе.
– Я знаю, Китнисс. Я тоже это чувствую, – он нежно коснулся губами моего лба, и, более не медля, отвернулся и зашел в поезд. Безмолвно, не шевелясь, я наблюдала за тем, как двери закрываются. Но он все еще был виден там внутри, за стеклом, и его нежный, но и упорный взгляд был прикован ко мне. Не успела я и глазом моргнуть, как поезд унесся прочь, унося его от меня. Глаза я отвела, лишь когда состав превратился в едва различимую точку на горизонте.
__________
*Сладкое безумие – в оригинале песня на испанском. Полный перевод доступен на: http://es.lyrsense.com/la_oreja_de_van_gogh/dulce_locura Музыкальное видео https://www.youtube.com/watch? v=by2E2m4thNM
**Психбольница – в оригиниле sanitorium («I admitted myself to the sanitorium»), это ныне архаичное слово, несмотря на то, что звучит схоже со знакомым нам словом «санаторий», различается с ним по значению. В западной практике психбольница выглядит совершенно по-другому, заметно отличаясь от отечественных аналогов. Больные там не сидят взаперти по палатам, получая принудительное лечение, а гуляют по закрытой территории, работают в группах, проходят индивидуальные консультации с психотерапевтом, занимаются творчеством и т.д. Прежде в специализированных заведениях с таким же названием лечили также больных туберкулезом и другими хроническими болезнями. Подробнее на: https://en.wikipedia.org/wiki/Sanatorium
***Свитер с высоким горлом – в оригинале turtleneck, букв. «черепашья шея». Москвич перевел бы как водолазка. Мы, питерцы, зовем его бадлон: ) Но мне кажется – это все-таки скорее свитер толстой вязки, ведь все-таки у них там пока еще зима. Вроде этих http://melonlyrics.blogspot.ru/2011/05/lonely-island-turtleneck-chain-feat.html
**** «I never wanted any of this…» – классическая фраза everlark. Правда, в «Сойке-Пересмешнице» ее в оригинале произносит Китнисс (в моем вольном переводе, ибо точно й цитаты я не нашла): «Я никогда не хотела ничего этого. Не собиралась участвовать в Играх. Я лишь хотела защитить сестру и сохранить Питу жизнь». В фильме она говорит это Сноу. https://www.pinterest.com/pin/48835977185106323/ кстати, в этом фрагменте таких скрытых цитат из первоисточника – еще несколько.
========== Глава 39: Черные Дни (POV Пит) Часть 1 ==========
Всё, чего я боялся, ожило
Всё, чем я противился, стало моей жизнью.
Именно тогда, когда удача, казалось, начала мне улыбаться,
Солнечные пятна поблекли,
И теперь я прожигаю время,
Потому что я погряз в черных днях.
Я заболел тем, от чего излечился.
Я отпустил тех, о ком заботился.
Говорят, я светлая душа,
Но я отчего-то не могу видеть в ночной тьме.
Я лишь притворяюсь, когда делаю что-то как нужно,
Потому что я погряз в черных днях.
И откуда мне знать —
Может, это моя судьба?
Из песни «Fell on Black Days» («Погряз в черных днях») группы Soundgarden
Перевод Lesotho и 2big из Новосибирска. Полный перевод песни доступен на: http://www.amalgama-lab.com/songs/s/soundgarden/fell_on_black_days.html
Поезд, который уносил нас в Капитолий, казался мне непривычно набитым людьми, хотя я смутно представлял, как тут все теперь у них бывает. Дело в том, что в последний раз на поезде я ездил аж год назад, когда возвращался в Двенадцатый. И снова на нем кататься мне на самом деле отнюдь не улыбалось. Слишком много наполненных кошмарами ночей мы с Китнисс провели под перестук колес, и мне бы искренне хотелось впредь отказаться от этого способа передвижения. Во всяком случае, надолго.
Поэтому снова оказавшись в этом знакомом замкнутом пространстве, как бы стальной тюрьме, я лишь еще глубже погряз в своих душевных терзаниях. Сидевший напротив меня в нашем двухместном купе Хеймитч, тоже был не в лучшем настроении, судя по тому, как он прихлебывал свой белый ликер и пялился в одну точку где-то на обеденном столике. Конечно, этот поезд по уровню комфорта не мог сравниться с теми неприлично роскошными поездами, которые некогда перевозили трибутов к месту их безвременной насильственной смерти, но и здесь было довольно приятно.
Нам предоставили отдельное купе, в котором оказалась небольшая зона отдыха рядом с окном, да еще и стол между двумя сидениями. Две маленькие двери вели в спальные помещения размером с приличный шкаф: одно – для меня, другое – для Хеймитча. Еще было больше зеркало, которое на поверку оказалось дверью, ведущей в совмещенный санузел с микроскопической душевой кабиной.
Вряд ли этот поезд можно было назвать роскошным, но тут было все вполне себе чисто и опрятно, а главное – он вполне себе справлялся с задачей безопасной перевозки жителей Панема. И мне это купе импонировало больше, чем прежде виденные хоромы на колесах, отделанные медью и красным деревом. Еды в них подавали больше, чем кто-либо был в силах съесть, но все равно весь этот шик не мог облегчить участь тех двух пассажиров, которым светила жестокая расправа на глазах у всей страны.
Такие мысли темными призраками проносились в моей голове, пока я с тоской смотрел в окно поезда. Мы проезжали Дистрикт Одиннадцать, и я совсем не узнавал пейзажа за окном. Честно говоря, все, что я знал о лесе, я почерпнул у Китнисс во время наших вылазок на озеро, где она привыкла рыбачить. Прошлым летом мы ходили туда довольно часто, и я даже мог бы найти это озеро самостоятельно, но с тех пор уже столько воды утекло. Вот бы вернуться туда, когда снова станет тепло – я на это искренне рассчитывал. Это было священное для нас место: Китнисс оно связывало с давно потерянным отцом, он воплощался для нее здесь и в зарослях тростника, и в спрятанных на илистом озерном мелководье белесых клубнях – съедобной части растения, в честь которого ее назвали. Она открыла мне эту маленькую тайну, и с тех пор она стала и моей тоже, сплетаясь со множеством других незримых, но прочных нитей, которые нас связывали, делая счастливыми. В отличие от Игр, которые когда-то нас свели.
Но мне не дано было предугадать – увидимся ли мы с ней, когда станет тепло. В Двенадцатом уже чувствовалась оттепель, каких-то несколько недель, и будет настоящая весна. В прошлом году мы даже не отметили её День рождения – не нарочно, конечно, просто были слишком заняты, налаживая хотя б подобие нормальных отношений. В этом году я планировал это исправить, устроив ей гигантский праздничный сюрприз, и озеро тоже входило в мои планы. Теперь же я скорее всего буду вынужден снова пропустить и этот её день, и бог знает сколько всего ещё, а все потому, что не в состоянии контролировать свое альтер-эго**, мою темную сторону, которая терзает женщину, которую я люблю. Мысль о том, что мне еще так долго придется пробыть вдали от нее, давила на меня невыносимо, и настроение у меня было мрачнее некуда, я был на грани того, чтобы разрыдаться.
