Текст книги "Good Again (СИ)"

Автор книги: titania522

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 50 страниц)

Эффи по своему обыкновению вела себя как типичная перфекционистка. Она не просто заставила меня принять душ и кое-где побриться. Она еще и сменила постельное белье, проветрила комнату и выбрала в гардеробе свитер и брюки, чтобы я выглядела элегантной, но не слишком разряженной. Она высушила мне волосы и выпрямляла их и расчесывала до тех пор, пока они не засияли. Еще мне велели намазаться кремом для ожогов, хотя шрамы больше мне не причиняли дискомфорта.

– Сухие участки просто не намазывай, дорогая, – наставляла она меня. И, закрыв глаза и очистив разум, я могла даже вообразить себя невестой, которую готовят ко встрече с женихом. И я от этого затрепетала, не без приятного волнения.

Когда она осталась довольна результатом своих усилий, она обняла меня и вывела прочь из спальни. Следом за ней я шла вниз по ступеням, ища глазами Пита, пока не увидела его стоящим ко мне спиной на кухне. Эффи молча мне кивнула и уплыла прочь из дому через парадный вход. На звук захлопнувшейся двери Пит обернулся, увидал меня, и его глаза расширились от удивления. Меня вдруг охватило неодолимое смущение, и лишь невероятным усилием воли я смогла выдержать его пристальный взгляд.

– Привет, – прошептала я.

Тряпка, которую он держал в руках, упала на пол, и он даже не думая ее поднимать, оказался возле меня в три прыжка. Не говоря ни слова, он заключил меня в тесные объятья, уткнувшись носом туда, где моя шея плавно перетекала в плечо. Он долго сжимал меня, потом отпрянул, чтобы взглянуть на меня, провел пальцами по моему лицу, по волосам, как будто пытался убедиться, что я настоящая, и в конце концов прислонил свой лоб к моему.

Он весь дрожал, будто борясь с собой.

– Ты правда вернулась? – спросил он.

Я лишь кивнула, наслаждаясь ощущением его рук на своем теле. Казалось, прошла целая вечность с тех пор. Как он меня касался.

– Прости. Я знаю, что ты не выносишь, когда я тебя бросаю, – прошептала я

Пит взял меня обеими ладонями за лицо, чтобы заглянуть мне прямо в глаза.

– Это не одно и тоже. Когда ты тоскуешь по Прим, когда не можешь встать с постели, это все равно что приступ для меня. Ты не можешь этому противостоять. Я просто рад, что ты вернулась, – он снова оглядел меня с головы до пят, пожирая взглядом. – Я скучал по тебе, прошептал он, будто завороженный.

Тряхнув головой, он снова взял себя руки.

– Ты голодна?

– Ужасно, на самом деле, – я маковой росинки в рот не брала несколько дней, даже не ощущая голода, и мой пустой желудок вдруг судорожно сжался. Я была больше чем голодна. Взяв меня за руку, Пит усадил меня за стол. Я ничего не делала много дней, но чувствовала себя так, как будто камни ворочала, без сна и отдыха. Он быстро перемещался по кухне, разогревал еду. Я попыталась встать и ему помочь, но он снова усадил меня на место.

– Позволь мне о тебе позаботиться, – сказал он как отрезал. И скоро передо мной уже стояли теплые сырные булочки, и нежные ребрышки, которые, казалось, вот-вот сползут с кости, вареный красноватый картофель с оливковым маслом и петрушкой, и, наконец, клубничный компот, которым Пит велел мне запивать мясное блюдо. И вот у меня на языке все уже пело от дивного вкуса, столь изысканного, что даже не стала трогать свои обожаемые булочки.

– Пит, это самая вкусная вещь, какую мне доводилось есть в жизни! – воскликнула я.

– Я приготовил это в надежде, что ты будешь в состоянии поесть. Я бы что угодно приготовил, лишь бы ты снова стала есть, – он глотнул воздуха, когда говорил последнюю фразу и отвернулся под предлогом налить воды, прежде чем снова сесть.

Я замерла, осознав наконец, что он не просто скучал по мне, а был, видно, просто в ужасе оттого, что я так много дней отказывалась от еды. Меня накрыло ужасное чувство вины, и я встала, чтобы забраться к нему на колени, обхватить его обеими руками.

– Мне не хотелось тебя пугать. Прости, – я притянула его к себе, а он положил голову мне на грудь. До меня вдруг дошло, что Пит никогда прежде не видел меня в таком состоянии, и не представляет себе до какой степени сплин может парализовать меня, лишить всякой возможности двигаться. Его присутствие удерживало меня от того, чтобы я снова впала в этот ужасный ступор, но приближение годовщины смерти моей сестры и переживания нескольких последних дней все же смогли меня подкосить.

– Скоро год как ее нет. Вот уж не думала, что доживу до этого, и буду так страдать, – я чувствовала, что мое сердце забилось, когда пальцы коснулись спускового крючка, который снова мог меня напрочь вырубить. – Я была точно такой же с самого первого дня по возвращении из Капитолия. А до того, пока меня судили, я пыталась уморить себя голодом, – по его телу снова пробежала дрожь, когда он бросил на меня взгляд, исполненный паники. – Но сейчас я не пыталась умереть от голода, честное слово. Просто не могла есть. Сальная Сэй умудрялась меня кормить с ложечки, но порой и ей не удавалось впихнуть в меня ничего кроме пары глотков воды. Прошу, не думай, что это ты в чем-то виноват.

Он потрогал меня за талию, а потом придвинул ко мне тарелку.

– Так, пожалуйста, поешь. Ради меня. Ты тощая, как птичка, – умолял он.

Я смаковала каждый кусочек упругого вареного картофеля, нежного мяса и густой сладкой глазури. Мы принялись кормить друг друга, но я повела себя как жадина, особенно когда пришла очередь сырных булочек, я буквально вылизала тарелку. Пит излучал удовлетворение, следя за тем, как я ем, а когда я облизала его пальцы, перемазанные сладкой массой, он явно весь так и вспыхнул, как уголь в костре, несмотря на все свое самообладание. Мы тихо перебрались в тепло у горящего камина, с бокалами охлажденного вина в руках, и я прикорнула возле Пита, отдаваясь теплу очага и легкому опьянению омыть меня.

Остатки тягучей печали все еще плескались у меня в животе, как грязные лужи после большой грозы. В таком состоянии, даже еще под действием вина, я чувствовала что еле-еле двигаюсь, и все члены мои отяжелели, хотя я уже не была скована горем как раньше. Сидя у огня, я чувствовала, что вот-вот растекусь по полу как горячая карамель. Пит сидел рядом молча, приобнимая меня за плечи, его щека касалась моих волос. Я же была все еще эмоционально нестабильна, и отблески пламени рождали немотивированное, но сильное желание плакать. Повернувшись к Питу, я легонько поцеловала его подбородок, и он закрыл от этого глаза и улыбнулся краешками губ. Что-то в том, как он воспринял мой поцелуй, не ожидая ничего большего, вскружило мне голову, и я поцеловала его снова, на этот раз поближе к шее. Все свои чувства я сосредоточила на ощущении его небольшой щетины, касавшейся моих губ, на запахах нашей еды на его коже. Я распознала аромат малины, и лизнула его подбородок, чтобы понять – сладкий ли он на вкус.

Его рука у меня на плече напряглась, он притянул меня ближе, но явно все еще выжидал. И тугой узел в меня в животе вдруг стал еще туже, тягучая жижа печали уступила место острой потребности, что исходила из самой сердцевины моего женского естества. Я изголодалась не только по обычной пище и питью, иной голод тоже рос во мне, и я уже дрожала от его призыва. И я потянулась, развернула его к себе и поцеловала так, как будто делала это впервые в жизни, мои губы стыдливо изучали знакомый ландшафт его рта. Он ответил мне с нежным напором и от него мои губы разомкнулись, и я наконец уловила тот самый вкус малинового пирожного, который привлек меня чуть раньше. Он тоже приоткрыл губы, и я изучила языком внутреннюю поверхность его рта. Очередная волна дрожи прошла по его телу. И он задохнулся, когда я поймала губами его нижнюю губу и нежно ее стиснула, и стала посасывать. А потом уже и он, чуть повернув голову, скользнул языком ко мне в рот и ответил мне таким же долгим, изучающим поцелуем.

Мои пальцы зарылись в его шевелюру – теперь, зимой, она не выгорала на солнце и стала цвета тусклого золота – я призывно тянула его к себе. Наши поцелуи становились все настойчивее, не осталось никаких мыслей – одни острые ощущения – и вскоре Пит оказался на мне сверху, а моя голова лежала уже на одной из диванных подушек. Я приветствовала его твердый, но все же нежный натиск, его губы на моих губах. Руки скользили по моим бокам, забрались ниже и подхватили меня под ягодицы, теснее прижали меня к нему. И я раздвинула ноги, радостно встречая его набухшую под одеждой плоть, когда он прижался ко мне бедрами. Наши прежние колебания были забыты, их сменил взыскательный призыв завершить начатое, и мы стали судорожно раздеваться, срывая с себя покровы ткани, пока я со вздохом удовлетворения не ощутила мягкие волоски на его груди своими сосками. Его живот прижался к моему, а ноги я обвила вокруг его талии. От ощущения, что его эрекция трется о мое сокровенное место, я стала еще мокрее и простонала его имя.

– Пит, пожалуйста… – умоляла я.

Я снова вытянула ноги от того, когда он вновь привлек меня к себе и поцеловал – глубоко и нежно —, а потом заскользил губами по моим щекам, вниз, по горлу. Проведя носом мне по шее он двинулся вниз, к грудям, помял их, целуя соски, а затем лаская их языком. Теперь я уже знала себя немного, и то, что он мог довести меня до оргазма одними этими прикосновениями. Мои пальцы сами собой схватились за его волосы, и жадно стали направлять его, и он усмехался, когда сдвинул обе груди вместе и стал их сосать по очереди – сперва одну, затем другую.

Он настойчиво пульсировал возле моего бедра, и я взяла его рукой, и стала потягивать долгими, неспешными движениями, упиваясь ощущением его гладкой кожи в своей ладони.

– Мммм, вот так… – застонал он, когда мои пальцы накрыли его мошонку, лаская и ее, а потом вернулись по его стержню наверх, до кончика головки. И снова вниз… И он провел пальцами мне по животу, и скользнул ими в меня, заставив меня корчиться в сладких муках.

– Я так сильно по тебе скучал, – шептал он настойчиво, и его пальцы входили в меня в медленном, томительном ритме, дразня и погружая меня в невероятную истому. Он целовал меня, наращивая темп, лаская меня так, чтобы я наверняка достигла пика. Еще недавно я была все равно что мертва для любых ощущений, и я была шокирована тем, насколько я сейчас была влажная, и как близко я подошла к высшей точке экстаза. По моим жилам бежала уже не кровь, а огонь, и больше всего на свете я хотела, чтобы он очутился у меня внутри. Он не спускал с меня глаз, когда я наконец взорвалась вокруг его пальцев, бесстыдно, не сдерживаясь, выкрикивая его имя и выгибая спину, и мои бедра в его руках свело судорогой.

Я все еще была в плену оргазма, когда он медленно вошел в меня, и каждая волна затягивала его все глубже в мое тело. Он почти без остатка погрузился в меня, потом почти полностью вышел, и повторил это движение снова и снова. Я провела ногтями по его спине, от чего его мощные мышцы напряглись и дернулись. Я вся отдалась нежным покачивающим движением Пита, как лодка, что плывет, слившись с ритмом морского прибоя. Ужасное напряжение сегодняшнего дня, казалось, покинуло меня, и я растворилась в его медленном ритме, впервые за много дней чувствовала себя в безопасности, на пике триумфа.

Он завел свои руки мне за плечи, придерживая мне голову, и поцеловал меня перед тем, как прошептать.

– Я никогда не смогу привыкнуть к тому, какая же ты красивая в такие моменты.

Мое сердце от этого забилось где-то в горле, и эмоции хлынули через край.

– Я люблю тебя. Мы разберемся со всем этим.

– Это уже не важно, если ты все равно ко мне вернулась, – сказал он с мрачным напряжением. Он все еще сжимал мою голову руками, целуя меня теперь порывисто, когда его собственный оргазм стал ощущаться все ближе.

Он потянулся к точке между нами, чтобы дать снова кончить и мне, но я замотала головой.

– Не надо. Так – идеально, – Я сжала его, мои ноги оплели его талию, пока он не стал дергаться так бешено, что мне пришлось его отпустить. Он выпустил мою голову и склонился надо мной, погружаясь еще глубже.

Несмотря на всю свою физическую силу, он был все еще невероятно нежен, и от усилий себя сдержать он весь слегка дрожал. Но знал, еще до того, как это узнала я, что именно так нужно заниматься со мной любовью, хотя я ему ничего не объясняла, но сейчас я хотела ощущать его всем телом и притянула его к себе, чтобы почувствовать его бешеный сердечный ритм – такой же, как и мой – чтобы покрыть его кожу поцелуями, ощутить на языке вкус его пота. Я прихватила его зубами за мочку уха, и осторожно прокатала между них нежнейшую кожу, от чего он еще больше задрожал, его мышцы резко сократились и оргазм настиг его, все его тело заходило ходуном. Я наблюдала за тем, как его лицо исказила судорога, и слушала, как глубоко, гортанно он застонал, еще несколько раз в меня толкнувшись, прежде чем затихнуть. Он осыпал градом поцелуев мои плечи, ключицы, грудь, пытаясь вновь обрести ровное дыхание, и лишь потом повалился на бок, прижав меня к себе.

Мы неподвижно лежали, случая дыхание друг друга, долго-предолго. Если прежде я ощущала себя пустой внутри, теперь я была полной – меня до краев наполнял запах Пита, его вкус, ощущения его тело возле меня. Он был весь в настоящем, весь – здесь, и все, что было прежде казалось лишь сном, и я сама себе казалась сном, сотканным из обрывков собственных кошмаров. Он все еще был здесь – туман моей тоски —, но я вцепилась в непоколебимость, основательность, прочность Пита, и сама в итоге стала прочнее. Я ощущала, что тоже скучала по нему, как скучала по солнцу, по лесу – по всему, что меня успокаивало, дарило мне покой, по всему, что я любила.

Я повернулась к нему, он же сейчас чертил узоры кончиками пальцев на поверхности моих бедер.

– Ты в порядке? – спросил он.

– Ага, – я кивнула, уткнувшись ему в плечо.

– Китнисс, я серьезно. Ты правда в порядке? Потому что ты перепугала меня до чертиков, – сказал Пит.

Я сделала глубокий вдох.

– Знаю. Думаю, я всегда была такой, и дальше буду немного тосковать в душе. Этот всплеск – просто крайняя степень того, что я испытываю почти все время. За этот год стало полегче, но вряд ли я смогу думать о Прим, – мой голос сорвался, но я с усилием сглотнула болезненный комок в горле. – чтобы не забиться в какой-нибудь угол, желая в душе исчезнуть.

Пит взглянул на меня сверху вниз.

– Понимаю. Я и сам постоянно думаю о своей семье, и мне тоже тоскливо. Но я стараюсь концентрироваться на всем хорошем, что с ними связано, и порой мне и впрямь становится легче, – и тут его прервал внезапный телефонный звонок.

– Я возьму, – он застонал, но встал и пошел в мастерскую. А я смогла полюбоваться на его мощную спину и рельефные мускулы на заднице и на ногах, пока он поднимался вверх по лестнице. Это зрелище, от которого я снова стала влажной, неожиданно подвигло и меня тоже встать и, в порыве вдохновения, направиться к бельевому шкафу. Я вытащила оттуда запасные одеяла и подушки и расположила их вперемешку с теми, что уже были разбросаны вокруг горящего камина. Я даже разобрала диван, чтобы устроить из его подушек уютное гнездышко для нас двоих. Это потребовало от меня немалых усилий, так что потом я смогла лишь залезть под одеяла и свернуться там в ожидании возвращения Пита.

Когда он спустился, он был явно удивлен результатом моего творчества. И он улыбнулся, устраиваясь возле меня.

– Полагаю, сегодня мы с тобой тут и заночуем? – рассмеялся он.

Я просто улыбнулась ему, прежде чем спросить.

– Кто звонил?

– Доктор Аврелий. Я часто с ним разговаривал в последнее время, – Пит опустил глаза на одеяло, выбирая из него торчащую пушинку. – я все не мог тебя из этого вытащить, и стал уже впадать в отчаяние…

От выражения его лица у меня чуть не разорвалось сердце, и я потянулась к нему.

– Эй, я и сама не могла себя из этого вытащить. Правда, я дошла до точки, когда даже уже и не хотела этого делать.

Он пристально смотрел на меня, и выражение его ярких голубых глаз на миг отняло у меня способность мыслить.

– Я никогда в жизни не ощущал еще себя таким беспомощным. Я знал, что у тебя случаются перепады настроения, и я обычно в силах с ними сладить, но это было нечто совсем другое. Ты вообще мне не отвечала, – Пит бессознательно крутил краешек одеяла в руке, как будто хотел навсегда оставить на нем складки. – Было похоже, что что-то жизненно важное в тебе исчезло, а все что осталось – это пустая оболочка, которая только на вид была тобой, – Он глубоко, прерывисто вздохнул, – Я знал, что ты где-то там, но что бы не делал – не мог до тебя достучаться, мог только смотреть как ты таешь на глазах.

Меня переполняло раскаяние за то, что я стала виной его ужасных переживаний в последнее время.

– Я уходила, по крайней мере, ненадолго. Все было для меня как-то слишком. Я несколько дней ещё держалась, потом вдруг не смогла, – прошептала я. Пит устроилась на подушках и водрузил меня сверху, нежно прижав к себе.

– Почему ты мне ничего не сказала? Я бы что-то постарался предпринять, – сказала он.

И отчего я ничего ему не говорила?

– Это просто подкралось ко мне, и все.

Он, кажется, намотал это себе на ус.

– Доктор Аврелий говорил о таблетках, которые ты пила, что они тебе помогали. Ты согласна снова их принимать?

Я вздрогнула, припомнив, какое действие эти пилюли оказывали на меня, когда я была в Тринадцатом.

– Тьфу, я их ненавижу. Они сглаживают внутри всё и вся. И вместо того, чтобы чувствовать себя лучше, от них я вообще перестаю что-то чувствовать.

– Доктор Аврелий хочет поговорить с тобой, когда ты будешь готова, – он заворочался, положил руку мне на бедро и повел пальцами вдоль моей ноги. – ну, позже, – предложил он, глядя на меня оценивающе, но с изрядной долей жадности. – или вообще завтра, – он наблюдал за тем как и дрожу, когда его пальцы достигли вершины моих бедер.

– Верно. Не сейчас, – я еще сильнее задрожала от его нежных, как пух, прикосновений. Его глаза затуманились, губы приоткрылись, и он опрокинул меня на спину и страстно поцеловал.

И тут в голове у меня уже не осталось ни одной связной мысли. Эффи, Доктор Аврелий, Хеймитч, даже моя дорогая Прим испарились оттуда, когда я целиком отдалась ему. Позже у меня еще будет время поразмыслить обо всем, о чем стоит подумать. Но сейчас я вся была во власти этого мига, его рук на моем теле, его губ, которые добирались всюду, и, в конце концов, его самого, когда он овладел мной, и я знала что этого было для меня достаточно, чтобы оставаться здесь. Более чем достаточно.

***

На следующий день Пит упрямо остался дома со мной. Все мои попытки убедить его, что я уже более-менее в порядке, что меня можно оставить одну, раз уж он так явно беспокоится о пекарне, ни к чему не привели – он даже слушать меня не стал. Эффи взялась порулить пекарней еще денек, настаивая, чтобы мы пока передохнули. Она нашла себе отличного помощника в лице Астера, на котором теперь лежали все обязанности, связанные с выпечкой, и он быстро всему учился.

– Эффи явно весьма довольна собой, даже чересчур, – выдал Пит, когда мы мыли тарелки после завтрака. – Нам еще крупно повезет, если, вернувшись, мы там не обнаружим вывеску «Семейная пекарня Бряк».

Я прыснула в ответ на его слова и взглянула в окно. Нынче было холодно, но небеса сияли лазурью, а утренний иней на ветках и на траве сиял как драгоценные кристаллы. В большой бочке в саду, куда весной мы запасали воду для полива, небесная синева не просто отражалась, но становилась нежной, как глаза моей сестры. От этой мысли мне пришлось отвести глаза прочь от круглого окошка воды и болезненно сглотнуть. И тогда я скосила глаза в сторону мерзлого леса.

– Думаю, я пойду на охоту, – вдруг сказал я.

– А что, еще есть на кого охотиться? – спросил он, покосившись на меня.

– Кролики. Кое-какие птицы. Олени. Ты даже удивишься, – сказала я. – А мне нужно развеяться на свежем воздухе.

– Можно мне пойти с тобой? – судя по всему, ему было тревожно.

Я лишь игриво ткнула его под ребра локтем.

– Да ты мне там всю дичь распугаешь, – он кивнул: да, мол, понимаю, побудь одна и разберись с собой. – Поверь, со мной все будет хорошо. Я встала на цыпочки, чтобы его поцеловать, но чмоканьем в щечку дело не ограничилось. Он подхватил меня за талию, и поцеловал со всей мочи. На меня вдруг накатило головокружительное желание никуда не ходить и зависнуть на весь день с ним в постели. И устоять было очень даже нелегко, ведь его губы так соблазнительно припухли после всего, что мы творили накануне ночью. Но я стряхнула с себя распутный порыв и осторожно высвободилась из кольца его рук.

– Я недолго, обещаю, – прошептала я, вдыхая его аромат.

И потом скорее ощутила, чем увидела, как он кивнул.

– Спущусь тогда в пекарню посмотрю как там дела. Обедать будем вместе? – спросил он, притягивая меня к себе, чтобы заглянуть мне в глаза.

– Хмм, хмм, – выдавила я, все еще в плену его дурманящего поцелуя.

Он наклонился прямо к моему уху и буркнул:

– Иди, пока я не передумал.

И я, подхватив лук и стрелы, действительно ушла.

***

Стоило мне ступить за порог, как внутри у меня все заметно переменилось. В лесной тишине беспорядочно скачущие мысли, какофония чувств и внутреннее напряжение разом улеглись, померкли, уступили место долгожданному умиротворению. Я перешла на бег, едва миновав ворота Деревни Победителей, вновь проверяя возможности своего затекшего, отвыкшего от движения тела, так же как делала впервые выйдя из дому по возвращении Пита в Двенадцатый. Но теперь я была уже не так слаба, как тогда. Тонкая морозная патина на поверхности земли, еще не растаявшая на утреннем солнце, похрустывала под подошвами сапог.

И вдруг я сбавила шаг и оглянулась по сторонам. И невольно подумала о том, каким был Двенадцатый до моих первых Игр, и как все перевернулось с ног на голову. Лишь лес был все еще прежним. Его не смогли изменить ни бомбежка, ни смерть. Он выстоял. И меня грела мысль, что я тоже была некогда неотъемлемой частью этого леса. Разве не придавало это и мне некой устойчивости? Буйные потоки, что тащили нас, словно щепки, по реке жизни, вынуждены были здесь наконец угомониться, столкнувшись с явлениями непреходящими. Все наши маленькие людские трагедии блекли на фоне времен года, которые все так же менялись, солнца, которое все так же катилось по небу, и гор, которые продолжали стоять в своей непоколебимости.

Ощутив присутствие в чаще справа чего-то живого, я стала двигаться еще тише, словно привидение. Вытащила стрелу и зарядила ею лук, подумав вдруг, что тишина леса взрывается от звуков моего тяжелого дыхания. И тут она показалась из-за деревьев, и я остолбенела от великолепия ее зимнего наряда: красоты плюшевого белого хвоста, стройной, почти женственной фигуры, когда она поводила носом, принюхиваясь. Мне повезло, что я была от нее на наветренной стороне, и мой запах уносило от нее прочь. Посылая стрелу в полет, я мысленно поблагодарила ее за эту красоту и за мясо, которое она мне даст. Миг – и мертвая лань уже лежала за земле, а я, подбежав к ней, касалась ее меха.

Вынув нож, я тут же освежевала тушу, выбросив требуху подальше, чтобы запах не привлек сюда хищников. Закончив с грязной работой, я взвалила тушу к себе на плечи и направилась к дому, чтобы уже там отмыть и разделать её как следует.

Трудиться над ней дома пришлось еще битый час, но когда я, наконец, закончила, ко мне пришло давно неведомое чувство удовлетворения. Отдавать всю себя во власть тоски было так больно. Ведь в хорошие дни я была довольна, удовлетворена своей жизнью с Питом – она дарила мне несравненно больше, чем я могла себе вообразить, скажем, сидя за столом в Капитолии и голосуя за последние Голодные Игры. Но порой я так остро ощущала отсутствие Прим, что становилась сама не своя.

Теперь я снова мыслила ясно, и в голове крутилось воспоминание о тех детях в приюте, которых я увидела недавно. Многие из них были ровесники Прим – едва-едва достигли возраста Жатвы. Что-то было в их лицах такое, что я не могла вынести, мне было от их вида невыносимо, до паралича, больно оттого, что в каждом из них я отчасти видела свою Прим. Я оценивающе смерила взглядом мясное изобилие на столе, потом – ходики на стене. До возвращения Пита была еще пара часов. Скача через ступеньку, я взбежала по лестнице, стремительно сорвала с себя вымазанный кровью охотничий наряд, приняла душ и натянула все чистое. Мясо уже порядком остыло и, вполне могло выдержать двадцатиминутную прогулку по холодку чуть дальше Шлака.

По пути я не заметила ничего примечательного, если не считать редких приветствий со стороны прохожих, которые попадались на пути к Общинному Дому, в котором был приют. Шла я скорее повинуясь инстинкту, чем сознанию, и он нес меня как на крыльях. Я сама не заметила, как очутилась на пороге того самого здания, и, не дав себе времени на раздумья, постучалась в массивную дверь. За ней что-то зашевелилось, и мне открыли. В дверном проеме появилась женщина, которая, на моей памяти, помогла девочке в инвалидном кресле. Она была высокой, худощавой уроженкой Шлака лет пятидесяти. Над губой у нее была родинка, которая в юности, наверно, придавала ей шарма, но теперь смотрелась на ее землистого цвета дрябловатой коже скорее как метка скоротечного времени. Одета она была в мужской свитер толстой вязки и многократно обмотанный вокруг шеи шарф, складки которого свободно свисали с плеч. Признав меня, она невольно сделала большие глаза, но потом ее лицо приняло прежнее, прищуренное выражение.

– Чем я могу вам помочь? – опасливо спросила она, заглядывая мне за плечо, словно ожидая увидеть кого-то, кто притаился там.

Я прочистила глотку.

– Простите, что беспокою вас, я – Китнисс Эвердин…

– Да, я знаю, кто вы… – перебила она.

– Ясно. Я просто… ну… Я была на охоте и подстрелила очень большого оленя, и… не нужно ли вам мяса? – выдавила я, проклиная свое косноязычие, и страстно желая, чтобы здесь сейчас был Пит и говорил вместо меня.

Я заметила, как на лице у нее отразилась тоска, прежде чем она успела взять себя в руки.

– У нас нет ничего, чтобы заплатить вам за мясо. Простите, – она уже порывалась закрыть дверь.

– Постойте! – воскликнула я, возможно, слишком резко. – Я не собираюсь ничего брать с вас. Я собираюсь… пожертвовать мясо на нужды приюта. Разве дети откажутся его есть? – пробормотала я.

Она снова удивленно округлила глаза, но потом лицо ее смягчилось. Ее одолевали некоторые чувства, не вполне мне понятные.

– Вы хотите пожертвовать нам всё это мясо? – она пошире приоткрыла дверь. – Детям не часто приходится его есть, – она посмотрела на сверток у меня в руках. – И вы ничего за это не хотите?

Когда я поняла, что мне не собираются отказывать, я почувствовала себя много свободнее.

– Ничего, кроме заверений, что все это достанется детям, и не будет продано кому-нибудь еще, – я посмотрела женщине прямо в глаза. – Правда. Я все равно узнаю. Мы все время бываем на рынке. Я и мой жених…

– Пекарь. Да, – и тут женщина улыбнулась. – У вас отличная булочная. Нет, мисс Эвердин. Мы не собираемся это продавать. И нет ничего лучше для Праздника Урожая, чем накормить наших детой олениной, – теперь я поняла, что за эмоция отразилась на ее лице. Это была благодарность, такая искренняя, что ее невозможно было скрыть. – Входите. Позвольте мне хотя бы угостить вас чашкой чаю.

Она распахнула дверь и впустила меня. Я шагнула в обветшалый коридор со скрипучими половицами. Несмотря на дряхлость здания, здесь было очень чисто. Хотя и зябко – я почти не ощутила разницы между температурой снаружи и внутри. Пока мы шли по коридору, я рассматривала стены. На них картины в рамах и детские рисунки – наверняка творения юных обитателей приюта. Сами рамки тоже были явно сделаны детской рукой и в большинстве своем кривоваты; чего только не использовали, чтобы удержать вместе далеко не всегда симметричные плашки: шпагат, клей, ленты, а в одном случае какая-то бесстрашная душа использовала острые металлические скобы. И в этих несовершенных поделках было что-то не просто трогательное, но и дерзкое, несмотря на всю их хрупкость.

В итоге мы пришли в маленький кабинет, где пожилая женщина предложила мне присесть. Там топился небольшой камин, который наполнял воздух теплом. Но она все равно потянулась за лежащими на диване одеялами, чтобы прикрыть мне ноги.

– Мы стараемся сохранить побольше дров для отопления комнат, где живут дети, – объяснила она. – Я сейчас заварю чай.

– Не беспокойтесь, – сказала я. – Я пойду потом сразу домой.

– У нас нечасто случаются гости, мисс Эвердин. И мне будет бесконечно приятно, если вы выпьете со мною чаю, даже если мы и поторопимся. Тут не очень-то хватает взрослых, чтобы за всем присматривать, – она пошла и пошарила на обветшалых, рассыпающихся от времени полках и принесла нам скромный сервиз – чашки, блюдца, надтреснутый заварочный чайник.

– Благодарю вас, миссис… – я запнулась.

– Миссис Айронвуд. Я здесь старший воспитатель. У нас не часто бывают благотворители. Почти все здесь и сами еле сводят концы с концами, – она смиренно кивнула, отхлебывая свой чай.

Мы обе помолчали. И мне вновь стало остро не хватать Пита, его легкой манеры общаться с людьми, строить беседу. Мне же нечего было сказать этой женщине без того, чтобы не показаться ей сумасшедшей: не говорить же ей, что в лицах ее подопечных мне мерещатся Прим, Рута и каждый юный трубут, который погиб на арене.

– Этот приют все еще содержит Капитолий? – спросила я.

Женщина печально улыбнулась.

– Да, мы получаем содержание на каждого из детей, о которых заботимся, но его совсем недостаточно. У многих наших воспитанников, пострадавших во время войны, есть особые нужды, задержки в развитии, ведь многие всю свою жизнь недоедали или получили травмы. У нас только-только появился первый в Дистрикте общественный врач, и мы постоянно прибегаем к ее услугам.

И тут как по сигналу в коридоре послышались шаги множества детских ног. Если дети и заметили мое присутствие, то не отреагировали – лишь кое-кто из самых младших любопытно сверкнул глазами. Но и они быстро потеряли интерес и двинулись дальше. Замыкала шествие маленькая девочка на инвалидном кресле, которую я заметила еще в прошлый раз. Вряд ли она была старше десяти лет, и теперь я видела ее лишь в профиль, но заметила, что глаза у нее были светло-коричневыми. Она была такая худенькая, как и почти все приютские дети. Толстая светло-русая коса спадала на хрупкие плечики. Она была из торговцев – и в этой компании, где преобладали смуглые дети Шлака – в явном меньшинстве.

Я еще не успела подумать, а вопрос уже сам собой сорвался с губ: