Текст книги "Good Again (СИ)"

Автор книги: titania522

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 50 страниц)

– Как я могу это забыть, Пит? Я там была! Но ты не посмеешь решать за меня что мне нужно, и какой риск я готова на себя брать, и с чем готова мириться. Достаточно того. что уже было. Верно? Не ты ли говорил: хватит друг другу врать и наводить тень на плетень, чтобы защитить друг друга?

Я тяжело вздохнул, услышав это.

– Дело не только в тебе, Китнисс. А вдруг это я не готов так жить, – произнес я устало.

Во взгляде Китнисс читалась боль.

– Что ты хочешь мне сказать? Что ты хочешь уйти ради себя самого? Что тебе сложно со мной? – и поднял руки, пытаясь пресечь ее атаку и объясниться, так как наша беседа зашла явно не в ту степь. – говори все как есть! Не хочешь быть со мной, тогда просто уходи! Не надо оправдываться моей же безопасностью, – её боль обернулась яростью. – Хотя, если подумать, это твой дом! Так что уйти надо мне! – и она потопала на выход.

– Китнисс, ты поняла меня абсолютно превратно, – я поверить не мог, что все обернулось таким вот образом. Мне оставалось только догнать ее и схватить за руку, пока она не ушла. – Можешь ты просто выслушать? – она пыталась вырваться, но я ее не отпускал. – Не ты ли только что сказала, что не следует чуть что вскакивать и пытаться сбежать! Я никуда не уйду, но и ты не уходи, – она перестала брыкаться и посмотрела на меня, глаза все еще сверкали, но взгляд уже смягчился. – Мы что-нибудь придумаем, а единственное что я знаю наверняка, что я не могу… не могу без тебя, – она прищурилась, внимательно меня изучая. – Пожалуйста, давай не будем воевать, – умолял я, когда она внезапно ко мне прильнула. Я ей не лгал, я не мог обходиться без нее, но мне было невыносимо жить, не зная, как сделать так, чтобы перестать быть для нее постоянной угрозой.

***

Ночью, лежа возле нее, я ждал, пока она заснет. Я все не мог выбросить из головы, что во сне со мной внезапно может случиться приступ и я причиню ей боль, и оттого я глаз не мог сомкнуть. Когда я понял, что не в силах больше этого вынести, я потихоньку выскользнул из кровати и поплелся в гостевую комнату. В ней царили холод и запустение, ведь мы ею не пользовались, и кровать – словно каменная плита, ведь там не было Китнисс. Забравшись под жесткие, холодные простыни, я вскоре забылся сном, усталость брала свое. Возможно, это был тот самый компромисс, который я искал, ведь я не мог ранить ее, когда меня не было с ней рядом.

Мое тело жаждало сна, ведь скоро мне было вставать в пекарню, но стоило мне задремать, как меня подбросило от ее истошных криков. И я кинулся в нашу спальню, где она как она сидела, судорожно обхватив себя.

– Пит! – выла она, и этот вопль напомнил мне те краткие минуты во тьме, на арене, когда мы в конце Квартальной Бойни бессильно пытались отыскать друг друга.

– Эй, я здесь. Все в порядке, – поймав ее руки, я присел рядом, прижал её к себе.

Он икала от слез, силясь заговорить.

– Там все… горело… и тебя… не оказалось рядом, – всхлипывала она у меня на груди.

– Все хорошо. Теперь я здесь, – бормотал я, зарывшись губами в ее волосы.

– Но тебя не было. Ты ушел, – ответила она подавленно.

– Ты права. Прости. Просто я не мог заснуть, – солгал я.

Китнисс колыхалась в моих руках, пока я гладил ее по волосам, распутывая узелки, прогоняя ее страхи, пока она снова не заснула. Я посмотрел на все еще заметный синяк у нее на лице, на влажные после кошмара волосы, липнущие к припухшей щеке, и меня замутило. Я не мог вынести этого зрелища, и, выпутавшись из ее объятьях, вернулся в холодную и жесткую одинокую постель.

***

Все следующие ночи походили на эту. Я дожидался, пока она заснет, и уходил прочь в гостевую комнату, так тихо, как только позволяла моя шумно ступающая фальшивая нога, и я цеплялся за не менее фальшивую надежду, что стены и двери, разделяющие нас, уберегут от меня Китнисс. Утром я засветло вставал, чтобы отправиться в пекарню, вечером занимался привычными делами. Однако дня шли, а Китнисс от меня все более и более отдалялась. За ночь у нее случалось по пять кошмаров, и столько же раз я являлся, чтобы ее успокоить. Прошла неделя. И лишь тогда я разглядел у Китнисс, которая стояла, ссутулившись, на плитой, помешивая рагу, огромные темные круги под глазами. Мы оба стали больше походить на собственные тени, на людей, которых досуха высосали изнутри собственные страхи.

Взгляд откровенного желания и тоски, который мне послала Китнисс, забираясь в тот вечер в постель и пристраиваясь в моих объятьях, игнорировать я тоже не мог. Ее руки так откровенно скользили по моей груди. Она никогда не была сильна в разговорах, особенно когда речь шла о делах сердечных. Но она все равно посылала мне сигналы, и я, что бы там ни творилось в моей голове, невольно среагировал на ее прикосновение. Не говоря ни слова, она потянула меня вниз и поцеловала, не отпуская от себя, хотя я и пытался отстраниться. Я чувствовал себя как будто грязным, словно даже мое легкое прикосновение могло нанести ей вред, но она явно проигнорировала мои метания и уложила меня на спину.

Быстро избавившись от ночной рубашки, Китнисс швырнула ее на кровать и жадно меня поцеловала. И пусть я был в два раза больше ее по весу и многажды сильнее, и вся же я не мог отстраниться от нее. И я приник к ней, ощущая как ее груди трутся о мою кожу, и в нетерпении стал возиться со своими пижамными штанами. Она была готова меня принять, возможно, ждала этого уже много ночей, пока я корчился от чувства вины, пока не поймала меня. Она опустилась на меня и стала двигаться вверх-вниз, оседлав меня – я едва мог вздохнуть от невероятности этого ощущения —, а она упоенно откинула голову назад, забывшись, и я еще больше налился и затвердел внутри нее. Ее движения на моих бедрах была подобны танцу – она их приберегала единственно для подобных моментов – и, закрыв глаза, она протяжно стонала.

Меня вдруг поразила мысль, что в этот миг я был для неё, похоже, вовсе не важен – ну, не считая моего члена. Что она могла бы так оседлать и кого-нибудь другого, и эта мысль меня ужасно разозлила. Она брала то, в чем нуждалась, потому что я сам не спешил ей это дать, а значит был бесполезен. Китнисс не было равных в деле выживания, и продолжи я и дальше ее отталкивать, она найдет способ двигаться дальше, а мне останется лишь сгореть дотла синим пламенем и превратиться в серый пепел.

Ее нежные пальцы тем временем уже скользили в укромном местечке между ног, она сама ласкала свою грудь, доводя себя до оргазма. Я наблюдал за тем, как на ее лице отразилась высшая точка блаженства, и положил руки ей на бедра, поднимая ее и опуская, так как ее руки и ноги уже ее не держали, превратившись в желе. Взгляда на то, как она кончает, оказалось достаточно, чтобы и меня закинуло за край, и я излился внутри нее. Она рухнула на меня как тряпичная кукла, и я обнимал ее дрожащее тело, зная, что лишь так, возможно, я и могу отличиться.

Мы так с ней и не заговорили, и, пробыв с ней до тех пор, пока она не уснула, я ушел, изо всех сил стараясь не шуметь. Я долго мерил шагами гостевую спальню, понял, что все равно не усну, и пошел вниз, чтобы найти что-нибудь почитать. Нервы у меня были все еще на пределе, и было ясно – если я не успокою себя хорошей книгой – то, стоит мне заснуть, придет кошмар. Доктор Аврелий прислал мне целую гору разного чтива: от научных фолиантов, которые касались нашего лечения, до кулинарных книг и исторических трудов. Усевшись поудобнее в кресле, я выудил с полки небольшую книжечку, озаглавленную «Книга сияющих строк»**.

Я колебался – в наших школах почти не изучали поэзию, не считая патриотических стихов и песенной лирики, так что я в ней не особо разбирался. Но стоило мне начать читать, я что-то в этих рифмованных —, а порой и нерифмованных – строчках стало задевать меня за живое. Смелые сравнения поражали, и вскоре я окунулся в мир слов, о существовании которого прежде и не подозревал. Неразрешимая загадка – как мне любить женщину, для которой я был опасен – поблекла на фоне метафор, маячивших на этих страницах. И каждая строка при этом вела меня к ней – была ли она девушкой, протирающей бамбуковые створки зеркала от росы, или темноволосой красавицей, встающей из ванной, с которой течет целая река воды. В каждом их этих стихотворений мне виделась Китнисс, и на сердце от этого становилось только тяжелее.

Внезапно я почувствовал, что уже не один, и, подняв глаза, обнаружил, что в дверях стоит Китнисс. Сложив руки на груди, она смотрела на меня с упреком.

– Вернулся бы ты в постель, – прошептала она ожесточенно.

– Я скоро буду. Просто читаю…

Она замотала головой.

– Нет. Прямо сейчас. Я от этого устала. Вернись в нашу постель и оставайся там, как прежде.

– Китнисс, я сам себе не доверяю, – выдавил я, не в силах посмотреть ей в лицо.

В ее серых очах полыхнул опасный огонек.

– Хорошо. Если ты настаиваешь, и если дальше собираешься так поступать, я не собираюсь умолять, – она резко развернулась и ушла.

Если бы я не был таким трусом, то сразу бы встал и пошел за нею следом. Но так как я именно им и являлся, то я остался сидеть в кресле, дожидаясь очередного восхода солнца.

***

Проснувшись, я почувствовал, что у меня затекло все тело – я вырубился прямо в кресле, поэтическая книжица беспомощно валялась на полу обложкой вверх. Я встряхнулся, отгоняя сон, и поднял ее, рассеяно покрутил в руках, когда услышал стук в дверь. Заставив себя подняться на ноги, я, пошатываясь, направился к двери, и обнаружил за нею Хеймитча.

– Привет, – пробормотал я, впустив его и безмолвно приглашая следовать за собой.

– Что нынче на завтрак? – спросил он, заинтересованно оглядываясь на нашей кухне.

Я лишь пожал плечами, налил воды в чайник и поставил его на огонь.

– Так, сегодня каждый сам по себе, – раздался из кладовой голос Китнисс. Когда она оттуда показалась, ее охотничья сумка уже была набита провизией, а за спиной торчали лук и стрелы.

– Куда ты идешь? – спросил я, испытывая неловкость после событий прошедшей ночи.

– На охоту, – ответила она, и лицо у нее оставалось каменным. Она кивнула Хеймитчу и выскользнула за дверь, ни слова больше не говоря. Ментор вопросительно изогнул бровь.

– Да у вас тут, внутри, атмосфера похолоднее будет, чем снаружи, – заметил он, усаживаясь за стол.

– Ничего такого, – ответил я, и тут же уронил неловко прихваченный горячий чайник обратно на плиту.

– Ничего? И почему вы тогда оба похожи на ходячих мертвецов? – съязвил он, рассеянно почесывая живот.

У меня резко испортилось и без того не самое радужное настроение.

– Мы просто не высыпаемся, полагаю, – пробормотал я.

Хеймитч внимательно оглядел меня с головы до ног.

– Это ведь связано с твоим недавним приступом, разве не так?

Я грустно усмехнулся.

– Возможно, отчасти, – я бросил взгляд туда, где за столом пустовало место Китнисс, и почувствовал, как во мне буйным цветом распустились угрызения совести. И я погрузился в смутные мысли о Китнисс и о том, и как мы с ней прежде проводили воскресное утро, пока не начался весь этот кавардак последних дней. Оторвать меня от размышлений удалось лишь краюшке хлеба, ловко пущенной мне в голову.

– Эй! – воскликнул я, – Не смей играть с едой!

Хеймитч лишь изогнул губы в ехидной усмешке.

– А ты не отвлекайся, когда я с тобой разговариваю. Я думал вы, ребята, разобрались и сгладили острые углы. Раз вы все еще живете вместе, – и он сделал глоток из своей фляжки.

– Ей небезопасно находиться рядом со мной, вот в чем проблема. Но я не могу уйти. Я не могу… ничего делать… без неё, – я набрал в легкие побольше воздуха. – Так что я перебрался спать в гостевую комнату, – выдавил я из себя наконец признание.

Хеймитч кивнул.

– И от этого тебе не стало легче, верно? – спросил он.

– Нет, на самом деле нет. Ни мне, ни ей.

– Так прекрати. Какой смысл, если вы оба от этого мучаетесь. И из тебя паршивый собеседник, когда ты не выспался, – буркнул он.

– Ты не понимаешь. Я могу ей навредить.

– На самом деле я прекрасно все понимаю. Но если она готова пойти тебе навстречу, то довольно эгоистично с твоей стороны тянуть одеяло на себе и создавать ситуацию, в которой вы оба страдаете.

Меня застали врасплох.

– Эгоистично? Я стараюсь держать от нее подальше для ее же блага. Это не эгоизм! – возразил я.

– Ты думаешь, что держишься от нее подальше ради нее самой. Но на самом деле ты это делаешь для себя любимого, потому что, глядя на нее, мучаешься чувством вины, и это тебе неприятно. И это ни в малейшей степени не ради Китнисс, так что да, это эгоистично – Хеймитч снова запрокинул фляжку, и мне оставалось лишь поражаться, до чего же он с ней уже сроднился.

– Не надо оборачивать все это против меня. Я не хочу проснуться однажды и обнаружить труп Китнисс! – заорал я в гневе.

– Эй, если уж ты спрашиваешь моего мнения, не извращай потом то, что я сказал. И я не собираюсь щадить твои чувства, когда говорю правду, я не предназначен говорить людям то, что они хотели бы услышать. – ответил он, мрачно хмыкнув про себя. – И ты не можешь быть всегда хорошим, Святой Пит.

Меня так распирало от гнева, что я не мог больше оставаться в его обществе.

– Ни хрена ты не понимаешь! – выплюнул я, направляясь к вешалке в прихожей. Хеймитча мои резкие манеры явно повергли в изумление.

– Я намерен прогуляться, – заявил я, хватая свое зимнее пальто и шарф, и не потрудившись даже толком застегнуться топая к двери. – Кухня официально закрыта, – прорычал я и громко хлопнул дверью.

***

Пока я строевым шагом маршировал в сторону леса, в голове у меня стучали слова Хеймитча, атаковавшие мои тщательно выстроенные умственные построения. И я неожиданно обнаружил себя посреди полупрозрачной оголенной рощи, и понял что не помню, как тут очутился. Осмотревшись, я заметил неподалеку ветшающий забор, и испытал облегчение: каким бы мудаком я ни был, но мне хотя бы не придется добавить к списку моих провалов блуждания по зимнему лесу.

Ведь в глубине души я знал, что Хеймитч прав.

Думая, что защищаю Китнисс, я вместо этого сделал нас обоих несчастными. И то, что я оказался таким, вечно жалеющим себя эгоистом, заставило меня возненавидеть себя еще сильнее. Я не мог немедленно набрать номер Доктора Аврелия, но подозревал, что он сказал бы мне то же самое, просто несколько более сложными словами. В голове у меня застучало, и на сей раз я не стал бороться с действием яда ос-убийц, с ревущим во мне гневом. А я был зол. Да что там, мной овладела такая мрачная ярость, что от все тело затрясло в жестоких конвульсиях. Мы столько всего преодолели, прошли столько ужасных испытаний. Но все равно все оставалось по-прежнему: у нее – кошмары, у меня – приступы. Я чуть не закричал, так это было несправедливо.

Схватив упавшую наземь толстую ветку, я ожесточенно колотил ею по древесному стволу, так что она разлетелась в щепки. Но и этого мне показалось не достаточно, и тогда я принялся расправляться с окружающей меня промерзлой растительностью, ворочать камни и запускать ими в ледяную чащу. Мой расщепленный разум намечал для них множество мишеней: Президент Сноу, миротворцы, которые еженощно вытаскивали меня из камеры, разнеженные капитолийцы, которые десятилетиями тешили себя зрелищем умирающих детей. Я был весь засыпан сухими листьями и снегом, но все еще бесновался, круша объекты моей ненависти, пока перед моим мысленном взором не встало лицо Китнисс и мне не захотелось, всей исковерканной частью моего сознания, и ей причинить боль. Тогда-то моя ярость и утекла, как грязная вода в сливное отверстие.

Только не она. Я закричал, может быть, беззвучно, про себя, а может и вслух – в лесную глушь. Больше никогда.

Задыхаясь, я ощутил, что весь мой запал прошел. Осмотрелся и новыми глазами увидел поломанные кусты и древесные сучья, изодранные и размельченные листья, втоптанные в мокрую грязь под ногами. Я был измотан, опустошен, но в итоге все равно ни к чему не пришел. Во мне все равно всегда будет дремать непредсказуемая, темная сила, которая может выплеснуться в любой момент, и я ничего не мог с ней поделать, не мог искоренить ее, а мог лишь оставаться бдительным и надеяться, что Китнисс и вправду понимает, на что она подписалась.

Из глубокой задумчивости меня вырвал голос, который звал меня по имени. Теперь я был уверен, что черная магия яда ос-убийц рассеялась, когда меня позвали снова.

– Пит?

Оторвавшись от созерцания картины причиненных мною разрушений, я увидел Китнисс, которая следила за мной из-за деревьев, и на лице ее был написан шок. Но мне по крайней мере не показалось, что она меня зовет. На миг я утратил дар речи, потерянный после своего яростного выплеска.

– Мне было тебя слышно и за десять миль, – произнесла она, не отрываясь от созерцания этой апокалипсической сцены. – Что это? – она развела руками, указывая на безобразие, что я учинил.

Мне потребовалось немало внутренних усилий, чтобы заговорить.

– Пробивал свой путь к ясности. Попробуй как-нибудь сама. Весьма очищающая штука, – невесело пошутил я.

Китнисс все еще пялилась на меня как на ненормального.

Я тоже поглядел вокруг, на деревья, бездонное небо, на все, что меня окружало. Был настоящий, хрустящий морозной свежестью зимний день, пушистые снежинки медленно сыпались с неба. Сделав глубокий вдох, я повернулся к Китнисс.

– Прости… прости меня за всё.

Китнисс глядела на меня с опаской, будто готовая отразить удар.

– За что ты извиняешься?

– За всё. За то, что напортачил, сделал тебе больно…

– Я уже говорила, ты это не нарочно…

– Стоп. Китнисс. Можешь ты просто послушать? – перебил я ее, она кивнула, ее дыхание вырывалось маленькими клубами пара.

– Прости меня за всю эту неделю. Клянусь, я не хотел, чтобы кто-то из нас страдал. Я пытался уговорить себя уйти, просто исчезнуть, чтобы больше никогда тебе не навредить… – она шумно, резко втянула в себе воздух, но я продолжал. – но я не мог этого сделать, просто не мог. Китнисс, я такой ужасный эгоист во всех смыслах. Я держался от тебя подальше, мучаясь чувством вины, что причинил тебе боль, и делал тебе этим только больнее, верно? – она грустно кивнула, борясь со своими чувствами. – Будь я действительно порядочным человеком, я бы ушел и жил в пекарне, тогда бы я больше не мог снова поднять на тебя руку.

Китнисс замотала головой, и я умолк, чувствуя, что, пока говорил, правда раскрылась сама собой.

– Люди вечно мне толкуют какой я, мол, хороший. Славный, добродетельный и все такое, но, черт побери, Китнисс, это не так. Я эгоист, жадюга и я могу сделать тебе больно. Понимаешь, любовь, по-моему, не поддается обстоятельствам, и не исчезает оттого, что человек, которого ты любишь, вне твоей досягаемости. Даже недостойные люди кого-то любят! Это как отправная точка, и что бы ни случилось, все провалы и разочарования не способны это изменить. Я все равно люблю тебя, даже если не достаточно хорош для тебя… – Китнисс пыталась вмешаться, но я поднял руку в предупреждающем жесте. – Нет, не надо убеждать меня, что человек, запрограммированный убить женщину, может быть для этой женщины достаточно хорош. Но я не справился, Китнисс. Я не могу держаться от тебя подальше.

Положив руки на бедра, я пытался вдохнуть поглубже, сердце бешено колотилось в груди.

– В этом и заключается моя проблема. Мне хочется тебя защитить от всего на свете, и от себя самого, если это необходимо. Но я не в силах от тебя отступиться. Хотя я в любой момент могу впасть в неистовство и действительно тебе навредить, уйти я не могу. Не могу и всё. И это не изменится, я самый худший вариант для тебя, и что тут делать – я ума не приложу.

На лице Китнисс были написаны жалость и боль, но я не знал, как еще ей можно было растолковать всю абсурдность моего положения. Она осторожно перешагнула через древесные обломки и мусор, подошла ближе, и начала выбирать щепки и кусочки коры из моих волос.

– Пит, я тоже не знаю, что тут можно поделать. И, думаю, нужно ли вообще что-то специально делать. Мы можем поговорить с Доктором Аврелием, может, у него есть идеи как сладить с твоими жестокими приступами, и что могу сделать я, но если даже нет, ничего страшного. Мы с тобой оба сильно изломаны, но ведь мы все равно можем быть вместе. У других вообще никого нет. – она улыбнулась милой, грустной улыбкой. – Только не уходи. Ты моя полярная звезда, я просто потеряюсь без тебя.

Я едва мог дышать – от холода, от облегчения, что она меня поняла, и как всегда – от того невероятного факта, что она меня любит. Притянув ее к себе, я не выпускал ее из своих объятий пока ледяной ветер, игравшийся с верхушками деревьев, не пробрал меня до костей, забравшись под пальто. Было и правда холодно, и Китнисс уже продрогла.

– Пойдем домой, – сказал я, стуча зубами. – Наверное, мне нужно извиниться перед Хеймитчем.

Китнисс подалась назад и взглянула на меня.

– Правда? Надо же! Обычно это я ему хамлю.

– Ага, но это он первым дал мне знать, что я эгоистичная задница, и я нехорошо на это среагировал. Не его вина.

Она одарила меня тяжелым взглядом.

– Прекрати извиняться! Не желаю больше слышать от тебя, в чем ты еще виноват. Капитолий сотворил все это с тобой, с нами. Нарочно ты никогда в жизни никому не причинишь боль, – она обеими руками взяла меня за голову. – Веришь ты в это или нет, но ты и впрямь слишком хорош, чтобы сделать это.

Я лишь кивнул, и мы направились домой. Склоняясь под порывами холодного ветра, я все же обхватил Китнисс рукой за плечи, и мне стало гораздо лучше, чем было всю неделю.

***

Хеймитч, впустив меня в свой дом, не спешил принимать извинения. Он долго хмыкал и ворчал, вновь и вновь повторяя как нелегко ему пришлось: готовить самому себе завтрак в нашем пустом доме. Его брюзжание стихло лишь когда я выложил перед ним коробку со свежими пирожными и каравай свежего хлеба с ягодами, его любимого.

Пока на дворе был собачий холод, я с нетерпением ждал каждого воскресного дня, уставая за неделю таскаться по снежным заносам в пекарню. Порой мы оставались в квартирке наверху, но я предпочитал, если возможно, ночевать все-таки дома. В это воскресенье Хеймитч явно набивался к нам на ужин, но приглашения так и не дождался. У меня были другие планы на вечер, и они включали лишь меня и Китнисс.

– Нам нужно будет сделать кое-что для пекарни, – сказал я ему в оправдание.

– Пекарня, поди ж ты. Да вы, ребята, хуже диких кроликов, – раздраженно пробурчал он.

Проигнорировав его замечания, я отправился домой, чтобы претворить свои планы в жизнь.

***

– Не врежься в стол, – предупредил я Китнисс, которая с завязанными глазами шла по коридору вслед за мной. А не завяжи я ей глаза, она бы подглядела, что творится в гостиной, и весь сюрприз, который я для нее приготовил, пошел бы насмарку.

– Да куда же это мы? – произнесла она, нервно смеясь.

– Давай. Надеюсь, тебе понравится, – сказал я, осторожно приоткрывая дверь и заводя ее внутрь.

Подведя ее поближе к разожженному очагу, я снял импровизированную повязку с ее глаз. У меня мелькнула мысль, как ее можно было бы использовать, но сейчас я лишь сложил ее и убрал в карман. В другой раз, подумал я, лукаво усмехаясь про себя.

Стоило Китнисс открыть глаза, как она завороженно выдохнула:

– Пит!

По всей комнате, на каждой горизонтальной поверхности, стояли горящие свечи, и их теплое сияние соперничало с бушевавшим за окном злым ветром, который клонил деревья к земле. Один удачно брошенный комплимент, и Эффи радостно выдала тайну своих драгоценных свечек, в том числе. где их надо заказывать и какие меньше всего чадят. Перед камином были расстелены толстые одеяла, которые я притащил из гостевой комнаты – так вот я изощренно отомстил этому неприветливому пространству. В маленькой кастрюльке на огне булькал горячий шоколад, распространяя вокруг свой непередаваемый словами аппетитный запах. Из крайне редко в нашем доме используемого проигрывателя звучала нежная инструментальная композиция, так что когда Китнисс, наконец, совладала с первым шоком, я притянул ее к себе и медленно стал покачиваться вместе с ней в такт музыке.

– Пытаешься меня соблазнить? – неловко выдавила Китнисс, приникая ко мне.

– Вроде того, – ухмыльнулся я, касаясь губами ее волос. – Но прежде я хотел тебе почитать.

Она вскинула голову, удивленная.

– Правда? Да ты извращенец! – рассмеялась она.

– Жуткий, как всегда. – прошептал я, целуя ее в шею, и с удовлетворением ощущая, как она задрожала от этого прикосновения.

Мы танцевали, пока не разомлели от тепла и мягкого колеблющегося света, и сами не стали мягкими и текучими, как горячий шоколад. Не говоря ни слова, я уложил ее на гору подушек и одеял, и мы выпили шоколаду, а потом ее голова устроилась у меня на груди. И я раскрыл книжку, которая в последнее время стала моей любимой, другой рукой при этом поглаживая волосы Китнисс. Я нервничал, и надеялся, что она не сочтет то, что я читаю ей банальным. Как и во мне самом не все в этом стихотворении было ясно и прозрачно – она было весьма старинное:

Мешать соединенью двух сердец

Я не намерен. Может ли измена

Любви безмерной положить конец?

Любовь не знает убыли и тлена.

Любовь – над бурей поднятый маяк,

Не меркнущий во мраке и тумане.

Любовь – звезда, которою моряк

Определяет место в океане.

Любовь – не кукла жалкая в руках

У времени, стирающего розы

На пламенных устах и на щеках,

И не страшны ей времени угрозы.

А если я не прав и лжет мой стих,

То нет любви – и нет стихов моих! ***

Китнисс смотрела на меня с восторгом.

– Я могла бы тебя весь день слушать, – прошептала она. – Ты сказал что-то похожее в лесу.

– Ты так быстро поняла это стихотворение? Мне пришлось его раз восемь прочитать. Прежде чем я уловил смысл, – ответил я изумленно.

– Не то чтобы каждое слово. Но в принципе, да, – она поднесла книгу к глазам, и перечитала стихотворение. – Любовь не меняется, когда переменяются обстоятельства, или когда того, кого ты любишь, нет рядом. Нет. Она как путеводная звезда, которую не может уничтожить даже шторм. Любовь – звезда для каждого, кто заблудился… – она замолчала, но глаза блеснули. – в море жизни. Она была бы величайшей ценностью, если бы ее можно было измерять. Любовь не поддается течению времени, хоть оно и уносит прочь телесную красоту. Любовь не исчезает с течение часов и лет, она длится вечно. И если я ошибаюсь, то я готов отречься от всего, что написал, и истинной любви вовек не существовало, – она удовлетворенно улыбнулась.

– Да ты меня разыгрываешь. Ты ведь читала это прежде, – бросил я ей обвинение, пораженный, насколько точно она все поняла.

– Отчего ты так удивлен, что я могу это понять? Или ты думаешь, что я тупая? – парировала она, и в ее голове прозвучали опасные нотки.

– Нет, я просто думал, что это для тебя может… оказаться слишком… напыщенно, – я стал запинаться.

Китнисс поджала губы.

– Отец пел нам самые разные песни. Я давно не практиковалась, но в принципе могу понять о чем стихотворение. К тому же все сложные слова объясняются внизу страницы.

Я снова пришел от нее в восторг.

– Ты никогда не перестаешь меня поражать.

Она же стала совершенно серьёзной.

– Подумай, что бы ты потерял, если бы ушел. Мы не можем позволить Капитолию одержать еще одну победу над нами. Больше нет.

– Я никуда не уйду. Обещаю, – сказал я и мой голос дрогнул от переполнявших меня чувств. – Это стихотворение заставило меня задуматься о нас, о том, что мы не должны бороться с тем, что мы чувствуем.

Я наклонился, чтобы ее поцеловать, но она отстранилась.

– Почитай еще одно, – она почти мурлыкала. – Ты такой сексуальный, когда мне читаешь.

Затащив ее к себе на колени, я раскрыл книгу на последнем стихотворении.

Ты такой хороший повар.

Я такой хороший повар.

Если оба кашеварим,

Оба и толстеем.

Никто до нас не доберется.

И друг от друга нам не деться,

Двум толстым кускам теста,

Поднявшимся и запеченным

В постели медленным огнём.****

Китнисс закинула голову назад и от души рассмеялась, и звук этот был прекраснее, чем музыка, звучавшая фоном.

– Да, точно! Это про нас! – она подползла ко мне, отбросив книгу в сторону, и подарила мне глубокий поцелуй, у которого был привкус топленого шоколада.

– Тебе это больше всего понравилось, правда ведь? – поддразнивал я ее, зачарованный тем, как ей удается меня распалить одним маленьким жестом. – До чего же ты предсказуема.

– Такая уж я, – она вновь меня поцеловала, уже не сдерживаясь. – Ну-ка покажи, как тут все задумано, в твоем гнездышке, потому что я сейчас собираюсь запечься на пару с тобой на медленном огне.

Мы оба зашлись от смеха, когда она опрокинула меня на груду мягких теплых одеял.

______________

* В оригинале глаза называется «The Star To My Wandering Ship» (букв, звезда для моего блуждающего корабля). Название следовало бы перевести как «Звезда, которую моряк определяет место в океане», так как это прямая цитата из 116 сонета Шекспира, в данном случае в классическом переводе С. Я.Маршака. Но я, как уже было сказано, не люблю громоздкие заголовки.

**«Книга сияющих строк» («A Book of Luminous Things») – поэтический сборник, антология любовной лирики, составленный нобелевским лауреатом по литературе (1980), американским поэтом и переводчиком, уроженцем Литвы, поляком по национальности Чеславом Милошем. Подробнее о нем здесь http://krotov.info/libr_min/13_m/il/osh_00.htm Далее автор цитирует различные стихотворения, вошедшие в сборник.

*** У.Шекспир, Сонет 116, Перевод С. Я.Маршака. Этот перевод, классический и ИМХО – лучший. Еще один вариант перевода здесь http://esseclub.narod.ru/Stance/Shakespear/SonetCXVI.html

**** Сентиментальное стихотворение Мардж Пирси (р. 1936) – современной американской поэтессы, романистки и социальной активистки. Подробнее о ней: https://en.wikipedia.org/wiki/Marge_Piercy

========== Глава 35: Обманут и ослеплен ==========

Предупреждение: жесткий секс, нецензурная лексика

Я был обманут и ослеплен,

Верил своей женщине, любил ее.

Многие говорят, да только мало кому

Довелось испытать это на себе.

Женская душа сотворена в преисподней.

Ты лжешь мне, издеваешься надо мной.

Вертишь мной, как тебе вздумается,

Видит Бог, я очарован тобой, прелестная крошка.

Где ты пропадала все это время, не знаю, малышка.

Но мне нужна твоя любовь – и вот, я снова здесь.

Из песни Dazed and Confused группы Led Zeppelin

Снаружи была темная ночь, хоть глаз выколи, когда в нашем доме зазвонил телефон. Услышала я его не сразу, нечто более пьянящее, чем вино, туманило мой разум. Я лежала, прижавшись к спине Пита, обвивая ногой его единственную лодыжку, уткнувшись носом в его теплую кожу. И хотя снаружи была лютая стужа, а на мне не осталось одежды, но мне было тепло и уютно, и мое обнаженное тело счастливо пело, купаясь в его тепле. Просыпаясь, я все отчетливее слышала телефонные трели, и частя проклятый телефон на чем свет стоит, я в итоге встала. Пит тоже заворочался и болезненно застонал.