Текст книги "Good Again (СИ)"

Автор книги: titania522

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 50 страниц)

– Прогуляться. Не тебе одной бывает нужно выпустить пар, – сказал он и, даже не обернувшись, захлопнул за собою дверь.

Я медленно осела на диван, чувствуя себя опустошенной после всех этих мучительных треволнений, и положила лоб на ладони. Я совершенно не могла позволить себе иметь детей. Была абсолютно в этом убеждена, но не признавалась прежде в этом Питу. Несмотря на нашу с ним помолвку, по сути наши отношения нам обоим еще были внове. Нам столько нужно было с ним восстановить, построить заново. Особенно в том, что касалось Пита и его воспоминаний.

Но все вышло так, что он решил, будто я не хочу иметь детей именно от него. Вряд ли он мог бы понять, что я вообще не хочу заводить детей, ни с кем, что дело не в нем. Окружающий мир все ещё оставался ужасным местом, полным нищеты и страданий. Новое правительство было не в силах гарантировать стабильность, чтобы я могла родить ребенка и не бояться, что вернутся времена, когда каждый год Жатва отнимала у семей средоточие их хрупких надежд на будущее, развеивая их как болотный туман. И я знала, что мне было уже этого не вынести, мне было не выжить посреди этого запустения и безнадежности, несмотря на всю мою любовь к Питу.

Или того хуже: что, если бы я и эти дети, которые бы от меня зависели, потеряли однажды Пита? Стала бы я как моя мать тонуть в пучине смертельной депрессии, бросив их на произвол судьбы? Дело было бы уже не в Жатве, а во мне: я бы сама бы их покинула, обрекла на муки, и все равно бы их в итоге потеряла. Способен ли был мой материнский инстинкт сохраниться при подобных обстоятельствах? Опираясь на события последней недели, я не была в этом уверена. А без этой внутренней убежденности, душевного спокойствия я была не в состоянии носить под сердцем ребенка. Неужто Пит не замечал той ужасной угрозы, что я представляла для его детей?

***

Так я мысленно и металась, переносясь в мрачных фантазиях от одного жуткого сценария к другому, еще более ужасному. Когда через час дверь мастерской вновь распахнулась, я лежала, свернувшись калачиком на диване, и пялилась в пространство. Пит тут же рванулся ко мне, окликая меня по имени, и приземлился возле меня на колени, насколько ему позволял протез.

– Китнисс! Ты в порядке? – звал он, осторожно меня встряхивая.

Я посмотрела на него и тут же поняла, насколько сейчас напоминаю себя же, каких-то пару дней назад, в моем прежнем паралитическом состоянии. В горле у меня першило, но я все-таки умудрилась выдавить:

– Да. Просто задумалась, – сказала я и потянулась, чтобы взять его за руку. – Пожалуйста, не пугайся.

Он резко выдохнул и то, насколько ему полегчало, было написано у него на лице крупными буквами.

– Прости. Я не должен был оставлять тебя одну.

Встав с дивана, я размяла затекшие ноги и поясницу.

– Все нормально, но нам надо поговорить, – произнесла я.

Пит смотрел на меня очень серьезно, когда я двинулась прочь из мастерской.

– Хорошо.

– Не здесь. Хочу выйти из этой комнаты. Пойдем со мной, – позвала я.

Он последовал за мной в гостиную. Я подошла к небольшому секретеру красного дерева и, потянув за крошечное кольцо, выдвинула ящик и достала оттуда связку ключей. Не говоря ни слова, я прихватила отцовскую охотничью куртку, сжав ее, как талисман, прежде чем напялить на себя. И, стоя в проеме настежь распахнутой парадной двери, стала ждать, пока Пит оденется и догонит меня, отмечая его заинтригованное выражение лица. День был ветреный, и мои щеки мгновенно раскраснелись от пребывания на свежем воздухе. Потом мы молча направились в мой старый дом в Деревне Победителей. На пороге Пит остановил меня и повернул лицом к себе.

– Что все это значит? – спросил он.

Встав на носочки, я чмокнула его в пылающую от холода щеку.

– Хочу тебе кое-что показать.

То ли от холода, то ли от бешеного сердцебиения, я долго не могла попасть ключом в замочную скважину. Так что Пит в итоге забрал связку из моих трясущихся рук и отпер сам. На нас навалилась ужасная тишина, повеяло застарелым холодом необитаемого дома. Я вся трепетала, ощущая присутствие поблизости целого сонма бесплотных духов. Меня снова затошнило, но я постаралась не дрейфить и сглотнула комок в горле.

– Возьми меня за руку, пожалуйста, – попросила я Пита дрожащим голосом.

– Конечно, – ответил он и сжал мою ладонь в своей – большой, теплой, покрытой мозолями.

Мы неуклюже поднялись по лестнице – мне даже пришлось идти бочком, лишь бы не отпускать его руки. Я привела его к комнате возле хозяйской спальни и отперла дверь маленьким ключиком на связке. Скрип открывшейся створки на несмазанных петлях пронесся по заброшенному дому как одинокий вой. Я не посмела переступить через порог, как не смела этого делать и прежде, вернувшись после войны в Двенадцатый. Сальная Сэй раньше изо всех сил старалась поддерживать здесь чистоту и порядок, и все было на своих местах, как будто вещи ждали её скорого возвращения. Я не могла войти в этот мавзолей, и посторонилась, чтобы пропустить внутрь Пита.

– Спальня Прим, – сказала я, и мой голос сорвался. Я следила за тем, как он озирает комнату: большую двуспальную кровать с бело-розовым пуховым одеялом, письменный стол, на котором все еще лежала пожелтевшая бумага и высохшие перья, шкаф с ее одеждой. Как и у меня, у Прим было совсем немного личных вещей: кожаный мешочек с вырезанной из дерева примулой в нем, которую ей подарил наш отец, небольшая коллекция вышитых носовых платков, которую мать забрала из своей прежней жизни в торговом квартале, покидая его ради любви и прозябания в Шлаке, сделанные из тряпья и прочих ненужных огрызков куколки, ленты, заказанные для нее в Капитолии, после Победы на 74-х Голодных Играх. Вот и все, что оставила после себя эта прекрасная, сильная девочка, которая так долго была средоточием всего хорошего, что было в моей жизни.

Пит коснулся изголовья кровати, занавесок, повертел в пальцах разные штучки, которые лежали на письменном столе. Потом обернулся и по смотрел на меня, ожидая объяснений.

Я опустила глаза и уставилась на свои руки.

– У меня был ребенок. И она погибла. Погибла из-за меня, и я вряд ли смогу когда-нибудь до конца это пережить. Я не могу иметь детей, не смогу выносить ребенка в этом теле, – и вытянула руки в стороны. – Потому что это тело для этого не предназначено. Я для этого не предназначена. – я посмотрела сквозь него на обстановку комнаты. – Знаю, я жалкая, трусливая, эгоистичная, но я каждой клеточкой тела питаю надежду, что я все-таки не беременна, потому что я не знаю, что я буду делать, если это так. Я буду самой ужасной матерью на свете. Всю свою жизнь я буду жить с бременем страха, что с нашим ребенком что-нибудь случится, или что я не смогу о нем позаботиться, и я не знаю, как с этим справиться.

Пит долго-долго неотрывно смотрел на меня, обдумывая все мною сказанное, и лишь потом осторожно промолвил:

– Я могу принять, что ты чувствуешь. Но я не согласен с фактами. И я ни на миг не допускаю, что ты можешь стать матерью, которая пренебрежет своими детьми или откажется от них, – он помолчал, и затем тихо добавил, – Ты – не твоя мать.

Я приняла это, так как Пит не стал утверждать, что моя мать была образцовой родительницей – как бы там ни складывались обстоятельства – и лишь от Пита я была готова услышать такие слова.

– Даже если бы это было правдой, я все равно не хочу приводить в этот мир своих детей. Откуда мы можем знать, что это правительство не свергнут, или что оно не прогниет настолько, что снова возродит Игры? Как мы сможем жить с мыслью, что мы допустили, чтобы подобное случилось с нашими детьми?

– Ты права, мы не можем этого знать, – сказала Пит спокойно.

– А если так, то зачем рисковать? – я уже умоляла, внезапно возжелав, чтобы он не держался со мной так отстраненно и не стоял так далеко.

– Китнисс, если уж на то пошло, зачем вообще хоть в чем-то рисковать? Зачем нужно отстраивать заново разрушенное, открывать пекарню, жениться, да вообще жить дальше? Если думать таким образом, то абсолютно все теряет смысл, – Пит сделал глубокий вдох и шагнул в мою сторону, к моему огромному облегчению, но все же остался по ту сторону порога, исподволь призывая меня сделать шаг навстречу и воссоединиться с ним. – Я люблю тебя и хочу однажды завести с тобой семью. И мы будем любить наших детей, защищать их и делать для них все, что только возможно, как и все остальные, – и он убрал прядь волос, упавшую мне на лоб.

– Пит, я не думаю, что когда-нибудь захочу завести детей. То есть, если я уже беременна, я с этим разберусь, но дети никогда не были частью моего плана на жизнь. Если ты не захочешь жениться на мне из-за этого, я пойму, – сказала я едва слышно, глядя на свою прекрасную жемчужину и поглаживая её сияющую серую поверхность подушечкой указательного пальца.

Пит явно не был готов к такому повороту.

– Ты ведь шутишь, верно? Ты всерьез полагаешь, что откажусь на тебе жениться оттого, что ты думаешь, что не захочешь иметь детей? – я лишь пожала плечами: нынче я вся состояла из страхов, и рождение детей было одним из них. – Мы с тобой так молоды. У нас вся жизнь впереди, чтобы поразмыслить об этом. И я собираюсь попытаться тебя переубедить… – он одарил меня одной из этих своих лукавых, дьявольских улыбочек, от которых у меня подгибались колени. – И собираюсь не упустить ни единой возможности сделать так, чтобы ты залетела… – и он так многозначительно задергал бровями, что я невольно прыснула. – Я уважаю твою точку зрения, даже если и думаю, что ты чересчур упряма. Но я даже не надеялся, что мы вообще можем быть вместе, так что, – Пит, наконец, шагнул в коридор и я была счастлива, что снова могу оказаться с ним рядом. – Мы это выясним постепенно. Не обязательно сразу иметь на все готовые ответы.

– А что, если я беременна? – спросила я.

– Тогда мы будем справляться с этим вместе, как и со всем остальным.

Мое напряжение от этих слов стало таять. Когда Пит о чем-то говорил, это всегда звучало так убедительно: мои страхи не выдерживали сравнения с его разумными доводами и постепенно теряли свою силу. Впервые за день я почувствовала присутствие надежды, хотя страх, что я беременна все еще пульсировал где-то в глубине, как змея, готовая к атаке. Но я уповала на его силу, его оптимизм, уверенность, что я когда-нибудь смогу в этом плане измениться. Он отвернулся и запер дверь спальни, и еще немного постоял, глядя на нее.

– Китнисс, ты же понимаешь, что тебе придется обсудить это с Доктором Аврелием, верно? – сказал он, кивнув на закрытую дверь.

Я лишь кивнула и пошла прочь, и он тоже больше ничего об этом не сказал.

***

Когда на следующее утро мы уже заканчивали мыть посуду после завтрака, в нашу дверь вдруг кто-то забарабанил. Ночью я толком не могла заснуть, а когда засыпала – погружалась в кошмары о Прим и разлетающихся на кусочки детях, они не кончались, и Питу приходилось трясти меня и будить. Порой эти дети были безликими, порой выглядели как обитатели сиротского приюта, или как те подростки, которых я мельком видела в городе. Но кем бы они ни были, каждый кошмар наполнял меня невероятным ужасом, пока я не проваливалась в короткий сон в предрассветный час. Когда я отпирала в то утро дверь, меньше всего я ожидала увидеть за ней Хеймитча, который стоял, прислонясь к дверному косяку – на нем было нечто, что когда-то было стильным серым зимним пальто. Он был последним человеком, которого мне сейчас хотелось бы видеть, и в свете того, что к нам вот-вот должна была пожаловать местный врач.

– Приятно видеть тебя снова бодрой, как огурчик, солнышко. Что у вас нынче на завтрак? – он вошел внутрь, не дожидаясь приглашения.

– Хочешь сказать: что у вас было на завтрак? Мы только что закончили, – огрызнулась я с заметным раздражением.

– Ну, мне подойдут любые объедки, которые у вас остались, – он рассмеялся, плюхаясь за стол.

– Надо бы поморить тебя голодом, – прорычала я, когда на кухню вошел Пит.

– Хеймитч, – пробормотал он, достал свежий батон и принялся нарезать его для нашего незваного гостя. Тот же пристально смотрел на Пита, как будто взвешивая то, что собирался сказать.

– Вай-вай-вай, какая муха тебя нынче укусила? Или ты съела гнилую белку?

– Не начинай, Хеймитч, – сказала я, предупреждая.

– Но мне так нравится видеть как ты бесишься. Я был некоторое время лишен удовольствия лицезреть твое перекошенное личико.

Я уже готова была запустить в него чем-нибудь тяжелым, когда вмешался Пит.

– Правда, Хеймитч. Только не сегодня.

Ментор поднял руки, как будто сдавался, хотя и не был готов остановить поток насмешек.

– Ладно, ладно, объявляю перемирие. Так вы собираетесь сказать Дядюшке Хеймитчу что с вами нынче не так?

Я уже собиралась от души послать его подальше, когда тренькнул дверной звонок, и я от неожиданности подскочила на месте. Пит пошел открывать и я услышала с той стороны приглушенный женский голос. Я так редко теперь лично встречалась с докторами, что мысль о предстоящем осмотре не на шутку меня пугала, вгоняя меня в дрожь. Хеймитч перевел взгляд с двери на меня, и его сардоническая ухмылка ту же испарилась. Спустя секунду он был уже рядом со мной.

– Китнисс, не хочешь ли присесть? – поинтересовался он.

Я только усиленно замотала головой, но ничего ему не ответила.

В дверях появился Пит.

– Она в гостиной, Пойдем, – сказал он мягко.

Врач была совсем не такой, как я ожидала. Во-первых, высокой – это я заметила раньше всего. Во-вторых – невероятно хорошенькой, и при этом вела она себя очень авторитетно, как это и свойственно докторам. Ее смуглую кожу дополняли темно-каштановые волосы и очень темные глаза. Она была вся как карамель и шоколад, и это смягчало ее красоту, делало ее более земной. И, будь мы в другой ситуации, я не была бы так ужасно напугана ее присутствием.

– Китнисс, меня зовут Доктор Агулар. Я новый терапевт Дистрикта Двенадцать. Мы уже встречались, но я не сомневаюсь, что ты меня помнишь.

– Встречались? – переспросила я.

– Да, однажды в Тринадцатом – ты тогда была без сознания. А в другой раз – пару дней назад, когда у тебя был приступ депрессии, и ты была наполовину без сознания. Так что мне приятно встретить тебя, когда ты, наконец, на ногах, – она улыбнулась, говоря это.

– Я позвонил доктору, когда у тебя был приступ. Она поставила тебе капельницу, – поддержал разговор Пит.

Я снова оглядела доктора, чувствуя, что смутно ее припоминаю.

– Вы правы, я не очень хорошо вас помню, – произнесла я, смущенная тем, что не запомнила кого-то столь впечатляющей внешности.

– Ну, в Тринадцатом я была довольно плотно занята в еще одном проекте, – она взглянула на Хеймитча. – Хеймитч Эбернати? Приятно вновь с вами встретиться.

Лицо Хеймитча стало откровенно кислым, и Пит посмотрел на него с немым вопросом.

– Верно, док. Приятно снова вас видеть.

– Я вижу, что программа детоксикации так и не помогла, – отметила она язвительно.

Хеймитч стал переминаться с ноги на ногу, ему явно было не по себе.

– Ну, вы же здесь теперь не ради меня, правда?

Доктор Агулар тряхнула головой.

– Нет, нынче больше всех повезло Китнисс, – она обратила на меня все свое внимание, и в мгновение ока превратилась в супер-профессионала, как будто на нее набросили некую завесу. – Где я могла бы осмотреть тебя наедине?

– Мы можем поднять наверх. Пит? – позвала я. Только его присутствие и могло меня сейчас хоть как-то успокоить.

– Хорошо. Хеймитч, потом просто захлопни за собою дверь, – бросил Пит походя, спеша подняться по лестнице.

Но Хеймитч остановил его и зашипел:

– Китнисс в порядке?

Пит лишь ухмыльнулся и поскакал вслед за нами.

– Что тебя так заботит? С каких пор ты стал так о нас печься? – выдавил он смешок.

Хеймитч, стоя у подножия лестницы, в кои-то веки выглядел совершенно растерянным. На миг мне стало даже жаль его, но потом я подумала, что было бы, узнай он причину этого врачебного визита, и как он непременно отпустил бы сальную шуточку о нашей сексуальной жизни, и я решила пока что напрочь выбросить его из головы.

Когда мы оказались в нашей спальне, доктор тщательно притворила дверь и опустилась в кресло у моего туалетного столика, а нам с Питом предложила сесть на кровать.

– Доктор Аврелий описал мне вашу озабоченность вопросом эффективности контрацепции. Теперь мне нужно, чтобы вы кое-что для меня уточнили, – она достала планшет с формами для заполнения. – Ваш врач прислал мне всю информацию, так что мне не нужна дата рождения и все такое прочее, – она листала формы в поисках нужной страницы. – Так, Китнисс, когда у тебя был последний день месячных?

– 15 ноября, – нервно ответила я.

– Ясно, и насколько у тебя устоявшийся цикл? Бывают ли сдвиги? А во время месячных – одинаковые ли они по продолжительности? Бывают ли болевые спазмы и вздутие живота? Как было в этот раз?

– Все было как обычно, небольшие боли первые три дня, – сказала я.

– А между месячными бывают кровяные выделения?

– Нет.

– И менструация приходит регулярно?

– В основном, да, – я не стала упоминать, что из-за стресса у меня во время войны вообще месячные не приходили, и цикл восстановился, только когда я вернулась в Дистрикт Двенадцать.

– Хорошо. То есть плохо, что нам приходится каждый месяц отмывать багровые пятна, но хорошо, когда цикл регулярный, верно? – она рассмеялась своим словам. Я мельком взглянула на Пита, и у того был такой вид, как будто он только что проглотил тухлую устрицу.

– Ну, и когда состоялся последний по времени половой акт? – спросила она.

– Вчера, в районе обеда, – вклинился Пит.

Доктор Агулар повернулась к нему и ее темные очи сверкнули.

– Ну, я полагаю, мужчины не забывают подобных вещей? Мой муж постоянно забывает годовщину нашей свадьбы, но всегда отлично помнит, когда мы в последний раз мы с ним немного развлеклись. Так, – я чуть было не захихикала, увидев, что Пит так густо зарделся, что готов был провалиться на месте. – согласно моей таблице, ты сейчас находишься вне своего периода овуляции, разве что твоя яйцеклетка излишне задержалась при прохождении фалоппиевых труб, – и она показала серую строчку, которая обозначала фертильность.

– Пока я могу сделать довольно немного. Во-первых, я могу взять у тебя кровь на анализ и, с помощью своей походной лаборатории, – они указала на переносную металлическую емкость. – измерить уровень гормонов у тебя в крови. Скорее всего, там не обнаружится ни следа гормона хГЧ*, хорионического гонадотропина, который является одним из индикаторов беременности. Кроме того, я смогу узнать каков уровень в твоей крови гормона, отвечающего за контрацепцию, и на основе этого сделать некоторые предположения. Но, перед всем вышеперечисленным, я должна провести вагинальный осмотр, – он бросила взгляд на Пита. – Хочешь, чтобы он остался? Осмотр займет примерно десять минут, но это весьма интимная процедура.

Лицо Пита приобрело сероватый оттенок, но он все равно смотрел на меня в ожидании инструкций.

– Как скажешь, Китнисс. Будет, как ты захочешь.

– Думаю, я пока в порядке. Мы позовем тебя, когда закончим, – я еще не успела закончить фразу, а на его лице уже отражалось невероятное облегчение. Он подскочил так споро, будто за ним медведь гнался, и рванул к двери.

– Подожду снаружи.

– Ладно, – я кивнула. Мне даже не верилось, что он может так смущаться, но потом я подумала, что единственной женщиной в его родительской семье была мать, и вряд ли она делилась с ним тем, каково это – быть женщиной.

– Он такой милашка. Мой муж не мог вынести даже родовых схваток, когда я рожала нашего сына, – сказала Доктор Агулар, кладя на край кровати подушку и застилая ее сверху полиэтиленовой простыней для осмотра. – Можешь снять брюки и белье, а потом ложись сюда, закинув ноги на столбики кровати.

Это было странное ощущение. Не считая моей подготовительной команды и Цинны, я еще ни перед кем из посторонних намеренно не раздевалась. Я была вовсе не такая оторва, как Джоанна, которая без комплексов демонстрировала свое тело. И все же я довольно свободно себя чувствовала в присутствии Доктора Агулар. Может, дело было в том, насколько компетентной она себя показала, а может в том что, хотя и смущалась, эта женщина делала все, чтобы помочь мне побороть мое смущение. Я мысленно пометила занести этот случай в список проявлений доброты, с которыми я сталкивалась в жизни. И я в итоге разделась и легла так, как она мне велела.

Осмотр и забор крови действительно отняли всего несколько минут, доктор орудовала шприцем и другими инструментами быстро и безболезненно, всю дорогу болтая со мной и задавая вопросы, так что я невольно отвлекалась от происходящего с моим телом даже в самых деликатных местах. Даже проникновение иголки было таким стремительным, что я обратила внимание на легкий дискомфорт лишь когда маленький контейнер уже был полон алой жидкости. Она вставила его в цилиндрическое отверстие в машине, и её жужжание фоном звучало во время нашего с доктором разговора, который все не смолкал.

– Мы также проверим твою матку. Я взяла образец, и пошлю его в лабораторию – такое исследование в домашних условиях не сделаешь. Кроме того, мы сделаем и еще кое-какие анализы, но образцы я взяла, так что тебе не придется проходить осмотр раньше чем через год.

– Спасибо, – ее внимание ко мне ужасно трогало.

Машина пискнула и выдала листочек с результатами анализа. Доктор Агулар тщательно их изучила и протянула мне с широкой улыбкой.

– Уровень гормона, отвечающего за контрацепцию, у тебя в крови весьма высок. И на основании этого я на 85 процентов уверена, что ты не беременна. Однако Доктор Аврелий говорил мне, насколько вы озабочены этим вопросом. Ты полностью уверена, что ты и твой партнер не хотите иметь сейчас детей?

Я вздохнула. Я никогда не говорила о том, как боюсь забеременеть со своей матерю, хотя это было бы более чем логично, учитывая ее медицинские познания. Однако мне казалось она для таких разговоров недостаточно… надежна… недостаточно сильна, чтобы справиться с затруднениями, которые возникали в моей жизни. Я не была уверена, как она отреагирует на информацию о моей возможной беременности или мое нежелание иметь детей. И я определенно задела своим признанием Пита. Так что возможность высказать без того, чтобы меня осудили за сказанное, являлась неодолимым искушением.

– Не думаю, что я вообще когда-нибудь захочу имеет детей, – произнесла я тихо.

Доктор Агулар долго обдумывала сказанное мной, затем произнесла:

– Слишком однозначное решение, чтобы принимать его в твоем возрасте. С такими вещами, как брак и рождение детей, которые полностью меняют твою жизнь, лучше иметь дело в ближайшей перспективе. Скажем, ты не захочешь иметь детей в следующие пять лет, а потом передумаешь. Я не стала бы проводить никаких радикальных хирургический операций в столь юные годы, – сказала она.

– О, я не собираюсь делать операцию, – воскликнула я.

– Хорошо, значит ты не отбрасываешь эту возможность целиком и полностью, – она достала из кармана маленькую коробочку.

– Это называется «таблетка на следующее утро». В принципе, её можно использовать в течение 72 часов после возможного зачатия. Если ты знаешь кое-что о процессе оплодотворения**, – я кивнула, весьма заинтересованная. – во время овуляции, яйцеклетка выходит из яичника и спускается по фаллопиевой трубе. Когда мужчина во время полового акта совершает эякуляцию, он в самом буквальном смысле выбрасывает миллионы и миллионы сперматозоидов, в надежде что один из них волшебным образом соединиться с яйцеклеткой, проникнув сквозь ее стенку и оплодотворив ее, и в результате появится эмбрион, который станет растущим плодом. Сперматозоидов так много, то они могут сохранять жизнеспособность в репродуктивной системе женщины до шести дней после попадания туда, так что если оплодотворение не произошло вчера или сегодня, оно в принципе может случиться завтра. И хитрость, действие таблетки, заключается в том, чтобы не дать твоим яичникам выпустить яйцеклетки, или, если это уже случилось, затруднить сперматозоидам – этим маленьким попрошайкам – процесс оплодотворения.

– Это какая-то новая технология? – поинтересовалась я.

Лицо Доктора Агулар помрачнело.

– О, нет, такие таблетки существовали даже по Темных Дней. Удивительно, как Капитолий умудрялся так долго держать в неведении на этот счет Дистрикты, верно? – она с отвращением потрясла головой.

Я постаралась сосредоточиться на маленькой коробочке в ее руке, вместо того, чтобы пылать праведным гневом на Капитолий, который мог слишком далеко меня завести.

– А это может повредить уже оплодотворенной яйцеклетке? – спросила я.

– Нет, вовсе нет. На уже оплодотворенную яйцеклетку это совсем не действует. Это происходит оттого, что стенка яйцеклетки после оплодотворения меняет свою химическую структуру. Это в самом деле весьма изящное медицинское решение. Побочные эффекты могут заключаться в тошноте, кровоточивости вплоть до следующих месячных, или временно нарушении менструального цикла. Если тебя вырвет в течение двух часов после приема таблетки, тебе необходимо будет срочно со мной связаться, – она протянула мне коробочку. – Если ты полностью уверена в том, что мне сказала, то это безопасная и довольно этичная форма контрацепции.

Она подалась назад и принялась ждать моей реакции. Я же долго-долго сидела и просто смотрела на эту коробочку. Как бы там ни было. это была просто профилактическая мера в случае, если я не была еще беременна.

– И каковы шансы на успех?

– Ты сейчас находишься в суточном временном промежутке, что означает, что шансы на успех порядка 95 процентов, – она изучающе на меня посмотрела. – А Пит хочет, чтобы ты забеременела? – осторожно спросила она.

Я сделала глубокий вдох.

– Нет, думаю, он согласен, что сейчас для этого не самое подходящее время. Но в конце концов он захочет иметь детей.

Доктор Агулар еще внимательнее меня оглядела, прежде чем заговорить:

– У вас еще очень много времени, чтобы завести ребенка. Мы многим жертвуем в жизни ради мужчин. Но это не тот пункт, по которому нам следует легко им сдаваться, идет ли речь о том, чтобы забеременеть, отложить деторождение или не рожать вообще. Это можно обсуждать, Но в конце концов – это только твое решение, – она погладила меня по коленке и неожиданно поднялась с места. – Пойду помою инструменты. Когда выпьешь таблетку, позвони мне, чтобы я зафиксировала время. Потом я приду через две недели, чтобы проверить, как обстоят дела. Тогда уже и придут детальные анализы.

– И в следующие пару недель используйте альтернативные формы контрацепции, пока будем наблюдаться. У меня есть кое-что, что вы могли бы использовать, – она бросила на кровать пригоршню пакетиков из фольги. Я сморщила нос от их вида, припомнив случай, когда Доктор Аврелий прислала мне такие по почте вместе с пилюлями и нашей будущей Книгой Памяти. Заметив выражение моего лица, Доктор Агулар лишь улыбнулась.

– Не очень аппетитные на вид, я знаю, но зато работают.

Отбросив свою неприязнь взмахом плеча, я почувствовала себя гораздо лучше – как будто летящая в меня пуля вжикнула рядом, но не попала. И поклялась себе, что никогда в жизни не окажусь больше в подобной ситуации, и что незачем нам снова испытывать подобный стресс, когда у нас и так хватает поводов для беспокойства. Еще я высоко оценила профессионализм нашего нового врача и отчего-то преисполнилась оптимизма, что на этот раз все сработает как надо.

– Могу я вас попросить кое о чем? – спросила я. – Не могли бы вы объяснить, как это все устроено, Питу? Думаю, ему станет полегче, когда он узнает что к чему – мне, верно, следовало сказать, что он меньше будет сомневаться в реальности происходящего, если ему все выложат, опираясь на голые факты. Но я сказала другое. – Для него гораздо лучше, когда все предельно ясно. Он перестанет слишком много об этом думать, – заливала я.

Она кивнула.

– Без проблем. Позови его и я все ему растолкую.

– Спасибо, – сказала я с искренней теплотой, направляясь к двери.

– Ну, это просто часть моей работы, и мне за это платят, – усмехнулась она, складывая инструменты в саквояж.

Еще только открывая дверь, я уже расслышала приглушенные голоса. Пит в мастерской переговаривался с Хеймитчем. И у меня забилось сердце от одной мысли, что Пит поделился с ментором тем, зачем к нам пришел доктор.

– Эй, что у вас там происходит? – спросила я осторожно.

– Хеймитч все еще был внизу, когда я вышел, так что я решил, что он составит мне компанию, пока тебя осматривают, – ответил Пит уклончиво.

– О, ладно, доктор хочет переговорить с тобой минутку, – вставила я.

И мы с Хеймитчем остались вдвоем.

– Нечего смотреть по телику? – подколола я его.

Хеймитч сделала большой глоток из фляжки.

– Зачем врач? Проверяешься? – он старался выглядеть равнодушным, но было в его тоне нечто, что его выдавало с головой.

– Ну, да. Решила вот попить антидепрессантов, – солгала я.

Он только фыркнул.

– Знаешь, Пит может уболтать кого угодно на что угодно, но только не тебя, – он ткнул в меня пальцем. – и ты отвратная лгунья. Ты даже от простуды лекарства не пьешь. Так в чем дело?

– Хеймитч, правда, ей надо было осмотреть меня после моего приступа. Она выписала мне таблетки, но да, ты прав, я не хочу их пить.

Он прожег меня взглядом, и следом потер щетину на подбородке.

– Ну, если в этом все дело, – и принялся слоняться по мастерской, и не прекращал своих метаний пока Пит и Доктор Агулар не вернулись.

Я внимательно изучила лицо Пита, но разглядела только успокоение. И лишь тогда я поняла, что ждала его реакции, прежде чем окончательно расслабиться самой. Раз с его точки зрения все было в порядке, то так оно и было. А еще я заметила, что Хеймитч тоже пристально смотрел на Пита, и, убедившись, что тому полегчало, тоже довольно ухмыльнулся.

Пока мы все спускались вниз, Доктор Агулар смерила взглядом нашего ментора.

– Ну, и когда вы придете ко мне, чтобы провериться? – спросила она.

Он тайком сунул фляжку в карман, прежде чем ответить.

– Док, не волнуйтесь за меня. Все мои винтики в полном порядке.

– А, – выдавила она. – Я приму вас в следующую среду в десять утра, в клинике.

Хеймитча это явно застало врасплох.

– Простите? Я не собирался подвергать себя осмотру…

– Вы правы. Лучше после обеда. Пусть лучше будет в два часа дня. Вы не забудете ему напомнить? – это она сказала уже Питу, который усмехался во время этого обмена репликами.

– Хм, конечно. Будьте уверены, я напомню, – сказал он, осклабившись в адрес Хеймитча, тот же метнул на него убийственный и хмурый взгляд.

– Вот и славно. Я буду ждать звонка, Китнисс. – сказала она, прощаясь и надевая свое теплое пальто.