Текст книги "Good Again (СИ)"

Автор книги: titania522

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 50 страниц)

Я все никак не могла разобраться в том, что я чувствую, наблюдая за Гейлом и Питом, за которыми трусил мэр. И все пыталась осмыслить тот факт, что мой жених показывает нашу пекарню моему прежнему лучшему другу, которому я когда-то вверила благополучие моей семьи, который вызвался спасать своего соперника, и чья изобретательность погубила самого дорогого мне тогда человека.

Мне хотелось бы вовсе ничего не чувствовать, или если и чувствовать что-то – лишь праведное негодование. Но вместо этого мной завладела печаль столь глубокая, что она чуть не стерла меня в порошок. Лишь взглянув на то, как Пит уходит, чтобы показать гостям кухню – свое маленькое убежище – я ощутила, что агония отступает.

Почти все время, пока длился этот визит, я не сводила с Пита глаз, беспокоясь о его реакции, сосредоточившись на нем до такой степени, отбрасывая прочь свои переживания. Сейчас мне нужно было думать не о себе. В противном случае меня бы скрутило от разрывающих меня противоречий. У меня даже голова закружилась и я еле-еле удержалась от того, чтобы не сбежать наверх и спрятаться в шкафу.

Когда я все-таки пришла в себя, то обнаружила, что вместе с Питом и Гейлом позирую у нашей вывески – той, которая отыскалась на развалинах прежней пекарни и теперь была выставлена в булочной в специальной витрине. Потом было еще несколько фото на фоне нашей выпечки и все куда-то отступили. Пит завязал беседу с кем-то из журналистов и мэром, предоставив нас с Гейлом самим себе.

– Славное место, – сказал он от всей души. – гораздо лучше, чем прежняя пекарня.

– Да, пожалуй, – сказала я, неожиданно смутившись.

Неловкость, которая царила между нами, была настолько ощутима, что мы едва могли разговаривать. Это наверняка его сильно разочаровывало, но мне и правда было нечего сказать.

– Эй, как там сейчас в лесу? – спросил он и в его голосе прозвучала неподдельная тоска.

– Холодно. Ну, знаешь, снег и лед. Дичи немного, но я умудрялась добывать белок, индеек, даже оленя, – я изо всех сил старалась скрыть дрожь в голосе.

– А я уже целую вечность не охотился, – ответил он. И, когда я промолчала, добавил. – Завтра утром у меня есть зазор в расписании. Как думаешь, ты сможешь пойти со мной туда? – он кивнул кучке людей, которые пришли с ним. Один из этих сопровождающих, коротко стриженый тип, давал недвусмысленные сигналы, что пора бы уже идти.

– Ассистент? – пробормотала я так, что Гейл рассмеялся.

– Ага, они даже в туалет меня пускают по часам, – он повернулся ко мне и я остро почувствовала на себе его взгляд, его физическое присутствие. Я испытала удушье и захотела поскорее ускользнуть из его поля видимости – он, как мне казалось, и так уже заглянул слишком глубоко мне в душу.

– Завтра утром, как обычно, на нашем месте? – настаивал он.

Я коротко кивнула.

– Ладно. Думаешь, сможешь теперь встать так рано? – я пыталась шутить, но вышло слишком резко.

– Да, старые привычки не умирают, – сказал он и вновь так на меня посмотрел, как будто пытался всю без остатка вобрать в себя этим взглядом. Теперь, когда я привыкла, что на меня смотрит так только Пит, мне стало от этого очень не по себе.

Сделав вид, что мне нужно поправить стул, я отступила назад, отвоевав себе то личное пространство, в котором так нуждалась. В тот же миг Пит оказался рядом и обхватил рукой за плечи. Это был спонтанный и нежный жест, а вовсе не демонстрация права собственности, и я была благодарна ему за то. что он понимает меня без слов. Я вся была как натянутая струна, но от его прикосновения напряжение меня стало постепенно отпускать.

– Спасибо, что все нам показал. Ты очень многое вложил в это место, – произнес Гейл после секундного замешательства, отведя взгляд от моего плеча, на котором лежала рука Пита.

– Мы оба постарались, – ответил Пит. – Китнисс потрудилась тут едва ли не больше, чем я сам, – в его голове сквозила неподдельная гордость. И тут нашу беседу прервал помощник Гейла, который объявил, что если господни министр еще немного здесь задержится, все его расписание пойдет насмарку. Вымученная улыбка, которой этот деятель наградил меня и Пита, напомнила мне ту, что некогда являла Эффи, когда особенно беспокоилась о том, успеем ли мы на следующую встречу. И я подумала, что работа у него, верно, не из легких.

– Мой ассистент доставит вам то, что просила передать твоя мать. Увидимся завтра! – сказал мне Гейл, и пожимая руку Пита, все еще не отрывал от меня взгляда. И вскоре его стремительно вынесло из пекарни вместе со всеми сопровождающими – он исчез так же внезапно, как и появился.

– Завтра? – переспросил Пит, внимательно глядя на меня.

– Он попросил меня с ним поохотится. По старой памяти. И чтобы поговорить, – сказала я задумчиво.

Пит лишь кивнул.

– Хорошо. Вам это, видно, необходимо, – сказал он, рассеянно вытирая и без того чистейший прилавок.

Я подошла к нему и обняла за пояс.

– Спасибо, что стараешься проявить понимание. Знаю, это нелегко.

– Не труднее, чем все остальное. Со мной правда все хорошо, – сказал он, и наш разговор прервался, как только колокольчик возвестил о приходе следующего покупателя.

***

В это морозное утро солнце, будто потешаясь надо мной, светило вовсю, сверкая на безоблачном небе, как бриллиант. Оно вставало над нашим миром в полнейшей безмятежности, светя, но не грея, и не заботясь о хаосе маленьких жизни, на который падали его лучи.

Пита уже не было дома, когда я встала. Его смена в пекарне начиналась засветло и он всегда старался вовремя вырубить будильник, пока тот не поднял с постели и меня. Нынче же меня терзало чувство вины оттого, что ему придется работать в одиночестве, пока я буду пропадать в лесу.

Когда я пришла на наше место на окраине леса, Гейл уже ждал меня, одетый повседневно, однако же не так, как одевались в Двенадцатом. На нем были военные брюки-карго и куртка-укладка в том же стиле, с множеством карманов. На кожаном ремне – колчан с черными стрелами. В руках – впечатляющий, внушительных размеров лук, новый, сияющий, и близко не похожий на те самодельные луки, с которыми прежде мы охотились, и на тот, что я и теперь держала в руках. Он выглядел скорее не как охотник, а как боец. И я машинально погладила мягкую кожу старой, потертой отцовской куртки, прикосновение к ней успокаивало.

Подойдя ближе, я остановилась посмотреть на него, пышущего здоровьем, одетого с иголочки. Мне вспомнилось, в каких обносках мы ходили в юности, как бы отчаянно боролись с голодом и страхом, и подивилась, как могла наша жизнь так стремительно измениться.

– Кис-кис, – сказал он вместо приветствия.

На миг я так и застыла от удивления. Совсем не ожидала, что меня опять будут звать этим прозвищем. И оттого, как он произнес его – под покровом леса, на восходе солнца – меня охватил приступ невыносимой ностальгии, а рядом у моих ног уже пузырилось целое озеро страданий, приглашая меня войти в свои темные воды.

– Пошли, – только и смогла сказать ему я.

Я никогда не умела как следует обращаться со словами, и не особа разговорчива – ни с кем, за исключением Пита. Он как-то умудрялся подбирать ключи ко всему недосказанному, что было у меня на сердце. Прежде я могла говорить и с Гейлом, или же много часов подряд, храня уютную тишину, бродить с ним беззаботно по нашему лесу. Но теперь он был словно незнакомец, и тишина между нами повисла тяжелая – тень мертвой Прим так и парила между нами. Храня молчание, я шла по лесу и все думала, какие же слова могли бы нарушить этот хруст промерзших веток и шелест палой листвы у нас под ногами.

– Сегодня, видно, будет холодно, – сказала я, и густой пар изо рта подтвердил данный факт.

– Ага, – только и ответил он, и мы молча пошла дальше. Мы подобрались к выводку диких индеек и, словно никогда и не покидали этих лесов, быстро подстрелили трех из них. Так же молча я привычными жестами свежевала тушки, наметив себе две, одну протянула Гейлу. Но тот лишь рассмеялся и покачал головой.

– И куда мне прикажешь её девать, Кис-кис? – сказал он, усмехаясь и отстраняя мою руку со своей долей.

– Да, полагаю, ты прав, – пробормотала я и вернулась к своему занятию. И тут же подумала, что индейке очень обрадуются в приютские дети.

– Эй! – он потянулся и уже хотел дотронулся до моей сомкнутой на индюшачьей шее руке, но передумал, – А ты отлично выглядишь. Здоровой, – сказала он в итоге и я замерла в ожидании неизбежного разговора.

– А ты вроде как удивлен, – произнесла я.

– Ну, я помню что с тобой было перед судом. Я, – и он запнулся, что было ему вовсе не свойственно. – Я должен был попытаться с тобой увидеться, – он помолчал. – Но ты явно не жаждала больше меня видеть.

– Кажется, я тогда тебе ничего такого не сказала, – напомнила я ему, и слова эхом отдались в моих ушах.

– Ты только об одном меня в жизни и просила. Чтобы я позаботился о твоей семье.

Что я могла тут сказать? Теперь у меня внутри уже разверзлась сосущая яма, и в ней булькала ядовитая смесь ностальгии, страха, гнева – невероятная пустота и горечь, огромная, такая, что её не описать словами, и она пронзает тебя насквозь.

– Нет, не сказала. Но такая уж ты, – его серые глаза пронзали меня таким пристальным взглядом, что мне захотелось заползти под какой-нибудь камень и там укрыться, – Слушай, это так. Я знаю, уже прошел год, но я просто хочу, чтобы ты знала, что тебе не обязательно торчать тут, в Двенадцатом. От имени Президента Пейлор я могу предложить тебе изменить место твоего пребывания.

Я наклонила голову в бок, не вполне понимая, о чем-то он.

– Изменить?

– Поэтому я и хотел с тобой увидеться. Я запросил о возможности для тебя перебраться в другой Дистрикт – из Двенадцатого в любой другой, по твоему выбору. Департаменту Юстиции все равно, если он знает, где ты находишься, так что тебе не придется оставаться в двенадцатом. Ты можешь переехать в Четвертый, к матери, или… – и он сделал глоток воздуха. – во Второй, со мной и моей семьей, – он болезненно сглотнул, прежде чем продолжить. – там лучшие госпитали, и ты получишь любую необходимую помощь…

– Постой, ты пытаешься мне сказать, что хочешь, чтобы я уехала из Двенадцатого? – переспросила я, опешив оттого, что я только что услышала.

– Нет, я не хочу тебя ни к чему принуждать. Хочу, чтобы ты просто была счастлива. Я… – и тут Гейл прикрыл глаза, чтобы взять себя в руки. – Я вовсе не сожалею о том, что было на войне – мы должны были сделать все возможное, чтобы Капитолий пал. Но я сожалею о том, что не стало Прим. Я сожалею о том, что потерял твою дружбу. И хочу тебе помочь.

Я была ошарашена, потрясена и его предложением и чувствами, которое она у меня вызвало.

– Гейл, у нас пекарня. Мы так много сил в нее вложили. Не можем мы просто сорваться и её бросить. Тогда всё было зря, – сказала я, и идея покинуть Двенадцатый показалась мне дикой, она никак не вязалась со всем, что я делала до этого.

– Но ведь это Питу нужна была пекарня, а не тебе. Прежде ты не грезила о том, чтобы открыть свой магазинчик.

Меня захлестнула волна раздражения.

– Откуда тебе знать о моих мечтах? Где ты вообще был весь последний год, и с чего решил, что знаешь – какая я теперь?

– Ух ты, не могла ты до такой степени перемениться! – воскликнул он с недоверием. – Не может быть, чтобы ты мечтала печь булочки с начинкой и глазировать торты! И тебе не нужно оставаться здесь, если тебе не хочется! – Гейл нервно запустил руку себе в волосы. – Тебе просто следует знать, что у тебя есть и другие варианты, вот и все.

– Ты хочешь сказать, другие варианты кроме Двенадцатого, пекарни и Пита? В этом на самом деле дело? – спросила я.

Гейл поднял глаза в небо и покачал головой.

– Нет, не в этом. Пит ведь излечился от охмора. И тебе не стоит оставаться ни с ним, ни с кем-либо ещё из жалости.

– С чего ты это взял? Я с Питом вовсе не из жалости! – я уже орала. – Я люблю его. Мы друг о друге заботимся, – последние слова я произнесла с трудом, как будто меня заставляли приоткрыть завесу над чем-то слишком личным, тем, что мне хотелось бы скрыть от чужих глаз. – С чего это я вообще должна искать альтернативу своей жизни здесь? И уж совершенно точно я не собираюсь искать замену Питу! Так ты за этим сюда явился? Чтобы смешать с грязью меня и всё, что я сделала после того, как кончилась война? Если для этого – ты мог не беспокоиться!

И я потопала в сторону Деревни Победителей, ярость пружинила в каждом моем шаге. Мня поразила наглость Гейла и то, что он посмел мне намекать, что я должна хотеть чего-то большего, чем-то, что у меня уже было. Я слышала, как он стремительно меня нагоняет, и вот он уже стоял передо мной, загородив мне путь.

– Что?! – выплюнула я в гневе.

– Ладно, наш разговор зашел не в ту степь – не туда, куда предполагалось. Прости меня. Я вовсе не хотел, чтобы ты такое обо мне подумала. Просто хотел дать тебе знать, что если ты когда-нибудь захочешь перемен, я смогу сделать так, чтобы они с тобой произошли. Ты можешь делать что захочешь, отправиться куда захочешь. Тебе не обязательно пускать здесь корни***.

Я стояла с каменным лицом и пристально на него глядела.

– Черт побери, Китнисс! Я просто хочу сделать что-то, чтобы ты не кляла меня так за все, что я продолбал. Твоей матери хотелось бы, чтобы ты была рядом с ней, в Четвертом! И я точно не прошу, чтобы ты вынашивала моих детей, – мои глаза округлились от изумления. – Просто хочу тебе сказать, что все равно готов быть твоим другом. Ты всегда можешь приехать во Второй и жить в окружении тех, кто готов о тебе заботиться. Если ты уже так живешь, могу с этим только поздравить! – он еще раз набрал в грудь побольше воздуха. – У тебя есть возможность выбирать. Вот и все!

Я старалась дышать глубже, чтобы сердце перестало так бешено стучать. Ведь так легко, черт побери, как же легко злиться на него, умышленно превратно понимая его слова. Но глубоко в душе мне было ясно, что на самом деле он мне предлагает. Я понимала, что он пытается для меня сделать, ведь именно это мы делали с ним много лет подряд, в юности. Разве не заботились мы друг о друге еще до того, как Игры, восстание, война и прочие жуткие, черные вещи не вторглись в наши жизни и изменили нас, по большей части отнюдь не к лучшему? Мне захотелось отдать должное его широкому жесту, но потом вдруг у меня перед глазами возникла Прим, ее хрупкое тело, исчезающее в огне…

– Спасибо, – прошептала я, стараясь сдержать слезы. – Я понимаю, и, прости, если я слишком резко отреагировала.

Он вздохнул и покачал головой.

– Хорошо, хотя бы так.

– Ага, хотя бы, – я улыбнулась, чувствуя, что теперь впадаю в меланхолию. – Я не готова к тому, что ты мне предлагаешь. То есть дружить. Глядя на тебя, я вижу Прим и не могу… – я осеклась и уставилась в землю.

– Принято, – сказал он грустно.

Внезапно мне захотелось оказаться дома. В одиночестве. Даже присутствие Пита вряд ли сейчас могло принести мне облегчение.

– Но я буду иметь это ввиду, – сказала я тихо.

– Я пробуду в городе еще пару дней. Встречи и все такое прочее. Да еще и Гринфилд собрался избираться в Палату Представителей от Двенадцатого. Думаю, я поддержу его кандидатуру. Он мне нравится.

Я улыбнулась в ответ на его слова.

– Он в самом деле очень порядочный мужик.

– Ага, так и есть, насколько мне известно, – он помолчал и вновь на меня взглянул. – У нас все нормально?

Я напряженно кивнула.

– Да, нормально, – сказала я, но вряд ли кто-то из нас поверил в искренность этих слов.

Получив от меня ответ, который на самом деле мало что значил, Гейл развернулся и зашагал обратно в город, должно быть, в свои апартаменты в резиденции мэра.

___________________

*Министр Обороны – В оригинале глава называется «Under-secretary» – букв. «Заместитель Генерального секретаря». В американской системе госуправления подобная должность с 1919 по 1972 гг. означала вторую по значимости позицию в федеральном правительстве, лицо, ответственное за оборону и внутреннюю политику (аналог – наше МВД). Одноименная должность до сих пор сохраняется в правительстве ряда стран, например, Италии и Индии. Об американской истории «замгенсеков» и их разновидностях читайте здесь: https://en.wikipedia.org/wiki/Under_Secretary_of_State

** Separate Lives (Отдельные жизни) – перевод сделан по подстрочнику отсюда: http://lyricstranslate.com/ru/separate-lives-otdelnye-zhizni.html-0#ixzz3qWspIfEB Музыкальное видео: https://www.google.ru/url? sa=t&rct=j&q=&esrc=s&source=web&cd=1&cad=rja&uact=8&ved=0CB4QyCkwAGoVChMIr6imjPD2yAIVKSZyCh2QhQNA&url=https%3A%2 °F%2Fwww.youtube.com%2Fwatch%3Fv%3DvmMinSOWKQk&usg=AFQjCNHN0CM8u4uh0K16Xdke8vGrklDEcg&sig2=kLbunSJCLKvptZAkrixdvw

***Пускать корни – в оригинале to settle – один из самых емких и неоднозначных английских глаголов. Более шестидесяти словарных значений. Имеет тьму вариантов перевода – от «поселяться», «успокаиваться» и «остепеняться» до «приводить в порядок», «давать отстояться», «опускаться ко дну» (выпадать в осадок). То есть Гейл все-таки намекает, что в Двенадцатом Китнисс ничего стоящего не светит.

Комментарий к Глава 36: Министр Обороны

Комментарий автора: На эту главу мне пришло несколько мощных отзывов. Любой вид физического насилия и сексуальной агрессии и не должны восприниматься легко. Поэтому, раз я их включила сюда, на то была веская причина. Я хотела быть реалистичной и полагаю, что Эверларк действительно могли столкнуться с подобными проблемами во время становления как пары. Я обещаю, что пишу об этом с определенной целью, а не просто чтобы шокировать. Есть так же вещи, которые не происходят между Питом и Китнисс, потомку что если они произойдут, мы не смогли бы прийти к тем выводам, которые ждут эпилоге.

Также автор благодарит nightlockinthecave за создание баннера к произведению, который можно увидеть здесь http://titania522.tumblr.com/post/103977484565/good-again-play-list-and-hg-fanfic-rec-list

Комментарий переводчика: В этой главе немало фактических ляпов (автор явно не в курсе, как на самом деле пресс-пул освещает визит министра обороты “на места” :). И что это за страна с 20-ним министром обороны? Вторым лицом в государстве, на минуточку. У silvercistern Гейл тоже был министром, но тогда ему было уже под 30 и у него сын уже подрос https://ficbook.net/readfic/3292109 . Но я согласна закрыть на всю эту белиберду глаза. Тем более, что конец все ближе, каких-то 150 страниц. И Гейл здесь довольно каноничный – амбициозный и вполне себе эгоцентричный. А как вам фраза: “Я не прошу тебя вынашивать моих детей”?

========== Глава 37: Владеть тобой ==========

Столько раз я достучаться до тебя пыталась,

Столько раз украдкой плакала одна

И всегда невероятно поражалась,

Как же глубоко ты ранить мог меня.

Я вообще-то не хочу тебя бросать,

Ведь я потратила так много времени,

Чтобы так вот запросто с тобой порвать

Из-за твоих сомнений в буйной голове.

из песни We Belong Пат Бенетар*

Предупреждение: Намек на сексуальную агрессию, насилие.

Вернувшись с охоты, я чувствовала себя совершенно подавленной и несчастной. Мне хотелось отправиться помогать в пекарню, но я понимала, что в таком состоянии не смогу общаться с посетителями и вообще ни с кем. Мне даже не хотелось раскладывать по полочкам отчего же у меня так погано на душе: причин было почти бесконечное множество. И я жалела, что отправилась охотиться с Гейлом, потому что это мне напомнило о множестве людей и явлений, которых больше в моей жизни не было: о Прим, о матери, о нашей дружбе с Гейлом, о моем здравом рассудке. А если вспомнить, что мы с Питом пребывали в данный момент в подвешенном состоянии, то впору было удавиться – все потеряло смысл.

Хотелось заползти под одеяло и не двигаться, но надо было разобраться с тремя тушками диких индюшек – ведь больше всего я ненавидела, когда хорошая еда пропадает зазря. Поэтому я села, чтобы ощипать их и разделать, прежде чем убрать на хранение. И снова подумала о приюте и о том, как много радости доставит детям запеченная в духовке индейка. Стоило вообразить себе перемазанные соусом пальчики, жующие и улыбающиеся рожицы, и настроение чуточку улучшилось.

Когда я кончила потрошить добычу, буря эмоций поутихла. Гейл не понимал меня, совсем не понимал, не знал, какая я теперь. Дела с этим обстояли даже хуже, чем во время Революции, когда я сама толком не могла себя понять – меня оправдывало лишь то, что я была настолько подкошена всем мной произошедшим, что наша общая жажда мести тогда сплотила нас. Но когда её не стало, а Прим погибла, последние связующие нас нити оборвались. И после сегодняшнего разговора я была уверена, что нашей прежней душевной близости не суждено возродиться. И это огорчало меня больше всего.

Отвлекаясь от своих горестей, я понесла тушку индейки в приют. По дороге, в Шлаке, заметила Сальную Сэй – она брела по медленно оседающему сероватому снегу.

– Славная добыча, девочка, – кивнула она на мою набитую до отказа охотничью сумку.

– Ага, – только и сказала я, подумав о ее маленькой внучке, Дэйзи, которая могла часами завороженно разглядывать клубок ярких ниток или какую побрякушку. Ясно, что она останется такой вот, «не от мира сего», уже насовсем. Родители девочки погибли под бомбежкой, но Сэй не оставляла ее без присмотра, даже когда ей нужно было ходить еще и за мной, когда я впала в ступор. Она и сейчас еженедельно у нас прибирала, но уже не готовила, как прежде. И я всегда оставляла для нее и ее девочки хлеб и мясо, зная, что никогда толком не смогу отблагодарить за все, что она для меня сделала, за ее заботу в те месяцы черного уныния, терзавшего меня по возвращении в Двенадцатый.

– Несешь из дома? – спросила она, когда мы пошли с ней бок о бок.

Я кивнула, смущенная тем, что она поняла мои намерения.

– Эдна всегда рада тебе, – сказала Сальная Сэй, шагая со мной в ногу. Я вопросительно на нее посмотрела. И с чего я взяла, что мои визиты в приют останутся незамеченными? Шлак был таким тесным мирком, особенно теперь, когда так мало людей в нем осталось, так что все всё и про всех знали. Но мне от этого было очень даже не по себе.

– Эдна? – переспросила я, густо покраснев. Я мельком видела нынешнюю заведующую приютом и до войны, но лично с ней знакома не была, хотя смутно припоминала, что ее муж был одни из шахтерских бригадиров.

– Миссис Айронвуд. Ну, она была замужем, но ее муж погиб под бомбежкой. Они не завели своих детей, чтобы не посылать их на Жатву. У всех этих женщин нет своих детей – такие вот дела, – я кивнула в знак того, что понимаю, о чем идет речь, тем более, что и сама была согласна с такой вот жизненной позицией.

– И как она оказалась во главе приюта? – поинтересовалась я.

– Ну, Эдне было очень одиноко в Тринадцатом. Наверное, она пыталась пережить смерть своего мужа, вот и занялась сиротками Двенадцатого, чтобы и они не маялись одни. Самых младших помогла распределить по семьям, – Сальная Сей печально покачала головой. – Но остальных не удалось пристроить. Ну, знаешь, тех, кто постарше, кто болен, их никто не хочет брать к себе. Вот и взялась за них сама.

Пит был прав. Так маленькая девочка, дочка погибших торговцев, с переломанными ногами была никому не нужна, а тощие шлаковские сироты – и подавно.

– Она хорошая женщина, хотя до восстания даже телефона никогда в глаза не видела. Но, знаешь, она прямо в Капитолий позвонила, чтобы в приют на работу направили несколько шахтерских вдов. А когда пришла за помощью к мэру Гринфилду, тот нашел кое-какие деньги на школу и разместил приют в бывшем шахтоуправлении, раз старое здание сгорело.

– Впечатляет, – я произнесла это от души. И что мы будем делать без нынешнего мэра? До меня дошло, что мы ведь все делаем общее дело – пытаемся как-то выкарабкаться из руин после войны. Но кое-кому удавалось при этом являть собой пример благородства и широты души.

– Она – хороший, добрый человек, – сказала Сэй с нескрываемым восхищением. – Так же, как и ты, девочка, – и потом замолчала, хотя мы все еще шли рядом, оставив меня наедине с моими мыслями.

Вскоре я оказалась у двери приюта. Сальная Сэй решила зайти туда вместе со мной, и я была ей за это благодарна, так как чувствовала себя не в своей тарелке, так много всего узнав для себя о новой приютской заведующей. Сэй даже стучаться не стала, просто открыла дверь и вошла, и я следовала за ней, как на буксире.

– Всем здрасьте! – выкрикнула она, оповещая о своем приходе.

– Сэй, я в кухне! – отозвался голос откуда-то слева от нас.

Мы дошли до конца коридора, и я до моих ушей долетел равномерный стук мяча об асфальт. Выглянув из-за плеча Сэй в окно, я поняла, что дети играют на заднем дворе. И остановилась, чтобы на них посмотреть: мальчишки постарше гоняли мяч по едва подсохшей земле, те, что помладше, держались в стороне: кто-то играл, кто-то бесцельно слонялся вдоль забора. Одна из воспитательниц – теперь я знала, что ее зовут Мэйлб Берч – толкала инвалидное кресло белокурой девочки, а та с любопытством прислушивалась к болтовне двух других девчонок, явно сгорая от желания тоже поучаствовать в беседе.

Попав в кухню, мы увидели, что миссис Айронвуд бьется над прочисткой дровяной печи, даже на лбу у нее виднелись темные пятна золы. Она поспешно вытерла руки о фартук.

– Представляешь, дымоход засорился, с утра с ней вожусь, – она как будто продолжала прежний разговор. Засор – обычное дело для этих дровяных печей, а с этой, такой здоровой, и наверняка – с длиннющей трубой, конечно же, придется повозиться. – Простите мою невежливость, мисс Эвердин. Но мне не оторваться – дети нынче еще даже не ели.

Я лишь кивнула в знак того, что понимаю их бедственное положение.

– Можете готовить пока на моей кухне, Эдна. Это же рядом, – предложила Сэй, и они что-то принялись горячо обсуждать. Я же тем временем занялась простукиванием печной трубы, прислушиваясь к издаваемому ею в разных местах звуку. Судя по тому, как она мне отвечала, внутри было полно копоти**.

– Нет, – сказала я резко, и потом уже более мягким тоном, уточнила. – Сколько вас всего?

– Пятнадцать… – миссис Айронвуд замялась.

Прихватив на столе карандаш и клочок бумаги, я быстро застрочила. Потом вручила записку Сальной Сэй.

– Отнеси это прямо в пекарню, Питу, – Сэй и миссис Айронвуд пытались протестовать. – Нет, прошу, не отвергайте нашу помощь. – пробормотала я, убирая содержимое своей охотничьей сумки в холодильник. – А я разберусь пока с этой трубой.

Две пожилые женщины взирали на меня с заметным удивлением, так, что я даже смутилась, но, справившись с собой, переключила все свое внимание на засор, и Сэй вскоре потопала к выходу.

Я молча трудилась, скребя ершиком на длинной ручке по дымоходу, но коварная труба мне всё никак не поддавалась, осыпая меня дождем золы. Мне вспомнилась маленькая дровяная печка в нашем старом доме и то, как мой отец, вечно покрытый угольной пылью, раздражение по этому поводу моей обычно кроткой матери. Очаг был довольно примитивным, но трубы регулярно забивались от золы или каких-то посторонних предметов, которые могли попасть в них сверху, и это было опасно – можно было угореть.

Миссис Айронвуд помогала мне, убирая осыпавшуюся золу, сгребая в совок и отправляя в мусор. За работой она не переставая говорила со мной:

– Когда ты первый раз пришла и принесла нам оленя, я была просто поражена. Думала, отчего ты, именно ты, пришла и принесла нам разом столько мяса. – она потрясла головой, и снова заговорила. – Никак не думала, что ты придешь снова. Ну, помогла разок, пожалела. Но ты стала приходить все время. Спасибо, девочка.

Я молча ей кивнула, не переставая терзать трубу. Но она еще не все мне сказала.

– Теперь я больше не думаю, отчего ты приносишь нам мясо. Думаю, ты тут затем же, зачем и я сама. Невольно думаю, что Карл одобрил бы то, что я делаю после того, как он погиб, – она вновь отвернулась к мусорной корзине. Я была ей благодарна, что ответа от меня она не требует, и просто трудилась, хотя ее слова все еще вертелись в голове.

Через четверть часа Сальная Сэй вернулась с хлебом, за которым я ее посылала. На кухне было все черным-черно, так что она отнесла его прямиком в столовую, где уже собрались дети. Миссис Айронвуд как-то умудрилась нагреть воды для чаю, и мне было слышно, как в соседней комнате радостно загалдели дети. Зная Пита, можно было не сомневаться, что к тому, что я просила в записке, он щедро добавил кое-что от себя. Охваченная любопытством, я наскоро отряхнулась и заглянула в столовую. Так оно и оказалось: кроме хлеба и сыра он прислал в приют еще и печенья, маленькие кексы и прочие сладости. А я-то и не додумалась попросить его об этом, и, досадуя на свое тугодумие, лишь покачала головой.

Меня пленил вид жующих детей. Я засмотрелась на темноволосого мальчишку лет восьми или чуть старше, с восторгом поглощавшего ватрушку*** – он весь измазался в глазури, включая кончик носа. Я чуть не расплакалась от нежданного-негаданного прилива чувств —, а все потому, что дети были в таком восторге от нашей выпечки. Вернувшись на кухню и прихватив там полотенце, я вытерла мальчишке перепачканный нос. Он поначалу так и застыл, когда я неожиданно коснулась его лица, но потом, поняв, что я делаю, одарил меня широкой улыбкой. Я улыбнулась ему в ответ самым краешком губ и ретировалась, не желая, чтобы зола с моей одежды попала на детей или на еду. Но все же успела заметить, как та светловолосая девочка-инвалид смотрит на меня, не отрываясь от бутерброда с сыром. Я не могла вынести этого её пристального взгляда, укрылась в кухне и поспешила вернуться к своему сражению с печной трубой.

***

Из приюта я уходила уже не такой подавленной, как после утренней охоты. С отцовской куртки золу я как-то оттерла, а вот рубашку предстояло как следует постирать, да и самой помыться. Шагая в пекарню, я уже заметила проталины – весна медленно, но верно брала свое. На этих проталинах уже зазеленела первая весенняя травка, а возле кузницы пустились в рост одуванчики. От этого на душе стало теплее, мои несчастья вдруг как-то съежились и поблекли. Сколько бы я ни потеряла, но меня ждали впереди любовь и утешение, целая новая вселенная. Отринув от себя отчаяние, я спешила в пекарню, надеясь перехватить там Пита до того, как он закроет булочную, чтобы потом пойти домой с ним вместе и разделить радость от первых проблесков весны.

Пит уже запер переднюю дверь, так что мне пришлось входить через служебный вход. Он подметал полы, когда я подкралась и обхватила сзади за пояс. Он слегка подскочил от неожиданности и чуть не уронил швабру, а придя в себя погладил меня по руке.

– Ты меня до инфаркта доведешь, – сказал он. Он каждый раз мне говорил в точности это, как по писаному.