Текст книги "Good Again (СИ)"

Автор книги: titania522

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 50 страниц)

– Прости…

Я мягко его перебила:

– Тебе не за что извиняться. Ложись и отдохни. А я принесла белок для рагу, помнишь? Разбужу тебя, когда они сготовятся, – в ответ на мою попытку его отпустить, он сжал меня лишь крепче. Сила в его руках не вязалась с измотанным выражением на его лице.

– Не уходи.

Я подняла глаза на Хеймитча. Он наблюдал за нами так пристально и так внимательно, как будто в жизни никогда не брал спиртного в рот. Вздохнув, он поднял мою охотничью сумку с пола, где я ее швырнула, когда бежала к Питу, и понес ее на кухню.

– Ты все-таки заставила меня готовить в конце концов, – пробормотал он себе под нос, и я услышала, как он принялся потрошить белок. Я же вновь повернулась к Питу и снова тесно его обхватила.

– Не хочешь лечь? – прошептала я. Он молча кивнул где-то в районе моей груди, и я отпустила его, чтобы он смог прилечь на кушетку. Положив ему под голову подушку, я быстро скинула сапоги. Он подвинулся, чтобы я смогла прилечь рядом с ним, положив голову ему на грудь, и я, устроившись таким образом, принялась неспешно поглаживать ему живот и руку. Просунув ногу между его ног, я ощутила своей икрой основательную тяжесть его протеза. Мы не произносили ни слова, и единственными различимыми звуками оставались приглушенные движения Хеймитча на кухне. Пит же, перекинув через меня руку, прижал меня к себе, проводя пальцами по моему плечу. Мне было ясно, что на большее у него уже просто не хватает сил. Через несколько минут дыхание его выровнялось, грудь стала медленно подниматься и опускаться, и он погрузился в сон.

Я еще немного полежала с ним, пытаясь успокоиться. Пита таким я в последний раз видела только в Тринадцатом, и это меня здорово напугало. Истекающего потом, дрожащего, с расширенными зрачками, несмотря на солнечный день – это уже было мне знакомо. Как же я корила себя за легкомыслие, за то, что по умолчанию сочла, что с ним все хорошо. Не потому ли, что мне просто хотелось, чтобы это так и было; чтобы мне не нужно было вечно себя ненавидеть за то, что я допустила, чтобы он был захвачен и раздавлен Капитолием? Но ведь в любом случае со стороны он выглядел как настоящий Победитель, поборовший обстоятельства. Ведь он единственный за всю историю Панема смог все-таки восстановиться после охмора.

Но темные круги у него под глазами говорили совсем о другом.

И я не заметила этого сразу, как и все остальные, принимая его таким, каким мне хотелось его видеть; прежним Питом – милым, веселым, остроумным, который всегда мог вставить нужное слово в нужный момент. Но когда я стала вспоминать каким он был в последнее время, перед моим мысленным взоров всплыли и подрагивающие руки, и напряжение в широких плечах. Он частенько находил на это те или иные объяснения. А я, погруженная в свои переживания, и не замечала этих тревожных звоночков.

И до сегодняшнего дня я не понимала, как тщательно он изображал, что с ним все в порядке.

И Хеймитч был с ним в сговоре.

Стараясь не разбудить Пита, я осторожно выпуталась из его объятий. Теперь на его лице было написано мирное выражение, хотя на лбу все еще была видна запекшаяся кровь, как и на опухших губах, которые, он видимо, прикусил. Умою его, когда проснется, решила я.

Тихонько проскользнув в кухню, я решительно закрыла за собой дверь. Хеймитч уверенной рукой разделал и нарезал беличье мясо, и, судя по аромату, положил его тушиться с овощами, которые нашел у Пита на кухне. Мне пришлось напрячься, чтобы не двинуть его первой попавшейся под руку швабру, и ограничиться разговором.

– Что. Это. Было? – зашипела я на него.

Хеймитч показал головой.

– Ты видела его приступ.

– Я знаю, что я видела, – отрезала я. – Просто я думала, что больше их у него не бывает.

– И что заставило тебя так думать? – спросил Хеймитч.

– Ну, во-первых, я их никогда не видела, – ответила я уклончиво.

Хеймитч был явно раздражен.

– Китнисс, ты хоть на что-нибудь обращаешь внимание? Он толком не спит и притворяется, что идет в город, каждый раз, когда чувствует приближение приступа, – он сделал паузу и ожесточенно схватился за нос. – Ты правда думаешь, мне нравится пялиться на то, как вы на пару потеете в саду? Или что мне нужны тушеные белки на обед в такой вот жаркий день, как нынче? В самом деле, Китнисс. Если уж ты всегда считаешь, что права, то хотя бы смотри по сторонам! – он в сердцах швырнул кухонное полотенце, которое держал в руках.

Меня его вспышка просто оглушила. Я ничего толком не могла понять. Тем не менее, у меня в мозгу крутилось то, как дрожали сегодня утром у Пита руки, как коротко он отвечал мне. Видимо, Хеймитч заметил, что у него приближается приступ, и услал меня подальше под первым попавшимся предлогом. Как я могла быть настолько слепа? Почему, упиваясь самобичеванием, не замечала то, что было у меня под носом? Я вновь допустила, чтобы он мучился от боли. Да, я всю жизнь только и делала, что вновь и вновь причиняла ему боль. Мое отвращение к себе нарастало и превращалось в ярость.

– И как прикажешь мне все это заметить, если ты так здорово помогаешь ему все это от меня скрывать? – заорала я.

Хеймитч, глядя на меня, прищурился.

– Китнисс, я скажу это только один раз, и не собираюсь этого впредь повторять. Я знаю, как сильно ты его любишь, – я лишь приоткрыла рот, чтобы поспорить: что? Но что я могла возразить? – Всякий, кто видел вас на Квартальной Бойне, это уже понял – конечно же, кроме тебя самой. Тем не менее, тебе нужно решить, что ты собираешься с этим делать, – я снова хотела его перебить, но он вытянул руку, не давая мне и слова вставить. – Нет, не надо. Если не хочешь называть это любовью, зови, как, черт возьми, считаешь нужным, но факт, что солнце встает и заходит для тебя благодаря этому мальчишке, – мне хотелось возразить ему, мол, не может быть, что он до сих пор меня любит, но Хеймитч вновь меня заткнул. – Конечно, ты думаешь, что это все касается одной только тебя, но тебе следует понимать, что все, что ты делаешь, или чего не делаешь, в итоге отражается на Пите. Если ты не в состоянии жить с теми чувствами, которые испытываешь – потому что ты душевно надломлена, не можешь держать себя в руках или попросту недостаточно его любишь – то просто дай ему отставку, отпусти. Потому что все эти полумеры, которые ты предпринимаешь, могут его попросту укокошить. У него здесь никого нет, кроме нас с тобой, и будь я проклят, если он торчит тут ради того, чтобы наслаждаться обществом такого старого пьяницы, как ваш покорный слуга. Он и так очень много сделал, так многое в себе перелопатил, чтобы здесь оказаться, как он всегда и делал. Как мне вбить это в твой дубовый лоб?

Я схватилась за голову, пытаясь осознать все это; от ярости, с которой я ворвалась на кухню, не осталось и следа, я ощущала лишь пустоту.

– Хеймитч, я не знаю, могу ли я сделать то, о чем ты просишь. Да и откуда тебе знать все это? Тем более что я и сама себя порой не в силах вынести, – теперь я уже шептала, полностью раздавленная стыдом и безнадежностью, чтобы еще что-то к этому прибавить.

– Оттуда. Я и сам бывал когда-то в вашей шкуре, и знаю, о чем говорю. И мне вообще-то не наплевать на Пита.

Сказав это, он отвернулся и вновь занялся готовкой, давая понять, что разговор окончен. Мол, солнышко, от ворот поворот. При этом мне было невыносимо тошно рассматривать Хеймитча с этой новой для меня стороны, и то, что он сам положил конец нашей беседе, было даже к лучшему: я так очумела от всего услышанного, что хотела только сделать ноги. Меня захлестнула мешанина из эмоций, и в таком состоянии я была не способна к разумным действиям. Меня хватило только на то, чтобы, прихватив мои вещи, улизнуть к себе домой. Открыв входную дверь, я побросала все прямо на пол, даже не потрудившись включить свет или открыть окна. Добежав до своей спальни, я захлопнула и заперла за собой дверь. Свернулась на кровати калачиком, желая только упасть в темноту сна и больше не очнуться никогда.

Комментарий к Глава 5: Приступ

Примечания переводчика: Я не согласна с видением автора, которая считает, что лишь подозрения разлучили Китнисс с Гейлом. ИМХО, дело вовсе не одном взрыве, но в самой жизненной позиции Гейла, предпочитающего идти путем насилия и разрушения, при том, что Китнисс выбрала для себя другой путь. И не стала бы она называть дружбу с Гейлом такими громкими словами. Но из песни слова не выкинешь.

========== Глава 6: Воздаяние ==========

В тот день я так и не вышла из своей комнаты. Когда наступила ночь, я все еще лежала в позе эмбриона на кровати. Встав лишь чтобы помыться и надеть пижаму, я тут же вернулась в постель. Есть я не стала, хотя Сальная Сэй ко мне стучалась и оставила еду за запертой изнутри дверью. Мысли никак не выстраивались в моей голове, и я прокручивала в мозгу одни и те же слова – снова и снова:

Я знаю, ты его любишь.

Солнце встает и заходит для тебя ради этого мальчишки.

Я и сам бывал когда-то в вашей шкуре.

Прижавшись щекой к подушке, я крепко ее обняла. И в темноте ночи, погрузившись сон, я увидела в нем Пита в пещере, который лёжа в грязи горел в лихорадке, истекал кровью и гноем, а руки его тянулись и тянулись к моему горлу. «Почему ты просто не дашь мне умереть?» – вновь и вновь спрашивал он, хватая меня за шею. Лицо его было искажено и напоминало звериный оскал. «Так будет быстрее», – прошептал он, прежде чем сомкнуть железные пальцы и переломить мне позвонки. Я проснулась от кошмара, и меня чуть не вырвало из-за нехватки воздуха, которая последовала за мной из моего сна. Сидя на постели, я пыталась понять – где я. И лишь уяснив, что я в своей комнате, я вновь легла и пялилась в потолок, пока первые лучи зари не сделали очертания предметов различимыми.

Но я так и не встала. И снова Сальная Сэй оставила еду за порогом спальни. А я снова ее проигнорировала. Впрочем, я не смогла сопротивляться долго чувству голода и к полудню все-таки открыла дверь, чтобы сгрызть зачерствевший тост и пару холодных яиц. Оставив поднос с объедками за дверью, я снова заползла в постель.

Прошел еще один день, когда я ничего не делала, лишь плыла по течению, и меня стала все больше терзать тревога, которая лишь усилилась, когда я услышала, как меня зовут по имени. Поначалу раздалось деликатное:

– Китнисс, открой дверь, – я замерла, поняв, что это Пит, и меня с новой силой захлестнуло чувство вины, приковавшее к постели. Вот какой я всегда была: ненадежной, эгоистичной, потребительски относящейся к людям, которые имели несчастье меня любить. Я закрыла голову подушкой, чтобы отгородиться от его голоса.

И тут как будто кто-то повернул выключатель, потому что он вдруг начал барабанить в дверь и звать гораздо настойчивее:

– КИТНИСС! – меня вдруг сорвало с кровати, потому что то, что я услышала, напомнило мне о том, как он звал меня издалека в конце Квартальной Бойни, когда нас с ним разлучили у дерева молний, и он наполнил меня все тем же страхом. Потом я услышала, как Пита оттаскивают от двери, и громкий голос Хеймитча, который убеждал:

– Не делай этого. Она еще не готова выйти.

– Это безумие! Что если с ней что-нибудь случилось? – голос Пита разнесся по всему дому.

– Раз она ест, то с ней, очевидно, все в порядке, – ответил Хеймитч, пытаясь рассуждать разумно. – Если ты продолжишь в том же духе, у тебя случится приступ. Она взрослая женщина. Она выйдет, когда сможет это сделать.

Когда его оттаскивали от двери, злой голос Пита не утихал:

– Так вот ты значит как… Один приступ, и ты не желаешь иметь со мной ничего общего? Так что ли, Китнисс? – он так громко орал, что даже стены, кажется, отражали его беснование. Но я была не в силах пойти к двери. Только глубже зарыться в подушки. И от переживаний у меня скрутило живот.

– Пошли отсюда. Немедленно! – требовал Хеймитч.

– Мне не нужна грёбаная нянька, Хеймитч!

– Нет, но тебе не помешало бы немного здравого смысла. Ты думаешь убедить ее, крича и околачиваясь возле ее дома?

До меня донеслись шаги Пита, гораздо более тяжелые, чем всегда, я слышала, как он вышел из дому и с размаха хлопнул за собой входной дверью. Потом он не менее шумно зашагал по двору, так, что, казалось, даже земля содрогалась.

Хеймитч – кого он защищал? Меня или Пита?

То, что он мне сказал, явно подразумевало то, что Пита нужно было защищать от меня. Если у меня и оставались в жизни незавершенные дела, после всего того горя, что меня постигло, то все они касались Пита. Он как солнышко во мраке снова взошел для меня здесь, в Двенадцатом, принося в мою жизнь свет и тепло, освещая жаром своего сердца руины моей убогой жизни. Но что я могла дать ему взамен? Разве делала я что-то, кроме того, что принимала его хлеб, его общество, его доброту? Если прежде я ещё не достигла дна в ненависти и презрении к себе, то сегодня я определенно умудрилась это сделать.

***

Я проторчала в своей комнате еще два дня и две ночи – наедине с неизменными кошмарами. И чем дольше я оставалась взаперти, тем больше я терзалась. Разве попытка спрятаться от мира может здесь как-то помочь?

И бесконечно задавалась вопросом: мучается ли и он по ночам от нескончаемых кошмаров? По опыту я знала, что он тоже не изгнал ужас из своих снов. Даже если он и не кричал и не бился во сне, а лишь застывал, вновь наблюдая во сне то, чего он боялся больше всего. И вовсе не то, как сам он истекает кровью. Однажды он сказал мне, что его кошмары были о том, как он меня теряет, а когда он, проснувшись, находил меня рядом, то сразу испытывал облегчение. Может, теперь, когда я от него закрылась, его кошмары стали невыносимы? Как он сам справляется с такими вот ужасными ночами?

Неужели я, вопреки себе самой, все-таки его любила? И на что это было бы похоже, люби я его? Стала бы я любой ценой пытаться сохранить его жизнь на Арене, жертвуя собой и обрекая таким образом мою семью на медленную смерть? Стала бы я сходить с ума от горя, когда его не вытащили с Бойни, прячась в шкафах и вентиляционных шахтах? Обрекла бы на смерть почти весь наш Звездный отряд, пытаясь добраться в Капитолии до Сноу, чтобы отомстить ему за то, что он отнял у Пита, у меня? Это что ли любовь? От этой мысли я ожесточенно замотала головой.

Ну, а теперь, когда он здесь, что я творю? Предаюсь своему горю, своему эгоизму, скрываюсь с его глаз, оставляя его в одиночестве блуждать в лабиринте темных кошмаров и исковерканной памяти.

Я уже места себе не находила. За окном стояла смоляная ночь, солнце давно село. Ноги сами собой спустились с кровати и повели меня вниз, на первый этаж. Накинув на себя отцову охотничью куртку – пижама вряд ли смогла бы защитить меня от ночной прохлады – я пробежалась пальцами по спутанным спросонья волосам. Стоило открыть входную дверь, как меня окутала холодная стена тумана, заставив дрожать всем телом. И я рванула через лужайку, мимо соседних домов в Деревне Победителей к дому Пита, и распахнула его входную дверь.

Заметив, что внизу горит только ночник, и сделав вывод, что он спит наверху, я подумала, что напугаю его, если вдруг вырву его из лап сна, какой бы жуткий кошмар его при этом ни терзал. Но я бросила его в одиночестве так надолго, что мне пора было это срочно исправлять.

Проскользнув в незапертую дверь, я оставила куртку и сапоги у входа. Тихонько поднялась по лестнице и остановилась только на самой верхней ступеньке. Даже отсюда чувствовался сквозняк из спальни: Пит ведь всегда любил спать с открытыми окнами. Планировка этого дома во всем совпадала с моей, так что в любом случае хозяйскую спальню – вправо и до конца коридора – долго искать мне бы не пришлось. И заглянув в приоткрытую дверь, я сразу же его увидела. Он лежал в постели, все тело его застыло в напряжении, руки прижаты к бокам, спина его едва ли не дугой выгибалась над кроватью.

Стоило мне к нему подойти и заметить, как искажены его прекрасные черты, и у меня упало сердце. Рухнув возле кровати на колени, я уставилась на него во все глаза. Как же мало он, такой добрый и светлый – меньше, чем кто-либо другой – подходил для выпавшей ему тяжкой участи: участия в Играх, Революции, и для этого бесцветного существования, которое он влачил теперь. Почему он должен был страдать из-за полыхавшей внутри меня безумной ярости, доводящей меня до белого каления, так что мне приходилось усилием воли ее подавлять? Этот бешеный огонь никогда не доводил до добра.

Ощущение от того, что я была с ним наедине, в темноте, как будто бы вне времени и пространства, было так оглушительно, что я едва удержалась от того, чтобы не сбежать. Вместо этого я взяла его руку и прижала её к груди.

– Пит, – прошептала я.

Он заворочался во сне, но сразу не проснулся. Я попыталась еще раз и, чуть сильнее сжав его руку, снова тихо произнесла его имя:

– Пит.

Он застонал и ясно проговорил:

– Китнисс, – его ладонь стиснула мою до боли, но я терпела. Он все еще спал, и я убрала светлые локоны у него со лба, и даже в темноте могла заметить, где именно огонь лизнул его по лбу и волосам. Именно это мое движение окончательно его и разбудило. Он судорожно вдохнул и произнес ошарашено:

– Китнисс?

Мне тут же стало стыдно, что я его все-таки разбудила, и я, борясь с этим противным чувством, прошептала:

– Прости. Я не собиралась тебя пугать.

Он приподнялся на локтях, уже проснувшись, но все еще недоумевая.

– Китнисс, что… С тобой все нормально? – он запнулся.

Я как будто растеряла все слова и просто на него смотрела, чувствуя себя почти немой и не способной выразить свои мысли, и я смогла лишь выдавать опять:

– Прости, Пит.

Тут Пит уже полностью сел, не сводя с меня глаз. Тусклый свет в комнате делал его взгляд бездонным, хотя недоумение в нем все еще никуда не делось. Я же поднялась с колен и присела на краешек кровати. Чувствуя, что слова не идут с языка, я изо всех сил старалась хоть как-то выразить эмоции, не срываясь на отчаянные рыдания.

– Я… о… Прости меня, Пит. Мне так жаль…

Пит уселся основательнее, догадавшись, видимо, что я прошу прощения отнюдь не только за то, что я его разбудила.

– Китнисс, в чем дело?

Слова наконец сорвались с моих губ.

– Я тебя подвела, – прошептала я. – Во всех смыслах. Когда Сноу потребовал, чтобы я убедила его, что я влюблена в тебя, я и не подозревала, что он уже и так это знал. Я сама дала ему в руки все возможное, чтобы меня сломать. Когда тебя схватили, он использовал все пропагандистские ролики, в которых я снималась, и использовал их, чтобы мучить тебя. И он добился, чего хотел – это в самом деле меня сломило, – я смотрела в какую-то точку на его футболке. – Потом тебя спасли, и я поняла, что это больше не был ты, что тебя охморили… – я икнула, сдерживая рыдание, но все-таки продолжила, – что ты больше не любишь меня, даже ненавидишь до глубины души, и я только о том и могла думать, чтобы добраться до Капитолия и своими руками убить Сноу. Ты для меня умер, и я не могла этого вынести.

Пит рванулся ко мне, чтобы обнять, но я лишь отрицательно покачала головой.

– Дай мне закончить, – сказала я, предупреждающе подняв руку и остановив его. – Я ведь была ужасной эгоисткой. Потому что я должна была пытаться вернуть тебя. Должна была пытаться тебе помочь. А вместо этого стала постепенно сходить с ума и снова тебя бросила, – теперь уже слезы свободно текли по моему лицу. Пит принялся гладить меня по волосам, пытался меня утешить, но я пока не была готова принять от него это утешение.

– А потом, когда Прим… все стало… – я неопределенно взмахнула рукой. – Для меня все утратило смысл.

– Помнишь, мы говорили, – прошептала я, – такие уж мы с тобой, вечно защищаем друг друга. Только вот я не смогла тебя защитить ни от чего и подвела во всем, в чем только могла.

Пит запротестовал:

– Это неправда, Китнисс, ты всегда пыталась меня защищать, всех пыталась защищать.

Но я вышла из себя и почти закричала:

– Нет, Пит! Не нужно этого делать. Не надо меня утешать. Я этого не заслужила. Ты слишком ко мне добр, – закрыв лицо руками, я залилась слезами.

И тут Пит все-таки притянул меня к себе, и я в ответ разрыдалась так бурно, что в конце концов даже начала икать от слез. Конечно, только этим все и могло закончиться. Я собиралась попросить прощения и утешать его, но вместо этого это он показывал себя с самой лучшей стороны и сам меня успокаивал. Прижавшись к нему, я крепко обвила его руками за шею и спрятала лицо у него на плече, и его футболка впитала мои слезы.

Пит вздохнул и начал говорить:

– Когда они меня спасли из Капитолия, я даже не понял что произошло. То есть я понял, что меня спасают, но я был как будто в параллельном мире. Когда ты пришла ко мне в Тринадцатом, я знал только, что ненавижу тебя. Я думал, что все, что со мной случилось, отчего я страдал, произошло по твоей воле. Они заставили меня в это поверить, – я немного отстранилась, чтобы взглянуть на него. Его взгляд блуждал в каких-то неведомых далях. – Но я все еще помнил и кое-что другое: песню долины, хлеб, который я тебе дал, то, как я рисовал в твоем справочнике растений, наши ночи в поезде. Я помнил, что любил тебя – как будто во мне могли уживаться сразу две личности. И я стал подвергать сомнению каждое свое воспоминание, отделяя настоящие от фальшивых. Спрашивал тех, кто меня знал – Делли, Хеймитча – смотрел видеозаписи и начал постепенно восстанавливать то, что утратил. И я понял, что в прошлом было так много прекрасных воспоминаний, которые принадлежали только нам с тобой.

– В самом сердце ада? – прошептала я.

– Будь у меня выбор, я бы не отказался ни от одного из своих шрамов, лишь бы они привели меня назад к тебе, – сказал он просто. Я же поднесла его руку к губам и неспешно поцеловала его ладонь. И от этого жеста ток прошел и по моему, и по его телу.

Он помолчал, прежде чем продолжить.

– И вот так, мало-помалу, я снова стал собой, – Пит нежно улыбнулся, убирая с моего влажного лица спутанные пряди. – И ты мне помогла, или, по крайней мере, меня спасала память о тебе, – Пит провел мне по щекам тыльной стороной ладони.

Но я не готова была так быстро успокоиться.

– Тебе пришлось все делать самому. Я должна была смотреть те видеозаписи с тобой, пытаться с тобой разговаривать… – я снова опустила голову.

– Ты не должна была этого делать, Китнисс. Каждый раз, когда я тебя видел, я в прямом смысле хотел тебя убить. Что могло бы заставить меня к тебе прислушаться? А потом была битва за Капитолий, Прим, твоя депрессия, – он испуганно прервался, возможно, думая, что причинил мне этими словами боль. Я вздрогнула, но усилием воли заставила себя его слушать. – Мы оба сделали все, что могли.

Мы снова помолчали, и я, чувствуя, как у меня от волнения крутит живот, все же сказала:

– Я заперлась в своей комнате не из-за твоего приступа.

Пит внимательно смотрел на меня, и я поспешила закончить свою мысль.

– После того, что случилось, Хеймитч говорил со мной. Пит, я и понятия не имела, что с тобой случается нечто подобное. Наверно, были признаки, но я их попросту не замечала, – говоря это, я опустила глаза. – Была погружена в себя и даже не замечала, как ты мучаешься, хотя все было у меня прямо под носом. И я так ужасно себя чувствовала, когда узнала – я вечно только и делаю, что причиняю тебе боль.

– Ты очень часто делаешь меня счастливым, просто ты этого не замечаешь. Ты вообще воспринимаешь себя совсем не так, как другие люди, – он почти неосознанно погладил мою руку. – Извини, если я тебя напугал. Я не должен был говорить того, что сказал. Но я был в отчаянии оттого, что не мог тебя увидеть. Самое страшное, что ты можешь со мной сделать, это вот так вот отгородиться от меня. Ты ведь это понимаешь, так ведь? Знаю, что я не имею права ничего подобного от тебя требовать.

Услышав такое, я взяла его лицо обеими руками и очень серьезно на него посмотрела.

– Ты можешь меня попросить, и я сделаю для тебя все, что только смогу. Тебе понятно?

Он кивнул, улыбнулся и тронул меня за кончик носа.

– Тогда я прошу тебя позвонить Доктору Аврелию. Раз уж мы договорились…

– Знаю. Позвоню ему завтра, – я медленно кивнула, больше сама себе. – Хочу, чтобы мне стало лучше, – ради тебя, подумала я про себя, но вслух этого не сказала. – Но это будет непросто, – добавила я шепотом.

– Да, – отозвался Пит. – Непросто. Но разве не должны мы ради нас самих и тех, кого мы потеряли, жить нормально, а если сможем – так даже хорошо?

Теперь уже я ему улыбнулась. И посмотрела в его глаза – такие голубые, что летнее небо могло бы позавидовать. И я к нему потянулась, и, прежде чем поняла, что делаю, нежно его поцеловала. Коснулась губами уголков его губ, сначала одного, затем другого. Он тоже устремился ко мне, его губы накрыли мои и перехватили инициативу. Мне осталось только уступить давлению и приоткрыться, чтобы впустить его язык. Мы целовались глубоко, неспешно, как будто вернулись домой. Этот огонь во мне горел совсем по-другому. Он поднялся из нижней части живота и затопил все мое тело, вплоть до кончиков пальцев рук и ног. Пит прижал меня к себе, а мои руки зарылись ему в волосы, притягивая его ещё ближе, чтобы наши губы вжимались еще сильнее. Хорошо, что я сидела, потому что колени у меня ослабели.

Первой прервав поцелуй, я прижалась к нему лбом, чтобы выровнять дыхание, а потом забралась в его постель, и мы оказались лицом к лицу. Закипавшая во мне лихорадка улеглась не сразу, и я знала, что, поддайся я ей, и с голодом, который за ней последует, будет не совладать. Пит тоже дышал неровно, но протестовать не стал, просто обнял меня покрепче. Так мы и лежали, ласковые руки сплелись друг с другом, моя ладонь скользила вверх и вниз по его груди. Бешеный ритм его сердца постепенно выровнялся, дыхание стало спокойным и глубоким.

Вскоре я еще ближе придвинулась к Питу. В той самой позе – голова покоится у него на плече, рука – на груди, освобожденная от протеза его нога уместилась между моих ног, и он обнимает меня обеими руками – мы погрузились в сон, возможно, первый для нас сон без кошмаров за долгие месяцы.

========== Глава 7: Лабиринты ==========

Когда я открыла глаза, утро уже давно вступило в свои права. На миг я опешила оттого, что отделка в спальне была иной, что на моей талии лежала крепкая рука, а ноги были прижаты к кровати тяжестью чужого бедра. Потом до меня дошло, что я в спальне Пита, и в животе опять проснулось теплое волнующее чувство, от которого щеки вспыхнули, а сердце забилось чаще. Было не очень-то удобно, но я боялась пошевелиться, боясь его разбудить. Не обращая внимания на то, что он меня сдавил, я сфокусировалась на его ровном дыхании, на ритме, в котором поднималась и опадала прижатая к моей спине широкая мужская грудь. Еще я чувствовала, как что-то стало твердо и настойчиво сзади давить на мое бедро. Сначала я была шокирована, но потом я вспомнила, как часто я замечала и прежде, в поезде, признаки его утренней эрекции. Обычно я от него просто отодвигалась, но на этот раз так разомлела, что решила просто не обращать внимания. Мне не хотелось, чтобы этот блаженный покой был нарушен.

Через несколько минут он все-таки зашевелился. Дыхание участилось, приобнимавшая меня рука задвигалась, притянула меня поближе к его теплой груди. То твердое, что прижималось к моему бедру, вдруг дернулось, и с моих губ сорвался всхлип, когда я ощутила, как в ответ у меня что-то закололо внизу живота. Я могла только порадоваться, что ему не видно моего лица, которое в этот момент пылало жарким смущением. Он слегка повернул таз и взволновавшее меня давление исчезло, я снова смогла расслабиться, хотя то, что прижималось к моим бедрам, как будто бы оставило на них невидимый отпечаток. Мягкие светлые волосы защекотали мне щеку, когда он потянулся ближе, чтобы поцеловать мое плечо, и тихо застонал.

– Эй, – прошептала я и протянула руку, чтобы взять двумя пальцами его за ухо, погладить невероятно нежную кожу на мочке и краешек розовой раковины. Это импульсивное движение доставило мне отчего-то огромное удовольствие.

Пит в ответ вновь застонал и зарылся носом мне в волосы.

Я же лишь усмехнулась, и пролежала так, не двигаясь, еще несколько минут. Когда же я почти уверилась, что он снова заснул, он нежно развернул меня к себе лицом, не убирая рук с моего бедра и талии.

– Я так хорошо не спал уже целую вечность, – прошептал он, рисуя кончиками пальцев неясные, отвлекающие меня узоры на пояснице. И я чувствовала себя тетивой лука, которую натягивают все туже и туже.

– И я тоже, – едва смогла ответить я, ведь его прикосновения прогнали из головы любые связные мысли.

Пит молчал, принявшись теперь накручивать на пальцы мои волосы.

– Мы могли бы это повторить… сегодня ночью, – пробормотала я.

Его глаза вспыхнули.

– Я только за. Мне этого ужасно не хватало. Так гораздо легче выносить кошмары.

– Знаю, – я вдруг ужасно застеснялась его присутствия, чувствуя, что мысли туманятся от одолевающей меня томительной тяги.

– Ты уже ходила в город? – спросил Пит, меняя тему.

– Нет, – ответила я нервно. – Мне просто было… не до этого…

– Это нормально. Я собирался на станцию, чтобы забрать посылки из Капитолия. Вот думаю, может, ты захочешь пойти со мной?

У меня забилось сердце. Я все готова была для него сделать, но вряд ли я бы вынесла чужие любопытные взгляды, которых в городе было не избежать.

– Пит, пожалуйста, прости меня. Но я просто… не могу… – и я уткнулась лицом ему в грудь.

– Ладно. Схожу сам попозже. Хеймитч составит мне компанию. Ему тоже надо пополнить запасы, ну, ты понимаешь.

– Так, значит, Хеймитч легко может меня заменить? – принялась я его поддразнивать.

– Никто не может тебя заменить, – сказал он серьёзно.

В ответ я потянулась к нему и покрыла легкими поцелуями линию его подбородка. Меня больше не смущало, когда он говорил мне подобные вещи. В груди у меня поселилось новое щемящее чувство, но это была не боль, а ожидание. Сама бы я не смогла произнести чего-то подобного тому, что говорил мне Пит, но никто на свете не мог испытывать чувств сильнее, чем их сейчас испытывала я. Они меня переполняли, как воздух до отказа надутый шар, вот-вот готовый лопнуть.

***

Когда день стал клониться к вечеру, я, наконец, сдержала обещание. Прежде чем отправиться на станцию, он набрал телефонный номер в своем кабинете и передал мне трубку, чтобы быть уверенным, что этот разговор и вправду состоится. Когда Доктор Аврелий ответил, я чувствовала, что слова застревают в горле. Сначала мне пришлось откашляться, и только потом сказать: «Доктор Аврелий, это Китнисс Эвердин». Удовлетворенный Пит тут же вышел из кабинета и закрыл за собой дверь.