Текст книги "Good Again (СИ)"

Автор книги: titania522

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 50 страниц)

– Не надо так, Китнисс. Ты очень мне нужна. Пожалуйста, пойдем со мной на кухню, – печально умолял он. Я встала лишь потому, что его исполненное паники лицо заставило меня почувствовать жалость к кому-то другому кроме себя самой.

Но и это прошло, и вскоре я отдалась суматохе последних приготовлений перед открытием пекарни. А Дистрикт Двенадцать так же суматошно готовился к Празднику Урожая. Мы вообще-то хотели открыться в начале ноября, но имело смысл поторопиться, ведь каждая семья хотела купить побольше, в том числе и выпечки, по такому случаю. Раньше праздник становился поводом для семьи и друзей провести вечер вместе за накрытым столом, если было что на него накрыть. Двери украшали кукурузными початками и пожелтевшими листьями, и даже самые бедные семьи умудрялись наскрести к празднику муки и масла, чтобы испечь тяжелый пресный хлеб, типичный для Двенадцатого. Обычно за праздничным столом звучали песни, музыка, если было кому играть и петь и никого из детей не забрали на Жатве. Это был один из немногих праздников, где люди и впрямь предавались веселью.

Но я и думать забыла о празднике за всеми текущими хлопотами, и даже удивилась, когда Эффи вечером пригласила нас к себе домой. Я даже и не сразу поняла, отчего она выбрала именно это вечер из всех прочих вечеров, и лишь потом сообразила, что, должно быть, не только в нашем Дистрикте исстари отмечали окончания сбора урожая. Поскольку раньше обмен информацией между территориями страны был под строжайшим запретом, я лишь сейчас стала понимать, как много у нас было общего, и вновь – хотя случалось это крайне редко – испытала гордость за то, что была Сойкой-Пересмешницей. Я не допускала для себя мысли, что все ужасные страдания и пролитая кровь были не напрасны. Но порой была вынуждена признать, что как для Панема, так и с течением времени для Пита и для меня, жизнь становилась определённо лучше.

Более того, дела шли настолько хорошо, что мой природный инстинкт и склонная к пессимизму натура хором вопили: все слишком хорошо, чтобы это было по-настоящему. И, как назло, они оказались правы.

========== Глава 25: Папарацци ==========

Отделка обновленного здания пекарни была почти завершена, в том числе – в маленькой квартирке над лестницей, и хотя я не стала тратить время на украшательство, я постаралась позаботиться о том, чтобы все необходимое для жизни, хотя бы для временного пребывания, там было. Сравнительно большое помещение, помимо гостиной и кухни состоявшее еще из трех спален, казалось мне довольно чудным. Комнаты были в сравнении с домами в Деревне Победителей крохотными. И две из трех мы пока заперли, потому как просто не успели их толком обставить. В небольшом кухонном уголке нашлось место для стола на шесть персон, но вместо стульев нам пока служила приделанная к стене длинная скамейка с желто-голубой обивкой.

В гостиной стоял большой мягкий диван с такими огромными валиками, что пара человек могла бы под ними запросто спрятаться. На деревянной подставке стоял маленький телевизор, и, кроме того, ансамбль дополняли кофейный столик и уютная кушетка. Справа находился гостевой санузел – с раковиной и унитаз – он был ближе всего к лестнице, которая вела в пекарню. Кроме того, в нише было что-то вроде кабинета со столом и полками, вделанными прямо в стену. В пекарне был, конечно, и свой офис, но здесь мы могли бы расположиться и для других, не вполне деловых нужд: написать письма, порисовать, расставить на полках книги. Я воображала, что Пит будет держать здесь свою все разрастающуюся коллекцию кулинарных книг, в том числе семейную книгу рецептов, и, порой полуночничая, изучать их здесь за закрытыми дверями.

Но больше всего здесь мне нравилась наша спальня. Она была расположена на задах здания и окна смотрели на северо-запад, в сторону горных хребтов. Центр города располагался в долине, между двумя пологими, высотой едва ли сто метров, холмами. Они лишь обрамляли своей зеленью кромку далеких гор, столь прекрасных в своем величии, что от их вида даже меня бросало в дрожь. Хотя отсюда было все равно не видно самых потрясающих, заснеженный вершин – холмы были все же слишком близко и закрывали нам обзор.

Вообще-то располагать так спальню было не очень-то практично: зимой в ней могло быть холодновато, но я надеялась, что печи внизу нас согреют, а вид из окна стоил того, чтобы накрыться лишним одеялом. Главным предметом обстановки была широкая кровать с пуховой периной и набитыми перьями подушками. Рядом с открытой дверью располагался вход в хозяйскую ванную – намного меньше, чем в нашем доме. Классическая ванная с душевой насадкой, стоком на полу и небольшой раковиной, за загородкой – унитаз. Она была отнюдь не в том новомодном стиле, что в доме в Деревне Победителей, не особо навороченная, но больше подходила этой скромной квартирке. Единственными предметами роскоши в этом доме были два только что установленные телефона: один – в пекарне, другой – наверху.

Дни становились все короче, выпал первый снег, открытие приближалось, и мы стали замечать, что возвращаемся домой из города все позже. И решили, что пока будем добавлять последние штрихи, лучше поживем в этой квартирке. Пит поначалу предполагал, что лишь он один будет там ночевать, но после первой же ужасной ночи в разлуке, полной бессонницы и кошмаров, он еще до света прибежал из города, чтобы застать меня в нашей спальне – полностью одетой, за упаковкой вещей. Круги под глазами и изможденные лица – его и мое – недвусмысленно свидетельствовали о том, что его план с треском провалился. И больше мы не пытались спать вдали друг от друга.

За неделю до открытия к нам явился Хеймитч. Он не бывал в пекарне, если не считать одного странного визита, ещё когда ее строили. Молча обозрев помещение, и покивав в такт собственным мыслям, он повернулся к нам и замер, чем полностью приковал к себе наше внимание. Он явно собирался сказать нам нечто важное:

– Вы ребята были так заняты, что просто забыли отвечать на телефонные звонки, – начал он.

Пит пристально посмотрел на него и оставил коробку, которую нес, на прилавок.

– Мы и не могли отвечать на звонки – у нас тут не было телефона.

– Ну да, конечно, – отрезал Хеймитч. Я все еще перекладывала посуду, но чувствовала, как мышцы спины уже стало сводить от напряжения.

– И кто нас искал? – спросила я, как будто вскользь, через плечо, расставляя посуду как попало, так как уже была не в силах на ней сосредоточиться.

– Доктор Аврелий, Джоанна и Плутарх, – ответил ментор.

Раздался отвратительный звук, когда я уронила на пол металлические щипцы, которые держала до того. Вцепившись в прилавок, я не могла даже обернуться.

– И о чём же Плутарх хотел с нами поговорить?

Я услышала, как Пит делает глубокий вдох, мы оба ждали ответа Хеймитча.

– Слушайте, я сделал все, что мог, чтобы вас никто не доставал. Но по новым законам о свободе прессы, даже Плутарх не многое может сделать без того, чтобы это не сочли произволом правительства. Это, я полагаю, оборотная сторона свободы общественной жизни, – я услышала, как звякнула его фляжка, когда он открыл ее и сделал изрядный глоток.

Когда Пит заговорил, в его голосе звучала угроза, которую я прежде слышала от него лишь однажды – в Тринадцатом, когда он был под действием охмора. От этого воспоминания меня так сильно затошнило, что я едва устояла на ногах.

– Что им от нас нужно? – сказал он, голос его был не громче, чем шепот.

– Они хотят прислать съемочную бригаду на открытие на следующей неделе. Бригаду «Кэпитол Продакшн». Он не может говорить за другие средства массовой информации, и бог весть, какие у тех планы. Их никто теперь не контролирует.

Теперь я все же повернулась.

– Другие средства массовой информации? Я думала, есть только правительственные? – выдавила я, борясь с участившимся дыханием.

– С тех пор, как законы изменились, газеты и телеканалы множатся, как грибы после дождя. Теперь куча новых оголодавших медиа, охочих до сенсации, которые рвутся… – он оборвал свою речь.

– Дерьмо, – прошипел Пит.

Хеймитч направился к столу и взял себе стул, уже даже не пытаясь скрыть присутствие заветной фляжки. Как будто мы до этого не видели его в ста разных стадиях опьянения.

– Он уже до этого просил о том, чтобы вы оба дали интервью, но я их отсылал под предлогом, что вы пока для этого недостаточно эмоционально стабильны. Но теперь, когда у вас вот-вот стартует целый бизнес, боюсь, такая отмазка уже не катит. И он просит о вашем эксклюзивным интервью по случаю открытия пекарни.

– А что нас делать со всеми остальными папарацци, которые сюда заявятся? – воскликнул Пит.

Хеймитч потер заросший щетиной подбородок, рассеянно смахнув пушинки, которые к нему прилипли.

– Пообещав эксклюзивное интервью ему, вы в итоге образом избавитесь от прочих акул пера. Они уже тут стали виться, пытаются разговорить людей. Но все-таки на открытии пекарни они будут торчать. Все сразу.

Вот где она крылась – ловушка, из которой мне было не сбежать. Ноги у меня задрожали, а глаза стали судорожно озирать прохожих за окном в новом приступе паранойи. Каждая новая лавка в Дистрикте открывалась без особой помпы, и кто угодно мог жить, наслаждаясь конфиденциальностью и уединением. Но только не мы. Наша жизнь была обречена стать вечным фарсом, насильно явленным жадным глазам окружающего мира. Я даже вздохнуть толком не могла и часто и шумно задышала. В три быстрых прыжка Пит оказался рядом, заставил меня сесть на корточки и опустить голову между ног. Хеймитч тоже встал и кинулся ко мне.

– Не надо это так воспринимать, Китнисс. Да, они будут на открытии, это правда. Но наши люди, здесь, в Двенадцатом, за вас горой. Они не дадут им вас преследовать. Мэр мне обещал, что выставит кордон против всех этих репортеров, чтобы они к вам не лезли.

– Но это же пекарня, ради всего святого. На кой-черт она им сдалась? – сказал Пит, не скрывая гнева и досады. Но мы оба знали отчего это так для всех важно – Несчастные Влюбленные из Дистрикта Двенадцать всегда будут объектом интереса жителей Панема. Дыхание мое замедлилось, но постоянно растущий ужас внутри никуда не делся.

Хеймитч прямо посмотрел на нас обоих.

– Слушайте, я знаю, что вас этим не обрадую, но Панем никогда не оставит вас в покое. Вами все равно будут интересоваться. Так что не стоит ожидать, что вы сможете жить как обычные люди. Вместо того, чтобы с этим бороться, лучше придумать как существовать в этой реальности. Вы – национальные герои, нравится вам это или нет. И вам нужно жить с поминанием того, что порой люди будут пытаться пролезть к вам всеми возможными способами. В том числе, снимая вас на камеру, когда вы меньше всего это ожидаете, – Хеймитч погладил меня по колену. – Вы все еще вдохновляете людей, и вам нужно смириться с этим. Впустите это в свою жизнь – все равно придется, особенно в свете того, что вы сами неплохо на пару справляетесь с тем, чтобы жить дальше, – он помолчал и снова потер лицо. – У вас есть друзья, – он посмотрел на нас со значением, – и мы все готовы помочь вам, чем только можем. Не забывайте об этом. Я все ещё ваш ментор. Мы справимся с этим, как справлялись со всем остальным.

Пит кивнул, а Хеймитч снова поднялся на ноги и демонстративно приложил руку к пояснице.

– Парень, я, знаешь ли, уже староват для всего этого дерьма. Дай-ка мне оглядеться. Есть у вас что-нибудь стоящее пожрать?

Пит повернулся ко мне.

– Тебе полегче?

Я кивнула и тоже встала, голова все еще слегка кружилась.

– Скоро полегчает. Думаю, там осталось кое-что с обеда в задней комнате, – до меня только сейчас дошло, что, пока мы тут надолго зависли в городе, бедный Хеймитч в Деревне Победителей был предоставлен сам себе. Наверняка изголодался на одной только выпивке и черством хлебе. Мне стало его жаль, и я мысленно для себя пометила: поговорить на эту тему с Питом и почаще справляться, как у нашего старого пьяницы дела.

Когда Хеймитч ушел, я была полностью эмоционально вымотана. Пит, видимо, тоже. Мы потащились наверх, и едва нашли в себе силы принять душ и приготовиться ко сну. Как только Пит отстегнул протез, я стремглав бросилась к нему и примостилась в привычной позе, положа голову ему на плечо. Он повернулся ко мне, оплел руками талию, крепко прижал, спрятал лицо у меня в волосах.

– Чувство такое, как будто я снова в том поезде во время Тура Победителей, – чуть слышно прошептала я.

– Знаю. И ненавижу это чувство. Как будто Игры никогда не кончатся, – ответил Пит мне в волосы.

– Думаешь, нам станет когда-нибудь легче все это воспринимать, – я нежно потерла его мочку двумя пальцами.

Он грустно вздохнул.

– Может и нет. Возможно, мы теперь навсегда в этом поезде.

Меня пробрал озноб. Это был вовсе не тот ответ, который мне хотелось бы услышать, хотя это был самый честный ответ из всех возможных.

Мы так и лежали, припаявшись друг к другу, и я остро чувствовала, как сильно он сейчас мне нужен. Я запустила пальцы ему в волосы, и, когда он чуть отпрянул, облизала губы и призывно наклонила голову. И он как всегда сразу прочел мои намерения и потянулся, чтобы меня поцеловать: сначала нежно, прижимаясь ко мне едва открытыми губами, поглаживая мои губы языком, прежде чем скользнуть в мой рот. Я радостно раскрылась перед ним и поцеловала его с жаром, смакуя такой знакомый вкус. Мы оба были измучены, угрюмы, и эти наши поцелуи были для нас всегда подобны очищению палитры, которую надо протереть мягкой ветошью, чтобы смазанные, изгаженные цвета снова стали свежими.

Пит вдруг отстранился, потянулся за своим протезом, и, быстро его закрепив, перевернул меня на спину. Теперь его губы уже не ласкали, а атаковали мой рот, руки теребили ткань ночной рубашки, задирая её выше талии. Моя грудь стала высоко вздыматься от резкого выброса в кровь адреналина. Это было отнюдь не игривым исследованием желанного тела, и даже не взрывом кипящей страсти. Это было сродни удовлетворению базовой, животной потребности, наряду со сном и пищей. Нам нужно было искать и находить друг друга, чтобы напомнить самим себе, что мы не одиноки, чтобы наполнить пустоту гнетущей реальности, в которой кое-что для нас не изменится уже никогда. Каждое наше движение было сродни крику: Но у меня ведь все-таки есть ты, ведь правда? Во всем этом было нечто большее, чем секс – необходимость, утешение, самоутверждение.

Я стянула с него штаны и схватила за ягодицы, пытаясь привлечь его к себе, в то время как он уже сдирал с меня рубашку через голову. Он яростно набросился на мои трусики и в нетерпении сорвал их с меня – ошметки полетели куда-то на пол. В этот момент я была даже рада, что не была особо к ним привязана. Взяв себя в руки, он нацелился на мою щель, и пристально смотрел мне в глаза, и взгляд его заметно потемнел и вспыхнул, как тлеющие угли, когда он ворвался в меня, заставив меня громко вскрикнуть. Я не была еще вполне готова к его проникновению, оно причинило мне боль, но я не стала обращаться внимания. Он встал на корточки, схватив меня своими большими руками за бедра, и ожесточенно дернул меня к себе, заставив меня дугой выгибать спину, когда он снова и снова пронзал меня.

Не сводя глаз с моего лица, он закусил губу, но с них все равно срывалось моё имя вперемешку с другими – смазанными, неразборчивыми словами и звуками. Мои маленькие, ничем не сдерживаемые груди так и подпрыгивали от его напора. Схватившись за заднюю часть моих бедер, он едва не сложил меня пополам, прижав мои колени к плечам, так что я оказалась совершенно открыта его бешеным толчкам. Он снова закусил губу, чтобы сдержать ругательства, которые сами собой рвались наружу, каждый раз, когда он в меня врезался. Вскоре я с шумом к нему присоединилась, схватившись руками за железные прутья в изголовье кровати, а он продолжал в меня погружаться, капли пота уже вовсю блестели у него на лбу, стекали по бровям, на щеки. Ему не было удержу, я не могла его контролировать, да, честно говоря, и не хотела. Отдалась ему без остатка. Он потянулся туда, где мы соединялись и нащупал местечко, в котором, он знал, прячется мой оргазм, и от его прикосновений тугой гудящий узел набух у меня в животе.

– Кончи для меня, – приказал он, и я так и сделала: кончила самым диким, примитивным образом, едва ли в состоянии выдавить среди протяжных стонов его имя. Ощутив мой спазм, он еще сильнее, быстрее задвигался и лихорадочно забился, тоже кончая, изливая себя внутрь моего тела. И он рассыпался на мне и взруг обмяк, придавив меня к матрасу.

Несколько минут мы просто лежали, пытаясь восстановить дыхание. Пит повернулся, чтобы снять протез, и вновь ко мне прижался, теперь уже со спины. Мы оба так свыклись с этой позой, знакомой нам еще с тех самых давних совместных, наполненных ужасами ночей, когда нам обоим грозила почти что неминуемая смерть. И все же, несмотря на мрак, с которым была связана эта ужасная потребность сплетаться руками и ногами, это был и наш неминуемый «базис-ноль», к которому мы все равно приходили каждую ночь, когда спали вместе. Ибо, как я теперь поняла, хотя Игр больше и не существовало, но все равно удача вечно была не на нашей стороне, и нам все равно все время приходилось бороться с обстоятельствами и их преодолевать.

В этой квартире была какая-то совсем другая тишина. Сюда доносилось тихое урчанье холодильников на первом этаже. Сквозь занавески пробивался свет уличного фонаря на углу. Я все ее могла различить и далекие шумы ночного леса, но они были заметно тише, чем в Деревне. Когда в первую ночь здесь я обнаружила, до чего же мне их хватает, я в поисках успокоения прижалась к груди Пита из заснула под стук его сердца. Но на вторую ночь я уже стала привыкать и сочла, что урчание холодильника тоже успокаивает.

– Тут такая мягкая кровать, – пробормотала я, блуждая между сном и явью.

Пит, видимо, уже дремал, и только хмыкнул в знак согласия.

Я рассеяно перебирала край одеяла, глаза уже закатывались. И я зевнула, говоря:

– Мы в первый раз занялись сексом в этой постели. Так что сегодня – особенный день.

Пит заворочался рядом со мной и прижался губами к моему уху.

– А ты никак стала сентиментальнее на старости лет?

– Почему бы и нет? – приняла я вызов. – Я пытаюсь видеть во всем хорошее. А это был жуть до чего хреновый день. И все, что я хочу запомнить из него – как ты в первый раз меня отжарил в нашей квартирке.

Пит ухмыльнулся.

– Мне придется поговорить с Джоанной на тему выражений, которых ты от нее поднабралась. Хорошо еще, что на этой неделе ты не отвечала на звонки.

– Я просто называю все своими именами, – ответила я, едва не засыпая.

– Нам придется давать интервью, – тихо прошептал Пит.

Я вздохнула. Это, увы, было неизбежно.

– Знаю, придется.

– Мы будем просто улыбаться, кивать и оставим их всех с носом. И потом они все уберутся восвояси.

– Может быть. Надеюсь. Должно же еще что-нибудь твориться в мире, – я уже уплывала в сон. – Но я буду еще не так ругаться, если Плутарх снова попросит меня участвовать в своем идиотском музыкальном шоу, и я разобью все их камеры.

– Узнаю мою девочку, – сказал он и рассмеялся, и это было последним, что я запомнила перед тем, как погрузиться в сон.

***

Хеймитч не преувеличивал, когда говорил о репортерах. На следующий день нелепо одетые парни мелькали уже повсюду, щелкая камерами и все время что-то записывая. Они пытались выспрашивать о чем-то у прохожих, но, видно, быстро поняли, что обитатели Дистрикта Двенадцать люди закрытые и не склонны делится сокровенным с незнакомцами. Стоило мне ступить на мостовую, и на меня набросились с той же стремительностью, с какой Лютик кидался на мышь. Я припомнила нашу вчерашнюю сонную беседу и широко им улыбнулась, и, не давая ни одного конкретного ответа на их идиотские вопросы, просто занялась текущими делами. Когда это случилось впервые, я опасалась, что вот-вот запаникую, но мне удалось сохранять самообладание достаточно долго, чтобы успеть переделать все необходимое, прежде чем скользнуть в пекарню с черного хода и запереться наверху. После этого я старалась посылать с поручениями от моего имени Айрис, чтобы не приходилось «держать лицо» на публике.

Пит же последние дни перед открытием провел за обучением Астера и Айрис премудростям хлебопечения, раскладывания продукции, ведения счетов и прочим вещам, жизненно необходимым для поддержания работы магазина. Я тоже прислушивалась к ходу их занятий, так как знала, что рано или поздно выполнять ряд подобных обязанностей придется и мне. Я уже могла испечь несложные пенья или кексы, и наслаждалась, покрывая их сверху глазурью. Пит же в ходе обучения демонстрировал такую невероятную выдержку, объяснял и поправлял ошибки с таким беспредельным терпением, что мне было сразу ясно – из него выйдет великолепный отец. Подумав так, я инстинктивно схватилась за живот, меня охватило такое сильное смешение страха и чего-то еще – может быть, волнения? – что я даже затрясла головой, чтобы вытрясти из нее подобные предательские мысли. Я не собиралась иметь детей, и точка.

Частенько к нам являлась Эффи – я и не сознавала раньше, как часто она торчит в городе – и тоже оставалась, чтобы послушать объяснения Пита. Изучив планировку пекарни, она два дня спустя возникла на пороге в сопровождении парня, который тащил странный сияющий красный предмет, закрепленный на металлическом столбике. Прежде чем заплатить носильщику за работу, она велела поставить сооружение неподалеку от прилавка. И, явно довольная собой, стала ждать нашей реакции. Мы с Питом лишь вопросительно переглянулись, а она открыла на приборе крышку и заправила в него рулончик бумаги. Стоило ей щелкнуть крышкой, как из отверстия с зазубренными краями, которое я лишь сейчас заметила, выскочила белая полоска бумаги. Эффи ее оторвала и сунула Питу прямо в руки. Мы вместе с ним рассматривали белый квадратик с четко выбитой на нем цифрой «1».

– Судя по тому, какие ходят слухи, у вас в день открытия будет прорва покупателей, а люди, как я заметила, не очень-то любят спокойно стоять в очередях, – она сморщила носик, как будто припомнила нечто крайне неприятное. Я так и представила себе чопорную Эффи, вперед которой пролезают бесцеремонные старушки, в то время как она, соблюдая приличия, тщетно ждет своей очереди. Меня разбирал смех, но я изо всех сил старалась сдержаться и не прыснуть. Она же тем временем взяла у Пита из рук бумажку и наколола её на нечто вроде вертикального штыря, напоминающего поднятый вверх большой палец, который еще раньше водрузила на прилавок. Внизу сооружения мы с Питом одновременно прочли надпись: «Пожалуйста, возьмите номерок».

– И почему я до этого сам не додумался?! – воскликнул Пит. – Это же диспенсер, система управления очередью*, и тут, – он показал на гигантский штырь. – можно собирать билетики, когда обслуживаешь покупателей, чтобы никто не забегал вперед. Спасибо, Эффи! Здорово придумано, – и он в сердцах крепко обнял Эффи, отчего та чрезвычайно растрогалась. Даже мне пришлось признать, что это была отличная идея.

– Это немного старомодно, но толк от него есть, – она улыбнулась, явно польщенная его реакцией.

Мне вдруг пришла в голову мысль, и я спросила Эффи:

– И откуда ты узнала, что у нас намечается толпа покупателей? Какие ходят слухи?

Эффи замялась, но быстро взяла себя в руки.

– Я завела в городе кое-каких друзей, знаешь ли. Люди вовсю чешут языками, и ты уж мне поверь: у вас намечается важный-преважный день! – она восторженно замахала руками, и меховая опушка на ее пальто так и заколыхалась от выплеска её кипучей энергии. – Сам мэр тоже, конечно, к вам придет. Останетесь довольны своим открытием! – она снова вся зарделась, трепеща от волнения.

Хммм, мэр… Я усмехнулась про себя. Кое-что явно прояснилось. Но в свете только что преподнесенного ею славного подарка, я закусила губу, чтобы ненароком чего не брякнуть и не смутить её. Однако, стоило Эффи от нас уйти, и мы с Питом на пару захихикали. Теперь-то мы отлично знали, откуда Эффи берет свои «слухи», и это поднимало нам настроение до самого вечера.

Хеймитч в следующий раз зашел к нам уже чтобы обсудить конкретные детали интервью, которое должны были снимать сразу после открытия, в самой пекарне. Съемочные бригады собирались прибыть еще с утра, но нами заняться планировали ближе к обеду. Меня от этой новости снова затошнило, и даже Пит заметно побледнел, но в итоге он просто молча кивнул. Мы уже смирились с неизбежностью общения с репортерами, и решили, что справимся и с этим.

В ночь перед торжественным открытием «Пекарни семьи Мелларк» у нас обоих сна не был ни в одном глазу. Весь вечер мы были на ногах – готовили все необходимое, что нам должно был понадобиться утром, а утро для нас обещало начаться ни свет ни заря. Эффи обещала прийти нам подсобить за час до открытия, хотя я уговаривала ее не вставать так рано и этого не делать, так как нам все равно будут помогать Астер и Айрис, но она настояла. «Тебе нужно, чтобы кто-то помог с потоком покупателей. И нам обеим это хорошо известно!» – отрезала она, поглаживая мне руку, и я почувствовала себя задетой, хоть это и была чистая правда. Может, мне и впрямь лучше прибираться в подсобке и глазировать кексы, а не торчать за прилавком?

Мы с Питом были слишком нервничали, чтобы заснуть, и в конце концов решили вместе нырнуть в теплую ванную. Пит принес два бокала вина, а я добавила в воду лавандового масла, в надежде, что хоть оно поможет нам успокоиться. Прижавшись спиной к его широкой груди, я вдыхала этот цветочный аромат, и влажные пары нас постепенно обволакивали. Мягкое тепло в сочетании с терпким напитком мало-помалу дали нужный эффект. Я чувствовала, что мои мышцы расслабляются, тем более что вдобавок к прочим приятным воздействиям, рука Пита медленно гладила мои ладони. С двух сторон он обхватил меня бедрами, и мне казалось, что окружающий мир хотя бы на этот короткий миг, наконец, устаканился, да так, что лучше и не бывает.

– Мы ведь все сделали, что могли, правда? – спросила я, отхлебывая еще вина.

– Не уверен. Хотя перед открытием ничего больше в голову не приходит, – ответил он.

– Мне нравятся картины, которые ты там развесил, – Пит, следуя данному мне слову, написал два пейзажа Луговины, таких восхитительно живых, что, глядя на них, можно было почувствовать порыв теплого ветра, колышущего одуванчики.

– Это ведь ты предложила. Поле одуванчиков, – прошептал он мне в шею. – Ты моя муза.

Я вдруг разом стала серьезной.

– Хочу тебе кое-что рассказать.

Его явно распирало от любопытства.

– Ладно, расскажи.

Я сделала глубокий вдох.

– Помнишь, как ты мне бросил хлеб? Тот дождливый день?

– Да, и вряд ли я смогу когда-нибудь его забыть, – усмехнулся он.

Я кивнула.

– Я хотела поблагодарить тебя на следующий день в школе. Я уже и слова заготовила, но когда наконец взглянула на тебя, увидела у тебя на щеке синяк, не знаю, мне не хватило храбрости, – взяв его большую руку, я стала водить кончиками пальцев по выступающим венам на тыльной стороне ладони. – Я отвела от тебя глаза и увидала одуванчик, который распустился посреди школьного двора. Его там не должно было быть, но он был цвел. Я сорвала его и побежала домой, чтобы отнести его Прим. Мы побежали с ней на Луговину с ведром и принялись рвать одуванчики – все, какие только смогли найти. Ты знал, что одуванчики съедобны?

– Нет, понятия не имел.

– Ну, в общем, да, причем любая их часть. Мы съели половину твоего хлеба накануне, а то, что оставалось, прикончили в тот вечер с салатом из одуванчиков. Тогда я и решила, что все должно снова наладиться. Что я буду охотиться и собирать растения и мы не будем больше голодать, – я замолчала, а Пит замер, держась за меня, и терпеливо ждал, пока я продолжу. – И я всегда видела тебя в этом цветке. Он означал для меня надежду. Что жизнь продолжается, как бы велики ни были наши потери. Что все снова может быть хорошо. Я тогда этого еще до конца не понимала. Но зато понимаю теперь, – потянув его за обе руки, я постаралась, чтобы они тесней меня обняли. – И как ты любишь оранжевый закат, так я люблю желтые одуванчики, – мой голос дрогнул, но я заставила себя договорить. – Спасибо тебе за хлеб, который дал мне дожить до этого дня, и быть с тобой, за наш дом, пекарню, за все остальное, то у нас есть, – я улыбалась, говоря это.

Пит слегка повернул меня к себе и поцеловал одним из тех глубоких, обезоруживающих поцелуев, какими мог целовать меня лишь он.

– О, как я хотел бы снова сделать тебе предложение сейчас, еще раз.

В ответ я улыбнулась.

– А смысл? Ответ был бы все тот же.

Он развернул меня к себе, и я оказалась на нем верхом. Оплела руками его шею, и мы вновь поцеловались, и голод, только наш с ним голод, снова стал невыносим, угрожая поглотить нас без остатка. Я поняла, что никогда не устану от ощущения его губ на моих губах, от прикосновения его больших ладоней, и от его объятий, в которых я всегда могла найти надежное убежище. Мы не вылезали из ванной до тех пор, пока вода полностью не остыла. Впрочем, когда мы, наконец, закончили, большая часть воды уже выплеснулась из ванной и утекла в сливное отверстие в полу. Усталые и сытые любовью, мы оба с ним забылись безмятежным сном.

________________________

*Диспенсер – оборудование для распределения чего-либо. А похожую на описываемую здесь систему управления очередью удалось обнаружить не просто в Сети, а в свободной продаже. Эта, правда, работает от электричества и оснащена дисплеем. Зато, как и в данной главе, с красным раздатчиком номеров. Слоган соответствующий «Никто не ждет в очереди, Никого не вызывают голосом, Никакого хаоса вокруг прилавка». Подробнее на: http://ru.aliexpress.com/store/product/Ticket-dispenser-queue-management-queuing-solution-keypad-with-digital-number-display/211437_32258046811.html

========== Глава 26: Торжественное открытие (POV Пит) ==========

Все происходит так, как будто не было в моей жизни никаких Голодных Игр. В воздухе висит кисловатый запах дрожжей вперемешку со сладким – ванили и сахара. Когда я спускаюсь вниз, еще темно, и я стараюсь ступать только там, где давно знакомые ступеньки не скрипят. Отец уже за работой, и я направляюсь прямиком к противням с заготовками для хлеба, чтобы ему помочь, но он меня останавливает:

– Нет, Пит, сперва поешь.

Я неуверенно сажусь на скамью, а он тащит заготовки в печь. Меня ждет там миска с двумя яичными желтками, сахар, стакан молока, малюсенький кусочек темного шоколада и тонкая палочка ванили. От потрясения у меня кружится голова – яйца в пекарне всегда на вес золота, мы крайне редко можем позволить их себе. Даже не верится, что он мог оставить сразу пару для меня.