Текст книги "Good Again (СИ)"

Автор книги: titania522

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 50 страниц)

Но ирреальные видения не желали оставлять меня так быстро. И вскоре передо мной была она: обнаженная, со светящейся смуглой кожей, манящая, приглашающая себя коснуться. Волосы распущены, грудь набухла от желания. Она ласкала себя так, как я сам еще её не ласкал. Но я бы мог. Я мог бы. В своих видениях я хотел до неё дотянуться и обхватить, сделать своей. Но она даже не знала, что я был там.

Конечно, нет. Меня и не могло там быть. Это неправда. Неправда, неправда, неправда…

Я был уже готов вырваться из этого видения, когда в нем появился Гейл – высокая, внушительная фигура, мрачная ухмылка на лице – и он во все глаза смотрел на Китнисс, на мою Китнисс. Мне нужно было оттуда выбираться, нужно было вернуться в гостиную Хеймитча, вернуться к Китнисс, но в то же время и удержать его подальше от Китнисс. Теперь она моя.

Это неправда. Неправда, неправда, неправда…

Он стал к ней приближаться, а ее тело извивалось под его взглядом: шоу было не для меня, но для него. Я чувствовал, что делаю выпад в его сторону, раскинув руки, но я был в этом мире бестелесным, даже не мог его коснуться. Рациональная часть моего сознания орала мне с мольбой: Убирайся, ты не желаешь этого видеть. Когда фантом Гейла стал снимать одежду, я вновь на него заорал: Убирайся от нее подальше! Ты упустил свой шанс!

Неправда!

Я чувствовал прикосновение чьих-то рук и фокусировался на них изо всех сил, пытаясь из этого выкарабкаться. Гейл подошел к Китнисс, но я мысленно отвернулся. Когда он к ней приблизился вплотную, я всеми фибрами души вцепился в пальцы, которые сжимали мою руку, до боли. Хорошо, боль – это хорошо. По крайне мере, мне не придется здесь дольше оставаться. Не придется увидеть это. Она моя, моя.

Нет, вовсе и не твоя. Она принадлежит ему. Они оба капитолийские переродки.

Когда мои видения поблекли, я почувствовал, что падаю, и первым знаком того, что я вернулся в реальный мир было то, что мое лицо впечаталось в жесткую поверхность пола, и режущая боль в области лба; боль, на которую я уповал. Рядом со мной на коленях сидел Хеймитч, и на его подбородке набухал синяк. И поставил это синяк ему я. Никаких сомнений. У меня мелькнула эгоистичная мысль – Уж лучше он, чем она. – И это была последнее,о чем я успел подумать, прежде чем отрубился.

***

Очнулся я оттого, что свет из окна бил мне прямо в лицо. Сначала я даже не смог припомнить, где нахожусь. В минутном замешательстве, я инстинктивно стал шарить вокруг себя, ожидая найти её – лежащую рядом, глубоко дышащую во сне. После прошлой ночи она, должно быть, утомлена, и мне придется подождать, пока она проснется, прежде чем снова забыться в ней. Однако вместо теплого тела Китнисс я ощутил неровность, которая заставила меня резко открыть глаза. Я был не в своей постели, а лежал на диване в доме Хеймитча. Сам же он сидел в кресле и громогласно храпел: левая нога безвольно раскинута в сторону, рука свисает к полу. Я медленно сел, чувствуя боль как после побоев. Глухой удар протеза об пол, кода я спустил с дивана ноги, заставил его рядом взвиться.

Хеймитч потянулся и зевнул так широко, что я даже ощутил его благоухающее перегаром дыхание. Стоило учуять этот аромат, я ту же забился в дальний угол дивана, чтобы не задохнуться в этом зловонном облаке.

– Так, наш женишок проснулся. Ну и шоу ты устроил тут прошлой ночью, – недовольно пробормотал ментор.

Кивнув на его опухший подбородок я лишь спросил:

– Это я тебя так?

Хеймитч в ответ лишь ухмыльнулся.

– Нет, просто я обожаю заезжать сам себе в челюсть. Так я спасаюсь от пустоты своей жизни.

– Прости, – искренне сказал я.

Он отмел мои извинения решительным жестом.

– И на кого ты так орал?

Вчерашние события вдруг разом всплыли в моей памяти, и это заставило меня немедленно вскочить с дивана.

– Китнисс! Я должен идти, – я потопал к двери, спотыкаясь о щедро разбросанные по полу осколки и обломки.

– Ну, не стоит обращать на меня внимания. Ты просто ворвался, откинулся, залепил мне по лицу и теперь вот валишь. Даже сигаретки со мной не выкурил. Чувствую себя как шлюха, которой основательно попользовались, – Хеймитч невесело усмехнулся собственной шутке.

Меня же его слова заставили напрячься. Разве не это она и подумала? Что я ею попользовался? Откуда ей знать, что прошлая ночь была самой лучшей в моей жизни? Что я получил от нее больше, чем когда-либо мог ожидать? Мое сердце бешено стучало, когда я мчался через лужайку. Я мог лишь надеяться, что она меня поймет.

Ворвавшись в дом, я побежал наверх так быстро, как только позволяла моя дурацкая нога, и уже через несколько мгновений был в нашей комнате. Свежий ветерок раздувал занавески на открытом окне, спальню заливал золотой свет нового дня. Кровать была пуста, подушки и простыни смяты и перекручены. Подойдя, я увидел материальное доказательство нашей совместной ночи, засохшее на простынях, и меня затопила печаль невыносимого одиночества. Сколько же я пробыл без сознания? Из-за взгляда на кровать кровь отлила от моего лица. Утро уже давно вступило в свои права. Я застонал от того, как же это все было нелепо. Начиная осознавать, что случилось, я все-таки не смог удержаться от того, чтобы проверить еще и ванную, которая, конечно же, оказалась пуста. Исследовав весь дом, я не нашел следов ее присутствия. На полке в гостиной больше не было ее книг. Страх переполнял меня, кода я вновь забрался наверх, открыл шкаф и обнаружил, что ее половина пуста. Тогда я заметил и то, что приоткрытые ящики комода тоже пусты. Совершенно пусты. Она собрала вещи, оставила мне на память о себе лишь смятые и благоухающие ею простыни.

Запустив руки в волосы, я уселся на край кровати. И только тогда почувствовал боль в ноге. Слишком долго я не снимал протез, и культя уже вопила в знак протеста. Я радовался этой боли. И даже стал притопывать ногой, чтобы острей ее прочувствовать. Слезы катились по лицу. Она была здесь, со мной, воплощая самые смелые мои мечты, когда одна вспышка ревности разбудила во мне дремавшее чудовище, разрушив мое счастье. Никогда прежде я не клял Капитолий сильнее, чем в этот миг. Никогда прежде до этого момента мне не удавалось по-настоящему прочувствовать, что такое ненависть к себе.

Посидев так, я вытер лицо простыней, все еще хранившей ее запах. Глубоко вдохнув его, я почувствовал прилив сил и решимость. Спустившись вниз по лестнице, я захромал прочь, к ее дому. Забравшись на крыльцо, я чувствовал, что в животе завязался тугой комок нервов, но я все равно постучался. Как и следовало ожидать, мне никто не открыл, и я попытался сделать это сам. Дверь оказалась заперта. Обойдя дом, я обнаружил, что и задняя дверь тоже на замке. Проверил по очереди каждое из окон и в конце концов нашел одно, которое поддалось моему напору. Но я был совсем не Китнисс. Куда мне до нее в лазанье на верхотуру. Одну ногу в окно я еще закинул, но мой протез застрял в оконной раме, и я в конце концов ввалился в дом вперед плечом и очутился на полу.

Как слон в посудной лавке. Немного полежав там, где свалился, я потер плечо в месте, на котором обещал выступить синяк, и попытался сориентироваться. Когда я, наконец, смог встать, то тщательно притворил за собой окно. Парадная дверь мне определённо подходила больше. На кухне обнаружился вещевой мешок и книги, сваленные прямо на столе. Все здесь было ужасно аккуратно расставлено, ведь здесь никто ничем не пользовался и даже не входил сюда уже несколько недель. Какой контраст с моей собственной кухней, где повсюду были ингредиенты и приспособления для выпечки, посуда, фрукты, овощи… Там вечно был рабочий беспорядок. Запустение же этого дома было для меня невыносимо, тишина угнетала. Мне горько было представлять себе, как Китнисс глядит в пустую раковину, на чистые столы. Чтобы снова не разрыдаться, я сразу же пошел наверх.

В ее комнате царил такой же дух забвения. Кровать была ровно заправлена, на полках пусто. И в ванной все было в том же идеальном порядке. Ни следа капель воды на раковине. Ничего. Все в этом доме свидетельствовало о пустоте. Такой же, что прежде владела мной. И ею. Потому что это она наполнила меня, тогда как я наполнил её.

Она была моею половинкой.

И я решительно вернулся вниз, на её кухню. Взял со стола ее вещи, поискал лук и стрелы – их не было, так что стало ясно, где она пропадает. Я даже испытал за нее невероятную гордость. Когда случается что-то плохое, моя девочка идёт кого-то подстрелить. Взяв в другую руку нашу книгу, я решил воспользоваться на этот раз парадной дверью. Хотел ее запереть, но потом передумал. Какая разница. В любом случае ночевать здесь ей сегодня не придется.

***

Придя домой, я принял ванную, осмотрев шишку на макушке и медленно наливающийся фиолетовым кровоподтек на щеке. Сменил простыни и сам их постирал – мне вовсе не хотелось, чтобы Сальная Сэй знала, чем мы на них занимались. Нетронутыми я оставил только наволочки, ведь они так сильно пахли ею. Когда с перестиланием белья и приведением себя в порядок было покончено, я поспешил заняться выпечкой. Замешивая тесто для сырных булочек, я думал о том, как же она их любит, и даже зажег обе духовки. Кроме того из сахара с мукой у меня вышла основа для торта. А из свежей зелени – прекрасный салат в дополнение к оставшейся со вчерашнего ужина дикой индейке. Весь остаток утра я пек и готовил то, что любит Китнисс. Но так как она скорее всего вряд ли собиралась возвращаться из лесу раньше вечера, то после обеда со свежим батоном в руках я снова заглянул проведать Хеймитча. Ведь мне было перед ним неловко по поводу случившегося, да и одиночество в этот день было невыносимо.

– Два раза за день? Везет мне, как покойнику, – проворчал тот при моем появлении.

Оставив без внимания это замечание, я кивнул на его разбитый подбородок.

– Это же я тебя так, да?

– Нет, это я сам обожаю разок-другой заехать себе в челюсть. Это здорово скрашивает мое унылое существование, – принялся глумиться он в ответ.

– Мне дома нынче тоже никак, – сказал я жалко.

– В чем дело, любовные разборки?

– Хуже.

– Хуже? И что вы учинили с ней на этот раз? – хотя в словах Хеймитча и чувствовался сарказм, мне было ясно, он за нас волнуется, и в самом деле хотел бы знать, что же произошло.

Я набрал в грудь побольше воздуха. Ну, кому еще я могу обо всем рассказать? Разве что Доктору Аврелию. Но поговорить об этом мне нужно было незамедлительно, и Хеймитч был не худшим вариантом.

И я ему всё рассказал. Ну, не стал описывать самые горячие моменты, но обрисовал общий ход событий, даже то, отчего у меня случился приступ. Кое-что, конечно, я упоминать не стал.

Хеймитч в ответ лишь усмехнулся.

– Хочешь начистоту? Ты круто облажался. Она сказала, что Гейл поцеловал ее после твоего спасения, а ты ушел и заявился ко мне? После того, как у вас с ней впервые случился секс? Ты ведь понимаешь, что теперь он может у вас никогда больше не повторится, так?

Во мне все вспыхнуло от гнева.

– Не смей говорить о ней в таком тоне, – я весь кипел.

– Ладно, ладно. Но ты-то, надеюсь, понимаешь, что у тебя не выйдет замять все это дело, купив ей шоколадку и цветочки. Китнисс не из этих девушек. Она, вероятно, может даже проткнуть тебя стрелой.

В растерянности я спрятал лицо в ладонях, уперев локти в колени.

– Пойми, дело было не только во мне. Я знаю, что все продолбал, но просто в тот момент, когда она сказала мне о Гейле, я чувствовал, что скоро будет приступ. Конечно, это было не лучшее решение, но если бы я не ушел, я мог бы причинить ей боль.

– А, так это был не ты? – прощупывал почву Хеймитч, – Но разве у тебя может случиться приступ из-за чего-то, чему ты не придаешь никакого значения?

Мне стало не по себе.

– Ну, ты подумай: я пытался восстановиться после того, как меня пытали, а она сосалась с Гейлом… И что я должен испытывать в этой связи? – ужасная ревность, которая завладела мной сегодня утром, снова стала выпускать свои ядовитые щупальца внутри. – Она сказала, что не могла пережить того, что я вернулся охморённым, что это её убило. Но, видно, недостаточно, чтобы не целоваться с Гейлом.

Внезапно у меня внутри стало так пусто, будто она ногтями выцарапала мне сердце и унесла его с собой в лесную чащу.

– Так ты ушел не только из-за приступа.

Мне оставалось лишь горестно повесить голову.

– Нет, – пробормотал я, – Но я понимал, что в этот раз, потеряв контроль, могу её ударить.

– Ага, я в курсе, точнее, в курсе моя челюсть, – Хеймитч изучающе смотрел на меня, что-то обдумывая. – У тебя было много друзей до Игр?

Вопрос застал меня врасплох.

– Много, я полагаю. То есть я всех знал и был накоротке с кучей народа.

– А сколько друзей, по-твоему, было у Китнисс?

Ответ застрял у меня в горле.

– Вот, – он поднял вверх палец. – Один. Гейл. Ну, может, еще Мадж. И все, – я вновь бессильно свесил голову.

– Вот ты представь себе, – продолжал он. – Твой отец погиб, и тебе приходится взять на себя заботу о матери, которая двинулась, и об изголодавшейся сестренке. И твой лучший друг тоже живет впроголодь, рядом с тобой, охотится вместе с тобой и даже на вид такой же. Ты следишь за ходом моей мысли?

Я просто кивнул, чувствуя, как в животе что-то болезненно сжимается.

– А потом вдруг твою сестру выбирают на Жатве, и тебе приходится вызваться добровольцем вместо нее, потому что тебе ясно – на арене ей и двух минут не протянуть. Ей повезло бы уже, успей она хотя бы спуститься с постамента. И вот ты оказываешься лицом к лицу с парнем, который когда-то бросил тебе хлеб, но не снизошел даже переброситься с тобой и парой слов, и тут вдруг этот парень заявляет, что влюблен в тебя по уши. А потом выходит так, что вы с ним уже оба играете в любовь на глазах почтеннейшей публики, и в том числе твоего лучшего друга – который бы с большим удовольствием сразился с целой кучей профи, чем наблюдал, как кто-то целует его девчонку.

– Но они не питали тогда друг к другу подобных чувств, – запротестовал я.

– Нет, по крайней мере, не Китнисс. Но из того, что было потом, совершенно очевидно, что парень к ней давно неровно дышал, и ей это было хорошо известно. Так вот, представь, что у тебя есть лучший друг, который в тебя влюблен, но ты не хочешь об этом даже думать, потому что изо всех сил пытаешься сохранить жизнь всех своих близких, и даже этого доставучего парня, который бросил тебе хлеб, и ждет от тебя, что ты тоже воспылаешь к нему любовью, вот так, на раз, – он щелкнул пальцами, чтобы подчеркнуть смысл своих слов.

– Почему «доставучего»? Разве я ее доставал? – спросил я.

– Нет, но ты здорово доставал меня. И если тебе нужен мой совет, сейчас просто сиди и слушай, – поставил он меня на место, прежде чем продолжить. – Так вот, ей удалось выжить и вернуться к себе в Двенадцатый. Ну-ка угадай, что был намерен делать этот самый её лучший друг?

– Попытаться влюбить её в себя.

– Правильно. Так бы оно, может, и вышло, да только на той арене с этим вот хлебным мальчиком, с которым она не знала что делать, у неё уже кое-что завязалось. И вот теперь её снова везут на Голодные Игры вместе с тем же мальчишкой, и она понимает, что назад уже не вернется. Помнишь, как ты явился ко мне после того, как объявили Бойню? Ну-ка предположи, кто ввалился сюда вслед за тобой?

– Китнисс, – выдавил я, и сердце ушло в пятки.

– И отгадай, чего ей было нужно? Чтобы я обещал, что изо все сил буду пытаться вытащить тебя, жертвуя ею. Она хотела спасти тебе жизнь любой ценой, потому что так, она считала, будет правильно, что, мол, теперь твоя очередь быть спасенным. Что ты заслужил право на жизнь больше, чем кто-либо другой. А может, она по жизни не умеет признаваться себе в своих истинных чувствах и просто-напросто не понимала, что же на самом деле ею движет. Ты можешь себе представить, насколько проще была бы ее жизнь, сгинь ты на ваших первых Играх? Но Китнисс ведь не ищет легких путей, верно?

Я кивнул, чувствуя себя при этом так паршиво, что хуже и не бывает.

– И вот, она не знает ничего о нашей задумке насчет подрыва арены. Куча Победителей сговаривается, что будет делать все, чтобы ты оставался в живых, потому что случись с тобой что, и Китнисс отбросит всяческие союзы.

Я думаю о том, что было на Квартальной Бойне: как Финник снял меня с платформы, как Мэгз шагнула в смертельный туман, а морфлингистка выпрыгнула, чтобы вместо меня принять на себя укус злобной обезьяны.

– Китнисс стала сотрудничать, чтобы меня спасти?

Хеймитч кивнул.

– Я не рассказывал тебе откуда у меня эти вот шрамы? – от показал на свою щеку и я заметил на ней три длинных узких полосы.

– Когда мы вызволили ее с арены, она потеряла столько крови, что у нее был шок. Пришлось делать переливание, чтобы её спасти. Но стоило ей только очнуться, она тут же принялась искать тебя – со шприцем наперевес. Не знаю точно, но, думаю, она решила, что если вы в Капитолии, она сама тебя прикончит, чтобы они не сделали с тобой чего похуже. Спроси её про это как-нибудь сам, если, конечно, она даст еще тебе такую возможность, – он замолчал, открыл бутылку своего пойла и сделал большой глоток.

– Когда она заявилась в диспетчерскую, мы рассказали ей каков был изначальный план, и что в итоге из него вышло. И, обнаружив, что тебя нам спасти не удалось, она скакнула через стол и чуть не выцарапала мне глаза, – он грустно ухмыльнулся. – И после этого она только и делала, что пряталась по вентиляционным шахтам да шкафам. Она места себе не находила, и всех нас здорово перепугала. После того, как тебя первый раз показали по капитолийскому телевидению, многие называли тебя предателем. Тогда она решила стать Сойкой-пересмешницей, в обмен на неприкосновенность всех Победителей, которых захватят повстанцы, что бы эти Победители ни совершили. Она всё это сделала ради тебя, малыш.

Я был ошеломлен.

– Почему ты раньше мне об этом не рассказывал?

Хеймитч пожал плечами.

– Ты разве спрашивал?

Если бы я сегодня успел что-нибудь съесть, все это в данный момент уже вышло наружу.

– На время вроде стало лучше. Она снималась в пропагандистских роликах, как её просили. А после того, как ты предупредил Тринадцатый о нападении, до неё наконец дошло, что за каждый из этих роликов Капитолий в итоге отыгрывается на тебе. И она отказалась в них впредь сниматься, у неё случился нервный срыв. Забавно, но она не одна была такая – Финник тоже был на грани помешательства. Так что было решено вас вызволять из Капитолия. И догадайся, кто первым вызвался на это дело добровольцем?

– Гейл, – прошипел я.

– Ага. Вот так вот он заботился о Китнисс. А ты бы по каким причинам пошел спасать соперника, который претендует на твою любимую?

– Чтобы спасти восстание, – ехидно процедил я, чувствуя, как дикая ревность опять сдавливает горло.

– Подумай лучше, женишок. Ради чего ты подписался бы на явный смертельный риск ради возвращения парня, которого любит твоя девушка?

– Должно быть, он очень её любил, – прошептал я.

– А ещё он знал, что она не сможет жить дальше, если тебя не вызволят. Да ладно, Пит, ты и сам совершал ради неё нечто подобное, когда вступился за Гейла у позорного столба. Ты ведь делал это не ради него. А просто знал, что она не переживет, если с ним что-нибудь случится. Вот почему он вызвался и сам отправился тебя спасать.

Всё этого меня просто оглушило, я тер руками лицо, пытаясь переварить все то, что на меня свалилось.

– Мы знали, что слишком рискованно отпускать туда её, хотя она сама рвалась. А чуть только узнав, что вы в уже в Тринадцатом, она помчалась к тебе в ту же секунду. Чем эта спешка обернулась, ты в курсе, – Хеймитч немного помолчал. – Врачи считали, что шанс на твое излечение ничтожно мал. Тебя пытали очень редким способом, и непонятно было, что с этим делать. И да, прости что я это говорю, но она отчаялась, что ты к ней вернешься. Ты ведь пытался ее убить, даже несколько раз, и когда ты снова объявился, она была уже не очень-то в себе.

– Я никогда бы не подумал ставить на ней крест, – сказал я с обидой, сам не очень-то веря своим словам.

– Ну, знаешь, люди вообще неидеальны. И совершают неидеальные поступки, к примеру, в недобрый час вдруг начинают обжиматься со старым закадычным другом. Особенно когда такое дерьмо в жизни случается. Но мы же знаем, что по-любому ты – лучше, – сказал он не без сарказма.

Не больно-то, насколько я мог сейчас судить. Мы оба с ним немного помолчали. Но потом Хеймитч снова взял слово:

– И что ты думал по поводу Китнисс, когда вернулся в Двенадцатый?

– Что она больше похожа на собственную тень, – ответил я.

– Она вышла из дому в первый раз только когда ты объявился. А до этого сиднем сидела на диване два месяца и пялилась в пространство. Даже не мылась, вообще. Сальной Сэй пришлось ее с ложечки кормить. Но ты вернулся, и она стала приходить в себя. Я понимаю, что ты чувствуешь – с Китнисс и впрямь непросто, особенно тебе. Я знаю. Но все эти романтические штучки не для неё. И она не предлагает себя направо и налево, ей это никогда не было нужно, по крайней мере, в физическом смысле. У неё в голове такой кавардак, что черт ее разберет – что ей вообще нужно. Она и сама толком себя не знает. Но раз уж она тебе доверилась, бери её и всё тут.

– А Гейл?

Хеймитч не мог скрыть раздражения.

– И что тебе тот Гейл? Он где-то во Втором. Не думаешь же ты, что, если бы она его хотела, он бы сюда не примчался? Хоть ты и смышленый парень, но порой бываешь туп, как пробка.

Мне так хотелось ему поверить: что Китнисс и правда меня любит, что поставила на мне крест лишь потому, что думала, что я безнадежен, а не потому, что больше любила Гейла. Но если бы она его любила, то с ним бы и была. Он был бы здесь сейчас, верно? Я думал о Квартальной Бойне, мысленно рисовал себе как она бросается на Хеймитча. И сердце мое разрывалось от мысли, что она пряталась по дальним шкафам, страдая из-за меня.

Что же мне делать?

– Мне нужно идти, – я резко встал.

– А я вот спрашивал себя: какого черта ты всё ещё здесь торчишь? – Хеймитч потянулся, чтоб отрезать себе краюшку. – Она еще в лесу, ведь так?

– Что? – переспросил я, вырванным его вопросом из потока своих мыслей.

– В лесу. Она ведь на охоте, верно?

– Ага. И я собираюсь её там найти.

– В лесу? Ты уверен, что хочешь с ней столкнуться, пока у нее оружие в руках? – спросил он.

Но я уже ему не ответил. Может, если она в меня стрельнет, оно и к лучшему.

***

Но далеко я не ушел. Стоило мне выйти из дома Хеймитча, я увидел как она проскользнула в свой дом через заднюю дверь, вся такая проворная и гибкая. Сердце у меня так и застучало, и я похромал туда через двор. У меня не было шанса поймать ее до того, как она попадет внутрь, так что я не пытался скрыть свое присутствие и идти тихо. Постучав в дверь я и не ждал, что мне ответят. Я молча постоял у двери и уже поднял кулак, чтобы постучаться снова, как дверь внезапно распахнулась. У меня перестало биться сердце. Она была великолепна, волосы выбились из косы, на лице после целого дня на свежем воздухе играл румянец. Угольно-серые глаза яростно сверкали.

– Где мои вещи? – зашипела она, трясясь от гнева.

– Я отнес их домой, – просто ответил я. Она же, хоть и не двигалась, заметно вибрировала от распирающей ее ярости.

– Да как ты посмел вломиться в мой дом и все отсюда вынести? – повысила она на меня голос.

– Это не твой дом. Ты теперь живешь со мной. И я хочу, чтобы ты вернулась домой.

Она смерила меня долгим тяжелым взглядом, прищуренные глаза сверкали как у разъяренной кошки. Но я-то знал, что когда она пытается сдержаться и не заплакать, у нее именно такое выражение, и мягкие морщинки возле век дрожат именно так. Ведь Китнисс гордая. Она не собиралась передо мной рыдать.

– Ну и сволочь же ты, Мелларк. Я больше никогда в жизни, ни за что и никуда с тобою не пойду. Не желаю иметь с тобой ничего общего. Со мною ни на Играх, ни на войне никто ни разу не обходился так, как ты, – у нее задрожал подбородок, но она все равно не дала воли слезам, сдерживаясь изо всех сил. Она была так прекрасна в гневе, что глаз было не отвести.

– Китнисс, пойдем домой. Я так ужасно сожалею, как в жизни ни о чем еще не сожалел. Позволь мне объяснить… – я шагнул к ней, вытянув в мольбе руки.

И это, видимо, было ошибкой.

Я недооценивал прежде силу, которая таилась в этих тонких руках. От пощечины, которую она мне влепила, я громко клацнул зубами и чуть не прикусил язык. Застигнутый врасплох, я не был готов к тому, что она меня начнет пинать, молотить по мне кулаками, неожиданно мощными для столь хрупкой девушки. И я позволил ей вымещать на мне злость, только закрыл лицо от ее ударов и тычков, а она в запале орала и крыла меня последними словами. Конечно, я все это заслужил. Кроме того, я знал, что ей нужно выпустить пар, чтобы она могла открыть мне свои истинные чувства, пока что подавляемые гневом. Я знал, что у неё на сердце. Ведь я сделал с ней то, что не должен был делать никогда, то, что по отношению к ней уже сделали другие. Я её покинул.

Она медленно сникла и стала гаснуть, как стаявший огарок свечки. Удары стали реже, слабее, крики превратились во всхлипы, и слезы наконец пролились. Убрав руки от лица, я попытался её обнять, прижать к себе. Она меня, конечно, оттолкнула, но я и не думал отступать и выпукать её. Все менее ожесточенно отбиваясь, она дала полную волю слезам.

– Черт тебя подери, – выдавила она сквозь рыдания. И на нее напала столь ненавистная ей икота. Моя больная нога ощущалась в этот момент уже одним сплошным сгустком боли, но я старался не обращать на нее внимания. Когда Китнисс обмякла в моих руках, я поднял ее и занес внутрь, захлопнув за собой дверь. Она все еще что-то бормотала, хотя уже ослабела от слез.

– Я тебя ненавижу, – прошептала она.

– Нет, не ненавидишь, – тихо сказал я. Усадив ее на диван, я и сам с облегчением сел рядом. Слезы бежали у неё из глаз бесконечным, неконтролируемым потоком, и я знал, что это она тоже ненавидит. Я снова обвил ее руками, и поняв, что она больше не сопротивляется, я стал нежно ее баюкать, скользя пальцами по её гладким рукам. Она и это мне позволила, и это был уже большой прогресс.

Выдавив полный дрожи вздох, она прошептала:

– Ну ладно, говори.

Набрав в грудь побольше воздуха, я начал:

– Когда мы с тобой были на первых играх, я знал, что нам надо было изображать влюбленных, чтобы выжить. Умом я это понимал. Но порой мне казалось, что ты уже не совсем притворяешься.

– Так оно и было, – сказала она.

– Когда мы ехали домой в Двенадцатый, я думал, что между нами будет что-то кроме этого фальшивого романа. Но когда ты почти полгода со мной не разговаривала и проводила каждую свободную минуту с Гейлом, я против своей воли стал злиться. Чувствовал себя брошенным. Использованным.

Она вздрогнула от этих слов, но промолчала.

– Потом Квартальная Бойня вновь невольно пробудила во мне надежду. Когда нас с Джоанной забрали в Капитолий, я был уверен, что мы умрем. Мог только надеяться, что ты выбралась живой с арены. И я все готов был сделать ради твоей в безопасности. Сноу лично меня посетил, и сказал, что война оборачивается для восставших не лучшим образом, и что если я соглашусь сотрудничать, он дарует тебе прощение и не будет наказывать, когда тебя неизбежно схватят. И я поначалу пошел ему на поводу. Действовал как предатель, но я и правда думал, что если смогу убедить повстанцев сложить оружие, сохраню тебе жизнь. Мне было невдомек, что эту партию я уже начисто проиграл.

Она повернулась ко мне, полностью захваченная моей речью.

– Когда ты стала сниматься в пропагандистских роликах, их подход изменился. Они врывались ко мне в камеру в любой час. Я много дней не спал, потому что они крутили нам оглушительную музыку. Джоанну держали в соседней камере, и я слышал, как её пытают. Они сделали так, чтобы я смотрел как они мучают Порцию, мою подготовительную команду, Дария, всех их. Могли явиться вдруг и избить меня электрической дубинкой, под низким напряжением и в таких местах, чтобы не оставлять заметных следов. Они не хотели, чтобы я появлялся на телеэкране с синяками. Это поставило бы под угрозу сочувствие аудитории, а Капитолий в нем нуждался.

– Когда же я предупредил Тринадцатый о бомбардировке, со мной уже не стали церемониться. Избили до полусмерти, так, что живого места не осталось, – услышав это, она отвела взгляд, и слезы хлынули с новой силой. – Но потом они с помощью лучших докторов соизволили вернуть меня к жизни. Вот тут-то и началась реальная потеха. Они накачивали меня ядом ос-убийц с утра до ночи, показывая видео, в которых ты меня пыталась убить. Ты знала, что у них было даже видео, где Гейл целовал тебя в лесу? Его они припасли мне на десерт, – в голове у меня стало стучать, но я стал глубоко дышать и сконцентрировался на лице Китнисс, на её коже, на шелесте ее дыхания.

– Они заставили меня смотреть на то, как бомбят Двенадцатый, на то, как наша пекарня превращается в один сплошной столб огня, в котором все сгорают заживо. При этом они засовывали мне в голову видения того, как ты приказываешь спалить Двенадцатый. На тот момент я был уже полностью готов тебя убить во что бы то ни стало. Но они все еще продолжали своё «лечение». Знаешь, почему они перестали? У меня сердце дважды остановилось, и они решили, что больше яда в мое тело уже не влезет. А я был слишком ценным орудием, чтоб разбазаривать.

Я взял ее за руку и принялся рассеянно поигрывать ее тонкими пальцами.

– И потом меня спасли, и именно Гейл, не кто-нибудь другой, за мной явился. Остальное тебе известно. Так что мне казалось, что пока я восстанавливался после охмора, ты каким-то образом ждала меня, что, может быть, ты уже не была настолько неуверенна в своих чувствах, как на наших первых Играх. Особенно после того, что было на пляже, – Китнисс спрятала глаза, и на её лице отразилось невыносимое смущение. Мы оба помнили тот разговор во время свадьбы Финника. И оба знали, что я тогда в полубреду ей наговорил.

– Порой, Китнисс, мне правда нужно прогуляться, чтобы понять, на каком я свете. Они ведь не просто напихали мне в голову фальшивых образов. Им удалось усилить все мои сомнения, что у меня были. Я тебя люблю, безумно, бесконечно. Но я хочу чтобы и ты меня любила так же, а не так, как любишь теплые ношеные носки, которые тебя согревают в холода, – она улыбнулась мне грустной улыбкой. – А я временами чувствую себя этими ношеными носками.

Она всхлипнула и обняла меня.

– Вовсе я о тебе так не думаю, хоть иногда именно так с тобой и обращаюсь, – она стерла со щеки последнюю, уже подсохшую слезу тыльной стороной ладони. Жест был таким милым, что ради него я мог бы стерпеть еще не те побои. – И я не могу винить тебя за этот страх. Но я ведь выбрала тебя, теперь. Я запросто могла быть с Гейлом, но мне никогда и в голову не приходило заниматься с ним тем, что у нас с тобой было прошлой ночью. И я от его поцелуев я никогда не испытывала этого чувства голода.