Текст книги "Нет вестей с небес (СИ)"

Автор книги: Сумеречный_Эльф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 52 страниц)

И кто еще ее попытается иссечь, ее послушливую голову и плечи, ее согнутую спину – она стояла в полный рост с винтовкой. Снайпер аванпоста прицеливался с крыши, а она вела свою игру, она впитывала пьянящий дух борьбы. Сознание греха, разделение добра и зла, небес и земли, небес и бездны – все исчезло. Что делить, если нет вестей с небес, а если и есть, то нечем слышать, когда сам слух отрублен похоронной лопатой?

Стрелять в снайпера… Нет, девушка усмехнулась и перевела приближенный взгляд через прицел на бак с топливом, давно же она ждала удобного случая. На том причале, возле которого убили Оливера, не посмела, потому что якобы топливо нужно было для ракьят, а теперь она уже никому ничего не должна оказалась. Вообще никому, никто не мог спросить с нее. И пусть отвратительное лицо рока запечаталось маской, как грим, на ее невинном лице ангела, что умылся чужой кровью и потерял веру.

Новый взрыв всколыхнул аванпост, леопарды обезумели в клетке. Пираты не рассчитывали на такую меткость, считая, что не рассмотрит через маскировочную сетку крупную цистерну. Теперь горело все – причал, пальмы, люди в красных майках.

Коваными витками шипованной проволоки застывали грани сознания, когда мысли доносили ощущения горящей плоти, невольно примеряя на себя, но чужая боль позволяла воплотиться своей, вылиться, чтобы не разбередить тремя мирами на четыре стороны света хрупкое существо человечье.

Она превращалась гудком сирены в корону морской пены, смывая водоросли волной, которая накрывала моторную лодку. Стоило только улечься немного пожару, который всеми силами тушили враги и неугомонный ливень с волнами, как моторка несла на остров-аванпост девушку с оружием. Она предварительно забрала у убитых врагов все, что удалось урвать ценного и полезного – пару гранат, автомат, патроны.

Катера, патроны, сталь. Так что теперь скажет демон-главарь?

Сильных да смелых убил, одинокий след ей проторил, заставляя бежать по узким карнизам на краю бездны. Не демон, просто человек. Просто человек.

Но волна накрыла лодку, перевернула у сгоревшего причала, Джейс ощутила, как снова ее винтовка тянет вниз, но немедленно нащупала ногами дно. Вот только оружие не пригодилось, теперь вся надежда оставалась на уже неверную винтовку. Девушка торопливо всплыла, заметив тень акулы, которая почуяла добычу в воде. Нет, не суждено ей стать кормом тварей морских: она их повелитель, она их правитель. И почти сама поверила в этот бред, но для кого бред, для кого смысл, если правд больше, чем одна истина. Для оглохших “правд” всегда много, да верных не найти.

И кукушка сидела на часах, отмеряя длину цепей повторений.

Джейс вынырнула, торопливо сбивая с ног врага, который пытался стрелять в воду, но мимо попадал, следующий выстрел пришелся в прожектор, которым пытались ослепить вторгшегося на их территорию врага. Фонарь вспыхнул, задымил среди тлеющих пальм и погрузил аванпост в полумрак. Только леопарды рычали, а снайпер ориентировалась теперь на слух, все-таки оглушенная этим ложным светом искусственных стекол. И вместо боя колоколов, бой капель о сожженные заживо траву, людей и жизнь. Пустая кожа, вынутая из берега смытыми водорослями.

Новые выстрелы, Джейс прижалась к стене штаба, с тыльной стороны без двери, медленно подбираясь к тому, кто находился внутри. Трус! Почему не пытался убить ее лично? Почему натравил всю свою свору? Она шла по его душу… Нет, не душу – голову. Души у них обоих уже не осталось, разорвали они эту душу по клочкам, каждый раз теряя кого-то, каждый раз убивая других. Не осталось и трезвого ума, одно лишь безумие, в бессмысленном повторении кукушкиных часов.

И воля вольная в клетке леопардовой томилась, враги атаковали, две черные тени крались за ней, она стреляла в упор, уже не сознавая, что происходит, задыхаясь от ветра. В какой-то миг снайпер поняла, что у нее не остается патронов, подобрать чужое оружие не успевала, два пирата отстреливались из-за угла, накрывая короткими автоматными очередями. Вот тогда-то снова пробудился обычный человеческий страх. Джейс инстинктивно припала к земле, сгибаясь на корточках, растирая левым коленом песок и пепел.

Взгляд потерянно метался вдоль предметов. Что-то могло помочь… И вместо птичьих трелей лишь выстрелы, и вместо плача рык невпопад. Так отворилась клетка леопардов, никогда снайпер еще не превосходила себя по такой филигранной точности, снеся кованый замок и не повредив ни единого хищника. Зверь ощутили свободу, выбивая мускулистыми лапами прутья, с рыком набрасываясь со спины на пиратов, которые скрывались возле клетки, мешая Джейс добраться до другой стороны штаба.

Двое последних врагов… Неужели и правда – последних! И только когда окровавленные морды хищников поднялись от двух задранных тел, мерцая светящимися глазами, Джейс вдруг поняла – теперь в западне она.

Леопарды… Трое леопардов. Шторм вокруг острова. Ни единой лодки.

Вот тебе конец, вот тебе смех на пике сумасшествия, вот тебе чудовище! И жутко стало, особенно, когда хищники предупредительно зарычали. Да таких ли в зоопарк! Их никакая клетка не сумела бы удержать, никакой ров. Такие же дикие, как люди, на этом острове ужаса. Зеркало вспахали зрачки, расширившиеся в ночь пятен и когтей.

Джейс вскинула винтовку, медленно отступая, понимая, что леопарды намерены атаковать. За что? Ведь она даровала им свободу. Но звери не люди – им все равно, кто освободит из плена. Да и людям, пожалуй, все равно бывает. Тогда в чем лучше зверя неблагодарный человек?

Рык осушал сознание, бесчувствие сменилось острым покалыванием вдоль позвоночника, ноги дрожали, особенно, когда курок дергался, а выстрела не происходило. Она ожидала этого: уже не заклинило оружие – патроны закончились. Джейс покосилась по сторонам – много где лежало оружие возле трупов, а много же их оказалось… Не сосчитать навскидку, но явно больше, чем способен уничтожить здравомыслящий человек.

Но не так близко раскидали их взрывы и пожар, чтобы схватить и перезарядить до прыжка трех леопардов, которые загоняли добычу, заставляя отступать к стене. В штабе обитал ныне тоже почти леопард, почти варан, дракон и змей, что солнце уничтожал каждую ночь – хаос. И если существует выражение «между двух огней», то Джейс в полной мере ощутила его страшное значение. Все слабо и образно, когда не в буквальном смысле.

Она готовилась отбиваться от хищников прикладом, понимая, как бесполезны ее попытки. Намерение любой ценой залезть на крышу штаба тоже ничего утешительного не несло. Во-первых, там была лестница, находившаяся с другой стороны. Во-вторых, леопардам пару метров не являлись преградой. И это еще в случае, если лестница показалась бы им слишком ненадежным подъемом. Хищникам оказалось мало убитых, может, они видели в Джейс существо, что покушалось на их добычу.

Девушка отступала, медленно, давя осколки прожектора, хрустевшие под ногами, лишь больше зля леопардов, которые уже начинали грызться и между собой. Только черная пантера неотрывно следила за Джейс. Глаза в глаза.

Джейс сознавала, что ее прижимают к двери, хищники бежали на нее… Ни единого шанса на спасение. Неужели так и не суждено отомстить? Хотя… Для чего ей понадобилась эта месть? Ведь она по-прежнему не умела ненавидеть, в глубине души ужасаясь от того, что совершала, так и не привыкнув убивать пусть озверевших, но людей.

Внезапно раздался выстрел, затем еще два, свалившие насмерть одного из зверей. Хищники зарычали, отступили, но намеревались снова атаковать. И прежде, чем узнать этот звук пистолетных метких выстрелов, Джейс услышала, как кто-то до боли знакомым голосом выругался у нее над ухом, затем тот же кто-то резким грубым движением буквально затащил ее в штаб аванпоста. Затем захлопнулась железная дверь, за которой послышался скрежет когтей – леопарды уже не понимали опасности, обезумев от ужаса не хуже людей. Но только не этого человека… Он обезумел от бессмысленного повторения одних и тех же действий. И хлопнула дверь, точно в темные казематы, точно в погреб и могилу.

– ***! Патроны! Какого ***?

Голос… Этот голос, эти сорванные хрипом и вечной яростью интонации она узнала бы из тысяч. Слишком страшные моменты ее жизни последнее время сопровождал этот голос. Ваас…

И у него, очевидно, тоже закончились патроны, значит, в штабе он не отсиживался. Но разве поймешь, кто есть кто средь мельканья теней, когда уже меткость оптического прицела бесполезна среди водопадов дождя.

Джейс попыталась извернуться возле двери, размахнувшись бесполезной винтовкой, как дубиной, норовя ударить прикладом, еще толком не видя, кто перед ней. Да кто бы ни был – враг, ни кто иной не мог оказаться, ведь друзей не осталось, все друзья либо предавали, либо умирали, либо все сразу.

Чудовища лесные не унимались снаружи, а в нее точно вселился дух того, убитого только что.

– Ты! – рычала она, словно такой же леопард, попыталась замахнуться, но он одним стремительным движением схватил обе ее руки:

– Не так быстро!

Ваас… Это был он. Везде он. Всегда он. Всюду он. Ваас.

Винтовка бесполезным хламом упала на прогнивший деревянный пол.

Кто скажет, на что похож скрежет сгорающих крыльев, кто скажет, на что тянет пепел несбывшейся мечты о мести, искусственной мечты!

И не помогла ей стихия теперь, и джунгли стали стеной, когда он схватил ее руки, она ощутила, что он в разы сильнее, что всякая воля бессмысленна, когда силы неравны. И дрожью подкосились ноги, а решимость и воля испарились, как дым под черной тенью взгляда его.

Комментарий к 118. Ни войной, ни молитвой Да... А кто-то говорил, что Вааса еще не скоро увидим.

Если вы дошли и до этой главы, могу уверить, что действие с этого момента не остановится ни на минуту. Пора расставлять точки над i.

====== 119. “Расскажи мне...” ======

Расскажи мне о своей катастрофе…

©Flёur «Расскажи мне о своей катастрофе…».

Молния ударила во флагшток, красная тряпица слетела, сгорая. Тлели сожженные пальмы, покрывалась золой земля, всюду на аванпосте лежали трупы, катера погрузились в воду у сожженного причала. Хищники окружали затерянный посреди разбушевавшейся стихии остров – последнее место обитания людей среди мирового потопа. А волны уже поедали остатки причала, смывая один из покосившихся контейнеров, подбираясь к штабу, который уцелел лишь из-за того, что вал, опрокинувший моторную лодку, нахлынув, накрыл и бронированную хибару, потушив жадное пламя.

И все это устроила она! Джейс! Одна! За исключением, пожалуй, только урагана. Хотя кто знает: когда она просила у этого неба дождя, то наставал шторм. Кто бы посмел теперь назвать ее жалкой! Может, Ваас, перепачканный сажей? Да… Именно он.

Черный, как сам враг рода человеческого, стиравший порывисто с лица копоть, отшвырнул Джейс, как котенка, в дальний угол темного помещения, испуганную, безоружную и внезапно сломавшуюся. Ведьмой быть не удавалось, не удавалось разрушать мир своей злобой. Сколько бы ударов ни посылала судьба, а оставалась все-таки чиста ее душа, не умевшая причинять бессмысленную боль. И стоило только понять это, как сделалась бессильной, а без винтовки и вовсе оцепенела.

Она съежилась в углу, тихо поскуливая, понимая, что, возможно, попала в плен, что Ваас в разы сильнее. Но бросаться к запертой двери на расправу леопардам тоже не желала. Оставалось только уповать на то, что начнется настоящее наводнение. И сметет их обоих, утопит, размозжит о камни, утащив на дно в водоворотах.

Ваас будто не обращал на нее никакого внимания, проверяя рацию, но в эфире гудели надсадно одни помехи. Так вот почему не пришло подкрепление, так вот почему не существовало больше путей к побегу. Они остались один на один, только сломался ее дух воина, она боялась, она ненавидела себя за этот страх. Где же вся ее решительность? Или напутала что-то с местью, или возомнила себя героем-одиночной без идеалов и убеждений? Не она это, не она. Она – лишь помехи в эфире.

Ваас сметал, фыркнув, с квадратного ящика бесполезную аппаратуру для связи с остальным островом, ударяя по допотопному телевизору с антенной так, что вдоль зернистого экрана пошла трещина.

– ***! Вот это уже ***во… Прием! *! Ну, о*ть теперь! – но раздражение сменилось скорее смехом. – Слышишь, Хромоножка? Отсюда не выбраться!

– Ты… Убить тебя! – рычала она, дрожа, отползая все дальше в угол, в темноту, будто надеясь укрыться там от этого сверлящего взгляда. Ужасало дополнительно: он был трезв, очевидно. И настолько, чтобы не казаться обычным сумасшедшим. Ей-то он никогда не казался сумасшедшим, она сама такой чуть не стала. Но не удалось, даже после всего, что сотворила. Не она, не суждено нестись стихией. Волна и камень… Кто сильней?

Он небрежно прищурился, обнажая левый клык, блеснувший в свете трепыхавшейся на последнем издыхании керосинки (электричество все вырубилось). Он подходил все ближе, рассматривая Джейс, жмущуюся к картонным коробкам, выпотрошенному чемодану и прочему хламу, разбросанному в углу напротив двери между грубо сколоченными полками и сломанным вентилятором.

– Убить? – склонил он набок голову задумчиво, но тут же взорвался гневом, восклицая, сметая уже и телевизор, о который миг назад пространно опирался. – Будто ты знаешь, что такое настоящее убийство! – он отвернулся, обводя невидящим взглядом закиданный хламом штаб, продолжая, пожимая нервно плечами. – По***, сколько ты убил… Будто ты знаешь, нет… Ты думал, что знаешь, думал, что это просто… Убить. С какой целью, ради кого… Хе-хе, такая жизнь, брат, что поделать, – он вновь резко развернулся к ней, дьявольски улыбаясь. – Решила убить меня?

Она забилась, как глупый зверек за распухшее кресло с отвратительной цветочной вытертой обивкой – совершенно неподходящий предмет мебели в этой пещере, где только три спальных мешка имели приличный вид. А она защемилась между спинкой кресла и шершавой стеной, будто маленький ребенок, будто считая, что там ее не достанут. Она, вероятно, впадала в истерику, закрывая лицо руками, всхлипывая без плача. Сломалась! Все сломалось! Сколько себя ни воодушевляй, сколько ни злись, а если нет силы, то нечего и лезть. Шла бы лучше с Герком куда-нибудь… Впрочем, мысли о контрабандисте вызывали теперь только отвращение. И лишь грязная заплесневелая обивка с безвкусными цветами казалась последним пристанищем.

Ваас тем временем недовольно волевым движением вытянул Джейс из этого ненастоящего укрытия, встряхивая и заставляя встать перед собой. Она не ощущала в себе силы, чтобы сопротивляться, ледяные руки безвольно протягивали пальцы, когда их схватывали за запястья.

Спаслась от леопардов, да оказалась один на один в клетке с тигром. Только совершенно человеческая измученная тоска читалась в его глазах, отражаясь тусклыми бликами.

– Что… – не успела задать вопрос Джейс.

Холодное. Жесткое. Металлическое. Что? Откуда? С какой целью? Враг, сам враг отдал. Металлическое, знакомое, опасное. В ее руке оказался пистолет, самый настоящий, его пистолет, тот самый, который еще так недавно подгонял к краю водопада. И теперь Ваас отдал его своему врагу, ей, оцепеневшей от непонимания и недоверия.

Он отошел на пару шагов, медленно, плавно, раскидывая руки, кивая ей, то ли усмехаясь горько, то ли…

Она могла поклясться, что никогда в жизни не видела такого выражения лица. Не самоубийцы, не труса. Так кого же все-таки?

Слова терялись, для описания происходящего не находилось выражений, ведь они требуют какой бы то ни было оценки, а она вовсе не понимала, что происходит. Есть враг, и врага необходимо уничтожить – все просто. Есть друг, который всегда прикроет спину – тоже несложно. Но как оценивать, когда друзья предают, а враг отдает свой пистолет? Джейс так и застыла, с губ ее срывались короткие задушенные выдохи непонимания и паники. Ваас нахмурился:

– Ну, давай. Стреляй!

– Что ты, – лепетала она, но голос обретал силу помимо нее. – Что ты сделал со всеми нами! Что ты сделал с собой?!

Девушка не ведала, откуда берутся все эти вопросы, почему именно так сформулированные, она просто спрашивала. Может, слетала с нее скорлупа пережитой боли, взращенной ненависти. Чем больше бить человека, тем плотнее вокруг него панцирь.

– Убил, – кривилось его лицо. – Хе-хе, что может быть проще… Что проще… – он умолк на миг, опуская глаза, точно уходя в себя, тень ухмылки стерлась, как волной унесенная. – Я просто… убил…

– При жизни убил, – дрогнул голос Джейс, но пальцы непроизвольно снимали перезаряженный пистолет с предохранителя. Непривычное оружье. Чужое.

– Будто при смерти убить можно, – уставился он в стену, проводя вдоль шрама на левой части головы.

Он не шевелился, она ощущала подвох, которого не было, потом Ваас разозлился, будто торопился проверить что-то. И не успела бы она выстрелить, когда он совершил стремительный бросок по направлению к ней. Но не для того, чтобы выбить оружие. Напротив…

Он приник лбом к самому дулу пистолета, восклицая:

– Стреляй, ***, и прекрати это безумие! Это бессмысленное повторение…

И в расширенных черных зрачках содержалась энергия черных космических дыр, что поглощают свет звезд, утягивая на дно неизвестного.

Лазурь неба дрожала в глазах Джейс, и не существовало во Вселенной существ более хрупких и расколотых.

Дай заглянуть в твои глаза,

Чтоб извлечь на поверхность себе изменившую душу…

Она держала пистолет, а враг приказывал застрелить его. Чем не шанс для мести? Почему же она медлила? Она ведь чудовище! Она… Она… Джейс с трудом сглотнула душивший ком. Нет, чудовищем ее назвала Цитра. Так кто же она? Кто? Ее не существовало.

Их обоих не существовало. Но они все еще были живы. И один просил убить. Или же снова игра? Но она смотрела в его глаза… Кто угодно… Враг, пират, воплощение жестокости, но не лжец. Может, он единственный не лгал все это время? Он… Просил… убить себя. Просто ждал, а пальцы снайпера дрожали на спусковом крючке. Нет… Месть. Но не убийство. Или это провокация? Или снова он играл на ее нервах, ломал ее, уже успев достаточно изучить? Но куда ее дальше ломать? Куда их обоих посреди бури…

Всего одно движение, всего одно усилие указательного пальца, плавное, привычное – и завершится эта гонка. И завершится все. И никогда больше не видеть этих пронзительных ореховых глаз…

В решающий момент рука дрогнула, Джейс опустила пистолет, безмолвно помотав будто виновато головой. Ваас разочарованно вздохнул, отступая на шаг, взмахивая руками, как крыльями:

– ***! Я так и знал, что ты не выстрелишь.

Он замолчал, запрокидывая голову, давя на лоб руками, хрустнув шеей, глядя куда-то в потолок, сквозь крышу, на звезды, скрытые сотнями слоев грозовых облаков. А потом злой скороговоркой продолжал, указывая на девушку:

– На самом деле, ты – глупая девчонка! Секунда промедления – и все, облом, – он нервно пожал плечами, прошипев. – Жизнь не любит вторых шансов. Секунда в выборе… Кого ты выберешь… их или нас… Ваас, выбирай… Их или нас… Нет! ***! Это ***, а не выбор! Суть в чем? В том, что секунда промедления – и ты рискуешь потерять все… Абсолютно все! Жизнь… Самого себя. Думаешь, милосердие спасало хоть кого-то? ***! Думаешь, жалость спасла хоть одну тупую ***?

– Мне терять нечего, – усмехнулась она, а потом вдруг ее голос стал громким, она словно сделалась отражением врага. – Придумаешь еще одну казнь? .. Казнь придумаешь? Да… Пора завершить это безумие… Да… давно пора.

Оружие дрожало в неверных ослабших руках, снятое с предохранителя, оно медленно поднималось, разворачиваясь к самому стрелку, пока Джейс бормотала, уже ведя свой монолог:

– Самого себя? Уже нечего терять, все стерто. С самого мига моего рождения… Пора прекратить это безумие! С самого первого предательства было пора!

Глаза ее озлобленно блеснули, голос сорвался в возглас, такой же громкий, как безумные восклицания главаря, такой же пропитанный обидой на весь мир:

– Если мы рождены только, чтобы нас предавали, то для чего мы вообще все еще живем?!

На высшей ноте этого крика, она приставила к виску пистолет, палец не дрогнул на спусковом крючке, она не знала больше сомнений. В этой игре нет победителей и побежденных, это лишь воля случая, это лишь затухающий вдали бесполезный крик, пронзающий выстрелами оглохший мир.

Пистолет… Почти «русская рулетка». Игра для сильных мужчин, смех кривил рот от нелепости своего вида. Смешно! Да это ж все до воя смешно! Вся их история умирания при жизни!

Впрочем, откуда ей знать его историю? Но уже не важно. Все планы провалены, все мечты рухнули, не создаваясь. Никто не остановит ее избавление от этой нестерпимой боли, от этой гнетущей усталости бессмысленности всех своих действий. Опять, и опять, и снова! И сотни раз, как вода под мостом. Его безумие. Оно повсюду. И в том повинен не он, а люди, которые приняли это безумие за норму.

А нимбы бледнеют и гаснут,

И трепет по капле уходит.

Осталось совсем немного

И ты совершишь отречение…

Она отрекалась от жизни своей, она отрекалась от безумия того, что осталось на большой земле, от безумия жрицы племени с ее обвинениями. Она отрекалась от безумия, глядя в его темные глаза. Ни словами, ни слезами не искупить этот взгляд, ни борьбой, ни смиреньем. Лишь спустить наконец проклятый спусковой крючок – это ведь так просто!

Ты отрекись, от всех отрекись – это наши крайние меры.

Но Джейс забыла, что у Вааса на все свое мнение. И в реакции он ей не уступал, а, может, и превосходил. Она попыталась застрелить себя, но он выбил оружие у нее из руки, в тот самый миг, когда указательный палец сгибался, чтобы отнять эту бесполезную неведомой целью молодую жизнь.

Девушка вопросительно уставилась на него, когда пистолет полетел во мрак. Вот и все – отнял ее последнюю надежду на изменение, вернее, попытку к бегству.

– Я тебе не давал права умереть сейчас, – осуждающе решительно заявил он, сначала приближаясь почти вплотную, затем отдаляясь.

Ноги девушки подкосились, сердце замедляло ход, точно корабль, налетевший на рифы. Джейс ступила пару шагов, да так и осела на первый попавшийся спальный мешок, даже не ощущая, где она и почему мир чуть изменил ракурс. Керосиновая лампа догорала, обещая погрузить во тьму это последние пристанище последних людей на последнем клочке земли. Стены сотрясались от волн и ветра, гром глушил, зарницы молний пронзали инфернальными отблесками стены сквозь узкие бойницы, точно рушился уставший от злобы мир, точно вот так начиналось самое настоящее светопреставление.

Обухом по голове накатывало ощущение себя живой, все еще. Все еще живая. И, похоже, в такой же странной прострации вне всего находилась не одна она… Может, Ваас всегда существовал где-то вне, лишенный обычного мирского сознания, где-то на грани предельного бытия и антибытия, без путешествий по скучной горизонтали временных рамок, лишь вдоль древа трех миров. Кто-то вырвал с корнем его из мира обычных людей, и ведал он бездной, и видел вечный свет. Все время, почти каждый миг, может, оттого и сходя с ума. Она теперь тоже увидела, говоря, просто потому, что теперь оказывалось дозволено говорить:

– Наша жизнь – это ожидание. Если ждать больше нечего – пора умереть.

Голос ее звучал непривычно плавно, спокойно.

Ваас придирчиво скрестил на миг руки:

– Ты думаешь, смерть – это очень легко, – а затем нависал, раскачиваясь из стороны в сторону, как в танце. – Ха-ха, взял и убежал на*** от всех проблем! – а затем пренебрежительно продолжил. – Но знаешь, сестрица, для нормальной смерти тоже надо постараться… Эт, пожалуй, главная проблема. ***ов бенефис жизни, где все бездарно лажают. И вообще… – он удивился. – Кто, ***, тебя научил говорить?

Ваас сел рядом, пристально глядя на Джейс, от его взгляда не спасал ни полумрак, ни растрепанная щетка ее просоленных волос, он все равно видел любую эмоцию, случайно тронувшую линии ее лица, любой оттенок.

– Ты, – честно призналась Джейс, уже не боясь смотреть на него. Вопросительно, растерянно, но… Нет, стоило признаться самой себе: никакого вопроса не содержалось, она все понимала. Слишком понимала в этой разорванной пустоте, раскинувшейся осколками случайного света.

– И какого *** ты не стала стрелять? – испытующе говорил он хрипло. – Все еще веришь в людей? Веришь в их милосердие?

– Нет… Мою веру уже разрушили. Давно, – покачала она головой, обхватывая руками колени, дрожа от холода. Уже только от холода. Стресс сменялся каким-то смехом и равнодушием к себе. Скрывать стало нечего, впервые ее спрашивали о том, верит ли она в людей, да и вообще что-то спрашивали. Но его слова заставляли тревожно оборачиваться.

Знаю, чужие ошибки не учат,

А время жестоко, и вовсе не лечит,

И весь мой накопленный жизненный опыт

Возможно, окажется, вдруг, совсем бесполезен.

– Тебя тоже предали? .. Тебя предали… Как и меня, – он задумчиво втягивал губы, которые вздрагивали показными смешками, точно маска давала сбой, неуместная на фоне этих скорбных глаз. – Все они говорят: Хойт отнял его разум. Но никто не говорит о Цитре, – он сощурился, помедлив, точно раздумывая, говорить или нет, а потом, словно со скрипом старого механизма, посмел приоткрыть завесу этой мрачной тайны, зло продолжая замогильным голосом. – Никто не говорит, что Цитра сначала отняла веру. ***! Я думал, что она просто сестра... На все был готов ради нее! Сестра... Брат... А она... Похотливая сука! – он резко выдохнул, точно после удара, оборачиваясь. – Запомни, Хромоножка, ты просто запомни! Я тебе уже сотый раз пытаюсь доказать: никто не делает больнее, чем твоя семья. Враг хотя бы не может ударить в спину, – но вновь он восклицал, резко вскакивая так, что Джейс невольно отпрянула, закрывая уши; он не мог иначе, безумный из всех безумцев. – Да, ***, прямо в спину! Ты уже слышала эту легенду: Ваас пристрастился к наркотикам, и так его сманил Хойт. Ты слышала! Эту *ню любит повторять гр*ный правдолюб Дени. И ты видела, что ракьят сами постоянно курят какую-то ядреную хрень, – он усмехнулся, приподнимая заискивающе брови, разводя руками. – Странно, не правда ли? Да, ***, очень странно. Все курят, а Ваас стал служить Хойту за наркоту. нное объяснение! Но все слушают, потому что за лишние вопросы – изгнание. Главное – создать легенду! Не важно, что пыталась сделать сама Цитра, не важно на, для них это вроде норма, брат с сестрой – это типа норма! – далее он обращался именно к Джейс, но смеялся нервно уже не над ней. – И как там это было? Кем тебя объявили? Тоже Великаном? Ты это слышала: х***ня полная, полная х***ня! Она просто испугалась, она всегда была трусливой тварью! – он с наслаждением уничтожал все свои светлые воспоминания о сестре, чтобы не осталось даже сомнений о собственном решении, но под конец из недр памяти вырвалось нечто нейтральное. – Боялась даже гусениц в юности… – и ему не понравилось, потому что он осклабился зверски на девушку. – ***! Не смей лезть в мое прошлое!

Не знаю, найду ли подходящие строки,

Но обещаю, что буду внимательно слушать.

– Я молчу, – тихо и спокойно отозвалась Джейс. Она слушала. Она умела слушать, а это для многих – недостижимая роскошь.

– Вот именно! И перед ней молчала, – осклабился он, указывая на безответную слушательницу. – Да, Хромоножка, она испугалась, придумала новую легенду, потому что ты молчишь. Ты, ***, только молчишь! Я думал, меня бесят болтливые ничтожества. Но ты… – вновь лающий возглас. – Пошла ты! – затем он потер виски, потряс головой, точно отгоняя какое-то навязчивое видение. – А хотя нет… Это я Цитре, ты не думай! Пошла она с ее…

– Из-за тебя страдают люди. Ты убиваешь людей! – вдруг воскликнула уже Джейс. Она видела, как он бродит кругами вечных лабиринтов своих мыслей. Для безумца мир – это он сам, замкнутый в себе, а прочий мир – проект его воли и игры. Так он не замечал очевидного и самого страшного, если, конечно, являлся по-настоящему безумным в мире, где нет нормальных.

Нелегко искать объяснения и оправдания,

С пулей в груди трудно быть непредвзятым.

– «Да, конечно»! «Из-за одного меня». Ты тоже убиваешь, – бросил он вкрадчиво, но показалось, нервно вздрогнул, сразу же оправдывая себя. – Что с того… Что с того. Такая жизнь. Эх, жизнь…

– И ты хотел власти, а не наркотиков, так ведь? – больше не боялась задавать вопросы девушка, потому что теперь или никогда ей представился шанс получить ответы, призрачные и неясные, но все-таки…

– Власть тоже оказалась… ничем, – посмотрел на нее главарь, а в мутных зрачках его вновь сквозила тотальная пустота. – Везде, ***, безумие! Запомни: предательство будет преследовать тебя везде, – и в который раз он срывался на мерзкие ругательства. – ***! Оно будет везде! Ты будешь стрелять – и будешь ощущать себя преданным, будешь ***ся – и будешь ощущать себя преданным! Пока сам, лично, своей рукой. Не убьешь предателя!

Последние слова он договорил, указывая своими вечно двигающимися пальцами куда-то вниз, точно давя в воздухе какое-то насекомое.

Возможно, со мною случалось нечто похожее…

Джейс вздрогнула, потянув шумно воздух, восклицая сначала негромко, неуверенно, затем пронзительно, не задумываясь, кем является ее слушатель, главное, что он тоже слушал:

– Считаешь… Это реально? Реально убить собственную мать?! Она просто желала счастья, они все желают счастья. Все просто желали счастья! И мы! Но мы обречены!

Он молчал. В кои-то веки молчал. Только невыносимо тяжело вздохнул. Сестра. Вера… Власть. Его катастрофа. Но ее оказалась не меньше… Убить собственную мать – вот, что сказала она, вот ее катастрофа. Такого ответа он не ожидал. Убить… Свою. Мать.

Эта девушка тайно желала все это время смерти собственной матери. Может, в этом стремлении обитало ее чудовище.

Не сестру… Названую или сводную – не узнать. А Джейс продолжала, все так же громко, глядя без тени страха в глаза врага, точно объясняя что-то себе и им обоим:

– Уходят те, кому ты доверял, в ком искал поддержки, у кого просил защиты. Они просто уходят, потому что что-то в них перевернулось… Но обвиняют нас! Им доверяешь сокровенные тайны, открываешь свои больные места, рубцы. А потом… Потом они уходят, давя на них. А мы виновны только в факте своего существования, мы должны терпеть и молчать!

Но разве чужая боль не есть наказанье?

И разве нет кары страшнее, чем быть виноватым?

Гром сотряс хлипкий штаб. Хоть утяжеленный листами железа, а все же изначально сколоченный наспех из дерева. Когда-то собирались здесь люди, смеялись, ловили рыбу. А ныне пропитала его насквозь вечная борьба и сотни историй о раздробленных судьбах.

Расскажи мне о своей катастрофе…

Комментарий к 119. “Расскажи мне...” В тексте использованы песни группы Flёur “Под прицелом”, “Расскажи о своей катастрофе”, “Отреченье”