Текст книги "Нет вестей с небес (СИ)"

Автор книги: Сумеречный_Эльф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 48 (всего у книги 52 страниц)

Но она знала, что больше никогда не услышит его голос, не почувствует ударов его сердца. И от этого какая-то часть сознания бессильно сожалела. Разве только другого цвета камень на шее и внезапная потеря сознания могли внести сомнения. Тело главаря тоже нигде не обнаружилось. Только свежая кровь на каменном полу… Что все это могло значить?

Джейс дошла до реки, у разрушенной пристани обнаружила лодку. Идти по территории, где водилось немало леопардов, до перешейка, она не решалась, транспорт тоже не попадался, так что она спустила на воду единственное найденное деревянное средство передвижения и пересекла залив, что кишел акулами, оставляя по левую руку безмолвный остров с аванпостов «Сиротский приют».

Обреченно скользит одинокая лодка

сквозь холодные воды бесконечной печали…

Вода плескалась о борта, весла противились воле слабого течения. Женщина глядела прямо перед собой и в персиковое вечернее небо, спокойное, налитое медовыми сумерками, будто не предвещалось в эту ночь битвы солнца со змеем, будто змея не стало. И никогда еще Джейс не ощущала такого спокойного и невыразимого одиночества. В душе слетали с петель двери, сквозь них беспрепятственно пролетали слабые порывы ветра и ненужные мысли, хаотичные воспоминания. И нет бы о друзьях, но все о нем, будто равная утрата. Но… Равная. Почему? Ведь враг. А с врагами все просто: их надо убивать. Но если бы не рассказал, если бы не поняла… Равная, даже если собственной рукой убила. Она просто опоздала на тысячу лет, он просто не нашел дороги к ней. И небо отражалось в воде, отчего все вокруг наливалось багрянцем, зеркальный мир окутывал тенями.

Видимо, чтоб стать светлее и чище,

Нам нужно пройти по горящим углям.

Тишина отвечала лишь редкой рябью и разноцветными трелями беспокойных птиц. Лодка пристала к берегу, женщина ступила вновь в мир лесов и неведомых чащ. Без карты, только с ножом. Она направлялась к деревне Аманаки, просто больше некуда оказалось. Герка она не видела со дня их разговора в Бедтауне, он не пошел с ней, может, ушел вообще с острова, может, еще ждал, но после смерти Дейзи они как-то не желали знать друг друга. Может, оно и к лучшему, после всего, что пережили, не служить друг другу вечным упреком.

Дорога терялась в зарослях, деревня оставалась вроде на севере, может, чуть дальше к северо-востоку. Но Джейс добиралась до нее три дня. И за все это время она не встретила ни единого человека, ни пирата, ни местного. Точно мир и правда опустел, обезлюдел. За это время почти ни о чем не думала, ни о ком, как первый человек, который не обрел слова, только о насущном, будто дремала наяву в оковах бесконечной усталости.

Она проходила и мимо холма с крестом, рядом с которым вечным напоминанием живым маячило сухое дерево, воздевая вверх бледные ветви. Но возле корней странно теплилась новая ветвь, новый живой отросток.

– Дерево, почему ты цветешь? Мертвое, – прошептала с отрешенным удивлением она. Но крест оставался за спиной, и все за спиной, как два крыла, что отмылись от копоти.

Три дня пути питалась неизвестными плодами, полагаясь только на случай, что они не ядовитые, спала на развилках деревьев, точно леопард. Один раз возле реки видела змею, которая пила воду. Странница не реагировала, не боялась, застыла и ждала, когда рептилия уползет, поэтому змея на нее тоже не реагировала, не ощущая запах страха. Пила, точно безобидный уж. Джейс нередко подкармливала ужей молоком, хотя террариума в зоопарке у них не было, поэтому она с трудом разбиралась в тропических змеях.

Под вечер третьего дня, миновав бамбуковую рощу, она достигла деревни, из которой доносился непривычный шум, гомон, местные не скупились, развесив между домов гирлянды из самодельно раскрашенных разноцветных лампочек, даже музыка играла, звенели колокольчики, а в воздухе витал аромат цитрусовых и специй. Люди отмечали, громко, не скрываясь, без страха.

Джейс приближалась, и с каждым шагом тревога ее нарастала, она догадывалась, что они отмечали, желала услышать это и одновременно не хотела бы никогда узнавать эту новость.

А женщины плели венки из ярких цветов, мужчины не боялись салютовать несколькими выстрелами. И на разные голоса передавали друг другу радостную весть.

– Северный остров освобожден от тирана!

– Что… Что здесь отмечают? – несмело остановилась измученная странница возле железного забора, ее тут же встретили часовые, будто не узнали или не было у них времени узнавать, но перебивая друг друга, захлебываясь в широких улыбках, поведали ей о причине торжества:

– Ваас мертв!

– Мертв? .. – будто окостенев, с трудом шевельнулись ее губы, пока ее, как дорогого гостя, дружелюбно усадили к костру, приглашая на общее пиршество. Но она не могла есть, усталость ощущалась как нечто отдельное от нее, да и тело как что-то лишнее. Просто символ, опознавательный знак. Джейс держала плошку с острой праздничной похлебкой и невидяще рассматривала пляску костра.

Нестабильный рассудок неуловим, как дым,

Это дикое сердце все равно бы не стало моим.

Ваас… Огонь – это его стихия. Он – хаос. Но он – человек… И неужели не существовало для него иного пути? Да, он зло, но от предательства сложно остаться добром. И они оба знали, что выхода нет, не в этом мире. Они оба знали, будто их связала клятва молчания. Вот и все завершилось, он не возродился, он просто исчез. Неужели никакой надежды на возрождение? Одно лишь безумие в фатальном повторении?

Джейс выронила плошку, руки дрожали, как и все тело. Где вся ее сила? Где вся ее воля? Вокруг отмечали победу.

И правильно! Все верно! Ради них шла, ради них страдала, ради них отринула свою личную безотчетную привязанность, незримую, непонятную, больную, но настолько глубокую, что даже смерть не могла разорвать этот круг.

Она не спрашивала, кто его убил, не желала знать. Она или не она… Какая разница? Он мертв. А в деревне готовился хмельной праздник, царило всеобщее ликование, люди благодарили всех, древо предков, друг друга, всех известных им богов и духов. Благодарили за его смерть. И поминали павших в боях, но радовались победе.

– Великан убит! Ваас повержен! – кричали на разные голоса.

И Джейс не знала, она его убила или герой деревни. Ее не чествовали, значит, может, и не она. И хотелось верить, что не она. Но все-таки… Убит. Он убит… Осознание этого, подтверждение, вдруг пронзило сознание: его нигде нет, его больше нет. Его никогда больше не будет! И в какой из миров отправилась его нераскаянная мятежная душа? И что ощущало дикое сердце, когда совершало последние удары? Ответ неведом. Оставалось только утешить себя тем, что такова была воля неба. Потому что если кажется, что нет вестей с небес, то скорее всего они, наоборот, есть.

Вольный полет лепестков орхидеи. Белыми ныне стали…

Женщина, бродя бесцельно на ватных ногах между нищенских построек, остановилась возле большого дома старосты деревни, на стенах которого красовались детские веселые рисунки. Никто не запрещал разрисовывать стены. Вот солнце, вот человечки рядом с машиной. Папа, мама, ребятня… Ручки-ножки-огуречик. Наивно, забавно, искреннее. Дети везде дети, и рисунки их тоже похожи…

Джейс устало обвила руками столбик крыльца с навесом, останавливаясь в прострации, приникая щекой к древесине, заставляя ноги не подкашиваться, будто на нее свалили непомерно тяжелую ношу. Горечь сводила зубы, и на фоне всеобщего ликования женщина вспоминала его:

«Все пытались найти в тебе хоть что-то человечное, понять тебя. Думаю, не я одна. Но в тебе ничего не осталось. Ты убивал, ты мучил, ты разрушал жизни. И не важно, сознаешь ты свое зло, находишь ему объяснение или нет. Прощай, Ваас. Прощай…»

Странствуя между мирами,

Я храню в себе память

О каждом твоём воплощении.

И с этой мыслью будто слетела с сердца темная пелена, черный туман злобы на него. Все закончилось, все говорили, что он мертв. Больше не стоило ненавидеть его для победы. Наконец, сделалось свободно и одновременно пусто. Больше не требовалось ненавидеть его, больше не требовалось разрываться от противоречий между своими чувствами, долгом мести перед погибшими друзьями и горем жителей острова. Все уравняла его гибель. Вот только легче почему-то не стало. Это женщина поняла очень скоро, опускаясь на ступени крыльца, сжав руки на груди, точно пытаясь отогреть в них птицу в лютый мороз, растопить кусок льда. Больно… Окаменевшее сердце дрогнуло, лед давал трещины. Долг… Она жила для других, она жила во имя других, она искренне боролась ради них. Рука не дрогнула, когда кровные враги сошлись в смертельном танце. Но вот все закончилось. И она жалела, что родилась не мужчиной, потому что ее месть принесла не радость победы, а совершенно индивидуалистическое горе утраты. Когда шла в грот, не думала об этом, шла, чтобы выжить, не ценой своей жизни остановить зло. А теперь все чувства снова оттаяли, захлестнули весенним потопом, сметая леса, мосты – все на своем пути.

И я почти уже верю,

что мы никогда не умрем…

Джейс подняла глаза, устремляя взгляд за горизонт, шепча:

– Небо… Скажи, я ведь сделала все правильно? Все правильно… Тогда… Почему мне так больно? Я знаю… Долг важнее чувств, – Джейс скорбно покачала головой, продолжая свое обращение, свою молитву, свой разговор. – Только дай знак, скажи, что распространение зла на этом несчастном острове остановится. Долг важнее… Но что теперь делать мне? Направь меня!

Женщина пошла к окраине деревни, чтобы где-нибудь там совершенно не в духе несгибаемых воинов выплакаться, потому что сил терпеть боль еще одной утраты во всеобщей радости не оставалось. Она не имела права скорбеть о нем, она желала бы его ненавидеть, только пальцы дрожали, а в горле теснился криком плач.

Она направлялась за околицу, когда в мелкой лавочке продавца фруктов и бакалеи заметила черноволосый силуэт, который тоже увидел ее и немедленно выскочил наружу, удивленно застыв с разинутым ртом. Джейс ощутила, как очертания мира начали расплываться, только этот человек проступил чрезмерно четко, дыханье перехватило. Что? Как? Откуда?

Комментарий к 0. Всё о нашем сиротстве Песни Flёur «Мы никогда не умрем», «Эйфория», «Лабиринт», «И солнце встает над руинами», «Дикое сердце», «Память»

Если честно... Автор обрыдался, пока писал. Не знаю, что удалось донести. Но реву уже второй день. Делать мне, конечно, нечего, но все через себя пропускаю. Ну за что его так? За что?!

Кстати, угадайте, кто появился в конце главы?

====== -1. Твои крылья пушисты ======

Ангел мой светлый. Ангел мой ясный.

Твои крылья пушисты – мои безобразны.

© Рада и Терновник «Ангел мой светлый»

– Ра-Райли!

Голос оборвался натянутой струной, воздух покинул пределы легких… Мир вращался со скоростью сломанной карусели, будто желая сорваться с оси, улететь ввысь.

Дерево предков, покрытое следами рук, праздник в деревне, музыка, ритмично двигающиеся силуэты людей, разноцветные лампочки, стекавшие светом, изумрудная трава. Все яркое, слишком яркое, чтобы понять, как это вообще возможно для существования, невероятно отличавшееся от края, где сосны и снег расцветали по весне робкими всходами. Но посреди всего это полыхавшего песнями птиц звука джунглей, посреди запретной для нее деревни Аманаки стоял ее брат, ее Райли.

Тишина… И неверие себе. Джейс убирала пряди со лба, но все никак не могла рассмотреть того, кто вернулся с того света: вот он, совершенно он, те же черные волосы, те же растерянные юные черты лица, разве только черная жесткая щетина совсем не подходила ему. Когда это у него такая борода выросла? Ах да, прошло ведь столько времени, а казалось, только вчера, только вчера Ваас сбрасывал его со скалы с привязанным к ногам бетонным блоком, как и ее. Ваас… Не убил Райли? Райли! Брат! Младший! Жив!

Крики стаи птиц в небе напоминали женский плач, горестный, будто по павшим воинам, в память о которых поднимался к небу дым, в память обо всех, кого забрали эти джунгли. Но когда нечего больше им забирать осталось, они решили вернуть, подчинились ей, ее воле, их жрице, ночи, воде, хранительнице жизни.

Из глаз брата снова текли слезы. Пусть плачет, ведь те, кто не умеют плакать, на самом деле слабы, а он просто никогда не желал ненавидеть, много не понимал, во многом ошибался, порой поступал, как маленький эгоистичный ребенок, но Джейс прощала ему все, и ныне простила, уже вовсе не вспоминая ту ночь, когда он сбежал.

– Райли… Это ты? – сестра протянула руку, дотрагиваясь до плеча вновь вернувшегося, все еще не веря себе, считая, что сходит с ума, что начинает испытывать галлюцинации, но голос ее дрогнул. – Ты жив?! Как?

– Джейс!!! – только выдохнул обескураженно младший. – Джейс!

Женщина знала этот голос, узнала бы по колебаниям воздуха, даже если бы отняли у нее слух, даже если бы смешались земля и небо, даже если бы ничего не стало в этом мире. Она все еще трясла головой, не веря себе, брат довел ее до костра, усаживая на траву, вскоре крепко обнимая, как ласковый теленок, как кроткий олененок. Райли… Несомненно, это был именно он. Не боец, не убийца, все тот же, изменившийся лишь выражением потерянности в расширенных на фоне осунувшегося лица глазах, да этой странной жесткой щетиной, будто исчез в нем ребенок, но появился мужчина.

– Ты жив… Жив, – твердила в бреду Джейс, ощущая, как сердце-птица улетает ввысь к клину окликавших крылатых голосов. Она дрожала, хрупкая, точно фарфоровая статуэтка, она не ведала, когда в ней вдруг появилась эта неустойчивость и надломленность. Она слышала из всего гула праздника только один голос, который поведал ей сбивчиво, торопливо, непоследовательно, глотая слова и запинаясь от переполнявших противоречивых эмоций:

– Я выбрался, веревка была привязана не так крепко, а у меня руки оказались свободны, это же чудо! Меня подобрали рыбаки, и у них я скрывался. Как хорошо, что ты меня нашла! Дже-ейс! Я две недели в деревне… Вот… В лавке работу дали. Они добрые! И к Цитре водили!

При упоминании имени жрицы будто какая-то черная тень накрыла сознание. Джейс задумывалась, а разрешено ли ей находиться в деревне, ракьят не гнали, но жрица не давала личного разрешения, а это не предвещало ничего хорошего, особенно то, что к ней водили Райли. Что могла сказать ему эта женщина? Это создание, которое возлагало на себя миссию вершителя судеб наравне с Ваасом. Два шамана, два жреца, да оба черные, кровавые, неправые. Кто ж белым станет? Ваас-то еще не верил в свою избранность, а Цитру распаляло сознание собственной правоты, и она усердствовала в своей миссии судьи. Что же она присудила Райли, слабому, пугливому?

Но, выходило, не такому уж слабому, если все это время он скрывался, да сумел как-то добраться до деревни. Сам, без чьей-либо помощи. Да, не попытался найти друзей, но ведь и Джейс удалось это лишь благодаря удаче или, как это называют иначе, вмешательству высших сил. Да и что ей удалось? Все напрасно, ведь всех потеряла. И ледяной саркофаг сомкнулся вокруг головы, когда поняла, что сейчас или чуть позднее, но неизбежно придется рассказывать о том, какая участь постигла всех их друзей. Придется поведать и о Лизе… Лиза! Что же о ней рассказать, когда сами не поняли, как трактовать ее шаг? Она покончила с собой из-за гибели Райли, а он… Он оказался жив. Пошла против правил судьбы, решила сама создавать эти правила. И не встретилась. Что за бесчеловечные шутки у судьбы, что за игра у жизни, раз происходит такое? И ей, Джейс, вместе с невыразимой радостью выпал самый тяжелый жребий – рассказать, нельзя ничего не утаить.

– Райли! А я… Я уже отомстила за тебя, я думала, что ты мертв, – шептала Джейс, чувствуя, что через какое-то время наверняка потеряет сознание, да еще желудок сдавила совершенно неуместная непривычная тошнота, но она поднимала глаза, будто брат мог растаять, исчезнуть, но нет, он оказывался рядом, материальный, из плоти и крови, настоящий, тот же, свой, родной, отчего сестра нежно лепетала. – А ты… Жив!

– Джейс… Ты не поверишь… Я… Я проползал под трупами, скрываясь от пиратов, – с вытаращенными глазами рассказывал брат, тряся руки сестры, тоже будто пытаясь убедиться, что она живая, смущенно опуская глаза, будто испытывая вину перед ней, он бормотал дальше. – Но ты же знаешь, я не умею стрелять, я не брал в руки оружья… Но было так… так страшно!

Голос его надломился, как лед на осенней луже, где легкие деревьев ожидают смены далекой весной. Он тоже видел смерть, он тоже впитал всю боль тех, кто выживал в этом аду изо дня в день, ему пришлось, может, тяжелее, потому что Джейс ощущала себя панически потерянной всякий раз, когда оказывалась без оружья. А он даже не притронулся, не убил. И выжил так, полагаясь только на волю Провидения. И если выжил, то, может, был прощен за свою трусость по отношению к сестре. Или он все же бежал в попытке спасти Лизу? Уже не спросить, не теперь, не стоит. Порой лучше просто простить, ничего не узнавая.

Сестра надеялась отсрочить разговор, теперь снова появилась цель, появился тот, ради кого стоило дальше жить. И будто все возвращалось на круги своя, у нее вновь возникал стимул двигаться дальше, не ради себя, забывая о себе, как она и привыкла, может, неверно привыкла. Ваас будто разбудил в ней иную, наделенную собственным мировосприятием, целостную и могущественную настолько, что и бури вызывала. Белую жрицу.

Но вот появился Райли и вновь возвращался парень-девушка по имени Джейс, образ, который, как сухая кора, пришел с большой земли.

И этот во многом неверный образ заставил откладывать разговор о судьбе друзей до той поры, пока они бы не достигли снова дома. Да, пора домой, уже не важно, что там Хойт, не важно, что там Цитра, главное – вытащить Райли. Любой ценой.

– Мы должны выбираться с острова! – твердо заявила старшая. Но тут младший будто отшатнулся от нее, рассеянно обведя взглядом деревню, заявил:

– Я не умею! – а потом торопливо добавил, будто в театре, надрывно. – Я боюсь!

Джейс непонимающе глядела на него, не ощущая, что он боится, с некоторых пор она намного лучше понимала мотивы людей. Неужели он намеревался остаться в окружении сотен опасностей без оружия продавцом в бакалейной лавке деревни Аманаки? Уже почти ненавистной ей деревне, однако для него ракьят являлись однозначно друзьями, только благодаря им и рыбакам он спасся. Рыбак… А не тот ли рыбак его вытащил, что потерял жену и сына возле «Доков Валсы»? Неужели Райли какое-то время находился совсем рядом от них, от Лизы? Как же так… Джейс опустила голову на грудь, бессильно приподнимая брови, опуская руки:

«И снова ты отрекся от меня? Я снова должна пожертвовать собой ради тебя? Наверное, я должна к этому привыкнуть, к тому, что мне плюют в лицо, а я улыбаюсь им в ответ. Ваас и не знал, как мне глубоко безразличны все его слова о предательстве. Я, может статься, лучше него знаю, что это значит, я привыкла пережевывать, перемалывать боль от предательств, раз за разом. Повторение бессмысленных действий».

Какое-то злое создание вновь заговорило в ней, будто распятия мало оказалось для уничтожения этого чудовища. Но если бы все было так просто, ведь человек каждый день борется со своим внутренним монстром. Кто-то проигрывает. Ваас проиграл, потому что у него отняли идеал, его веру, отняли то, что помогало различать добро и зло. Снова его образ… Мертв. Он мертв. Враг не предает, но он враг. Жив Райли, который вновь отрекался. Но что же? Она виновата, она не поведала всю правду, но уже ощущала, насколько теперь виновата перед братом.

Джейс скорчилась на траве возле огня, в голове ее тоже разгорался пожар, самый настоящий пламенный вихрь, в котором тонули здравые мысли и образы. Хрипом вырвалось:

– Райли… Я должна тебе все рассказать.

– Джейс? Они, – голос брата дрогнул, но он видел, как начинает раскачиваться из стороны в сторону сестра, будто надеясь так вырваться из своего тела, как из старой кожи, избежать этого разговора даже ценой исчезновения, поэтому схватил ее за плечи, придвинулся лбом к ее лбу, поглаживая по спине, будто теперь наставала его очередь быть сильным, защищать ее. – Джейс, стой! Что бы ты ни рассказала, ты ни в чем не виновата! Слышишь? – но затем губы его дрогнули, он сжимал кулаки, закрывая глаза. – Это я потащил всех! Джейс… – вновь его взгляд олененка, тихий, безобидный. – Лиза?.. Оливер? Дейзи? Они…

– Я никого не смогла спасти… Райли… Я, – пыталась связать слова Джейс, но голос исходил муравьиными снами, отделенными от полета птичьего клекота.

Женщина ощутила, как вокруг нее точно какой-то туман встал, ноги больше не держали. Никогда она не жаловалась на беспричинные обмороки, но явно, что все произошедшее за последнее время вынуло из нее последние силы. И великая радость за вновь обретенного брата едва не стоила ей жизни, ведь от радости люди тоже умирают, да еще когда радость замешана крепко на чувстве вины.

В деревне не кричали петухи, в деревне наставала тишина, только сквозь туман сознания проступило вдруг отчаянное восклицание брата, такое, за которое бы простила любую его трусость до этого:

– Куда вы ее! Не трогайте мою сестру!!!

Из-под закрытых век ее потекли слезы, а, может, не ее, это джунгли плакали вместо нее, это роса опадала с лепестков орхидеевых, белых, легких, подхваченных нефритовыми видениями. И она – женщина, не воин. Уже не воин.

Комментарий к -1. Твои крылья пушисты Итак, автор пустил по ложному следу в той главе. Это и правда был Райли, все, кто предполагал, могут радоваться – угадали.

А теперь можно подумать, куда ее, болезную, потащили и кто? И, главное, за что?

Ух, думаю, за эту неделю допишу.

====== -2. Нет вестей с небес ======

Тишина… Темнота. Мало одного распятия для уничтожения монстра, мало одного самопожертвования для утоления голода лиан. Мало всего для утоления жадности властолюбия обитательницы зиккурата. Джейс подозревала уже давно, кто окажется ее истинным врагом.

Шаги… По камням, точно по плитам храма. А люди разучились молиться в храмах, разучились вставать на колени, у них отняли веру или сами ее отдали. У племени тоже пытались когда-то отнять, изменить, но они будто на генетическом уровне сохранили привязанность к своему духовному лидеру, одно слово которой могло обратить ночь в день, а свет во тьму. Так ли правильно? Так ли верно?

Шаги босых ног по каменным плитам.

Небо… Бесконечное ярко-оранжевое небо, ладья солнца на востоке. Солнце никогда не взойдет на западе, не зайдет на востоке. Они сохранили баланс, они не допустили катастрофы. Они… Убивали Джейс.

Женщина попыталась пошевелиться, но поняла, что руки ее вновь растянуты в разные стороны и удерживаются тугими веревками, от которых тянуло гнилью, по толщине сравнимыми с канатом. Она стояла на коленях, привязанная к деревянной раме из двух палок и перекладины. И яркую перспективу недостижимо далеких, невероятно свободных небес, застила смуглая статная фигура властной Цитры. И хитрые зеленые глаза ее, будто впитавшие всю зелень тропиков, метали молнии, рассматривая, как нечто отвратительное, пленницу.

Жрица отошла, метнулась, точно нечеткая тень, из-за которой ничто не удавалось осознать, понять. Но четко предстала картина искаженного гримасой ужаса и растерянности лица Райли, которого держали, заламывали руки, двое сторожей храма. Райли!!! Брат! Ваас не убил, так неужели его проклятая сестрица-жрица теперь намеревалась принести в жертву?

Цитра… Райли… Воины ракьят – элитная охрана храма, не те простые парни, с которыми Джейс сражалась обычно, а самые преданные, самые отборные и крепкие.

Ваас… Убил только Оливера. А она отомстила ему за всех ракьят, она убила его, и сейчас его кошмарно не хватало. Хотелось увидеть, как в это проклятое языческое капище врываются пираты, как течет черная кровь жрицы. Цитра… Цитра – вот тот, кто убил Вааса, вот тот, кто столкнул его в бездну. Да и что непонятного, когда сама Джейс уже запутывалась теперь, кто враг, кто друг? Ракьят – свои, союзники, но разве друзья привязывают на закланье? И разве враги предупреждают об опасности? Ваас… Почему он ушел, почему теперь казался единственным спасеньем, как тогда, когда на нее напали двое ракьят?

«Мы вальсируем во тьме, в темноте наших душ. Думаем, будто что-то изменится, но ничего не меняется», – бессильно опустошенно размышляла она, точно не сознавая здраво грозившей опасности. Но, может, уже разучилась. Ей столько раз казалось, что уже ничто не отвратит неминуемый конец и каждый раз, когда выживала, в ней будто умирал кто-то, так что ныне словно никого не осталось, ни единого способа, чтобы по-настоящему бояться. Ваас ведь тоже не боялся смерти уже, искал достойного противника. Порой необходимо признать, что настает время умереть. Может, и ее время наставало здесь, на возвышении из плит и лиан? А где настало его?

И вспоминался он, его крупные глаза, будто вечно вопрошавшие о чем-то, хотя кто-то считал его выражение лица, его ухмылки одной лишь издевкой. Да, издевки, но только Джейс знала истинную причину всего, косвенно, нечетко, но понимала еще лучше, когда вокруг нее, плененной, толпились воины. Казалось, в деревне она тоже не сама потеряла сознание, будто кто-то надавил, схватив сзади за шею, на сонную артерию, может, тот же Дени, который теперь заломил за спину руки младшего брата.

Райли… Они намеревались убить Райли? Но нет, очень скоро Джейс осознала, что вовсе не его.

Цитра яростно сверкала глазами дикой пумы, на голове ее красовалась корона из оленьих рогов – символ жрецов из верхнего мира, только ее образ и рога формировали портрет суккуба, демона-искусителя. Ведьма. Вот кто она, не жрица, а ведьма! Что за древняя правда, которая позволяет предать собственного старшего брата? Ложная правда.

Хотелось верить, что до нее жрицы не несли столько зла, ведь в беде северного острова содержалось немало и вины Цитры. И не стоит утверждать, что в великих бедах виновны лишь непосредственные исполнители, ведь кто-то всегда отдает приказ, ведь кто-то неизбежно провоцирует исподтишка. Какую же роль сыграла во всей этой катастрофе Цитра? Не суждено было узнать, особенно, когда она пренебрежительно отошла от пленницы, не отрывая от нее взгляд, провела по лицу дрожавшего, мученически выгибавшегося Райли, нанося на него кровавый узор.

Вскоре жрица вложила в руки младшего нож. Танто. Тот самый, который подарила Джейс старуха из Бедтауна. Да, ведь сама жрица не имела права проливать кровь как женщина, поэтому приказывала убивать ее верным воинам, слугам, фанатикам, среди которых оказался и сотворивший себе кумира Дени. И если у них руки были по локоть в крови, то у Цитры по самые плечи. Джейс легко догадалась о том, что готовилось здесь.

День гнева, судный день, для каждого в свой час настает конец света.

Райли подводили к обвисшей безвольно на веревках пленнице, Райли намеревались заставить убить, отравить его незамутненную кровопролитием душу, которая и без того терзалась.

– Райли, – только едва уловимо прошептала Джейс, приподнимая голову, пытаясь скинуть пряди со лба, надеясь увидеть свою казнь. Она знала: выхода нет, потому что Ваас мертв. Но разве пришел бы за ней Ваас? Ведь он каждый раз только убивал ее.

Его камень оставался у нее на шее, но вряд ли из-за камня так распорядились ее судьбой. И если бы сама Цитра взяла нож, да если бы еще вызвала на поединок… Но нет – все подло, все окольными путями. Крадущаяся пантера – искушение врага рода человеческого.

– Мы все рассказали. Можно сказать… облегчили твою непростую задачу, – оскалилась Цитра хуже Вааса, плавно покачивая бедрами, прогуливаясь возле жертвенника. Но Ваас-то главарь пиратов, средоточие зла, а кто же она? Издевалась так же.

«Что вы могли рассказать, вы же ничего не знали…» – охнула Джейс, давясь нервным кашлем, ожесточенно сверля взглядом ведьму, которой нравилась бессильная злоба пленницы.

Некоторое время лазурь небесная сражалась с змеиными изумрудами. За что ее так невзлюбила Цитра? За то ли, что стала белым шаманом, за то ли, что джунгли слушались ее, за то ли, что узнала тайну Вааса? Цитра была в курсе всего, даже того, чего не должна была ведать, даже того, чего никто не мог разузнать. А она видела, а она ведала, а она ненавидела.

Жрица, хищница, вскоре почти беззаботно перепорхнула через несколько поросших мхом плит, почти неслышно касаясь их босыми ногами, щуря свои раскосые подведенные глаза, велела подвести Райли ближе к жертве. Сакрально ли такое жертвоприношение? В угоду каким духам, в угоду каким богам? На крови удачу просить, на смерти жизнь услаждать?

Огонь факелов отбрасывал тени на жрицу, ее многочисленные амулеты и бусы позвякивали при каждом шаге, и с каждым ударом костяных украшений натягивались все острее струны нервов, все громче звали сгоревшие птицы в бесконечный полет, все глубже светом доверху наполнялся застывший лес, все глуше тьма копилась на западе.

Видения сходились четырьмя сторонами света на все три мира здесь, у священного древа племени острова Рук, здесь, на каменных плитах жертвенника, когда насильно подводили, не позволяя выронить нож, брата к сестре, когда его заставляли пить что-то, какой-то мерзкий отвар, отчего парень мотал головой, хватаясь за виски.

– Райли! – вскрикивала Джейс, пытаясь подняться с колен, но Дени, вечно помогавший ей добрый Дени, превратившийся в тот миг в беспощадного дикаря, не позволял, давя на плечи, из-за квадратных очков не проступали его глаза, будто все стекла в этом мире сделались непрозрачными, а золотые времена не опыляли взгляда, чтоб поняла, насколько ближе крови луна каждому из землян.

Цитра скакала вокруг Райли, заходя то с одной стороны, то с другой, поводя руками, тряся рогами:

– Убей великана! Убей Дитя Великана! Тогда сможешь убить и Великана!

– Но он уже мертв! Ваас мертв! – кричал Райли, с ужасом переводя глаза с расширенными зрачками то на сестру, то на жрицу. Джейс закусывала до крови губы, только бились птицами в терновнике сапфиры. Дитя Великана… Она? Или… Или кто? О чем вообще твердила эта безумная? Да, безумная, вот кто замкнут в повторении бессмысленных действий, и от ее ритуалов не расцвело бы мертвое дерево, только живое чахло, не привыкшее питаться кровью.

– Ты так уверен? – щурились многозначительно ее глаза, она подходила к Джейс, зачем-то пристальнейшим образом рассматривала ее, шипела при виде светло-зеленого камня на шее, небрежно отходила, сурово хмурилась, властно воздевая руки, указывая на Райли, подводя его вплотную. – Даже если так. Найдется другой Великан. Дитя Великана обречено стать Великаном!

«Райли… Райли, я знаю, ты всегда предавал меня. Но Райли! Пожалей себя! Райли… Ты уже дважды отрекался от меня… Что же… И сейчас отречешься третий? Не слушай эту ведьму!» – твердила Джейс. Только она обрела брата, только чуть не умерла от этой непосильной радости. Но снова его, их всех, ставили перед выбором. Кого он выбрал? Почему должен был выбирать?