Текст книги "Нет вестей с небес (СИ)"

Автор книги: Сумеречный_Эльф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 52 страниц)

Вот и все. Конец. Тотальное ничто. Только умереть. Вот и все, что ей осталось.

Как же солнце все еще сияло? Как не падало небо?

Она в тот миг не слышала своих мыслей, слышала только нараставший гул в ушах, словно свист от падения тяжелого снаряда, и скрежет собственной крови в сосудах мозга. Больше ничего.

Она не могла даже подняться. Едва вновь блеснувший смысл двигаться дальше, Райли, звездочка ее, только что скрылся в потоке неизвестной реки.

Она лежала, стараясь не заплакать, кусая отчаянно губы, которые и до этого превратились в кровавые лоскуты. Только не заплакать, умереть и не заплакать, не показать, что она слабее палача, не опорочить память брата. Память! Только миг назад жив, и уже – только память.

Почему так? Что произошло? Почему вдруг решил убить товар? Да пусть лучше в рабство продал бы, чем убил.

«Нет, Райли! Райли!»

Она не могла поверить, что он теперь будет вечно разлагаться на дне. С этой страшной глыбой на ногах. Не могла представить, как рыбы будут обгладывать его лицо, его самое прекрасное родное лицо, выгрызать глаза, точно коршуны. Почему такая казнь? Но ни один вопрос не находил ответа.

А Ваас тем временем рассматривал ее с разных сторон, как музейный экспонат.

– До чего же ты жалкий… – он подумал, картинно почесал в затылке дулом пистолета. – Нет. Жалкое.

И он пнул ее, так пнул, что воздух отказался поступать в легкие. Она покатилась куда-то по траве, вниз-вниз. Под откос. Ударяясь о камни, по склону. Все дальше и дальше от реки. Ее не взяли в плен и не убили, она не могла понять, куда падает, катилась вдоль каменистой насыпи. Ей было все равно, куда катиться. Куда угодно. Руки и ноги ее беспорядочно ударялись о грунт, точно у тряпичной куклы, но тело не желало умирать, подсказывало, как перекувыркиваться, чтобы не сломать шею.

И вот она оказалась у подножья горы.

И ничего не ощущала. Казалось, что она уже умерла. Хотя нет. В смерти нет боли, в смерти на воле. В смерти в неволе только горечь души.

Перекошенное лицо, судороги в горле. А слез уж нет. Ничего нет. Только взгляд прямо в небо. Небо не падало, небо молчало, небо душой вечно кричало. Лишь отражалось в сизых глазах, синее небо. Надежд вечный крах. В больных корчах жизнь трепыхалась, обессмысливаясь. Дальше некуда.

Только вокруг листва шелестела, пальмы с плотными короткими стволами вздыхали мерным стуком, бамбук танцевал перезвоном. А возле реки, той страшной реки, тоже бамбук рос, и Райли на дне.

Бамбук пел, бамбук шелестел, бамбуковый лес и бамбук-человек. И Райли на дне. Скорби место на дне, а море поглотит всю землю, смоет города, опрокинет корабль, ведь сердце тоже корабль. И скорбь остановить силилась его, да только кровь смешивалась и циркулировала дальше, пока девушка лежала навзничь на земле у подножья горы, не зная точно, что сломано, что отбито. Тело говорить пыталось, но разум не слышал. Воспаленные нервы осколками зеркала отзывались в одиночных камерах сосудов. Сердце не билось наружу, сердце билось во вне, вне всего, вне стремлений и дум.

Она не хотела больше жить, она не могла подняться от чувства вины, раздавленная собой. Во всем виновата она. С того мига, когда пустила Райли за руль в ту роковую ночь. А не занималась бы спортом, так и не праздновали бы. Жила бы его тенью, жила бы его интересами только. Во всем она виновата, что бы ни говорил главарь о предательстве, что бы он ни сулил предателям. Он-то враг, враг всегда неправ.

И она неправа, тоже всегда неправа, хоть не враг, но оказалась, как враг, своему брату, когда не смогла защитить, не сумела глотки им всем перегрызть. Перегрызть, убить, раздавать, растоптать! Отомстить и ничего не знать!

Но раздавлена собой, не своей, а чужою судьбой. И перестукивались пальмы о своем, как арестанты, что смолчали на допросе, о былом чрез стены двух камер. И о былом трава все шелестела под оком зноя, иссушая свое тело. Зеленая тишина джунглей оглашалась далеким криком выстрелов. Где-то, повсюду. Везде и никогда. Природа вечна и тем неценна, поэтому можно уничтожить сполна эту вечность, выжечь напалмом, выкорчевать ковшом, построить из ржавых развалин лагерь рабов. И мучить людей там, как души в аду, вморозив себя на самое дно…

И ртуть слез не колыхалась вдоль век, не вздрагивала, отдаваясь болью в висках. Только сизые глаза становились безбрежными океанами скорби с падением неба в ширь пустоты. И черные дыры зрачков впивались ракетами в твердь неземную. Но нет вестей с небес, иль слуха нет, чтобы их узнать.

Проклятый остров, благословенный своею природой. Чище иных, чумазее многих. Может, не обладали глазами, чтоб видеть его чистоту?

А с крутого холма, с того холма, вдоль которого катилась Джейс, на более низкий уступ ловко спрыгнул враг. Точно тигр, с добычей игравший, точно леопард и комодский варан, что незаметно стелется среди травы, шипя, скаля клыки, брызжа кровавой слюной.

И вот он стоял на возвышении и целился. В нее целился, в лежащую навзничь, упавшую в небо. Легко же стрелять в лежачих и просто бить немощных. Он привык мучить пленников, он ненавидел истории «товара», когда вдруг выяснялось, что их не продать, и за них даже выкуп никто не заплатит.

Предательство. Смерть. Падение в небо. Смерть души. В небо, здесь-то был, а там не был. Джейс повернула голову, видела чрезмерно четко, точно в приближении фатального фотоаппарата, как направлен на нее пистолет, как глядит враг с превосходством сверху-вниз. Легко же глядеть сверху вниз, когда на пьедестале. А вот низвергнуть в бездну, и любой тиран посмотрит снизу вверх. Ну, а пока за тех, за всех Наполеонов целился в нее, в отринувшую себя. Каждому из землян луна ближе, чем пистолет.

Земля жестким помостом просеивалась камешками сквозь прорехи одежды. А она не шевелилась.

Ваас целился в нее, но не убивал, безумный театр его продолжался, спектакль новый начинал. А сцена – остров весь, и он там режиссер. В пустующем театре. Скрипка и смычок. Распорядитель ролей, рвущий струны.

И он не убивал, желал еще помучить, но злился – неподвижна. Уж думал, что сломала шею. Тогда было бы неинтересно.

Джейс только слегка повернула голову, ненависть клокотала в ней, всепоглощающая ненависть к этому человеку. Если она и умела раньше ненавидеть, то не так. Не с такою неистовой силой. Но ненависть трусливо пряталась, заключенная апатией. И два разных чувства били Азбукой Морзе в стену камер, заключенный порознь, разделенные одной стеной.

Жизнь сломалась, все сломалось. Огромный памятник великому вождю рухнул и задел всех разлетавшимися осколками, перечертил посеченные судьбы.

Ваасу надоело ждать. Он выстрелил несколько раз возле Джейс, намеренно не убивая, считая, что это ее отрезвит, и она наконец встанет и побежит. Ему нравилось глядеть, как пленники трусливо пытаются сбежать, а он ловил их вновь, свора его псов животных и человечьих псов. Лишний раз демонстрировал, как велика его власть над этим поставленным на колени островом.

Джейс попыталась подняться, слышала, как в бреду, в отдалении, звуки выстрелов. Хотя Ваас стоял на холме, не дальше пяти метров от нее, на возвышении не больше двух-трех. Вроде как ее пытались убить, вроде как происходило что-то опасное.

Волю к жизни ненависть едва ли поддерживала, ненависть и жажда мести метались кровавым пятном, обещая оставить глубочайший шрам на сердце, но не формировались в смерть несущее копье.

Казалось, она попала в паутину, липкую, тянущуюся. А, может, в пряжу. Много серой пряжи утаскивало ее на дно, в трясину.

Это ощущение преследовало ее не сейчас, не с этого дня, а со дня смерти отца. Казалось, что не живет, а медленно идет, скованная спутанной серой пряжей. И вот сейчас, после гибели Райли, плотность этой пряжи увеличилась в два раза. Наверное, так за каждую смерть предстояло.

Почему надо дальше двигаться? Что, если оставить себя на волю пряже? Спутанной пряже судьбы, что только ножом безликой Атропос перетереть. Снова образ смерти, снова тяга к ней. Остановиться в пряже, задохнуться, увязнуть вне судьбы. И вне всего.

Но только в сознание прорвался страшный голос, голос лютого врага. Врага, что отнял смысл жизни, ссылаясь на предательство, на самом деле лишь в желании убивать. Да знать, что там на самом деле. Не сказать наверняка. Ведь он – хаос.

– Беги. Ты слишком жалкий. На*** тебя вот так убивать? – усмехался Ваас, но, видя ее ступор, разъяренно взвился, до хрипа восклицая. – Ты, ***, глухой?! Я приказал бежать! Старт! Финиш!

И он выстрелил в воздух. Словно возвещая начало соревнований, гонки с самой смертью.

Но она не принимала правила этой игры, она медленно встала. Медленно, точно каждое движение наказывало производить вычисления с тройными интегралами. И пошла прочь, не оборачиваясь на врага. Страх покинул ее вместе с желанием жить.

Как плети болтались руки, а хромота на левую ногу стала нарочито заметной. Она медленно шла, а на лице ее ни дрогнуло ни мускула, лицо окаменело, взгляд остекленел, точно у восковой куклы. Возможно, она просто не могла идти быстрее после падения, возможно, тело оказалось избито, но главарь знал, что человек и на последнем издыхании научится бегать, когда испугается за жалкие ошметки своей никчемной жизни. Главарь видел много смертей. Большую часть устроил он сам, своими руками, иногда не лично, но при участии, приказывая, принимая приносящие гибель решения. Истреблял, уничтожал, разрушал. И ощущал ли себя при этом живым?

Ощущал, но не больше, чем Джейс. Сейчас. Да и всегда.

Но наглость: жертва повернулась спиной, жертва принимала смертный покой. Мучительно припадая на левую ногу, едва волоча правую, шла в неизвестном направлении. Он приказал идти, вот она и шла. Какой был смысл сопротивляться. Его приказы, не его. Врага. Не врага. Ни шанса для победы, снова под прицелом. Но в ней упрямство: пусть ее убьет, но сам игрой не насладится ни на грош. Ни шага для победы.

Только пряжа. Но снова этот голос, тоже почти сорванный до хрипа:

– ***! Заканчивай этот цирк, Хромоножка! За***л делать вид, будто жаждешь смерти!

Он сам устраивал цирк. Так что ему не нравилось? Вот он – ее лучший смертельный номер в его цирке сломанных судеб.

А не нравилось ему видеть, как медленно идет она, а не видел он, как тяжело ей идти, натягивая все новые и новые нити пряжи, которой с каждым шагом точно больше становилось. Но, может, и видел. Кто знает, что его держало. Пряжа иль лианы…

Главарь с остервенением стрелял ей под ноги, надеясь так расшевелить, заставить бояться. Но пока она слишком мало ценила себя, чтобы бояться его. Она почти просила застрелить себя, а он видел, он же уже видел «представление», и милости такой оказывать ей не собирался.

Перезарядил пистолет, выстрелил еще раз. Пуля метко прошлась вдоль правой ноги девушки, обожгла по внешней стороне бедра.

Боль. Даже боль не трезвила. Правда вдруг обнаружила: она не на дне, она еще здесь. Но точно сбросил не Райли, а ее.

Разорвал пополам. Но что смерть сестры означала бы для Райли? Неведом ответ. Может, так же, а, может, и нет. Беззаветно любя брата, совершенно не знала.

Ваас выжидал, считая, что вот сейчас-то она побежит. Добыча испугается, метнется пестрой хрупкой птицей прямо в прицел охотника. Или не считая, не веря, что встретил такую породу без роду, как она, глупая в своем нежелании жить.

А она, вместо того, чтобы бежать, припала на задетую пулей ногу, зажмурилась на миг от боли. И обернулась, вжав голову в плечи, недоуменно глядя на него.

– Ну… Добей! – прохрипела она. Но вряд ли он слышал. Ей было все равно.

Она точно забыла, что он и впрямь может добить. Так этого и просила.

Однако же он не намеревался просто так отпускать ее, номер становился действительно смертельным. По следу оказались пущены те шестеро пиратов. Те шестеро голодных теней Танатоса. Те шестеро нелюдей в красных майках. Они спускались с холма, они начинали стрелять.

Тогда пряжа в миг вспыхнула, тогда вдруг стало легко. И она понеслась через джунгли, понеслась, не зная куда. Только не стать добычей этих стервятников. С каждым шагом быстрее и быстрее. Точно земля горела под ногами, точно небо падало за спиной. А ей, неприкаянной виллисе, не найти уж покой. И только бежать, и бежать с мечтой об отмщении. Пряжа полыхала жаждой мести.

Лианы грозились придушить ее, свисая змеями на пути, и настоящие змеи несколько раз едва не укусили за ноги. Как быстро она бежала! Будто огненные крылья разгорались за спиной, будто крылья из пепла прошлой жизни. Только лыж не хватало разве, чтобы было все как тогда – старт, финиш, бег.

Но вскоре вновь оказалась на склоне, но не травяном, а покрытом скользкой глиной. Не удержалась на краю, поехала стремительно вниз, но устояла на ногах. Еще бы! Просила лыжи – вот лыжи. Вернее, только спуск, без лыж. Как все неправильно, как все неверно. Но только бег.

И пули свистели над головой, короткие верные очереди из автоматов.

«Райли! Если бы он не вырубил меня, я бы смогла спасти тебя! Я не жалкая! Я докажу! Райли! Неважно, что ты предал меня. Я отомщу за тебя! Я отомщу!».

Вот новый смысл бытия. И уж не важно, кто учил о том, что месть есть грех. Здесь начиналось все с конца, с начала завершалось. Бежать, бежать. Ненавидеть. Лететь на огненных крыльях, не помня о себе, сгорая пеплом.

Прежняя жизнь оборвалась, и вот летела она к пропасти с холма под звуки выстрелов, под градом пуль. А, может, это насекомые такие, жужжащие, жалящие насмерть. И кровь из простреленной ноги сочилась.

И только вдогонку летели возгласы главаря:

– Старт! Финиш!

Джейс скользила вдоль глинистого склона, почва крошилась под ногами, остановиться не представлялось возможным. И впереди маячила пропасть. Преследователи остерегались соваться на этот склон, а девушка держала равновесие и как будто парила, вот только подошвы стирались на скользкой горе.

И казалось, что не упадет, а полетит. Только пули вокруг впивались в глину и взвесь. Она не уклонялась, но точно джунгли берегли ее, джунгли оживали, метались веревками лиан, росчерками деревьев, всполохами ярких цветов. И человек летел к пропасти.

– Изрежу! – хлопнул над ухом визг одного из пиратов. Он летел по склону с мачете, следом за ней.

Джейс не слышала, не понимала, что происходит. Реальность уже давно казалась кошмаром наяву. Кошмаром с вечным бегом по лабиринту. А уж солнце вступало в свои права, солнце не несло света. Только зарница листвы, секущей небо.

А хрупко так все, точно паутина, которая в исчезновении все ж прилипнет к лицу, и, вливаясь под кожу, расскажет суть черную паука.

Враг летел с мачете, Джейс видела пропасть впереди, видела, что там то ли водопад, то ли острые камни. Видела – дальше ничто. Но от атаки ножа уклонилась, точно на лыжах, обогнув очередной вираж, когда снег все плотнее, непористый, жесткий. Пират накренился вперед и упал, сбивая и ее с ног, пытаясь утащить с собой, но она вновь уклонилась.

А враг кубарем покатился вниз, и первым сорвался в бездну, но для Джейс стремительный спуск не длился дольше, она достигла края. Никакого водопада там не оказалось.

И сердце замерло, и сердце остановилось, не билось, только существовало. Корабль на рифы, буревестники выше. Она летела вниз, все вниз. Ничего не стало вокруг, только воздух какофонией завывал в ушах, только страх отразился в сизых глазах. Но, быть может, она вовсе не сопротивлялась смерти, принимала ее как судьбу. Можно бороться и падать. Падать и умирать. И нечего всем бездушным сказать.

Враги спустились по безопасному склону, поглядели вниз, в пропасть. А там только расстилалась холмистая долина, деревья, где-то волны катила река, вдоль нее стелилась извилистая лента грунтовой дороги. И ничего. Только камни у подножья.

– По***! Он уже трупец! – махнули рукой пираты, видя, что веселье закончилось. Голодные тени не получили жатву жестокости.

====== 14-15. Нигде не ждут ======

И некуда лететь, нас нигде не ждут…

© Пилот «Нет вестей с небес»

Все замерло.

Уже умерла? Но где же тогда Райли? Если и умерла, то не иначе рядом с ним. И с отцом. И все хорошо. Просторная светлая комната, они с братом снова дети. Хотелось вернуться в то время, почти стершееся из памяти, застыть там, прорасти корнями. Превращенными снами. Там, где нет боли, зла, предательства. Преда… Предала. Она предала. Не спасла. Но все же… Кого она обманывала? Сбежал он. Но даже после смерти не смела себе признаться, как больно ей от этой свежей раны на душе. Все-таки мозги в ее голове еще жили, жили, потому что все понимала. Понимала все, но убивала в себе эти мысли. Ведь часто названное предательством им не является.

После смерти? Что-то не так. Никакой светлой комнаты. Запах глины, земли, крики орлов. Колючки лиан. Что-то не то. Неужели жива?

Или нет? Мертва?

Так казалось в очередной раз, вот только на том свете явно не может болеть нога. Все давили на самое больное место. Мир так часто норовит ударить по старой ране, как будто надеясь высечь искры из глаз, чтоб сухой тростник подпалить, мыслящий тростник.

Джейс открыла глаза и не поняла, где очутилась: висела между землей и небом, как будто и впрямь полетела. Вверху вовсю сияло полуденное солнце, жаркое, прямо в зените. И едва-едва его обрамляли легким лебяжьим пером облака. А внизу. Нет, вниз она зря посмотрела. Вроде никогда не боялась высоты, но после таких потрясений желудок ее слипся, сжался, да вывернулся желчью за неимением пищи. Прямо в эту бездну. Стало немного легче, пропал тяжелый обруч вокруг головы.

И ничего…

– Старт? Финиш… Выбор… Это жизнь, – пробормотала она, глядя снова наверх. Падать в небо не страшно, так что лучше смотреть наверх.

Она боялась пошевелиться, не зная пока что, как держится, слегка раскачиваясь над пропастью. Потом поняла, что ее плотно оплетают лианы, множество лиан, точно цепи схватили ее в свои шершавые объятия. И они же спасли от неминуемой гибели, точно оказалась в гнезде.

И как расценивать такое везение? Не знак ли?

Впрочем, возможно, она до сих пор не желала дальше жить. Вот только образ врага, настоящего врага, убийцы брата напитывал ядовитыми соками жажды мести, а вместе с ней и жажды не жить, а выжить.

Одна рука оказалась свободна, ею Джейс уверенно схватилась за лиану. Говорить о том, как боль отзывалась по всему телу от каждого движения будет излишне. Она не знала, на сколько времени хватит еще ее сил, но обреталась уже далеко за гранью предельной усталости.

– Я выживу, выживу! – твердо хрипела она, зло повторяя. – Ваас! Ты еще пожалеешь, что отпустил жалкую пленницу!

Джейс почти смеялась, зло смеялась, осознавая, как внутри у нее, в сердце, все покрывается почти броней, мысли становятся резкими и преувеличенно ясными. Страх за свою жизнь покинул ее, зато она вспомнила, что в когтях пиратов остались друзья Райли. Брат… Проклятый Ваас! Как он посмел! Убийство? Она боялась убийств? Уже нет. Потому что страшно убивать людей, а это – голодные беспощадные тени. Теперь любой ценой. Но что любой ценой?

И она уверенно освободила вторую руку от плена лиан, впрочем, оказалось, что за ноги держит плотный наткнувшийся клубок, подобный клубку змей, населенный своими крошечными обителями, муравьями, жуками. Тогда она отпустила одну руку, повисла почти вниз головой, точно гимнастка в цирке, замершая под куполом без страховки. Попыталась пошевелить ногами, опасаясь, что лианы, вальяжно нависшие над пропастью, могут не выдержать. Впрочем, сочные стебли плотно вгрызлись между камней, уходя куда-то за край обрыва, видимо, оплетая там деревья праздничной мишурой. У природы каждый день праздник, ведь каждый день может оказаться последним. Это человек любит все ждать и ждать чего-то. Ждать, терпеть, откладывать свою радость, консервировать свою жизнь. Все ждали какого-то счастья после этого путешествия. Само собой, все побаивались идти на неизвестный остров, но думали – вот сейчас перетерпеть, перебояться, а потом будет счастье. А было бы потом или нет… Уже не узнать. Впрочем, нет. Если ей не светило счастье без Райли, если даже с местью она не избавилась бы от чувства вины, это не значило, что Дейзи, Оливер и Лиза не переживут это путешествие. И бросать их Джейс теперь не намеревалась.

Девушка пыталась поднять голову, потому что бестолковое висение вниз головой в ее состоянии становилось просто невыносимым. Схватилась плотнее за шершавый зеленый канат с редкими листьями, подтянулась, но поняла, что рискует только растянуть связки щиколоток, за которые ее и держала петлей лиана.

– Отлично… Хорошо… И куда дальше? – иронично хрипела Джейс, потому что звук собственного голоса в какой-то мере ее успокаивал. – Ничего, выберемся, выберемся.

Вот только для разговора с собой всегда нужен и адресат. Адресат нашелся подходящий:

– Ваас! Я еще отомщу! Отомщу!

Злость разливалась вдоль ключиц, где-то под грудиной, злость, негодование, досада. Жгущее нечто, точно перцем на рану.

Но злостью жгучей лианы не пережечь. Однако она вдруг вспомнила – первое убийство. Нет, не то, что убийство, это даже не отзывалось в памяти, пугало скорее не убийство, а то, как спокойно восприняла свой новый статус убийцы. Не лишение жизни, а орудие… Нож! Нож-то у нее остался! Пистолет они забрали, она сама бросила. Может, слишком быстро сдалась? Надо было открыть огонь из джунглей, сначала снять главаря, точно мишень на трассе, выбить. Но не сумела, не успела. Все из-за Райли, из-за того, что сбежал. Если бы их настигли в джунглях, ее бы рука не дрогнула, а так… Когда выстрел во врага означал выстрел в брата. Пришлось сдаваться. Еще говорят об инстинкте самосохранения. Нет у человека инстинктов. Разве побежит животное обратно в клетку?

Нож.

Она ведь могла убить главаря, зарезать этим ножом, спрятанным в сапоге. Совершенно забыла, что с ножом бежала. Но поздно сожалеть. Все совершилось, как совершилось. Бестолково, туманно. Ужасно.

Если ей казалось тогда, в клетке, что жизнь рухнула, то сейчас она оказалась под спудом этих обломков. И медленно загибаться от удушья в западне не собиралась. Она не могла простить себе. Все не могла простить. Теперь еще и то, что не сумела прыгнуть вслед за братом в клокочущую пучину с обрыва. С ножом она бы сумела перерезать его веревку. Но Ваас оказался сильнее. И не хватило мига, чтобы увернуться от его удара. Мига всегда на что-то не хватает. Не хватает единственного движения, единственного слова. А потом – годы сожалений.

Боль, жажда, кровоточащая рана на бедре – ничего, неважно, все застилал гнев.

Джейс извернулась куницей, держась одной рукой за лиану, другой добираясь до левого сапога. И, наконец, нащупала верную рукоять пиратского кривого ножа. Нож так себе. Черная рукоять с шурупами, зазубрины на лезвии. Окровавленном лезвии. Джейс старалась не думать, что это она, по ее вине. И все-таки подступала тошнота от воспоминания, как это лезвие вонзалось в живот врага, разворачивая ткани и органы, точно разделывая кусок говядины. Но через миг вспоминала – это был враг. И становилось все равно.

Еще вставало в памяти лицо Райли, изуродованное гематомами, с рассеченными бровями, заплывшими от побоев щелями глаз. Ей еще как-то повезло. Вероятно, на ее подбородке только остался след от апперкота. Ваас ведь мог и сильнее приложить, но ему показалось это скучным. Да, намного веселее скинуть с холма, отправить по следу головорезов, то ли так веселясь, то ли испытывая волю удачи. Кто его знает. Но Джейс не собиралась прощать врага только за то, что ей посчастливилось теперь уцелеть. Себя не жалко, если бы дело касалось только ее, она бы и простила. Но он убил брата. Он забрал друзей. Если бы касалось только ее…

И снова становилось больно. Райли. Брат. Маленький брат. Но эта боль больше не обессиливала, не давила, а напротив, помогала все увереннее перепиливать методичными движениями ножа сочный стебель. И как будто извинялась перед этой лианой: приходилось уничтожать то, что спасло. Впрочем, у лианы мотив был не более гуманистический, чем у Вааса. Всего лишь воля удачи. Или же… Знак неба? Тогда уж точно с какой-то целью.

Наконец лиана поддалась. Свобода! Джейс повисла над пропастью, но ступни уверенно уперлись в камень скалы. И девушка полезла наверх. Повезло же ей с тренированным телом. Тем страшнее становилось за Лизу. Дейзи хоть плаваньем занималась, может, ей бы тоже удалось как-то сбежать. А куда могли деться Лиза и Оливер?

Джейс старалась не думать, какая участь могла постигнуть этих троих. Не думать, что с ними сейчас могли делать. Уж точно не представлять Вааса и его пиратов, унижающих Дейзи или Лизу. Да, кто знает, может, и Оливера… Но гадкие мысли все ж проникали в голову, пока Джейс упрямо лезла наверх. Наконец схватилась за уступ, из последних сил подтянулась. Тогда из раны на бедре хлынула новая порция крови. Может, и не смертельно, но и без того избитые ноги начинали коченеть.

Джейс рванула рукав своей водолазки. Не просто же так любимая одежда всегда выручала. Отец подарил сто лет назад. Там, в другой жизни на большой земле. Вот и помогала. Ткань рукава скоро поддалась, девушка скрутила ее в жгут, перетянула рану поверх штанов, а сама приговаривала зло:

– Ну что, Ваас?! Думал, я сгину в джунглях?

Встала, ощущая, как жгут не позволяет ране кровоточить, огляделась – вроде бы оказалась на некой горной тропе. И что еще оставалось делать? Только идти. Если есть тропа, то надо идти.

– Вон как, Ваас… Джунгли помогают мне, – все еще говорила в никуда Джейс, но невольно обращалась к своему злейшему врагу.

Вот он, настоящий враг – убийца брата. Это враг. А не придуманный для устрашения враг народа, враг государства – игра чужих интересов. Вот он враг – главарь банды пиратов Ваас. Мир упрощался и сужался до размеров острова. И цели тоже упрощались, все становилось предельно понятным и архаически пугающим.

Хватаясь за камни, Джейс медленно продвигалась по краю пропасти.

– Ничего, выберемся. Выберемся, – говорила девушка, чтобы не сойти с ума, чтобы не забыть случайно: она – человек. – Райли… Где бы ты ни был, надеюсь, что на небе – прости меня. Прости, но я не выживу без мести за тебя…

Джейс шла все дальше, видела с горы долину, джунгли. И среди зарослей там, внизу, вдруг мелькнула черная тень зверя, прекрасного грациозного зверя. Тогда Джейс поняла: это был тот самый… Черный леопард. Он и впрямь существовал на острове. Свободолюбивый опасный хищник.

– Выберемся… Да, выберемся, – шептала она, бредя по пыльной дороге, в которую превратилась вскоре горная тропа. Она только надеялась, что в зарослях не окажется пиратов. Стремление к цели и любовь к жизни – великие вещи, но все же есть разумный предел человеческим силам, и рано или поздно наступает их лимит, валит с ног, опрокидывает. Она уже не могла глядеть по сторонам, не могла прислушиваться к шорохам в кустах, надеясь, что ее все еще считают мертвой.

Только успела заметить: остров не такая уж дыра на карте, остров-то обитаем. Вдоль грунтовой раскатанной дороги даже торчали остатки железных заграждений, а возле обочины валялся пластиковый мусор. Кто мог населять этот остров? И когда? Все несло отпечаток разрушенности, медленного исчезновения.

Джейс ощутимо знобило, от палящего жара это ощущение становилось еще более невыносимым. Каждый следующий шаг мог стать последним, она рисковала в любой миг так и упасть в пыль, забывая об опасности, о мести. Обо всем. Вне всего. И только два образа отрезвляли, вырывали из бездны тотального ничто: Райли. Маленький брат. Убитый брат. И второй проклятый образ. Враг – Ваас. Этот взгляд одержимого. Эти суетливые движения обкуренного. И тот миг, когда эти образы соединялись воспоминанием об обрыве, о падении брата с глыбой на ногах. И тогда Джейс сквозь озноб и измученность вновь решительно сжимала кулаки. И не падала. Всего один день, всего сутки – она научилась ненавидеть, так ненавидеть, что и не приснилось бы. Любые угрозы, любые унижения она бы стерпела, если бы это касалось только ее. Не так уж страшно. Но брат. Нет, нельзя было останавливаться, пусть она даже не знала, куда идти.

Шаг за шагом по пыльной дороге. Внезапно услышала грохот машины. Кто-то несся по дороге. Джейс сошла с грунтовки и притаилась за деревом. Предчувствия ее не подвели – вслед за шумом показался ржавый облупленный внедорожник, подскакивающий на ухабах. И не требовалось особых усилий, чтобы разглядеть людей с автоматами. Пираты в красных майках. Такой же, как у Вааса. Этот цвет. Отвратительный цвет, точно их одежду пропитала кровь всех невинных жертв.

Джейс вжала голову в плечи, но сама почти сливалась с травой в тени раскидистого дерева. Вжалась, слилась с джунглями. Только видела, как вдоль коры по стволу наверх продвигается узкая колонна красных муравьев или жуков. Насекомые упрямо шли размеренным строем наверх, а чуть выше собирались в бурое пятно, которое казалось сучком или отсветом. Но стоило только тронуть – разбегалось, расползалось, колыхаясь, словно море. Человек – древо и море.

И в тот страшный миг Джейс ощущала себя беспомощнее букашки. Что она могла сделать против машины с пиратами?

Но джип пронесся мимо, гул угас вдали. С трудом Джейс удалось подняться снова на ноги, так хотелось остаться там, прильнуть к земле, застыть, но девушка вышла из своего укрытия. Остановка в этом непомерно тяжелом пути сейчас означала только одно – исчезновение. Прильнуть к земле и прорасти травой, как память сквозь гранит. А Райли не осталось ни памятников, ни плит. И место, где был погребен под спудом волн… Утес забыт. Уж не сумела бы вернуться, а ведь казалось, что навечно в сознании высекся тот миг. Но только лишь блуждала по незнакомым дорогам, которые терялись среди каменистых холмов. А по главным она опасалась идти после встречи с джипом.

Вот только снова до ушей ее донеслись выстрелы. Оказалась возле устья пересохшего ручья, вернее, устье стелилось в низине, а она, шатаясь, взобралась на возвышение.

С высоты ее не могли заметить: надежно укрывали валуны. И она увидела, как на песчаном теле пересохшего водоема разворачивается противостояние пиратов (людей в красном) и кого-то еще. Тоже вооруженных, смуглых, босоногих. Джейс не могла здраво мыслить, не могла подобрать нужных слов, она просто глядела. Глядела на перестрелку издалека. Она не знала, кто те смуглые люди, но невольно пожелала им победы. Кем бы ни были – против пиратов. А это уже почти союзники. Наверное. Хотелось верить, что хоть где-то они есть.

И пираты несли потери, скрывались за машиной. Очевидно, встретились на дороге два внедорожника противоборствующих сторон. И так завязался бой.