Текст книги "Нет вестей с небес (СИ)"

Автор книги: Сумеречный_Эльф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 52 страниц)

И память, послушная змейка песка, сквозь пальцы упрямо стекала. И вместо улыбки не сходила с лица ужасная примесь оскала.

Но камни дорожные, свидетели мира, молчали, умели молчать. И яд в сорняках жег сильнее крапивы. Никогда не понять, почему там, где теплее и для жизни эдем, там все больше яда, все больше запретных тем, никому и не рады.

Люди, злые, как сорняки, на заброшенный сад нападали. И розы сквозь колючки прорастали. Зачарованный сон, но слишком похожий на смерть. Только птицы устало кричали, разноцветные птицы, пестрые, яркие, живущие в небе. Не могли они, быстрые, ни весточки, ни просьбочки сказать. Да куда говорить? Над небом – лишь космос. Есть небо иное, повсюду. В душе. Но нет в нем покоя, а мира везде. Планета – война, планета – не мир. Создали систему. И каждый вампир. И от земли бы отлечь в холодный перезвон, услышать бы там речь, значение имен… Но к дну земли притачан беспечный человек, а век его растрачен, казной крутился век. Все покупалось, все продавалось. Сырье и надежды. И так все сломалось, сомкнув духа вежды.

Джейс оказалась на горной тропе, вроде бы она вела к радару, который находился на возвышении для лучшего покрытия сигнала. Но ехать на легковушке в гору оказалось совершенно невозможно, машина просто отказывалась двигаться, хотя спидометр показывал приличную скорость, вот только уже не разобрать в милях или в километрах, да и не важно.

Зрячая память сыпалась в песок, душа как камень отмеряла срок. Душа – лишь скорлупа, на вид как камень, а внутри все жизнь. Но если камень и внутри, то никуда уж не сбежишь, лишь у подножья мирового древа среди гадов лежать, молчать, без мыслей и мечты.

Джейс резко затормозила и заглушила двигатель, видя с уступа, как у подножья холма, недалеко от нее, по узкой тропинке между скал шла «процессия» из двух пиратов и пленного.

Вдоль горной дороги вели на расстрел. Куда-то вели. Зачем? О, зачем?

Человек с завязанными глазами и связанными руками покорно шел под конвоем двух пиратов на показательный расстрел себя. Почему это люди так шли? Ведь и так бы убили!

Но, может, стоило бежать, биться, вырываться? А то ведь тыкали в спину дулом автомата, а он будто надеялся, что так спасется, может, надеялся, что за него дадут выкуп? Так же, как Оливер… Оливер, Оливер. Какая участь постигла его? Может, и вправду за него дали выкуп. Может, уже отпустили домой? Но, может, продали в рабство? Неизвестно, но Райли в любом случае ждала самая худшая участь. И это из-за Оливера. Может, стоило им забаррикадироваться в трюме тогда? Может, и погибли бы, но все вместе!

И Джейс ощутила приступ ярости, да такой, что руки задрожали. И эта ярость взревела в заведенном моторе. Видимо, не соображая, что творит, девушка съехала с дороги, вдавливая педаль газа.

И оскал застыл на лице, вместе с ужасом в расширенных глазах, точно у ведьмы на костре. Вот только ведьмы ли? Вопрос и крах.

Машина съехала с холма, пираты встрепенулись, приготовились стрелять, но автомобиль оказался быстрее.

Джейс резко дернула руль, автомобиль занесло, чего она и добивалась. И вот один из врагов оказался раздавлен, расплющен между капотом и скалой. Капот тоже вдавился в скалу, ветровое стекло потрескалось. Джейс ударилась о него лбом, но даже не почувствовала образовавшейся кровавой отметины.

Пригнулась, скатившись под сидение, когда второй враг прошил металл седана автоматной очередью, но выхватила оружие и открыла стрельбу в ответ, дырявя дверь.

Отдача оказалась сильной, намного более сильной, чем от спортивной винтовки. Но все-таки она знала, как держать оружие, хотя синяки все равно обещали проступить. Стрелять, затиснутой в уже дымящейся машине было неудобно. И не сказать насколько жутко...

Но, наткнувшись на ответный огонь, пират решил сменить позицию для стрельбы, что позволило Джейс выбраться из машины. Враг же, очевидно, прятался с другой стороны. Стоило девушке высунуться из-за двери, как пират выпрыгнул со стороны длинного багажника автомобиля.

Вот она игра – быстрый или мертвый. Время. Время. Гонка. Гонка.

Лыжи, палки, старт, финиш, круг, повторение. Мир. А здесь ставка: на первое место – жизнь, а для второго – могила.

Глаза Джейс еще больше расширились, но она успела. Успела на долю секунды быстрее пирата. Враг только вскрикнул, разинув рот, подскакивая и выгибаясь назад от количества всаженных в него пуль. А патроны неопытный воин еще не умела экономить, не зная точно, куда стрелять, чтобы убить врага, не рискуя целиться прямо в голову. Поэтому выходило еще более жестоко, как будто изощренно.

Но она просто боялась.

Вот и все, закончился еще один кошмар этого дня.

И с опаской приблизилась к трупу, снова словно задыхаясь. Обернулась на то, что осталось от первого врага.

Потрясла головой:

– Это я?.. Как я…

Она не могла поверить, что способна так хладнокровно и стремительно превратить в фарш живого человека. Притом она намеренно практически охотилась за ним, сколько бы он ни пытался уклониться. И как ей хватило искусства вождения, чтобы не застрять на узкой горной тропе, которая для машин едва ли была приспособлена! Но вот теперь осталась вовсе без машины.

«Что же за чудовище во мне живет», – обессилено подумала она, хватаясь дрожащими руками за голову, но проводила дальше по волосам, выдыхая. И дрожь пропадала…

И где-то музыка звучала в Метрополитен-опера, а где-то – залпы выстрелов. И каждый оценивал свое. Как много звуков в голове певицы, как много глухоты в закате ядерной зарницы. И голос остается тенью на стене, когда все залы вдруг закатятся в огне, как в гуле аплодисментов, а и не найти уже каких-нибудь моментов трагических. Ромео и Джульетта не убьют себя в десятый за день раз. Среди обломков выжившие тихо в пепле угасали б только раз. И драмы на сценах страшнее драм в жизни, на вид все страшнее, столько в них мысли. Но драмы в жизни реальны, а там – только сцена. И если бы в едином сплавить их изможденье души, чтобы сцена сказала: небо здесь, небо рядом. Каждый близок далекий. Но ведь все лишь истоки. Не на той территории и уже лишь изгой. Странной страшной истории. Не предстать пред собой.

Да, вот она из прошлого со спортивной винтовкой в ярко-алом лыжном костюме глянула на себя из настоящего. И почему-то все равно узнала и приняла. Даже такую. С боевым оружием, забрызганную кровью, то глядящую исподлобья, то запрокидывающую голову, точно пыталась что-то узреть, а мир все ускользал и ускользал.

Между тем, человек с завязанными глазами тихо охал, сжавшись на корточках.

– Пощадите! Пощадите! – бормотал он.

У кого он ныне просил пощады? Его ведь вели на расстрел. Но хорошо, что он был здесь, кем бы ни был. Ведь ради него снова пошла на убийства. Ради себя давно бы уж сдалась, не жалко себя. Может, позволила бы себя убить. Толку-то? Или нет… Но что-то гнало ее вперед. Нет. Умереть сейчас означало скитаться вечным неупокоенным призраком, который жаждет отомстить за брата и его друзей.

Джейс подскочила к мужчине в выцветших обносках, перезала ножом его путы, сняла тряпку с глаз.

– Ох… Я думал, мне конец… – сел устало человек, рассматривая с нескрываемым интересом пиратов, точно убили сейчас не людей, а каких-то демонов, точно не верил он, что их можно точно так же уничтожать, как и все из плоти и крови.

– За что тебя? – отрывисто спрашивала Джейс.

Она по-другому не умела начинать диалог, всегда как-то рвано, кратко, по делу, но слишком спонтанно.

Человек понял, что спас его не воин племени. Осознал ли, что перед ним вдобавок еще и девчонка… Да это не имело значения, он даже не смотрел. В тусклых, как будто у слепого, его глазах зажегся на миг оживший энтузиазм, осмысленность, он охотно объяснил:

– Всех сочувствующих ракьят… А не сочувствуют им только на острове Хойта, там их уже нет лет десять. Вот в ракьят всегда стреляют на поражение. Из них плохие рабы. Они никогда не сдаются. Ну, а мне, потомку шотландцев-переселенцев, пристало ли сдаваться?

Человек гордо встал и приосанился, похоже, он вспомнил нечто действительно важное для него:

– Спасибо! Пойду в деревню.

Человек помахал рукой, косолапой походкой невозмутимо побрел вдоль холма, да с таким видом, будто это он кого-то спас, а не его.

Но Джейс так даже больше нравилось. Если бы он начал изливать душу в комплиментах и благопожеланиях или, чего доброго, принялся бы в ноги кидаться, она бы ощутила не радость, а в высшей мере отвращение и досаду. Жгучие неприятные чувства. Не верила она такой похвале переслащенной. Но все-таки его уход оставил снова одну в окружении двух свежих трупов и одной сломанной машины. Нет, глядеть на убитых девушка не желала, похоронить у нее не хватило бы сил, тем более, кругом были одни камни.

Но глядеть… Уж тем более на того, раздавленного. Хотя, чего глядеть? Что-то новое? Если бы.

Она видела однажды, как легковой автомобиль попал под грузовик на трассе. Еще в детстве видела. Отец тогда приказал им с Райли закрыть глаза, отвернуться. До сих пор слышался его до надрыва тревожный голос. Они стояли в жуткой дорожной пробке, пока из-под перегородившего шоссе грузовика доставали то, что являлось пассажирами и водителем легкового автомобиля. Райли и правда тогда закрыл глаза, он всегда слушался отца. А Джейс позволила себе ослушаться тогда… В десять лет. И смотрела через стекло. И становилось страшно, холодно. Почти как теперь. Но она продолжала смотреть, точно готовила себя еще тогда, точно знала, что жизнь без пикселей цензуры страшна и неприглядна в некоторых своих проявлениях. Но с ними приходилось мириться, ведь в страшное время жили. Как и во все времена.

Джейс продолжила восхождение к радару пешком. Автомат на одном плече и рюкзак на другом сильно натирали кожу даже через ткань, потом она додумалась подложить порванную водолазку. Вот снова пригодился отцовский подарок, последняя весточка из дома. Стало как-то легче.

Еще издалека маяк напоминал какое-то нагромождение металлолома, Джейс глянула на него из-под руки, щурясь на солнце. И поняла, что вблизи он больше похож на металлоломом: более ржавых строений она в своей жизни не встречала. Что-то среднее между высоковольткой и Эйфелевой башней. Но и то, и другое не описывали фантастичность этой конструкции, жалобно поскрипывавшей при каждом дуновении ветра.

– Ну, нет! Я туда не полезу! – потрясла головой Джейс, поняв, что к радару даже лестница не ведет, только какие-то слабо закрепленные канаты.

Как послать сигнал бедствия, она вообще-то тоже не представляла, но питала надежду, что на своем корабле разберется. И корила себя, что не спросила у Дени. Хотя, если бы он знал, вероятно, давно бы уж послал. Но, кто его знает, из-за чего тропический остров оказался базой наркоторговцев? Международное право, нарушение прав человека… Нет, никому не было дела до этого места, где проржавели не только машины и вышки, а сама природа человеческая.

Верхушка радара кружилась, точно дырявя небо. Только вот Джейс поняла скоро, что это вовсе не вершина кружится, это у нее в глазах темнеет.

– Не падать! Не падать! – бормотала она в бреду, понимая, что вторая травма головы сказалась, аукнулась и первая.

Надо было все-таки ехать мимо казни, мимо расстрела, мимо человека, оставить его на произвол судьбы, сейчас-то он все равно ничем не собирался помогать. Да она и не ждала помощи. Ехать мимо, чтобы не болела голова. Как удобно. Так целые страны проезжали мимо расстрелов.

Дышать становилось непомерно тяжело, девушка схватилась за сетку-ограду, которая неровными кускам опоясывала подступы к вышке. О восхождении приходилось забыть. Озноб сваливал с ног. С ней уже случались такие приступы. Вроде бы и ничего, все ничего, можно двигаться дальше, а потом вдруг мир начинал вертеться, скакать, земля уходить из-под ног.

====== 28. Темно внутри ======

Я боюсь не дождаться рассвета,

Да и что он изменит, если темно внутри…

© Fleur «Исполинские черные грифы»

Она согнулась пополам, только надеясь, что сейчас не окажется поблизости врагов. Да и зачем им лезть на захваченную вышку? Но это так, отговорки, успокоения себя. Враг здесь мог показаться откуда угодно. Потом девушка резко вытянулась, чуть не поперхнулась рвотой, которая прошлась наждаком по горлу.

Голове стало немного легче, хотя из раны на лбу сочилась кровь.

«Кажется, снадобья дока перестали действовать. Дени мне, наверное, тоже что-то вкалывал. Значит, я еще держусь только на какой-то дряни», – понимала Джейс, пытаясь отдышаться, судорожно ища в рюкзаке фляжку с водой и аптечку.

Кое-как прикрепила пластыри на лоб, предварительно найдя, чем продезинфицировать. Названия лекарств, как назло, оказались то ли на китайском, то ли на японском, а на истертых ярлычках с трудом можно было разобрать срок годности. По виду эти аптечки пролежали невесть где с середины прошлого столетия. Хотя, может, она преувеличивала. Только они сейчас и спасали. Но принимать что-либо внутрь для улучшения самочувствия она просто не решилась.

Все-таки наступал ее предел. Еще эти ракьят сразу потащили на штурм аванпоста. Да, у них каждый человек был на счету, да, это был их последний рубеж, последнее пристанище на острове, который раньше являлся их домом. Но вот снова она жертвовала собой ради чьих-то интересов, пусть совершенно некорыстных. И кто бы подумал о ней? Хотя… чего она ждала. Нет, она не желала чьей-то жертвы. Но все-таки сейчас, в окружении тотальной неизвестности, так хотелось ощутить чью-то сильную руку, что помогла бы подняться, выбраться. Руку, которая не отпустит на краю пропасти, дернет, выхватив за запястье из липкой бездны… Но никого…

Утолив, точно жгущую изнутри, жажду, девушка бессильно прислонилась к ржавой сетчатой ограде спиной, сев на бетонный блок неизвестного назначения.

И так осталась одна как перст на вершине холма подле радара. И понимала, что ни ее боль, ни ее смерть здесь никого особо не опечалит, не будет интересовать. Есть «мы» ракьят. Есть «я» пиратов. А индивидуальная смерть чужака не опечалит ни тех, ни других. Никто не станет прочесывать джунгли в поисках одной девушки с разбитой головой.

Ничего. Все ничего. Разве только небо немного подернулось фиолетовым, а на нем вроде уже вырисовывалась дымкой луна. Главное – не терять дыхание. Джейс считала вдохи и выдохи, счет немного успокаивал ее, приводил в порядок мысли. Она невольно глядела наверх, снова наверх. Но понимала, что нельзя оставаться в джунглях на ночь. А тени уже поднимались из ложбин и темных заливов, где незримыми маячили крокодилы, что караулят под поверхностью воды.

Встать, оторваться от ограды. Наверх смотреть не стоило. А в бездну тем более, но бездна приближалась к ней, медленно, но верно впивалась жадными жвалами, оплетала паутиной так, что и света не виделось.

Джейс осторожно поднялась с места. Вроде бы равновесия не теряла. Автомат казался непомерно тяжелым. Нет, тащить его дальше она просто не могла, каким бы ценным он ни являлся. Грубое неточное оружие, хоть и самое верное, но не для нее. И она уже почти бредила мечтой о снайперской винтовке. Не важно, кого и как придется убивать. Она примерно представляла, как это, когда меткая пуля разносит полголовы, а из черепа вытекает кроваво-белесая кашица из мозгов, костей, глаз… Ну, и что? Это были враги. Вот и все. И приходилось их убивать, чтобы выжить. Хотя она никого и никогда не желала уничтожать.

«Кто с оружием придет, тот от оружия и падет», – переиначилась в сознании старинная мудрость про меч.

Но выбросить автомат она не решилась. Потому что без него намного страшнее. И пришлось встать и идти по пути, что не осилить идущему. Или так всегда кажется в начале.

– Все мы актеры, играем немного в театре Вселенной… Кто-то лучше. Кто хуже, – бормотала на неизвестный мотив Джейс, спускаясь с холма.

На вышку она не полезла, она испугалась. К тому же голова нещадно кружилась, так что восхождение по вертикальному лабиринту непонятных конструкций, едва держащихся лестниц и выступов, могло сулить только падение. И с холма она и без навигатора увидела цель – кладбище кораблей, которое раньше являлось и портом. Но путь к нему тоже обещал оказаться неблизким. На ее счастье пока что не смеркалось. А рано здесь темнело, не то, что там, дома, где летние дни едва ли позволяли солнцу уйти до конца. Хотя зимой наступала практически полярная ночь, не так, конечно, как где-нибудь в Гренландии, но все-таки иначе, чем здесь. И еще выпадал снег. И он блестел алмазами. То на солнце, то с наступлением вечера в рыжем отблеске фонарей. Снег тоже быстро превращали в комки грязи, сваленные в кучу лопатами, посыпанные реагентами. Человеку свойственно смешивать алмазы с грязью.

Небо, качаясь редкими облаками, опаляло вертикальными лучами. Здесь солнце казалось ближе, чем луна. И даже через облака жгло кожу, шею, лицо, руки.

Джейс шла вниз с холма, так и не сумев наладить радар. А стоило ли подниматься тогда? Идти в гору, чтобы повернуть назад. Но она, оставшись одна на этой омытой кровью земле, не понимала, куда ей дальше идти. Для борьбы она раз за разом оказывалась слишком слаба. Оставаться в деревне, уповая на жалость племени, она не могла. И встретить еще одну ночь в неизвестности джунглей… Она отчетливо услышала в голове тихий шелест: «Смерть!».

Идти к кладбищу кораблей в поисках несуществующей надежды? Всего лишь безумие. Бесполезное повторение бессмысленных действий. Она видела их везде, всегда, в каждом. И раньше видела, а теперь и в себе. На что они все надеялись, раз за разом пытаясь выпрыгнуть из пропасти? Повсюду одно лишь безумие, марш безумных, застывших в суете. Все эти мысли отвратительно заполоняли сознание. Обессиливали. Ноги подкашивались, а путь предстоял далекий. Кладбище кораблей оказалось территориально ближе к деревне Аманаки, нежели к радару. Идти… Куда-то идти…

«Смерть!»

Кто-то искушал ее простым путем. Просто умереть, жить сложнее, ведь умирать больно, но только один раз, всего один раз. И не получать больше травм, и не рваться на большую землю, где все равно не ждало ничего, кроме продолжения канители и земных мытарств. Она уже представляла, как будут убивать поочередно всех животных из зоопарка. Как придется смотреть в их затравленные усталые глаза.

Возможно, она не могла унаследовать бизнес, потому что вид животного в клетке вызывал у нее только скорбный порыв отпустить. Ведь как ужасно глядеть из клетки. Это она уже поняла, когда они с Райли ожидали приговора. Может, стоило подчиниться воле судьбы?

Принять ее в любом исполнении и считать, что ничто не зависит от крошечного человека? Тогда бы и Райли, возможно, остался жив. Хотя неизвестно, осталось ли бы от них обоих хоть что-то человеческое, покорись они судьбе, что уготовили им пираты. А остаться в одной бесчеловечности фактически равнозначно смерти.

Но, может, это и не страшно. Да, совсем ничего не страшно. Нет ни мыслей, ни эмоций. И ее нет. Ее нет нигде. Она – вода, она расщеплена на сотни одиноких молекул, что парят в невесомости, проскальзывая сквозь пальцы. В каждой из них черное ядрышко – небольшая смерть. Все, рождаясь, содержит принятое ядрышко смерти. И с каждым годом оно все растет и растет чернотой, а потом заполняет каждую молекулу, каждую клетку. И ничего не остается.

То ли дело деревья – растут во все девять миров, раскинулись кронами, качаются на ветру, корнями нижний мир зацепляют. Нижний мир, где гады ползают, огонь извергают, корни сжигают, солнце съедают. Но солнце бьется и иным огнем из закатного зарева рождается в рассвет. Закат – пламя дракона. Восход – пламя победы над ним.

Но это солнце и древо, а она – вода и ночь. И ей казалось, что все эти ядрышки смерти заполонили ее до предела. И нет больше смысла бороться с ними. Вернее, смысл есть, но силы нет. Что можно противопоставить тьме, когда темно внутри?

Джейс остановилась и поглядела на пистолет. Холодной недрогнувшей рукой сняла его с предохранителя, поднесла к своей голове. Голове, которая слишком много раз оказалась ушиблена и теперь мешала думать и действовать. Всего один выстрел. Можно в висок, можно в лоб. Пару минут до смерти, всего-то пару минут агонии, а не сутки напролет бесконечной пытки. Место не важно, потому что захоронение необходимо живым, а не мертвым. И если уж суждено ей было скитаться призраком, то призрак хотя бы мог наводить ужас на врагов, а она… Всего лишь крошечная искорка жизни в окружении исчезновения.

– А что сказал бы отец? – говорила с собой девушка, но губы ее дрожали, и она отвечала себе хладнокровно. – А отец уже умер.

Она переложила пистолет в левую руку, провела им вдоль затылка, самым дулом, притом палец беспокойно дергался возле курка. Глупую же она игру затеяла, но ведь такая игра всегда является последней.

– А что сказал бы Райли? – начинала нервно ненормально улыбаться Джейс, возвращая пистолет в правую руку, хватая ртом воздух, то ли заливаясь смехом, то ли истончаясь криком. – А Райли уже мертв! Все мертвы! И я с ними.

Палец нервно дергался на курке пистолета. И не нашлось никого рядом, чтобы вырвать из этой липкой бездны самоуничтожения от непомерности возложенного бремени. Креста, что молчал патроном, который ждал указа пружины, чтобы вылететь в цель. И прервать череду повторений бессмысленных действий в надежде на изменение…

====== 29. Сильнее слов ======

Сильнее слов…

© Пилот «Нет Дела До Всех»

Она ощущала, что у нее не хватает ни сил, ни времени, чтобы хоть кого-то спасти. Она – фальшивка, она бесполезна, она одна.

И только словно сделалось темно, и точно за спиной из глубины сознания раздался отвратительный невеселый смех, издевка. Этот голос:

«Ты слишком жалкий. Нет, жалкое…».

Ваас! Распорядитель хаоса, повелевающий смертями на северном острове! Сдаться? Стать пешкой в его игре? Показать, как легко согнуть простого человека из «цивилизованного мира»? Самоубийство – самое трусливое, что она могла придумать, самое простое, доказывающее, насколько бессмыслен этот мир и все, что вершится в нем.

И уж если он дал ей прозвище, значит, запомнил. Значит, не такая уж она жалкая. А это значит, что с ней приходилось считаться. И уж если она стала частью его игры, то не намеревалась следовать правилам. А самоубийство или нелепая смерть где-нибудь посреди джунглей означали бы апофеоз бессмысленности и пустоты. Доказать обратное всем, врагам и себе, и спасти друзей. Да, он говорил о предательстве…

Пусть даже предательство, но она не намеревалась трусливо сбегать в объятия смерти или становиться чудовищем.

Странно, что все его отрывистые непоследовательные слова ненормального в эту минуту обрели для нее странный, но вполне ясный смысл.

Он просто считал, что ей давно пора сдаться после всего пережитого.

Нет, доказывать теорию врага Джейс не намеревалась.

– «Беги, ты слишком жалкий… Делать вид, что жаждешь смерти…», – прошептала Джейс, вспоминая, но глаза ее сощурились, она с отвращением опустила пистолет, не понимая, как пару минут назад чуть не вышибла себе мозги. Голос ее снова сделался низким и решительным. –  Нет! Я не жалкий! И ты признаешь это.

Девушка снова поглядела вперед. Кладбище кораблей вполне ясно маячило в дымной дали. Но добраться засветло можно.

– Оливер! Дейзи! Лиза! Вы не станете ничьими рабами! Слышите?! Не станете!

Злость проясняла взгляд, ненависть, но «не слепая, не черная ненависть», «справедливая и подлинная», как пелось в балладе, что она не знала. Только потускневший взгляд ее зажегся, только руки снова обретали силу.

Она обернулась на вышку, потом поглядела на корабли, которые так и маячили вдалеке, но с высоты казалось, что близко. И главное, что среди этих кораблей она теперь видела свой, то есть их, заветный. Пираты, кажется, хотели пустить его на металлолом.

Время! Вот кто ее главный враг! Время. А неизвестность – вечный спутник жизни. Никогда не узнать, что случится в следующий миг. Да и боль не менее очевидное свидетельство того, что жив.

Ваас! Отомстить Ваасу, спасти друзей. Спасти друзей, отомстить Ваасу. И глобальная цель всегда складывается из каждого шага вдоль по пыльной дороге.

Простая цель. Главное – не забывать о своих простых целях, очень простых целях. Не жива, заполнена атомами, трихинам смерти. Но друзья-то еще были живы, может, в них трепетала настоящая жизнь. А она бы и зомби готова была мстить, предотвращать самый страшный исход событий.

Она четко видела корабль. Возможно, ее сигнал бедствия мог спасти целый остров. А там бы на него прилетели войска, обезвредили бы пиратов. Хотя… Она слишком давно жила на этой земле, целых двадцать пять лет. Да, это давно, вернее, достаточно, чтобы понять: в мире сотни вот таких рассадников всех пороков и бедствий, и о многих из них даже знают, но почему-то ни у кого не выходит их оперативно ликвидировать легким мановением руки. То ли так сложно, то ли не нужно, то ли недосуг. Ведь каждому лучше в пределах своих границ, а так еще можно и соседа столкнуть, как велел Ницше: «Падающего толкни».

Но о великом мировом зле не следовало думать, не сейчас. Да и зло жило в каждом, в том числе и в ней. И не умела она достаточно верить, чтобы не ненависть ее вела, не месть, не боль… Но что-то же вело! И главное, что вновь вело. Хоть что-то. Кто-то. Он. Враг! Ненависть к нему. Жажда отомстить ему.

Размашистые линии этих слов, ощущения, стремления, точно удары каленого меча, отгоняли жвала ненасытных чудовищ из бездны.

Джейс быстро спустилась с холма, снова прошла мимо двух убитых врагов и разбитой машины, но уже совершенно равнодушно. Не хватало ей времени, чтобы размышлять об ужасе убийства. Ужас преследовал ее, давил, кидал. Но она четко вспомнила – у нее есть цель. И никто не говорил, что всегда рассказывается, как достигать целей.

Потом Джейс остановилась возле трупа одного из врагов, задумалась, заметив у него на поясе фляжку, понимая: «Там явно не вода».

Не без омерзения сняла нежданную добычу с пояса. Открутила по резьбе железную крышку. Из темных недр небольшой емкости тут же донесся дух сивухи.

– Ну, ладно! – сказала девушка, сжимая зубы, чтобы притупить обоняние.

И предусмотрительно не касаясь губами краев фляги, попробовала мерзкое пойло, которое отдаленно напоминало виски.

Когда-то она слышала, что спирт использовался во время боевых действий вместо капельниц с глюкозой. Вот так залить в человека несколько глотков, дать шанс выжить. Действовал вроде похоже, конечно, если бы не букет негативных последствий такого «лечения». Но за неимением лучшего такой метод эффективнее, чем ничего. Главное, что и сейчас сработал.

Прокашлявшись, ощущая, как во рту все горит, Джейс поняла, что предобморочное состояние снова отменяется. Чего она и добивалась.

Тем глупее теперь казался ее порыв покончить с собой. И все из-за какого-то головокружения! Да чаще всего кончают с собой не от ряда веских (или не очень веских) причин, а от последней капли в этой чаше печалей, капли, которая рушит равновесие предельного напряжения.

– Деревня! Здесь деревня есть, – вдруг вспомнила она, что спасенный ею человек отправился куда-то в свою деревню. Но на дороге не обреталось его следов.

Она спускалась к подножью, однако потом тропинка беспричинно оборвалась. Никакой деревни с холма не сумела приметить. Девушка с опаской сошла на траву, глядя под ноги, чтобы не наступить на змею. Змеи ведь нападают на таких крупных существ от страха, хотя, кажется, будто их кто-то научил быть такими беспощадно ядовитыми.

– Не заблудись! – приказывала себе Джейс, надеясь по солнцу определить местоположение кладбища кораблей.

Ржавые громады стояли в низине, в заливе, у подножья холмов, что шли в несколько уступов. Вероятно, остров формировался много тысяч лет назад извержениями вулканов. И то, что когда-то давным-давно вспенивалось уничтожающей лавой, ныне зеленело сотнями трав и деревьев, что давали пищу и убежище многим живым существам. Вот такие превращения. Хуже, когда наоборот.

Иссеченные светом листья пальм твердели, подобно коре, а лучи все не клонились к закату, и в воздухе витали ароматы. Множество запахов и звуков, навитых друг на друга дрожаньем листьев и крыльев.

И иссеченная судьба брела к обрыву дня, как пыль дорожная сминалась под подошвой при снисхождении с холма и в чащу, точно в замедленье времен и четких линий. Нечет-чет-нечет. Чет-нечет-чет. Поставленная за школьную оградку жизнь, а там и до кладбищенской оградки рукой подать. Не убежишь. И долго ли дымиться? Дым или жизнь? Ведь для кого – оградка, а кому – в волну. Как волны страшны, принимают все. В чужой стихии истлевать поленом без огня, или засветиться пламенем иного цвета. Ведь там, где цвет есть лимфа жизни снеговая в извечном лете, все иная. Но лишь бесцветье лет, и янтарь взглядов животных в клетках.

И в уступах холмов, точно в ряде даров, маячили корабли среди рифов. Хоть с одного сумела бы послать сигнал. Она поверила. Она надеялась.

====== 30. К воде ======

Терпеливо склонил тонкий стебель тростник,

К воде всё ниже приникая.

© Flёur «Тростник»

«Я не умею ненавидеть, но я умею убивать. Все просто оказалось, но сложнее, чем помыслить разрешено», – мысли, холодные острые шарики-пики в недрах сознанья, кто ближе, кто выше. В сознании пусто, точно в тишине природы пред грозой.

Только спуск с холма и неизвестная дорога к кораблям. А сердце тоже пароход или курок, когда идет на взвод. Превращение предметов, похожих на строчки сонетов. Бред среди комет. Случайные рифмы разбитого. Но вроде бы в своем уме.

Она уже научилась убивать, но не научилась ненавидеть. Могла бы передать, что такое боль потери, что такое ужас уничтожения. Но что значит ненависть? Враг. Ненависть – это взгляд безумных мутных глаз врага. Ненависть, от которой легко задохнуться. Ненависть – это тот миг, когда враг без колебаний пнул с края скалы бетонный блок, к которому была привязана веревка. Впрочем, нет. Это не ненависть, это боль, страх, бессилие. Тогда что же ненависть? Она хотела убить врага, чтобы он не навредил еще больше всем, кого она знала, да и кого не знала. А желание убить не всегда означает ненависть.

Джейс потрясла головой, чтобы мысли не дислоцировали сходные чувства на диаметральные понятия. Впрочем, она ушла куда-то глубоко в себя, и это позволяло телу идти дальше, почти не ощущая тяжести автомата и рюкзака. В такой момент и правда веришь, что ушедшие в глубокую медитацию йоги никогда не умирали, вернее, не замечали этого. Возможно, им удавалось прорваться сразу дальше, минуя все пороги боли, пресловутые стадии принятия гибели на земле, потому что земля и небо перетекали друг в друга, точно открывался портал.