Текст книги "Нет вестей с небес (СИ)"

Автор книги: Сумеречный_Эльф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 52 страниц)

– Вот и все… Теперь вы отпустите меня… Домой? – бормотал Оливер, умоляюще глядя на своих мучителей.

– ***! Парень! Ну, ты слышал это? – подскочил к Джейс Ваас. -Ты, ***, слышал, я спрашиваю? *! Это же *ая гениальность! Полная свобода, а он сам прискакал в мышеловку!

Главарь стоял рядом, почти за спиной, темной тенью смерти, и его тяжелая крупная кисть с длинными цепкими пальцами надавила на ее плечо, точно пригибая к земле, так что девушка едва не упала, а ноги и так подкашивались.

Она точно в землю вросла. Ох, стать белой голубкой почтовой, птицей мира, принести бы вести, попросить бы помощи. Но у кого? Где? Одна только реальность. Но на что такая?

Оливер мог ничего и не говорить, Джейс и так все понимала. И какая-то ее часть упорно отказывалась верить, что это все на самом деле, что это все с ней. Оливер! Это же их бестолковый Оливер! И он всегда казался таким рисковым парнем, за что его и любили девушки, он производил впечатление человека, который защитит, даже несмотря на свою бесшабашность. Но, видимо, не случалось с ним настоящих неприятностей. А все его так убеждали, будто он великолепен, что он и сам уверовал. И вот остался один среди пиратов, рядом с обезоруженной девушкой, возле которой насмехался, наслаждаясь своим превосходством, главарь.

Руки Джейс висели как плети, голова опустилась. Вот снова она оказывалась бесполезна, на этот раз забрали даже нож. А Оливера вязали веревками, набрасывали на шею петлю, а он упирался, орал:

– А! Куда вы меня! Я же все сказал! Я же выполнил все ваши требования! За что?! За что?!

– Заткнись, ***! Лимит слов для тебя исчерпан, – зашипел на него Ваас, вернее, то ли прошипел, то ли проорал. Голос его не знал, когда и что выражать, в итоге создавалась нестройная какофония, точно кто-то отчаянно играл на неком сломанном инструменте.

Ни скрипка, ни орган, ни звук, ни слово. Нет слов, нет вестей.

А Джейс уже молчала, она знала, уже знала, что будет дальше. И снова этот запах пота и табака. К счастью, главарь отошел, иначе она бы упала. Вероятно, не только от его запаха, который мало чем отличался от остальных. Обычное человеческое тело. Но именно что не человек! Монстр! Монстр! Для нее он являлся самым страшным монстром, личным кошмаром. И ситуацию усугублял факт того, что охота велась именно за ней, а Оливер оказался приманкой. Да, конечно, ведь он – всего лишь пленник, а она – уже воин, хоть и слабый, хоть и никчемный, но она уже проливала вражескую кровь.

Оливер предал?

Оливер. Его никто не собирался отпускать. Ему на шее затянули петлю. Пираты. Повсюду пираты. То ли не больше пяти, то ли десять, то ли несметные полчища. И Ваас среди них. Ни с кем не спутать. И ужас этот ни с чем не сличить.

Оливер. Его заставили встать на три шатких пенька, высоко поставили, а еще выше перекинули веревку с гиканьем и свистом, ожидая представления. Нового представления. А ее бедный глупый друг подчинялся, только тихо скулил, но вовсе замолчал, когда на его шее туже затянулась петля. Подчинялся, а ведь всегда был таким своевольным. И родители в нем души не чаяли, может, поэтому все позволяли, может, поэтому парень однажды пристрастился к наркотикам. За это его Джейс и недолюбливала, боялась за Райли. Но в последнее время вроде бы исправился. И как же так?

Как так вообще? Его хотели убить. Здесь, сейчас, эти беспощадные люди, которые уже получили выкуп. Джейс видела отчего-то не Оливера, а его родителей, видела, как больше никогда в жизни не сможет посмотреть им в глаза. Видела, не считая того, что мир смешивался непонятными линиями. И уже не сказать, где там был Ваас, а где варан. Где тапир, а где Оливер. А где вселенская пустота.

Спасти Оливера… Спасти друзей. Все только на словах, и не одной решительностью и волей возможно изменить мир, здесь все решала сила, его сила, тьма несметная.

Джейс связали, выпростали вперед руки и сцепили вертикально до локтей, обматывая веревкой, сжимая запястья, оставляя только раскрытые кверху дрожащие ладонями, точно не пальцы, грязные, сбитые, а лепестки лотоса, что раздавлен тяжелой подошвой, раскатан гусеницей танка.

Сопротивление? Сомнения? Стремления? Куда? Зачем? Каким образом? Повсюду безумие правит бал.

«Это игра! Это снова его игра… Гонки на выживание… Если бы Оливер не повел нас в западню, снайпер бы достал нас обоих. Только… Только он снова дал шанс сбежать. Обоим! Если бы только Оливер не струсил! Что он желает мне доказать?! Оливер… ну, что же ты так! Кажется, канал связи на „Медузе“ прослушивался, иначе они не могли узнать, куда я направлюсь… Это все из-за меня, слишком много шума… Это все из-за меня! Из-за меня!», – на миг раздался отчетливо ее голос, но потом мысли снова распались, расползлись, точно испуганные муравьи.

И она еще не представляла, какую участь уготовил для нее Ваас.

Холод и черное золото борьбы света живого со светом безоболочным. А кто-то и впрямь верит, что владеет миром, а кто-то все понимает лучше, чем может себе признаться, а кто-то признается, что не смыслит ничего. Но в противостоянии света живой свечи молитвенной и безоболочной лампочки допросных побеждает… Кто? И как? Не силой, но тем бессилием, что миру позволяло не пасть, но здесь только сила решала. Кто она, чтобы с ней случались чудеса? И кто Оливер? Его однажды предали, вероятно тогда же он научился предавать, увидев, что бывает с людьми и так. И вот балансировал на трех неустойчивых чурбаках, с затравленным ужасом глядя умоляюще на Джейс. Он сожалел. Да только что она уже могла от его сожаления!

Глядел невинно осужденным на костре. Инквизиция повсюду, инквизиция везде, только муравьиным плачем птицей мертвой и в воде.

Только в ее сведенные холодом руки вдруг лег конец каната, а противоположный конец Ваас лично привязал к одному из чурбаков чуть раньше.

Лицо девушки сделалось вылитой маской из древнегреческих трагедий, для человеческого лица не осталось выражения ужаса.

Ваас придирчиво глянул на свое гениальное по простоте и отвратительное по замыслу изобретение. На этот раз он не намеревался пытать пленника лично, но он обожал рассматривать пытки, измышляя все большие страдания жертвам. Он ненавидел их? Нет, он совершенно не видел в них людей, а пытки доставляли немало веселья или того, что можно назвать антиподом долгой скуки.

И Джейс догадывалась, что сейчас начнется и зачем конец, что решать судьбу Оливера вручили вдруг именно ей. О! Как бы хотела она не догадываться! Не думать, не существовать…

Конец каната в ее раскрытых к небу руках!

====== 38. Мастер-киллер ======

Порчу доброту, жгу собой мечты.

© Кукрыниксы «Мастер-киллер»

«За что? Что я вам сделала? За что?», – только судорожно бились мысли в ее голове, пока Ваас отмерял шагами расстояние между пленниками, подходя то к Оливеру, придирчиво рассматривая петлю на его шее, довольно ухмыляясь, то к Джейс, плотнее тыкая конец каната в ее безвольно взведенные вверх пальцы.

Только небо молчало, разодранное облаками, что пролегали вдоль него, точно шрам вдоль головы главаря. Ваас снова говорил, начиная как будто размеренно:

– Придется повторить тебе еще раз: предатели заслуживают одного – смерти. Я тебе уже говорил, что такое безумие? Безумие – это точное повторение бессмысленных действий. Раз за разом. С надеждой на изменение, – он отчеканил эти слова, снова хаотично указывая то на нее, то на себя, то в пустоту быстро сгибающимися и разгибающими длинным пальцами, потом вдруг замер, слегка щурясь, склонив голову, изображая рукой, будто приставляет пистолет ко лбу. – Не помню, кто сказал эту фразу, вообще я убил того ***, посмеялся и убил, всадил пулю между глаз, – однако он снова впился своим жутким взглядом, несущемся из черноты тяжелых кругов вокруг век, мрачно продолжая, уже слегка посмеиваясь. – Но, ***, ирония в том, что он оказался прав: повсюду безумие! И ты раз за разом надеешься, что тебя не предадут, жертвуешь собой ради предателя. И, ***, результат не меняется. Как видишь, – не переставая говорить, он подскочил к Оливеру, гневно затягивая плотнее петлю на его шее, так, что парень начал еще больше задыхаться, а главарь глядел на Джейс и одновременно в никуда, продолжая. – ! Это же  безумие! Видишь ты это или нет?! – и вновь он оказался спокойным, а взгляд его потух прищуром странной задумчивости. – Но все намного проще… Да. Все проще… Предатели заслуживают только смерти. Вот и все.

Он несколько раз кивнул сам себе.

– Нет! Оливер! Нет! – только прошептала Джейс, скулы сводило, рот кривился куда-то набок, все линии приобретали асимметрию, разорванность. Порядок, логика. Ничто не подходило для описания момента. Его ужаса и бессмысленности. Пытка. И в каждой пытке не только страдания тела, кажется, главарь уже догадался, что ей страдания тела друга будут больнее, чем своего. И терзал ее душу, точно демон из ада. Дух изгнанья, тления, разложения.

– ***! Ты глухой? – взвился невероятной громкостью страшный голос. – Смерти! Давай, парень, дергай веревку! Убей на*** предателя! Убей и прекрати его пытки! Убей! И избавься от предательства! – но потом он снова размеренно продолжал рассуждать, насмешливо разводя руками. – Да, *, убить – это единственный путь. Ты ненавидишь меня, меня, е*того на всю голову. Но суть в чем? Суть в том, что так тебя еще никто не предавал. И я не могу предать, ведь я и так враг. Я не прав?

Но только кого интересовали в тот миг его слова? Его слова никогда и никого не интересовали, потому что чаще всего звучали либо перед казнью, заглушая последнюю просьбу убиенных, либо во время пыток, либо через решетки клеток, ввинчивались в мозг, но никто его не слышал.

Отраженное зеркало пустоты, в самом себе разбивалось, осколки дождем оступались в пропасть причалов для кораблей, что лишь в пустыне отмирали, ржавели без пути по горизонтали да наверх, за край в полет. Время в песочных часах по кругу, и души в камни уходили. Картины слепые наощупь глухотой подсознательной извитых лиан-цепей. И небо вверх глядело, на смертных – это роскошь. Чем заслужили они такой милости, чем заслужили чуда? И чудесами ли только небо так сильно. Служить за чудеса – превратно. Лишь зрением обратным глядеть наверх.

– Оливер, – только вырвался всхлип.

Она не желала показывать свою слабость перед врагами, но их обступили люди с автоматами, и еще этот главарь с его словами, будто пытался доказать ей то, что она и так знала.

Знала, но никогда не призналась бы, не допустила бы эти разъедающие мысли до сознания. И только снова видела глаза родителей Оливера, хотя едва ли была знакома с его семьей. Но они остались там, за гранью иного мира, и из этого царства теней не находилось выхода, девять кругов вели только ниже и ниже, ад в раю. И лесные духи с наступлением вечера становились все больше духами смерти, а красная полоска заката слишком напоминала ныне красные майки пиратов. Какой отвратительный цвет. Кровь. Боль.

Оливер почти потерял сознание, но ужас заставлял его глаза застыть открытыми, но невидящими, точно у выброшенной на берег рыбы. И точно рыба он беззвучно хватал воздух ртом. Улов на веревке. Страшный рыбак.

Ваас, его возгласы и шипение, смешение всех гармоний и нот, хаос вместо смыслов, дисгармония вместо мелодии, не голосовой диапазон, а предынфарктная кардиограмма бешено стучащих волн. А голос – тоже пароход, а голос – тоже сердце. Все не в такт.

– Ты, ***, тупой! Дергай веревку, покончи с ним! – как сквозь липкий туман прорезал, ударяя непомерно тяжелым молотом, этот голос.

– Нет! – глухим хрипом отвечала она, повернув голову и поглядев на него, прямо на врага. Яростно. Непоколебимо.

Воздух словно раскалился, заиграл электрическими разрядами от мощи двух этих взглядов.

– Нет? Ты смеешь не соглашаться? Значит, ты, ***, еще не признал, что я здесь закон и порядок! – вновь вытаращил до предела глаза главарь, нависая над Джейс, давя руками на ее плечи, заставляя согнуться, встать на колени, нависая затем, похожий на тигра, готового к прыжку, удовлетворенно слегка кивая, ибо девушка безропотно опустилась на колени, едва не падая.

И так застыла, глядя уже мимо мучителя на Оливера. А потом вновь посмотрела на врага, в упор, не пряча глаза от безумия, которое владело его существом, и все так же несломленной твердо сумела ответить:

 – Я не знаю, кто ты. И где. Но никогда не убью друга.

– Да он, , не друг! Он предатель! Предатель, который бьет исподтишка! Так всегда, тупая ты , так всегда… Так что жми. Заканчивай это, – сам срывался на хрип от своих патетических восклицаний главарь, не успевая перевести дух.

Что толку от его слов? Кому и что он пытался доказать? Себе? Себе… Кому же еще, ведь пленники не могли услышать. Оливер-то уж точно ничего не слышал, хотя главарь и не к Оливеру вовсе обращался, считая его тоже пустым местом. Как и Райли. Тогда. Когда все началось. Тогда.

Джейс пыталась придумать план спасения, но ничего не являлось в сознание. Пустыня.

Тщетно. Бесполезный круг перерождений, чтобы никогда не встретиться. И ничего не изменить, проходя по кругу один и тот же эпизод.

А Оливер как нарочно теперь тоже впился в нее взглядом, давясь и перебирая ногами, балансируя на неустойчивых чурбаках. Оступиться – смерть, сломанная шея, казнь. И парень, очевидно, теперь считал, что Джейс в силах его вытащить.

Он так привык, что все его вытаскивают, а он, точно птица, снова бодро вылетает с пегими легкими крылышками. Но здесь у всех из хребтов торчали обугленные обрубки. Не взлететь.

Если бы только он поверил в нее чуть раньше, если бы только не… Не… Не… Это слово и так повторял главарь, твердил в который раз и доказывал Джейс ее бессилие, тыча в лицо концом каната, что должен был вырвать среднее полено. Прямо из-под ног Оливера. Ваас требовал казнить друга, собственноручно!

Неужели он и правда считал, что она способна на такое, даже после… После предательства. Просто очевидное слово. И нечего скрывать его от разума. Вещи обязывали называть себя правдиво. Вот только кто устанавливал критерии правды? Но отчего-то понятия подлости и предательства не рознились даже в совершенно разных культурах.

Да, так ее и правда никто еще не предавал, но в ее жизни и не случалось таких бед, однако же не масштабом бед измеряется масштаб предательства. Но убить. Нет. Друг. Предавший друг все ж не враг. И пусть говорят, что во сто крат хуже, но не на ее руках быть его крови. Но какой иной путь?

– Убейте меня, – хладнокровно говорила Джейс, затравленно глядя прямо на врага, уже перешагнув черту паники и ужаса, ощущая, словно внутри все окаменело. – Чего вам надо? – но вопрос сменился еще более глухим и обреченным утверждением. – Я не буду дергать за канат.

Паника. Страх. Какой смысл бояться? Помощь. Помощь звать душой? Звала, да неверие пересилило, немой крик никто не мог услышать.

– Снова просишь распять тебя вместо предателя? Вместо Иуды? – прошипел сквозь сжатые зубы главарь, резко вцепившись в ее плечо левой рукой, холодными пальцами, правой указывая на Оливера, по щекам которого катились слезы. – Вместо того, кто заслужил? Нет, это было бы о***ть как несправедливо.

Знал ли главарь и понимал ли, кто такой Иуда, помнил ли, что знал, но о словах своих никогда не задумывался, слова просто возникали в голове и тут же складывались в речь. И какое право он имел говорить о справедливости, когда сам вершил беззаконие, причиняя боль другим от скуки!

Ваас яростно потянул воздух, отчего-то едва ни рыча:

– А, ты не веришь, что я говорю о справедливости. Ладно, сейчас поверишь, – снова на его лице возникла издевательская гримаса, он окликнул одного из своих псов. – Эй, Френки, снимай с него кожу полосками, пока это ***ое отродье не поймет, что для предателей существует только смерть, казнь!

Комментарий к 38. Мастер-киллер Прошу оставлять отзывы. Впрочем, я все равно буду писать.

====== 39. Безжалостный суд ======

Хладнокровно вершат свой безжалостный суд.

© Flёur «Последний сон»

Ваас яростно потянул воздух, отчего-то едва не рыча:

– А, ты не веришь, что я говорю о справедливости. Ладно, сейчас поверишь, – снова на его лице возникла издевательская гримаса, он окликнул одного из своих псов. – Эй, Френки, снимай с него кожу полосками, пока это ***ое отродье не поймет, что для предателей существует только смерть, казнь!

От группы пиратов отделился неприятный тип в красных шароварах, он держал наготове китобойный гарпун с крюком или же железный багор. Давний способ. И один из самых жестоких. Этот Френки кровожадно ухмыльнулся, глотая слюну, что-то ответил главарю, но, очевидно, такие приказы доставляли ему удовольствие. Он медленно подошел к Оливеру, который исступленно орал от предстоящего ужаса, но весь голос съедала веревка на опухавшей шее. И кричи, не кричи – никто не придет. Слишком далеко.

А этот проклятый Френки под одобрительные ухмылки Вааса разрезал мачете майку на груди Оливера, обнажая исхудавшее тело с исколотыми плечами. Так он все-таки не завязал… Или же это его пираты так накачали наркотой. Не узнать. И уже не важно.

Френки сделал надрез вдоль груди, потекла кровь, точно пламя заката. Закатом каждый день истекал, как кровь из раны. Рассветом вены вскрывал, и похоронами туманы. Но с этого только начиналась вечная пытка, бесконечная, потому что каждый миг здесь – дольше вечности, а каждый день дольше творения Вселенной.

Рана на груди, и именно за нее зацепился черный крюк железного багра или гарпуна. И Френки потянул вниз, тогда Оливер закричал так, что даже веревка не могла заглушить его стенания, точно лопались все мехи легких и трубки голосовых связок.

И на фоне этих пыток вился силуэт главаря, что не мог устоять на месте, изламывался множеством хаотических лишних движений, насмешек и искажений.

Бесконечный кошмар озноба и кривых зеркал.

И красная кровь, только кровь, не более, чем слово, не более, чем солоноватый запах, не более, чем вязкий ручей, каплющий в землю. Но вместе все – ужас, боль друга, боль человека.

Джейс ощущала, как в глазах темнеет. Еще немного, и она попрощалась бы с сознанием, а заодно и с жизнью. Но заодно и с пытками. Сдаться. Очень просто сдаться, потому что она не представляла, как дальше жить после такого. Бесконечного бессилия, предела людского насилия. Сдаться, потому что невозможно бороться. Сознание сдавалось раньше воли, измученное тело точно испытывало каждую грань чужой боли, точно ее разрывало на клочья.

И вот девушка уже фактически упала, выпуская из рук канат, почти радуясь, что ей не суждено сделать то, на что вынуждали ее враги. Только пережить это, эти короткие мгновения до потери сознания. Но нет, кто-то ожесточенно лупил ее по щекам, возвращая к реальности.

– Смотри! ***! Смотри, я сказал! Только я здесь решаю, когда и как сдохнет каждый ***ый сукин сын! – снова сквозь туман проступал гневный голос Вааса. Он устроил представление. Для единственного зрителя и с единственной целью. Впрочем, главным зрителем здесь являлся он сам, а остальные – пешки его игры. Хотя, быть может, он тоже…

И снова в перевернутой реальности предстал Оливер, который уже только скулил и извивался всем телом, когда крюк зацеплял новые слои его кожи и мышц, которые уже свисали разодранными лоскутами, точно алый мох.

А Френки не торопился, только неразборчиво что-то гудя, точно разучился говорить. Конечно, ведь говорят только люди, а звери лишь рычат.

И медленно полз, отделяясь от тела, новый пласт. А на кровавое пиршество тут же слетелись мухи, уже впиваясь в края раны.

Медленно. И каждое движение багра отзывалось судорогами. Оливер теперь уже тоже понял, что ему не выжить, что его никто не собирается отпускать. Но разве кто-то смирится со своим исчезновением?

Он больше не глядел на Джейс, и только веревка держала его, так он бы упал безвольной куклой, марионеткой с оторванными нитями, вырванными с корнем в жестоком театре жизни.

– Нет! Оливер! Нет! – хотела бы закричать Джейс изо всех сил, но в итоге из горла выплескивался только задушенный стон ужаса.

– Что нет, ***? – недоумевал главарь, снова рывком разворачивая ее к Оливеру, снова указывая на него, сдавливая сзади ее шею, заставлял смотреть, поворачивая ее голову то в свою сторону, то снова к пленнику. – Только ты теперь в силах прекратить его мучения!

– Оливер… – сорвался с ее губ измученный вздох.

– Убей… меня… – прошептал Оливер, из последних сил поднимая безвольно болтавшуюся, точно у скелета, голову. В последний раз наполнились смыслом его опухшие глаза. И все.

Но проклятый пират, кажется, знал, как пытать пленника, чтобы он до последнего мига оставался в сознании, умоляя лишь об одном – о смерти, отчаянно призывая ее, костлявую, безносую. Какую? Да нет у нее никакого образа. Избавление.

Пространство раскололось. И торжество врага, Ваас взвился, точно в танце вертясь практически волчком на месте.

 – Видишь, *, видишь на* – предатель сознался! Он сам просит убить его! Так чего же ты ждешь?! – скакал вокруг нее главарь, торопливо перебирая слова, а потом на миг снова взгляд его потух, уставившись в пустоту, но лишь на миг. – Чего ждешь…

– Ни за что… Прекратите! – воскликнула Джейс, поднимаясь резким рывком с колен. Но связанные ноги едва держали ее.

– Прекратить? Ты мне приказываешь? – впал в неуправляемую ярость Ваас, взревев своему. – Френки…

И пират с двойным усердием принялся разрывать тело Оливера, а потом поднял щепки и принялся загонять их под ногти пленника. От новой волны боли, от новой ее формы, Оливер на миг снова пришел в сознание, а потом погрузился снова в тяжкое забытье наяву, невидящим взглядом уставившись куда-то вниз, в траву, в землю.

Все упорство Джейс только продлевало его страдания.

Она ощущала, как к ее горлу подступает ком рыданий, но знала, что сейчас нельзя, ни в коем случае нельзя рыдать, это бы означало ее проигрыш, но, глядя на Оливера, она не могла иначе. Хотя уже и слезы не шли к иссушенным глазам, испитым изнутри картиной настоящего. Она уже проиграла. Он был еще жив, но жизнь стремительно покидала его вместе с каждой новой содранной полоской кожи и мяса. Голос ее дрогнул:

– Нет, не приказываю… нет… Только… П-пожалуйста, умоляю… Отпустите его!

– ”Умоляю”… Противно слушать! – раздраженно процедил сквозь зубы Ваас, снова поворачивая ее за шею, снова указывая на пленника, отчаянно тряся правой рукой. – ***! Ты слепой! Ты слеп! Ты совершенно слеп!

Потом резко отпустил, меря нервными шагами остров, как будто хотел непременно что-то донести до бестолковой пленницы, а она все не понимала, несмотря на все его усилия. Страшный человек… И знал ли он, какое неописуемое, перешедшее все границы, зло вершит. Похоже, знал. И снова выглядел спокойным, объясняя, размеренно жестикулируя:

– О’кей, если уж на то пошло: твой друг мучается. Если тебе так жаль предателей, убей его, прекрати эти мучения!

Она понимала одно: ее милосердие сейчас означало только продление страданий Оливера, дольше длилось бы его немое ожидание смерти, его судороги. Френки уже прикидывал, как еще больше измучить это несчастное тело, и Ваас явно подавал ему идеи, но пока его больше занимало рассматривать ужас, написанный на лице пленницы. Нескучно. Вроде бы нескучно.

Живыми не отпустят. Так что терять? Казалось теперь, будто это не пираты мучают Оливера, а она, заставляя от своей трусости испить до конца бездонное озеро страданий. Нет, такое милосердие не лучше всякого садизма. Помощи? Она все еще ждала помощи? От кого? Да не от кого! И не ждала она.

И окостеневшие пальцы сжали конец каната. Она не отводила взгляд, она знала, что происходит, она все видела отчетливее реального, преувеличенно резко. И кровь горела в последних лучах заката.

Всего лишь короткий рывок каната. Резко отлетевшие три чурки. И вот тело Оливера обмякло, издав последний хрип.

И Френки озлобленно обернулся, раздраженный тем, что его отвлекли, прекратили его веселье. Безликий упырь, трупоед гуль. Кто угодно, но не человек. А что такое главарь, вообще не удавалось сказать.

Вот и закончилось.

Джейс не подчинялась Ваасу, нет, ничуть. Она сама решила, что это – единственный путь. И окажись сейчас в ее руках пистолет, она бы, видимо, еще быстрее прервала бесцельные мучения.

Слишком поздно ждать вестей с небес.

И крылья муравьев, и крылья птиц тропических съел лес. И вода кровавой ряской стала, и солнце садилось за край моря проливать дальше кровь в царстве ночи. Казалось, что рассвет уже не придет, ведь солнце убито. Она его убила своей недрогнувшей рукой.

И только стояла, глядя на Оливера. Только это был уже не он, он уже изошел из этого тела, как рыба из чешуи, превращаясь в птицу.

Ваас ухмылялся, довольно щурясь, облизывая пересохшие губы, как будто что-то доказал себе, как будто он волновался не меньше нее:

– Вот так, да. Молодец, парень. Ты все правильно понял. Ты убил предателя, ты убил своего друга. Очень хорошо.

И пират отвратительно приобнял ее за плечи, похлопав по спине, явно с еще большей издевкой. Джейс немо вскрикнула, точно ее придавило тяжелым валуном или вдоль спины прошелся удар кнута или раскаленного прута.

Комментарий к 39. Безжалостный суд Ох... Автору эту главу перечитывать страшно.

====== 40. В клочья изодранной ======

Над реальностью, в клочья изодранной,

Реют в утреннем небе кровавые флаги.

© Flёur «Последний сон»

– Вот так, да. Молодец, парень. Ты все правильно понял. Ты убил предателя, ты убил своего друга. Очень хорошо.

А она не видела ничего, не видела никого, она застыла с каменным лицом полным ужаса. Даже рыдания отступили, отступило все, все ее мысли, потому что слов, чтобы описать произошедшее, просто не находилось. Она лишь не своим, каким-то совершенно чужим голосом, слыша его как из колодца, выдавила из себя:

– Нет.

– ***! «Нет», «Нет»… Ты слов других не знаешь, кроме «нет»? – то ли насмехался, то ли снова злился главарь, наконец отпуская ее, отстраняясь, уходя куда-то в сумрак.

Но внезапно глаза ее снова ожили, по лицу прошла волна невообразимой ярости, ненависти, но не слепой, не безумной. Она без страха поглядела прямо на своего мучителя, буравя его взглядом так же, как он буравил пленников. Уголки ее искривленных губ опустились еще ниже, уже выражая не растерянный испуг, панику, а готовность бороться, не сдаваться, пусть и ненавидя, пусть и разрушая, и она ответила:

– Нет. Это ты убил его.

А он не начал снова свой бессмысленный монолог, что он здесь царь и бог. Главарь начинал каждый раз эту хаотичную болтовню, точно пытаясь доказать что-то и самому себе, но не доказывая. Немного раздраженно, но все-таки не ором, мучитель говорил с пугающими нотками фатализма:

– Нет, парень. Ни я, ни ты его не убивали! Он сам себя убил. Не втыкаешь еще? Убил, когда предал тебя. Да… Вот ты, шаришься по джунглям, как будто в конец обдолбанный, а я реально обдолбался, кстати, да… И он реально обдолбался. Но предал тебя не поэтому. *! Почему я должен объяснять тебе все это?! – раздраженно рычал он, но снова шипел, вытягивая шею, снова нависая. – Ты же понимаешь, ты все понимаешь. Но прикидываешься тупым. Да, ты шаришься по джунглям, у тебя простая цель – убить меня. У меня простая цель – убить тебя. Всё на месте? Я ничего не упустил? Кажется, все на месте. А этот ук решил смешать карты. Думал, спишет на то, что его вынудили. Но ему же по** на тебя! В этом фишка. Они всегда думают только о себе, ставя тебя перед выбором… Он думал только о своей гр***ой ***. И ты это понимаешь, ты все понимаешь. Но продолжаешь говорить «нет», упорно доказывая себе, что ты вот такой ангелок ов, который жертвует собой ради всех подряд, – но снова он восклицал, да так, что, казалось, с деревьев осыпались листья. – А на это надо? Они будут предавать тебя, мы будем ставить тебя перед выбором, а ты доказывать себе, что ты здесь жертва, – однако снова он уходил куда-то в свои мысли. – Нет, нет… Все хорошо, все очень хорошо. Вот только все ***во. Все ***вее, чем ты можешь себе вообразить.

Мутные глаза его потухли, а затем снова зажигались новой ненавистью ко всему живому, новой наглостью и злорадством.

А ее лицо вновь окаменело, в голове появлялись слова для описания этой разломанной, раздробленной картины произошедшего. Убийства? Казни? Расправы? Нет, слов все еще не находилось. Как и оправдания себе. И из-за этого вместо здорового желания бороться существом ею снова завладело липкое и малодушное желание смерти, ведь это самый простой выход.

Смерть – это как сон: во сне не надо думать, во сне и тебя нет. Со сном никто не борется, может, и со смертью не стоит, ведь ничего плохого нет в том, чтобы вовсе не быть, перестать существовать, уйти так от проблем. Принять смерть. Ноктюрн. Не принять – диурн. Принять.

Она давно знала, что в глубине души только и мечтает об этом побеге, как бы себя ни убеждала, что живет ради брата и друзей. А теперь-то ради кого ей жить? Ради мести? Она еще не осознала это желание, да и со связанными рукам она не видела, как можно совершить свою месть. И после убийства, пусть и вынужденного, но убийства друга, она знала, что уже никогда-никогда не сумеет стать прежней. И казалось, что из-за этого проще всего умереть, не носить на себе остаток дней клеймо убийцы, не бежать через джунгли, разыскивая остальных. Просто умереть. Это же так просто! Почти не страшно! В пустой темной зале сознания холодным ветром гулял смех этой страшной простоты.

– Убей. Меня, – глухо прозвучал ее голос.

Главарь недовольно рассматривал ее несколько секунд, даже с разочарованным гневом, как будто вместо золотой монеты нашел покрытое краской олово или пластик.

– Да ты, ***, и так жить не хочешь и не живешь! – презрительно отвечал он, разводя руками, потом указывая на нее. – Какого ***а я должен удовлетворять твою прихоть и избавлять тебя от этой ***ой жизни? Я царь и бог этих мест, властью, вверенной мне, могу решать, кому жить, кому умирать.

– Убей… – твердо и уверенно теперь почти просила она.

– ***! Это звучит ***! – поморщился главарь, огибая ее полукругом, неизменно чрезмерно активно жестикулируя. – И скучно… Да, скучно… Скука – враг страшнее смерти. Но ты не понимаешь…

Он нависал над ней, придвигаясь почти вплотную к лицу. Опять этот запах, уже слишком знакомый, нет, ничуть не отвратительный, но точно запах жестокости, издевательств, всего, что творил он, вот и теперь говоря:

– Нет, парень, я ошибался в тебе, ты ничего не понимаешь, просто ни*** не смыслишь. Так вот… Ты не дорожишь жизнью. Я правильно понимаю? Правильно! Знаешь… *, знаешь. Жизнь штука, может, и *вая, но… Просить себя убить в плену…

Он поднял ее голову за волосы, резко отводя назад так, что шейные позвонки едва не трещали, потом не менее резко отпустил, отчего голова мотнулась безвольно, словно череп скелета. Он с некоторой долей разочарования продолжал: