Текст книги "Нет вестей с небес (СИ)"

Автор книги: Сумеречный_Эльф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 52 страниц)

И если бы хоть что-то здесь утешало, ведь все бередило, как песок в ране. Каждая мелочь, всякий предмет и само сознание того, что лежит их Лиза, их хрупкая девочка, теперь возле штаба в тени, но уже не в штабе, ведь там освободили место для живых, для раненых. А она… Она мертвая. Она просто… ушла. Да, ушла.

Всего лишь ступенька, смерть – это просто ступенька. И легенды, и предания о суде отвлекали от перекошенной реальности, придавая веру, что там рассудят справедливо, не жестко, не так, как умеют люди вершить свой безжалостный суд, как Ваас над предателями.

И вот уже снова настоящее, прошедшее. И снова бы закрыть уши, закричать, чтоб стало слышно во всей Вселенной. Но слишком далеко этот крик от тех, кто в силах хоть что-то изменить, вмешаться, помочь. Недосуг, невыгодно, ненужно.

И приходилось день ото дня выживать, вгрызаясь в будущее, словно щитом проходческим дробя породу туннеля. Вечно кто-то первый идет, часто падает, но за ним встает новый первый. Однако не все рождены для борьбы.

Цитра считала, что женщине вообще не надлежит брать в руки оружие. Лиза не взяла, до последнего мига. А Джейс взяла, замечая, что за весь день не посмела расстаться с винтовкой, точно приросла к ней, теребя рукоять. Может, как посмела впервые выстрелить, выследить, так и нарушила весь порядок мироздания? Так и полезли монстры-демоны, похищавшие ее друзей? Бред… Пусть полный бред, а иррациональный страх и вина сводили с ума. В сумасшествии так просто прятать боль, но там еще невыносимее. Хоть бы отвлек кто-нибудь от дум, но точно онемела. И как услышав стон из глубин сознания, Дейзи впервые за долгое время просипела прерывисто:

– Она еще… записку оставила…

Затем женщина протянула Джейс смятый клочок изодранной бумаги, на котором затупленным карандашом было нацарапано несколько слов, едва различимых в танце теней и пламени:

«Вы ошибочно считали меня сумасшедшей. Я попыталась, как вы, жить в мире без него, без моего Райли. Не получилось. Это не жизнь, а безнадежное повторение одних и тех же бессмысленных действий. Вы помните стихи Китса? „Люби всей сутью!“ Я любила».

Вот и весь ответ, вот и все. Тщательно продумала свой последний миг, ничего не забыла.

Лиза.

Кто думает, что смерть красива – ничего не понял в жизни. Кто верует, что смерть – праздник, до конца не появился на свет, оставшись в лоне небытия. Кто считает, что от предсмертных записок что-то меняется – никогда не видел покойников.

Джейс с трудом разжала губы, голос дрожал, срываясь то болью, то бессильным гневом:

– Проклятые с-символисты, п-певцы смерти… Проклятый Ваас… Даже… Даже здесь…

Женщины просто глядели на огонь, не понимая, что делать дальше. Их не трогали, не знали, что сказать. Все равно они чужие. Им еще повезло, что Джейс приобрела геростратову славу, о ней хотя бы слышали, а так доверие давно уж покинуло острова Рук. Мало ли кто мог выйти из джунглей, мало ли с какими намерениями.

Липко тянулся вечер непроглядными тенями, воздух неподвижно повис, только океан нахлестывал волнами. Одна за другой, волна за волной. Но звук его не достигал ушей, деформируясь во что-то иное.

Джейс не понимала, что слышит, не сознавала, что ее пытаются накормить и напоить, чтобы она не упала от истощения. Воины пытались так отблагодарить за спасение своего. Они все ж умели ценить помощь.

– Пей, пей! – твердил кто-то, давая ей в руки деревянную плошку. Она слушалась, но вода не оживляла.

Нет здесь живой и мертвой воды, чтобы лодки вернулись к причалу, чтобы вдоль той стороны, за мостом, возвращение настало.

Она сидела перед огнем, неподвижно, безмолвно. Не мыслила. Не чувствовала. Дейзи тоже рядом оцепенела, только изредка терла щипавшие от соли глаза. Они обе не могли ничего делать, обездвиженные, как с перебитыми толстой палкой хребтами, парализованные ужасом. Что в таких случаях делают? Они обе не могли сообразить, точно мысли похитили, точно остались от них мумии, оболочки, подвешенные в саванне на тонкой нити паутинной. Живым бывает больнее умерших порой, но они продолжают длиться в этом мире.

Ничто не двигалось в коконе горя до тех пор, пока сквозь наставшие сумерки не послышался гул мотора, он все нарастал и приближался. Охрана насторожилась, ехали не свои, но вроде и не чужие. Джип, добротный военный джип. Но вскоре сторожа опустили автоматы, а Дейзи повернула голову, она точно почувствовала, кто вернулся.

Герк.

Уже на другом автомобиле, довольный, выпрыгнул забрать своих прекрасных дам, он еще ничего не знал. Почему? Почему не раньше хотя бы на несколько часов? Почему только вечером?

– Ну, что, как вы тут! Вот и я! Великий укротитель марты… – но Герк осекся, самодовольство в миг слетело с его лица, он подавился собственной улыбкой. – Что… что случилось?

– Л-лиза, – попыталась что-то сказать Дейзи, но снова заплакала. – Нет, я не могу…

Джейс не поворачивала головы, вообще не реагировала, она неподвижно рассматривала танец огня, колебание воздуха. И стальными опилками иссекал разум ее собственный голос:

– Лиза застрелилась, покончила с собой. Лизы больше нет.

И девушка вновь превратилась в изваяние, восковую фигуру, мраморную глыбу.

– Что? – Герк опешил, облизнув губы, помотав головой, опуская ее, хмурясь.

Дейзи только протянула и ему записку, мужчина придирчиво и внимательно разглядывал бумагу в тусклом свете жаровни. А потом внезапно воскликнул, размахивая возмущенно руками:

– Из всех возможных смертей… Ч**т возьми! Из всех смертей! Пуля пиратов, когти хищника, столбняк какой-нибудь гр***ный, в конце концов. Из всех возможных смертей она выбрала самоубийство! И за что? За любовь! Видимо, я ничего не понимаю в этой жизни… О-о-х-х-х…

– Герк… Г-х-х… Герк! Помолчи! – захлебнулась своими словами в кашле Дейзи. – Пожалуйста!

– Ладно… Я просто… Я тоже шокирован! Ладно… Надо поторопиться, а то, – но мужчине хватило ума не продолжать, он растерянно замялся, говоря затем весьма серьезно. – Где ее хоронить?

Выбора особенно не было. Ехать куда-то, искать кладбище? А толку-то? По всем канонам все равно на освященной земле не хоронили. Но какая земля здесь считалась освященной, если ее все больше кропила кровь, а не вода?

Хоронить… Утром Джейс не представляла, как вернется на аванпост, но все-таки перебирала в голове варианты того, о чем она попытается поговорить, как попытается отвлечь. Впрочем, там, под паутиной маскировочной сетки, она скорее ждала, когда старуха с косой заберет ее, утянет в свои объятия лассо из лиан. А безносая иначе рассудила. Да нет у нее ни носа, ни косы, ни образа. Лишь звук неслышный и долгий холод, когда черным крылом задевает оставшихся, приходит порой по ночам, похищая дыхание спящих. А Лиза сама отдала. Хоронить, а не говорить, хоронить, а не прощения искать, хоронить, а не гвозди в руки отдавать…

Вечер расчистил свет закатного зарева. Завершался день. И беспроглядная темнота туч сменилась слабыми отсветами завершения страшного дня, еще одного дня на архипелаге. Венец лучей короной переливался над краем моря оконечностью обозримого и существующего мира.

И на закате, как по исламскому обряду, вроде бы католики повезли хоронить Лизу.

Герк торопил, он знал, что нельзя на жаре долго ждать, если ждать, то потом еще большей жутью проберет. Еще только утром живая, трепетная, а к вечеру уже подернутая первыми следами гниения. Глаз еще не различал, зато насекомые сразу чуяли, их остервенело отгоняла Дейзи подвернувшейся пальмовой веткой. В полном молчании проехали мимо радиовышки, мимо места, где днем произошла стычка отрядов, там уже остались только багровые следы на песке, видимо, своих ракьят погребли по обряду, а тела пиратов просто сожгли без имен и эпитафий. По пиратам где-то кто-то плакал тоже. Или нет… Но вроде же люди.

Как хоронить Лизу, не знали. Джейс не могла больше глядеть на нее. Это была уже не Лиза, она изошла из этого тела в момент выстрела. Джейс уже ни на что не могла глядеть, сжавшись на месте пассажира.

Нашли место недалеко от вышки, близ холма Доктора Э. И до захода солнца в мягком прибрежном грунте под раскидистым деревом вырыли небольшую яму. Герк пытался отогнать Джейс и Дейзи, им еще один воин с аванпоста вызвался помогать, так что мужчины как-то сами справились, орудуя молча двумя лопатами.

И труд скоро завершился. Тело медленно и бережно перенесли, опустили вниз, в темноту. И уже никакое выражение не осталось на молодом сизом лице. Но так надо живым, а не мертвым, живым, что обступили края ямы. Так надо, так, наверное, легче. А почему только легче, когда всей толщей океана придавливало…

– Прощай… Лиза, – только прошептала Джейс, когда тело несчастной уже опустили вниз, завернув в мешковину. Почти что какой-то обряд. Но человек без обряда – вовсе не человек.

И отчего все похороны вместо свадеб?..

Но для Лизы хотя бы нашлась почти привычная могила. А Райли… Как не хотелось думать, что он где-то там, где-то здесь, на дне реки, как и Оливер, как не хотелось думать, что рыбы обгладывали их останки, которые покрывались водорослями. И не хотелось верить, что черви будут теперь грызть тело Лизы, ее бирюзовые глаза, ее нежные губы. Но это было только тело. Все, что осталось. Но где душа? Не ощущалось ее рядом, не удавалось сказать: „В лучшем мире“. И от того смятение давило тем сильней.

И не так страшно погребение, как сам факт – этого человека больше нет. И хорошо, когда можно сказать: прошел свой срок, ушел на небо, светлая память. Как бы ни страшно, но это лучше, нежели, когда стояли молча вокруг свежего холмика. И немели, не зная больше, что сказать. Бессильные. Не ведающие о высшем суде. И хорошо, наверное, ни во что не верить, но тогда смерть вообще невыносима. Хотя, кто знает.

К счастью, не людям решать, кто заслужил вечные муки. К счастью? Все счастье выкачали в другие части света, растворив в деньгах… И только бессмертие еще не научились покупать. Если бы научились, машина перемалывала бы еще больше судеб.

Невыносимо тяжким вечером стояли четверо людей возле свежей могилы и понимали, что Лизы больше нет и никогда ее не увидеть больше, никогда не поговорить, не увидеть ни улыбки, ни слез. И отчего же так случилось, что со слезами и непониманием расстались? Зачем все эти ссоры, если каждый миг может оказаться последним, а дальше оставшемуся только долгое сожаление об упущенном?

Что было дальше, Джейс помнила, как в тумане. Похоже сознание все-таки покинуло девушку на обратом пути. Может, так и надо. По крайне мере, в штаб ее уже несли за спиной, как она раненого. И хорошо, что не пришла в себя, а то вновь бы не заснула там, на полосатом диванчике, где только недавно лежала Лиза, где плохо отмыли редкие брызги крови.

Но утром наступал новый день… Утро, поперечный разрез вдоль вен рассвета, истекающий алым, разбавленным океанской водой. Утро. И вместо пробуждения – шок от сознания произошедшего накануне, как будто заново лицезрели в первый раз. Но утро наступило. Даже странно. И солнце не черное взошло. Все как-то очень быстро. Все закончилось, все перевернулось.

Джейс торопливо покинула штаб, не веря, что утро посмело переступить порог горизонта. Почему не осталось в стране сумерек? Как выдержало битву со змеем, пережив такое горе? Нет, выплыло на своей ладье, прозрачное, зеленоватое. Зеленый – цвет надежды, все джунгли зеленые, но в них едким дурманом носился запах отчаяния.

Лиза… Покончила с собой. Застрелилась. Разум упорно отказывался в это верить. И главное, не верилось, что она это сделала исключительно от горя из-за смерти Райли. Она слишком долго была в плену, она уже явно успела принять факт того, что, скорее всего, никто из них не выберется. Странно, что она решила убить себя, оказавшись на свободе.

И тогда Джейс задумалась, что этот шаг мог являться вовсе не эгоистическим порывом: возможно, Лиза не желала становиться им обузой. Девушка никогда ни отличалась ни физической силой, ни талантами по налаживанию радиосвязи или еще чему-нибудь, что могло помочь им в спасении с острова. Быстро бегать она не умела, стрелять тоже. Единственным ее достоинством помимо скромности, начитанности и вышивания хрупкими бусинами бисера являлась искренняя и преданная любовь к Райли. Но что можно изменить любовью под этим тревожным небом, глядящим на землю, перепаханную взрывами…

И еще Лиза никогда не желала быть кому-то обязанной, кого-то тревожить своими проблемами. В этом Джейс очень хорошо понимала ее, вернее, казалось, что понимала. Может, потому Лиза и решила убить себя, разыграть представление, чтобы ее ненавидели, чтобы не такой болью отозвался этот отчаянный шаг. Но не понять… Никогда теперь не понять, что двигало ей в тот миг. И оставалось только не осуждать, не судить. А то легко самоубийц судят, порицают, даже хоронят не так, как всех, не отпевают. Но все правила хороши, когда жизнь течет по устоявшимся правилам. Когда нет правил, то и не узнать, что было верно, ведь смешиваются тогда все культуры и верования.

Они так и оставались уже втроем на аванпосте, Герк не торопил, он сам выглядел растерянным, все хмурился. Это было совсем непохоже на его натуру, но веселья здесь больше не существовало. Охрана в какой-то мере тоже ощущала себя виноватой в произошедшем. Хотя в чем их вина? Они добросовестно обороняли занятые позиции, они отстаивали свой остров. А она не сумела отстоять подругу, названую сестру, искупление…

„Ведь я… Обещала, что никогда ее не оставлю… Но оставила, ушла включать эту проклятую вышку!“ – обожгла случайная чрезмерно отчетливая мысль. И Джейс ощущала себя предательницей. Но, кажется, не одна она.

Дейзи неподвижно сидела на краю причала, к ней-то и направилась Джейс. Женщина глядела за край океана, где бесконечная вода обрывалась за окончание мира, который держали слоны и черепаха, где срывался в звездную бездну гигантский водопад.

Теперь уже двое созерцали это исчезновение воды за краем. Вчерашний день никогда не вернется, сколько времени по кругу ни бежать. Все начиналось заново и каждый раз опять и опять. И если бы успели остановить, если бы не ушла Джейс, если бы не оставили одну… Но все „если“ накануне вечером закидали комья влажной земли.

Женщины застыли рядом, обхватив колени руками, низко склонив головы, дрожа, точно нахохлившиеся птицы зимой, что глядят через стекло на тепло и уют, но обречены замерзать на заснеженном подоконнике. Они долго молчали, никто не знал, как выразить свою вину, только неподвижно и безмолвно глядели, как солнце встает над руинами дня.

– Тяжело так, когда уходят те, кто младше тебя… Джейс… – сдавленно нерешительно проговорила Дейзи. – Ты сможешь когда-нибудь… простить меня?

– Я тебя ни в чем не виню, Дейзи! Во всем виновата я, – шевелила почти беззвучно губами девушка, удивляясь этим извинениям. Конечно же, она простила, ведь Дейзи ни при чем. Во все виновна одна она, нарушившая клятву. Слова пошли ко дну от веса ненужных обещаний и клятв, как веревка и бетонный блок эти клятвы, что сверх сил.

– Да что ты всегда… Вину за всех берешь, – подавляя дрожь раздраженно шептала Дейзи. – Как святая…

Голоса пропадали. Ничего не стало. Совсем ничего. Только это падение воды за грань.

– „Да“, „святая“, – пробормотала Джейс, надеясь, что ее никто не слышит. – „Святая“ грешница.

Комментарий к 104. Все слова уже сказаны (Конец второй части) Вот так. Так что... Что двигало Лизой... Решать на самом деле вам, дорогие читатели. На самом деле, автор сам не ведает, что двигает некоторыми персонажами, они здесь вроде людей: никогда не поймешь, что у них на самом деле в голове, что толкает на те или иные поступки. Тут уж как кто трактует.

Скоро будет третья часть, похоже, самая мистическая, потому что одной из центральных фигур в ней будет Ваас.

И не менее важной Цитра.

Так что надеюсь на Ваши отзывы, они вдохновляют. Нет, правда. Я не прошу неискренне писать, но если Вы читаете, то лучше говорить, что Вы дошли до конца второй части. Значит, автор может начинать третью.

Знали бы Вы, как мне страшно понимать, что скорее всего я не так уж нескоро закончу это произведение.

Так что... Читайте, дочитывайте, комментируйте.

====== 105. То ли выбор, то ли рок ======

Судьба моя —

То улыбка, то оскал.

Не тебя ли я искал?

То ли выбор, то ли рок…

© Йовин «Судьба моя»

«Не суди людей, не презирай. Зло злом называй, добро добром, но не суди. Презрением себя лишь унижаешь. От обвинений слепым к правде становишься», – но то лишь сны, опавшие росы, не дожившие до весны, съеденные, как ступени эскалатора, кромкой нового дня, еще одного дня ступора, что настал вслед за ночью в дозоре.

Джейс видела на крыше человека с снайперской винтовкой, видела себя, словно со стороны, не мыслила, просто выслеживала врагов, не питая к ним уже и жажды мести. Некого стало защищать, некуда стремиться. Дейзи всеми силами не желала с некоторых пор расставаться с Герком, тревожно вздрагивала, когда оставалась одна, немедленно искала его взглядом на крошечной территории доков. Не от внезапной неземной любви или невероятной страсти – женщина просто не могла оставаться одна. Слишком много она себе теперь не могла простить, а рядом с контрабандистом вроде ни вины, ни прошлого не существовало. Он обещал будущее, беспорядочное и опасное, мотающееся по самым непредсказуемым уголкам мира, но будущее. И если Дейзи молча согласилась исчезнуть вместе с ним, то Джейс не представляла, зачем, куда и с кем она теперь отправится. Точно не домой, после всего произошедшего, пусть дома ее лучше считают мертвой. Но тошно становилось стать третьей лишней в тандеме Герка и Дейзи, таскаться с ними по миру. Существовал, правда, вариант после возвращения с острова отправиться, куда угодно, одной, поселиться в любой другой стране, заниматься чем-нибудь полезным. Но чем? Ничего не стало, ничего не хотелось, никакой идеал не грел… И сколько в небо ни смотри, грязь под ногами не станет облаками. Но хорошо, если это грязь дороги, а не марево дождевых облаков.

Новый день принес на остров совершенно нетропический холод, не живительную прохладу, а именно какой-то пасмурный и душный холод, похоже, надвигался циклон, может, даже сильный ураган курился над горизонтом дымными облаками. И что-то еще надвигалось хуже тучи, но Джейс давила все предчувствия, потому что они ее не обманывали. И она уже боялась что-либо ощущать, особенно, когда над горизонтом одно из облаков показалось непростительно похожим на череп с ирокезом, точно в первую зарю приближения к роковому острову, только ныне девушка прекрасно знала, чей это силуэт ей мерещится всюду. Может, он был прав… Она обречена защищать тех, кто вечно от нее сбегает тем или иным путем. И так хотела подавить в себе горечь предательств – Райли, Оливер, теперь еще Лиза – а не удавалось. Списывала предательство Райли на его испуг и волнение за судьбу Лизы, предательство Оливера на то, что его накачали наркотиками и запугали, самоубийство Лизы на то, что девушка не захотела быть обузой от своей малой силы. И вроде бы тогда каждого можно понять… Понять. Вааса тоже поняла. Но толку-то! Если бы понимание спасло хоть кого-то от его зла. Понимание постфактум, после слома личности – пустая болтовня, бездействие, практически равно непониманию.

Какой-то демон в ней нашептывал, что это все не так, что ее желание обелить каждого – жалкое самоутешение. И она даже знала имя этого демона, и отворачивалась порывисто от силуэта, зависшего в небе.

Уныло скрипели заросли, среди которых окуляр винтовки выискивал вражеских лазутчиков; уныло вздыхал ветер, точно природа оплакивала юную жизнь, что слилась с ней погребением тела. Может, и душа рассеялась, пропитала каждую травинку, унеслась быстрой водой горных ручьев, осела нежными лепестками цветущих белых орхидей, растворилась во всем. Но они верили в иное… И от их веры становилось еще тяжелее. В каждой вере что-то страшнее обычной смерти есть.

Снайпер стояла на крыше, стараясь не видеть нагромождение облаков на бесцветно сером небосводе. Девушка ощущала голод и непомерную тяжесть в груди, неземную усталость, собственная оболочка, тело, этот скафандр земного века, отделялся в восприятии от сознания, раздробленного на разум и рассудок. И если недавно рассудок помогал верно вскинуть винтовку, метко прицелиться, чтобы в оптике не проскальзывало темных пятен, то ныне разум настойчиво просил ответить: что эта оболочка забыла на земле, для чего существует? С рассудком жить проще, в нем нет ни норм, ни правил, на шею себе наступить не надо, достаточно лишь манипулировать структурами существования вне бытия. А тут – тревога, острые искры.

И так не хотелось верить, что это все – преднамеренное предупреждение. Но глаза воспринимали по-новому предметы, по-другому, будто раньше существовал себе мир, существовал, а теперь вдруг открылся, обрушился. Вот винтовка: странный предмет, даже его символический смысл остался в стороне, просто странный предмет, вроде красивый, а вроде нелепый.

И мысли цеплялись так за каждую линию, встреченную зрением, лишь бы не переноситься в прошлое, лишь бы не думать о всех этих потерях. Есть вот реальность, но вроде ее и нет. Но лишь бы не помышлять о назначении всех этих испытаний, потому что человеческое сознание не видело их назначения, а надчеловеческое, может, тоже вело борьбу со злом. Может, сошлись какой-нибудь мерзкий демон, выползший из ада, и ангел-хранитель в страшнейшей битве за ее душу. И демон ждал, когда она эту душу продаст, она практически слышала, как он шептал ей: все можно, теперь все можно, что угодно и ничего. И голос ангела с каждой утратой все слабее достигал ее рассеченной души, но она видела, в кого превратился Ваас, слившийся явно со своим внутренним демоном, подтачиваемый, как ядовитым червем, этим созданием мрака. Демон воплощался и в Хойте… Но становиться хоть в чем-то похожей на главаря, убивать для смеху от причиненной боли – нет, она еще… А что еще?

Она старалась не задумываться, чтобы не встать перед фактом того, что она больше понятия не имеет, куда и зачем ей дальше двигаться, внутренний стержень стремлений с треском сломался, и его стальные обрезки жадно впились, разъедая все существо, даже иллюзорная абсурдная цель не придумывалась. К счастью, по этой части пришел на помощь вовремя Герк, который ближе к полудню, привередливо глядя за сизый горизонт, прицыкнул, собрав рядом своих спутниц:

– Пора бы двигаться.

Дейзи подняла на него с робкой надеждой впалые глаза в обводке иссиня-лиловых кругов и новых морщинок не по годам.

Джейс поймала себя на мысли, что и сама, наверное, успела состариться, по крайней мере, седые волосы она у себя уже видела, они маячили на отросшей, неудобно скошенной набок бесформенной челке, сложно не заметить. Все верно, здесь все выглядели старше своего возраста. При первой встречи ей показалось, что и Ваасу не меньше сорока, впоследствии из разговоров ракьят она поняла, что ему нет еще и тридцати, всего на пару-тройку лет ее старше.

Но жизнь здесь текла быстрее, и старость мерилась не годами. Старение и износ вообще не годами меряется.

– Куда теперь? – глухо прозвучал, повисший в воздухе, вопрос Дейзи.

– Надо попробовать выбраться с острова, – непривычно лаконично говорил Герк, но зачатки рационального зерна тут же гасились безапелляционными заявлениями. – Я же сюда попал, значит, и выберусь.

– Да. Но как ты попал и как предлагаешь выбраться? – раздраженно колко заметила Джейс, ощущая, до чего жестко сжались ее тонкие губы. Вернее, раньше они не казались тонкими, нижняя, вечно удивленно приоткрытая в юности, считалась даже пухлой, но здесь все истончалось: губы, лицо, которое стало угловатым от резко выступивших скул, тело, которое вместо мышц покрылось проступившими жилами, душа, которая стояла на тонкой корке льда над самой бездной.

– Угоним вертолет! – не теряя оптимизма и безбашенности, посмел нарушить общий траур Герк своей широкой вроде воодушевляющей улыбкой.

– Идет! Ты знаешь, где? – кивнула Дейзи и действительно будто оживилась, одна Джейс продолжала сжимать винтовку, с которой в последнее время вообще не расставалась. Но ведь бесполезный предмет: только убить может, а удержать – никого.

– Придумаю! – тут же отмахивался укротитель мартышек. – Привлечем врагов на вертолете, они сядут, а мы его угоним. И мартышки мне помогут, все равно придется от них избавиться ото всех, не увезти.

От таких заявлений по спине Джейс прошел пренеприятный холодок. Она наконец поняла, чем таким страшным являлась для нее охота – вся их экспедиция отправлялась на остров, чтобы не допустить разорения зоопарка, которое грозило убийством всех животных. Все обернулось катастрофой для людей. Животные в клетках глядели как люди… И мартышки с человеческими именами не понимали, для чего их обучают. И правильно делали, что не желали учиться.

– Вертолет – это, конечно, хорошо. Но для начала мы заберем мои «вещички» из схрона! – тут же поторопил с короткими сборами своих спутниц Герк. Идея с вертолетом всем казалась бредовой, но на южном острове вообще-то был целый аэродром с вертолетами и самолетами, на которых нередко отправляли пленников и наркотики в дальние страны. Сеть торговли разрасталась, замыкалась, пересекалась неожиданными узлами с мафией других континентов. И у какого-нибудь добропорядочного на вид канадца могли оказаться прочные деловые связи с, казалось бы, таким далеким Хойтом. Глобализация, международные соглашения, права человека. Если первые два пункта реализовывались, то последний явно тонул во втором: все на чем-то соглашались и нередко в ущерб прав менее сильного. Сила и выгода – вот и весь закон на протяжении веков. И только самые смелые могли идти за идею, проливать кровь, оставаться без крова, не спать ночами и бежать сутками. Но зато они творили историю и держали мир.

А Джейс никого не сумела удержать, дефективная, не принимающая себя. Как никогда она занималась самоуничижением, почти радуясь своей ненависти к себе. Во всем виновата она!

Пусть Герк придумает самый глупый план, пусть будет еще хуже. Разве только о Дейзи стоило еще заботиться, но женщина сама выбрала свою судьбу, раз шла на поводу у укротителя. Дейзи на редкость трезво и прагматично оценивала все, что происходило вокруг нее, приспосабливаясь, как живучая кошка, к тем условиям, которые предоставляла жизнь, умея забывать и не винить себя. Но перед Джейс она ощущала себя теперь невосполнимо виновной, может, поэтому они так и не поговорили друг с другом с тех пор, как перекинулись парой слов у причала, точно слова все рухнули с огромной высоты за край мира, разбившись о голову гигантской черепахи-основания…

Джейс зашла в штаб, открыла эту красную дверь, стараясь не глядеть на желтый погрузочный маленький трактор и занесенные песком, несущие перепрелой тухлятиной, мешки мусора по левую руку от нее. Черный мешок смерти…

Помнится, такое было у Стивена Кинга в «Бессоннице». Не хватало еще ауры видеть… Но в том и беда: никакой мистики, никакой помощи внеземных существ, только предположительный спор их где-то там. Что, если всего лишь игра сознания? Что, если ничего там нет? Для чего тогда все? Для чего мораль? Для чего дружба? Для чего вообще это нелепое, исполненное болью, существование на Земле, которая хоть и стала глобальной и огромной до гигантизма, все равно осталась по-старому плоской?

И если шла борьба именно за ее душу, то для чего губили тех, чьи души проходили свои круги противостояния? Но все лишь какая-то мистика и эзотерика, безответная, бесприветная, как натянутое канатной дорогой, булькающее кучевыми облаками небо.

А небо – вообще не небеса. Небо так: скопление газов, магнитных полей, оболочек и влаги. Может, облака – это вовсе не испарения воды? Может, облака – это слезы? И так их много в мире проливается, что носятся они в вышине, застывшие тяжелыми тучами.

Девушка не боялась заходить в штаб, она уже там ночевала, она запрещала себе чувствовать, почти цинично намеренно кривя губы, окидывая убогую обстановку равнодушным остекленевшим взглядом. И все тот же полосатый диван, и полки, и ящики. Пистолет отправился на вооружение, здесь оружие ценилось больше чьего-то горя, оно позволяло не допустить еще большего, другого, чужого.

И Джейс вовсе забывала, что какие-то люди здесь теряют своих родных и близких. Везде теряют. Что с того? Рыдать по каждому незнакомцу? Хорошо рыдать по чужим бедам, пока свое не обожжет, не вывернет, выскабливая понимание, как застывшую дешевую патоку со стенок глубокого опустевшего чана на разорившейся фабрике.

Вместе с гибелью Лизы Джейс ощутила, что омертвела и некая значительная часть ее самой, точно началась гангрена души. Вроде не смерть еще, но уже посинение, затем почернение, затем заражение и гибель при жизни. Как у Вааса… И слишком много его в мыслях витало. Не иначе, снова предстояло попасться в его ловушку. И Джейс это уже почти забавляло, она разучилась бояться. За кого бояться? За себя что ли, обреченную? А это почти игра, кошки-мышки, она теперь принимала его игру, игру двух мертвых людей. Но вдруг как вынырнула, собрав небольшой рюкзак, обескураженно оглядевшись, поражаясь беспринципности и жесткому сарказму собственных мыслей. Нет!

С ней еще была Дейзи. Нет! Герк жизнерадостно желал выбраться. Но стряхнуть с себя оцепенение, которое опасно расшатывало лед над бездной, помог слабый, но знакомый голос, шедший из сумеречного угла:

– Джейс, это ты? Уезжаете? Подойди, я что скажу…

Там лежал человек, живой человек. Тот самый, раненый ракьят. Она его спасла. Его спасла, а Лизу нет… Все ж есть у этого мира какой-то замысел, но не слишком ли жестокий, чтобы действительно существовать?

Воин подозвал девушку жестом как можно ближе. Незатянувшаяся рана и большая кровопотеря не позволяли ему громко говорить, но он отчаянно стремился что-то донести до своей спасительницы, которая с участием внимательно склонилась над ним. Как оказалось, он пытался утешить хотя бы словом, ведь в смерти делом не помочь, шепча со странной отрешенной улыбкой:

– Смерть – это не конец.

– Надеюсь, – больно сжалось все в груди при одном упоминании этой темы. Нет, лучше бы в этом невыносимом кружении мира так и оставались диссоциированные линии вещей. Но вот снова заставляли выстрадать, вымучить свои думы. Особенно, когда все с той же улыбкой он продолжал:

– Знаешь, все возрождается в этом мире. Убитый медведь возрождается в медвежонке, убитый тигр в тигренке. Все возрождается.

– А человек? – растерянно перебила его девушка, но покачала головой, сознавая, что никогда не сумеет принять эти верования. – Прости, друг, но мы верим, что душа у людей одна, бессмертная.