Текст книги "Нет вестей с небес (СИ)"

Автор книги: Сумеречный_Эльф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 52 страниц)

Пиратов оставалось пятеро, босоногих воинов – трое. Плохой расклад, тяжелый. Значит, точно не враги. Враги ведь налетают, точно коршуны, терзают добычу, словно неугомонная стая проклятых волков, чей вой оглашает морок полнолуния. Но на острове только вой бешеных собак заставлял озираться. Собаки вечно выли, хоть днем, хоть ночью. Собаки… Вот еще одни враги. Ведь именно из-за них Райли ломанулся обратно в лагерь. Как же ей не хватило сил его удержать!

Джейс понимала, что не знает, как дальше жить, если придется вот так каждый день прокручивать в голове подробности этой страшной ночи. Этого проклятого утра. Каждый день, каждый миг.

А в устье песок окрасился багрянцем. Кровь так похожа на краску. По телевизору не отличить и вовсе, ведь так преуспел человек в обманах. Вот только краска не пахнет человечьим телом, из которого исходят соки жизни, краска не дымится паром, когда наносится удар.

Джейс представила, как будет дымиться кровь врага, когда она нанесет удар, представила, как исказится самодовольное лицо с вытаращенными глазами. Конечно, она представила Вааса. Миг его смерти. И поразилась себе, когда ощутила кривую усмешку, исказившую ее обычно спокойное или виноватое лицо. Какая отвратительная усмешка. А до того мига дальше, чем до Луны.

Перестрелка внизу угасала. На этот раз победили пираты, обирали убитых, не различая своих и чужих. Из врагов уцелело трое. Закончив с обыском трупов, они захватили обе машины и укатили в неизвестном направлении, не заботясь о погребении тел, как будто не задумываясь, чем опасны для них же на такой жаре разлагающиеся трупы.

И Джейс видела, как лежат в разных позах, точно на какой-то картине, трое босоногих воинов и несколько пиратов, точно все они затеяли какой-то странный танец на горизонтальной оси. А с вертикальной спускались уже орлы-падальщики. И за спиной Джейс раздалось радостное жадное гавканье диких собак. Трое пробежали мимо, радуясь добыче. Одна тварь обратила внимание на Джейс, зарычала, кинулась в кусты.

Девушка только ахнула от ужаса, когда отвратительная ободранная дворняга набросилась на нее, попыталась вцепиться в шею.

Джейс схватила рычащую тварь за горло обоими руками, не обращая внимания на когти лап, которыми тварь пыталась придавить ее. На лицо стекала собачья слюна, в нескольких сантиметрах от носа и глаз маячили щелкающие жадные челюсти. Джейс собрала последние силы, рванулась вперед, издавая практически звериный рык, рык льва, которого рвут жадные шакалы. Удар коленом по животу тварюги, кулаком между глаз. А затем хватило мига, чтобы выхватить нож, собака снова набросилась, но напоролась на острое жало клинка, которое вонзилось раз, другой, третий… До тех пор, пока зверь не упал, издав последний сдавленный визг.

Джейс с трудом сбросила с себя тяжелую тушу, которая тут же почти скрылась в высокой траве. Другие собаки не замечали, пировали, рвали плоть людей. Смотреть на это не было сил.

Вот так еще говорили, будто собака – друг человека. А стоило только завезти на остров собак, так сбежавшая их часть дичала, возвращалась к истокам и знать не желала никаких людей, не намереваясь плясать за косточку, когда вокруг носилось множество бесхозной дичи. Точно, как пираты. Может, каждый из них тоже когда-то был человеком. Наверное, был. Все-таки не зверьми рождены. Зверем становятся. Впрочем, человеком тоже. И Джейс не представляла, кем вынуждает стать ее этот проклятый остров. Но это и не волновало, волновала одна единственная цель, цель длиною в бесконечный миг – снова встать и продолжать движение. Всего лишь встать, оторвать свое тело от земли, вырваться из пут травы, из автономного мира случайных шорохов и насекомых. А в груди все горело огнем. И снова эти два образа. Враг и брат. Собаки. Джейс снова заметила кривую ухмылку на лице, совершенно несвойственную ей ухмылку:

– Собаки. Вот и совершилась часть мести!

И с этими словами ей наконец удалось вновь подняться, изогнувшись, точно мост над пропастью. Резко вдохнула, точно вынырнув из омута, точно воздух являлся разреженным, точно оказалась на высоте стратосферы.

Почему ей всегда приходилось идти одной к цели? Не волей судьбы, а своими силами. Близкие поддерживали, отец всегда поддерживал, но научил никогда не ждать, что прилетит волшебный помощник в критический момент. А с момента смерти отца, она осознала, что не только помощник не прилетит, но и руку никто не протянет.

Как тяжко становилось подниматься снова в бой с самой собой, со зноем солнца, с холодом жары. Райли погиб. Ей не требовалась рука, чтобы подняться. Она могла бы вскочить и без ног, если бы попросил протянуть ему руку, если бы потребовалась помощь. Но он погиб.

И только мысли о его друзьях позволяли не сломаться. Да, спасение друзей являлось для нее теперь служением памяти брата, попыткой оправдаться перед ним, хоть и знала, что никогда не оправдается. Убеждала себя, что это она ради друзей, только ради них.

Да какая разница, каковы мотивы, если человек намерен спасти и помочь?

Вот только намерения слабо согласовывались с реальностью. Чем дальше она шла, тем больше это ощущала. Направления, ровно, как и места, куда вообще занесло, она не знала.

Только на холме маячило что-то вроде дома. На высоком холме. Джейс рассеяно поглядела туда из-под руки, чтобы солнце не так слепило сощуренные глаза.

Беленый домик… Странно он выглядел для этих мест. Джейс опасалась, что там мог оказаться штаб врагов, но чего-то не хватало над этим одиноким домом, чего-то, что последнее время отпугивало. И очень скоро она поняла: красных флагов. Везде, в лагере, возле него, были развешаны алые тряпицы. Флагом то безобразие едва ли называлось. Уж точно ничего общего со знаменем коммунистов не имело. К счастью для коммунистов…

А дом стоял и стоял на холме, совершенно белый. Только развевались над ним многочисленные причудливые флюгера. Джейс поднималась по отлогому склону, как будто не замечая, что с другой стороны горы проложена вообще-то дорога. Но она уже поняла, что остров, возможно, некогда вполне цивилизованный остров, контролируется пиратами, так что любая дорога рисковала навести на встречу с ними, погаными.

Так люди все ж, иль звери? Может, с первым зверством человек и становился чудовищем? Тогда кем являлся главарь? Из всех пиратов он один еще как-то напоминал человека, потому что говорил, словно человек. Но и из всех же пиратов он казался наибольшим чудовищем, зверем. И что означали его кровавые потехи с бегом пленников через джунгли? Измышлял ли кто-то большие зверства. Ох, измышляли чудовища. Много умели измышлять того, что в головах у людей не укладывалось. В сознании встала нечетким больным отблеском картина Дали «Измышления чудовищ», на ней эти чудовища подозрительно напоминали очертаниями людей…

Джейс добралась, наконец, до вершины холма. Но поняла, что это был ее предел. Вот так глупо упасть здесь? Здесь? Невесть где… Только в груди все горело, руки и ноги немели, голова невыносимо кружилась.

Нет, везде только белое и зеленое. Никаких красных флагов.

«Будь, что будет. Если выжила над пропастью не без цели», – только подумала девушка, медленно опускаясь на неровный грунт возле порога дома, только в последнем всплеске сознания запечатлелось яркое панорамное витражное окно на первом этаже.

====== 16-17. На тучи свинцовые смотрит старик ======

Над морем свинцовым затих чайки крик

Среди теней дремлет уставший старик…

© Otto Dix «Старик»

Если человек ставит цель, то он добивается ее. Конечно, если эта цель не добивает его, в свою очередь.

Цвели орхидеи, орхидеи повсюду цвели, разноцветные: белые, фиолетовые. Алые. И леопарды, золотистые и черные, плавно скользили между орхидей, терлись усатыми мордами, потом разбегались, гнались за добычей, рычали друг на друга, будто не помнили, как накануне переплетались их усы – локаторы тонкой настройки. Леопарды в одиночестве, растащив добычу по темным кустам, мокли под дождем. Остров накрыл тропический шторм.

И снилось все это или являлось реальностью – неизвестно.

Джейс слышала в отдалении шторм, улавливала, как крутятся флюгера и стучат в окно ветви дерева. Сознание не возвращалось к ней, только звуки. Она не могла вспомнить, что случилось: яркими пятнами кружились леопарды, а сны прошедшего кошмара обещали явиться потом, позже.

Сны приходят, когда кошмар заканчивается наяву, и тогда уж сон до конца дней остается кошмаром. И ходят люди, пьют снадобья, чтобы забыться, а кто-то просто спивается, подсаживается на иглу от ужаса реальности. Спиться-сколоться – способ приспособления к миру, молчаливое согласие, уход. И неважно, какие уродливые формы все это приобретает… В ком начало бесконечной цепи?

Джейс попыталась приоткрыть глаза и вдохнуть. Сквозь ресницы маячил белый низкий потолок из дерева. В стекло и впрямь глухо стучала ветвь близстоящего дерева.

Девушка попыталась вдохнуть глубже: сразу ощутила, как болят ребра, но уже глухо. Все болело глухо. Раны были достаточно умело заклеены и перевязаны. Значит, кто-то все же не позволил ей умереть. Джейс не шевелилась, глядя в потолок, сознание и осознание возвращались к ней, и уже не болью пронзали, а медленной пыткой. «Райли… Друзья», – отозвалось в ее мыслях, и тут же в животе что-то сжалось неприятным холодом. Вот она, реальность: Райли больше нет.

А ей предстоит спасать друзей, даже если это выше ее сил. И какая-то часть души безотчетно просила вернуться в сон, где бродят два леопарда среди орхидей, где она – лишь бесплотный дух, что наблюдает за ними, что может лететь куда угодно. Как же она невзлюбила свое тело после перелома, эти неизменно ноющие кости, которые замедляли движения. Полет. Почти полет, когда снежная крошка ударяет в лицо, когда не до конца ясно, то ли по снегу несешься, то ли по облакам.

– Летать!.. Летать!.. Не па-а-адай! Не т-ты! Почему ты?! Нет!.. Летать! Мы будем летать! – донесся сбивчивый голос откуда-то снизу, наверное, с первого этажа. Некто как будто смеялся, но в этом отрешенном истерическом хохоте проглядывала невыразимая трагедия.

А потом в дверном проеме показался старик с трясущимися руками, вот только Джейс разглядела его повнимательнее и поняла, что не так уж он стар, и руки его трясутся не от дряхлости, а все от того же, от тех же «травок» или «грибочков», которые употребляли пираты. И бесцветные блеклые глаза старика заволокла та же дурманная муть, что и зеленовато-карие глаза Вааса. Странно, что так четко запомнился этот цвет. Но страх часто заставляет запомнить то, что никогда не пригодится. Но вот такой же мутный взгляд. От чего они все бежали? И кем мог оказаться этот старик с взъерошенными седыми волосами?

На нем красовалось нечто среднее между халатом врача, смирительной рубашкой, фартуком химика и робой садовода. По степени загрязненности оно больше всего напоминало последнее.

– О… Очнулась, – пробормотал вошедший.

Джейс попыталась приподняться, но голова кружилась, казалась чугунно тяжелой.

– Ты спала двое суток. Хорошо, что у нас не совсем джунгли дикие, – ответил старик, покачиваясь в ритм какого-то своего танца и перебирая иссушенными морщинистыми пальцами, а потом начинал о своем, взмахивая руками, как крыльями. – Пурпурные, зеленые… Летать…

– Кто Вы? – отвлекла его Джейс, прокашлявшись, хотя голос все еще звучал сиплым свистом, но вместо ответа она получила недоверчивое утверждение:

– Похоже, ты не пират.

– Нет, – спокойно отвечала девушка.

– Я Алек Эрнхардт, Доктор Э, короче. Как тебя зовут? – заинтересовался старик.

– Дже… Джейсон! – неуверенно начала девушка, непроизвольно назвавшись мужским именем. Без цели, а так. Все не оставляло чувство, что здесь все считают ее парнем. И это ей в равной мере мешает и помогает. Что ж. Не быть никем, не принадлежать ни к одной из групп – тоже выбор. И не сопротивление миру, и не принятие его. Нечто хтонически спутанное.

– Джейси, значит, – тут же кивнул Док Э.

– А как вы…

– Ты не пират, и я не пират. Я химик-врач, кто, по-твоему, твои раны обработал?

Тогда Джейс поняла, что она не совсем одета. Но это ее не смутило, если уж старик назвался доктором и не обманул. Да и как мог он обмануть, когда измученное тело благодарно успокаивалось после его лечения?

Девушка приподнялась и поглядела по сторонам: очутилась в небольшой комнате-мансарде со старомодной белой мебелью и светло-фиолетовыми обоями. Выглядела комната вроде бы и уютной, а вроде и хранила налет нежилого помещения. И неясно, отчего создавался этот эффект.

Потом Джейс заметила кубики на столе, деревянные детские кубики, которые были популярны в восьмидесятых, наверное, выцветшие от времени, но кажущиеся новыми, как будто владелец в них не успел достаточно поиграть. Не учил на них буквы, не строил несуществующих городов и башен… Почему-то становилось невыносимо тоскливо от взгляда на эти вещи. Так тоскливо, что снова начинали душить слезы. В ее памяти вставал немедленно образ Райли, их детство. У них уже были другие кубики. А сколько всего было в этом детстве. И она помнила только хорошее. И Док Э. тоже глянул в сторону белого письменного стола с кубиками, и будто сжался, как старая птица, бормоча невпопад:

– Летать… Да… Не падай… Мы будем летать.

Джейс видела, как этот человек куда-то уходит, вроде бы остается неподвижен, но уходит намного дальше, чем уводят людей ноги, а именно – в лабиринты своих мыслей и памяти. И рискует оттуда не выбраться. Вероятно, он вечно бродил по кругу в лабиринте своего сознания. И Джейс поняла, что должна чем-то выдернуть его обратно в реальность, спросила, как можно громче, но вышло глухо:

– Отсюда можно выбраться?

– Выбраться? – немного отошел от своих дум мистер Алек, торопливо отрапортовал. – Все корабли северного острова контролируют люди Вааса, с ним ты уже, кажется, знакома. Все вертолеты и корабли южного – люди его босса, Хойта. Отсюда нет выхода. Связь с большой землей тоже идет только через их канал. Никакого выхода. Могу поспорить, они и голубиную почту убивали бы, да еще до них истребили всех голубей.

– А Вы как же? – умоляюще поглядела на него девушка.

– Я работаю на них и сейчас страшно рискую, помогая тебе, – отмахнулся Док.

Эти слова отнюдь не обрадовали Джейс. Она тут же тревожно встрепенулась, не заботясь о том, что на ней только фиолетовое покрывало из всей одежды, попыталась встать. И ей это даже удалось.

– Стой! Стой! Два дня рисковал, еще пара часов ничего не составят! – усадил ее на кровать Док. И пусть мутные, но все-таки добрые и невыносимо скорбные его глаза зажглись на миг живыми искорками. А потом снова потухли то пытливым изучением отдельных предметов, то несколько недовольным и осоловевшим разглядыванием чего-то несуществующего на потолке и вообще во всей этой комнате, точно возвращение в это помещение являлось для него и пыткой, и блаженством.

Что же с ним произошло? Что могли значить эти кубики? Ведь Джейс могла поспорить: в этом доме нет детей.

– Но… Что же мне делать? – сдавила виски девушка. – Они забрали моих друзей! Мне… Мне нужна помощь…

Она вновь умоляюще поглядела на Дока Э. Но в ответ встретила такой же растерянный взгляд человека, который бы и рад помочь, но не в силах. Он только вытянул губы, задумчиво засопев, потом, перебирая пальцами, начал твердить:

– Помощь… Помощь… От местных помощи не жди. Они давно обложены данью, а кто не может расплатиться – продают в рабство. Помощь… Насколько ты крепка духом, девочка?

Когда он спрашивал ее, во взгляде его вновь зажегся слабый огонек жизни и осмысленности, а потом снова его укрыла пелена беспричинной тревоги, похожей на апатию и паранойю одновременно.

– Я не знаю, – опустила голову Джейс, а потом ее кулаки сжались, а на лице застыл ожесточенный оскал. – Но Ваас убил моего брата, и у него мои друзья. Я должна их вызволить. И я… Я хочу отомстить!

Она впилась пристальным взглядом в лицо собеседника. Док задумался:

– Отомстить самому Ваасу?! Хе… Хе… Давно я не слышал такой наглости и самоуверенности… И-и-и-и-и…

Мистер Алек выставил перед собой руки и начал шататься лунатиком, похожий в своем балахоне на призрака. Джейс это уже раздражало, теперь каждая минута являлась, возможно, минутой нестерпимых пыток для ее друзей.

– Док? Док!

– А! Что? Да я задремал, да, я просто задремал! – встряхнул головой, как разбуженная днем сова, мистер Алек, торопливо бормоча. – Ладно. Рану я твою зашил, значит, передвигаться по джунглям ты сможешь. Оружия у меня нет, могу дать только карту. Значит, так, на востоке от моего холма лежит деревня древнего племени. Деревня Аманаки. Племя Ракьят. Дикари страшные, но если они тебя не убьют, приняв за пирата, то, возможно, помогут в борьбе против Вааса. Не суйся на большие дороги, там аванпосты врагов везде разбросаны. Карта старая, на ней ничего не отмечено такого, карта еще до вторжения Хойта на остров… Какие были времена… Уж лет двадцать прошло… С ним тогда еще и Вааса не было…

А потом он устало примостился возле письменного стола, раскачиваясь из стороны в сторону, шелестя сухими сморщенными губами:

– Я вот все сижу и сижу на своем холме… Сижу и сижу… Мог бы тебя как-нибудь под видом чего-нибудь ассистенткой своей оставить, например. Меня тут наркотики ведь заставляют изучать, состав, пропорции, только из-за того еще и жив. Дрянное дело. Раньше сам сбывал на черном рынке свои «эксперименты», теперь с их подачи… Что за дела… Но жить можно. Но, раз уж ты уже разозлила Вааса, а ты его разозлила… Я бессилен.

И Джейс поняла, что помощи ей вновь ждать неоткуда. Хорошо, хоть след от пулевого ранения на бедре доктор заштопал ровно, так, что и шрама не обещало остаться. Впрочем, шрамы Джейс давно уже не заботили, их у нее на теле было и так достаточно.

Но приходилось вновь отправляться в путь, в эту тотальную неизвестность. Да еще и с картой вместо навигатора. Да ей бы ничего не сказал никакой навигатор. Они-то вообще считали этот архипелаг необитаемым. Они. Она и Райли. Даже когда жила в другом городе, она не могла стать чем-то отдельным от него. С момента смерти отца эта связь как будто стала еще прочнее, невыносимо прочной. И вот так какой-то маньяк убил его, да еще что-то вещая о предательстве. Много ли он знал о предательствах… Судя по его словам – много. А она тоже кое-что.

И точно знала, что не существовало страшнее греха, чем вот так лишить жизни ее брата, единственного светлого лучика в ее жизни, остатках жизни. Но, раз уж такое произошло, Джейс не намеревалась сдаваться. Пусть и за Стиксом, в мифической стране теней, но она жаждала мести. Не слепой, не черной. Один убитый ее брат – не предел. Сколько и чьих еще братьев, сестер, дочерей, сыновей мог уничтожить этот человек? Да, она бросала вызов, кажется, еще не догадываясь, насколько велика эта опасность. Пусть.

«Я должна найти наш корабль… Послать сигнал бедствия», – думала, что вообще делать в такой ситуации, думала, как бы поступил отец. И приходила к выводу, что он просто не пошел бы на такой остров. Вот дернуло же Райли! Вот не хватило же ей воли отказаться!

Но все-таки они с братом видели фотографии, что делают с животными разорившихся зоопарков, видели, как лежат тела убитых тигров, оленей… За что их так убивали? Редких животных. Но если разорились – будь добр ликвидировать бизнес. Может, поэтому Райли желал любой ценой спасти их небольшой зверинец в пригороде? Сердце Джейс еще больше сжималось от мысли, что брат, возможно, делал это не для себя, совсем не для себя. Хотя она слишком редко понимала его мотивы. Соглашаясь с ним, видимо, слишком много потакала, даже когда понимала его неправоту.

Доктор Э. не гнал в шторм, только часто торопливо выглядывал из окна, но знал, что и пираты в шторм не полезут к нему.

Рокотал гром, и молнии били в громоотвод дома на холме. Нет, враг явно выбрал бы погоду получше, чтобы забрать эксперименты химика.

Зато Джейс успела за время непогоды утолить голод, собрать походный рюкзак, содержимое которое у мистера Алека, к счастью, можно было добыть беспрепятственно. Да еще наспех из таза и кувшина оттерла с себя всю грязь, а то доктор протирал только места ушибов и порезов.

Потом док позволил позаимствовать одну из его длинных рубашек, надев которую, Джейс стала еще больше напоминать парня. Отцовский подарок, водолазку, пришлось закинуть в рюкзак, расстаться с ним Джейс просто не могла, хоть и понимала, что для сентиментальности остров ничуть не подходит. Но, может, именно такие вещи здесь и обретали свое истинное значение.

Гроза прекратилась, солнце вновь сияло, клонясь к закату, но от земли шел тяжелый пар. Дождь здесь не приносил свежести. То ли дело дома, там, где ели росли. После дождя и грозы всегда холодало, и дышалось легче. А здесь девушка ощущала себя тонкой яблоней, пересаженной на почву, пригодную только для пальм с их жесткими вытянутыми листьями-опахалами. Вот Ваас точно являлся частью этих джунглей, лесов. Проклятый враг.

– Как мне Вас отблагодарить? – виновато осведомилась Джейс у Доктора Э., выходя из дома с собранным рюкзаком и ножом.

– Выживи, – махнул ей старик, уходя в небольшую оранжерею возле дома, уставленную кадками с грибами и пробирками.

Там он готовил свою медленную смерть. И медленную смерть сотен других людей, всех, кому сбывали плоды его «трудов». Джейс старалась не думать, что за человек ей помог. Она только помнила, что в спальне с фиолетовыми обоями на втором этаже видела чью-то стертую старую фотографию, там, в самом дальнем углу, за кубиками. Фотографию маленькой девочки, лет двух.

«Это была его дочь», – вдруг поняла Джейс и осознала, что, скорее всего, жизнь этой девочки оборвалась вскоре после того, как была сделана эта фотография. А уж на острове это было или где-то в другом месте…

– Не падай… Будем летать, – бормотал свое Док.

А Джейс пошла прочь с холма, перешла через хрупкий мостик через реку, которая скатывалась водопадом в пропасть. Возле дома доктора все казалось прибранным, вычищенным. Он сохранял иллюзию порядка, но только иллюзию. Стоило закончится его владениям, и взгляду представал хаос. Разрушенные рыбацкие деревни, ржавые листы железа. Один дом выглядел расстрелянным из ракетной установки, сложился, как карточный. Там и здесь виднелись брошенные машины, через некоторые уже успел прорасти колючие кустарники.

И однажды у обочины попался лежащий ничком распухший труп, источавший тлетворный запах разложения. Джейс вздрогнула, закрыла рот рукой, отвела глаза. И одновременно закрыла свое сознание, чтобы не погружаться в бездну масштабов этой катастрофы.

– Что же творится на этом острове? Это не может быть на самом деле, – только с ужасом озиралась девушка.

А люди с большой земли могли дальше сколько угодно придумывать страшные сказки про зомби-апокалипсис и вторжение инопланетян. А это был всего лишь остров, захваченный нарко-работорговцами. И торговля происходила вдали от людей с большой земли, но одновременно с течением их жизней, не много веков назад, а прямо «сейчас».

Но потоки живого товара и трафик запрещенных веществ касался, в конце концов, и их, производился для них, платежеспособных. Только они предпочитали не замечать, пока их не касалось.

Джейс оказалась в эпицентре этого бедствия, одним из участников. И не представляла, что ждет ее дальше. Отовсюду ее гнали, точно бездомного щенка.

====== 18-19-20. Не узнать себя ======

Кто-то водит глазами за кустами.

Вроде кто-то, а вроде бы мы сами.

Не узнать себя сквозь призму света,

Словно смерть не умыта, не одета.

© Гуахо “Сумерки (Для тех, кто уходит)”

В небе надлунном светилась чаша, облаком изувеченная, расплаты краше. Чаша для слов без основ. А в подлунном мире все больше готовилось виселиц и крестов, чтоб в надлунном больше чаш в изъятый обратным окном час.

Окно – тоже крест, только как посмотреть. Ведь то, что снаружи – всегда замок, мучительный недостижимый потолок, а то, что внутри – навечно вход под простыни вечности.

Не первый так год. Год вечного лета, где песня не спета, потому что не голосом ей звучать. Знать все, но не думать здесь ни о чем. Утрата смысла и мысли о былом. Даже не сон. Снова долгий путь, иначе в вечность придется уснуть. Время обостряло черты лица, обтянутого смуглой кожей, обтачивало, грозясь укрыть рогожей, известью засыпать, как редкие трупы, что на погребенье оказались скупы. Мертвые хоронили живых, или живые мертвых – не разобрать в мороке испитых горем глаз. И в сизой синеве таилось много черноты, как будто с чернотой на «ты».

И внепричастна миру, она шла, не по дорогам, по холмам. Уже луна светила в небе, и в зарослях слышался рык леопардов. Джейс понимала, что нож ее не спасет. Ее вообще ничто не спасет, никто.

Истаять, полететь, извиться лианным шорохом и звоном полынных губ для слов весомых. Кому сказать их? Брату? Другу? Или врагу? Извить лианой и отравить полынью, чтобы яду меньше. Нести ей в сердце. Шип сомнений.

А ночь легка, а ночь быстра, и в зрении хищников мудра, в зрачках, раздробленных, убийцы лишь отразится, но на миг. И снова полетит, как покрывало полотняных судеб, стежками переросших лен и все лианы.

Запад озарен был полоской заката, там, где солнце змей мог съесть. И в мире плоском солнцу в лодке не надлежало умереть. И солнце вечно билось с змеем в стране ночи сквозь вечной лжи.

Она звала память свою, память кричала страшными образами того, что было на острове. Она звала верность свою, верность просила мести, а сердце – прощения. Но непротивление силой злу влекло тотальное исчезновение. Так что же? Взять бы в руки меч, одной ногой ступив в болота гнева? Да, приходилось. Меч вместо прялки, война вместо хлеба. Орала в мечи, но лучше молчи. Но если б солнце не билось со змеем, то не случалось бы восхода. Восход который раз болезненно прорывался вдохом нового дня, закат же сурово готовился к битве. Как и она. Как она. Хрупкая яблоня средь стучащих жестких пальм, над которыми ирокезами возвышались копны темно-зеленых листьев. И даже ночью было душно.

Джейс отчаянно вертела карту, ей сказали идти на восток. Закат являлся хорошим проводником. Да. Ночь расставляла караулы вокруг аванпостов, по крайней мере, по дорогам не носились оголтелые пираты, водить они не умели, сами въезжали в канавы. Странница выбирала самые глухие тропинки, но вскоре поняла, что на самых глухих водятся ядовитые звери, которые часто не брезговали расположиться и у обочины номинально главной дороги. Несколько раз из-за шатких мостов через бурные реки все же приходилось возвращаться к главным дорогам, уповая только на удачу, на то, что враг не изберет этот путь. Да и кто ее знал в лицо? Но чувствовала: непременно собьют, заберут содержимое рюкзака, а там всего-то валялись аптечка и отцовский подарок, да пара мелочей вроде зажигалки. У дока не оказалось даже фонаря. Так что девушка торопилась, надеялась, что эта деревня вскоре покажется. Но прошел целый день, она все шла и шла, а ничего не появлялось.

Она только слышала рык зверей в чаще. И ускоряла шаг. Тело почти не болело. А то, что творилось в душе, не называлось больно – слишком слабое слово. Невыносимо – вот что она ощущала, торопливо, чуть прихрамывая, шагая по дороге. И чем отчетливее становилось осознание этой невыносимости, тем больше поступала отчасти психосоматическая хромота. Вот убили Райли и как будто не на кого стало опереться, чтобы не хромать. И неважно, что чаще всего это он прятался за ее не слишком широкой спиной. Ждать защиты – не такое уж сложное занятие, не так уж мотивирует жить. А вот знать, что стоят за тобой и попытаться защитить…

Но поздно! Ваас оказался сильнее. И не действовали против его силы ни заговоры, ни упования на удачу. Ни молитвы, хотя она, видимо, не помнила ни одной, но ведь всей душой просила. А кого просила, тоже не могла отчетливо сказать. Просила о простом, о том же, что и все… Но все туманно, неясно. Да и она сама туманная, непонятная. И сейчас сомневалась, существует или нет вообще.

И кто такая она? Джейс без брата Райли. И что это за странное имя? От какого имени вообще сокращение?

Она начинала заговариваться, вернее, мысли ее заговаривались, путались, забывались самые простые вещи, например, дата своего рождения. Существовали мысли и запоминания важнее, чем эти условные цифры.

И чем больше она забывала себя, тем больше понимала, что жива.

Здесь и сейчас. В этот миг. И опасность грозит ей, одинокому существу в царстве теней. И в ночи не маячило огней. Только к утру рассмотрела девушка тусклые отблески. Вероятно, могла бы добраться быстрее, но на пути не попадалось транспорта, да и боялась она пиратов, что разъезжали по дорогам. Несколько раз она пряталась в зарослях, не зная, гул чьей машины доносится до ее ушей. И за каждым автомобилем, старым, ржавым, гудящим, разносился по лесу тяжелый запах бензина. Обоняние отчего-то сильно обострилось после попадания на остров.

Вот сейчас ей снова приходилось таиться в зарослях, поскольку ночную мглу разрезал свет фар. И снова она смертельно устала за день, казалось, уж сапоги, грубые, армейские, развалятся скоро. Да и скудный запас сухарей, который удалось раздобыть у Доктора Э., слишком быстро подходил к концу. Может, она заблудилась, подозревала, что не может сбиться с пути, потому что не знает дороги. Но оказалась в неурочный час, очевидно, возле одного из аванпостов, потому что по дороге хуже, чем хищники, сновали машины, слепили фарами, мешая видеть в джунглях. Девушка ждала, когда сможет выйти из укрытия, темнота скрывала ее, деревья окутывали пеленой.

Но за спиной послышалось шипение. Кто-то стелился по земле, подбегал на кривых коротких ногах. И Джейс уже догадывалась, кто это. Ночные твари, сливавшиеся с травой. Древние рептилии. Мерцали их бесстрастные желтые глаза.

Джейс попятилась, надеясь выиграть себе немного времени, пока пираты скроются из виду, но только слышала, как приближается шипение. Тварь предательски стремительно укусила, на руке осталась своя алая кровь и кроваво-алая слюна варана. Древний змей, ящер, чудовище. Их оказалось несколько. Джейс поняла: снова между двух огней, между молотом и наковальней. Кого же из нее пыталась выковать эта жестокая судьба? В чем содержалось ее назначение? Впотьмах девушка бросилась через дорогу, едва не угодив под колеса очередного джипа, мелькнув на миг тенью среди фар.

Из чащи слышалось шипение варанов, древней незаметной силы джунглей, а на дороге затормозил, мигая слепящими фарами, вражеский джип, вильнув в сторону от спотыкающегося объекта, наезд на который грозил перевернуть машину. Из него выпрыгнуло двое людей в красных майках. Джейс, не помня себя, метнулась в противоположную сторону, вскакивая, падая, вываливаясь в белесой глине.