Текст книги "Нет вестей с небес (СИ)"

Автор книги: Сумеречный_Эльф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 46 (всего у книги 52 страниц)

Женщина снова болезненно замолчала, сжимая кулаки, сглатывая ком в горле, но заставила себя продолжить:

– С сестрой сложно увидеться. Как она там? Впрочем, наверное, нормально, если в лавочке работает.

– Она рассказывала мне… о Ваасе, – все, что могла вспомнить о той женщине Джейс, понимая, что у нее не случилось галлюцинаций в тот раз, когда она их перепутала. Еще бы: у обеих тугие пучки на голове, обе смуглые, да еще в полумраке лавок.

– Что о нем рассказывать? – сурово посмотрела на Джейс женщина, скользнув взглядом по шее девушки, точно подозревая что-то, но решила не лезть не в свое дело, вздохнув. – Из-за него нас и раскидало. А я его еще таким юным помню, – женщина еще раз вздохнула, устремляя усталый старческий взгляд прямо перед собой, упираясь им в стену, начиная рассказывать устало:

– Знаешь, мы жили точно так же, как вы… Точно так же любили… У нас было тоже очень уютно. На южном острове были отель и аэропорт, к нам даже прибывали туристы отдохнуть на тихий остров. И еще этнографы и историки. Но потом пришел Хойт… И остров показался ему… подходящим местом, – старуха снова сглотнула какой-то ком, глазные яблоки ее нервно дернулись в пелене белков. – Он решил, что нам пора не жить. А Ваас помог ему. Предал нас всех!

Рассказчица сжала зубы. Она помнила Вааса юным, она помнила его до предательства. Неужели существовали такие времена, когда он не убивал, когда не причинял боль? Существовали. Женщина их помнила, покачивая головой, поправляя выбившиеся пряди волос:

– Молодежь уже почти не помнит, как здесь было прекрасно… когда-то. Мы были такие же точно, как вы… – с этими словами она впилась недвусмысленным взглядом в молодую канадку, но заставила смягчиться, переведя свое негодования в иное русло, сипло произнося снова поганое имя. – Хойт… Почему он решает, кому не жить? После стольких лет… Уже сил нет…

Женщина смотрела на Джейс, и как будто требовала ответа, почему ее остров, ее страна должны влачить жалкое существование в руинах, а «цивилизованный мир» не знать, что еще отреставрировать; почему ее дети и внуки должны голодать, а «цивилизованный мир» бороться с ожирением; почему единичное убийство там карается пожизненным заключением, а здесь и массовых расстрелов никто не замечал за пределами острова; почему ее дочь беззаконно утащил наемник… Почему у одних должно быть будущее, а у других только гибель?

И Джейс не знала, что ответить, и она ощущала стыд, не за себя, а за то место, где ели росли, то место, куда она отчаянно желала бы вернуться. Но теперь вдруг осознала: все эти люди так и останутся в аду. И нечего будет им сказать. Слова не подбирались, ведь любое обнадеживание являлось фальшивым и сочувствие не менее лживым с ее стороны. Она жила в том мире, которому наплевать, сколько людей из чужих стран умрет. Есть страны-потребители, остальные – сырье… И от этого становилось страшно и в высшей мере стыдно: она-то ничего не могла изменить. Но что, если все-таки могла? Только все глобальные мысли спотыкались о простой вопрос: каков первый шаг в этой глобальной борьбе со злом? И ясного первого шага не видела, оттого только опускала глаза, чтобы не видеть это измученное сморщенное лицо старухи, может, вовсе не старой. Может, там, в «цивилизованном мире», ее бы еще замуж звали как вполне привлекательную дамочку, но здесь она уже являлась старухой… А у всех, кто здесь рождался, с первого дня отбиралось детство.

Джейс сжала кулаки, у нее теперь было время, чтобы осмыслить все, вернее, переосмыслить, перечувствовать новым чутьем. Почти неделю, пока ее ставили на ноги, «чинили» да «латали», и во вторую неделю, не допуская до особо тяжелой работы, она думала, приходя к новым выводам:

«На войне предательство – это иное, чем предательство в быту. Когда бежишь вперед, надеешься, что в спину выстрела не случится. Но хорошо, когда есть четкие рамки, кто друг, кто враг. Но нет. На войне предатели заслуживают только смерти. Как бы больно это ни было признавать, какие бы мотивы ни подвигли их на этот слом».

Противоречия разрывали сердце на куски. Особенно, когда она осознавала, что все это время жила… не для себя, но для своих друзей. И только для них. И в них обретался смысл ее существования. А как их не стало – так и решила, что душу можно продать, так и решила, что ничего не ценно, ничто не истинно. Только вот люди с острова никуда не девались. И горе их простиралось дальше ее личной трагедии многих утрат. И в них тоже мог обретаться смысл для человека, который не умел или уже не желал жить для себя и ради себя. После страшной казни – к счастью, неудавшейся – ей вдруг многое открылось, точно она и впрямь перешла на какой-то новый уровень понимания. Она перестала грызть себя, копаться в недрах своего разума, перестала винить себя за чужие грехи. Но одновременно точно открылась еще больше всему миру. И вдруг осознала, что теперь может, и более того, должна сражаться за этих людей, вместе с ними, несмотря на решение алчной жрицы. Ведь кто такая, по сути, Цитра? Что она реально ведала… Борьба со злом, борьба со смертью. Первый шаг обретался здесь! Да, прямо на берегу реки Бедтауна. Джейс подняла глаза на небо, снова не боялась смотреть в его иссекающую лучами вышину:

«Я знаю, как уничтожить зло… Его часть. Пусть это будет стоить мне жизни. Но все иначе… В прошлый раз я шла мстить за себя, за то, что осталась одна, за неоправданные ожидания. И все вышло как-то неправильно… Как изолированный атом, как эгоистическая личность… Он спросил именно меня… Я… ответила. И как будто забыла, что человек никогда не принадлежит одному себе. Ваас об этом забыл и ныне носит клеймо безумца и предателя. Человек принадлежит всем, кто ему помогал, кто волновался за него, даже тем, кто не принимал его. Но все эти люди… Не важно, что связывает или связывало меня с… ним… Теперь пусть меня ведет боль всех этих людей!»

И она знала, что сознательно идет на новый грех, но на войне солдат иным судом мерят. А павшим в битве на том свете, как говорят, даются крылья, чтобы вечно они боролись с демонами. И это не такая плохая участь. Человек никогда не принадлежит себе. И если не сопротивляться злу, то оно поглотит изнутри.

«Если бы одна моя смерть, один мой сожженный дом могли остановить навсегда все войны, я бы, не раздумывая, отдала все, что есть… Если знать, что эта жертва без борьбы прекратит страдания людей, перережет эту страшную цепь на мистическом уровне. Но, скорее всего, нет… Здесь так много смертей и разрушений, что еще одну вряд ли кто-то заметит. Поэтому придется бороться силой».

Через две недели снайпер вышла из Бедтауна, но не с винтовкой, а с пистолетом-пулеметом, который любезно предоставил Герк, старуха же только отдала старый нож для выживания. Джейс покинула пределы города, но обернулась, брови ее сдвинулись, нет, в городе существовало еще одно место, с которого и стоило начать свою борьбу. Да, новый грех, новое убийство. Но если кто-то не возьмет в руки меч, то в зыбучий песок грехов угодит еще больше людей.

Вот эта мерзкая неоновая дешевая вывеска, вот эти грязные матрацы и несколько бьющихся от ломки полуголых девчонок лет восемнадцати, а то и меньше.

Женщина подобралась с тыльной стороны к публичному дому Бедтауна, подозревая, что напрасно рискует, но поступить иначе не могла, особенно, когда в очередной раз наблюдала сцену избиения одной из «дамочек» хозяином притона, который рычал, что в его бездонный карман попадают не все деньги…

Движения Джейс уже не причиняли особенной боли, но любую боль она умела гасить стремлением, стремительным прыжком пантеры, подбегая с ножом к пособнику разврата, почти не ощущая, как полоснула по дряблой шее лезвием ножа. Но нет, убивать ножом – слишком ясное чувство, это перерезанные артерии и связок, жил, слишком близкий их хруст.

Но не успело тело сутенера повалиться у ног опешившей избитой «девицы», как убийца скрылась среди хибар, точно тень. Вот и все. Она научилась уничтожать без ненависти, без стремления убивать, не ради вымещения своей боли. Не убила бы, существуй хоть единый шанс, но нет, на этого посредника пиратов угрозы уже не подействовали бы.

Обитательницы притона сбегались на отчаянный вопль ужаса свидетельницы, но Джейс к тому времени уже уходила прочь от Бедтауна по направлению к одному из аванпостов ракьят, недавно отвоеванному, намереваясь присоединиться к сопротивлению.

Может, она оставляла девиц без средств к существованию, но она сделала, что могла. Остальное зависело от них, может, у кого-то и хватило бы смелости изменить свою жизнь. Ведь это и есть выбор: изменение или повторение бессмысленных действий.

Одинокий воин в тельняшке и штанах цвета хаки, с пегими волосами и сине-серыми глазами, со шрамами на теле и, что хуже, вдоль души. Много ли могла она изменить с ножом и пистолетом-пулеметом? Но она не намеревалась идти одна. Да и один в поле – всегда воин. Со злом в душе каждый воюет один, но вместе со всеми.

Ныне все зависело от крепости духа народа ракьят и от ее воли. Но легко сказать – нелегко сделать.

Комментарий к 124. Стань таким, каким ты не был Ну, все, на финишной прямой! Да! И экшен сейчас будет. Поэтому и главы не делю на мелкие кусочки.

Мысли героини курсивом, потому что они как бы пронзают эти две недели ее выздоровления, то есть это, скорее, общий вывод из всех ее размышлений.

Так-с, перед написанием новой главы надо собраться с мыслями.

====== 125. Между землей и небом – война ======

Земля.

Небо.

Между землей и небом – война.

И где бы ты ни был,

Что б ты ни делал,

Между землей и небом – война.

© Кино (Виктор Цой) «Война».

Она помнила ритм его сердца, каждую ночь слышала во сне, даже в кошмарном бреду, но ныне шла, тверда, как гранит – тот камень, что не стал плитой на могилах ее друзей и многих убитых ракьят. Она просила руки не дрожать, а волю сделаться непоколебимее самых древних скал, не принимать смерть, не принимать зло, чтобы не раствориться в нем, не стать его порочной частью. И не важно, что раньше связывало с этим человеком по имени Васко.

Теперь она ехала в старом гудящем на все лады военном джипе в окружении отряда ракьят с автоматом наперевес. Обещали, что при первой же возможности отдадут ей снайперскую винтовку, правда, для это следовало сначала обезвредить снайпера, встречи с котором никто не желал. Пока ей только дружелюбно предоставили на одном из недавно взятых аванпостов автомат убитого пирата, да клетчатую тряпицу, которую она обматывала вокруг головы, чтобы не получить солнечный удар и не глотать дорожную пыль.

– Скажи, а я что теперь… Откуда вы меня знаете? – спрашивала в сотый раз Джейс у одного из ракьят, дивясь, как ее приняли в сопротивление, ведь только недавно в деревне Аманаки ее назвали оборотнем. Вообще не поймешь, что творилось в головах этих людей, не оторвавшихся от природы и архаических представлений о мире. С пиратами все ясно, достаточно ясно, чтобы уничтожать их без колебаний, а вот ракьят… Снова приняли ее как союзника, незнакомые, не спрашивали ни документов, ни имя, просто увидели ее, спросили: «Ты тот самый снайпер?» и вновь позволили встать в их ряды. Джейс верила в людей, вот только людям все ж не верила, но лучше сражаться плечом к плечу, чем исчезать бесследно в джунглях.

– Да, Цитра всем рассказала! – сурово одобрительно кивал один из воинов, мужчина средних лет.

Получалось, что Джейс стала чем-то вроде известной личности после того, как совершила невозможное: уничтожила в одиночку двоих лучших снайперов самого Вааса, взорвала его катера, да и вообще устроила самую настоящую масштабную диверсию. Ракьят почти сакральный ужас сдерживал, а ее в ту ночь ничего не держало, будто вырвалась из нее дикая неуправляемая стихия, будто взыграло море волнами цунами.

Но ныне в ней не осталось ничего дикого, ничего неуправляемого, будто увидела себя насквозь, сделалась прозрачной. И, очевидно, никто не знал, какой шанс представился ей тогда, в ту ночь. Спустить курок, не смотреть в его глаза, не видеть всю их глубину, эту пустоту, этот вопрос. Забыть, что понимал лучше всех, стереть из памяти все следы упоминания этого человека. Нет, не сумела. Значит, в этом содержался какой-то замысел упрямый. Благо или зло совершила? Каким судом измерить?

А что теперь? Машина направлялась по ухабам и горным тропам мимо водопада и старого схрона Герка на запад, а Джейс вспоминала, что где-то здесь, недалеко, с Дейзи случилось непоправимое. Обвинить себя в этом, сокрушить? Зачем? Скорбь ее никогда не сумела бы найти исхода, однако же скорбь не равна самоуничтожению, скорбь позволяет двигаться дальше, не замыкаться в апатии, жить ради тех, кого не вернуть, потому что, если небо разрешало столько раз выжить, значит, остался какой-то замысел упрямый, значит, в вечном повторении содержался тугой виток пружинный, все гнется кругом, да наверх.

Джейс просматривала придорожные кусты, зрение при свете дня никогда не подводило ее, да и ночью не раз спасало. Но реальность существовала помимо нее, и так не хотелось признавать, что какая-то женщина в ее голове по имени Жанна не желает ни войны, ни борьбы, а просит просто тихой жизни. Но где тихая жизнь? Не здесь, а там, далеко, на большой земле. И Джейс не имела права – как и возможности – просто малодушно сбежать, игнорируя бедствия всех, кто оставался здесь. Только задумчиво опиралась на автомат, рассматривая, как песок и пыль перекатывались по кузову внедорожника; затем вновь с опаской глядела на дорогу, надеясь в случае чего успеть предупредить о засаде.

Пираты в джунглях сбивались в мелкие банды, уже почти не подконтрольные главарям, блуждали в поисках своих, нападали, как бешеные собаки, без предупреждения, без привязки к карте расположения аванпостов и стратегических объектов. Победить колонну из пяти машин, в каждой из которых находилось не меньше пяти воинов, они не могли, но застрелить нескольких союзников – запросто. А у обоих сторон каждый воин был на счету.

Только мысли Джейс вели в иные пределы: вспоминалась собственная казнь, последняя, самая жестокая; вспоминался и Ваас, хотя лучше бы сделался снова безликим врагом. Но она-то знала, что это невозможно, прося только одного: чтобы рука не дрогнула, потому что, если судьба не любит вторых шансов, то третьих вообще не предоставляет. Женщина только нервно покусывала губы, лицо ее казалось спокойным, но внутренний диалог с врагом не мог прекратиться, но она будто нашла ответ на их вопросы: «Безумие… Знаешь… Мертвое дерево тоже может расцвести. Возродиться… Если поливать его, раз за разом, повторять одно и то же действие, истово веря, восходить на холм и поливать. Мертвое дерево вновь расцветет… Надо только верить… Кто не обращался к этому небу, как к последнему приюту, не испытал еще настоящих несчастий».

Джип ехал на запад, отряд ракьят собирался штурмовать грот наркоторговцев, где последнюю неделю базировался Ваас, где-то между домом Доктора Э. и разрушенным аванпостом «Сиротский приют». И в этом отряде племени, которое с некоторых пор превращалось почти в армию, поддерживаемое открыто уже и местным населением северного острова, находилась Джейс. Она направлялась уничтожить главаря. Она знала: на этот раз он не предоставит шанс убить себя, игры закончились, но погибать она не намеревалась, сделалась осторожной. Уже не стихия, но разум, уже не неуправляемая волна, которая не боится разбиться о берег, но воин, что надеется возвратить живым, хоть обречен рисковать своей жизнью. Нельзя слишком ей дорожить, чтобы не поймать пулю от панического бегства, но и забывать о себе в порыве берсеркера чревато бесполезной жертвой.

Вскоре показалась переправа, до боли знакомый перешеек, с которого сошла вода, немного изменив ландшафт. Шины упрямо проворачивались, разбрасывая песчинки. Снова залив, испещренный затопленными лодками, катерами, смытыми дырявыми контейнерами, вдали мелькнул «Сиротский приют». Сердце Джейс тоскливо сжалось, но женщина сурово нахмурилась, натягивая плотнее на лицо клетчатую тряпку, чтобы не глотать поднявшуюся пыль. Залив оставался за спиной, и «Доки Валсы» за спиной, и могилы подруг в стороне. Все снова повторялось, но уже с другой целью. И голубятня на холме возле деревни Аманаки виднелась какое-то время отчетливо и ясно, красная колокольня без церкви.

Места знакомые минули, потонув в желтоватой дымке. Но колонна направлялась в доселе незнакомый пункт назначения, хотя вскоре гористый пейзаж позволил вспомнить: это тот самый лагерь, где все начиналось, по крайней мере, недалеко от того рокового места, где они с Райли блуждали по зарослям, где он повернул назад то ли от страха, то ли от желания спасти Лизу.

– Тут будет лагуна, – совещались вскоре ракьят над картой. – Деревня рыбаков.

Джейс кивала, рассматривая отбитый у врагов новенький навигатор. Кто-то снабжал пиратов по последнему слову техники, кто-то по имени Хойт, который еще скупился на бронежилеты, ведь наемники его являлись частной армией, а пираты так, сбродом, которым только Ваас и умел управлять. Этот сброд стал чумой северного острова, но всякая эпидемия рано или поздно обязана закончиться.

– Вот тут три вышки со снайперами. С этой стороны. И с этой, – показывал вблизи знакомые ему места один воин. – Моя мать была родом отсюда, что стало с деревней после вторжения пиратов…

– Им важен грот, там весь товар.

– И там же пыточная, – выплюнул вместе с сигаретой собеседник.

Джейс слушала их, вокруг пупка неприятно формировался узел холода, как в ту ночь, когда она чувствовала приближение катеров к их кораблю. Наставало время развеять страшное наваждение черепа с ирокезом, в которое превратился северный остров архипелага Рук. Женщина плотнее перехватила автомат, привыкая к оружию, надеясь завладеть снайперской винтовкой.

Машины остановились поодаль от лагуны, где в низине лежала деревня, защищенная, как крепость скалами. Видимо, поэтому там находился старый японский бункер, который занимал, по словам ракьят, обширную пещеру в скале. Вулканическое происхождение острова наградило его большим количеством пустот, пещер, где-то образовывались настоящие подземные озера, где-то контрабандисты устраивали схроны, зачастую входы в них были отделены водой подземной реки. Наиболее крупные заняли пираты. Это место давно уже не могли отбить из-за его природного расположения, видимо, в последней войне, которая захватила в свое время и этот остров, противник долго отстреливался, засев в бункере. Потом на какое-то время настал мир, образовалась даже деревня, состоявшая из хлипких домиков на сваях, которые пираты теперь использовали под свои нужды, превращая часть в склады наркотиков, товара, что тут же погружали на корабли, отправляя частично на южный остров, на аэродром Хойта, частично дальше по маршрутам, которые оплетали планету, как щупальца гигантского спрута, хищного кальмара. И никто не видел этого Мидгардсторма или не желал замечать. Отсюда же уходил в неизвестном направлении и живой товар, кого-то прямиком на самолеты, кого-то…

Джейс поражалась, когда и зачем все это узнала. Ей приходилось доказывать себе только одно: все это через посредничество и при живейшем участии Вааса. И не важно, что говорил он ей, и не важно… Ничто не важно в сравнении с тем, сколько бед причинял он людям, не важно, насколько несчастен сам был, для него уже не находилось никакого искупления.

Но мораль и терзания – все на потом, мозг требовал выключить их, потому что ракьят организованной группой рассредоточивались вокруг лагуны, надеясь сначала снять снайперов, потом занять вышки и оттуда выследить остальных неприятелей.

Но для этого предстояло не попасться на глаза тех, кто разгуливал внизу, а по случаю пребывания среди них самого главаря, охрана была усилена едва ль не вдвое.

Начинался штурм, надеялись на внезапность, ночи не ждали, лагуну все равно просвечивали мощные прожекторы – все-таки один из главных портов, одна из точек распространения товара, да еще химическая лаборатория. Для нее-то многострадальный Доктор Э. и делал свои образцы из грибов, предоставляя новые образцы курительных смесей, в нагрузку к партиям конопли. И все это являлось только частью, небольшим осколком глобальной сети торговли.

– Говорят, у бункера есть еще второй выход, но мы пока не знаем, где, второй отряд ищет его, – сообщали воины.

Джейс оказалась рядовым в группе из четырех человек, подползавших по-пластунски, перебегавшим по кустам к деревянной вышке одного из снайперов. Задача была поставлена крайне ответственная – устранить стрелка незаметно, чтобы те, кого они прикрывали огнем с высоты, не подняли бы тревогу. Но все знали, что в деревне только основная охрана, все силы вместе с главарем сосредоточены в гроте.

Женщина старалась дышать как можно тише, ползя на животе по траве, таща за ремень у верхней антабки старый автомат, затем перехватила оружие за цевье, стало чуть удобнее, но все равно – непривычное, неточное. Впрочем, нож ей тоже казался сначала непривычным.

– Замри! Ждем сигнала! – шепотом вскоре проговорил их молодой командир, махнув рукой своему отряду, парень припал к рации, слушая эфир. Ракьят удалось как-то наладить не прослушиваемый врагом канал, хотя тарелка Хойта на южном острове все еще глушила сигнал для большой земли. Да и все топливо находилось в распоряжении наркобарона, целая небольшая добывающая станция.

Но здесь отряд застыл, припав к земле, скрываемый от врага зарослями растений. Теперь ждали команды, чтобы синхронно атаковать снайперов, не позволяя им страховать друг друга перекрестным огнем. Раньше на такой маневр не хватало человеческих ресурсов, особенно когда ракьят отбивали последний оставшийся аванпост возле деревни.

Молотком по тонким струнам время тянулось в ожидании приказа, сердце замедляло ход, ведь сердце человека тоже пароход, и солнце казалось ближе здесь к земле, сходились воедино все линии заката и рассвета. Металл и вода – все она. Без выбора, ведь долг сильнее чувств. А стоило лишь чуть дальше поглядеть, выйдя из пустоты своего горя, как становилось ясно – Ваас враг, и все, что творится на острове – его рук дело. Без ненависти, но убить. Пусть ненавидела Хойта, только руки не дрожали, когда отряд ракьят по приказу поднимался в бой, когда вместо приказа стрелять командир выхватил нож и с проворством леопарда всадил его в шею снайпера, вторя синхронному действию на вышках, однако где-то с другой стороны залива все же раздалась стрельба. Пираты встрепенулись, разрушенная деревня пришла в движенье, красно-черные тени тараканами заметались внизу.

– Обороняем вышку! Джейс, ты с винтовкой, все внимание на лагуну, мы прикрываем, – объяснил на ломаном английском командир, сверкнув ясными раскосыми глазами.

Вот снова взгляд через прицел отобранной винтовки неопределенной модели, снова этот крест черный на белом стекле, что не окно, что не поет муравьиными снами, ведь человек не муравей, нет у него программы, все решает выбор, и здесь выбор сошелся на крючке курка.

В жизни все виток пружинный, а здесь все пружины от автоматов. Катера, патроны, сталь. В гроте прятался демон-главарь. И на чет-нечет-чет стреляла, попадая в двух случаях из трех, расстояние было далекое, за спиной просвистели пули, но ее обороняли, не позволяя врагам занять их огневую точку, которая вообще-то была не так уж сложно расположена: были бы у них раньше силы, так и захватили бы в два счета. Если б хоть кто-то послал им эти силы, но другим странам оказалось как-то недосуг до ничейной спорной территории, только агент Уиллис собирал какую-то информацию, но и ему оказалось недосуг, особенно, когда пираты уничтожили его группу. А Джейс выжила, ныне не позволяя себе отвлекаться, веря, что ракьят и правда прикроют спину, ей приказали вести огонь по целям внизу, но пираты прятались в утлые лачуги, оставшиеся от рыбаков, одного из которых они едва не расстреляли, видимо, ради развлечения связали ему руки, поставили бутылку на голову и соревновались в меткости. Но вот их отвлекли, и рыбаку, который остался на захваченной территории на положении немногим лучше раба, удалось метнуться куда-то за дом, не подставляясь под пули.

– Не дайте им сбежать! – приказывал один из отряда, видя, как пираты пытаются нырнуть в бункер, короткими перебежками передвигаясь вдоль деревни, часть намеревалась атаковать отряды возле вышек.

– ***! Если бы мы знали, где второй выход из бункера, – сокрушался другой, опасаясь, что Ваас снова покинет грот, даже если удастся добраться до него.

Джейс не намеревалась так легко упускать свою главную цель: теперь или никогда. Но никогда означало продолжение кровопролития среди ракьят.

И не важно, что Ваас несколько раз отпускал ее, и не важно, что за игра велась, и не важна даже та ночь, даже те три часа перед рассветом.

Ничто не важно в сравнении с тем, что прозревшие глаза наблюдали в захваченной деревне: на фоне изумительно бирюзовой воды и живописной яркой тропической зелени горы обломков, разрушенные дома и несколько малиновых ржавых портовых контейнеров с переработанным, готовым к транспортировке товаром – аккуратно сложенные белые мешочки неплохо просматривались через прицел. Там же, за контейнерами, находился вход в грот – ее конечная цель. Но нет, гибнуть там она не желала, не для того шла.

Покажи мне людей, уверенных в завтрашнем дне.

Нарисуй мне портреты погибших на этом пути.

Покажи мне того, кто выжил один из полка.

Сражалась во имя жизни, и убить главаря желала ради того, чтобы другие могли жить. Убить в борьбе, не просто застрелить, когда он пытался себе что-то доказать. Хотя что ему мешало измениться! Вот вобьет себе человек в голову что-то – и все, как в стену начнет биться. Ее стена рухнула, она не могла выразить это словами, но ощущала. А он… Слишком поздно. Там, в гроте, обещало все решиться, она почему-то знала, что он не сбежит.

Между землей и небом – война!

Но ничто не менялось: снова она стреляла, снова из винтовки, враги стремительно зигзагами перемещались среди разрушенных щитовых домиков, стреляли, некоторые поднимались наверх. Но уже привычно: голова в прицеле, или сердце, или живот – курок вжимался плавно, левая рука помогала прицелиться, пока пальцы правой вновь сгибались, чтобы отправить за грань смерти очередного врага.

Их план с внезапностью провалился. Когда из грота вышел тяжеловооруженный пират с ручным пулеметом, ракьят пришлось нелегко: он не позволял себя достать снайперам, решительно не предоставляя возможности войти в грот или кинуть в него гранату. Он укрывался за контейнерами с товаром, что находились за импровизированным помостом-троном, где на возвышении стояло продранное кресло, телевизор и стол с весами, видимо, там отмеряли товар. Проклятое место, насквозь мерзкое. И все это с подачи Вааса.

Где же тот Ваас, что глядел в небо на след самолета тогда, утром, где же тот Ваас, что целовал ее шрамы? Нет его, нет, убит уже давно, убит!

Нет! Пусть сознание женщины покинет разум холодный воина!

Снайпер сжимала зубы от неудачи, когда снова не попадала в пулеметчика, который засел в тени, скрываемый лианами, однако с его позиции простреливалась вся деревня, так что приходилось и не помышлять пока что о штурме бункера.

– Его надо устранить! – прохрипел командир отряда раздраженно.

– Ну и как?! – возражал один из ракьят, в его голосе надломились первые нотки сомнения, тревоги. Умирать ведь страшно, хоть один раз, но страшно.

– Среди вас есть снайпер? Я проползу с той стороны, – вызвалась Джейс, судорожно пытаясь выследить пирата.

– Нет, ты остаешься на позиции, иду я! – сказал один из отряда, немедленно с разрешения командира скользнув по-пластунски змеей среди зарослей, подтягивая за собой автомат.

Ждать, теперь ей ждать, по рации отдали приказ на две вышки стрелять вниз, отрезая пиратов, которые не успели войти в грот. А на нее снова оказалась возложена ответственнейшая миссия – когда прогремит взрыв, настанет ее очередь стрелять, если противник покинет свое укрытие, если его не накроет насмерть взрывной волной. Существовал только миг его замешательства, этот-то миг не имела права упускать Джейс. И она ждала, снайпер должен уметь ждать, это в биатлоне от промаха ничего не случится, хотя порой кажется, что нет ничего важнее этой мишени на трассе, но по людям стрелять – не мишени выбивать, совершенное иной уровень напряжения.

И возможно ли привыкнуть, оставшись человеком? Так не хотелось становиться монстром, ведь и ракьят не вешали вверх ногами пиратов, не потрошили их, как свиней, потому что если уподобиться от мести в жестокости врагу, то можно не заметить, как сам станешь врагом. Самому себе. И ближнему. Иначе не наступит новый день, иначе солнце превратится в змея.

Минута – вторая побежала. Джейс всегда четко отсчитывала секунды. Холодный пот скатился вдоль виска, впитываясь в клетчатый платок бедуина, почти, как у пиратов, только она не носила красное. Секунды колкими линиями прочерчивали пространство выстрелов, прорезавших залив, будто не существовало, в кои-то веки она научилась работать не как одиночка, а как рядовой, веря, что союзник прикроет спину, сосредотачиваясь только на своей боевой задаче.

Взрыв осколки тишины стер в пыль, пулеметчик отпрянул, сбитый с ног. И в тот же миг ни рука, ни взгляд, ни воля не подвели ее, снайпера – все камень и вода, камень по непоколебимости, вода по стремительности, ведь от торнадо не спастись. Выстрел! Прямо в голову. От пули винтовки не спасла каска. А на то, как враг заваливался набок, выронив пулемет, женщина уже не глядела, заставляя себя размеренно выдохнуть и снова вдохнуть, чтобы не терять самообладания.

Вскоре все заполнили копоть и дым – горели контейнеры с товаром, ядовитый дурманный дым полз по лагуне. И горел проклятый трон с навесом из рваных красных тряпок, безвкусно, мерзко. Джейс с наслаждением наблюдала за тем, как охватывает его пламя, как уничтожается огромная партия запрещенных веществ. Будто что-то освобождалось вместе с этим дымом, что-то менялось. Да, на острове все менялось! И Ваас мог сколько угодно называть себя царем и богом, но не являлся он ни тем, ни другим, не имел права вершить судьбы.

Внезапно в кустах возле вышки послышалось движение, отряд встрепенулся, но к ним, как оказалось, вернулся удачливый подрывник, покрытый грязью и копотью, но живой. Однако по его следам уже бежали пираты, трое стреляли, воин то припадал к земле, то отстреливался. И вот завел их к отряду, началась перестрелка. Джейс припала к деревянной перегородке вышки, у пиратов не оказалось иного укрытия, кроме валунов и развесистых растений.