Текст книги "Ты только держись (ЛП)"
Автор книги: NorthernSparrow
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 59 страниц)
В этом весь вопрос, не так ли? В этом и заключается главный вопрос, который был поводом для всего этого разговора, но теперь Дин вообще не может говорить. Поэтому он кивает. Он кивает несколько раз – кивает с десяток раз. Он хочет объяснить Сэму, как странно все это начиналось, как неожиданно это было и в то же время как правильно – как правильно и чудесно, и… как, на самом деле, потрясающе, но в то же время мучительно и очень страшно – из-за знания, что у Каса, возможно, осталось мало времени. Но теперь Дин может только кивать. Сэм с шумом сбегает по лестнице, быстрыми шагами подходит к столу и заключает брата в неожиданное и сокрушительное по силе объятие.
«Прекрати плакать, твою мать», – мысленно приказывает себе Дин, потому что теперь это уже не скупая мужская слеза, которую смахивают мужественным жестом – теперь он откровенно всхлипывает, так что ему, блин, нужен платок! Не говоря уже о том, что у него опять трясутся руки. То ли от облегчения по поводу признания Сэму, то ли от тревоги за Каса – сложно сказать, но что бы ни было тому причиной, Сэм, должно быть, это чувствует, потому что он стискивает Дина сильнее и прижимает его к себе на удивление долго, пока Дин не говорит:
– Ну ладно, ладно, отпусти уже, господи, хватит, ты что, гей, что ли?
Сэм разражается хохотом и отпускает Дина – и внезапно все снова приходит в норму.
– Ладно, признаюсь… я не вполне этого ожидал, – говорит Сэм.
– Но ты не против? – спрашивает Дин.
– Естественно не против, ты что? – отвечает Сэм почти с обидой. – Что за вопрос вообще? Ох… – на лице Сэма вдруг появляется испуг. – Ох, черт, обещай мне, что забудешь эту мою дурацкую шутку. Про женитьбу. Я просто дурака валял, честное слово. Это была просто шутка – глупая шутка – и я пошутил так только потому, что думал, дело не в этом – ну, знаешь?.. Но если дело в этом, то и отлично, я просто не знал, что все так… Ох, погоди, черт, я же и раньше шутил на эту тему, да? – Теперь у Сэма откровенно виноватый вид. – Тогда, когда мы смотрели… что это был за фильм… «Самолетом, поездом, машиной»? Да почему ж ты просто не врезал мне? Дин, блин, надо было просто врезать мне! Я же не знал. Я думал… я полагал… слушай, я же всегда думал, что тебе нравятся только девушки.
– В основном девушки, – поправляет Дин.
– В основном… – повторяет Сэм. Он вздыхает, проводя рукой по волосам, и бормочет: – В основном. Понял.
– Как выяснилось, не в ста процентах случаев.
– Да… понял… – говорит Сэм. Еще через мгновение он добавляет задумчиво: – Пожалуй, я должен был догадаться, когда ты чуть не упал в обморок при той встрече с Доктором Секси…
– Я не упал в обморок!
– Нет, только покраснел как школьница и лишился дара речи – только и всего. Слушай… я всего лишь сопоставляю факты. Дай мне секундочку привыкнуть, ладно?
– Да пожалуйста, не торопись, – отвечает Дин, вытирая нос рукавом. – Я сам еще не привык.
Сэм окидывает его долгим взглядом, потом роется в кармане, вытаскивает салфетку и протягивает брату. Дин сморкается и бормочет:
– Я что-то совсем в раздрае…
– Это позволительно. Дин, он поправится. Обещаю.
– Я уж, блядь, надеюсь, – говорит Дин, засовывая салфетку в задний карман штанов.
– У меня есть кое-какие идеи. Не забывай, у нас еще остались неопробованные средства. Кроули и прочее. – И с этими словами Сэм переключается на гораздо более неотложную тему: рак. Он кивает в направлении стола в библиотеке (где, как теперь замечает Дин, раскрыта знакомая книга в черной обложке). – И еще вот эта книга про ангелов, – говорит Сэм. – Думаю, ее стоит прочитать целиком. Я пока дошел только до пятой главы, но там явно есть информация, которой мы не знали. Может, ты возьмешь на себя некоторые главы? Чем больше мы узнаем об ангелах – о том, как функционируют их тела, как они населяют оболочку, – тем лучше.
– Займусь немедленно, – решительно кивает Дин. – Шестая глава, я понял. Прочту шестую главу, пока ты бегаешь.
– Хорошо, займись этим, а я подумаю над другими вариантами во время пробежки и, когда вернусь, обсудим. – Сэм поворачивается к лестнице, но потом останавливается и смотрит на Дина через плечо, сузив глаза. – Ты же на самом деле не думал, что я психану или как-то неадекватно отреагирую, правда?
– Что? Нет! – отвечает Дин. – Конечно нет. Вовсе нет.
– Потому что, если думал, то это оскорбительно, – замечает Сэм. – Ты же не думал: «О боже, что если Сэм психанет и нам придется съехать», или какую-нибудь подобную чепуху?
– Естественно нет, – заверяет его Дин. Потом, поколебавшись, добавляет: – Ну, только чуть-чуть.
– Придурок.
– Сцуко, – отвечает Дин на автомате. Сэм улыбается, и Дин не может сдержать улыбку в ответ. Сэм вдруг набрасывается на него с еще одним объятием, с силой хлопает его по спине, говоря: «Не съезжай!» – после чего отпускает Дина и взбегает по лестнице.
– Не забудь про шестую главу! – кричит он уже почти из-за двери.
– Уже начинаю! – отвечает Дин, и Сэм исчезает.
========== Глава 27. Я сейчас тебя поцелую, ладно? ==========
Когда дверь за Сэмом закрывается, Дин еще какое-то время стоит в прихожей, потирая рукой лоб и пытаясь успокоиться.
Мир перевернулся с ног на голову, определенно с ног на голову.
И все же, каким-то непостижимым образом, потом он снова вернулся в привычное положение.
– Более странного разговора между братьями и не придумаешь, – бормочет Дин про себя. У него снова течет из носа, и он вспоминает, что в кухне есть коробка салфеток, поэтому берет свой холодный кофе и отправляется туда, чтобы как следует высморкаться.
Потом он выбрасывает все использованные салфетки и набивает карманы новыми на всякий случай. Он ставит кружку в раковину и умывается холодной водой: это чертовски приятное ощущение, и Дин задерживается возле раковины, намочив полотенце и приложив его к закрытым глазам. Пока он вытирает лицо другим полотенцем, он с удивлением ловит себя на том, что, несмотря на абсурдные слезы, несмотря на растерянность, на беспрестанную тревогу и страх за Каса, он чувствует даже какую-то надежду.
Он чувствует себя прямо-таки хорошо. И не только оттого, что Сэм так спокойно воспринял ситуацию с Касом и это сумбурное признание Дина вперемешку с его переживаниями по поводу «Изгой-один»… Безусловно, поддержка Сэма значит много, очень много. Но кроме этого, оптимизм Дину придает уверенность Сэма в том, что Кас поправится.
Не то чтобы Сэм располагал какой-то эксклюзивной информацией о состоянии Каса. Но даже простое напоминание о том, что будущее не обязательно беспросветно, неожиданно обнадеживает.
Дин вытирает лицо и начинает мыть кофейную кружку. В процессе этого занятия он бросает взгляд в коридор и вдруг понимает: теперь можно пойти в комнату Каса в любой момент. Даже если Сэм рядом.
Эта мысль головокружительна. Дин даже замирает на секунду с кружкой в руках, пытаясь осознать этот факт.
«Можно пойти к Касу и оставаться у него часами, – думает он. – И Сэм не будет возражать. Сэм не подумает ничего дурного».
«Можно ночевать там! В комнате у Каса. В его постели. С ним». («Хотя, наверное, нужно вести себя потише», – думается Дину тут же.)
«Или он может приходить ко мне. Это тоже вариант».
«Я могу взять его покататься на машине, и Сэм поймет. Могу сводить его на “Изгой-один”, и Сэм поймет. Могу съездить с ним в Гранд-Каньон или еще куда-то, и Сэм поймет. И не нужно выдумывать алиби, не нужно сочинять дурацкие объяснения, не надо больше даже думать об этом. Можно просто взять и сделать».
«Мы даже можем сидеть вместе на диване, когда проводим время в бункере…»
Не то чтобы Дин хотел тыкать их отношениями Сэму в лицо, конечно. «Когда Сэм рядом, надо соблюдать приличия, – думает Дин. – Никаких страстных поцелуев, не вести себя как возбужденные подростки». Потому что, как бы позитивно ни отреагировал Сэм сегодня, ему все равно потребуется время, чтобы привыкнуть. Им всем надо к этому привыкнуть. (Не говоря уже о том, что быть третьим лишним не нравится никому, независимо от полов в паре. Даже когда другие двое – твои лучшие друзья.)
И еще большое облегчение – знать, что не придется просить Каса ни о чем лгать.
Дин почти напевает себе под нос, возвращаясь к мытью кружки. Он радостно споласкивает ее, ставит сушиться на решетку, берет с собой еще одно полотенце и отправляется в библиотеку. Где останавливается у широкого стола, тщательно вытирая руки, и смотрит на большую черную книгу:
Физиология ангелов
С заметками о поведении
и дополнительными наблюдениями
Кнут Шмидт-Нильсен
Дин прилежно вытирает каждый палец, прежде чем позволяет себе взяться за книгу – это явно старая книга и, скорее всего, редкая. Ее уже читали раньше: уголки толстой черной обложки истрепались, и корешок – в морщинах от изгибов переплета. «Должно быть, Хранители Знаний ее изучали», – думает Дин, набрасывая полотенце на плечо и поднимая книгу со стола.
Она устрашающе большая: длиной почти в фут, шириной дюймов восемь и почти полтора дюйма в толщину. Тяжело лежит в руках. Удерживая книгу левой рукой, Дин поглаживает пальцем ее потертую обложку, после чего открывает ее.
Тяжелая обложка распахивается, бесшумно ложась ему на предплечье. От толстых желтоватых страниц исходит слабый запах поношенной кожи, чернил, старой бумаги и пыльных библиотечных полок. Дину прямо видится, как Хранители Знаний сидели здесь в больших мягких креслах и читали эту книгу, потягивая мартини или виски, а фоном слышался шум протекающей в бункере жизни: звон посуды в кухне, тихая мелодия старого радио…
Он наклоняется и принюхивается к страницам. Кажется, что от них исходит и еще какой-то едва уловимый запах: не только библиотечной пыли, но и чего-то иного. Словно легчайший аромат вереска или, может быть, горного воздуха.
Дин выпрямляется, переворачивает титульную страницу и доходит до оглавления. Оно гласит:
Предисловие автора
1. Разновидности ангелов
2. Истинное обличье ангелов
3. Измерения, частоты и небесная плоскость
4. Оболочка и завладение ею
5. Благодать и могущество
6. Крылья, перья и полет
7. Органы чувств и средства коммуникации
8. Исцеление, путешествие во времени и прочие ангельские способности
9. Священный огонь и другие слабости
10. Вопросы продолжительности жизни и смерти
11. Поведение и проявление эмоций
12. Дополнительные наблюдения
Глоссарий (с заметкой от издателя)
Благодарности
Взгляд Дина зацепляется за десятую главу, «Вопросы продолжительности жизни и смерти» (слово «смерть» само бросается в глаза). Но Дин игнорирует ее и решительно переходит к шестой главе, балансируя книгу в левой руке и перелистывая страницы правой. На страницах мелькают какие-то рисунки, и, найдя шестую главу, Дин обнаруживает на левом развороте перед ее началом детальную иллюстрацию пера. Иллюстрация выполнена на более дорогой гладкой бумаге и защищена сверху полупрозрачным листом тонкой рисовой кальки. Дин отворачивает кальку и изучает рисунок. Это маленькое белоснежное перо, примерно четыре дюйма в длину, слегка изогнутое.
Каждая деталь пера передана точнейшим образом, каждое волокно тщательно прорисовано чернилами от руки. Части пера подписаны мелкими надписями – тут целый перьевой глоссарий, о существовании которого Дин даже не подозревал: Внешнее опахало. Внутреннее опахало. Стержень. Выемка. Очин. Бородки. Контурная часть. Пуховая часть.
– А я-то думал, что перо – это просто перо, – бормочет Дин. Пока он смотрит на иллюстрацию, ему начинает казаться, что пропорции и форма пера выглядят знакомо. Потом он вспоминает: перо на картинке очень похоже на черное перышко из ящика комода Каса – то, которое Кас зарисовывал несколько дней назад. Не считая различия в цвете (в книге он белый), это могло бы быть то же самое перо.
Под иллюстрацией аккуратно выведена легенда:
Рисунок 6.1. Свежевыросшее перо из левого придаточного крыла («крылышка») серафима в период занятия серафимом человеческой оболочки. Масштаб 1:1.
Дин пролистывает несколько страниц и находит еще одну иллюстрацию – на этот раз полностью раскрытого крыла. Крыло имеет впечатляющий размах: рядом для сопоставления размера нарисован человек, и крыло кажется поистине огромным в сравнении – гораздо крупнее, чем даже крыло орла. Оно, должно быть, восемь или девять футов в длину: блестящий веер из десятков безупречно ровных перьев, расположенных параллельными рядами в идеальном, почти архитектурном порядке. Группы перьев тоже надписаны элегантно выведенными названиями: первостепенные маховые перья – это самые длинные перья с внешней стороны крыла; второстепенные – те, что посередине. Плечевые перья расположены внутри. Слои более маленьких тонких перышек надписаны: большие кроющие перья, мелкие кроющие перья и главные кроющие перья (только у серафимов). Два маленьких отростка на суставе крыла обозначены как придаточные крылья («крылышки»). И приведено еще с десяток каких-то названий.
Подпись под рисунком гласит:
Рисунок 6.2. Раскрытое крыло взрослого серафима с обозначенными рядами перьев. Двойные придаточные крылья («крылышки») присущи только серафимам.
– «Взрослый серафим», – шепчет Дин, перечитывая легенду.
Взрослый серафим. Очень странно думать о Касе в таких сухих терминах. Это лишь напоминает о том, что он – представитель другого вида. Ангел… серафим…
Вовсе не человек, даже если выглядит похоже.
Всегда немного чудно вспоминать об этой базовой истине. Странно осознавать, что у Кастиэля, наверное, есть (или, во всяком случае, был) весь этот впечатляющий набор разных типов перьев – разных форм, с разными названиями. И что это неотъемлемая часть его настоящего тела. Кас, конечно, должно быть, знает все это досконально: терминологию, детали анатомии. Он обладал этими огромными крыльями всю свою долгую жизнь. Для него это, должно быть, совершенно естественно.
И явно важно. Иначе с чего бы он стал зарисовывать свое последнее оставшееся перо?
Это что-то, что важно для Каса, а Дин абсолютно ничего об этом не знает.
«Нужно прочитать всю книгу, – решает он, закрывая ее задумчиво. – Не только шестую главу, как просил Сэм, а всю книгу. Всю книгу».
Но нужно сделать и кое-что еще. Сперва нужно сделать другое дело, сдержать данное обещание. Ранее утром Дин сказал Кастиэлю, что вернется через час, и «взрослый серафим», должно быть, уже ждет. Дин смотрит на экран телефона: час прошел. Он надежно зажимает книгу под мышкой и отправляется по коридору.
«Я только поговорю с Касом, – думает он. – Введу его в курс дела, а потом сразу примусь за шестую главу. И за остальные главы».
***
Оказывается, Кас не спит. Когда Дин стучит в дверь и приоткрывает ее, он застает Каса за столом. Перед ним лежит альбом для рисования и запачканная открытая коробка угольных карандашей. Рядом разбросаны куски серого ластика, и на краю стола стоит бутылка воды. На столе горит лампа (цветок в горшке стоит прямо под ней). Кас поднимает глаза на Дина с довольной улыбкой и теплым: «Дин! Заходи».
Он по-прежнему одет в свою ночную одежду – футболку и спортивные штаны, – но теперь к ним добавилось одеяло, которое Кас обернул вокруг талии для тепла.
– Ты больше не спал? – спрашивает Дин. – Я думал, ты будешь без сил.
– Вообще-то так и есть, – признается Кас – и Дин замечает темные круги у него под глазами и его утомленный взгляд. – Но я не мог заснуть. – Он нарочито равнодушно отворачивается к альбому и добавляет к рисунку еще одну темную линию. Потом говорит, с напускным безразличием в голосе: – Так, гм… я услышал, что Сэм встал какое-то время назад. И… наверное, я думал…
– Он совершенно не против, – докладывает Дин с улыбкой.
Кас резко поднимает голову и пристально смотрит на Дина – от его безразличия не остается и следа.
– Ты с ним поговорил?! – спрашивает Кас.
– Я же сказал, что поговорю.
– Да, но я думал, ты струсишь, – отвечает Кас.
Дин невольно усмехается.
– Ну уж, приятель, верь в меня хоть чуть-чуть!
– Я верю в тебя гораздо больше, чем в Бога, – говорит Кас серьезно, – но все равно я думал, что ты струсишь.
– Ладно, если честно, я почти струсил, – сознается Дин. Он кладет книгу на стол (Кас бросает на нее мимолетный взгляд, приподняв бровь) и добавляет: – Но это, знаешь ли, важный вопрос. – Кас в ответ только моргает, глядя на Дина. Дин продолжает: – В общем, да, я с ним поговорил. Все ему рассказал.
Кас сужает глаза.
– Даже про фелляцию?
Дин снова смеется.
– Помяни мое слово, конкретные анатомические детали он знать не захочет. Но общий смысл он понял. И он не против, Кас, он прямо на удивление спокойно все воспринял. Полагаю, ему еще надо свыкнуться с этой мыслью, но, честное слово, все прошло как нельзя лучше. Думаю, теперь мы с тобой можем, типа… сидеть рядом и все такое. У телевизора, там, или за ужином. То есть, если захотим.
Кас, похоже, по-прежнему не убежден. Он на мгновение задумывается, глядя на Дина, потом спрашивает:
– А вы обнялись душевно, по-братски?
– Что?
– Обнялись ли вы душевно, по-братски. Я заметил, что вы двое иногда так делаете. И обычно это хороший признак.
– Э… Да, вообще-то. Да, обнялись.
– Правда?! – При этой новости лицо Каса светлеет, и он наконец откладывает кусок угля и откидывается на стуле. – Что ж, это… это… облегчение. Существенное облегчение, должен признать! Я уже начал слегка волноваться. Тебя так долго не было… Я слышал, что у вас происходит какой-то разговор – я выходил в ванную, но не хотел подслушивать, поэтому только принял душ и сразу же вернулся сюда… Уф, это большое облегчение, – повторяет он, испуская вздох и оседая на стуле, так что Дин начинает гадать, уж не провел ли Кас весь этот час в переживаниях о том, как все проходит.
– Все правда в порядке, приятель, – уверяет Дин, подходя ближе и сжимая его плечо. Хотя теперь и Дина охватывает некоторая неуверенность. Зеленый свет дан со всех сторон, но, как ни парадоксально, оттого что все препятствия устранены, Дин совершенно не может сообразить, что делать дальше. (Должны ли они теперь во всем вести себя как пара? Или можно насчет этого не заморачиваться? Каков правильный следующий шаг?) В итоге он ограничивается тем, что треплет Каса по шапке и спрашивает: – Так ты больше не ложился? Так и сидел здесь все это время?
– Да я просто кое-что зарисовывал, – отвечает Кас, внезапно вновь напрягшись. Он начинает собирать разбросанный уголь и ластики в картонную коробку и добавляет: – Ничего особенного, просто чтобы убить время. – Теперь он пытается незаметно скрыть рисунок от Дина, подаваясь вперед и заслоняя собой альбом. Дин отступает вбок, наклоняется поверх Каса и заглядывает в альбом, даже бесстыдно поправив угол лампы, чтобы получше осветить рисунок. Кас сдается без особого сопротивления: он снова откидывается на спинку, тихо вздохнув, и позволяет Дину взглянуть. – Плохо выходит, – жалуется он.
Сначала Дин даже не может понять, что там изображено. Рисунок кажется сплошным темным пятном: он выполнен в тонах черного и темно-серого с неясными линиями и контурами там и сям. Похоже на вид грозовой тучи вблизи. «Что тут достойно запоминания?» – гадает Дин, наклоняясь ближе, – и тут вдруг картина приобретает очертания. Это вид чьего-то плеча, вид сзади.
Ракурс рисунка необычен: как будто художник заглядывает через плечо спящего человека с очень близкого расстояния. Большую часть переднего плана занимает округлая выпуклость плеча; частично виден рельефный бицепс. За плечом слегка намечена кисть руки, подвернутая вокруг сбившейся простыни. От всего рисунка веет аурой спокойствия, и чем дольше Дин на него смотрит, тем больше проявляются едва уловимые детали. С одной стороны он замечает изгиб шеи спящего, сразу под ней – выгнутую складку воротника футболки; импрессионистские мазки сверху намечают голову в темноте. Даже короткие волоски на затылке заботливо прорисованы мелкой штриховкой. Ох…
– Это… я? – спрашивает Дин.
Кас слегка краснеет, сглотнув, но кивает.
– Надеюсь, ты не возражаешь. Просто… В общем, раз я все равно не мог уснуть, я решил, что запечатлею этот образ, пока он свеж в моей памяти. Это так, ничего особенного. – Он складывает руки на груди поверх обернутого вокруг талии одеяла, хмурясь на рисунок. – Просто вид в темноте. Я проснулся среди ночи, и мне представился вид с такого ракурса. Всего на несколько минут. Я не хотел тебя будить. – Кажется, его первичная застенчивость пропадает: теперь он занят тем, что оценивает рисунок, все больше морщась при этом. – Но выходит не так. Чего-то не хватает. Я не смог передать то, что хотел…
– По-моему, ты передал все прекрасно, – говорит Дин, постепенно начиная осознавать, что этот полуночный образ его спящего – просто его спящего, в темноте, когда ничего не происходит, – это момент, который Кастиэль хочет сохранить в памяти.
– Нет, я не смог передать, как это было, – говорит Кас. – Какое было чувство… – Он принимается складывать оставшиеся грифели в коробку. Некоторые из них выглядят как обычные карандаши, другие похожи на настоящие куски угля, от которых руки Каса заляпаны черными пятнами. Дин наблюдает, как он убирает уголь в коробку, перекладывая его снова и снова, отчего его пальцы чернеют еще сильнее, и вдруг понимает, что Кас, похоже, тоже не уверен, каков следующий шаг.
– Можно, гм… – начинает Кас. – Наверное, можно позавтракать. Или, знаешь, я бы вообще-то не отказался снова лечь…
– Давай тогда ляжем, – предлагает Дин.
– Да, – соглашается Кас, кивая с облегчением, хотя мгновение спустя его лицо грустнеет. – Только я на самом деле устал, вот в чем проблема. Я все же немного переживаю: ты не обязан переворачивать свою жизнь…
– Кас, – перебивает Дин, и Кас умолкает, глядя на него.
В комнате воцаряется почти мистическая тишина. Кас теперь смотрит на Дина, сосредоточенно сдвинув брови, и у Дина создается впечатление, что Кас пытается запомнить контуры его лица – может быть, для еще одного рисунка позднее. Полоса мягкого янтарного света от настольной лампы освещает лицо Каса с одной стороны, оставляя другую половину в тени, и косички обезьяньей шапки обрамляют его лицо с двух сторон. Завернутый в одеяло, словно в старинную тогу, на фоне темной комнаты, он снова похож на ангела со средневековой картины.
«Он прекрасен, – думает Дин. Много раз он ловил себя на том, что смотрит на Кастиэля, – много раз на протяжении многих лет. Но никогда еще Дин не позволял себе сформулировать это так: – Он прекрасен. Неважно, насколько худой, насколько уставший, насколько больной, – он прекрасен…»
Хотя, глядя на Каса, Дин с болью замечает, что вдобавок к худобе и общему утомленному виду у него еще остались ушибы с тех пор, как он упал вниз лицом в мотеле в Денвере три дня назад. На следующий день он уже утверждал, что все в порядке, но на его скуле до сих пор видна темная багровая тень, заходящая на переносицу. Разбитая губа частично зажила, но с одной стороны еще припухшая, и место кровотечения засохло темным пятнышком.
– Зря ты все-таки не позволил нам наложить шов на губу, – говорит Дин, указывая на рот Каса.
– Она и так неплохо заживает, – отвечает Кас, ощупывая место отека. – Надо только помнить не улыбаться много – это единственное болезненное движение. За губу я не беспокоюсь. – Он еще немного обследует губу, потом проводит пальцами по синяку на щеке к носу. – Все хорошо заживает, – сообщает он. Но, конечно, поскольку он только что держал в руке уголь, везде, где его пальцы прикасаются к коже, остаются широкие черно-серые разводы.
Дин невольно улыбается.
– Делаешь новый набросок прямо у себя на лице? – спрашивает он. – Что, синяки недостаточно темные?
– Ой, – говорит Кас. Он смотрит на свои измазанные пальцы. – Я забыл. – На блюдечке рядом лежит влажная тряпка; Кас подтягивает ее к себе и начинает вытирать пальцы. Потом он делает попытку протереть грязной тряпкой лицо, но Дин рукой останавливает его.
– Не уверен, что втирать художественный уголь в раны полезно с медицинской точки зрения, – замечает Дин. – Дай-ка я… – погоди, у меня вообще-то есть чистые салфетки. – (Не то чтобы Дин готов сознаться, что ревел навзрыд каких-то двадцать минут назад.) Он достает салфетку и мочит ее водой из бутылки.
– Не шевелись, – командует он, наклоняясь ближе, и бережно вытирает пятна со щеки Каса.
Свет падает неудобно, и на лице Каса образуется тень, так что Дин встает на колени рядом, дабы не загораживать собой свет. Он берет Каса за подбородок, чтобы немного развернуть его лицо к свету. Кас позволяет это Дину вполне охотно, но при этом пристально наблюдает за ним, изучая его лицо. Их лица – всего лишь на расстоянии фута, и свет отражается в глазах Каса. В этом изумительном голубом…
Внезапно атмосфера накаляется потенциалом, и Дин понимает, почему он предложил вытереть Касу лицо, когда тот мог прекрасно сделать это сам. В конце концов, он взрослый человек (вернее, «взрослый серафим»).
«Если бы он был девушкой, я бы уже целовал его», – думает Дин. Но Кас – не девушка, Кас – даже не человек, к тому же у него поранена губа, и вся ситуация достаточно непривычная, чтобы Дин замер на месте с рукой у него на подбородке. Кас тоже сидит неподвижно, словно ждет, что сделает Дин.
Потом Дин думает: «Если я не просто так предложил вытереть ему лицо, то и он не просто так мне это разрешил».
Неуверенность сменяется восхитительным предвкушением.
«Уголь. Сначала сотри уголь», – напоминает себе Дин. Он медленно, осторожно стирает темные пятна с носа Каса и, сменив салфетку на чистую, бережно, мазок за мазком вытирает его ушибы. Потом, стоя на коленях и придерживая голову Каса за подбородок, деликатными прикосновениями влажной салфетки отчищает уголь с его разбитой губы.
Все это время Кас не сводит с него глаз.
Наконец Дин опускает салфетку. Кас медленно протяжно выдыхает.
– Спасибо, – говорит он тихо.
Он накрывает своей рукой руку Дина у себя на подбородке и легонько сжимает ее. Их лица теперь – на расстоянии каких-то восьми дюймов. По-прежнему внимательно глядя на Дина, Кас произносит:
– Я ценю всю… всю помощь, Дин. Всю заботу. Больше, чем ты можешь себе представить. Но пойми, ты не обязан…
– Угу, я сейчас тебя поцелую, ладно? – говорит Дин.
Кас затыкается немедленно, часто и быстро кивая, и Дин наклоняется и целует его.
Сперва Дин целует его в здоровую щеку – не в рот (ему вспоминается, что Кас, кажется, не очень-то знаком с поцелуями в рот, так что Дин планирует перейти к этой области постепенно). Один поцелуй в щеку, потом еще один – Дин продвигается медленно, пробуя на вкус кожу, ощущая необычную мягкость редкой щетины. Он слегка поворачивает голову Каса за подбородок, позволяя губам скользить по его коже, и целует его снова – на этот раз в самый уголок рта. Дыхание Каса учащается. Дин закрывает глаза, вдыхая его запах.
Дин отмечал этот запах и раньше, во время их совместных вечеров, но теперь позволяет себе сосредоточиться на нем по-настоящему. Он упивается этим букетом: в нем узнается и ментоловая жидкость для полоскания рта, которую использует Кас, и мыло, которым он, должно быть, пользовался в душе, и зубная паста… и что-то еще. Что-то, напоминающее об открытых пространствах – словно аромат ветра и озона, запах дождя, или пустынной пыли, или вереска на лугу.
«Перья, – думает Дин. – Перья взрослого серафима». – Он вдыхает этот аромат снова, приблизившись щекой к щеке Каса и лаская его кожу своим теплым дыханием.
И это Кас тогда поворачивает голову и неожиданно целует Дина в рот.
Выходит даже немного неуклюже: резкое движение Каса застает Дина врасплох, и они сталкиваются зубами и носами. И находятся они под неудобным углом: Дину приходится тянуться вперед и вверх, а Касу – наклонять голову. Но все это совершенно неважно. Все идеально во всех смыслах, потому что в мире не осталось ничего кроме Каса. Дин видит только Каса, чувствует только его. Кас обнимает руками лицо Дина, и Дин уже успел взяться за косички его шапки (которые оказываются отличным способом притягивать Каса ближе: Дин немедленно понимает, что может управлять его головой, потягивая за косички как за поводья). Когда он подтягивает Каса в более удобное положение, наконец прижимаясь ртом к его рту, рот Каса оказывается горячим и влажным, с медным и ментоловым привкусом. Соблазнительный запах вереска витает в воздухе. Неожиданно появляется ощущение чего-то всеобъемлющего, окутывающего Дина со всех сторон. «Крылья, – думает он. – Его крылья на мне». Кас теперь всецело завладел ртом Дина, жадно покусывая его губы и исследуя их кончиком языка пытливо и нежно, словно пытается досконально изучить их на вкус. И этот запах, этот привкус… вереск, и ментол, и медь…
Медь? Стоп.
Дин отстраняется. Губа Каса кровоточит.
– Черт! – восклицает Дин, хватая еще одну салфетку и промокая рану. – Я собирался не трогать рану! Честное слово! Я забыл, прости…
– О, кровь пошла еще в самом начале, когда мы столкнулись зубами, – говорит Кас. – Но это не имеет значения. Если только это не препятствует дальнейшим поцелуям – в противном случае это трагедия. Хочешь вернуться в постель?
«Может быть, шестая глава подождет еще часок, – думает Дин. – Или два».
***
– Но я же знаю, что ты устал, – говорит Дин, пока Кас выпутывается из своего одеяла-тоги (которое он настолько тщательно вокруг себя обернул, что на развязывание требуется время). Вместе они расправляют одеяло на кровати, и Кас ныряет под него со своей стороны, пока Дин обходит кровать к другому краю. – То есть мы не обязаны ничего делать, как я тебе вчера уже сказал, – продолжает Дин. Кас смотрит на него, прищурившись. – Если тебе нужно еще поспать, тогда просто спи. Я даже книжку с собой взял на случай, если ты захочешь отключиться. Так что если устал, просто…
– Да, да, Дин, если я устану, я посплю, – отвечает Кас нетерпеливо, дотянувшись руками до Дина и дергая его к себе. – Но сейчас я не устал.
– Ты же говорил, что устал…
– Я уже проснулся. Можешь только сначала снять эту свою одежду?
Спустя две секунды Дин раздет донага. Прямо как в прошлое воскресенье. И, как в прошлое воскресенье, Кас снова остается в одежде. На нем только штаны и футболка – конечно, это никакое не препятствие, но заставляет Дина задуматься о том, что, может быть, Кас чувствует неуверенность в себе из-за того, как выглядит. Из-за того, какой он худой, из-за синяков и шрамов… из-за общего болезненного вида. Так что Дин напоминает себе не спешить и дать ему время. Но Кас не медлит: как только Дин сбрасывает одежду и укладывается в постель, Кас моментально подвигается ближе, прижимается к Дину и, как в прошлое воскресенье, сразу нащупывает его член.
Который, конечно, уже встает.
Кас переходит прямо к делу: облизывает ладонь и принимается работать рукой, так что скоро Дин теряется в ощущениях и, закрыв глаза, начинает всаживаться в его руку. Чертовки сложно устоять перед искушением позволить ему продолжать в том же духе, но, когда Кас начинает пробираться под одеяло, очевидно намереваясь опять отсосать Дину, Дин вспоминает, что Кас так и не дождался своей очереди.
