Текст книги "Ты только держись (ЛП)"
Автор книги: NorthernSparrow
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 59 страниц)
– Не так быстро, – останавливает его Дин, хватая за плечи. – Не то чтобы мне этого не хотелось, но – твоя очередь, ангел. Иди-ка сюда назад. – Он подтягивает Каса наверх, игнорируя его предсказуемые протесты («Но, Дин, ты заслуживаешь…»), потом переворачивается на бок, к нему лицом, и проскальзывает коленом между его ног. Кас моментально умолкает, и настает умопомрачительный момент, когда Дин понимает, что у него тоже стоит. Дин чувствует бедром его эрекцию, и полусформировавшийся план о том, как снять с Каса одежду, приходится на время отложить, потому что внезапно становится абсолютно необходимо просто рывком подтянуть его к себе и прижаться к нему сильнее.
На мгновение со стороны Каса чувствуется странная неуверенность – он даже делает слабую попытку отстраниться, но секунду спустя меняет направление и с силой вжимается в Дина. О, да, у него в штанах определенно болт – теперь он упирается прямо в член Дина сбоку.
Дин просовывает одну руку под талию Каса (Кас помогает ему, приподнявшись), другой обнимает его сверху и кладет ладони ему на ягодицы. «Отличный рычаг… – думает Дин, – отличный, отличный…» – подтягивая Каса ближе и чувствуя, как этот болт все плотнее вжимается в его собственный живот. Он сдвигается на постели, пока их члены не оказываются бок о бок, и снова притягивает Каса к себе. Они оба задыхаются от остроты ощущений, и Кас обхватывает Дина за плечи. Дин начинает целовать его (совсем забыв про рассеченную губу, потом вспомнив, потом снова забыв). Кас теперь полноценно двигает бедрами, плавно раскачивая ими, похоже, на инстинктивном уровне. Соблазнительный стержень в его штанах нажимает снова, и снова, и снова, с силой вдавливаясь в пах Дина – и теперь он кажется еще теплее, еще тверже. Но чертовы штаны мешаются на пути, и чем плотнее Дин и Кас прижимаются друг к другу, тем сложнее становится их снять. Кас начинает покусывать Дина за ухо, пока Дин пытается стянуть вниз резинку штанов, но далеко он не продвигается, поскольку Кас не прекращает ритмичные толчки Дину в живот. Потом и Кас начинает рвать пояс вниз, и внезапно высвобождается головка – только головка, появившаяся над резинкой, – но это уже что-то, и у Дина сбивается дыхание от ощущения, как она трется, мягкая и горячая, о бок его собственного оголенного члена.
– Вот так, ангел, во-от, вот так… – бормочет Дин, опустив голову Касу на плечо. – О боже, еще, вот так. Продолжай вот так…
Кас обнимает Дина за плечи и, зарывшись ему в плечо, покусывает его шею (может, места для поцелуев Кас выбирает и нетрадиционные, но ощущения от этого замечательные). Он продолжает толчки бедрами – медленные и размашистые – и ствол его члена все больше оголяется, скользя вдоль члена Дина. Вперед-назад, вперед-назад. По животу Дина начинает размазываться влага – головка Каса сочится предсеменем.
– Охуеть… – бормочет Дин.
– Это… шутка? – выдыхает Кас.
Дин невольно усмехается.
– Вообще-то нет, но… – Кас снова делает толчок, и Дин забывает, что хотел сказать. – Ох, черт, ты такой охуенный, Кас…
– Мне нужно… быть осторожным… – бормочет Кас. – Но… это… ты… – Он делает еще один длинный толчок, на этот раз медленнее, как будто растягивает его, смакуя. – А… – вздыхает он, – а… Так приятно, так приятно… Но мне нужно быть осторожнее…
– Мы будем осторожны, – горячо обещает Дин, не понимая толком, что Кас имеет в виду, пока не вспоминает: шрамы.
Шрамы на животе. Недавние операции.
И Дин сейчас, вероятно, тычет ему прямо туда.
– Я буду осторожен, – шепчет Дин, приказывая себе: «Не трожь его живот». Он нехотя отстраняется. – Дай мне только… дай мне к тебе прикоснуться. Сними эту одежду…
– Осторожно… – снова говорит Кас, но теперь он, кажется, забыл, по поводу чего старался быть осторожен: пока Дин пытается снять с него штаны, Кас снова хватается за член Дина, начиная мягко его дергать. Штаны не поддаются, и в постели становится слишком жарко (одеяло оказалось совсем лишним). В конце концов Дин теряет терпение и рывком дергает резинку вниз, оттягивая ее и поддевая под мошонку Каса. Этот маневр Дин многократно опробовал на себе, со своими собственными штанами: резинка под яйца – проверенный способ получить доступ ко всему сразу без необходимости раздеваться (не говоря уже о том, что при правильном расположении резинка может служить почти что эрекционным полукольцом).
Когда Дин опускает резинку вниз, Кас колеблется. Не сказать, что он вздрагивает, – скорее, тревожно напрягается и прекращает толчки бедрами. «Он не уверен, какие будут ощущения», – думает Дин. Но у Каса по-прежнему эрекция, и Дин убежден, что маневр ему понравится. Думать о деталях становится немного тяжело, потому что теперь Дин наконец взялся рукой за член Каса.
От прямого контакта с кожей Дин испытывает почти электрический шок. Кас открыто стонет, и Дин едва сдерживает стон, ощущая в руке его член. Он толстый и горячий – немного иных пропорций, чем у Дина, одновременно знакомый и чуждый. Рука Каса при этом – на члене Дина, и на мгновение Дин чувствует сенсорную путаницу: два набора ощущений фантастически накладываются друг на друга. Кас уверенно ласкает его член, и Дин невольно копирует его движения. Несколько секунд (пока Дин от возбуждения не сбивает ритм) они дрочат друг другу практически синхронно. Сомнения Каса, кажется, остались позади: он снова начинает двигаться, его дыхание учащается, и шумные вздохи превращаются в стоны. Дин чувствует, как член Каса пульсирует в его руке, и ему кажется, что ничего более возбуждающего он еще не испытывал: он сжимает и дергает член, член пульсирует снова, и Кас беспомощно ноет, выгибаясь и подаваясь вперед всем телом. И Дин инстинктивно начинает делать с Касом то, что нравится ему самому примерно на этом этапе: он начинает дрочить Касу одной рукой быстро и жестко, одновременно с этим обхватив другой рукой его яйца, легонько сжимая их и оттягивая вниз поверх резинки штанов.
На секунду кажется, что Кас от этого без ума.
Но что-то не так…
Кас охает. Это не стон удовольствия: это резкий дрожащий вздох шока. Что-то определенно пошло не так, что-то неправильно, и Дин замирает. Но слишком поздно: Кас вскрикивает – без сомнения, от боли – и отползает назад, одной рукой отбиваясь от рук Дина, а другой хватаясь за резинку штанов. «Стой, стой…» – шипит он и ретируется так далеко, что слетает с кровати. Это не совсем падение – скорее отчаянное отступление. На полу слышится грохот и скрежет. Дин уже знает этот звук: это звук металлического противня, который всегда стоит наготове у кровати на случай рвоты. Кас хватает противень, подтягивая к себе, и его тошнит.
Дин бросается к нему через кровать, в панике пересекая матрас ползком, и обрушивается на пол в такой спешке, что неудачно приземляется на одну лодыжку. Она отзывается острой болью, но, по крайней мере, теперь Дин на полу рядом с Касом, посреди спутанных простыней и одеяла, которые сползли с кровати вслед за ними. Эрекция Дина увядает, совершенно позабытая, пока он хватает Каса за плечи и пытается поддержать его, восклицая: «Что с тобой? Что случилось?! Что я сделал, что я сделал?! Черт, прости меня, это я сделал тебе больно? Кас? Кас?!»
Кажется, Кас пока не в состоянии разговаривать. Рвота, к счастью, уже прекратилась – что бы ее ни спровоцировало, приступ был кратким (и так как Кас ничего кроме воды утром не потреблял, у него в желудке ничего нет). Но он по-прежнему задыхается на коленях, свернувшись почти в позу эмбриона. Дин даже не может толком его рассмотреть, поэтому делает рывок к тумбе, чтобы включить еще одну лампу, и тогда обнаруживает, что лицо Каса сильно побледнело. Кас согнулся пополам, опустив голову к коленям, обхватив рукой живот и вцепившись в резинку штанов (которая теперь на своем положенном месте). Другой рукой он сжимает собственное колено так сильно, что побелели костяшки пальцев. Через несколько мгновений он отпускает колено, хватает висящий рядом край одеяла и засовывает его в рот. Он с силой закусывает одеяло, зажмурившись. Дин знает эти симптомы: Кас пытается не закричать.
Дин боится прикоснуться к нему и только нависает над ним с колотящимся сердцем, повторяя:
– Кас? Кас?! Что это? Что с тобой?! Кас, ты можешь говорить?!
Проходят неимоверно долгие тридцать секунд. Наконец Кас выплевывает край одеяла.
– Прости, – выдыхает он. К огромному облегчению Дина он делает несколько более глубоких вдохов и немного разгибается – что бы с ним ни произошло, похоже, боль отпускает. – Мне так жаль… – говорит Кас между рваными вздохами. – Мне так жаль, Дин.
– Но что я сделал? Я сделал тебе больно?! Что случилось?!
Кас дает себе время отдышаться и начинает выпрямляться, пока не садится почти вертикально. Его дыхание теперь более свободное, но тяжелое и глубокое, как будто он бежал в гору. Кажется, что прикасаться к нему уже безопасно: Дин кладет руку ему на плечи, чтобы попытаться его успокоить, и обнаруживает, что Каса трясет.
– Что бы я ни сделал, Кас, боже мой, прости меня пожалуйста! – просит Дин. – Прости меня…
Кас поворачивается к нему лицом и произносит:
– Обещай мне, что это тебя не остановит. Обещай мне, что мы попробуем снова. Обещай! Пожалуйста!
Дин моргает.
– Э…
– Обещай, – шипит Кас почти свирепым рыком. – Обещай, что мы попробуем еще раз! Пожалуйста! Я не вынесу, если ты сдашься, если откажешься от меня, Дин, я не перенесу этого! Ощущения были такие изумительные, но я должен был предупредить тебя – это я виноват, это моя вина, – прости меня! Пожалуйста, обещай, что мы попытаемся снова!
– Хорошо, я обещаю, обещаю… – поспешно отвечает Дин. – Но не раньше, чем ты расскажешь мне в чем, черт возьми, дело, потому что Кас, блин, я не хочу делать тебе так больно!
Кас слегка поникает головой, но кивает. Дин протягивает ему бутылку воды. Кас берет ее, полощет рот, выплевывает воду в противень и делает несколько больших глотков из бутылки. Он, кажется, немного успокоился и наконец пересаживается, прислонившись спиной к кровати. Дин садится рядом, обернув вокруг них обоих одеяло.
Он никак не может оправиться от внезапности происшедшего. «Хуже просто и быть не могло…» – думает он, прислоняясь затылком к боковине кровати. По-прежнему неясно, что именно случилось, но Дин уже мысленно казнит себя за то, что вообще позволил себе сегодня что-то начать. «Блин, прошло всего каких-то три дня после химии! – упрекает он себя. – Ты знал, что он болен, знал про его шрамы, ты даже знал, что что-то не в порядке! Он замер, он даже сказал о том, что надо соблюдать осторожность, но ты настоял на своем все равно».
Следом за этим в его голове проплывает мысль о том, что вместо удовольствия он доставил Касу только мучения.
«А чего я ожидал: я – демон, он – ангел. Я – адский мучитель». (С одной стороны, это было давно, много лет назад. Но с другой стороны, это была вечность, с тех пор не оставившая Дина ни на день.) «Я – адский мучитель. Конечно, мое прикосновение причинит ему только боль». Дин понимает, что рассуждает немного иррационально, что слишком утрирует, но он настолько потрясен случившимся, что эта мысль укореняется, и в конце концов он сам съеживается, обняв руками колени и уже подумывая, не отойти ли от Каса подальше. Но потом Кас поворачивается к нему, подвигаясь ближе, пока не оказывается бок о бок с Дином. Он приваливается к Дину, опустив свои колени поверх его и положив подбородок ему на плечо.
Некоторое время они сидят так, прижавшись друг к другу.
– Ебаный в рот… – выдыхает наконец Дин.
– Боюсь, что нет, – отвечает Кас. – Во всяком случае, не сегодня. – Он начинает гладить Дина рукой по щеке. В воздухе вокруг них образуется тепло, и Дин думает: «Крылья. Крылья, обнимающие демона…»
– Прости меня, Дин, – говорит Кас. – Мне так ужасно жаль. Это моя вина. Я должен был тебе сказать: он тестикулярный.
– Что? – переспрашивает Дин. Он все еще пытается стряхнуть с себя мысли о том, что он демон, и почти пропускает слова Каса мимо ушей. Он смотрит на Каса: Кас теперь гладит его по голове, всматриваясь в него с тревожным вниманием, как будто это Дину больно, как будто это Дина надо успокоить. Он запускает пальцы Дину в волосы, медленно и нежно поглаживая его голову от виска к затылку.
– Одно пришлось удалить, – говорит Кас без предисловий, так что Дин не может понять, о чем он. – Шрам до сих пор не зажил. Оказывается, это такая чувствительная область… Гораздо более чувствительная, чем я мог представить. Я должен был тебя предупредить, но я не предполагал, что она до сих пор настолько болезненная. Видимо, резинка защемила шов… – Он умолкает, пока Дин растерянно смотрит на него. Взгляд Каса становится рассеянным – он по-прежнему гладит Дина по волосам, но теперь о чем-то задумался и, когда заговаривает снова, его тон звучит почти философски.
– Знаешь, это странно… – говорит Кастиэль. – Ведь я уже лишился крыльев. Лишился перьев. Это не должно иметь значения. Мне не должно быть важно, если я теряю еще и волосы или какие-то органы – ведь это просто оболочка, это не я. Но теперь это уже я. По крайней мере, так чувствуется. – Он на секунду умолкает, потом добавляет: – Наверное, я надеялся, что раз не могу больше быть ангелом, то научусь быть хотя бы мужчиной. Но теперь я просто… наверное, теперь я уже ничто, на самом деле. Полуангел, полумужчина… – Он гладит Дина по волосам с бесконечной нежностью, все медленнее и медленнее, и его голос становится тихим и грустным. – Я должен был сказать тебе давно, но мне было стыдно. Это я виноват, Дин.
– О чем ты говоришь? – не понимает Дин.
– Он тестикулярный, – отвечает Кас. – Тестикулярный рак. Стадия 3B.
========== Глава 28. Ты должен рассказать мне все ==========
«3B», – думает Дин.
Кас замолчал рядом, но впечатление такое, что его слова все еще отдаются эхом по комнате. «Тестикулярный рак, стадия 3В. Тестикулярный рак, стадия 3В».
«Тестикулярный – это же один из менее опасных, да? Он же излечим?» Дин, конечно, всю неделю читал про разные типы рака. Шрамы Каса вызывали у него нарастающую тревогу о том, что у Кастиэля может быть один из этих скверных раков брюшной полости: желудка или, может быть, поджелудочной – один из тех, что всегда находят слишком поздно, – но о тестикулярном он даже не задумывался. Теперь Дин пытается вспомнить о нем хоть что-то конкретное.
«Он же вроде рака груди, разве нет? – думает Дин. – Зачастую излечим? Знаменитости им болеют и, кажется, всегда выздоравливают… То есть вроде бы излечим? Но стадия 3В. 3В – насколько это плохо? Четвертая стадия – самая плохая, так? Четвертая – самая плохая, первая – самая хорошая, это я знаю. Значит, третья – еще не самая плохая. Но что значит В? Значит, есть и А? А – это хуже или лучше? Третья – лучше, чем четвертая… но третья – все равно довольно плохо…»
Потенциально плохая стадия вроде бы излечимого рака – чему это в итоге равняется?
Дин сидит, прислонившись к кровати, пока все эти мысли проносятся у него в голове. Его правое колено подтянуто к груди, левая нога теперь вытянута на полу, и одеяло небрежно накинуто на плечи. Кас по-прежнему прижимается к его боку, плечом к плечу, опустив колени Дину на ногу. Только что он гладил Дина по голове, но теперь опускает руку и, рассеянно похлопав Дина по бедру, обхватывает себя руками поперек туловища. С тихим вздохом он откидывает голову к кровати. Взглянув на него, Дин обнаруживает, что Кас смотрит в потолок, явно потерявшись в мыслях.
– В – это лучше, чем А? – в конце концов спрашивает Дин.
– В – хуже, чем А, – отвечает Кас.
Как по сигналу у Дина начинает ныть в животе.
Кас вздыхает, отстраняется, разгибает ноги и встает. Он выпрямляется осторожно и поэтапно, как будто не уверен, как отреагирует его пах. Но боль, похоже, совсем прошла – через секунду он расслабляется, делает еще один, более глубокий вздох и выпрямляется полностью. Он разглаживает на себе футболку, в последний раз поправляет резинку штанов и проводит рукой по животу, после чего протягивает руку Дину.
То, что после случившегося это Кастиэль предлагает помощь Дину, а не наоборот, как-то совсем неправильно. Но когда Дин берет его за руку, захват Каса оказывается крепким, и он подтягивает Дина вверх с силой, вселяющей уверенность.
Дин по-прежнему совсем обнажен. Поднимаясь на ноги, он тащит за собой одеяло. Следует неловкий момент, когда он и Кас смотрят друг на друга: Кас – полностью одетый, Дин – голый, неуверенно взявшийся за угол одеяла, которое как бы – но не совсем – прикрывает его наготу. Дин не может решить, что делать дальше. Пообниматься, пока он без одежды? Одеться и пообниматься в одежде? Или… вообще не обниматься? (Этот поезд уже ушел? Конечно, момент упущен, настроение испорчено, возбуждение прошло, но… совсем ли это конец? Дин до сих пор почти скорбит об этом.) Кас начинает осматриваться, потом наклоняется и поднимает с пола штаны Дина, которые, как оказывается, валяются кучей прямо у его ног.
Он протягивает штаны Дину с улыбкой. Но это кривая и тревожная улыбка: лишь один уголок его рта изгибается вверх, и вид у него от этого получается только грустный.
Молча Дин натягивает штаны, потом находит свою футболку и надевает ее тоже. Кас, тем временем, перебирает сбитые простыни и одеяло и начинает их расправлять. Он извлекает простыню из беспорядочной кучи на полу, несколько раз поворачивает ее в руках, чтобы понять, где какой край, и встряхивает над кроватью.
Одевшись, Дин в оцепенении отходит к другому краю кровати, чтобы помочь Касу ее застелить.
Вдвоем они растягивают простыню. «В – хуже, чем А», – думает Дин, расправляя уголки простыни. Кас поднимает одеяло на кровать, и Дин расправляет его тоже, взявшись за ближайший край и аккуратно выровняв его по краю простыни. «В – хуже, чем А».
«В – хуже, чем А. Значит, стадия 3В – это почти четвертая стадия».
Все знают, что четвертая стадия – это плохо. Все знают, что четвертая стадия – это когда рак распространился везде, когда «метастазы» уже по всему организму. Все знают, что первая стадия – самая хорошая, четвертая – самая плохая.
Тогда чем отличаются вторая и третья стадии? И что такое А и В?
«Почти четвертая стадия», – снова думает Дин. Он закрывает глаза, потирая переносицу, как будто сможет прогнать от себя эту мысль – прогнать весь мир, – если только отгородится от них силой воли.
– Дин, – зовет Кас. Дин открывает глаза. Кас ласково смотрит на него с противоположной стороны кровати. – Иди обратно в постель, – предлагает он и, словно в качестве демонстрации, забирается под одеяло со своей стороны.
«Пообниматься в одежде – ладно, хорошо, это я могу», – думает Дин. Внезапно он испытывает большое облегчение оттого, что они сделают хотя бы это, а не просто отправятся в кухню, сядут на отдельные стулья и примутся пить кофе, делая вид, будто ничего не произошло.
Дин ложится под одеяло со своей стороны. Но теперь он чувствует себя крайне неуверенно: его даже снова навещает эхо недавних мыслей о том, что его прикосновение всегда будет причинять Касу боль. Он молча отчитывает себя за склонность излишне драматизировать, но, на самом деле, в данный момент это буквально может быть правдой. У Каса явно остались незажившие раны, и очевидно, определенные прикосновения таки делают ему больно. Поэтому Дин осторожно откидывается на подушку, сжимая в пальцах край одеяла, не уверенный, стоит ли вообще трогать Каса. Но Кас немедленно подвигается ближе и секунду спустя оказывается у Дина под боком, большой и теплый. После чего начинает настойчиво пробираться правой рукой под край его подушки.
– Подними голову, – просит он – и голова Дина оказывается у него на плече.
Дин укладывается в это объятие нерешительно, опуская вес головы на плечо Каса постепенно и осторожно. Во всем этом столько нового, что он даже не может определиться, какую эмоцию испытывает: страх по поводу рака, удовольствие от такого контакта или смятение оттого, что только что произошло. В новинку и подобная близость с Кастиэлем, и эти нежные прикосновения – на самом деле, все это шокирующе странно. (Но приятно. Определенно приятно.) Непривычно и то, что можно положить голову Касу на плечо, и то, как Кас обнимает его за шею сзади; непривычно свернуться с ним рядом, ощущая его дыхание. Дин очень хочет насладиться всем этим, но теперь он никак не может расслабиться. Совсем. Для начала он слишком волнуется, как бы случайно не задеть Каса в паху. Или где-либо рядом с пахом. Или за живот. (Есть же еще те шрамы. А они от чего?) На всякий случай Дин старается оставить безопасное расстояние в несколько дюймов между бедрами Каса и своими, так что их тела соприкасаются только выше пояса. Это досадно и слегка удручает. Дину даже приходится удержаться от соблазна обнять Каса за пояс.
Наконец он отваживается – очень осторожно – положить одну руку Касу на грудь, в самый центр. Кас накрывает его руку своей.
– Я не сломаюсь, – говорит он.
– Я уж надеюсь… – ворчит Дин.
Он узнает сразу же, когда вокруг него смыкаются крылья. Теперь это так ясно – так очевидно, что это именно они. Кас поворачивается к нему, вокруг плеча Дина оседает восхитительное легкое тепло, и Кас в то же время чуть крепче сжимает его руку.
От крыльев сразу становится немного лучше. Кроме того, начинает казаться, что Кас действительно не сломается (по крайней мере, не прямо сейчас), и Дин наконец позволяет себе закрыть глаза. Следует долгая тишина, и, несмотря на весь стресс и тревогу, в комнате воцаряется атмосфера почти безмятежного спокойствия. Дин лежит с закрытыми глазами, сосредоточившись на окружающих его ощущениях: на твердости плеча и ключицы Каса под своей щекой, на том, как рука Каса надежно обнимает его за плечи. На слабом тепле крыльев. На биении сердца Каса под своей рукой.
«Он жив, – напоминает себе Дин. – Он жив. Он не умирает прямо сейчас. Его сердце бьется уверенно. Ему лучше. Он поправится. То, что сейчас случилось, – несерьезно, просто как-то неудачно защемило шов. Но теперь уже все, он уже отошел от этого. Теперь все в порядке».
«С ним все будет в порядке».
«Тестикулярный рак, стадия 3В…»
В этот момент Дин вдруг понимает, что именно поэтому Кас не снимает одежду.
«И сегодня, и в прошлое воскресенье, – вспоминает он. – Он не снял ничего. Раздел меня, но сам остался в одежде. И толком не дает мне доступа. Не дает на себя смотреть».
«И поэтому он пытался прикрыться в душе на прошлой неделе…» Еще один кусочек мозаики ложится на место: яркое воспоминание о том, как Кастиэль съежился в душе мотеля в Денвере, как поспешно обернул вокруг талии душевую занавеску, едва Дин зашел в ванную. Как отчаянно он старался прикрыться ниже пояса. «Раньше Каса вообще не заботила нагота. Я должен был догадаться, что он пытается скрыть что-то от моих глаз».
– Я честное слово не хотел сделать тебе больно, – говорит наконец Дин.
К его удивлению, Кас даже усмехается. От тихого смеха вибрирует его грудь.
– Тебе не нужно объяснять, – отвечает Кас. – Твои намерения были вполне ясны. Дин, я говорил серьезно: это моя вина. Я сам это на себя навлек.
– Послушай, ты должен рассказывать мне о таких вещах, – говорит Дин, чувствуя внезапно поднимающуюся волну досады (и даже гнева). – Ты должен рассказать мне все!
– Знаю, – отвечает Кас. В его голосе слышно смирение, даже раскаяние. – Теперь я это понимаю. Наверное, я надеялся, что момент, когда ты узнаешь, удастся оттянуть как можно дальше.
– Ну а что такого в том, что я узнал? – Дин поднимает голову, пытаясь заглянуть Касу в глаза, но оказывается, что Кас уставил взгляд в дальнюю стену за его плечом. – Кас, мне все равно сколько у тебя яичек, ты что, этого не понимаешь? То есть сколько яичек у твоей оболочки. Два, одно, ноль – какая к черту разница? Такие вещи не важны. Ты же должен это знать! Господи, после всего дерьма, что выпало на нашу долю, ты что, и правда думал, что вот это важно? Серьезно?
Кас отвечает не сразу, но его рука под головой Дина шевелится и Дин чувствует нежное прикосновение к своему виску – Кас начал легонько проводить пальцами по его волосам.
– Надо было тебе сказать, – шепчет он.
– Еще как надо было! – То, как Кас перебирает пальцами волосы Дина, напоминает ему еще об одном, и он добавляет: – И то, что ты теряешь волосы, тоже неважно! Или перья, раз уж на то пошло. Или возможность пользоваться крыльями, или еще что… Это все совсем неважно! Не крылья – мерило ангела. Черт, да у Люцифера здоровые крылья, но уж вот кто далек от совершенства, правда? Да ты в десять раз достойнее звания ангела, чем любой из этих трусливых говнюков в Раю. И в десять раз больше мужчина, чем большинство мужиков. Перья, волосы, яйца и прочая ерунда – ничто из этого ни черта не значит! Кас, ты должен это понимать… – У Дина уже готова пламенная речь, проникновенное наставление, но, когда он снова смотрит на Каса, оказывается, что тот рассеянно глядит поверх его головы в другой конец комнаты, словно потерявшись в воспоминаниях.
– Я узнал, когда очнулся, – произносит Кас.
От неожиданной смены темы Дин умолкает.
– Во Флагстаффе, – продолжает Кас. – Я узнал, когда очнулся во Флагстаффе. – Он встречает взгляд Дина и добавляет: – Ты велел все тебе рассказать. Ты прав. Я расскажу.
Дин молчит в ожидании.
И Кастиэль начинает говорить.
***
– Меня нашли на дне Гранд-Каньона, – начинает Кас. – Пока я был без сознания, меня обследовали, чтобы понять, почему я не прихожу в себя. Конечно, я не приходил в себя просто потому, что меня шарахнуло изгоняющим символом при почти полном отсутствии могущества, но они-то этого не знали. Они думали, что я упал, что у меня, возможно, травма головы или какие-то внутренние увечья. Поэтому мне сделали несколько рентгеновских снимков, потом, кажется, МРТ и одно из этих кошачьих сканирований.
– КТ? – подсказывает Дин тихо.
– Да, хотя кота я не видел, – говорит Кас. – Я был еще без сознания. И конечно, меня подвергли полному медицинскому осмотру – с головы до ног.
Он делает паузу и вздыхает.
– Естественно, они так и не поняли, почему я был без сознания. Но когда я пришел в себя, мне сказали, что во время осмотра в одном яичке у меня была обнаружена аномальная масса. «Аномальная масса» – так они это назвали. И, как выяснилось, кот обнаружил несколько пятен в моем животе – несколько мелких уплотненных областей, которые, как они думали, были увеличенными лимфоузлами. – Кас слегка пожимает плечом. – Я не обратил на это внимания, честно говоря. Это казалось неважным, так как проснулся я только с одной мыслью: Дин мертв…
В этом месте голос Каса запинается, и на несколько мгновений он умолкает. В воздухе чувствуется легкое давление, и Дин уверен: крылья сжимаются вокруг его плеч.
– Я проснулся с мыслью: Дин мертв, и Сэм, возможно, тоже, – продолжает Кас снова спокойным голосом. – Я подумал: Дин спас нас всех, но я его подвел, я не выполнил свою миссию. Я должен был присматривать за Сэмом и не сделал этого.
– Не твоя вина, что эта психованная англичанка…
– И если и Сэма больше нет, – продолжает Кас поверх слов Дина, как будто не слышит его, – тогда, подумал я, – если их обоих больше нет, – какой тогда смысл? Врач объяснил, что это может быть опухоль или несколько опухолей, и я знал, что такие вещи почти всегда фатальны для людей, если их не лечить. А значит, очевидно, фатальны и для моей оболочки. Если только я не смогу ее исцелить. Но я уже знал, что у меня почти не осталось могущества, особенно после такого удара. Минимум сил; скорее всего, никакой возможности к исцелению. Медперсонал начал объяснять, что понадобятся операции – операции для того, чтобы взять кусочки тканей на исследование…
– Биопсии, – шепчет Дин.
– Да, биопсии. Сначала они, потом, может быть, и другие операции, и циклы химиотерапии, и радиации. И хотя в тот момент врачи говорили только предположительно, стало ясно, что, если это действительно опухоль, лечение будет… в общем, весьма неприятным процессом. Без гарантии успеха. И я подумал: какой смысл? Если вас обоих больше нет, то какой в этом смысл? Я понял, что ни в каком лечении вообще нет необходимости.
Дин чувствует, как его собственная рука – та, что покоится у Каса на груди, – непроизвольно сжимается в кулак, стискивая футболку Каса между пальцами. Кас только тихонько поглаживает его по руке и продолжает говорить, пока Дин пытается заставить себя расслабиться.
– И я ответил врачу отказом, – говорит Кас. – Никакого лечения, никаких обследований. Я собирался выписаться из госпиталя и отправиться на поиски Сэма. Признаюсь, надежды у меня было мало. Но потом появились вы оба…
Кас делает длинный, медленный вздох, сжимая руку Дина, и впервые за долгое время он отрывает взгляд от стены и встречается с Дином глазами.
– Такое облегчение, – говорит он, глядя на Дина прямо. – Такое облегчение, Дин! Я даже передать не могу. Когда вы оба прибыли – такое облегчение. И так неожиданно! Настолько, что я вообще совершенно забыл об аномальной массе. На несколько часов, до ужина той ночью. – Его взгляд опять соскальзывает на стену. – Ты помнишь, как вы спросили меня за едой: «Чего тебе на самом деле хочется?» И в тот момент я вдруг вспомнил об аномальной массе. И я подумал… хочу я лечить эту болезнь, или нет? Той ночью, если помнишь, мы отправились в мотель, и в том маленьком номере я принял душ и обследовал свою оболочку… – Кас резко умолкает, закрывая глаза, и исправляется: – Себя. Я обследовал себя в душе.
Дин вспоминает ту ночь. Это ведь тогда он ночевал вместе с Касом, на соседней кровати? И Кас действительно принял необычно долгий душ тем вечером. Дин тогда даже усмехался про себя, гадая, чем это Кас там занимается. Может быть, чем-то, связанным с физиологией… Дин даже позволил себе представить, что Кас… что он там дрочит. Теперь Дину стыдно подумать об этом – о том, какая это была аппетитная тайная фантазия.
Да, Кас занимался там чем-то, связанным с физиологией, но совсем не тем, о чем фантазировал Дин: он обследовал свой рак. В одиночестве.
– Аномальная масса определенно присутствовала, – продолжает Кас, – в левом яичке моей… в моем левом яичке. Я не мог понять, как давно она появилась. Раньше я ее не замечал, но я особо и не проверял – во всяком случае, в последнее время, с тех пор как впустил Люцифера. Я не знаю, Люцифер ли… или, может быть, Чак… – Кас умолкает и качает головой, закрывая глаза, как будто пока не хочет об этом думать.
У Дина и у самого были мысли на этот счет – насчет возможного участия Люцифера или Чака, – но он молчит. Ведь Кас никогда раньше ни о чем так не рассказывал – слушая его, Дин постепенно понимает, что Для Кастиэля крайне необычно так много говорить о себе. Дин вообще не может припомнить больше ни разу, когда бы Кас добровольно и в таком объеме поделился историей какой-нибудь из своих проблем. (Но с другой стороны, Дин ведь никогда и не спрашивал, правда?)
