Текст книги "Ты только держись (ЛП)"
Автор книги: NorthernSparrow
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 59 страниц)
Дин кладет руку Касу на локоть, мягко останавливая его движения.
– Кас…
Кас медленно поднимает на него глаза. Наконец он отвечает, вновь принимаясь вытирать стол:
– Еще один цикл точно. После этого – зависит от… – он медлит, и его рука с салфеткой делает паузу, – от того, как пойдет, – продолжает он ровно. – У меня еще три сеанса лечения до Рождества. Потом, сразу после, обследование на предмет… того, как идут дела. Оно уже назначено на двадцать восьмое. Эрон, мой врач, говорит, что к Новому году я буду знать… – он снова медлит, – знать, помогает ли лечение, наверное.
Кас говорит нарочито безэмоциональным тоном, но, когда он упоминает даты, Дин вдруг вспоминает календарь в его спальне… где некоторые недели были зачеркнуты линиями. Это недели химиотерапии, как знает теперь Дин. Последняя черта заканчивалась на двадцать восьмом декабря. И через несколько дней, на тридцать первом декабря, стоял большой знак вопроса в кружочке.
Дин изначально полагал, что вопрос относился к какому-то решению по поводу встречи Нового года – может быть, к тому, будет ли Кас встречать его с «Эрин». Но вопрос ведь был вовсе не о новогодней вечеринке. Он был о раке. О результатах обследования.
О том, помогает ли химиотерапия.
«Они никогда не действуют», – сказал Кас на прошлой неделе… правда про антиэметики. Но химиотерапия – это же тоже вид лекарства? «Думаю, это потому что я ангел. Или был ангелом. Некоторые лекарства просто не действуют».
Дин стискивает зубы, думая: «Она должна помогать, должна, не может же быть, чтобы он проходил через этот ад впустую…» В этот момент Сэм спрашивает:
– Кас, насколько плохи дела?
Голос Сэма по-прежнему абсолютно спокойный, как был тогда, когда Сэм выяснял, сколько циклов осталось. Но Кас теперь прекращает вытирать стол совсем. Дин наблюдает за этой сценой затаив дыхание: Кас застыл, словно статуя, склонившись над столом и держа одну руку у края, чтобы собрать в нее крошки, а другой рукой прижав к столу мятую салфетку.
– Какой у тебя диагноз? – спрашивает Сэм. – Какая стадия? – Он перешел на ласковый голос, тихий и ободряющий, как будто Кастиэль – пугливый конь, которого Сэм пытается усмирить.
Снова пауза. И снова ее прерывает Сэм, подвигаясь вперед и уверяя бархатным тоном:
– Кас, ты можешь нам сказать.
Дин оказывается в состоянии только кивнуть в знак поддержки.
Кастиэль медленно возобновляет движение, сметая оставшиеся крошки со стола в руку одним длинным махом салфетки. По его лицу ничего невозможно прочесть. Он отворачивается к мусорной корзине, высыпает крошки из ладони, отряхивает руку и выбрасывает салфетку. Потом поворачивается обратно к ним, и Дин уже знает: он не ответит.
Выражение лица Каса теперь ясно говорит, что он готов сражаться – Дин видел это выражение у него много раз: подбородок поднят, зубы стиснуты, и смотрит он не прямо на Дина с Сэмом, а скорее поверх их голов на стену с таким отстраненным видом, что кажется почти неживым. Дин вспоминает о том, как однажды видел у Кастиэля кровавые слезы – что, как позже узнал Дин, является для ангела признаком истинного, глубочайшего страдания, – и в то же время его лицо вообще ничего не выражало.
– Подробнее поговорим потом, – отвечает Кас ровно. – Боюсь, завтра предстоит тяжелая ночь, так что нам всем сейчас стоит отдохнуть. Спасибо большое вам обоим за вашу помощь в эти выходные и за этот чудесный отель. Поспать разок в такой удобной постели будет чрезвычайно приятно. Дин, с тобой мы встретимся в фойе завтра без пятнадцати десять.
С этими словами он поворачивается и выходит из комнаты.
***
Дверь закрывается за ним со щелчком. В комнате повисает тишина.
Дин устало вздыхает и осушает оставшееся пиво одним большим глотком. Он смотрит на Сэма: тот тяжело откинулся на спинку стула и уставился невидящим взором на свой список покупок на столе.
– Пресек расспросы в момент, а? – заговаривает Дин.
– На корню, – отзывается Сэм мрачно. Он выглядит растревоженным – и печальным. – Черт. Прости. Я подумал, что, может быть, получится выяснить все вот так с наскока, прижать его к стенке. Но он и правда не настроен рассказывать, да?
Дин пытается ободряюще улыбнуться.
– Каса не так-то просто вынудить к чему-либо. К чему угодно. Но попробовать стоило. Хорошо, что ты попытался.
Сэм не выглядит особо обнадеженным.
– Я и в выходные пару раз пытался у него спросить. Но каждый раз он внезапно оказывался занят. Или хотел вздремнуть.
Это заставляет Дина задуматься. Как-то незаметно прошла целая неделя, а они так и не получили даже намеков на то, какой именно у Каса диагноз. И теперь, оглядываясь на прошедшие дни, Дин понимает, что и он несколько раз пытался поговорить с Касом. Но возможность почему-то так и не представилась. Как и сказал Сэм, каждый раз Кас был занят, внезапно хотел спать или уже спал. Становится ясно: дело не только в том, что Дину не хочется поднимать эту тему. Кас тоже сознательно избегает этого разговора.
– Я уже начинаю сомневаться, спал ли он хоть когда-нибудь, – ворчит Дин по большей части сам себе.
– Что?
– Ничего, просто… он всю неделю увиливает от разговора.
– Он явно не готов об этом разговаривать. И еще не привык к тому, что мы в курсе дела. Но он свыкнется, – говорит Сэм с надеждой, хоть и без большой уверенности. – В конце концов он нам расскажет. Прошла еще только неделя. Может быть, он… чувствует себя неуверенно? – Сэм умолкает, думая, потом добавляет: – Для ангела, должно быть, странно ощущать такую физическую уязвимость. Может, он просто стесняется этого? Того, что он болен, что ему нужна помощь… И всех неприятных телесных проявлений.
– Может быть, – соглашается Дин. «Или, может быть, он просто не хочет обрушивать на нас правду».
– Будешь еще пиццу? – спрашивает Сэм. Как Кас до этого, они оба теперь смотрят без энтузиазма на свои несъеденные куски.
Дин качает головой, замечая, что не только боль в животе вернулась, но и челюсть снова заныла.
– Не хочу, – отвечает он.
– Да, я тоже, – со вздохом говорит Сэм.
***
Полтора часа спустя Дин уже рад тому, что живот и челюсть ноют не переставая, потому что по крайней мере это отвлекает его от бессонницы. Он лежит в кровати, глядя в темноте в потолок, кажется, уже целую вечность, но сон все не приходит.
Так долго не засыпать странно. Дин давно выработал в себе солдатский навык спать при каждой возможности, сколь бы неудобно это ни было и под каким бы стрессом он ни находился. Поэтому кажется нелепым, что сейчас у него такая удобная кровать, а заснуть он не может. Он смотрит по сторонам, пытаясь различить детали обстановки, но кругом густая темнота, нарушаемая только мигающим светодиодом детектора дыма. Шторы на окнах, должно быть, очень плотные – городской свет снаружи не проникает в комнату совсем.
Даже непривычно находиться в таком хорошем отеле. Кровать прямо-таки роскошная, в комнате абсолютно темно и очень тихо. Они не на первом этаже, и звуков уличного транспорта не слышно – нет и шума поздно прибывших постояльцев, которые бы смеялись, разгружая машину на стоянке за окном. В окно не попадает свет фар, рядом не хлопают двери, как привык Дин.
Из коридора и соседних номеров не исходит вообще никаких звуков. Единственный слышный звук – это медленное дыхание Сэма. Стены в этом отеле, должно быть, со звукоизоляцией.
А это значит, если Кас позовет на помощь, Дин, наверное, не услышит.
Дин волнуется об этом несколько минут, жалея, что не сообразил дать Касу радио-няню. Или хотя бы проверить, что его телефон заряжен – что Кас сможет написать или позвонить, если ему что-то понадобится.
Но с другой стороны, сегодня с Касом все должно быть в порядке. Он в порядке уже несколько дней. На самом деле серьезные проблемы у него были только в одну ночь – ночь понедельника, уже почти неделю назад.
Почти неделю назад…
«Неделю назад я еще даже не знал, – думает Дин. – Неделю назад я только выяснил – или думал, что выяснил, – что у Каса есть парень, а не девушка». Сейчас ночь воскресенья – в прошлое воскресенье Дин заходил в спальню Каса в бункере. Он морщится, вспоминая теперь, как копался в вещах Каса (рассматривал рисунки, перо… лекарства). Но с другой стороны, только благодаря этому они с Сэмом узнали секрет Каса. Только потому что Дин заметил запись про Эрона в его календаре.
Теперь кажется, что это было уже годы назад. Странно даже вспоминать тот вихрь эмоций, который вызвало открытие про Эрона. Эти смешанные, противоречивые чувства сожаления об упущенной возможности… ревности…
…и надежды.
Дин заставляет себя закрыть глаза. Он переворачивается на бок, пробует дыхательные упражнения, чтобы заснуть, ворочается в поисках более удобного положения, потирает челюсть в попытке унять боль, но сон все не идет.
Тогда он думает: «Интересно, может, Кас сейчас тоже не может заснуть?»
Неожиданно для себя Дин отбрасывает одеяло в сторону и садится на кровати, спуская ноги на пол. Он нащупывает в темноте сумку, чтобы найти в ней пару носков. Чтобы потом надеть ботинки. И пойти в них в соседний номер. Просто проверить, как там Кас.
Когда Дин подтягивает сумку к себе, она шуршит по ковру, и ритм дыхания Сэма меняется. Дин знает этот звук: Сэм проснулся. В темноте еле слышен шорох, как если бы кто-то просунул руку под подушку. Дин знает и этот звук: Сэм потянулся за пистолетом. На всякий случай.
– Это я, – говорит Дин тихо. – Прости, не хотел тебя разбудить. Не могу заснуть.
Раздается щелчок – Сэм включает лампу у кровати. Он зевает и, щурясь, смотрит на Дина – который сидит на постели, запустив руку в сумку, как будто ему ни с того ни с сего пришла в голову мысль порыться в сумке среди ночи.
– Что-то не так? – спрашивает Сэм.
– Нет, просто… – Дин наклоняется и теребит в сумке первую попавшуюся под руку рубашку, пожимая плечами. – Просто не могу уснуть.
Сэм пристально смотрит на него.
– Волнуешься насчет завтрашнего дня?
Дин медлит, прежде чем ответить.
– С ним все будет нормально, – говорит он наконец. – Ничего приятного нас не ждет, но с ним все будет в порядке. Ты же купишь гнущиеся трубочки? Не забудь про трубочки.
– Я куплю трубочки, – заверяет его Сэм. – И Gatorade. И салфетки, и крекеры, и все остальное. – Он несколько мгновений изучает Дина и смотрит на его раскрытую сумку, потом предлагает: – Ты сходи проверь, как там Кас.
Дин притворяется, что взвешивает это предложение.
– Да, пожалуй, стоит, – говорит он и снова лениво лезет в сумку, извлекая оттуда пару носков – как будто ему только что пришла в голову идея их надеть. – Конечно, – добавляет он. – Хорошая мысль. Я только надену ботинки и сбегаю в соседний номер на секундочку. Хотя он, наверное, уже спит.
– Может, и не спит, – отвечает Сэм. – Иди проверь.
– Можно послать ему сообщение, – рассуждает Дин, глядя на телефон на тумбе у кровати.
– Нет, иди проверь, – настаивает Сэм. Дин смотрит на него нерешительно, но Сэм только жестом прогоняет его в сторону двери.
– Знаешь… – говорит Дин. – Если окажется, что он не спит, я, может быть, останусь с ним ненадолго. Просто для компании. То есть если… если он не возражает. Может, минут на пятнадцать, если он…
– Ну тогда увидимся завтра, – говорит Сэм. Он переворачивается на другой бок, натягивает одеяло на глаза и просит: – Выключи свет, когда будешь уходить, ладно?
***
Такое подначивание со стороны Сэма немного смущает Дина, но дает ему достаточный импульс, чтобы выйти за дверь. Хотя и без ботинок. В итоге он крадется по коридору отеля в пижаме и шерстяных носках, которые натянул в спешке. В одной руке он сжимает телефон и ключ-карточку, в другой – захваченный по привычке пистолет.
Кас не отвечает на первый стук, и Дин стучит повторно, тихо окликая его – без уверенности, что через дверь вообще хоть что-то слышно:
– Кас, ты не спишь? Это я.
Дверь приотворяется. Она закрыта на цепочку, и Кас смотрит в щель, держа наготове ангельский клинок. (Похоже он, как и Винчестеры, научился осторожничать с неизвестными, стучащими в дверь посреди ночи.) Но, завидев Дина, он улыбается, опускает клинок, снимает цепочку и широко распахивает дверь.
– Заходи, Дин, заходи, – говорит он, делая приглашающий жест кинжалом. Дин протискивается мимо кинжала, толком не зная, что именно собирается сказать.
Оглядываясь по сторонам, Дин понимает, что Кас еще не ложился. Он переоделся в свою ночную одежду (в футболку и штаны, которые Дин выдал ему в бункере), но его постель нетронута. Похоже, он сидел за маленьким круглым столом, возле которого отодвинут стул. На столе лежит массивная раскрытая книга и блокнот, а также разбросаны карандаши. В самом центре стоит цветок с пчелами на горшке.
Кас подходит к столу и кладет клинок рядом с книгой.
– Что я могу для тебя сделать? – спрашивает он. Его улыбка у двери казалась искренней, но теперь, увидев, как Дин рассматривает предметы на столе, Кас явно насторожился. В его голос вернулся формальный тон – такой же, каким он попрощался с братьями ранее, и в глазах снова появилось это холодное бесстрастное выражение.
– Ой, да ничего, я просто не мог заснуть, – отвечает Дин, подходя ближе к столу, чтобы положить пистолет и телефон. – Решил проверить, может, ты тоже не спишь… – И, сделав еще шаг вперед, он понимает три вещи по поводу лежащих на столе предметов.
Во-первых, массивная книга раскрыта на иллюстрации крыла. Огромного крыла, полностью расправленного. Конечно, это может быть крыло какой-то птицы – какого-нибудь орла или ястреба, – но Дину хватает даже беглого взгляда, чтобы увериться, что это крыло ангела. У него точно такие же пропорции, как у крыльев Каса (или, по крайней мере, у теней его крыльев, которые Дин видел всего несколько раз, но никогда не забудет).
Во-вторых, черное перо тоже здесь – лежит у основания цветочного горшка. Оно приподнято и одним краем прислонено к горшку – как раз под нарисованными пчелами. Перо – смоляного цвета, около четырех дюймов в длину и выглядит очень знакомо.
В-третьих, Кас работал над очередным рисунком. Блокнот вблизи оказывается художественным альбомом, и рядом стоит коробка с цветными карандашами. На столе разбросаны карандаши оттенков черного, желтого и зеленого, потому что работал Кас над натюрмортом цветка с черным перышком. Контуры рисунка уже готовы – и пчелы, и перо, и цветок аккуратно прорисованы, и половина рисунка заполнена тонкой штриховкой, передающей цвета и тени. Какое-то время Дин смотрит на рисунок, захваченный врасплох этим зрелищем, но потом его взгляд притягивает блестящее черное перо.
– Это то перо, которое было у тебя в комнате? – спрашивает Дин, запоздало вспомнив, что он еще не до конца сознался, насколько основательно порылся в вещах Каса. – Гм… прости, я… когда я был в твоей комнате… я не упоминал, но… я заглянул в твой комод.
– Я знаю, – говорит Кас.
– Знаешь? – Дин немало удивлен.
– Я почувствовал, как ты трогал мое перо.
Дин смотрит на него во все глаза.
– Это перо из моего крыла, – объясняет Кас. – Из левого. С последней линьки. – Он протягивает руку мимо Дина, чтобы поднять перо со стола, и кладет его поверх рисунка, после чего закрывает альбом. Рисунок и перо исчезают из виду.
«Перо Каса. Это перо Каса».
Конечно, это перо Каса.
Конечно.
«И Кас почувствовал, как я его трогал…» Это совершенно новая информация: ангелы что, как-то остаются связаны со своими перьями? Ангелы могут чувствовать, когда кто-то трогает их старые перья?
– Ты сохранил одно из своих перьев? – спрашивает Дин, и Кас только кивает. Ища, что бы еще спросить, Дин задает первый вопрос, который приходит в голову: – И ты, э… рисуешь его? С цветком?
– Это называется арт-терапия, – отвечает Кас коротко. Он собирает со стола карандаши и складывает их в пластмассовую коробку, аккуратно переворачивая несколько – так, чтобы все они смотрели заточенными концами в одном направлении. – В госпитале иногда устраивают совместные встречи для пациентов, которые ждут химиотерапии или приема врача, – объясняет Кас, прокладывая концы карандашей мятым бумажным полотенцем. Он закрывает коробку со щелчком. – Туда приносят парики, шапки и всякие бесплатные вещи, такие как мой свитер и шарф, и иногда проводят уроки. Раз в месяц приходит учитель рисования. Она посоветовала нам зарисовывать вещи, которые мы хотели бы запомнить. Моменты, на которых мы хотели бы сосредоточиться, которые хотели бы сохранить… и в каком-то смысле заново пережить, наверное. – Он берет со стола альбом со спрятанным внутри перышком и кладет его вместе с карандашами в свой потрепанный чемодан, раскрытый неподалеку. – Это занятие успокаивает, – добавляет Кас. – Я делаю примерно по рисунку в день.
Дин стоит, лишившись дара речи.
«Вещи, которые мы хотели бы запомнить. Моменты, которые мы хотели бы сохранить. Заново пережить».
Те рисунки в ящике у Каса… Некоторые из них были просто красивыми пейзажами – олень в тумане, птица, пчела на цветке.
Но было и много портретов Дина.
Дин в машине – в тот раз, когда он сказал Касу, что Кас – член семьи.
Дин в Чистилище, идущий навстречу Касу с облегченной улыбкой.
Дин и Сэм, отдыхающие за столом в библиотеке.
Импала, изображенная сверху…
Сэм, отдыхающий у огня, глядящий на пламя… Было и еще несколько портретов Сэма.
Дин, сидящий в шезлонге у озера.
Горящее крыло, показанное с ракурса через плечо. Это что, было воспоминание? С чего Касу захочется такое помнить? Не говоря уже о том, чтобы пережить заново?
Потом до Дина доходит, что за всю долгую жизнь Кастиэля основные моменты, которые он хочет «сохранить», – это моменты с участием Дина и Сэма.
Дин медленно поднимает глаза к глазам Каса и обнаруживает, что Кас осматривает его с головы до ног с испытующим прищуром.
– Ты почему не спишь? – спрашивает Кас.
– А ты почему не спишь? – парирует Дин. Во рту у него стало немного сухо, и ему приходится приложить усилие, чтобы заставить себя вернуться в русло разговора.
Кас усмехается.
– Да, я же вам не сказал… Я часто ложусь поздно в ночь перед процедурами. Ведь это моя последняя хорошая ночь на ближайшие дни… Трудно не смаковать каждый момент. Так что я почти всегда ложусь позднее, чем следует. – Он снова сужает глаза на Дина. – У тебя напряженный вид, – добавляет он. – Что-то не так?
«Что-то не так», – Дин едва не смеется. С чего начать-то вообще?
– Кас, по поводу того, о чем спрашивал Сэм… – начинает Дин. Он не планировал поднимать эту тему – Кас ясно дал понять, что не хочет об этом говорить. Но слова выходят сами. – Нам нужно знать, – говорит Дин.
Кас вешает голову.
– Знаю, – отвечает он. – Знаю, что нужно. И простите, что я избегаю ваших вопросов. – Его взгляд падает на стол, и Дин не сразу замечает, что теперь Кас смотрит на иллюстрацию крыла в большой книге. – Я надеюсь, что не слишком нагрубил Сэму, – добавляет Кас с сожалением, глядя на рисунок на странице. – Мне стало неудобно после. Я знаю, что вы оба хотите как лучше. И я ценю это. Надеюсь, вы это понимаете.
Больше он ничего не говорит. Но за время этой речи из его голоса постепенно исчезает формальный тон, а с лица – бесстрастное выражение, и теперь вид у него становится печальный. Кас даже протягивает руку к книге и гладит старую иллюстрацию, проводя пальцами по нарисованным рядам перьев. Потом еще раз – как будто пытается приласкать крыло или почувствовать его оперение.
Жуткая мысль приходит Дину в голову, и, не успев остановить себя, он ляпает:
– Погоди… это… это же не какой-нибудь рак крыла?
Это совершенно нелепое предположение – особенно учитывая неоднократные упоминания Каса о том, что он «лишился» крыльев, как если бы их больше вообще не было. Но почему-то теперь мысль о том, что это его крылья поражены болезнью, не оставляет Дина. И он чувствует большое облегчение, когда Кас только тихо усмехается в ответ.
– Нет, – отвечает Кас. – Нет, не думаю, что ангельские крылья вообще могут заболеть раком. Ничто в настоящем обличии ангела ему не подвержено. Рак – это… – он смотрит на свое тело, – смертный недуг. Изъян в мироздании. – Но потом он снова переводит взгляд на рисунок крыла и прикусывает губу, часто моргая, с выражением такой скорби в глазах, что на мгновение к Дину приходит ужасная уверенность: Кас сейчас заплачет.
Кас не плачет. Но его голос звучит более хрипло, чем обычно, когда он говорит:
– Я почти жалею, что это не болезнь крыльев. Потому что крылья мои все равно изувечены, так что уже не важно, что с ними случится. Их, наверное, даже можно было бы ампутировать, теоретически. Может, так было бы и лучше: отрезать их начисто, вместо того чтобы носить эти бесполезные лохмотья… – Он убирает руку с иллюстрации, и его пальцы сжимаются в кулак. Медленно он опускает руку вдоль туловища. – В старых легендах говорится, что ангел не может пережить потерю обоих крыльев, – добавляет он. – Но никогда не было ясно, правда ли это. Может быть, если бы рак можно было просто отрезать совсем, одним махом, шансы у меня были бы и получше. Не знаю.
У Дина холодеет внутри от того, что подразумевают эти слова.
– Значит, у тебя… все еще есть крылья? – спрашивает он неуверенно. – То есть они все еще… все еще при тебе? – Он понимает, что отклонился от темы, но теперь, когда Кас заговорил о раке, Дину внезапно хочется услышать больше о крыльях.
Кас подсовывает руку под край тяжелой книги и захлопывает ее. Элегантная иллюстрация крыла исчезает, и теперь они оба смотрят на черную кожаную обложку. «Физиология ангелов», – гласит название, выведенное серебристым тиснением, отливающем в тусклом электрическом свете. И только сейчас Дин понимает, что это та книга, которую Сэм привозил во время прошлого визита в Денвер. Зачем-то Кастиэль взял ее с собой снова.
– Мои крылья все еще при мне, да, – говорит Кас. Теперь его голос звучит неестественно натянуто. – Они в небесной плоскости, как обычно. Но они изувечены. Я больше никогда не смогу летать.
– Ты это знаешь наверняка? – спрашивает Дин.
Кас какое-то время молчит, глядя на «Физиологию ангелов».
– Наверное, нет, – отвечает он, и впервые в его голосе слышна неуверенность. – Среди ангелов, на самом деле, даже велись споры о том, могут ли крылья падшего ангела со временем зажить. Но с учетом текущих реалий… – он указывает на свое тело. – Учитывая мое текущее состояние, даже если бы крылья могли зажить, я не успею дождаться этого.
С этим он поворачивается к Дину. Они стоят всего в паре шагов друг от друга, и Дин чувствует, что смотреть в глаза Касу, находясь так близко, лицом к лицу, – почти превыше его сил. И почти превыше его сил видеть сожаление и скорбь, написанные у Каса на лице.
– У меня осталось мало времени, Дин. Я должен это принять, – говорит Кас.
– Нет, – возражает Дин, мотая головой. – У тебя будет время. У тебя полно времени! И крылья твои заживут. Когда-нибудь. Вот увидишь!
– Дин, не думаю, – отвечает Кас, медленно покачав головой. В его глазах теперь ласковое выражение, как будто его главная забота – это смягчить плохую новость. – Тебе тоже нужно это принять, – произносит он.
– Не говори так! – отрезает Дин. – Не смей. Не смей! Ничего я не должен принимать, если не хочу!
Кас по-прежнему смотрит на него твердым, спокойным взглядом. Его голубые глаза блестят в мягком свете лампы, отчего кажутся бескрайними озерами печали, в которые можно упасть, если не быть осторожным. Упасть и пропасть навсегда.
Теперь Дин боится, что заплачет сам, а он твердо намерен не плакать перед Касом – ведь у Каса столько других тревог. Поэтому он отворачивается, спрашивая невольно огрубевшим голосом:
– Обязательно говорить об этом сейчас? – Дин совершенно забыл о том, что это он, а не Кас, поднял данную тему.
– Нет, нет, конечно нет, – отвечает Кас поспешно и грустно вздыхает. – Ох, – он качает головой, – началось то, чего я боялся: я стал для тебя источником стресса, да? Источником стресса и беспокойства…
– Может быть, – признает Дин (отрицать это бессмысленно). – Может быть, да. Но это уж куда лучше, чем когда ты нес все это на себе один. Для этого и нужна семья, понимаешь? Мы для этого и нужны.
– Больше всего на свете я хотел уберечь тебя от этого, – говорит Кас.
– Ты этого стоишь, – отвечает Дин прямо.
– Я в этом совсем не уверен, – говорит Кас. – И из-за меня ты теперь не можешь спать. Черт… Нужно найти способ помочь тебе расслабиться. – С этими словами Кас начинает оглядываться по комнате, как будто надеясь отыскать в ней магическое средство для устранения стресса. Дин знает, что можно пошутить о кое-каких непристойных вариантах, но в последнее время он, похоже, начисто утратил способность шутить. Поэтому он только молчит, глядя, как Кас поворачивается на месте, изучая каждый предмет вокруг, от холодильника до кресла.
Потом взгляд Каса падает на телевизор.
– Как насчет телепередачи? – спрашивает он, просветлев, словно нашел беспроигрышное решение. – Ты же ранее хотел посмотреть фильм? Но дело до этого так и не дошло. Давай-ка найдем подходящую для тебя передачу! – Он неожиданно берет Дина за руку и тянет к кровати. – Должно же сейчас идти что-то, что тебе понравится. Уже поздно, конечно, но ты так напряжен, и я переживаю, что это я тебя встревожил… Может быть, передача позволит тебе отвлечься… – Кас подводит Дина к кровати, подцепляет другой рукой пульт с тумбочки и начинает перебирать каналы. Как выясняется, телеканалы даром времени не теряли и уже перешли на рождественскую тематику: почти немедленно Кас находит полуночный показ мультфильма «Рудольф, красноносый северный олень». Мультфильм только начался.
– Вот, отлично, – говорит Кас авторитетно. – Очень трогательный фильм. Я уже видел его раньше. Тебе стоит его посмотреть. – Он поворачивается к Дину и добавляет со всей серьезностью: – Это фильм о юном карибу с врожденным носовым дефектом.
– О северном олене, – поправляет его Дин, которому от растерянности даже не смешно.
Кас ничуть не смущен.
– Северный олень – это, конечно, одомашненная порода карибу.
– Да, но песня – о северном олене… – начинает Дин, но Кас нетерпеливо перебивает:
– Он о юном карибу, у которого врожденный носовой дефект и которого изгнали сородичи, и поэтому ему нужны друзья. Садись и смотри.
Дину даже не представляется возможности объяснить, что он уже видел «Рудольфа, красноносого северного оленя» раз или два (или двадцать два), так как теперь Кас поправляет подушки, выстраивая их в два ряда вдоль спинки кровати.
– Садись, – командует он и решительно толкает Дина на матрас. У Дина создается ощущение, будто его смывает какой-то беспощадной океанской волной. Волне невозможно сопротивляться – Дин усаживается в устроенное Касом гнездо из подушек.
Он сидит поверх покрывала, Кас забирается на свое обычное место под одеялом, и так, откинувшись на подушки, бок о бок, они смотрят телевизор.
Дин все еще не отошел от недавнего разговора про рак (во время которого, как он постепенно понимает, Кас снова умудрился не сообщить никаких подробностей). Но Кас прижимается к нему сбоку – он теплый и живой, он рядом, – и в конце концов Дин обнимает его за плечи. Понемногу Дин начинает расслабляться и даже слышит свой собственный неровный вздох.
– Тебе получше? – спрашивает Кас.
– На самом деле да, – признается Дин.
– Я знал, что тебе понравится эта передача! – говорит Кастиэль слегка самодовольно и кладет голову Дину на плечо.
Они смотрят в молчаливой компании, как развивается сюжет «Рудольфа, красноносого северного оленя» с его прелестной примитивной анимацией. Дин морщится, когда начинается сцена, где молодой олененок учится летать. Но Кас поворачивает голову и говорит тихо:
– Ничего. Я уже знаю сюжет – я знал, что это фильм о летающих созданиях. Но механика полета на самом деле не такова, и у него даже крыльев нет, так что все в порядке. – Опуская голову обратно на плечо Дина, он добавляет: – Вообще-то я хотел посмотреть фильм из-за дружбы карибу с эльфом. О дружбе между разными видами не так много фильмов. И знаешь… – он на мгновение умолкает. – Маленького карибу изгнали сородичи, потому что он отличался от них. Но в конечном итоге именно его непохожесть им и была нужна. Наверное, мне эта история чем-то близка. Хотя у меня не будет такой концовки…
Весь остаток фильма Дин жалеет о том, что он и Кас – и Сэм тоже – не могут просто сбежать все вместе на остров бракованных игрушек.
Когда фильм заканчивается, Дин нехотя говорит:
– Наверное, не стоит тебя больше задерживать.
– Да, пожалуй, пора спать, – соглашается Кас. – Я выключу свет. Ложись под одеяло.
Дин только смотрит на него.
– Может быть, я неясно выразился, – говорит Кас. Он держится уверенно и спокойно, хотя в его глазах мелькает нерешительность. Приподняв подбородок, он объявляет: – У меня рак, и я хочу, чтобы ты лег под одеяло. И остался здесь на ночь. – Помедлив, он добавляет: – То есть… если ты не против.
– Я не против, – отвечает Дин.
========== Глава 23. В ночь перед химией ==========
Весь окружающий мир перестает существовать.
Все сторонние мнения, о которых переживал Дин: коллегия присяжных, независимая проверка, навязчивая потребность находить логическое обоснование каждому визиту в комнату Каса – все эти соображения наконец исчезают. Даже пугающая вероятность какой-то неоптимальной реакции со стороны Сэма отходит на второй план – тревога по этому поводу не пропадает совсем, но на данный момент это не главное.
Все это тускнеет и затмевается одним простым фактом: Кастиэль хочет провести эту ночь с Дином.
А что Кастиэль хочет, Дин готов предоставить.
Конечно, не мешает и то, что Дин тоже этого хочет. Пока он сбрасывает шерстяные носки и подтягивает колени к подбородку, чтобы забраться ногами под край одеяла, он осознает собственное эгоистичное возбуждение, даже алчное предвкушение. До сих пор непонятно, чего именно Кастиэль может желать помимо обычной дружеской компании, но даже возможность просто провести с ним ночь – драгоценное удовольствие.
Дину приходится напомнить себе про химиотерапию. И про рак.
«Мы тут не для удовольствия и игр, – думает он. – Сегодня ночь перед химией. Не дави на него, просто составь ему компанию».
Левая нога застревает: пятка Дина каким-то образом попадает в складку пододеяльника с той стороны, что ближе к Касу. В конце концов Кас садится на кровати, берется за край одеяла обеими руками и нетерпеливо дергает его вверх. Одеяло высвобождается, взлетая над ними как парус. Дин проскальзывает под него и вытягивает ноги. Одеяло оседает сверху, теплое и мягкое, словно шелковистое облако, и Кас теперь – прямо рядом с Дином. Ощущения от всего этого ошеломляющие. Разница между барьером из одеяла и отсутствием такового оказывается такой же, как тихая, спокойная луна по сравнению с ослепительным полуденным солнцем. Матрас кажется бескрайним; кровать – целым королевством, раскинувшимся вокруг них, полным безграничных возможностей; а Кастиэль – палящим маяком. Он лежит, вытянувшись слева от Дина и неожиданно обретя массивность и энергетику какого-то огромного дикого зверя. Все органы чувств Дина обращены в его сторону, словно рядом лежит не человеческое тело, а дикая пантера или леопард, требующий неустанного пристального внимания. Кроме того, от Каса исходит тепло, как от печки. Дин уже начал замерзать, пока сидел на кровати, а Касу под одеялом, оказывается, все это время было уютно и тепло, и это тепло чрезвычайно приятно. Как ни парадоксально, от этого по телу Дина пробегает дрожь.
