Текст книги "My December (СИ)"

Автор книги: Nina16

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 48 страниц)

– Ах, дело в Гарри? – ее брови полетели вверх.

– Нет… не совсем, – он опустил глаза на свои колени.

– А кстати, где он? – девушка окинула взглядом комнату, не находя друга в ней.

И не находя в ней Малфоя.

Ему, видно, стало совсем наплевать на то, что существуют уроки. У него, кроме его личности, вообще ничего не существовало. Она, конечно, по дурости своей, стала сомневаться в этом в последнее время, однако события показывают его настоящую оболочку.

– Гуляет с Джинни, – Рон закатил глаза, будто эта тема сидела у него в печенках.

– Что? Во время уроков?

– Ага, – он удрученно закивал головой.

Гермиона хмыкнула. Ну да, дай тебе волю – ты бы вообще забыл, что такое уроки.

– Так о чем ты хотел поговорить?

Она убрала затекшую руку и стала переделывать ужасную прическу на более-менее приемлемую гульку. Достала резинку и заколки из сумки.

– А, да, – он махнул рукой. – О том случае с Малфоем.

И она с силой вонзила шпильку в волосы, ойкнув от боли.

Вот только не надо на весь класс орать эту тупую фамилию!

Ей даже показалось, что Пэнси удивленно глянула в их сторону. Хотя, наверное, только показалось, потому что брюнетка о чем-то беседовала с Дафной, которая не могла не улыбаться Блейзу.

– Ты уверен, что это нужное место для беседы?

– Да. А почему нет?

– Посмотри вокруг, – обозлено прошипела она. – Не видишь, что ли? Наш любимый факультет в двух метрах.

– Наш? По-моему, ты очень сдружилась с этим факультетом.

Она в миг проснулась от задумчивости. И, злясь, как маленькая девочка, яростно посмотрела на друга.

– Знаешь, если ты хочешь поговорить об этом, то делай это с кем-то другим. У вас много появилось желающих обсудить мою личную жизнь.

И села, надувшись.

Подружилась. Она и эти крысы.

Ну конечно! Лучшие друзья на веки.

– Гермиона… – в ответ зашипел он.

– Что “Гермиона”? Уже не Герм? – она ядовито улыбнулась.

И почему-то вспомнилась ухмылка Паркинсон, которая будто приросла к ее лицу. Такая-вся-на-каждый-день. Снимала бы хоть иногда маску свою, актриса недоделанная.

– Ну что ты к словам цепляешься? – он раздраженно вздохнул, вновь закатил глаза.

Действительно. Что-то слишком трудно стало общаться со старыми друзьями.

Что это? Время их так меняет?

И сейчас все посмеялись несколько раз. Их меняли обстоятельства, люди.

Вернее, меняли ее. Потому что Рон – был прежним Роном, Гарри был Гарри. Только она стала другой, и им это явно не нравилось.

Неужели ее изменения были в худшую сторону, а она просто этого не замечала? Что, если общение Малфоя действительно оказывает такие действия?

А ведь и вправду – как только она начала сближаться с ним, друзья полетели на второй план. Начались постоянные ссоры и разборки. Хотя такого раньше не было. Не так часто.

Звонок прозвенел по школе, заставляя всех смолкнуть на пару секунд. А затем громким шумом поднять.

Да уж, умеет профессор вести уроки – нечего и сказать.

Она поднялась, складывая вещи в сумку. И писк Фливтика о домашнем задании остался для нее недоступным.

– Ну что ж, – она кивнула Рону, изобразив разочарование, – не получилось поговорить.

И, перевесив сумку через плечо, зашагала прочь из класса.

***

Он посмотрел на толпу девочек, которые прошли, улыбнувшись Марии. Одна даже подошла, чтобы узнать, как у нее дела. А затем снова – новая кучка, и все машут ей. И парни, и девушки. Словно заведенные.

– Ты специально решила поговорить здесь, чтобы отвлекаться постоянно? – он устало переводит взгляд с одной дамы на другую, которые приветливо здоровались с Марией.

– Нет, но я же не могу им не отвечать, – она на секунду посмотрела на него и вновь принялась за свое утреннее приветствие.

– А я здесь зачем тогда? Для интерьера? – он уткнулся лицом в руки, впирая локти в колени. Сидел, будто невидимый, на ступеньках. Наблюдая за популярностью Марии.

– Конечно же, нет, – улыбка коснулась ее лица, – мы сейчас продолжим.

– Хочу напомнить, что мы и не начинали, – тонко подметил он, с легким раздражением цокнув языком, когда она поцеловала очередную подругу в щеку.

– Значит, начнем сейчас, – она слегка раздраженно глянула на него, словно не видела никаких проблем.

А проблема была. И, как оказалась, весьма серьезная.

Ведь его единственная сестра врала ему столько времени и, можно сказать, вертела им в своих целях.

Да уж. Сестра – лучше не найти.

Вчера он слишком злился, чтобы как-то осознать все ее поступки. Находясь в приступах ярости и страха, он действительно не мог полностью проанализировать все.

А сейчас – мог. Что он и делал с самого утра, когда встал после долгой бессонницы на рассвете.

И вот, что у него было на уме: он болен. И это было главным. То, что делала Мария, его больше не волновало. Потому что это скрывалась за фоном того, как он теперь будет жить? Что он теперь будет делать?

И он не знал ответа на эти вопросы. Они крутились у него в голове быстрым вальсом, и он был не в состоянии остановить их.

Потому что выхода не было.

Он не сможет контролировать свои поступки. Эти ужасные действия, эту злость, которую он вымещал на Гермионе. Ведь это болезнь управляла им, как хотела.

И что ему оставалось делать? Писать матери, чтобы немедленно забирала его? Ведь каких дров он может наломать, когда пойдет второй год, третий? Когда болезнь будет ухудшаться?

Он возьмет нож и убьет кого-то?

Ведь пытаться бороться с вирусом невозможно. Это и нельзя было брать за надежду, потому что и маленького процента не существовало.

Он болен неизлечимо. Он действительно сможет кого-то убить в порывах сумасшествия.

И этим человеком может оказаться Гермиона.

И – черт, – если он даже сделает это, то не вспомнит через пару часов.

– Кажется, все мои друзья уже разошлись по классам. Можем начинать, – она с легкой улыбкой уселась около него, оправив короткую юбку.

– Ну да, – он тяжело вздохнул.

Как много у нее “друзей”. И как ко всем она хорошо относится. Только вот почему-то для собственного брата ее не хватило. И бедная сестрица решила обманывать его.

– Я хотела попросить у тебя прощения за все мои поступки.

Она коснулась руками его плеча и положила голову на него. Мягко поцеловала через свитер.

– Ты же не в обиде?

Он хмыкнул.

Раньше он был лучшего мнения о Марии. Он ее слишком сильно любил, чтобы замечать все плохие качества, но все же он был ее братом. И, как никто другой, знал ее нехорошие стороны. Закрывал на это глаза, потому что идеальных людей не бывает.

И еще – у нее было кое-что, чего всегда не хватало другим: некий позитив по жизни. Он редко видел ее отчаявшиеся или обозленной проблемами. Она была легкой и простой в общении. Но так только кажется. Потому что, на деле, она очень хорошо плетет свою паутину лжи и вечного управления другими.

– Знаешь, я “не в обиде”.

– Да? – она радостно вцепилась в его руку, засмеявшись.

“Нет”.

– Я не в обиде, Мария. Я в ужасе от того, что ты делала.

Ее хватка слегка ослабла, и она удивленно посмотрела на него.

– Я доверял тебе, как никому другому. Я думал, что ты – лучшее, что было у меня в жизни. Потому что отца у меня нет, а мать всю жизнь сидела за своими колбами. И я жутко обижался на нее за это, а в тебе находил единственного человека, который понимал меня. Я души в тебе не чаял, Мария, – он с горечью посмотрел в большие глаза. – И не подозревал, что все может повернуться так. Оказывается, – он хмыкнул, – мать искала мне лекарство, а ты врала. Бывают же такие случаи.

Он резко поднимается, отдернув ее руку в сторону.

– И я не прощу тебе этого никогда.

– Ленни!

Она поднимается на ноги, взмахнув длинными пышными волосами.

– Что?

Она впервые видит его таким в здравом уме, не пораженным болезнью. Он будто зеркальный, отражая, что у него в душе: разочарование, боль и страдание.

И он был таким несчастным, незащищенным. И ей было до невозможности жаль его, ведь это Ленни… ранимый Ленни, которого она всю жизнь любила.

И ее любовь обернулась ей боком.

– Зачем ты так?

– Зачем я так? – он почти смеется.

– Да, ты! – она беспомощно разводит руками, будто рыба, выброшенная на воду.

И что можно сказать на это? Человеку, который болен, который может умереть через пару лет?

Любимому брату, который был для тебя всем? Который считает тебя вруньей?

– Разве это я целый год обманывал тебя? Я утаил такую вещь?

– Тебе лучше было не знать!

– Да с чего ты это взяла? И почему вообще ты решила, что мне лучше: знать или нет?

Он пылал. И горел.

И боялся, как бы зверь в его душе не проснулся. Потому что, какая бы боль не сидела в его сердце, он не мог причинить физическую боль своей сестре. А противостоять болезни было выше его возможностей.

– Это не я… меня попросила…

Она чуть ли не плакала. Судорожно вдыхала воздух, оглядываясь по сторонам.

– Кто? Кто тебя просил?

Он схватил ее за руку, слегка дернув.

И по красивому лицу потекли соленые слезы. Смывая косметику, въедаясь в кожу.

Он молча смотрел в ее глаза, скрытые за слоем воды. И не мог проявить хоть грамм жалости. Потому что… черт возьми, она заслужила это.

Он не думал, что когда-то сможет так думать о собственной сестре, но после того, что сделала она, слезы – были легким послевкусием.

– Мама твоя! – ее голос срывается, а затем вырываются рыдания.

И она падает вниз, зарывшись пальцами в волосы. Стирая краем свитера остатки косметики, вытирая слезы.

Первый чертов раз, когда он даже не смотрит на нее с пониманием или жалостью. Нет того нежного взгляда, который беспокоился, как его сестра.

Он стал для нее словно чужим. И это она сделала его таким.

– Допустим, – он жесток. – А врать тебя тоже мать просила?

– Да где же я врала? – она почти кричит. И обида съедает ее изнутри.

– А что это было с Гермионой? – он огляделся по сторонам, замечая, что, видимо, прослушал звонок, так как никого в коридоре не было. – Когда я приходил к тебе, – он безжалостно смотрел на мокрое лицо сестры, – рассказывал, что не понимаю. Что я, мать твою, запутался! Что она обижается на что-то, а я, сука, ее не понимаю! – и он уже орал. – И ТЫ МОЛЧАЛА! ТЫ ДАЖЕ СЛОВА НЕ СКАЗАЛА! Только твердила, что Гермиона – дура, которая находит повод, чтобы перестать со мной дружить!

И его крикам отзывались ее стоны. Ее нервное дыхание.

Она просила прощения у себя в голове уже в тысячный раз. И с жалостью смотрела в его темные глаза, которые так не свойственно глядели в ее.

Вот и оно. Он стал другим для нее.

Пусть время вернется обратно. Когда она переступала порог этой чертовой школы. Висла на шеи Ленни и злобно глядела в сторону Гермионы. И начинала свой “план”. И врала ему.

Черт возьми.

Почему она так сглупила?

– Я что, не имею право на ошибку?

И голос слишком хриплый. Такой рваный, как и ее настроение. Как и все вокруг, залепленное снегом.

Чертова зима, чертов декабрь.

– Имеешь, Мария! Конечно, имеешь. Только не на такую.

Темная мантия поднеслась, почти ударив ее по лицу. И фигура стремительно скрылась в коридоре, удаляясь все быстрее.

***

– Спасибо, что согласилась.

– Да не за что. О чем вообще речь?

Его лица коснулась благодарная улыбка.

Они шли вдоль школы, закутавшись в зимние куртки. Хотя мороз стоял не сильный, поднимался ветер, неприятно дувший в спину.

– Ты поговорил с Марией?

Она посмотрела на Ленни, который вмиг посерьезнел.

– Если не хочешь об этом, то можем закрыть тему.

– Да нет. Я могу говорить обо всем.

Она тихо засмеялась. Достала перчатки из карманов, надевая на замершие пальцы.

– Просто, понимаешь, – он понизил голос, всматриваясь вдаль, – это слишком тяжело.

– Что именно?

– Простить ее. Ведь столько врать мне, будучи сестрой. Как будто мы не родные.

– Да уж.

Она действительно не понимала, что двигало Марией, когда она поступала так. Как можно желать своему брату столько горя?

И что вообще такого в том, чтобы он общался с другими девочками, влюблялся? Или Финч настолько не нравилась ее кандидатура?

Даже, если это было так, то она не имела права и одно словечко лживое говорить или что-либо таить. Потому что это не ее жизнь.

Про болезнь она вообще молчала.

– Давай не будем о плохом? – он весело посмотрел на нее.

– Давай, – она мягко улыбнулась.

– Ты уже придумала, что наденешь на бал?

– А что? – девушка громко засмеялась.

Сегодня Амбридж собрала всех после уроков, чтобы официально объявить о том, что бал состоится. И Гермиона была не слишком рада. Хотя бы потому, что платья у нее уж точно не было.

Рядом с ними пробежала какая-то девушка с другого курса за парнем, который так летел, что чуть ли не падал. Они громко смеялись.

И – черт – она вспомнила, как видела точно такую же парочку, когда она гуляла с Роном. Это было так давно, что она даже не смогла бы вспомнить неделю или день.

Они тогда кидались снежками друг в друга, не зная о проблемах. Не думая, что у кого-то из них есть болезнь, а у кого-то может быть беда в семье.

И да – ее мать ей до сих пор не ответила.

И это начинало волновать ее с нарастающей силой. Так, что ноги привели ее сегодня в совятню, чтобы настрочить пару строк.

– Все девушки уже говорят об этом. Пока я шел из зала, они все уши прожужжали.

– И что же они говорят?

– Ну, – он поправил длинный шарф на шее, – кто что наденет, у кого какая сумка будет, туфельки и еще разные вещи. Я не запомнил, – он подмигнул Гермионе. – Поэтому и спрашиваю о твоих планах.

Хм.

О ее планах?

Начать можно было с того, что пойти ей было не в чем, так как она и не предполагала, что Министерство затеет подобную вещь. Денег, чтобы купить новое, не было, а тревожить родителей сейчас по этому поводу было бы просто не человечно. А идти в школьной юбке и рубашке, чтобы выглядеть дурой, ей не слишком хотелось.

Поэтому – да – планов было столько, что не пересчитать.

– Эм… Ленни, – она смущенно улыбнулась.

И как сказать человеку, что у тебя одной нет ничего, что могло бы подойти? Что даже времени особо нет, чтобы подобрать, как-то сшить?

– Да?

– Я… я еще не думала об этом.

– Серьезно?

Она натянула ткань на подбородок, чтобы холодный ветер не слишком врезался в кожу. Вздохнула.

– Ну да. А что тебя так удивляет?

– Я же говорил, – он мягко продолжил, – другие девочки уже полностью в празднике. А ты – нет.

– Да, – она кивнула. – Это плохо?

– Нет, что ты? Это твое личное отношение. Можно же вообще не приходить – никто не заставляет.

Не приходить? Об этом она не задумывалась. А, видимо, стоило. С такими-то темпами.

И когда она стала стыдиться, чтобы прийти в обычной одежде на праздник? Ведь дело было не в этом.

– А ты? Пойдешь?

– Я?

Он кашлянул. Остановился. И притормозил ее рукой.

– Ну… вообще, да, собирался.

Она понимающе закивала головой. И опустила глаза на ладонь, которой он придерживал ее куртку.

– В моих планах было… кхм… – он покусал губы. И даже засмеялся на пару секунд. – Ну…

– Ну?..

Даже в темноте она видела, как краснеют его щеки. И подрагивают пальцы, которые продолжали держаться за ткань.

– Короче, я хотел пригласить тебя.

И рука моментально слетает оттуда, словно облегчение. Он сжимает губы, которые вот-вот готовы расплыться в улыбке.

О Боже, что?..

Он пригласил ее на бал?

Ее. На. Бал?

Видит, Мерлин, не была она готова к такому.

– Ты? Герм, ты хотя бы подумаешь?

И эта ну-специально-что-ли надежда в глазах. В этих старых глазах, которым она так слепо верила. И доверяла.

По-ду-мает?

О таком вообще думают? Что вообще в таких моментах делают?

Дрожь прошлась по всему телу. Пока она разглядывала снег в темноте.

Это вот дни такие пошли, удачные?

– Конечно, – выдавливается у нее со слабой улыбкой.

– Хорошо, спасибо, – радость, словно рука, достает до его лица. И светится в глазах огоньками. – Идем?

Она сковано кивает и идет за парнем.

Че-е-ерт. Он бы ей еще встречаться после всего предложил.

Она знает, что это болезнь. И он вообще не виноват. Но куда деться страху, который уже на стадии рефлекса появлялся при виде него? Ведь избавиться от ужасных воспоминаний было нельзя, как это происходило у него.

Вот бы ей такой талант. Хотя то, что это все была болезнь, слишком страшно.

Она не понимала, как он собирался жить дальше. Как вообще люди живут с таким.

Когда ты один, а в душе… Господи, у тебя в душе жил зверь, который появлялся, когда хотел, и уничтожал на своем пути все.

Наверное, это гораздо страшнее, чем просто смерть. Да и к тому же, знать срок, когда черная мгла придет за тобой.

– Знаешь, – вылетает у нее, – я согласна. Давай пойдем вместе!

И почти ударом по голове.

Ты дура или как?

– Правда?

Он резко оборачивается, застывая с широченной улыбкой на лице. Такой довольный, будто это был подарок на Рождество.

– Правда.

Она улыбнулась в ответ.

Ну и пусть, пусть они пойдут. Потому что это хоть как-то поднимет его настроение. И вообще – почему бы не сделать человека счастливым, когда у самого счастья не хватает?

– Спасибо тебе, Герм!

Он сиял, как новогодняя елка. И смотрел с благодарностью, словно она сделала что-то невероятное.

– Я… Как вы в Гриффиндоре говорите? Святой Годрик? – он засмеялся. – Святой Годрик, я так рад!

Он схватился руками за голову, не переставая освещать дорогу своей сверкающей улыбкой. А затем – слишком стремительно – подлетел и коснулся влажными губами ее рта. И так нежно провел рукой по лицу, наклоняя ее тело вниз. Придерживая, при этом делая с ней все, что хотел.

А она мертво стояла, чувствуя, как ее клонят вниз, держа за талию, как в типичных мелодрамах. Чувствуя не родной вкус на губах. Чувствуя эту-не-ту руку на куртке. Этот запах одеколона, который врезался в нос.

И вообще. Это же был не Драко. Тогда какого?..

Какого лешего?!

И вдруг удар по плечу. Так резко, что руки, болтавшиеся до этого по воздуху, с силой хватают Ленни за спину, чтобы не упасть. И он дергает ее на место, отрываясь.

Она изумленно смотрит на него, опустив взгляд на слегка красные губы от ее помады. На довольные глаза и легкую улыбку.

Черт. Она же только стала хорошо к тебе относиться.

– Кто это был? – тяжело дыша, спрашивает он, всматриваясь куда-то за ее спину.

И до нее сразу же доходит, как только глаза видят темную фигуру, скрывающуюся за снежинками. И паром, закрывавшим его платиновые волосы.

– Черт…

– М? Что? – Ленни настороженно смотрит на нее.

– Ничего. Эм, Ленни, – она нетерпеливо отталкивает его от себя. – Договорим завтра.

– Но…

И она бежит следом. Спотыкаясь о сугробы, камни и бугры. Не видя ничего из-за волос, которые лезли в глаза.

– Гермиона!

И она продолжала идти, чувствуя, как кровь приливает к голове. Не думая ни о чем, кроме того, что Драко шел впереди.

Просто подожди. Остановись хоть на секунду.

– Герм!

– Потом! – орет она в ответ, не оборачиваясь к Ленни.

Да пошел ты!

Идти на бал – одно, а все эти поцелуи.

Да пошел нахрен!

Ветер дул ей в лицо, отталкивая назад. Заставляя падать в снег и чуть ли не кричать от боли, когда в колени врезались палки.

– Драко! – кричит она.

И фигура, которая мерцала вдали, даже не останавливается. Продолжает туманом покачиваться.

– Прошу тебя! Остановись!

И он замирает. Оборачивается.

И девушка поднимается, хватаясь руками за ближайшее дерево. Быстрым шагом идя к нему, не обращая внимания на дырки в колготках, замерзшие и промокшие ноги. На зубы, которые стучали друг о друга. И сердце, которое почти выпрыгивало из груди.

– Драко…

Она приближается к нему. И в страхе смотрит на двое сжатых пальцев, в которых виднеется сигарета.

Он молча заносит ее, вдыхает дым и отправляет его в воздух, почти скрываясь за туманом.

– Драко, ты что делаешь?

– Тебя ебет?

Вновь подносит тонкую “веточку” смерти. И вдыхает почти с блаженством.

– Зачем ты это делаешь?

– Ты морали мне читать будешь? Иди к своему дружку.

– Ты куришь?

Ее рука сильно хватает за его запястье, почти вырывая белую сигарету, которая дымилась. А взгляд в стопоре уперся в раскрытую ладонь, на которой под порывами ветра колыхалась трубочка.

– А тебе какое дело?

Он с ожесточением ударяет ее пальцы, и сигарета с большой скоростью летит вниз, зарываясь в снег. И, не посмотрев на ее удивленное лицо, закрылся в мантии, как летучая мышь. И попытался скрыться в метели, пока тяжелая рука вновь с силой сжала его плечо.

– Драко! Ты теперь все время мне так отвечать будешь?

Смешок. Уголки губ влезают вверх.

– Какая тебе разница, что я делаю, Грейнджер?

Фырканье.

И он презрительно убирает ее руку, вновь отряхивая грязь с куртки.

– А то ты не знаешь!

Она уже злится. И быстрым взглядом окидывает его одежду, будто из кармана должна торчать упаковка с сигаретами. Или что-то, что могло бы действительно подтвердить его новое “увлечение”.

– Знаешь что, – он с яростью шипит, – пускай тебя Страцкий твой волнует! Уебок конченный!

– Не надо кидаться на людей с оскорбления, не зная их!

– Даже так? Защищаешь его уже? – он гневно покосился назад, словно надеясь взглядом найти Ленни и убить его. – Пошла тогда нахер к нему!

– Да что ты раскомандывался?

И беспомощный вздох вырывается из груди, когда он вновь поворачивается спиной и быстрыми шагами идет прямо. Скрываясь за метелью, которая становилась стеной между ними.

– Ну Драко! – беспомощно и устало.

Это уже стало пожизненно: он обижается, она извиняется. Нормой дней.

Но все это сидело у нее в печенках. Как и то, что она, ни в чем не виноватая, бежала вслед за ним, еле поспевая за скрывающейся фигурой. Беспомощно блымкая глазами, смотря за тем, как пары вылетают из его рта.

И когда он стал курить? Новое увлечение аристократа? Или это считается престижно – пыхтеть, как паровоз?

Она бы поинтересовалась, но кто соизволит дать ответ на все это?

Грязнокровкам не понять.

Действительно: куда ей? Зачем вообще ей что-то объяснять?

Один орет, психует, потом вдруг становится чуточку милее, затем его словно огревает чем-то тяжелым, и все по кругу. Другой пол года извиняется за свое поведение, а потом затем за одну минуту все рушит. То поцелуями, то словами.

Отличный месяц, нечего и говорить. Что будет дальше – она даже представить боялась.

Тяжелая дверь с грохотом отворилась, пропуская мрачную фигуру вовнутрь, а затем тихо закрылась, словно принимать кого-то другого не хотела. Однако Гермиона с напором дернула за ручку, и та поддалась, скрипнувши при этом.

Приглушенный стук каблуков, которые отдалялись от нее, быстрым шагом поднимаясь по ступенькам. Длинная мантия, волочащаяся после хозяина, который небрежно снял ее и перебросил через плечо. Платиновые волосы, подскакивающие на его голове на каждом шагу.

Ей стало совсем не по себе. Как только они зайдут в комнату – она в этом уверена, – начнется долгая ссора, которая явно не закончится миром. И пойдет все сначала: она будет извиняться, а он обижаться. Конечно, может быть и другое развитие событий, но это было вряд ли.

Вся ругань ей уже настолько надоела, что хотелось один раз плюнуть на все и забыть этого человека. Потому что каждый день приносил все больше разочарования и боли, которая выедала всю плоть и въедалась в душу. Настолько сильно, что не было место для других чувств.

Дружба, преданность, любовь. Она, кажется, забыла, что это такое. Лишь отдаленное напоминание об этом вертелось у нее в голове – когда-то ты дружила так, что готова была отдать жизнь. Когда-то ты была настолько предана школе, друзьям, что не могла и представить, что существует кто-то или что-то, способное затмить это. А любовь…

Может, она испытывала ее сейчас. Но за страхом, утратой и вечной суетой не могла уследить это чувство.

Когда еще одна дверь, мягко коснувшись стены, открыла проход в знакомую гостиную, она еле слышно вздохнула и проследовала за ним. Прикрыла глаза. Насладилась минутной тишиной. И приготовилась слушать.

Однако ничего не последовало. Лишь скребущая тишина, которая царапала перепонки.

Он обошел кресло, сел на диван. Спокойно, не торопясь, достал пачку сигарет в белой упаковке из кармана мантии, открывая ее. Пальцы ухватились за длинный папирус. Губы коснулись убийственной палочки, и зубы раскусили маленький кристаллик.

Затянулся, выдохнул струю пара. Так, словно курил уже с десяток лет. И совсем не заботился о вреде табака.

Его глаза холодно остановились на ее лице. Он выдержано, будто ему не доставляло особых усилий контролировать себя, выдохнул еще раз и сказал:

– Мне просто интересно, – с прохладой обычного прохожего, спрашивающего у незнакомой дамы время, – все заучки такие? Или ты… – он выдержал паузу, – особенная?

Она сковано поерзала на месте.

Он пугал ее. Своим внезапным спокойствием. Лучше бы наорал, стукнул кулаком об стену. Так нет – сидел, выражая полнейшее равнодушие. И курил эту сигарету, которая уменьшалась в худых пальцах.

Он не был похожим на себя. Каким-то другим.

Растрепанные волосы, подрагивающие губы, шмыгающий нос. Порванная сверху рубаха и грязная мантия. Темные пятна на руках и одежде. И эта сигарета, что совсем убивала в нем Малфоя.

– Ну? – требовательно, но со странной выдержкой продолжил он монолог. – Чего молчишь? Или тебе сказать нечего?

Он пару раз струсил пепел, а потом, решивши, что время этого папируса пришло, выкинул его в камин. Он, прошипевши, зарылся в углях.

Драко встал. Медленно, оставив мантию на диване. И грациозно подошел к ней, стоящей у стены.

Вздохнула, дрогнула. Испуганно поджала губы.

В таком состоянии она его еще не видела: слишком убитый, потерянный.

Сильный запах от сигарет ударил ей в лицо, как только между ними осталось меньше десяти сантиметров. И она поморщилась, скривив губы, потому что терпеть не могла этот дым.

– Что такое, солнышко? Я больше некрасив для тебя? Страцкий лучше?

Он подходит еще ближе, заслоняя тощую фигуру своей. Наклоняется, заставляя ее сглатывать, прикрывая глаза от неприятного запаха.

– Отойди, пожалуйста.

Она устало смотрит на него. И молча шевелит губами.

Отойди.

Неприятно, противно. До жути противно. Почти так же, когда Страцкий подходит к ней и…

Боже, он действительно сделал это сегодня. Поцеловал. И не просто прикоснулся губами, а поглотил ее полностью, словно Гермиона – его собственность.

И да, ей было слишком обидно, чтобы держать все это в себе. Чтобы дать разуму заговорить.

Просто маленькие слезы, выступившие на глазах. И, слава Мерлину, всего лишь застрявшие на темных ресницах.

Рука твердо упирается в его грудь и отталкивает парня в сторону. Она быстро проходит вперед, смахивая капли одним пальцем.

Че-ерт. Поцелуй. Он был слишком сокровенным. Это было что-то для нее, чем нельзя было разбрасываться. Что-то, что должно было принадлежать одному человеку.

А получилось иначе. И теперь ей было тошно даже думать о том, чтобы поцеловать кого-то вновь.

Она с силой отворяет дверь в ванную и влетает. Почти падает возле крана. И с громким воплем опускает руки, чтобы открыть воду.

Холодная, разрывающая кожу на тысячу иголок вода стекает по запястью, локтю и падает на пол. Мочит одежду, которая моментально повисает на девушке длинными патлами.

Она судорожно вдыхает, пытаясь, чтобы ни одна слеза не скатилась по ее щекам. Большой ком с болью сжимает горло.

Почему?

Этот вопрос не давал ей покоя весь этот год.

Почему она стала старостой старост? Почему она влюбилась в Малфоя? Почему она так быстро забыла о друзьях? Почему ее отец? Почему у нее эти ссоры? Почему ее должны убить? Почему ее хотят изнасиловать? Почему ее “парень” попадает в больницу? Почему из ее “круга общения” есть человек, который болен?

Почему вообще эта жизнь досталась ей?

И почему эти слезы вновь разрезают ее лицо? И рыдания вырываются из глотки, заполняя всю гостиную жалостью.

Она осела, упала. Ударилась головой об кафель и тихо взывала.

Глотала соленую жидкость.

И, черт, ей было так плохо, что ни одна живая душа не смогла бы помочь.

А он стоял вдали, смотря на то, как ее тело извивается на полу. Как мокрая куртка почти душит худую шею. Стоял и молча хлопал светлыми ресницами, закуривая очередную сигарету.

Больно? Ему тоже было больно. И он мог представить себя на ее месте. Но продолжал выдыхать убийственный дым.

Убийственный? Сигарета была малой частью того, что действительно смогло бы убить его или ее, например. Потому что были вещи, были люди, гораздо опаснее, чем маленькая белая палочка, которая догорала в его руках.

Он снова выбрасывает ее в камин и медленными шагами проходит в ванную, где, скрутившись, забившись в дальний угол, плакала она.

Успокой ее. Тебе же ничего не стоит сделать это.

И он подступает ближе, присаживаясь около нее, его девушки.

Это осознание пришло настолько мгновенно, как и то, что его руки обхватывают ее спину, прижимая ее к себе.

Девушка? Она была его девушкой?

Да.

И пусть это было тайной даже для них, это было правдой. Потому что иначе назвать нельзя было. Да и не нужно – хватало и того, что он убирал волосы с ее лица и вытирал пальцами большие слезы. И прощал ей поцелуй со Страцким, заглядывая в испуганные глаза.

– Ты боишься?

Спокойно, прорывая ее хриплые рыдания.

И она вновь чуть ли не задыхается, чувствуя, как новая волна слез течет вниз.

А вода громко ударяется по умывальнику, будто поддерживая ритм. И они отлетают вдаль, оседая на ее коже. Смешиваясь с горькими слезами.

– Боишься?

– Да.

И ее пальцы хватаются за его воротник, оттягивая на себя. И он сильнее сжимает ее тельце, приподнимая с пола. Перекладывая на свои колени.

– Драко… Я так боюсь.

– Чего?

Он продолжает водить подушечкой по ее щекам, стирая мокрые следы. Чтобы от них не осталось ничего.

– Не знаю. Но этот страх, – она дрогнула. И до боли сжала его шею ладонью. – Он не дает мне покоя. Я только сейчас поняла, как напугана.

И он осознает, насколько она не понимает своего положения. Ведь она наверняка уже забыла о том, что поручение в силе. Что Волан-де-Морт не дает заданий в пустую. И даже не знает, что на это Рождество его палочка будет дрожать около ее виска.

Поэтому сейчас, давая ложную надежду, шепчет:

– Я здесь. Я рядом. Не бойся, Грейнджер.

– Ты не оставишь меня?

Пауза.

И новая порция лжи, как по маслу ложится на тарелку, с аппетитом проглатывая:

– Нет.

Потихоньку успокаивается, закрыв глаза. Уже легче, уже спокойнее. С ним, в его объятиях. Слушая привычные капли из раковины. Чувствуя засохшие слезы на щеках.

– Я сниму.

И его тяжелая рука мягко касается пуговиц ее пальто. Расстегивает их, не отводя взгляда от ее глаз и подрагивающих ресниц.

Красива. В любом случае, она была невероятна красива, кто бы что ни говорил.

Да ему было наплевать. Потому что она тут, с ним. Не с каким-нибудь Страцким или Уизли, а с ним, полностью утопая в его руках.

Насколько же она доверяла ему. Даже сейчас, когда он бережно снимал пальто с маленьких плеч и откладывал в сторону. Принимался за рубашку, которая оттопыривалась в районе груди. Она молча лежала, упираясь затылком в его руку.

Глаза опускаются к лифчику, который стал выглядывать из-под школьной формы. И он в миг убирает лишнее, замирая на белых узорах.