Текст книги "My December (СИ)"
Автор книги: Nina16
сообщить о нарушении
Текущая страница: 41 (всего у книги 48 страниц)
Все было так красиво, так празднично. А она до сих пор не чувствовала этого трепетного настроения в преддверии Рождества.
– Да… дело в том, что… я понятия не имею, как буду стараться донести до тебя эту информацию, однако… все же…
Она перевела взор с противоположного стола на парня, который походил на больного. В этом году все выглядели такими, будто прошли семь кругов Ада.
– И?.. У меня не вагон времени, – она потерла висок пальцами.
– Я понимаю, – он покивал головой. – Все те случаи, когда я причинял тебе боль… Хотя я о них не помню…
Она внимательно посмотрела на него.
И внутри что-то замерло на секунду.
Он сам заговорил об этом? Неужели?..
– Я действительно не помню, – кривая улыбка коснулась его лица. Кончики задрожали, и он опустил голову в руки. – Ничего не помню, когда делал с тобой что-то плохое.
Она в непонимании уставила на него.
Он был убитым. Таким она не видела его никогда прежде.
Он весь дрожал, как осиновый лист. Будто то, что он говорил, давалось ему с большим трудом.
– Я… Я просто знаю, что между нами произошло что-то плохое. Но, я клянусь тебе, – он поднял голову, смотря на нее долго и печально, – я вспоминаю только хорошо проведенное с тобой время и… и те моменты, когда ты почему-то злишься на меня. Но я даже не знаю, на что! Не знал тогда, – он кашлянул.
Она не понимала. Ничего из того, что он пытался произнести.
Наверное, он и сам еще полностью не понимал.
– Успокойся. И объясни нормально.
Впервые за долгое время она сказала это мягче, чем обычно. Так, словно немного потеплела. Словно на мгновение решила поверить ему.
Ведь… ведь он казался таким разбитым. Таким потерянным. И запутанным.
А она сама за этот год не раз чувствовала себя забитой и никому не нужной.
– Спасибо.
Он облизал пересохшие губы.
Настройся, Ленни. Это последний шанс доказать ей, что все это время это был не ты.
– Я долгое время не понимал, что происходит. И мне было больно от того, что ты избегаешь меня.
– Какая тебе была разница? – вылетает у нее быстрее, чем она вообще останавливает себя.
Смешок.
И отчаянные слова:
– Потому что я люблю тебя.
Тишина повисает в зале. Такая звонкая, что в ушах трещит.
Любит.
Господи, как же это не вовремя. Как же это ненужно.
Почему все эти годы никому не было дела до нее, а в этом, как гром средь ясного неба, всем вдруг припекло бегать за ней? Почему, когда у нее столько проблем, еще и проблемы чужих наваливаются? Почему, черт возьми, она постоянно чувствует себя виноватой?
Кто вообще построил ей такую судьбу? За что, блин?
– Я понимаю, – горько продолжил он, – тебе это ни к чему, – на его лице исказилась гримаса боли. – Ты любишь Малфоя, но…
– С чего ты взял? – она резко перебивает его.
– Это видно, – улыбка появляется в его глазах. – Это видно мне, потому что я все время смотрю на тебя, Герм.
Она отрицательно покачала головой. Встала.
– Извини, но я лучше пойду. Я слишком устала, чтобы слушать признания. Прости, но я…
– Нет, постой! – он в ужасе поднимается следом. – Я, я перейду к делу. Только не уходи!
И эта печаль в его прекрасных глазах.
И она возвращается на место, проклиная все на свете.
– Я лишь добавлю, что полюбил тебя с первого взгляда, поэтому…
– Ленни… – она протянула его имя.
– Поэтому никогда не смог бы причинить тебе боль. Дело все в том, что есть такая болезнь.
Он замер. Запнулся.
И моментально стух. Будто слово “болезнь” вдруг стало для него чем-то вроде смерти. Чем-то страшным и опасным.
И он не мог собраться. Потому что пелена слез стояла перед глазами. Потому что его било током.
Его предали, вся семья. Никто ему и не намекнул на эту ситуацию, а Мария… Господи, она же знала, как он любит Гермиону, но молчала.
Она молчала каждый раз, когда он недоумевал, почему Гермиона обижается. Она молчала каждый гребаный день, как чертова рыба!
Он был сам. В целом мире, будто покинутый. И ничто не могло вернуть его в прежнее русло.
– Какая болезнь, Ленни?
Теплая рука ложится на его спину и делает несколько медленных успокаивающих движений. Он кивает головой и тяжело выдыхает.
– Держи, – он протягивает раскрытую книгу. – Там все подробно описано.
Ее глаза опускается на строчки, которые будто начинают расплываться, когда она читает первые два слова: “Болезнь Арихстеля”.
Болезнь Арихстеля, как она много о ней слышала. Давно, лет сто назад, жил ученый-самоучка Арихстель Маркель, который был сумасшедшим. Всю свою жизнь он покупал детей у бедных людей, которые не могли прокормить семью. А затем ставил опыты на сиротах, пробуя на них различные выведенные вирусы и заболевания.
И болезнь Арихстеля – одна из них, причем сильнейшая в списке. Она образовывается в человеке, когда плод не достаточно созревает для родов и преждевременно рождается. В 0,1% болезнь функционирует и заражает ребенка.
Она может появиться через год после рождения, а может – через пятьдесят лет. Человек становится неуправляемым. И главное – он не контролирует сам себя. Клетки мозга полностью поддаются вирусу, который заполняет их. Человек превращается в монстра, который совершает ужасные поступки. И, что самое страшное, через пару часов он и понятие не имеет, что сделал.
Такие люди не живут больше пяти лет после старта болезни.
Она сглатывает застрявший ком в горле. И тихо закрывает книгу.
Она не будет читать – и так все знает.
Лекарств нет. Спасения нет.
Таких людей запирают в клинике, потому что они могут стать убийцами. Потому что они смертельно опасны.
– Меня отправили в эту школу, и я ничего не знал о заболевании. Мама надеялась, что болезнь проявится, когда я уже состарюсь, как это обычно бывает. В 80% так и случается, – он горько усмехнулся. – Но я попал в те 20%, когда организм не способен бороться уже в раннем возрасте.
Он смотрел прямо перед собой, положив руки на колени. Маленькая снежинка качнулась и выпустила струю мелкого снега. Он летел, подскакивал и, так и не долетев, разбивался о порыв воздуха.
Так и он разбивался, не дождавшись старости. Так и он должен был умереть.
У него больше ничего не будет. Он ничего не получит от жизни.
По словам Марии, которая и рассказала ему обо всем, болезнь начала свое действие год назад. Значит, ему осталось жить каких-то четыре жалких года.
Оказывается, мама пыталась его вылечить. Магазин зелий, который она открыла, был создан специально для него, чтобы найти противоядие. И она с его рождения навсегда закрылась в маленькой коморке, пытаясь отыскать лекарство.
Но все было без толку. Лучшие лекари мира не могли создать то, что победило бы такую страшную болезнь.
– Ленни… – ее пальцы сильно сжимаются на плече. – Ленни…
И маленькие слезы скатываются по щекам.
А он почти слышит, как звери разрывают его грудную клетку, и громкие рыдания вырываются наружу.
Он умрет. И перед этим сойдет с ума.
***
Метка жгла. Нет, она горела, чуть ли не срывая кожу с мясом. Даже холодный воздух не помогал.
И эта боль была слишком сильной, чтобы выдержать.
Он бежал по заснеженной улице. Вообще неизвестно, как он мог это делать, считая с тем, что его обе ноги хромали.
Но он продолжал путь, спотыкаясь о сугробы снега. Периодически падая на холодные тропинки, зарываясь лицом.
Темнота поглощала его, она манила. И всем своим видом показывала, что уйти невозможно. Что спасительной дороги нет.
Вообще ничего нет. Кроме этой маленькой тропки, что вела в Хогсмид. Кроме того, чтобы занести руку над Меткой и перенестись в его родной дом.
Впервые он не хотел оказаться там. Впервые теплые объятия Мэнора не должны были раскрыться перед ним.
Он свернул в сторону, пытаясь ориентироваться без света палочки. Лишнее внимание было не к чему. Особенно если учесть, что сейчас перевалило за полночь.
Он мягко ступил на снежную тропку и понесся вперед. Капюшон ударялся о спину, отлетая назад. И через секунду вновь касался спины.
Один рукав он подкатил, чтобы Метка обдувалась зимним ветром. Однако это ни на мгновение не остудило ее, а еще, казалось, сильнее разогревало изнутри.
И ему эта боль уже приелась. Она была родной, с каждым днем все чаще приходящей.
Она была везде: в теле, в голове, в душе. Казалось, что это было, своего рода, проклятием – вечно испытывать ее.
И он не мог избавиться от чувства, что это только начало. Что все плохое еще впереди.
И главное было действительно впереди – Рождество уже через семь дней.
Гермиона ведь не знала, что именно в тот день он будет вынужден доставить ее в Мэнор и сделать то, что ему приказали. Она ведь думала, что это будет где-то там, в неизвестности.
А это должно было произойти через жалкую неделю, пока все эти ученики будут отмечать Рождество. А он должен будет убивать ее.
Черт возьми.
Как же он ненавидел эту Грейнджер. Этот ее взгляд, этот смех.
Чтобы она подавилась им.
Почему именно он? За что? Разве он в жизни так согрешил?
Почему ему суждено убить в этом возрасте? И не кого-то, а Гермиону. Человека, которого он так…
Он так?..
Он и сам не знал, чем было выражено это “он так…”. Но это “он так” не давало ему сил смириться с тем, что он возьмет такой грех на душу. Не давало сил рассказать все Гермионе. Не давало сил вообще ни на что.
Порой, он хотел побежать к Дамблдору и рассказать все о Волан-де-Морте. Рассказать, что он должен будет убить гриффиндорку в Рождественскую ночь. И старик бы помог ему и решил, что делать.
Вся Англия бы узнала о том, что страшный волшебник жив. Что он еще сзывает своих слуг и заставляет их убивать невинных людей.
И, каждый раз, когда Драко уже собирался подняться по ступенькам к кабинету профессора, он разворачивался, чтобы уйти. Потому что смелости обо всем поведать не хватало. Потому что там, в тусклой комнате Мэнора, лежала его больная мать. Потому что ее и отца могли убить за одну только строчку, которую он донес: “Темный лорд жив”.
И приговором в голову.
Он подошел к маленькому магазинчику, где линия кончалась. Где он мог телепортировать, если бы умел. А все, что он мог сделать сейчас, – занести руку над Меткой.
Если он сделает это, то, может быть, каким-то образом спасет себе жизнь. Потому что придет туда, куда сказал Повелитель. Потому что не ослушается его.
И ничего страшного в этом нет.
Только сердце почти вырывается из груди, а пальцы трясутся. И спина наклоняется, а колени сгибаются.
Как немощный старик. Он не мог шевелиться. Будто что-то захватило его тело, и мысли – это все, что у него осталось.
Он не мог сдвинуться с мертвой точки, стоя около витрины. Тупо глядя в темное окно, будто в нем видел спасение. Будто от этого что-то решалось.
Давай, Драко, наставь руку.
Ну же. Не дури.
И он поднимает запястье на пять сантиметров, еще выше.
Давай! Нет времени ждать.
И через мгновение Метка чуть ли не разрывается, а его тело пропадает в страшном вихре.
Темная мгла говорит: “Привет”. И тусклая гостиная уже двадцать минут отзывается ей слабым писком. А все люди – стоном.
Их было немного: он, мать, отец, тетка и Темный лорд. Они сидели по кругу за большим столом, тупя взгляды. Скрещивая пальцы, чтобы не было видно, как они дрожат. Смыкая зубы, чтобы их стук не разносился по всему залу.
И да, он еле держался, чтобы не упасть в обморок прямо здесь, грохнув со стула.
Он был один. В этом помещении, чувствуя мурашки по рукам.
Его мать была не с ним. Его отец был далеко. А тетя…
Тетя была отдана Волан-де-Морту навсегда. И племянник – это не то, что волновало ее.
И он сидел, опустив подбородок, боясь поднять голову и заглянуть в пустые глаза Темного лорда. А тот спокойно ходил вокруг стола, будто выжидая что-то. Изредка кивая головой.
Он приносил страх, беду. Одним своим видом он заставлял человека терять разум. И сейчас Драко нужно было сидеть в трех шагах от темной фигуры, которая маячила туда-сюда, сюда-туда. Словно специально, растягивая время.
И жуткая змея, будто длинная лента Смерти, волочилась за ним. Периодически раскрывала пасть, показывая двойной язык. И его шипение было подобно голосу Смерти.
Все здесь было, как в доме Смерти.
– Драко, – ледяной голос раздался, как эхо. Отскочил ото стен и забрался в голову к маленькому мальчику, ужаснувшемуся от своего имя. – Я рад, что ты сегодня вместе с нами. Нарцисса давно желала увидеть тебя.
Волан-де-Морт перевел взгляд на худую женщину, которая еле сидела на твердом стуле. Длинные рукава скрывали худобу рук, а кофта смыкалась на тонкой шее. Серьги из алмазов были крупнее, чем голова Нарциссы. Казалось, что она периодически покачивалась из стороны в сторону, будто ей было тяжело удержаться прямо.
Она едва заметно кивнула, на мгновение прикрыв уставшие веки.
Драко сидел рядом, ощущая ее тяжелое дыхание. Мать была не здесь, а где-то в другом мире.
Статуя, изваяние. Но не его родная мама, любимая.
И ему было страшно. Потому что болезнь ухудшалась, и это можно было понять не вооруженным глазом.
– Благодарим за проявленное понимание, Милорд, – подала голос Беллатриса, учтиво качнув головой.
Волан-де-Морт спокойно посмотрел на нее, а затем снова обратил свои бусинки на белое лицо мальчика.
Он сжимался под одним взглядом. Потому что не нужно было слов – Темный лорд и так все понимал, без предупреждения залезая в голову. Он читал все мысли, он видел все поступки. Как будто проникая туда своей страшной рукой и вырывая все наружу.
И Драко почти истекал кровью от этого невероятно долгого времени, которое тянулось так медленно, что перед глазами пролетали годы жизни.
И у него скручивалось все внутри в тугой узел боли. У него сочился воздух между легких, и они переставали работать так, как нужно было.
– Драко, я созвал вас сюда, чтобы узнать у тебя кое-что, – его тонкие пальцы обхватили палочку и повертели ее.
Ему кажется, что голова сейчас отлетит на пол. Потому что древко, которое проносилось по воздуху, словно специально останавливалось на нем. А затем вновь – куда-то пропадало.
И, черт возьми, у него сжималось сердце каждый раз, когда Темный лорд касался его глазами, а палочка словно оставляла поцелуй.
Он сейчас умрет без Авады. Сдохнет на месте.
И ни что ему, блядь, не поможет.
И лучше бы так и произошло. Потому что каждая минута нахождения здесь приравнивается к одному кругу Ада.
– Ты же расскажешь мне, как там девчонка? – холодный голос красной лентой сомкнулся на его шее, подвешивая тело.
Девчонка.
И, показалось, что он умер на несколько мгновений.
Перед глазами стало так густо-темно, что ресницы задрожали, пытаясь найти свет. А нос судорожно вдыхал воздух.
Он был, как ослепший. Как человек, который одной рукой искал выход, пока веки оставались закрытыми.
И не одной чертовой мысли. Что он вообще спрашивал?
– Драко, – потусторонний голос будто вырывает из тусклой тьмы, которая сгущалась вокруг него.
Тонкие пальцы сжимаются вокруг его запястья, и он вздрагивает. Опускает глаза.
Худая рука матери сильнее стискивает его. И Нарцисса еле заметно кивает.
Успокойся, Драко. Мать знает, что происходит.
Просто доверься.
А он не мог и рта раскрыть. Такое чувство, что нитями зашили его губы, которые пересохли. Которые дрожали.
И ему никогда не было так страшно. Разве что, в день Обряда.
Черт возьми, скажи хоть слово!
Его глаза впиваются в деревянный стол. И из уст вырывается:
– Да, мой лорд.
Кашель. Чуть ли не приступ. Так, что слезы проступают на глазах.
Он не имел понятия, как будет говорить длинную речь, если после трех слов у него такая засуха во рту.
Пальцы, обвешанные дорогими кольцами, погладили его. И рука исчезла.
Умереть и не встать, как ему было страшно. Пусть это скорее закончится, пусть все это пойдет к черту.
Все, что угодно, но только не то. Заберите все деньги, заберите все. Но еще одной минуты он не переживет.
Страх съест его изнутри, подобно этой жуткой змеи. И уже никогда не вернет прежнего: беззаботного пафосного мальчишку, у которого деньги и связи решали все.
Решали. Пока не пришло задание убить живого человека.
Убить ее.
– Надеюсь, с ней все нормально?
Драко сдавлено кивнул.
Конечно, нормально. Все и было бы нормально, если бы ему блядь-не-надо-было-убить-ее.
И вообще – лучше бы она умерла сама, вдруг. Резко бы остановилось сердце, и все.
А не приложи-палочку-и-скажи-проклятие-Драко.
Скажи его.
И он представлял это. Как стоял бы, прижав древко к ее виску, и смотрел в умоляющие глаза. Смотрел, как по лицу бегут слезы, струятся. А затем – глянув в бледное лицо матери, произнес самые страшные слова в мире. И ее маленькое тело рухнуло бы перед его ногами.
И так будет. И он ничего не изменит.
Он не перехитрит Лорда.
А даже если каким-то образом спасет Гермиону, то подпишет приговор и себе, и матери, и отцу. К тому же, ее все равно затем убьют.
– Тогда это просто прекрасно, – звонкий смех отразился от стен, вновь.
И стало страшно холодно от него. Даже камин позади не помогал, трескаясь на дровах.
Он мог бы превратиться в глыбу льда, слушая голос Лорда несколько часов. И не удивительно.
Отец рядом шелохнулся, подняв голову. Он быстро посмотрел на Беллатрису, которая сидела, уперев глаза в пол. И сразу же вернулся в исходное положение.
Он даже не взглянул на сына, когда Драко переступил порог комнаты. Лишь кивнул головой, смотря куда-то на стену.
Страх слишком сильно засел в его груди? Он растворился в его теле?
– Конечно! – вновь заговорила тетка, посмотрев смиренным взором на Повелителя. – Драко – очень ответственный мальчик. Все будет так, как прикажете.
– Беллатриса, – он остановился около ее стула темной мглой. – Я знаю.
Она быстро кивнула, и улыбка коснулась ее лица.
Она была полностью отдана ему. Если бы нужно было пожертвовать жизнью ради Волан-де-Морта, она бы сделала это, не задумавшись ни на секунду.
А он… он бы сделал все, чтобы лорд умер. И как можно скорее.
Темная фигура вновь начала хождение по комнате. А животное, приносящее смерть, ползло следом.
Чтобы они вместе сгнили под слоями…
– Драко, о чем ты думаешь?
…земли.
И его сильно шибануло этими словами.
И кровь так быстро прилила к щекам, а в висках застучало.
О чем…
…Драко…
…думает?..
– Я… о задании, мой лорд.
Его голос был таким же тихим, как снег, осыпавший улицы за окном. Он был почти беззвучным, будто говорили одни губы.
Но Темный лорд понял. И кивнул.
– Я знаю, что вы еще не обучались навыкам телепортации. Так ведь? – его взгляд остановился на глазах Драко.
Он выдохнул.
Хоть бы не задохнуться.
– Да, Повелитель.
И как он еще не растворился здесь?
Жара стояла страшная. Его спину жег огонь сзади. А пот катился по лицу.
– Поэтому ты будешь вынужден попасть в Мэнор с помощью предмета, который я тебе сейчас дам.
Его плащ вздернулся, когда мужчина резко дернул палочкой. Он повернул голову в другую часть зала.
Драко поднял глаза, ощущая, что веки до невозможности тяжелые.
Ему навстречу плыла небольших размеров тетрадь в синей обложке. Она медленно опустилась на столе перед ним, дрогнув страницами.
– Я буду ждать тебя ровно в двенадцать в Мэноре. Надеюсь, ты понимаешь, что с этим делать? – маленькие глаза без эмоций заглянули в его лицо. И Драко показалось, что весь мир перевернулся несколько раз.
Это было слишком страшно, слишком больно.
И он был слаб, чтобы выдержать это испытание.
Комментарий к Часть 18
Дорогие читали, прошу прощения за то, что главы не было так долго. Поздравляю вас с началом летних каникул, а так же – удачного прочтения:3
Оставляйте, пожалуйста, комментарии – автору это важно.
========== Часть 19 ==========
Дверь с неприятным скрипом открывается. И придвигается к стене.
– Можно?
И когда это ты стала разрешения спрашивать?
И голос такой боязливый, напуганный.
Что такое, Грейнджер, снова Ленни приходил? Уизли кричал?
Или что тебя пугает, дорогая?
– Нельзя.
Он холоден. И безразличен. Будто время вернуло их назад, когда они только заселились в свои новые комнаты. Когда только начали разделять одну Башню и значки главных старост.
– Драко… Я не понимаю.
Она неторопливо входит в комнату, заправив волосы за уши. И оглядывается вокруг, будто в поисках чего-то.
– Чем я могу помочь?
Он поднимает серые глаза на девушку, стоящую в сторонке.
И снова, как в первые дни, он сжигает ее простым взглядом. Выливает ненависть потоками. Заставляет дыхание участиться.
– Но… я всего лишь хотела узнать, все ли нормально? Ты вчера пришел такой…
– Узнала?
И он вновь груб. Такой, каким всегда был. Такой брезгливый и обозленный.
Да иди ты нахуй.
Грейнджер.
Она подступает к кровати и садится на самый край, поправив простыню. С трепетом заглядывает в каменное лицо, обладатель которого зачем-то рассматривает завязки на рубашке.
Да что ж такое, Малфой?
– Я не понимаю тебя. Что случилось? Все же было нормально.
Она мягко касается его плеча. И он моментально, будто словил снитч, отбрасывает ее руку своей. И, скривив лицо, стряхивает грязь.
– Откуда тебе знать, как и что было?
Он оборачивается к ней, выгнув линию губ. И пожирает ее Господи-перестань-так-смотреть глазами.
Потому что это было так странно – видеть его прежним. Словно за то время, пока она говорила с Ленни, пришла в гостиную и дожидалась его в районе двух часов, что-то поменялось.
И это было заметно. Потому что он пришел, весь мокрый от чего-то, скинул куртку на пол, снял ботинки, швырнув их на ковер. И, даже не глянув на нее, забежал в комнату, хлопнув дверью.
И она осталась сидеть, рассматривая разорванные шнурки.
– Ясно.
Она несколько раз кивнула, сглотнув.
Отлично. Все эти месяцы к черту. Все их поцелуи к черту. Все их слова к черту.
Все к черту.
Одной минуты хватило, чтобы она стала той, кем была в сентябре.
Чтобы не было этого декабря, который менял их жизнь.
И она поднялась, почти ушла.
– Что тебе ясно?
И он жадно вглядывается в ее лицо, не понимая, что стоит, прижав ее к стене тяжелой рукой. Обхватив ткань свитера пальцами, натягивая ее на себя.
И ее боязнь в глазах, которая почти блестит слезами.
Только не надо плакать, Грейнджер. Вчерашний день.
– Отпусти меня.
И она пытается убрать его, отодвигая в сторону. Но он и на миллиметр не отходит, вдавливая ее в холодную стену.
Не так быстро, Грейнджер.
Не после того, что он услышал вчера. Не после того, как предмет, который должен был переместить их в Мэнор-смерти, лежал у него в нижнем ящике, закрытый на ключ. Не после того, как он нашел ее глазами и хотел теперь…
Он много чего хотел. Но имел в итоге ничего.
– Да что с тобой?
Ее голос, как фоновая музыка.
Она даже не знает, что будет убита через семь дней. Что человек, который стоит напротив, сделает это, наставив гребаную палочку в голову.
И…
Авада Кедавра, Гермиона.
Отличный конец их романтичной сказки. Отличное начало Пожирателя. Отличная середина жизни.
Заебись просто.
– Со мной – ничего.
Он говорит это почти шепотом.
И пробегает взглядом по нахмуренному лбу, подрагивающих щеках, на которых россыпью были веснушки, тонким губам, которые, кажется, что-то говорили.
Он стал сумасшедшим. Он даже не представлял, как будет говорить непростительное заклинание, адресованное ей.
Он должен будет сделать это, смотря в ее карие глаза.
Смотря в такие блядь-родные глаза.
И говорить это. Так, будто предаешь.
Но она же поймет? Что это для матери, для отца. Что по-другому их всех убьют. Что и тебя все равно убьют.
Не все равно ли, когда?
Испуганные глаза, широко смотрящие из-под густых ресниц.
И его рука исчезает с талии, сползая вниз.
Еще секунда, и он не выдержит. Дай только повод, и он расскажет, что будет на Рождество. Просто не сможет молчать. Потому что это снова было слишком тяжело.
Ведь она стоит рядом, такая нежная и добрая. Наивная по-детски и чего-то ждущая. И в пяти сантиметрах он, будущий убийца.
Таинственная мафия, черт возьми.
– Драко, у тебя что-то случилось? Ты можешь мне рассказать.
Теплая ладонь прикасается к холодной щеке и поглаживает. Аккуратно поправляет платиновые волосы. Обводит по контуру губ, по выделяющимся скулам.
– Черт…
Его рука с силой врезается в стену. И он почти мгновенно впивается ртом в ее маленькие губы.
И она выдыхает страх в его кожу.
Прости меня, Грейнджер.
Мерлин, если бы только знала, как он виноват. Как же он, блин, виноват.
Это жестко, это грубо. В поцелуе нет и намека на нежность, лишь какая-то печаль, которая сразу же передается ей.
Он боится, слишком напуган. И все это уже так глубоко засело, что нельзя было выкинуть, куда-то деть.
Он вдыхает ее приятный запах и тонет в поцелуе. Почти растает. Пока она отрицательно стоит на месте, не отвечая тем же.
Почему все должно закончиться так быстро? Почему именно у них?
Вот она – девушка всей его чертовой жизни. И всего через семь дней он должен будет смотреть на ее неживое тело.
Так просто – сказать два слова, одну фразу. И существование человека оборвется. И из-за кого?
Из-за, мать вашу, него.
Он с горечью проводит рукой по ее ключицам и отрывается.
Так больше нельзя.
И не пониманием отражается в ее глазах, когда он вылетает из комнаты, скрываясь за дверью.
***
– Надо поговорить.
Его портфель с грохотом падает на ее парту, чуть ли не сбив чернильницу с пером. Уизли шумно садится на стул, полный странной решимости.
– Я уже с тобой обо всем поговорила.
Действительно. Вчерашней беседы ей хватило с головой.
Ей вообще всего хватило с головой.
– Нет. Мы не договорили, – он настойчиво продолжает.
– Слушай, Рон! – ее голос срывается на крик. Но она сразу же понижает его, замечая заинтересованные взгляды одноклассников. – Ты, может, и не договорил, но я еще как договорила!
Его щеки загорелись, а взгляд стал более серьезным. Будто он задумался над тем, что сказать дальше. Поерзал на месте.
– И вообще, – она ткнула в его рюкзак пальцем, – сядь за другую парту, будь добр.
Прочистил горло, кашлянул.
– Это еще почему? – он достал учебник с тетрадью, демонстративно разложив их по столу.
Она сейчас убьет его на месте голыми руками.
– Потому что я хочу слушать профессора, а не тебя, – она прохладно посмотрела в сторону рыжего.
Ага. На самом деле, ее взгляд скользил по стене и двери, будто это могло увеличить процент того, что Драко придет.
А он не приходил. Уже меньше пяти минут до начала урока, а его фигура так и не переступила порог.
Хотя чтобы это поменяло? Он бы зашел, буркнул себе что-то под нос и уселся рядом с Блейзом, который, конечно же, ржал бы над чем-то. И еще эта противная Паркинсон заливала весь класс своим естественным смехом.
Да, это ничего не поменяло бы. Но она хотя бы попыталась прочесть в его глазах что-то, что могло бы оправдать его поведение утром. Потому что все это было ненормально.
Потому что она, в конце концов, поменялась с прошлой Гермионы, которая осталась в осени. Она была другой, и ей это нравилось.
Может быть, поэтому Малфой бесился? Может быть, ему нужна была старая она, девочка, бегающая повсюду за ним?
Рон на секунду смутился, но сразу же взял себя в руки. И фыркнул.
– Ты здесь бронь не оставляла. Поэтому буду сидеть там, где захочу.
И еще одно фырканье – с ее стороны. И закатывание глаз. Ее разочарование от того, что напротив сидел Уизли, почти отразилось на лице.
Детский сад.
– Да пожалуйста.
Она подняла свою сумку с пола, забирая чернила. И отсела за парту, стоящую на другом ряду.
Нет, она бухнула на стул так, что листочки сидящей рядом Парвати подлетели в воздух. И изящно опустились обратно.
– Это не разговор! – зло отозвался Рон, повернувшись к ней лицом.
Он решительно смотрел на нее, будто действительно хотел сказать что-то важное. А она – как жаль-то – так себя вела.
– А я и не хотела начинать его!
Его голос утих вместе с остальными, когда профессор Флитвик, которого до этого никто и не замечал, в десятый раз постучал палочкой о стол. И тоненько пропищал:
– Приступим к изучению нового материала! Откройте ваши учебники на девяностой странице и прочтите первый абзац.
Последующие слова утонули в негодовании слизеринцев, которые нехотя тянулись за книгами. И с не менее доброжелательными лицами читали то, что следовало. Видимо, факультет полностью погрузился в канун праздника.
– Э… Гермиона, – соседка по парте озадаченно перевела взор с нее на Рона и обратно.
– Что еще?
Она раскрыла нужный параграф и сделала умный вид, бегая глазами по строчкам.
– Снегг попросил передать тебе и… – она выдержала паузу, – тебе и Малфою, что если вы еще раз пропустите его дополнительное задание при следующем наказании, он пойдет к директору и потребует ваше отчисление.
– Мисс Грейнджер! – Флитвик недовольно замахал рукой. – Не могли бы не отвлекаться от материала?
Парвати затихла, молча уставив глаза в строчки.
И это замечание было снегом на голову.
Снегг. Как же она могла забыть о нем?
Отлично. Еще проблем с этим психом не хватало. Это же надо было так сглупить.
Куда делись ее прошлогодние мозги? Где она голову свою потеряла?
– Ага, спасибо, – грустно отозвалась она соседке, которая, пожав плечами, кивнула.
– Профессор Флитвик, – доносилось с задней парты. Симус, изобразив улыбочку, смотрел на учителя.
– Да, мистер Финниган?
– А это правда, что вы были лучшим по дуэлям?
Шумок пронесся по партам, и кто-то из Слизерина заржал.
– Да, все верно.
– А расскажите подробно? – мягким голоском, послав воздушный поцелуй через ряд какому-то парню, имени которого Гермиона не помнила, попросила Дафна.
И, конечно же, профессор пустился в двадцатиминутный рассказ о своих подвигах. А Малфоя все так и не было.
Гермиона покосилась в сторону мулата, который все еще играл в “Гляделки” со своей подругой. И он не очень выглядел озабоченным. Или хоть чуть-чуть удрученным.
Хотя, понять, о чем именно он думает, было невозможно.
Если бы только она была в их “элитной” компании, то запросто смогла бы спросить у него, что с Драко. Рассказать, к примеру, про утреннюю ситуацию, чтобы он это как-то объяснил. Он-то уж точно знает эту загадку человечества лучше, чем она.
Но нет, Гермиона и все эти красивенные девочки, которые были из чистокровных семей, не вязались.
С другой же стороны, сказал бы кто-то раньше, что у нее и Малфоя что-что получится, она бы сочла этого человека идиотом. Но Малфой и девочки – разные люди.
– По-моему, – рассерженный голос с передней парты отдернул ее, – сейчас самое время, чтобы продолжить.
Она перевела взгляд с Блейза и Грегори, который в тупую смотрел в раскрытую книгу, на Рона. Устало посмотрела на профессора, который увлечено показывал Симусу один из его матчей, хотя сам ученик чуть ли не засыпал на парте.
– М-да? – она покосилась на Парвати, которая явно порывалась пересесть Дину. – Ну, давай, раз ты так настаиваешь.
Она безразлично проследила за тем, как соседка все же по-быстрому пересаживается к парню, не сказав и слова. Подперев подбородок рукой, она почти улеглась на парте.
– Честно тебе скажу, Гарри проел мне мозг полностью…
