Текст книги "My December (СИ)"
Автор книги: Nina16
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 48 страниц)
Странная дамочка. Гермиона предположила, что она – отражение своего брата в характере. Такая же стерва, скорее всего. Точно так же пудрит всем мозги своей кокетливостью, а затем предает.
Девушка испугалась за Рона – а что, если он повелся на все это? И история, что произошла с ней самой, повторится с другом? Гермиона решила, что обязательно переговорит об этом с Уизли. И, если не поможет, скажет Гарри, чтобы тот принял меры.
– Это все, – сказал рыжеволосый, принеся еще стаканы с напитками. Аккуратно поставив их на стол, он присел, взяв свою кружку. Опустошив половину одним глотком, он облегченно выдохнул, посмотрев на удивленную Марию. – Предполагаю, что это – талант.
Джинни, закрыв лицо руками, засмеялась в ладони, содрогаясь всем телом. Гермиона так же не выдержала, пару раз крякнув. Финч же, сидящая около Рона, немного отодвинула свой напиток, скривив лицо своему брату. Тот снова хмыкнул. Гарри только сильнее нахмурил лоб, настороженным взглядом изучая Страцкого.
– Знаете, я не понимаю, почему меня определили именно на Когтевран, – начала беседу девушка.
“Да уж, – подумала Грейнджер, – мозгов-то у тебя нет”.
– И сначала я даже расстроилась, – Мария сложила руки вместе, тяжело вздохнув. – Потому что там, не в обиду тебе, Лен, учатся одни зануды и ботаны, я вам серьезно говорю. Ни с одной девчонкой ни о чем нормальном поговорить нельзя. А с вами можно, – добавила она, улыбнувшись. – Но потом я подумала: мальчики там умные, семьи у них обеспеченные, выбирать есть из кого. А я такая одна там. Красивая, имеется ввиду. Потому что остальные – просто ужасные, – залилась смехом она, слегка ударив Рона по плечу. Тот так же заржал (именно, что заржал) во весь голос, запрокинув голову назад.
Гермиона в этом ничего смешного не видела. Даже намека на шутку разглядеть не смогла. Только самолюбие и слишком большую самоуверенность в Марии.
Джинни, видимо, тоже разделяла мнение Грейнджер, потому что буравила когтевранку злым взглядом.
“Дура дурой, – размышляла она. – Не влюбиться никто в такую в Когтевране”.
– Ладно, что все обо мне да обо мне? – хихикнула Мария.
Может, потому что только ты и разговариваешь?
– Давайте о ком-либо другом. Например, о Гермионе, – сама же выбрала тему девушка.
Ленни яростно посмотрел на сестру, под столом ударив ее ногу своей. Та, шикнув про себя, лишь сильнее улыбнулась, рассматривая спутанные локоны гриффиндорки.
Та не могла не подметить, что, даже после такого сильного ветра, волосы у Марии остались ровными. Чтобы добиться такого результата на своем веке, Грейнджер пришлось бы не один час провести около зеркала.
– Вот, например: у тебя есть парень? – поинтересовалась она, закинув одну ногу на другую. – Ты же знаешь, что такое иметь парня, верно?
Все мышцы враз напряглись, и девушка поежилась. Грейнджер сжала руку в кулаке, сжимая зубы до скрипа.
Почему эта дура столько себе позволяет?
– Знаю, – еле сдерживая себя, проговорила Гермиона на выдохе. – И нет, я одна.
– Как жаль, – сделав вид, что прониклась ситуацией, ответила Мария.
– Она встречалась с Крамом, – встрял Рон, который подумал, что слишком долго молчал.
– Крамом? Виктором? – удивилась она, расширив глаза.
– Точно, – гордо подметила Грейнджер. Она поставила себе галочку в голове – ха, уделала эту дуру самовлюбленную.
– Что ж, неплохо, – с легкой завистью в голосе проговорила Финч.
– Нам пора, – оповестил вдруг Страцкий, поднимаясь из-за стола. Он кинул предостерегающий взгляд своей спутнице, попутно собирая вещи.
– Что? Куда это? – удивилась сестра, так же поднявшись на ноги.
– Мария, – сказал он и, отвесив всем поклон, удалился из заведения.
– Извините, – опустив плечи, девушка накинула на себя куртку, кивнув Карлу. Она быстрыми шагами преодолела расстояние между ней и братом, и они оба скрылись на улице.
– Приятно было поговорить, – пробормотал Карл, который и слова не сказал. Положив на стол монеты, он поспешил выйти из заведения. – За пиво.
Гермиона ощутила, как все тело расслабляется и взяла свою кружку. Она отметила про себя, что никто, кроме Рона, до этого к сливочному напитку не прикоснулся.
***
Гермиона шла бесшумно, словно кошка. Мягкой, плавной походкой. Она ступила на порог комнаты и замерла, уперевшись ногой в спинку дивана. Прошипев про себя, девушка осторожно оглянулась.
Пламя в камине бросало блики, озаряя комнату мягким желтым светом. Они плясали по гостиной, освещая двух старост нежными лучами.
Драко, облокотившись о стол, что-то держал в руках. Спина его была согнута, ноги слегка подкошенными. Из-под облегающей рубахи выпирали лопатки. От этого он казался ниже, склонившись над чем-то.
Прищурившись, девушка разглядела в руках аристократа белый конверт небольшого размера. Рот ее приоткрылся в немом удивлении, а слова застряли в горле. Стук сердца отдавался в висках, а в груди неприятно кольнуло от испуга быть увиденной.
Но Малфой, казалось, не думал ни о чем, кроме письма. Тонкими пальцами он достал аккуратно сложенную бумагу, пробегая глазами по строчкам. Его тело покрылось мурашками, а страх, медленными силками, наступал на него, надвигался, обвивая шею. Где ком застрял посредине. Руки, сжимающие послание, заметно подрагивали.
“Как только закончишь читать письмо, немедленно сожги его. Никто не должен узнать о том, что я связывался с тобой – проследи за этим.
Еще раз поздравляю тебя с посвящением, Драко. Но это был лишь первый этап. За ним следует испытание на верность, оно самое трудное – ты не можешь нас подвести.
Я не могу быть уверен в конфиденциальности нашего разговора. К тому же, я хотел сообщить тебе, в чем именно будет заключаться задание, лично, без лишних ушей и глаз.
Мы позаботились о том, чтобы ты мог передвигаться сегодня без ведома Дамблдора и Долорес Амбридж. Это было невероятно трудно, учитывая, что Министерство магии усилило контроль над Хогвартсом и его учениками. Тем более, ты все еще находишься под надзором.
Я жду тебя в одиннадцать за Визжащей хижиной. У нас будет ровно два часа, после чего ты вновь будешь отслеживаться Министерством. Сожги письмо, немедленно. Будь осторожен, отец”.
Драко резко выдохнул, зажмурив глаза. Ему казалось, что сердце сейчас выпрыгнет из груди, а голова разорвется от боли.
И хотя Люциус не сказал точно, в чем будет заключаться “второй этап”, Малфой прекрасно знал, что его ждет убийство.
Всю неделю опасения не давали ему уснуть, лежа в теплой постели. Не давали есть пищу без тошноты, сидя за слизеринским столом. Не давали не смотреть на Гермиону без явного беспокойства.
Это было просто невыносимо. Мысли перекрывали гребанный кислород, в котором Малфой так нуждался.
Кислород. Спокойствие. Время.
Это все, что ему было надо. И что парень получил?
Жалкую жизнь, которая, можно сказать, закончилась в шестнадцать. И горы золотых галлеонов, которые лежат в Грингроттсе, ничем не смогут помочь.
А раньше он, идиот, думал, что за деньги можно купить все. Все, кроме счастья. Кроме счастья, которое, казалось, погребено для Драко навсегда.
Мелочи, волновавшие его на четвертом курсе, остались далеко в прошлом. Прошел всего год, а сколько всего изменилось.
Он больше не находил защиты в Люциусе, в своей знатной фамилии, успокоении матери, чистой крови… Ничто не смогло бы спасти Драко. Ничто. И он знал, что его ждет впереди. Это самое “ничто”.
Потому что он не справится. Он, блядь, все провалит. Не сможет. Не сможет произнести это гребанное заклинание.
Авада Кедавра, мать его. Два слова.
Два слова. Его оставят в живых.
– Блядь! – заорал Малфой, со всей силы ударив по столу кулаком.
Грохот разлетелся по гостиной, стены сотряслись.
Гермиона вздрогнула, прикрыв рот рукой. Она понимала, что опять влезла не в свое дело. И на этот раз все может быть еще серьезнее. Драко раздавит ее, если узнает. Разум говорил – беги, но сердце же упрямо вторило остаться. Даже если бы гриффиндорка хотела убежать, то не смогла бы. Ноги буквально приросли к земле из-за сжирающего страха внутри. Тело замерло на месте, не в состоянии сдвинуться в строну.
Не мигающим взглядом Грейнджер смотрела на Малфоя, который, судя по трясущимся плечам, плакал. Тихие стоны вырывались из его груди.
“Подойди к нему”.
Она протянула дрожащую руку вперед, желая прикоснуться к Драко. Он был бледным, несчастным, беспомощным и одиноким. Таким Грейнджер видела слизеринца лишь раз – в начале года. И это было так странно – находиться здесь, сейчас, и наблюдать за его слабостью. За обваливающийся стеной его самолюбия и гордости. Словно не было никаких преград, словно Малфой был открыт для нее.
Но все же было в этом что-то неправильное. Гермиона не должна была это увидеть. Эту часть жизни Драко, о которой никто ни имел ни малейшего понятия.
Староста имела свойство лезть не в свои дела и докапываться до всего происходящего. И следить за Малфоем в данный момент было, как никогда, важно. После того, что она увидела вчера в гостиной, отступать было нельзя. Произошло нечто важное – что-то, чего ей нельзя было знать.
Но гриффиндорке было плевать на это чертово “нельзя”. Потому что с ним происходит нечто ужасное. И Гермиона не могла отрицать, что не хочет помочь ему – быть той, которая в сотый раз оказалась рядом. Быть той, что, не смотря на обиду и боль, готова утешить парня в любой ситуации. Быть лучше, чем его друзья, которых он так любит и не уважает в одно и тоже время. Ей, черт возьми, было не все равно на все это.
Драко… Еще в прошлом году Грейнджер не осмеливалась даже мысленно называть его так. А сейчас она волнуется за его жизнь. Она волнуется за его жизнь, а не за свою.
Почему? Почему этот заносчивый парень столько для нее значит? Почему каждое, даже самое неощутимое, прикосновение сопровождается дрожью по всему телу? Почему его голос стал таким родным, почему она не может держать себя в руках рядом с ним?
Гермиона знала ответы на эти вопросы, но упрямо их игнорировала.
Потому что это неправильно, неестественно. Он для нее. Драко Малфой и Гермиона Грейнджер. Лед и пламя. Дерзость и скромность. Кристально-чистая кровь и магглорожденная девчонка. Аккуратность и небрежность. Тьма и свет. Враги и любовники…
Это было против ее правил, против самого Малфоя. Она слишком много знала о нем, а он – о ней. Этого не может быть. Или все-таки?..
Мерлин, этот слизеринец стал для гриффиндорки тем, в ком она так нуждалась. Да, он – мразь. Самая настоящая мразь, которая презирает таких, как Гермиона, которая растаптывает тех, кто слабее. Малфой безжалостный, холодный, эгоцентричный, жестокий ублюдок.
Но Грейнджер знала, что где-то глубоко, внутри его черствого сердца, есть другой человек. Драко, способный на нежность, любовь. Способный на другое отношение к ней. Но любое проявление чувств к гриффиндорке было настолько мимолетным, настолько призрачным, что Гермионе казалось, что этого не было на самом деле.
Девушка и вправду не знала, кто она для него. И иногда от отчаяния хотелось кричать во весь голос, пока не закончится кислород в легких. Ведь Драко никогда не испытывал симпатии к ней, он всегда презирал Гермиону, оскорблял, унижал… А мысль о том, что ему нравится гриффиндорка казалась столь нелепой и отвратительной, что Малфою хотелось поскорее прочистить желудок и навсегда выбросить этот бред из головы.
И вчера, когда она была готова сделать шаг в никуда, рядом был Ленни. А Драко было просто не до того. Ему вечно было “просто не до нее”.
А вот когтевранец следил за каждым шагом Гермионы, бросая обвинения. Но вот в чем она виновата? В том, что девушка не испытывала к Страцкому ответных чувств, да? В этом разве есть ее вина? Разве ОНА виновата, что Ленни не тот человек, которого Гермиона хочет видеть рядом с собой?
От этих мыслей захотелось рассмеяться вслух. Малфой, парень, от которого она выслушивала столько грязи. Парень, который едва не изнасиловал ее, был для Гермионы важнее, чем добрый и отзывчивый когтевранец. Хотя нельзя было отрицать тот факт, что Страцкий был эгоистом, ровным счетом, как и сама Грейнджер. Она ведь редко задумывалась о том, что причиняет ему боль своими поступками, словами. Ведь он не желает ей зла, совсем нет.
По крайней мере, не желал.
Но Драко, Драко был для нее загадкой, на которую она упорно искала ответ. Гермиону тянуло к нему словно магнитом, а Малфой упрямо ее отталкивал, заставляя себя ненавидеть. Она и впрямь ненавидела. Бывали моменты, когда гриффиндорке хотелось ударить его со всей силы, а затем стереть из головы. Но представить свою жизнь сейчас без слизеринца было практически невозможно. Да, плохих воспоминаний о нем было море, а хороших – всего несколько, но каждым мгновением, проведенным с Малфоем, даже плохим, Гермиона дорожила значительно больше, чем сотнями хороших, проведенных со Страцким. И она ничего не могла с этим поделать.
Драко знал все о том, что происходило в жизни Грейнджер, она же могла довольствоваться лишь догадками. И в одной из них девушка была настолько уверена, что становилось страшно.
Малфой весь дрожал, хотя от камина шло тепло. Каждая клеточка его тела была напряжена, а в глазах отчетливо читалась боль. Конечности будто одеревенели, и он с трудом достал из кармана палочку. Приподнял письмо, прошептав одними губами: “Инсендио”.
Огонь медленно пожирал пергамент, превращая его в черный пепел.
Гермиона резко выдохнула, крепко сжав кулаки, а затем ее глаза широко распахнулись – слишком громко, чтобы он услышал.
Слизеринец замер, выпустив бумагу, что не успела догореть. Он резко обернулся, смотря прямо на девушку, которой вмиг захотелось исчезнуть.
Драко сжал губы в тонкую линию, сощурив серые глаза, которые внимательно изучали сокурсницу. Его руки все еще дрожали, а глаза были красными, но Малфой не подавал виду и вел себя так, будто ничего не произошло. Но Гермиона прекрасно знала, что он был зол, и что гриффиндорка еще ответит за это.
Он выпрямил спину, высоко подняв подбородок, что выглядело весьма неуместно, учитывая то, что девушка видела всего пару минут назад. Но Малфой оставался Малфоем, чтобы не произошло.
– Мамочка тебя не учила, что подсматривать нехорошо, Грейнджер? – проговорил парень, и голос его походил на глухое рычание.
Гермиона нервно сглотнула, крепко сжав подол мантии. Ее карие глаза метались из стороны в сторону, старательно избегая Драко. Тот, заметив это, издал звук, похожий на смешок, хотя на деле было видно, что ему вовсе не до смеха.
– Я просто… – начала девушка, чувствуя, как лопатки упираются в холодную стену.
Ей было страшно. Страшно, что Малфой выйдет из себя, и весь гнев обрушится на Гермиону.
– Просто… что? Просто подсматривала? Просто влезла не в свое, блядь, дело? Просто облажалась? – прошипел он, делая шаг вперед.
Мокрые от пота волосы прилипли ко лбу, серые глаза потемнели, кожа была бледна – даже бледнее, чем обычно. Драко уже должен был привыкнуть к ее львиному нраву, однако он просто не мог принять тот факт, что Грейнджер позволяла себе то, на что не имела право.
– Уж слишком ты любопытна для той, что собиралась умереть, – последние слова были пропитаны ядом, который отравлял девушку, глубоко впитываясь в сознание. Они звучали в голове, но никак не укладывались. Сердце учащенно стучало, кровь циркулировала по венам с бешеной скоростью, а воздуха становилось все меньше с каждой секундой.
– Ты чем, мать твою, думала, а?! Решила, что так проще, да? ДА, Я СПРАШИВАЮ? А о родителях ты подумала? О своих дружках ты подумала? – голос его сорвался на крик. Крик, в котором читались обвинительные нотки.
Малфой подошел ближе, чувствуя, как лицо горит от злости. От злости на нее, на этого гребанного Страцкого, который был там, рядом с ней. А Драко не было. Его, черт возьми, не было рядом.
Гермиона могла погибнуть, а он бы даже не знал об этом. Малфой же видел, как ей тяжело, в каком она состоянии, но не помог, не поддержал. А все из-за этой ебанной гордости. Гордости, которую он сейчас так ненавидел.
Девушка опустила глаза, чувствуя, как слезы скатываются по щекам. Она и без него знает, что поступила глупо, что не подумала о последствиях, не подумала о своей семье. А Ленни… Ну, конечно же, Ленни молодец. Отличный мальчик, мать его!
– Это не твое собачье дело, Малфой. Так ты ответил мне вчера, верно? – проговорила она хрипло, почти шепотом.
– Не мое дело? Ты сейчас серьезно? А если бы твоего “любимого” не оказалось там? Что, если бы у него не хватило мозгов на то, чтобы проследить за тобой? Чтобы тогда было бы, а? Ты же вообще головой поехала, раз решилась на такое. И ты еще, блядь, что-то мне говоришь, Грейнджер?! – выплюнул он, подходя ближе. Грудь слизеринца часто вздымалась, глаза горели от ярости, лицо покраснело, сменив прежнюю бледность.
– Это Ленни тебе рассказал? – тихо, еле слышно спросила она.
Ударив кулаком по стене, он отвернулся от девушки. Но затем снова обернулся лицом, пожирая яростным глазами.
– Не имеет значения.
Гермиона вздрогнула, подняв голову. Она казалась такой хрупкой рядом с ним, нависающим над гриффиндоркой, словно гора. Слезы лились градом и все не хотели останавливаться.
Да, она виновата. Да, она эгоистичная идиотка. Но чего он хочет? Извинений? Раскаяния? Ему же “насрать”. Ему всегда было насрать на таких, как Гермиона.
– Тебе плевать на меня, Малфой. Что же случилось? – спросила она, наконец взглянув прямо в его глаза цвета грозового неба.
Молчание.
Такое долгое молчание, которое, как казалось Драко, длилось целые тысячилетия. Такая оглушающая, черт возьми, тишина. И он не знал, что сказать, не находил слов. Их просто не было.
Он ненавидел ее, ненавидел себя за то, что не мог ответить даже себе. Что же случилось, Малфой? Ты привязался к грязнокровке? Она для тебя больше, чем “никто”?
От злости захотелось что-нибудь сломать, захотелось наорать на Грейнджер за этот глупый, никому не нужный вопрос. Захотелось ударить ее за то, что произошло вчера и за то, что она позволила себе сегодня. Захотелось со всей силы потрясти девушку за плечи, чтобы привести в чувства. И расхерачить все к чертовой матери.
– Даже не думай. Ничего не изменилось. Смерть ученика посреди учебного года повлияла бы на репутацию Хогвартса. К тому же, мне бы долго не давали покоя собаки из министерства, расспрашивая о твоей “загадочной” смерти, – проговорил парень, стараясь вложить весь холод в эту фразу.
Не получилось. Не убедительно.
Оправдывается? Перед кем? Перед самим собой?
Голос слишком дрожит, так же, как и руки. Слишком громко и учащенно бьется сердце. Не поверила, ни на капельку. Ложь была столь же ясна, как и страх, который он волнами излучал. Малфой так хотел сам поверить в свои слова, но не смог. Просто-напросто не смог. Драко не знал, что творится, что происходит у него в голове. И, Мерлин, он не хотел в этом разбираться! Он не хотел думать о ней ни одной гребанной секунды!
Грязнокровка. Никто. Пустое место. Враг.
В это все труднее верить, все труднее игнорировать. Игнорировать то, что слишком многое изменилось, слишком много правил было нарушено. И теперь Драко столкнулся лицом к лицу с последствиями своих ошибок. Грейнджер, будь она проклята, была его ошибкой. Такой роковой, блядь, ошибкой.
И это было далеко от любви, далеко даже от симпатии, но Малфой чувствовал к гриффиндорке нечто запретное. Нечто, чего ему бы никогда не простил отец.
Все девушки, да чего там мелочиться, все его окружение отошло на задний план. Его привычное времяпровождение со слизеринцами сменилось новыми, опасными для него ощущениями.
Ее губы, ее тело, ее охренительно-красивые шоколадные глаза, ее дикий гриффиндорский характер. Была лишь она. Везде, мать его, была эта Грейнджер.
Даже на церемонии он думал о Гермионе. Даже тогда, когда десятки пожирателей, да что уж там, сам Темный Лорд, стояли перед Малфоем, Драко думал о ней. Думал о грязнокровке, которую он всегда презирал и ненавидел. И это было, черт возьми, неправильно.
– И, кстати, Грейнджер, профессор МакГонагал и профессор Снегг были в не себя от ярости, когда выяснилось, сколько дежурств было пропущено, – на этот раз лучше, почти уверенно, надменно. Руки были плотно прижаты к брюкам, а на лице красовалась ухмылка.
Это тот Малфой, которого она знает. Снова эта маска равнодушия, холодный взгляд. Маска, которую она мечтала содрать, чтобы увидеть его настоящего. Гермиона ведь видела парня в таком состоянии… Злого, плачущего, пьяного, разбитого, страстного.
Девушка знала Драко лучше, чем большинство людей, которые всю жизнь проучились на одном с ним факультете. Им не был интересен он сам, их волновали лишь деньги, сбережения в банке.
И это была горькая правда, в которую Драко так не хотел верить. Где же его “друзья” сейчас? Где они, когда Малфой так в них нуждается? Где те вереницы смазливых девиц, во главе которых стояла Паркинсон?
Почему напротив него находилась эта грязнокровка, а не Пэнс?
А хотел ли он видеть ее на месте Гермионы?
Нет, не хотел.
– Пф, можешь молчать и дальше. Адиос, Грейнджер. Лично я не хочу лишиться должности, – развернулся, задев девушку плечом. Скрылся за массивной дверью, надеясь, что она пойдет за ним.
Гермиона растеряно заморгала, затем развернулась, собираясь последовать за Драко. Но вдруг ее глаза уловили белый клочок бумаги, лежащий на столе. Неспеша, гриффиндорка сделала пару шагов вперед, обеспокоено оглядываясь по сторонам.
Он ушел, Гермиона, никто не заметит.
Аккуратные пальчики подняли остаток письма, разворачивая его. Края были черными, а бумага пожелтела, кое-где поплыли чернила. По телу пробежал холодок – она стала впитывать в себя каждое прочитанное слово:
“Я жду тебя в одиннадцать за Визжащей хижиной. У нас будет ровно два часа, после чего ты вновь будешь отслеживаться Министерством. Сожги письмо, немедленно. Будь осторожен, отец”.
Ни то выдох, ни то всхлип, выпускает она. Пальцы, держащие послание, разжимаются, и бумага, недолго покружившись в воздухе, падает на пол.
Это был шанс все узнать. Драко – Пожиратель, это очевидно. Но Гермиона не поверит до тех пор, пока не будет явных фактов.
Если ее заметят, если Люциус ее заметит, то с жизнью можно распрощаться. Грейнджер и так была недопустимо близка к аристократу.
Рискованно. Очень рискованно. Но разве сейчас жизнь была настолько бесценна для гриффиндорки?
Нет. Тогда чего она ждет, чего не бежит за Малфоем в темноту школьных коридоров?
Шаг, еще один. Он слышит, как плоский каблук ударяется о кафель. Остановился. Ждет.
Гермиона подбегает к Драко, резко останавливаясь на месте, стараясь привести дыхание в порядок. Он смотрит, не мигая, не отводит взгляда серых глаз.
– Соизволила прийти? – холодно спросил Малфой, сложив руки на груди. Сжал губы, чтобы сдержать улыбку, которая так и наровила появится на лице.
Не уместно. Не сейчас.
– Представь себе, – ответила гриффиндорка, не скрывая язвительности в голосе.
Они смотрят друг на друга, а вокруг стоит гробовая тишина. Только они вдвоем, и это пугает. Казалось, что даже ветер за окном утих, а Хогвартс опустел, предоставив себя только им.
Гермиона разглядывает Драко, пытаясь прочесть хоть что-то. Напряжение раскаляется, воздух кажется тяжелым, неземным.
Зачарованные часы, что висят на левой стенке, издавали тиканье.
Тик-так.
Тик-так.
Сова, сидевшая наверху, вылупилась своими глазищами прямо на старост. Ее голова разворачивалась то назад, то снова вперед.
Секунды, словно года. Они оба бросают мимолетный взгляд – без пятнадцати десять. Осталось чуть больше часа.
– Нам пора, – без лишних слов. Голос словно и не его – низкий и хриплый.
Прочищает горло, делая шаг в сторону западного крыла.
Гермиона молча кивает. Идет за ним, перебирая тонкими ножками. Бледная, уставшая, трепещущая.
Они идут рядом, бок о бок. Обоим неуютно, оба знают, что это не правильно, но не отстраняются. Девушка идет неслышно, не осмеливаясь даже вздохнуть, не осмеливаясь нарушить спасительную тишину. Драко рядом – это все, что ей сейчас нужно.
Она лишь изредка вскидывает глаза, чтобы посмотреть на то, как полная луна играет с его платиновыми волосами, как тени ложатся на его лицо, словно вырезанное из мрамора. Малфой делает вид, что не замечает, горделиво шагая вперед.
Справа от Драко раздался вскрик. Гермиона, не удержавшись на ногах, падала вниз. Ловкие руки парня подхватывают ее, крепко прижав к себе.
В нос ударил запах шоколада. Такой прекрасный, сладкий запах шоколада, который он был готов вдыхать часами. Ее губы были приоткрыты, а в ореховых глазах читался испуг. Тело гриффиндорки подрагивало от его близости, от холодных рук, держащих ее за талию.
Гермиона замечает его взгляд, остановившийся на ее бледных губах. Затем снова смотрит в глаза.
Губы. Глаза.
Глаза. Вновь губы.
Всего один раз. Последний. Последний раз зарыться руками в этот ореол волос, в последний раз почувствовать ее на вкус.
Неправильно?
Плевать.
Что подумает отец?
Его сейчас нет.
Грязнокровка?
Не важно.
И он делает это. Накрывает Гермиону своими губами, быстро, порывисто, осторожно. Словно вторя: “прощай”.
Они оба понимали, понимали, что это больше не повторится, но продолжали такой печальный, горький, соленый поцелуй.
Она не отстраняется, нет, лишь крепче прижимается к аристократу.
Его язык, их тела, запах карамели и шоколада. Им обоим так хорошо. Так чертовски хорошо чувствовать друг друга.
Тонкие пальчики аккуратно прочерчивают линию от подбородка к виску. Малфой вздрагивает, не отрываясь от девушки. Она так давно мечтала об этом, просто прикоснуться, просто… чувствовать… его.
Не было ни похоти, ни страсти, ни даже ненависти. Лишь отчаяние, отчаяние и жажда, которая опьяняла обоих.
Время словно остановилось. Словно отстранило их от внешнего мира. Была лишь ночь, тишина и два человека, что забыли обо всем.
Забыли. На мгновение, всего на одно чертово мгновение забыли о том, кем являются друг для друга.
И никто не жалел. Так было нужно. В последний раз. Сейчас это казалось правильным.
***
Гермиона давно надела теплую мантию и кожаные башмаки на меху. Ее сердце никак не могло сбавить темп – его прикосновения все еще горели на коже.
После того поцелуя они не обмолвились ни словом – просто шли дальше, изредка бросая друг на друга обеспокоенные взгляды.
Девушка сидела на краю кровати, вслушиваясь в каждый шорох. Драко должен был выйти с минуты на минуту. Она ждала.
Было так страшно, словно тысячи кинжалов вонзились под кожу. До того момента, как Драко уйдет, оставались считанные минуты. И в который раз за сегодняшний день Гермионе казалось, что время тянется бесконечно, будто бы кто-то наверху жаждет помучать ее.
Девушка не знала, что услышит там, за визжащий хижиной. Ее уверенность постепенно улетучивалась, уступая место панике.
Конечно, ей было важно узнать, что происходит с Малфоем. Ведь он был ее… другом? Нет, не подходящее слово. Тогда кем?
Союзником, возлюбленным, врагом, напарником? Похоже, этот вопрос останется нерешенным для них обоих. Впрочем, это было не так уж и важно. Главным оставалось то, что она волнуется за него.
Мерлин, как же она за него волнуется!
Ведь могло произойти все, что угодно. Зачем Люциусу понадобилось встречаться с сыном? А вдруг что-то случилось с Нарциссой?
Нет, Драко не переживет этого, не выдержит. Сломается, как и она.
Гермиона никогда не считала себя слабым человеком. Но когда случилась та авария, девушка почувствовала себя едва вылупившимся птенцом, которого безжалостно столкнули с дерева. И вот она осталась один на один с реальной жизнью, без уютного гнездышка, которое обеспечивало безопасность.
Осознавать все те плохие вещи, творящиеся в ее жизни, было невыносимо. Невыносимо осознавать правду, которая порой лишала Гермиону последней надежды.
Жизнь такая хрупкая вещь. Сегодня ты имеешь все, а завтра – ничего. Один день, одна ошибка, стечение обстоятельств, и твой мир разрушен.
А маглы в заумных книгах пишут, что жизнь это бесценный дар, что это чудо, данное нам богом, которое мы просто обязаны ценить. Да вот только сама Грейнджер не понимала, в чем заключалось это “чудо”. В ее жизни плохих моментов было в разы больше, чем хороших. Сплошные страдания, боль, каждый день – новая пытка. Разве она просила этого?
Нет, этого она не просила.
Сколько на Земле по-настоящему счастливых людей? Сотни тысяч? Но есть миллиарды землян, которые умирают от голода, которые лишены семьи, родного дома. Их жизнь полна испытаний, порой даже смертельных, и разве кто-то это заслужил? Так где чертова справедливость, о которой она так много читала?!
Тяжело вздохнув, Гермиона зарылась пальцами в волосы, опустив голову. И было в этом жесте что-то столь обреченное, столь вымученное. Не хотелось думать, не хотелось вообще ничего.
И тут ее слух уловил едва слышные шаги. Лакированная подошва его туфель скользила по полу. Девушка насторожилась, привстав с кровати.
– Muffliato, – прошептали ее губы.
Гермиона могла рассчитывать лишь на свою удачу и на судьбу. Не смотря на то, что снаружи темно, Драко запросто мог увидеть гриффиндорку, стоило ему просто повернуться. Но, как говорится: “жизнь без риска – не жизнь.” Во всяком случае, он ее не услышит, а там… девушка что-нибудь да придумает. Она всегда выходила из воды сухой, значит, и сейчас это может получиться.
Дверь, ведущая в коридор, еле слышно закрылась. Гермиона подбежала к ней, чувствуя, как душа уходит в пятки.
“Ну, давай же! Он уже ушел!”.
Девушка слегка отворила ее, посмотрев на право, где виднелся силуэт слизеринца. Сглотнув, гриффиндорка сделала аккуратный шаг вперед, дождавшись, пока Малфой свернет направо.
Все вокруг Драко расплывалось. Коридоры казались узкими и темными. Хотелось развернуться и убежать, спрятаться в каком-нибудь темном углу и сжаться в комок. Но не идти навстречу своей судьбе, судьбе, которую он никогда не хотел.
Глаза дико пекло. Казалось, что парень весь день провел в пустыне на раскаленном солнце, и горло его раздирало от сухости.
Драко знал, что ему скажет отец, но от этого легче не становилось.
Сколько у Малфоя будет времени на то, чтобы прикончить свою первую жертву?
Неделя, месяц? Да ему и года не хватит.
Чертов мир! Как же он ненавидел этот чертов мир!
Парень любил себя, любил свою жизнь и умирать ему совсем не хотелось, но и убивать тоже!
Он ведь ребенок… Просто ребенок, а от него требуют поступков, на которые способен далеко не каждый взрослый.
Это была та безвыходная ситуация, когда выбора не было. И пытаться изменить что-то было равносильно тому, что биться об стенку головой, ну или пытаться всплыть на поверхность с привязанным к ноге грузом. Дохрена потраченного времени и сил, а результата никакого. Это замкнутый круг, в который заковывает потерянная надежда.
