Текст книги "My December (СИ)"
Автор книги: Nina16
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 48 страниц)
Но об этом придется забыть, оставив лишь то, чему его учил отец. Они не волшебники, они – никто. Просто проблема, которую надо устранить раз и навсегда. А те, кто не согласен с этим, будут убиты. Таковы законы пожирателей, а если Драко – один из них, он должен беспрекословно подчиняться, иначе – пощады не жди.
– Пей, мальчик мой… – прошептал Темный Лорд, указывая на чашу, в которой теперь была кристально-чистая вода.
Это знак того, что, ничем не оскверненная, волшебная кровь вытесняет грязную и не дает ей право на существование.
Шаг к приближению неизбежного
Внутри все сжалось. Создавалось ощущение, что у парня все органы полезут наружу. Глаза нервно бегали от одного пожирателя к другому. Убийцы, чертовы убийцы.
– Давай же… – пробормотала Белла, указывая на посудину.
В голове отчаянно крутилось: “Не хочу. Прошу, умоляю! Оставьте меня!”. Мысли упаивали его, словно спиртное превращало человека в пьяного. Ноги мальчика шатались, и он пытался совладать в собой.
Просто мальчик.
Драко поднес кубок к губам, и, зажмурившись, сделал глоток. На вкус жидкость ничем не отличалась от крови – такая же солоновато-горькая. Малфой продолжал пить, перебарывая желание очистить желудок. Он весь напрягся, ожидая прилива боли, которая так и не наступала.
Напиток разливался по телу, делая его тяжелым. На секунду парню показалось, что он никогда не сможет ни двигаться, ни говорить, ни даже дышать. Он не мог шелохнуться – просто неподвижно стоял, сжимая в руке чашу.
– Tolle filium tenebris unus ex nobis factus est, Malfoy quidam… – шептал Волан-де-Морт, закрыв глаза, пока у его ног извивалась Нагайна.
С каждым словом стоять на ногах становилось труднее. Все вокруг было расплывчатым и неточным. Он почувствовал, как правая рука вся горит. Словно ожог убивает его, растягиваясь к самой глотке. Драко закричал, выронив кубок, который с грохотом ударился о мраморный пол.
Бум.
Слизеринец упал на колени, схватившись за пылающее запястье.
Бум.
Слезы скатывались по покрасневшим щекам, а из горла вырывались хрипы. Неземная боль заполнила каждый миллиметр тела. Малфой уже не думал – он кричал.
Ни одной жалкой мысли не осталось в его голове, была лишь та страшная пытка, на которую он пошел добровольно. Не было ни пожирателей, ни Гермионы, ни родителей. Только отчаянные крики, горячие слезы и мольба о том, чтобы это поскорее закончилось. Хотя Драко понимал, что это – только начало.
***
Девушка шла вдоль коридоров школы, чувствуя на себе любопытные взгляды учеников. Всем вдруг появилось до нее дело. Надо было поглазеть на бедную гриффиндорку, доставая своими сожалениями и расспросами.
Весь день она мечтала о том, чтобы поскорее убежать, закрыться в своей комнате и никого не видеть. Не слышать этого вечного: “Мне очень жаль… Я понимаю, как тебе тяжело”. Да ничего они не понимают, не понимают, какого чувствовать все это.
Гриффиндорка то дрожала от злости, то убегала в слезах, закрываясь в одной из кабинок в туалете плаксы Миртл. Слишком много плохого произошло за последнее время. Слишком даже для нее.
И самое ужасное, что никто не мог понять Гермиону. Никто, кроме Малфоя. А того она даже слушать не хотела, ни то, чтобы изливать душу. Драко был ходячим напоминанием об ошибках, которые она совершила. А их за последнее время было не мало.
Но сейчас гриффиндорку мало, что волновало. Она чувствовала себя опустошенной и разбитой – мертвой. Грейнджер знала, что виновата в случившемся с отцом, и это убивало ее. Эта чертова книга, которую она безжалостно разорвала, а затем кинула в камин, наблюдая, как пламя пожирает сухие страницы. Бумага горела – почти так же ярко, как и ее сердце.
Малфой был прав – девушка жалела о том, что сделала это, уничтожила вещь, из-за которой ее папа чуть не погиб. Он всегда был прав. Знал, как люди реагируют на те или иные вещи.
Неужели Гермиона настолько глупа, что думала, что вместе с той книгой и чувство вины обратится в пепел? Оно продолжало давить на нее, буквально уничтожать, заставляя все больше уходить в себя. И дурацкие страницы не помогли.
Девушке уже было все равно – жива она или нет. Хотелось просто перестать думать об этом, стереть все воспоминания, начать жизнь с чистого листа.
Да, она убегала от трудностей, была трусихой. Впервые в своей жизни она чувствовала себя настолько жалкой. Ничто даже близко не сравниться с тем, что Гермиона чувствовала в данный момент… Ни тогда, когда ее называли грязнокровкой, пустым местом, подстилкой Поттера, ни тогда, когда Малфой нагло использовал ее, а потом выкидывал. Никогда она не ощущала себя такой слабой… Нет, это все было пустяком.
Сможет ли Грейнджер когда-нибудь жить нормально, посмотреть в глаза родителем, перестать корить себя?..
Наверное, нет. Скорее всего.
Все было таким размытым. И прошлое, когда она была по-настоящему счастлива рядом со своими друзьями, когда просиживала часы в библиотеке, стараясь показать себя с лучшей стороны, высоко вздернув подбородок. И будущее, то, о котором Гермиона всегда мечтала: небольшая квартирка в каком-то тихом районе, любящий муж и пара ребятишек, везде сующих свой нос. Престижная работа в министерстве, спокойная и счастливая старость.
Казалось, что жизнь закончена, и эта боль в груди никогда не сможет исчезнуть. Это был тот момент, когда Гермионе не хотелось жить. Да, она вела себя, как эгоистка. Ведь мама – одна, с папой, а их дочери, которая виновата во всем – нет рядом. Она бросила их, свою семью. И они, вероятнее всего, никогда ее не простят.
Слезы защипали глаза, а во рту было неприятно сухо. Когда она в последний раз ела, пила? С того вечера гриффиндорка была словно одним из растений, которые упорядоченно растут в кабинете травологии. Голова трещала по швам, мир казался черно-белым, горло першило от жажды. Но это все сейчас было абсолютно неважно. Девушка утратила интерес ко всем и ко всему.
Больше не было домашних заданий, обязанностей старосты, шумящих первокурсников, первого снега, который едва запорошил землю, превращая ее в белоснежный ковер. Ничего.
Когда с тем, кто всегда был рядом с тобой, случается что-то ужасное, возникает чувство пустоты. И воспоминания об этом человеке кажутся пустыми и далекими, словно из прошлой жизни. Да ты и сам не тот, что был раньше, и такие привычные вещи больше не приносят радость, а только напоминают о той детской беспечности, что наполняла их всех много лет назад. Сейчас по Хогвартсу плелась не Грейнджер, а лишь ее бледный призрак.
– Гермиона! – окликнул девушку до боли знакомый голос.
– Эй! Герми! – раздался второй, чуть повыше.
Нехотя, гриффиндорка все же остановилась, тяжело вздохнув. Меньше всего ей сейчас хотелось заботы. Нет, не подумайте – она ценила преданность своих друзей, но любое упоминание о родителях причиняло ей неимоверную боль, словно в душу раз за разом глубоко вонзали остро-заточенный кинжал.
Грудь девушки тяжело вздымалась, она чуть ли не задыхалась. На бледной коже проступили уродливые пятна, руки были покрыты ссадинами, а лицо настолько осунулось, что скулы казались очерченными, почти квадратными.
Парни переглянулись, округлив глаза, в которых читался ужас и растерянность. Рон, слегка зажмурившись, почесал затылок, а Гарри засунул руки в карманы (чтобы скрыть волнение, которое было почти осязаемо), неловко опустив голову. Так, что подруга могла видеть лишь его черную макушку.
– Мы хотели поговорить с тобой, ну, знаешь… – рыжеволосый запнулся, явно не находя слов. А Поттер покраснел еще сильнее, явно пожалев о том, что они не отрепетировали то, что собирались сказать. – Ну… эм… после того, что случилось.
– Я не хочу говорить о том, что случилось, – проговорила Гермиона непривычно тихим, безжизненным голосом, будто горло ее было заложено грудой кирпичей.
– Рон и я… Мы просто хотели сказать, что мы все еще твои друзья. И мы рядом, прямо сейчас. Я понимаю тебя, как никто другой, и после того, что… – голос его дрогнул, а круглые очки, которые он тут же неуверенно поправил, спали с переносицы на кончик носа. – Случилось с твоим отцом, мы все должны держаться вмес…
– Не говори так, будто он мертв! Это не так! – прошипела девушка. Она качнулась в сторону, почувствовав острую боль в голове. Как же все надоело…
И в первые за много часов в ее карих глазах промелькнула настоящая ярость – челюсть была плотно сжата, а подбородок поднят высоко верх. Взгляд выражал столько обиды и злобы, что Гарри едва удержался от того, чтобы не сделать шаг назад.
Затем девушку охватил страх, который волнами исходил от ее худощавого тела. А что, если он прав? Что, если папа мертв? Прямо сейчас? Что, если врачам не удалось спасти его? Вдруг он сейчас лежит на белоснежной больничной койке и сердце его больше никогда не будет биться вновь? А все из-за какой-то глупой книги, которую Гермиона еще недавно считала центром мира.
Губы девушки задрожали, а в глазах было столько боли и яда, что хватило бы на весь Хогвартс вместе взятый. Лицо перекосилось от ненависти – прежде всего, к себе самой. Мерлин, как же Гермиона ненавидела всю свою сущность, свою глупость, беспомощность…
Она резко развернулась, и рванный подол ее мантии взметнулся в воздух, оголяя худые икры. Гриффиндорка бежала от этого места, друзей, от самой себя.
Рональд сделал решительный шаг вперед в надежде догнать Гермиону. Но Гарри схватил его за руку, покачав головой. Она ясно дала понять, что не нуждается в их компании. И они просто не имели право винить девушку за это. Просто ей сейчас это было надо. Все будет хорошо.
– Эй, ребят, смотрите-ка, кто идет! Это наша гриффиндорская шлюшка? Да, Пэнс? – слова Теодора, сопровождаемые диким хохотом, разнеслись по помещению, отскакивая от толстых стен.
– Эй, Грейнджер! У нас для тебя подарочек! – наиграно сладким голосом сказал парень.
Гермиона невозмутимо шла в сторону гостиной старост, делая вид, что особо не вслушивается в разговор.
– Ты ведь любишь подарки? Наверное, Малфой много дарит за отсос, да?
Девушка резко остановилась, приоткрыв рот от удивления и возмущения. Ее шоколадные глаза посмотрели прямо на Пэнси, которая, как ни в чем не бывало, стояла возле Нота, положив руку ему на плечо. У всех слизеринцев на груди был приколот круглый, красный значок, на котором большими буквами было написано: “Шлюшка-Грейнджер”.
Гермиона почувствовала резкий укол обиды и злости. Да как они могли? Зная, как ей больно сейчас, сделать такое… Да нет же, этим мерзавцам нет дела до такого мусора, как она. Наверняка, никто из них не знает о том, что произошло. Им это попросту неинтересно. И плевать, что она – тоже человек. Что гриффиндорку разрывает на части, что она уже не знает – хочет ли жить…
Конечно, главное – это месть Пэнси за то, что Гермиона посмела “отбить” Малфоя. Да ей плевать на него, на всех этих выряженных, как на парад, придурков, на учебу… На все плевать!
Теодор не спеша продвигался в сторону девушки, хищно улыбаясь. Его узкие глаза болотного цвета рыскали по Гермионе, как бы насмехаясь. Он положил свое здоровое лапище на ее плечо с такой силой, что гриффиндорка чуть не упала. Она округлила глаза, пятясь назад.
– Эй, ты чего? – парень перехватил ее руку, одним резким движением прикрепив значок к груди. Девушка пыталась вырваться из его крепких рук, чтобы сорвать эту чертову надпись. – Я же говорил, это – подарок. Отсосешь мне, а? Я ведь почти что Драко. Ну, правда не блондин, но это можно изменить. – Парни сзади него прыскали от смеха, держась за животы, то и дело выкрикивая позорные слова в ее сторону.
– Еще встретимся, монашка! – сказал слизеринец, продолжая смеяться.
Гермиона набрала полный рот слюны и со злостью плюнула прямо в перекосившееся от отвращения лицо Нота, который ослабил хватку. Воспользовавшись этим, девушка сделала рывок, убегая от толпы сокурсников, которые, по-видимому, решили последовать за ней, чтобы хорошенько проучить.
Девушка бежала что есть мочи в то место, где ее точно не найдут. Сзади слышался топот и угрозы, но гриффиндорка продолжала бежать.
“Ненавижу, ненавижу. Ненавижу!”
Поворот за поворотом – кажется, оторвалась. Она то и дело, беспокойно оглядывалась назад, слыша шорохи и чьи-то тихие шаги. Грейнджер не могла отделаться от ощущения, что за ней следят, что кто-то старательно прожигает дыру в ее спине. Но поворачиваясь, осматривая лестничную площадку, она ничего не замечала – только лишь кривые тени, напоминавшие ей призраков.
Сквозь окна пробивался мягкий свет закатного солнца – он красиво ложился на темный пол, создавая блики. Ей снова так захотелось остаться в лесу, не видеть ни одной живой души. Вдыхать вечерний воздух, не чувствуя обжигающего воздуха.
До потайного выхода, который она обнаружила пару лет назад, оставалась одна ступенька. Гермиона сделала последний шаг, слыша, как скрипит снег.
В полумраке ее глаза различили высокую, ярко разодетую женщину со светлыми волосами. На высоких каблуках она криво шла навстречу. Судя по всему, женщина направлялась в сторону Хогвартса. Блондинка была всего в нескольких шагах от Гермионы. Губы ее растянулись в широкой улыбке, глаза засияли. Самопишущее желтое перо закружило вокруг своей хозяйки.
– Ах, ты, должно быть, Гермиона Грийнже? – спросила женщина, положив свою пухленькую руку на плечо девушки. Девушка нервно сглотнула, поджав губы.
– Грейнджер, вообще-то, – бесцветным голосом выплюнула гриффиндорка.
Меньше всего на свете ей хотелось говорить с этой гротескной женщиной, которая действовала всем на нервы. Которая в прошлом году наплела ерунды насчет их с Гарри отношений, а в этом поливала грязью Дамблдора и самого Поттера.
– Я совсем обыскалась тебя, дорогая, – пролепетала она, издав непонятный звук, похожий на смешок. Поправила пушистый воротник своей шубы, скептически глянув на одежду ученицы. – Милая, ты плакала? – наиграно-сострадательным голосом спросила Скитер, на что Гермиона раздраженно фыркнула. Женщина махнула своему перу, давая понять, что интервью началось.
– Ты, должно быть, очень растеряна после того, что случилось?.. Остаться сиротой в таком юном возрасте – просто ужасно. Не расскажешь нам, что случилось с твоими родителями в той ужасной аварии?
В глазах девушки горела ярость. Да как она смеет?! Кто дал этой Скитер право говорить о Гермиониной семье? Да к тому же и ложь!
– Они живы, ясно?! Они оба живы! – прошипела девушка, сверкая глазами. В ее голосе было столько отчаяния, злобы… Всего вперемешку. Гермиона походила на дикого зверя, которого надолго оставили без еды. Рита Скитер будто уменьшилась в размерах под ее испепеляющим взглядом.
Она удивленно посмотрела на Грейнджер, а затем, развернувшись к перу, начала говорить что-то, вроде: “Бедняжка, совсем потеряла рассудок, чувствует вину за случившееся…”
Гермиона встала, как вкопанная, не в силах пошевелиться. Прозрачная пелена застелила глаза, и сердце больно сжалось.
– Что именно там произошло? Я понимаю, как тебе тяжело – весь магический мир сочувствует тебе. Ты ведь не хотела их смерти, но так вышло, что по твоей… – более серьезным и осторожным тоном начала Рита.
Но гриффиндорка ее не слушала – она метнулась вперед, убегая в непонятном направлении, в который раз за последние два дня. Слезы текли по щекам, скатываясь по шее. Ноги уверенно ступали на пол, унося Гермиону все дальше.
Она бежит.
Куда?
Неизвестно. В пустоту. Туда, где ее не достанут, не тронут.
Дура, тупая дура.
Летит сквозь дождь и ветер. Падает, кричит и плачет. Но никто не приходит и не помогает. Она и не ждет, не хочет. Мыслей нет, только одно – не хочу жить, больше не хочу.
Резкий подъем, и удар в голову. Сильный, жесткий. Так, что звезды летают перед глазами.
Плевать.
Бежит, снова. Но уже не в лес, только не туда. Слишком уж хорошо Гермионе было там, чтобы вернуться. Нет – такую красоту она больше не сможет затронуть.
Чертов мир.
Садиться на землю, кричит.
Что?
Что больше нет смысла в жизни. Что все, что было – глупая ошибка. Что это не ее судьба, и продолжать жить так дальше – не в ее силах.
Зарывается дрожащими пальцами в грязные волосы. Стонет тихо, приглушенно.
“Не хочу больше, нет”
Встает на ноги, идет, бредет. Ползет, спотыкается. Но больше ничего не сможет остановить ее.
– Нет…
Сиплый, потерявший надежду голос. Голос человека, который потерян. Убит, растерян.
Проблемы, как же хорошо вы управляете людьми. Раз, и человек сдался. Думаете, вернутся в колею так просто?
Не смешите.
– Нет.
Она идет в школу, возвращается. Стирает ладонью слезы с лица, не останавливаясь. Ноги идут, не слушаясь ее головы.
“Жить”, – шепчет мозг, но никто не может услышать этих слов.
Ступенька, еще одна.
Гребанный совет.
Девушка берет палочку в руку, отстранено рассматривает. Как же легко зависит чья-то жизнь от ее взмаха, желания. От прикосновения к древку и нежных, мягких слов. Направление на человека, и такое простое движение.
Смеется. Истерически, с иронией в голосе.
– Палочка. Больше не нужна мне, – фыркает.
Грубо, небрежно засовывает ее в карман. Умрет она – древко будет с ней. В черной могиле, погребенная в земле.
Продолжает идти. Никогда раньше Гермиона не подумала бы о таком. Никогда, но сейчас…
Все кажется настолько простым – убить себя. Жизнь твоя, и ты вправе распоряжаться ею так, как считаешь нужным. Почему же тогда это считается грехом? Ведь человек свободен в своих правах и выборе – почему же?..
Самоубийство – слабость, потеха бедных. Не в состоянии бороться и существовать. Так просто – шаг, и ты летишь с пропасти. Штрих, и кровь струится из вен. Глоток, и смертельные таблетки растворяются по крови с чистой, кристальной водой.
Громким эхом раздаются шаги по всему замку. Шаги девочки, сбившейся с толку. Потерявший главную цель – существовать, радоваться в жизни. Сбитое дыхание отражается от стен, врезаясь Гермионе в кожу. И она вскрикивает, обнимая себя руками. Пытается укрыться в больших коридорах, но не выходит – новые голоса преследуют ее. Новые, страшные и ужасные. Смертельно опасные, давящие на нервную систему.
“Уродка. Глупая уродина!”
Гермиона останавливается, сильнее впиваясь ногтями в кожу. Голос пропитан злобой и яростью. Такой, что становится страшно и неуютно.
“Грязнокровка. Грязнокровка-Грейнджер”
Девушка вскрикивает, отшатываясь от двери, ведущей в какой-то класс. Голос становится настойчивее и грубее.
“Неприятно стоять с тобой, Грейнджер”
Звучит, будто обладатель стоит за спиной.
Крик, стон. Но никого рядом нет, она одна. Одна во всём Хогвартсе и Малфоя около нее нет. Но девушка могла поклясться, что это твердое шипение принадлежало именно ему. Давящее на голову, сжимающее тело в узелок.
– Драко?..
Но вместо его ответа, она снова слышит. Этот ужасный рев, который гремит на всю школу: “В смерти отца виновата ты!”.
Кидаясь на пол, Гермиона закрывает уши руками. Орет, просит о помощи. Бьет кулаками по полу, раздирая раны до крови.
– Ненавижу!
Но внутренний голосок продолжает нашептывать. Уже тихо, настолько, что мурашки бегают по коже.
“Ты его убила. Ты…”
– Нет!
Резко поднимается, порвав юбку. Начинает бежать вверх по ступенькам, несясь подальше от этого места, этих картин.
Сумасшедшая, растерянная. Убитая горем и страданиями. Гермиона Грейнджер.
– Нет!
И опять падает, расшибая колени. Оставляя открытую рану.
Ничего больше не имеет значения, кроме внутренней боли. Кроме открытой дыры, которую она не смогла заполнить до сих пор. Не хотела, не могла, не старалась. И теперь страдала.
Она – убийца своего отца. Она – ходячее несчастье, разрушающее все на своем пути. Она – ничтожество, ничего не замечавшее, кроме своих пресловутых книжек и пергаментов. Она та, о которую всю жизнь вытирали ноги такие ублюдки, как Малфой. Просто всезнайка, до которой никому не было бы дела, не будь Гермиона подружкой Поттера.
Промахивается и летит назад, вниз по длинной лестнице. Лежит на полу и плачет – горькими, большими слезами. Больше нет сил, ни на что нет.
Сумрак охватывает замок, напоминая: близится вечер, поторопись. Девушка лежала бы так целую вечность, наконец найдя способ забытья, но адреналин толкал ее дальше.
“Иди, иди, иди”.
И она шла дальше, волоча ватные, тяжелые ноги. Сама не понимая, куда идет и зачем. Просто неслась мимо удивленных учеников, закрыв лицо руками.
Смех, радость и веселые разговоры. Гермиона готова была ударить всех их, лишь бы не слышать этих визгливых криков. Не сейчас. Вам не позволено быть счастливыми. Не в эти времена, не в этот день.
Девушка остановилась посреди лестничной площадки, ведущей на Астрономическую башню. Грудь тяжело вздымалась. Усиливающий ветер плетьми хлестал по незажившему телу. Это могло бы вызвать боль, не будь ее решимость настолько сильна. Не будь кровь такой быстрой и нарастающей. Не билось бы сердце так учащенно. Так, что раз, и замрет от усердия.
“Сейчас или никогда”.
Глупые, бессмысленные слова сейчас. Простые, непонятные обычным людям. Непонятные для тех, кто сидит сейчас дома и пьет чашку чая, смотрит в окно или делает уроки. Не понятны для тех, кто знает, что такое радость.
“Сейчас или…”.
С каждым выдохом из нее будто выходили остатки здравого смысла. Ничего больше не имело право жить.
Вытекала жизнь. Легкими парами воздуха, бесконечным потоком слез. Всхлипами, раздирающими горло.
– Я так больше не могу! – прошептала она жалобно, отчаянно, как будто бы сдалась, сломалась.
Гермиона знала, что может сломать чью-то жизнь своим уходом, так же, как недуг отца сломал ее.
Дрожит всем телом, рыдает. Захлебывается в своих страданиях, ощущая невероятной тяжести груз за спиной. Медленно подходит к ограде, опираясь руками об нее. Холод, который заставляет кровь остановиться, пробирается сквозь одежду, заполняя голову. Чем? Страхом, безумством и ненавистью к себе.
Дрянь.
Длинными пальцами обхватывает поручень – крепко. Так, что другому человеку не разжать. Приподнимает себя, приседая на выступ. Не с первого раза, нет. Колени подкашиваются, что еще секунда, и Гермиона упала бы на пол, уже не в силах подняться. И это было бы лучшим действием за вечер. Остаться живой, спасенной. Но более никогда не счастливой.
Зачем мы приходим на этот свет? Чтобы быть здоровыми, любимыми, любящими, честными и открытыми – счастливыми. Бывает, человек вдруг теряет все это и понимает, что жизнь больше не имеет смысла. Что у него не осталось никаких целей. Что все – бесконечно и бессмысленно. Почему же тогда прощание с собой – грех?
Сильно прижимается к столбу, становясь на ноги. Одно неправильное движение, и девушка полетит вниз, не успев и моргнуть.
Холодный поток воздуха развевал ее юбку и рубашку. Волосы попадали в мокрое лицо, которое безнадежно смотрело вдаль – туда, в нескончаемые леса. Как бы Гермионе хотелось побежать, скрыться там. И больше никогда не показываться людям – стать дикой. Но было уже поздно, слишком поздно.
Грейнджер всегда думала, что в смерти есть что-то величественное, что-то неприкосновенно-убийственное. Но это не так. Твои мозги просто вытекут на асфальт, а потом тебя засунут в деревянный ящик. Никакого романтизма в гибели нет.
Гермиона наклонилась еще больше – теперь ее туловище нависало над землей. Она ожидала почувствовать животный страх, желание изменить решение…
Снова ничего. Снова пустота, гноящаяся в ее голове. Такая опасная и всепоглощающая.
Мерлин, как же она устала от этого “ничего”, как же она устала от бесконечной череды мгновений, черных и белых полос, любви, злости, боли, чужого счастья… Она устала жить.
Девушка смотрит на землю – далекую отсюда, манящую. И тут же появляется фобия – сильнейшая боязнь высоты.
– Господи…
Голос дрожащий, не слышный никому, кроме нее. Хриплый, сдавленный.
– Господи… прости…
Белый снег ровно лежит на листьях, которые еще не успел сдуть ветер. Рябь проходит по озеру, создавая красивый звук. Но он не в силах перекричать вопли птиц, которые чуют гибель. Гибель ученицы.
Гермиона стоит, кричит. Вместе с животными, рыдая.
Нет смысла жить, нет.
“Давай же!”
– Прощайте, – прошептали ее губы, прежде чем девушка отпустила онемевшие пальцы, чувствуя, как ветер ласкает ее лицо. Это был конец.
Руки дрожали – чаще, чем обычно. Колени тряслись – быстрее, чем привычно. А сердце замерло, словно чувствуя, что это – последний день жизни, мучительно долгой и ужасной.
Голова отключается, а душа вылетает из ее тела.
Самоубийство – грех. Непростительный, смертельный. Полет в пустоту и перемещение в другой свет.
Шаг.
Руки отпускают поручень. И, прежде чем почувствовать свободу под ногами, в мыслях появляется всего одно короткое слово – жить.
“But everything looks better, when the sun goes down
Но теперь всё кажется красивее, когда солнце опускается за горизонт
I had everything, opportunities for eternity and I
У меня было всё, возможность жить вечно.
could belong to the night
И я могла принадлежать ночи”
Комментарий к
Приветствуется критика в любой форме. Оставляйте, пожалуйста, комментарии.
========== Часть 14 ==========
Холодный, выпускающий ядовитый пар ветер опускает девушку вниз – в дальнюю пустоту, на приближающуюся землю. Сердце замирает, а глаза закрываются, тяжелый хрип вырывается из груди.
Холодная рука резким движением обхватывает запястье и тянет тело на себя. Но девушка уже почти ступила в неизвестность и теперь чуть ли не свисала с веранды вниз. Одной рукой она схватилась за спасителя, а другой мертвой хваткой вцепилась в перила. Ноги раскачивались внизу, и Гермиона отрывисто кричала, цепляясь за выступы. Человек упорно пытался спасти старосту, вытягивая ее к себе. Девушка неистово заорала, когда сильный парень полностью вытянул гриффиндорку, подтянув на руках. Они вместе завалились на холодный пол, охнув.
– Дура?!
Эмоции снежным комом налетели на девушку, и она еле держалась, чтобы не расплакаться. Вроде бы, с одной стороны, Гермиона рада – последняя мысль в ее голове была о спасении и возможности жить. Где-то внутри она, всё же, поняла, что это решение было глупым, необдуманным и аморальным. Никогда нельзя убивать себя и идти против Бога. Обстоятельства не должны выходить из-под контроля и доходить до такой ситуации! К тому же, инстинкты самовыживания дали о себе знать, и накативший адреналин отдавал легкой радостью внутри. Но, с другой стороны, вся тоска, печаль и усталость не покинули Грейнджер, а только глубже поселились в ее голове. Наверное, ничто теперь не смогло бы выгнать оттуда эти мысли. Ни под каким предлогом и никогда.
– Дура!
Холодный ветер хлестал одежду на девушке, ударяя по ногам и телу. Гермиона лежала на полу, рассматривая узоры, вырезанные на потолке школы. Они сплетались, расходились и бежали по сводам дальше. Можно было часами вот так просто лежать и смотреть на красивые линии, не думая о проблемах. Маленькие снежинки опадали на двух людей, тяжело дышавших под темным небом. Тучи сходились, выпуская снег на улицу. Странное явление – на дворе стояла осень, пусть и не раняя, а признаки зимы уже напоминали о себе. Вот подождите немного, и я прийду, оглянуться не успеете. Холодная, белая и красивая.
Маленький луч радости испарился куда-то за исчезнувшим солнцем. Нахлынувшее счастье внезапно пропало, сменяемое убийственным гневом. Девушку словно окатило ледяной водой, и теперь ей приходилось стоять раздетой при температуре -20 С.
Гермиона подскочила на месте, яростно сверля спасителя глазами. Что это за мода такая – лезть в чужие жизни? Залазить и еще самовольно решать в них что-либо? Разве девушка кого-то просила помочь ей? Решить судьбу гриффиндорки за нее? Ей нужно было скоротать эти дни, чтобы больше не испытывать мучений. Она так много пережила, что простое закрытие глаз, и остановка сердца – были бы лучшим подарком к Новому году. Почему в таком простом, никого не удручающим желании Грейнджер не получила свободы? Не смогла сделать роковой шаг и улететь в бездну? Расправить длинные крылья и полететь, ударяясь о твердую землю?
Наказание. Вечное пожизненное наказание. За все грехи и поступки. Делай, Гермиона, что хочешь, но ты будешь жить долго, бесконечно. Так долго, что вся радость, которая еще могла оставаться в тебе, выветрится навсегда. Будет ли счастье в годах, что потеряли счет? В днях, перерастающих в столетия и века?
– Это твое хобби? – девушка снова легла на спину, переводя взор на темное небо. Пахло сыростью, предвещающей начало дождя.
– Что? – спросил Ленни, находившийся по левую сторону от нее.
Вид у когтевранца был потрепанным: рубашка порвана от приложенных усилий, штаны грязные, а волосы растрепанные. Лицо искажала злая гримаса: в глазах бегал красный огонек, а губы были плотно сжатыми. Руки, сжатые в кулаках, дрожали от негодования. Слишком неопрятно для данного факультета. Слишком некрасиво и ужасно.
– Ты сделал это специально? Спас меня? Да? – с напором спрашивала Гермиона, хотя уже утратила интерес к беседе. Ее больше волновало тусклое небо и крики птиц. Они предвещали что-то страшное, то, что не дано понять человеку. Страшное и опасное.
– То есть, ты не благодарна, что я уберег твою жизнь? – обиженно, как семилетний ребенок, воскликнул Страцкий, поднимаясь в сидячие положение. Его рубаха развевалась на ветру, ударяя по груди сильными ударами. – Нет?
Он не мог отойти от увиденного: Гермиона – Гермиона Грейнджер! – хотела убить себя. Сама, без особой на то причины. И это случилось бы, не заметь парень гриффиндорку около класса, где он находился, потому что забыл учебник травологии.
Вероятнее всего, это произошло бы – самоубийство отчаянной старосты. И уже никто не смог бы помочь ей – вылечить, вернуть время вспять. Гермиона была бы мертва, и больше никто в этом мире не смог бы заметить блеск в ее глазах, улыбку тонких губ и худых рук, державших учебники.
Животные продолжали выкрикивать тяжелые тирады, разнося их по лесу, вдоль озера и гор. Рябь больше не была спокойной, разгоняя льдинки по воде – в одну сторону и во вторую.
– Благодарна? – девушка усмехается, стирая пот со лба. Выдыхает, смотря, как струйка пара летит по воздуху. – Ленни, за что? Я хотела этого и не нуждалась в твоей помощи, – равнодушно говорит Гермиона.
Но это была ложь. Непроглядная и такая детская. На самом-то деле, сейчас, лежа около парня, гриффиндорка была готова простить Страцкому все: драку, предательство, рассказ о ее проблемах при всех. Только потому, что когтевранец спас ее жизнь. Да, Грейнджер действительно думала о том, чтобы отправиться на небеса, но разве люди не делают неверных шагов? Не оступаются, не теряют равновесие? Конечно же, так происходит. Потому что ошибки свойственны любому существу на земле. И Гермиона не исключение в этом случае.
