Текст книги "My December (СИ)"

Автор книги: Nina16

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 48 страниц)

В тайне, он сделал это в тайне.

Трус!

Хотя… дело, наверное, было не в этом. Явно же, что какую-то Грейнджер он не боялся. Тогда в чем?

Она не знала. Единственное, в чем она была уверена на сто процентов – он не любил ее, она даже не нравилась ему. И все, что она на придумывала себе, – было глупой ошибкой. Было глупыми детскими выдумками.

Когда ты стала такой дурой, Гермиона? Ты же всегда думаешь, ты же продумываешь. Как же так случилось в этот раз?

Она просто любила. И эта любовь затмила ей все.

А что, если он и до этого спал с кем-то? Что, если вовремя их “отношений”, он переспал с Пэнси, Марией? Или еще кем-либо? Джинни увидела их благодаря случайности. Но сколько незамеченных случаев?

Девушка устало перевела взор на свои худые коленки. Вздохнула.

Теперь она была уверена – это не впервой. Когда он, мразь, заводит “дружбу” параллельно. Тогда, когда знает, что Гермиона безумно привязалась к нему и готова сделать все, что угодно, для его счастья.

Какой же он урод. Самый настоящий урод.

Пользовался? Все это время он всего лишь пользовался ею?

Захотел – Гермиона прибежала. Захотел – Гермиона сделала. Стало плохо – Гермиона успокоила. Вздумалось – Гермиона согласилась.

Захотелось-подумал-вспомнил-решил – Гермиона всегда рядом.

Она была зла. От злости срывало голову, от злости рвало тело.

Вот как. Вот как, Драко! Вот, как ты поступаешь за спиной. А она-то думала, что ты просто такой человек, скрывающий свои проблемы за холодностью и стойкостью.

Дура. Грейнджер, Боже, ты такая дура!

И, ты не просто дура, ты еще уродка.

Ненавидит себя, ненавидит это чертово отражение в зеркале. Эти спутанные грязные волосы, опухшие глаза, кривой нос.

УРОДИНА!

Хватает себя за голову, чуть ли не выдирая кудри.

И слезы, горячие и соленые, стекает по щекам, попадают в рот. А она дышит, тяжело, всхлипывая при этом.

Разве бывают люди, ужаснее ее?

И на что она вообще надеялась, когда начинала привыкать к нему? На то, что ее “внутренняя красота” затмит внешние данные Пэнси или Марии? Что ему будет наплевать на то, какая она уродка?

Как можно было быть такой тупицей? Неужели еще есть девочки, которые ведутся на поддельные чувства парней?

И зачем это Драко? Зачем ему все это? Он же знал, что девушка действительно любит его. Неужели он настолько плохой человек, что пользовался ею, как марионеткой?

А что, если он еще и обсуждал ее с друзьями? Смеялся с Блейзом и Марией, высмеивая девушку и ее чувства.

Гадмразьподонок.

Чтобы ее глаза больше не видели его. Чтобы больше никогда она не встречалась с ним.

Она слова не скажет этому ублюдку. Она в его сторону не посмотрит.

Но… черт побери, как же ей было обидно. Как же ей было обидно сидеть одной в этой комнате и плакать горькими не утешающими слезами.

Она же видела, что эмоции поддельны. Видела, как он избегает ее при людях, как не хочет показывать друзьям.

Но… Блейз же общался с ней. И, наверняка, понимает, что тот их вечер не входил в обязанности старосты.

Или они оба захотели так пошутить? Но разве это смешно? Да и на шутку особо не катило.

Она же видела, с какой ревностью Драко смотрел, когда она говорила с Забини или танцевала около него.

Разве… разве можно так притворяться?

Видимо, можно.

Но зачем?! У него всегда был отменный авторитет, и девушки выполняли все, что ему вздумается. А из-за нее у него все и подкачало. Что же тогда это могло значить?

Она запуталась. Ей было слишком тяжело отгадывать жизненные загадки. Отношения – не были ее коронной фишкой. Одно она осознавала четко – Драко изменил ей, и она никогда не простит ему этого. И еще – никогда больше девушка не посмотрит на таких красивых и богатых парней, потому что не слишком хороша для них.

Шум бьет по ушам, когда каблучки ступают по твердому полу. Не длинная юбка прикрывает маленькие ножки, а рубашка открывает ключицы. Волосы, собранные в опрятную прическу, забраны наверху, показывая спину с красивой осанкой.

Карие глаза смотрели из-под накрашенных ресниц, не привычно хлопающих при моргании. Губы, которые она всегда кусала, были обведены розоватым блеском, делающим их пухлыми. В ушах болтались маленькие сережки. А на плечах висел рюкзак, аккуратно застегнутый.

Итак, она шла гордо и прямо, будто ничто не могло сбить ее с дистанции. Хотя резинка давила на голову, помада невкусно пахла, глазам мешала видеть черная тушь, а юбку хотелось опустить, но она продолжала шагать по направлению к своему столу.

На этот вид ушло много времени, но она себе ужасно понравилась. И сделала она это вовсе не для того, чтобы повысить самооценку, а всего лишь, чтобы показать ему одному, что и она может выглядеть прекрасно. Что насчет красоты Пэнси и сексуальности Марии можно еще поспорить. Хотя в душе ясно осознавала, что проигрывает им обеим.

Положив рюкзак на лавку, она присела так, чтобы нижняя часть ее наряда не приподнялась, оголяя ноги и пикантные места. Она неоднократно видела, как это происходит у некоторых девочек. И вид, по-честному, не из лучших.

– Гермиона? – Рон оторвался от своей булочки, изумленно таращась на подругу.

Девушка слегка улыбнулась, моргнув пару раз ресницами.

– Рон?

– Привет, – тупо произнес он, несколько раз изучив ее заинтересованным в взглядом.

– Привет. И тебе, Гарри, тоже – привет, – мягко сказала она другу, который сидел, приоткрыв рот.

– Угу, – только и выдавил он.

Неужели получилось? Неужели ее изменения так видны?

Девушка чуть ли не захлопала в ладоши, однако быстро успокоилась, вспомнив Драко. Одно только имя заставляло ее искривляться в гримасе ненависти.

Остается надеяться, что и он заметит ее изменения. Если, как обычно, не увлечется Паркинсон или Финч.

– Как у вас дела? – спросила она, пододвинув к себе фруктовый салат. Нужно делать изменения во всем – даже в еде.

– Неплохо, – откликнулся Рон.

Прийдя после шока, он продолжил поедать хлеб с присыпкой, все еще восхищенно поглядывая на подругу.

– Да-а, – загадочно протянул Гарри. – А у тебя?

Она сглотнула.

Как у нее дела? М-м-м, дайте-ка подумать. У нее чуть ли не умирает отец, а мать до сих пор ничего не написала, самый страшный волшебник времен приказал убить ее, а человек, которого она любит, изменяет ей. И еще одна вещь – какой-то сумасшедший ее чуть не изнасиловал, а его придурошная сестра уводит у нее “парня”.

Да, дела – супер, как ни крути.

– Ничего, – тихо ответила она.

Рука, накалывающая фрукт, дрогнула, и маленькая слива слетела обратно в тарелку.

Черт. Она не сможет это есть.

У нее вдруг сильно стянуло все в районе Солнечного сплетения, а затем пот выступил на лбу. Неприятное ощущение растеклось по всему организму.

Ну что ж такое?

Все, хватит. Нужно перестать думать о таких уродах, как Малфой. Ведь это его вина, что он позволяет себе, будучи аристократом, изменять девушке, скрываясь при этом, как крыса.

Это только его вина. Ни грамма стыда не должно быть у Гермионы.

Ага, да. Конечно. Она прям-таки ни в чем не обвиняет себя.

– Булочки сегодня отменные, – еле прожевывая пищу, делится Рон. – Будешь?

Протянув розовый пряник, он кивнул Гермионе.

– Бери-бери.

– Мг, спасибо, – без эмоций ответила она, взяв в руки еду.

Она покрутила его перед лицом, отложив в тарелку, где покоились нетронутые фрукты. Аппетит сильнейший, нечего и сказать.

– Слушай… – Гарри внимательно посмотрел на подругу, отставив от себя тарелку пюре.

– Что?

Парень поерзал на месте, смотря то на нее, то на Рона. Его брови сошлись на переносице, а взгляд был серьезным. Все его лицо выражало крайнюю степень задумчивости.

– Я тут хотел спросить… Я… Ты же правду ответишь?

Гермиона повела бровями, вопросительно посмотрев на него.

– Ну… да, наверное. Да. Да, правду. А что такое?

– Я… просто… Нет, на самом деле, это все не просто, – он вдруг засмеялся странным смехом, подавившись при этом едой.

Рон озадаченно переглянулся с Гермионой, перестав даже жевать свою булочку.

– Гарри? Ты как, в порядке? Нигде не ударялся?

– Не-не, все в поряде, – махнул рукой он, отпив немного воды из стакана.

– В поряде? – переспросила девушка.

– Да, все нормально. Я вот хотел узнать. Спросить хотел.

– Ну? Что спросить?

Гермиона устало посмотрела на него, но, как только услышала смех со слизеринского стола, моментально приобрела ужасно веселой вид. Глянув краем глаза на того, кто только что сел к своему факультету, сердце ее на секунду остановилось.

Вот он – ее любовь и горе, ее радость и страдания. Пришел, гордо сел. Окинул всех мрачным взглядом и принялся за завтрак.

Фу. Ее сейчас стошнит. Хотя в душе все скребет с бешеной силой.

Ведет себя, как ни в чем не бывало. Словно не изменял ей, словно никакой Марии вчера и не было.

Честно говоря, будь ее воля, девушка бы бросилась на него сейчас же и сняла эту гримасу самолюбования и уверенности. Чтобы все увидели, как грязнокровка ударит его. Чтобы все узнали, что у аристократа были отношения с ней, с маглорожденной.

Ох… как бы ей хотелось этого. Но нет. Она мирно сядет за своим столом, сложит ручки, и боль будет душить ее внутри, ничем не проявляясь снаружи.

Бесит ее характер. Она хотела бы быть другой. Стойкой и сильной, той, что всегда докажет свое мнение и отстоит свои права. Но она была другой. И никогда бы не поступила так, как хотела.

– Доброе утро! – бодро поздоровалось только что подошедшая Джинни. Она присела около Гарри, чмокнув его в щеку.

Гермиона, только что отвернувшаяся от парня, слегка округлила глаза.

Ч-т-о?

Гарри покрылся румянцем, посмотрев куда-то в сторону, словно он – это не он, а Джинни – это не Джинни.

– Как делишики? – поинтересовалась девушка жизнерадостно.

Она, поправив длинные рыжие волосы, потянулась за стаканом апельсинового соку и опустошила его за три глотка. Затем, подтянув к себе две тарелки различной пищи, сказала:

– Я так голодна! Вы бы знали.

И принялась поедать все это, попутно рассказывая, как не хочет идти на историю магии. Пока в это время опешивший Рон глазел на сестру и друга, а Гермиона бросала взгляды за спину.

Нет, ей было интересно, что там происходит у парочки, но ее дыра внутри увеличивалась настолько, что все интересное проходило мимо, и больше ничто не волновало ее.

– Не пойму что-то, – пробормотал парень, который уже минут пять сидел с наполовину съеденной булкой. – Это что сейчас было?

– Брось, – отмахнулась Джинни, чуть ли не пихаясь котлетой. – Все вы прекрасно знали, что этот, – она ткнула пальцем в Гарри, который был краснее помидора, – и я, мы, в общем, влюблены друг в друга. Поэтому не надо пучить глаза, – она схватилась за второй стакан другого напитка. – Все просто, успокойся. Жить будет легче. Кстати да, – она насмешливо глянула на брата, – рот прикрой, а то так муха влететь может.

Поттер, сидящий рядом, совсем поник, прикрывая лицо рукой. Рон же, изумившийся тем, как сестра ведет беседу, даже не знал, что и сказать.

Гермиона в который раз посмотрела на парня, жующего зеленое яблоко. Он о чем-то говорил с Блейзом, смотря на друга.

Урод, ничего не скажешь. Ведет себя, как обычно. Значит, случившееся вчера могло повторяться неоднократно.

Какой же он актер. Она ведь знала это. Что играть роли, которые ему вздумается, удается лучше всего. Но мечтала, надеялась, что эта способность не будет применяться по отношению к ней.

Наивная дура.

– Джин…

– Джин-Джин, – передразнила она его. – Сама знаю, что Джин. Ты же понимаешь, – философствовала она, – твоего мнения никто не спрашивал. Поэтому встречаться нам или нет – решать не тебе, извини.

– Но… – от возмущения, парень лишь моргал ресницами, тяжело дыша.

– Но?..

– Но…

– Вот и я думаю, что разговор закрыт, – Джинни посмотрела на подругу. Девушка глазела на Драко, слегка повернув голову. – Гермиона!

– А? Что? – она резко обернулась.

И глупо же она, наверное, выглядела, когда ее застали следящей за парнем. Но никто этого, видимо, кроме Уизли, не заметил.

– Помирились? – закусив помидором, просто спросила она.

– Нет, – девушка прикрыла глаза. – Мы даже не разговаривали.

– Вот как. И почему же?

Гермиона еще раз глянула на другой стол и, тяжело вздохнув, ответила:

– Не разговаривали, и все. Не знаю, почему.

– Пф, – фыркнула она. – Не хочешь – не говори.

– Эм… – протянул Гарри, у которого лицо только что приобрело нормальный оттенок. – О чем вы вообще?

– О своем, о женском, – ответила Джинни, улыбнувшись.

– А с ним ты тоже о своем, о женском говоришь? – вставил Рон, кивнув на друга.

Тот моментально поник, заинтересовавшись расцветкой туфлей.

Девушка, до этого делающая вид, что присутствует и даже слушает их беседу, полностью отключилась, смотря на Драко.

Она тут сидит, волнуется. Думает, почему он так поступил, винит себя во всех грехах, а он… Как обычно, восседает за столом и беседует со своими друзьями непринужденным тоном. Ну, как непринужденным, – было видно, что они что-то выясняют, но все же… Он не выглядел ни опечаленным, ни раскаивающимся. Вообще было не видно, чтобы он жалел о своем поступке. Он даже не думал о нем. Из чего следовал вывод – это не в первый раз, когда он занимается подобным с другой девушкой.

Значит, ей ничего нельзя – с Ленни не общайся, про Рона забудь, с Гарри попрощайся. А ему – ему можно все. Кричать на нее, обижать, бить, изменять. Он же король, а кто она? Да так, придворная на общем фоне моделей и красавиц школьных.

Нет уж, так не пойдет. Если он такой супер-крутой, то и она будет не простой девчонкой, увязавшейся за аристократом. Она ужасно ревнует его и обижается, но теперь настало и его время испытать такие чувства по отношению к ней. Если она, конечно же, хоть чуть-чуть важна ему.

– Тебя это не касается, – парировала Джинни.

– Не касается? Ты – моя сестра, – он, – Рон зло сверкнул глазами, – мой друг.

– И?.. – раздраженно воскликнула она, с грохотом отодвинув тарелки. – И?.. Ты что, в каждой бочке затычка?

– Я что? Джинни! Ты вообще что позволяешь себе? – взвыл он.

Ученики, сидящие рядом, удивленно посмотрели на них, прервав свои разговоры.

– Не кричи на меня, люди уже оборачиваются!

– Да какая разница?

– Большая! – вскрикнула она, топнув ногой.

От возмущения девушка перестала кушать и больше не желала притрагиваться к еде или напиткам. Ее прическа стала распутанной, а настроение больше не было веселым.

– Все ты испортишь.

– Я?

– Ты. Каждый раз, когда…

– Рон, – перебила Джинни Гермиона. Она не ответила на вопросительный взгляд рыжей, продолжая: – Мне нужно с тобой кое о чем поговорить.

– Но… Я сейчас немного занят, – он продолжал возмущенно таращиться на сестру, которая упрямо его игнорировала.

– Это важно, – с напором проговорила она.

– Важно? – он нехотя поднялся. – Ладно, пойдем.

Она благодарно кивнула и пошла следом за парнем.

Ее взгляд пробежался по столу, остановившись на платиновых волосах. Парень, заметив движение, отстраненно глянул на нее и сразу же отвернулся. Но в его глазах всего на минуту проскользнул интерес.

А у нее мир перевернулся.

Посмотрел, посмотрел на нее.

Че-е-ерт. Теперь, наверное, думает, что она ищет его взглядом и думает о нем. Хотя так и было. Но он же не должен был узнать!

В который раз, ты – дура, Грейнджер. Явно же было, что когда-нибудь он заметит, как ты таращишься на него. Нельзя же вечно незаметно играть в эту игру “Гляделки”. Было трудно удержаться в последний раз и не посмотреть на него?

Да, блин, жизненная трудность.

А еще ее трусило. От презрения и ненависти к нему. За поступок, за отношение. Кажется, она испытала, что это – презирать и любить в одно и тоже время. Быть может, Драко именно эти чувства ощущал на себе?

Хотя. Любил бы – не изменял бы. Это и дураку понятно, особого ума не требуется.

– Ну так что? О чем хотела поговорить?

Они остановились за поворотом, где почти не было учеников. Здесь не было хорошего света, да и окна отсутствовали.

– Хм…

Она помедлила.

Говорить или нет? Нести эту чушь или нет?

В ее голове вдруг предстал образ мрачного туалета, затопленного слезами бедной Миртл. Вокруг стекла, и около одного из них, держась за ее стройную фигуру, Драко стоит возле Марии. Целует ее, проводит руками по ее телу.

И, блин. Стало так противно и обидно, что слова вырвались на автомате:

– То, что мне нравился он, – было ошибкой. Я поняла, что питаю все те же чувства к тебе.

И она чуть ли не получила пощечину от самой себя, мысленную.

Ты что, больная, сейчас сказала?

Чувства старые?

Нет, они, естественно, не появлялись и никогда уже не появятся. И это было полной ложью, что она сейчас пробормотала себе под нос. Просто мысль о том, как легко он изменял ей, настолько забилась в голову, что пришло только одно – желание мести. Желание расправиться с ним так же, как он сделал это с ней. И совсем неважно, что при этом будут задеты чувства другого, совсем невиновного человека.

– Гермиона?.. – осторожно спросил парень.

Он мягко смотрел на нее, влюбленным и ласковым взглядом.

Ей захотелось сейчас же убежать и отмыть от себя этот ужасный взгляд. Он глядит на нее так нежно, так невинно. Как никогда не делал Драко. И сейчас она собирается разбить сердце человеку с такими глазами за то, что другой изменил ей.

Когда она стала такой? Бесчувственной, безжалостной? Ведь Рон – ее друг. Он не просто мальчик с улицы. Он всегда стоял за нее горой, и сейчас она готова воспользоваться его отношением к ней, лишь бы только… лишь бы только чертов Малфой понял, что значит быть на ее месте.

Это он сделал ее такой. И ей было противно от того, кем она становится. Илиуже стала.

– Ты сказала, что… Что питаешь ко мне те же чувства? Какие чувства? Гермиона? – он говорил, не давя, не пытаясь торопить ее. Так спокойно и уравновешенно. Словно ее слова так много значили для него. – Я тебе нравлюсь?

Она молчала.

Нет, Рон, не нравишься. Прочти это в ее глазах. Пойми это.

Она чуть ли не умаляла его взглядом, но он не понимал. Он ничего не понимал, прокручивая ее лживую фразу у себя в голове.

Остановиться нельзя. Продолжить – тоже. В первом случае, будешь выглядеть идиоткой, во втором – вруньей.

Она посмотрела в чистые, по-доброму смотрящие глаза друга и, повернувшись на каблуках, вдруг куда-то заспешила с фразой:

– Рон, я… плохо себя чувствую. Договорим потом.

– Но… Гермиона!

Он нагнал ее, мягко схватив за руку. Его взгляд был суровым, и парень больше не казался милым и спокойным.

– Договори и иди.

– Нет. Я ошиблась.

– Что? Опять?

Она медленно вырвала запястье из-под его хвата.

Пусть она и не покажет Драко, как быстро может его заменить, но лучшему другу не соврет. Она никогда не опустится до такого уровня, чтобы пользоваться другими для своей выгоды или мести. Пусть это и будет ее отличительной вещью – относиться к людям с человечностью.

– Да, опять. Рон, мне очень тяжело сейчас, и я не могу определиться.

Он выглядел очень озадаченным, приподняв брови.

– Но ты только что сказала про свои чувства.

– Я много чего говорю. И сейчас я пытаюсь донести до тебя, что мне тяжело, очень тяжело.

Ей было действительно невероятно тяжело. Такая ноша не под силу хрупкой девушки. Хотя и говорится, что Бог не дает такие задания людям, которые они не в состоянии выполнить, она не могла справиться с этим. Ни сейчас, ни завтра, ни через месяц или год. Это было пределом, чертой. Чертой, которую она уже не могла переступить.

Минута, и она сломается. Не понятно, почему еще не сделала это. Ведь сердце разрывается от боли, а душа кричит не своим голосом.

– Гермиона, что происходит? Вначале ты гуляешь со мной, даешь какую-то надежду. Потом оказывается, что тебе нравится Малфой. А сейчас…

– Да, – нетерпеливо перебила она, собираясь вновь уйти, – я знаю. Все это знаю и понимаю. Но не могу тебе объяснить всего. Давай поговорим позже?

– Но мы же только начали, – он подступил на пару шагов вперед, протягивая ей свои ладони. – Гермиона.

– Извини, давай позже.

– Хорошо. Вечером? Поговорим вечером?

– Да, договорились.

– Я буду ждать тебя в пять около гостиной Гриффиндора. Да?

– Да.

И она ушла вдаль длинных коридоров, похожих на лабиринт.

***

Сегодняшним заданием было проверить те работы, что они так старательно раскладывали по стопочкам.

Про раскладывали я загнула, потому что, что ни раз, так это новая ссора и препирательства.

Сейчас они стояли вдвоем посреди не маленького кабинета, смотря на листы, лежащие на партах. Профессор только что ушел, дав задание. Точных указаний никто не расслышал да и не пытался.

Ее сердце колотилось, как бешеное. Казалось, что она краснеет, пот течет по лицу, шее. Что она вся дрожит, и ее мысли летают по всему залу. На деле же она стояла, как столб, смотря невидимым взглядом в ряды работ.

Ей было крайне тяжело находиться рядом с ним так близко. Она чувствовала его дыхание, его взгляд на себе, его шаги или движения.

Черт. Пусть все будет, как этим утром: она обижается на него и не собирается прощать. Главное – не смотреть в его глаза, не слушать речь, с помощью которой он сможет оправдать себя. И она, как реальная дурочка, поверит.

Хотя. Ему особо-то и не нужно – оправдывать себе. Еще чего. Занятия похуже для царя не нашла?

Она, пытаясь держать себя в руках, подходит к парте и присаживается за стул, забыв о короткой юбке. И она, как назло, подлетает вверх, оголяя верхнюю часть ног. Чертыхнувшись про себя, она яро пытается вернуть все на свои места, пододвигая стул ближе.

Позади слышится приглушенный смешок. Специально ли он сделал вид, что ему это смешно? Или же на самом деле она выглядела так нелепо?

Впрочем, неважно. Какая вообще разница? Она пришла сюда только для того, чтобы отбыть дежурство, а не размышлять, о чем же там подумал Драко, когда она сделала что-то.

Было бы, конечно, в разы лучше, если бы его фигура не маячила над ней. Насколько же было бы удобнее. Потому что его тень, лежащая на ней, было сродни горы, висевшей на плечах. Это настолько отягощало ситуацию, что ей было тяжело пододвинуть к себе лист бумаги.

Перестань о нем думать, займись работой. Снегг за плохое выполнение по головке не погладит.

Но как тут не думать, когда он демонстративно покашливает?

Это было сейчас нарочно сделано?

Успокойся, Гермиона. Для него то, что он тебя ударил, что изменил тебе, не имеет особого значения. Поэтому все его действия никак с тобой не связаны.

Нужно продолжить работу. Или хотя бы ее начать.

Берет бумагу, кладет перед собой.

И как можно внимательно изучать текст, когда в голове только и крутятся мысли, чтобы он поскорее свалил отсюда. К Марии, Пэнси, Блейзу – куда угодно, только чтобы не было его персоны.

Ему было все равно, а ей было тяжело – вот так сидеть и делать вид, что ничего не произошло. Она каждый раз прокручивала в своей голове, как он изменяет ей с этой гадкой Марией. И даже пощечина как-то сама собой забылась на фоне другого события.

–Герм.

Дрогнула, подскочила. Пером, которое макнула в чернильницу, чуть ли не оставила кляксу на работе первокурсника.

Как он ее назвал? “Герм”?

Мерлин, он никогда не обращался к ней так. Это вообще он позвал ее?

Неважно. Грейнджер, возьми себя в руки, немедленно.

– Гермиона.

Спина напряглась, словно ее натянули поводами. Уши навострились, боясь пропустить хоть слово. А рука застыла на месте, зависая на листом бумаги.

Не отвечать ему. Не отвечать ему.

А так бы хотелось наорать и высказать все, что думаешь. Но лучшее средство против человека – делать вид, что тебе абсолютно параллельно. Что он там говорит, делает, чувствует. И пусть в тебе вулкан рождается, внешне ты – ледяная неприкосновенная статуя.

Она слышит, чувствует его шаги. Неспешные, медленные.

Наклоняется над работой, надеясь создать впечатление, что трудится. Пока в голове каждый шорох отдается стуком, звоном колоколов.

Не волнует, тебя это не…

…холодная рука касается ее плеча. И девушка чуть ли не влезает, со всей дури смахнув ее.

Черт! Это что сейчас было?

Он позволил дотронуться до нее? После того, как ударил? После того, как изменил с этой шлюхой?

Ну уж нет! Пусть он приставать будет к кому-то другому.

Она поднимается на ноги, отходя на другую сторону от него. Словно одна парта может спасти.

Он смотрит на нее своим обычным взглядом, прохладным и незаинтересованным. Однако видно же, что он сгорает от чего-то внутри.

Или тебе опять кажется? Опять эти дурацкие наивные мысли?

Очнись! Ему наплевать. Но, с другой стороны, он же зачем-то начал разговор, прикоснулся к ней.

Такой родной рукой, таким родным жестом.

И слова сами вырываются:

– Не трогай меня.

Она упадет. Если не упадет, то ляжет здесь в обмороке. Потому что все, как в первый раз: он смотрит, а она тонет под этим взглядом. И ничего не может с этим поделать.

Злится, ненавидит. Но понимает: если он скажет одно простое слово “извини”, она все ему простит. Потому что безумно любит и…

…Боже, какие родные глаза.

– Извини.

Душа уходит в пятки. Черная масса поглощает ее. И его голос похож на эхо.

Правда? Он извинился?

Драко Малфой попросил прощения?

Она чуть ли не улыбается. И сердце вновь начинает биться после паузы, и она дышит.

– За что?

Голос дрожит. Тоненько, слабенько.

А как же то, что ты обещала себе? Не говорить с ним, не смотреть?

Все это идет к чертям, когда он сам начинает беседу. Когда не психует, не обзывает ее грязнокровкой.

Это неправильно – такое не прощают.

– За то, что ударил тебя.

Его руки в карманах. Спина ровная. Каменное лицо.

Он никогда ни при каких ситуациях не меняется? Это его жизненная позиция – быть камнем? Статуей?

– А я думала за то, что переспал с Марией.

Он на мгновение хмурит брови. Его взгляд становится удивленным, но затем все возвращается на свои места – невозмутимость приходит к нему.

Она ликует. Именно сейчас она выиграла. Он думал, что она ничего не знает, но нет – даже у такой маглорожденной есть люди, которые могут их увидеть, могут рассказать. И она не так проста, как казалась на первый взгляд.

Но ликование быстро проходит. Случилось то, что уже случилось. И, вероятно, не в первый раз. А его оправдания никак не помогут.

Она вдруг стала зла на саму себя. Что, решила так быстро простить ему все?

Нет, это возмутительно. Если человеку все прощать и закрывать глаза на каждые плохие поступки, он будет думать, что ему все позволено. И тогда ситуации будут все ухудшаться и ухудшаться.

Никогда нельзя закрывать глаза на измену.

– Откуда ты знаешь?

Даже сейчас он спокоен. Словно ничто не способно пошатнуть его.

Однако Гермиона видела его в разных обстоятельствах и знает, что может скрываться за этой маской безразличия. Но кто может дать гарантию, что он при ней честен?

Никто. И он лгал. Все это время.

Мерзавец, вот, кто он.

Она кривится от презрения к этому человеку. Он ей больше никто. Такого человека, как раньше, больше нет. Пустое место.

Пусть будет так. Пусть все так и останется.

– Источники.

И снова смешок.

– Какие у тебя, нахрен, источники?

Она сейчас врежет. Не будь этой партой, она бы залепила очень смачную пощечину.

– Какая разница? – ей до жути неприятно стоять здесь, вместе с ним. Этого человека больше нет. Зачем тратить время на него? – Суть не в этом!

Хватит. Хватит находиться здесь.

Она чувствует, что заплачет. Слезы теплотой появляются на глазах, и она быстрыми шагами пересекает комнату.

Он не должен увидеть ее в таком состоянии, только не сейчас.

Думать, что его нужно забыть, что он – никто, так легко, но это только на первый взгляд. Потому что окрестить человека, которого любишь, умершим – невозможно.

Когда маленькая ладошка касается двери, она не выдерживает. И срывается.

– Зачем ты это сделал? Неужели тебе плевать на меня?

Она оборачивается. И смотрит. Пока крошечная слеза разрезает щеку.

А он стоит, повернутый к ней лицом. И молчит.

Снег, превращаясь в град, падает на окна школы, на тропинки. И отдается страшным шумом в ее голове.

Больно, страшно, обидно.

Лучше бы она не знала его, лучше бы не была старостой. Что угодно, только бы не знакомиться с ним.

– Я и не хотел.

И пожимает плечами. Просто пожимает плечами.

Недоверчиво смотрит. Он же видит, как ей плохо. Зачем же и сейчас врать?

– Скажи правду, будь мужчиной. Признайся, – сквозь ком в горле, просит она.

Сделай это, Драко. Расскажи все, как было. И это будет лучше, чем жалкие оправдания.

Он приседает на парту, вытянув вперед длинные ноги.

– Я правда не хотел.

– Да? – почти кричит. – И как же это случилось?

Он становится настороженным, в одно мгновение. Словно все те краски смываются, и перед ней становится настоящий он, каким есть в душе. Его голос слегка взволнованный:

– Я не знаю. Я ничего не помню.

Заливается смехом, отдающим на пол школы.

Не помнит? Ничего посмешнее придумать не мог?

Она-то смеется, вот только на деле совсем не смешно.

Он действительно думает, что она такая тупая и поверит в его басни? Она так опустилась в его глазах?

В его взгляде появляется злость. Руки сжимаются в кулаках, и парень тяжело дышит.

– Я клянусь тебе! – на повышенных тонах продолжает он. – Я действительно ни черта не помню.

Отшатывается. Прижимается спиной к холодной двери.

Его поведение пугает ее. То спокойный, безучастный, то взволнованный, а теперь – и злой.

– Я не верю.

Хмыкнул.

Не хочешь – не верь. Достала уже.

Но, когда девушка вновь отворачивается, чтобы уйти, в его голове быстро начинают крутиться слова, чтобы остановить ее.

– Но это правда!

И эти слова припечатывают ее к полу.

Правдаправдправда.

Не имеет значения. Это было. И если Драко не помнит это из-за того, что перепил на празднике, это ее не касается.

Придурок чертов.

– Мне все равно.

Она даже не поворачивается. Но и не уходит.

Ждет.

– Проверь, если не веришь.

Она оборачивается, нахмурив лоб.

Проверять? Это что, отношения такие? Чтобы человеку не верить на слово и проверять какими-то способами.

И, интересно, какими.

– Мне рассказали, что было между тобой и ней. И это правда, ты сам подтверждаешь. Мне больше ничего не нужно.

Ее удивляет его реакция. Он не холоден, не напорист, не безразличен. Наоборот – очень взволнован, словно ее отказ может сильно помешать чему-то.

– Проверь. Я же знаю, ты хочешь узнать правду.

Обходит парту, подходя ближе к девушке. А она косится назад. И, как всегда, врезается в дверь. Очень удачно.

– Я и так знаю правду.

Но она больше не уверена в этом так сильно. Если он хочет показать как-то, что это было ложью, то, значит, действительно все было не так, как преподнесла Джинни. Но зачем ей это?

В ее воспоминании предстал образ рыжеволосой, которая узнает все про Драко. Которая смотрит настороженно, когда девушка косится в его сторону. Когда она отводит ее брата в сторону и что-то говорит. А в глазах читается раздражение.

Это все приводит к тому… Нет, неужели Уизли не хотела, чтобы она более близко общалась с Роном? Но из этого нельзя вынести никакого здравого смысла. Во-первых, Джинни очень хорошо относилась к ней. Во-вторых, поссорив их с Драко, она только увеличивает шансы на отношения с братом.