Текст книги "My December (СИ)"
Автор книги: Nina16
сообщить о нарушении
Текущая страница: 40 (всего у книги 48 страниц)
– Гермиона?
Тяжелая рука дотрагивается до щеки, и тонкая струя моментально скатывается по коже и застревает между его пальцев.
– Что потеряю тебя.
И она не может сглотнуть.
И волны боли, отчаяния скатываются вниз, к его ладони, поглаживающей ее лицо.
– Тише…
Он не мог смотреть на ее слезы. Никогда больше.
Это было слишком – видеть ее такой. Несчастной, горькой. Она страдала. А он…
Он не делал ничего, чтобы сделать ее счастливой. Чтобы принести ей то, в чем он нуждалась.
– Тише, эй.
Он кладет вторую руку на плечо, притягивая худое тело к своей груди. Она упирается головой в его шею. И он чувствует, как мокрая смесь градом спускается по щекам.
Не плачь, не надо.
Прошу тебя. Только не плачь.
Ее тонкие ручки обхватывают его спину, и он отклоняется назад, на подушку. Ладонью гладит ее волосы, которые теперь походили на цвет осенней листвы.
– Герм, не стоит.
Она быстро кивает головой, сильнее прижимаясь к его груди.
Тише. Моя родная.
Дорогая.
Самая лучшая.
Только не плачь.
– Все уже хорошо. Не надо слез.
– Да, но… – слова почти тонут за реками рыданий.
– Но что?
Маленькие пальчики почти до боли впиваются в его кожу. И отпускают. И вновь оттаскивают футболку на себя.
Ей нужно было ощущать его присутствие. Словами, прикосновениями.
Чем-либо. Только знать, что он рядом. Что он – близко.
–Я волновалась, что ты уже никогда…
– Ч-ч-ч… я бы все равно проснулся. И стал бы надоедать тебе, – он усмехнулся. И уголки губ полезли вверх, когда он услышал ее громкий смех.
– Да уж.
– Все? – он приподнимает ее голову, смотря на красные глаза, воспаленные. И впалые щеки, темные синяки. – Ты успокоилась?
Она кивает и сразу же ложится на него, прижимаясь всем телом.
Ее тепло. Ее руки. Ее лицо.
Он бы не променял это ни на что другое. Она была его. И он никому бы не отдал ее ни за что на свете.
Потому что, мать вашу, для него лучших не бывает. Потому что она была, такая неидеальная, идеальной для него. В этой старой пижаме, с заплаканными глазами, усталым видом.
Заучка. Жалкая девочка.
Была его.
Он медленно опускается – так, чтобы быть на уровне ее лица.
– Ты больше не будешь реветь?
– Нет.
Мягкая улыбка появляется на ее щеках.
– Вот и хорошо.
Он убирает волосы за ухо и смотрит, долго и нежно.
Дорогая.
Он мягко прислоняется к ее губам, забирая все мокрые слезы, соленые. Целует нос, улыбающиеся щечки. Теплый лоб и снова возвращается ко рту.
Он мог бы делать это вечно – целовать ее.
И зачем ему это? Такое «приятное», «трепетное» чувство? Разве оно вообще должно было коснуться его сердца?
Он верил, что нет. Но, видимо, плохо верил.
– Я так устала, Драко. Я не могу даже заснуть.
Он знает, милая. Он видит.
И ничего страшного. Это пройдет, когда ты уснешь. Когда твои карие глаза закроются.
– Спи.
Удивление отражается на ее красивом лице.
– Что?
– Засыпай. Я буду рядом.
– Я… могу лечь спать с тобой?
Радость светится в ее глазах теплым блеском. И на щеки снова проступают слезы.
– Да.
Он поднимается, дотягивается до большого белого одеяла. Накрывает маленькое тельце, которое сжимается от холода.
Она поворачивается спиной, сжимая губы, которые расплывались в улыбке.
Она была счастлива. Как никогда прежде.
Тяжелая рука ложится на талию, притягивая девушку к себе. Он кладет голову рядом с ее волосами, упираясь взглядом в худую шею.
Запах терпкого шоколада. Такой родной. Он успокоением действует для него.
– А если нас увидят?
– Дверь в Палату закрыта. Мадам Помфри проснется только к восьми. А к этому времени мы уже встанем. Не беспокойся.
И его теплые губы дотрагиваются до ее шеи, прежде чем глаза смыкаются в долгом сне.
***
Он шел по пустым коридорам, убирая нависшие волосы со лба.
Куда шел – не знал. Откуда пришел – не знал. Зачем это делал – не знал.
Что-то происходило с ним. А что именно он никак понять не мог.
Было ощущение, будто кто-то еще, кроме него, контролирует мысли в голове и управляет ими. Причем он сам никак воздействовать этому не может. Словно он беспомощный хозяин собственного организма.
Как такое вообще могло быть?
Он забывал, где находился сегодня утром, что делал. Но это не было временной потерей памяти, потому что каждого друга он узнавал, все места в школе, все занятия.
В с е. Он помнил все. Только некоторые моменты будто пропадали из жизни.
Раньше он не обращал на это никакого внимания, пока…
Он в серьез задумался над этим после разговора с Герминой. Она точно обвиняла его в чем-то, причем жутко удивлялась, когда он не понимал, о чем шла речь.
Причем он действительно не понимал, не помнил. Не знал.
Как подчистую.
А затем произошло следующее: он шел куда-то, а затем, примерно через час или два, оказывался в совершенно другом месте, злой, как дракон. И суть заключалась в том, что он понятия не имел, где находился в это время.
Он предполагал, что это какая-то болезнь. Он перерыл пол библиотеки, пытаясь найти хоть что-то, схожее с его показаниями.
Одна книжка нашлась, где четко прослеживалось его поведение: нарушение памяти, забывчивость событий. Не понимание, что происходит, как это могло случиться. Повышенная агрессия и ярость.
Но эта болезнь может быть только у людей с рождения, а проявляться через много-много лет.
Неужели он был действительно чем-то болен? Ведь у него все, как сказано там:
“Часто к больным, имеющим такой вид болезни, не знающие о заболевании, могут подходить близкие люди и ругаться за какое-либо событие. Которые больной даже вспомнить не может. Обычно, когда болезнь вновь поражает клетки головного мозга, человек поддается приливам агрессии и вымещает ее на других, превращаясь в невменяемого. А через час уже не помнить, что сделал…”
Ведь так и было. Гермиона обижалась. И она не могла делать это просто так, не из чего.
И она не просто обижалась, она избегала его уже которую неделю. Да и к тому же, он никак не мог вспомнить, откуда у него появились травмы одним днем осенью. Единственное, что он тогда мог помнить, – как гулял с Гермионой, все шло более-менее нормально. А затем раз, и он в больнице, кричит от боли.
Было во всем этом что-то не ладное. И ему нужно было срочно разобраться со всей этой дурью.
– Ленни!
Он резко остановился, услышав знакомый голос. Ему навстречу бежала красивая девушка, расплывшись с улыбкой.
– Приветик! Давно не виделись, – она мягко поцеловала его в щеку. – Где пропадал?
– В библиотеке, – нехотя отозвался он.
Она, кивнув головой, схватила его за руку, приволочив совсем в другую сторону, в какую он идти не хотел.
– Я тебе сейчас такое расскажу… – таинственно начала она.
– Мария, – его пальцы убрали худую руку, – не сейчас.
Удивление промелькнуло в больших глазах.
– Почему? Что-то случилось?
Она заботливо коснулась его щеки, положив ладонь на плечо.
– Ты только мне скажи, я… – она резко запнулась.
И уже испуганно, словно о чем-то вспомнила, она тихо добавила:
– Я сделала все, что ты просил.
Ленни изумлено покосился в ее сторону, отведя руку в сторону.
Сестра. Такая сестра.
Вокруг нее всегда крутились сплетни. Она всегда и обо всем знала. Ни один слух не пролетал мимо нее.
И девушка любила такую жизнь. Потому что, странным образом, все должны были ей. Причем по гроб. И она все равно оставалась для них ангелом во плоти.
Какой же манипуляторшей она была. До безумия красивой, до нереальности хитрой.
Если бы он не знал ее, то, наверняка, бы удивился тому, что такие девушки существуют. В ней сочеталось все: нежность, женственность, доброта, чувство юмора, красота. Но, в тоже время, зная ее, можно было увидеть, что всему этому есть вторая сторона медали. Что все это для хорошей роли, годами отработанной. Что от нее ничего, кроме внешних данных, не останется, если убрать весь наигранный пафос.
Но никто, чудным образом, этого не видел.
Хотя играла она всегда.
Всегда. Но было исключение. И этим исключением был он – человек, которого она действительно любила и готова была на все.
И он ценил это ранее. И даже отвечал ей взаимностью. Но потом…
Что-то слишком быстро произошло, и она стала ему надоедать одним присутствием. Словно заноза в одном месте. Куда не пойдешь – везде она, Мария эта.
Хотя это было и неправильно – так думать о сестре.
– Ты вообще о чем? – он изогнул бровь.
– Как? – ее рот раскрылся от изумления. Она приподнялась на носочках, говоря в ухо: – О твоей просьбе. Чтобы я переспала с Драко.
Ч т о?
Он отталкивает ее так же быстро, как эти слова пролетают мимо его ушей.
Что значит “чтобы я переспала с Драко”? Что за бред она несет?
Он в изумлении, смешанным с неосознанным страхом, посмотрел на нее округленным глазами.
– Ты чего? Ленни? – она заботливо посмотрела на него, изогнув одну бровь. – Ты что?
– А? – он в отрешение помотал головой. – Что ты говоришь?
Она в ступоре нахмурила лоб.
– Спросила, что с тобой такое.
– Нет, – он протер рукой мокрый лоб, – до этого.
Она вовсе растерялась, словно ее поставили в тупик.
– О твоей просьбе.
– В чем она заключалась?
Мария, теряя остаток терпения, зло скосила на него глаза, пытаясь понять, не шутит ли он. Но он выглядел таким серьезным и потерянным, что она продолжила:
– Ну… я должна была переспать с Драко. Так, чтобы Гермиона узнала.
– Зачем? – он сглотнул ком в горле.
– Чтобы она стала ревновать, и они поссорились, я думаю. Ну а вообще, ты мне так-то о своих планах не говорил и… Ленни? – она дернула его за плечо, когда тот стал уходить куда-то. – Ленни!
– А? Что? – он растерянно развернулся, пытаясь глазами найти причину, позвавшую его.
– Да что происходит?
Она потрясла его за руку.
Волна страха окутала ее полностью. Так, что стало невыносимо холодно.
– Я… ты уверена? Я точно просил тебя об этом? – он с волнением заглянул в ее широко распахнутые глаза.
Она поморгала ресницами, пытаясь прийти в себя.
– Ленни… конечно, я уверена. Ты что, ты не помнишь?
Она мягко отвечала ему взором, пока понимание медленно приходило к ней.
Ну да. Как она сразу не подумала?
Это все не было его желанием. Им управляла эта дурацкая болезнь.
Ленни никогда не был таким, каким сделала его эта гадость: жестким, грубым. Если он полюбил кого-то, то никогда бы не причинил ему боль.
Никогда в жизни. А Гермиона ему, как минимум, жутко нравилась.
Неужели все настолько серьезно? Неужели те мелкие поступки, которые были на первой стадии, переросли в это? Сделали его тираном? Таким, что теперь сам себя мучал, не имея возможности все вспомнить. Не имея возможности знать, что с ним творится.
Если бы только она не рассказала ему всю правду.
Но…
Она посмотрела в его глаза, переполненные страхом. Переполненные неизвестностью.
Видимо, пора.
– Ну почему ты молчишь?
Его голос был жалким и таким, Мерлин, беспомощным. Он смотрел на нее с надеждой, будто именно Мария могла разложить все по полочкам.
И она могла.
Но так боялась. Потому что до потери пульса дорожила им.
– Ленни… сядь, – она кивнула на ступеньки.
И он беспрекословно рухнул на них, не видя.
Испуг ужасающей волной накинул его с головой. Так, что даже просвета не было видно.
– Говори же!
Он думал, что говорит еле слышно. Но на деле – орал на пол Хогвартса своим дрожащим голосом.
Ее сердце колотилось в груди. Она не могла унять дрожь.
Не могла стоять, не могла сидеть.
Она не могла ничего, лишь смотреть на убитого брата глазами, полными слез.
– Ленни… я надеюсь, что ты правильно воспримешь все, что я сейчас скажу тебе.
Он поднял голову, глядя на нее так, будто ее слова были чем-то непонятным для него.
Правильно воспримешь.
Все дело было в правильном восприятии.
– Я не знаю, как начать.
Она присаживается около него. Долго и мучительно смотрит, будто пытаясь запомнить такие идеальные для нее черты лица.
Она любит его. И, если ему нужно знать правду, она расскажет.
Вопрос был вот в чем: сможет ли он ее выдержать?
– Ленни, знай, что я люблю тебя. И, чтобы ни случилось, всегда буду рядом. Слышишь?
Он еле заметно кивает головой.
Туман. Непроглядный туман стоял у него перед глазами. А в ушах звенело скрипящим звуком.
Вот оно, начало чего-то нового.
Он уже точно был уверен – он болен неизлечимой болезнью. От этих припадков, потери памяти еще не нашли лекарство, хотя лекари, черт их возьми, усердно работают над этим.
И все же – легкая надежда, которая уже махала ему рукой на прощание, оставалась.
Он не болен. То, что написано в книге, не про него. И Мария сейчас подтвердит это.
– Дело в том, что… – она учащенно дышала.
Эти слова были самыми тяжелыми в ее жизни.
Почему именно она должна произносить их? Почему именно она должна сказать человеку, ее любимому брату, что он болен? Причем тем, что причиняет вред и ему, и окружающим.
За что ей это? За что это Ленни? Человеку, который в жизни мухи не обидел.
– Ты…
Слеза разрезала ее щеку. Покатилась, попала в рот.
И она готова была зарыдать на его плече, моля о прощение.
Ведь она утаила. Ведь она, зная, что он, на самом деле, никогда бы не разлучал Гермиону с Драко в здравом уме. Ведь она делала это специально, чтобы он понял, что они все равно будут вместе. Не смотря на все эти глупые ссоры.
Она так надеялась. Что наступит день, когда Ленни осознает, что Гермиона – не его человек. Что он придет к ней и скажет, как ошибся. Как сильно любит ее и хочет быть вместе.
Но этого не происходило. И он сильнее загонялся из-за этой девчонки. И, кажется, с каждым днем все сильнее сходил с ума по ней. Особенно в те дни, когда, приходя к себе в комнату, жаловался Марии, что она его избегает.
И она каждый чертов день видела, как он убивается по этому поводу. Как он мучается от неизвестности. Как не имеет представления, что наделал он, находясь под властью болезни.
Но она молчала. Каждый раз лишь качая головой.
И он никогда не простит ей этого.
Ее пальцы зарываются в белокурые волосы.
Как же она оступилась, скрывая это от него. Какой же глупой она была.
И он не поймет этой тайны. Он никогда не поймет.
– Ты болен.
И его мир оборвался. Как и ее, падая за его душой.
Он болен. Болен.
И надежды больше нет. Она умерла с этими словами.
***
– Таким образом, пересекая линию вдоль, – она взмахнула рукой по воздуху, – можно получить раствор не за год, а всего за пару минут, повторяя выше написанное несколько раз. Хм, – она отложила книгу на стол, взглядом остановившись на лежащей рядом тетради.
– “Хм”? Это действительно то, что ты хочешь сказать?
– А что я должна была сказать, по-твоему? – ее брови в возмущении приподнялись вверх, а взгляд продолжал бегать по пустым строкам.
– Что здесь все четко и ясно рассказано. И это твоя голова перестала соображать, что ты не можешь выполнить такое легкое домашнее задание, – он слегка ухмыльнулся, наблюдая, как ее щеки становятся красными.
–Слушай ты, признанный ученый, может, перестанешь изображать из себя супер умного? – она покосилась на парня, сидящего в метре от нее. – И сделаешь, например, это сам?
– Нет уж, – он едко засмеялся. – Ты сама вызвалась делать всю грязную работу за нас двоих все это время, – он развел руками, выражая крайнее сочувствие девушке.
– Во-первых, “все это время” подразумевает под собой то, что это будет продолжаться всего лишь до тех пор, пока ты не сможешь ходить на уроки. И то, я делаю за тебя уроки не потому, что твои пальчики так ослабли и не могут даже перо держать, а потому, что мне впервые стыдно за Рона.
– М-м-м, – протяжно отозвался Драко. – И?..
Он изогнул одну бровь и надкусил зеленое яблоко. Из фрукта слегка прыснул сок на его губы, и парень, облизнув их, расплылся в прохладной усмешке.
Гермиона, до этого наблюдавшая за поведением его языка, отдернула себя и заставила сосредоточиться на многочисленном вопросе.
– Что «и»?
Он пожал плечами и откусил следующий большой кусок. Чуть-чуть пожевал.
– Что дальше? Ты сказала: “Во-первых”, я жду продолжения.
– Хм… да. А во-вторых, хватит валять дурака. Твой язык отлично подвязан и объяснить мне, тупой, как сделать эту работу не составит для тебя труда. Ведь так?
– Составит.
– Да что ты? – она откинулась на диване, взяв в руки стакан с соком. – И почему же?
– Видишь ли, – он сделал подобие улыбки, – мадам Помфри запретила мне перетруждаться.
Он покрутил фрукт в руке, поворачивая его новой стороной. Послышался звук жевания.
– Сделать единственное задание за эту неделю – это перетруждаться?
– Именно так. Ты же не хочешь, чтобы я на всю жизнь остался калекой.
Он внимательно и почти серьезно оглянул девушку, которая еле держалась, чтобы не нахамить ему.
Калека. Какая из тебя калека, блин?
– Ты ею, скорее, станешь, если явишься без этой самой работы на урок к Снеггу.
– Ну это мы еще посмотрим, – он многообещающе кивнул, расправившись с яблоком. Кинув огрызок на маленький лист, он откинул голову на подушку, тяжело при этом вздохнув.
Она уткнулась в колени носом, поставив стакан на столик. Приятный запах от теплого одеяла проник в нос, пропитанный мягким ароматом ее духов.
– Я договорился с Забини сегодня.
– Зачем?
– Грейнджер, я перед тобой отчитываться не должен, – он тяжело вздохнул, закинув руку за голову.
– Ты бы лучше уроками занялся, а не шастал в таком состоянии по школе, – она отрицательно покачала головой и перевела долгий взгляд на трескающийся камин.
– Сам решу.
Она поджала губы, вернув взор на его холодное лицо.
И все же странным он был. Вроде бы, временами лед топился, и он становился более теплым человеком. А потом снова, когда ты и не ожидаешь, он возвращается в прежнее русло ни с того, ни с сего.
Это еще ладно – пережить можно, но его закрытость. Вечные секреты, тайны на ровном месте. Было ощущение, что он сам от себя что-то скрывает, не говоря уже о других людях.
Но Гермиона была не просто “другой”. Она была чем-то близким, уже привычным. Но он все равно был окутан тайнами, даже для нее.
Наверное, единственный, с кем Драко считался, был Блейз. Уж ему-то он рассказывал хотя бы восьмую часть своей жизни – Гермиона была более, чем уверена.
И сколько же им пришлось пройти вместе, чтобы он так заслужил расположения у Малфоя? Какие такие поступки подняли его в глазах аристократа? Причем до такой степени, что он полагался на него.
На самом деле, она не понимала, чем Блейз так услужил ему. Она не видела в нем парня, который бы бегал за Драко, или же человека, не имеющего собственного мнения. Но Малфой общался с ним и даже, как ей иногда казалось, слушался его. Что было уже, по меньшей мере, странно.
Потому что Малфой никого и никогда не слушает.
И еще одна вещь: она в упор не замечала в Блейзе человека, на которого можно полностью положиться. Вот хоть дыру в нем проделай – она не могла увидеть в нем опору.
Хотя. Кто знает, какой он на самом-то деле? Это виднее самому Драко. Потому что, раз уж доверяет он, то повода волноваться нет.
– Слушай.
Он приоткрыл глаза, устало глянув на нее.
– Ну?
– Э… – она посмотрела на свои ноги, покусав губу.
И как сказать этому человеку о торжестве? Как сказать, что ее просто будто обухом по голове ударили, когда она узнала, что рождественский балл совсем скоро – в следующий четверг. А до него осталось всего ничего – восемь дней.
И она стала волноваться. Потому что…
Потому что, блин, она не хотела идти туда без него. Потому что она не хотела танцевать с кем-либо, кроме него. Не хотела наряжаться в дурацкое платье, если он не увидит. Если возьмет чертову Пэнси или Марию за талию, приглашая на танец.
Ей хотелось только с ним. Только для него. Только чувствуя его поддержку.
– Я жду.
Его поддержку?
Это она загнула.
– Я вот вспомнила, что… бал скоро.
Она боязливо подняла на него глаза.
Лицо даже не изменилось в гримасе камня. Лишь одна бровь сильнее выгнулась.
– Рождественский?
– Да, – она сильнее сжала плед пальцами.
– И? Хочешь похвастаться тем, что тебя пригласил нищеброд?
– Драко! – она сурово заглянула в серые кристаллики. – Если ты не хочешь говорить по-человечески, то не надо!
Что ни тема, так нужно упомянуть Рона. Причем после драки это стало постоянным событием. Совершенно по любому поводу.
Сходила на уроки.
“С нищебродом хорошо пообщалась?”
Пошла на обед.
“Нищеброду хватило еды?”
Задержалась в библиотеке.
“Помогала нищеброду слово прочесть?”
И так было постоянно, уже который день.
– Да ладно. Правда режет глаза? – он ехидно улыбнулся.
– Мерлин, Драко! Какая правда? Я с ним даже не общаюсь, а ты говоришь про приглашение, – она ядовито ухмыльнулась в ответ, скорчив рожицу.
Он уже надоел. То ли эта забава была такая – доставать ее разговорами о Роне, то ли он задевал Драко за живое, раз тот не мог каждый час не говорить о рыжем.
Неужели он ревновал? Или не мог успокоиться до сих пор, что он проиграл? Что какой-то там Уизли уделал его?
Скорее всего, в это все и заключалась, а ревность здесь была ни при чем.
– Теряет хватку.
– Кто? – она угрожающе посмотрела на него.
– Уизли твой ненаглядный. Раньше бы давно тебя позвал, а теперь придется идти самому. Потому что никто, кроме тебя, с ним пойти не согласится.
Драко пожал плечами, кивнув головой. Будто сам согласился с чем-то.
– Знаешь, еще одно слово, и я действительно пойду с ним на бал, Малфой.
Она раздраженно откинула плед в сторону, поднимаясь с кровати. Всунув ноги в тапочки, она решительным шагом направилась к двери.
– Ну и куда ты?
Она лишь с грохотом распахнула дверь и вылетела наружу.
Все эти разговоры уже настолько осточертели ей, что не хватало нервов.
Везде был Рон, везде, черт возьми. Начиная с того, что ей приходилось видеть его целыми днями и игнорировать, заканчивая тем, что она, приходя в башню радостная, неся Драко ужин, слушала про Уизли. Причем ни одному, ни второму не надоело делать это. Первому появляться на глаза, а другому – говорить про такого-сякого нищеброда.
И если на слова Драко она как-то реагировала, то Рона просто обходила стороной, даже не посмотрев. Она и не собиралась пытаться начать разговор с ним. Потому что она пообещала себе, что такое не прощают. Что его выходки ей надоели, и она не собирается терпеть это.
Хотя, по правде говоря, сам Рон пока не проявлял инициативы заговорить с ней. Только опускал голову, видя ее, и отходил куда-то в сторону, спотыкаясь о собственные ноги по несколько раз.
И ее это немного пугало. Неужели их дружба так и закончится?
Да, она не хотела прощать ни его, ни Гарри так быстро, но… они сами не предпринимали ничего, чтобы вернуть подругу. И это было весьма странно.
Или они чувствовали себя виновными до такой степени, что боялись начать беседу, что было мало вероятно, или же до сих пор не осознали своей вины.
Ладно Рон, тому для понятия нужна неделя, если не больше, но Гарри… уж он-то должен знать, что их поступок был слишком жестоким. К тому же, это уже второй раз, когда они налетают на него и бьют до такой степени, что Драко не в силах подняться самостоятельно.
Да, в тот день Гарри не приложил руки к этому бешеному нападению и приступу Рона, однако не сделал ничего, чтобы помешать. Значит, он был причастным.
И вообще – не хотят, значит, не хотят. И ей не нужно было думать о таком.
– Смотри, куда…
Он запнулся, когда она, отскочив, убрала волосы с лица.
И замер, хлопнув несколько раз ресницами.
– Ой. Извини. Я не думал, что это ты.
И это первые слова за все время. Растерянные и смущенные.
И весьма отстраненные.
Хм.
– Мг, – выдавила она из себя, переступая через раскрытую книгу, упавшую во время столкновения.
Ее лицо слегка дернулось.
И нужно было переться этим путем?
– Подожди.
Холодная ладонь касается ее руки, слегка притянув в свою сторону. И она моментально вырывает ее, отшатнувшись назад.
Мягкие глаза дотрагиваются до нее, но она лишь отступает.
– Трогать меня не надо.
– Но, Герм…
Его голос похож на стон утопающего. Будто это была последняя надежда, протянутая ниточка. И сейчас она пропадала, так и не сделав нужного.
– Я тебе не «Герм».
Она была груба и, местами, яростна.
Если он думал, что от одного “Герм” что-то поменяется, то это были глупые надежды.
Она зло оглянула родное лицо, покрытое веснушками, и развернулась, чтобы уйти.
– У тебя книга выпала, – презрительно выпалила она напоследок, задев обложку началом носка туфель.
– Постой.
Дрогнувшие нотки долетают до ее ушей.
Ой.
Отстань.
И вновь это Боже-фу прикосновение.
Она неспешно оборачивается, заправляя длинные волосы за уши.
– Зачем? И меня побьешь, Рональд?
Он устало прикрывает веки, потерев лицо рукой.
Огромные синяки красовались под глазами, а кожа стала настолько бледной, что было не понятно, чем он занимается ночами. И этот жутко больной голос, будто он почти садится полностью.
– Нет. Ты же знаешь, я девушек не бью.
– Да? – она едко засмеялась. – Я думала, ты и парней без причины не бьешь.
Он тяжело вздохнул. Посмотрел по сторонам.
– Причина была, – с легким напором.
– Не расскажешь, какая?
Она раздражена. И весь вид говорит об этом: злые огоньки в глазах, вена на шее, руки в боках. Этот стук каблука о пол.
– Ты сама прекрасно знаешь, – его брови полетели вверх.
– Нет, – она оглянулась вдоль коридора, замечая какое-то движение вдали, – нет, не знаю. Я и не думала, что ты псих, Рональд.
Его зрачки сузились, а губы поджались. Он нетерпеливо смахнул со лба рыжие волосы.
– Я не псих, Гермиона. Ты могла бы и поблагодарить меня.
Он нагнулся вниз, потянув книгу за две странички, которые неприятно зашуршали. Аккуратно закрыл.
Она небрежно проследила за этим движением, фыркнув.
– Поблагодарить? – смешок.
Она направилась вперед размашистыми шагами. И услышала торопливые позади.
– За что? Что ты искалечил моего напарника? Спасибо.
Она даже голову не повернула, почувствовав, что парень ее нагнал.
– Он оскорблял тебя. Мне это не понравилось. Ты моя подруга, и он не имеет права…
– А вот это, – она остановилась на месте, – не твое дело. И решать, что он там имеет, а что – нет, точно тебя не касается. К тому же, о защите я не просила, если моя память мне не изменяет.
– То есть, ты хочешь сказать, что для тебя это нормально?
Он изумлено покосился на нее.
– Нормально что? – она еле держала себя в руках.
Терпение медленной ниточкой выходило из нее. Еще чуть-чуть, и она психанет.
Он стал напротив нее, спрятав книгу в рюкзак.
Его брови встретились, а лоб нахмурился. Он беспомощно развел руками.
– Нормально, что он пользуется тобою.
– Что?.. – она округлила глаза. – Да откуда ты там можешь знать, что он делает?
Пользуется? Да что он может понимать в их с Драко отношениях?
– Послушай, Гермиона! – он мягко коснулся ее плеча, но она отдернула его, ударившись о стену.
– Да не хочу я ничего слушать!
Она потерла ушибленное место и возобновила быструю ходьбу, удаляясь в темень коридора. Длинная мантия волоклась следом, словно тень.
– А ты послушай! – крикнул ей в след Рон, поправив завязку на штанах. И почти сразу же поравнялся с ней. – Это вижу не только я.
– А кто еще? – она бросила на него раздраженный взгляд.
Он потупил глаза, поджимая губы. Струйка пота скатилась по лицу.
Он решался.
– Джинни, например. И Гарри еще.
– Ах Джинни и Гарри еще. Слушайте, следопыты, сюда, – она зло ткнула ему пальцем в живот, вновь остановившись около поворота. – Что делает Драко вас волновать не должно, ясно? И не доставай меня больше своим обществом.
Она слегка оттолкнула его в сторону и почти бегом скрылась за углом.
Че-е-ерт.
Ей казалось, что она взорвется прямо сейчас, не дойдя до Большого зала.
Мерлин, Мерлин!
Он что, окончательно поехал, сидя в своей гостиной? Это что за бред он сейчас нес?
Нашелся мыслитель, блин. Главный по личным делам! У самого-то опыта, как…
Она с быстротой гепарда залетела в раскрытые двери, вновь налетев на кого-то.
И что за день?
Обычно-простой.
Тарелка с грохотом ударилась о пол, и девушка в испуге отлетела назад, в ужасе глядя на осколки.
– Я все уберу, – сказал спокойный голос.
Парень наклонился, сметая осколки палочкой. Затем посмотрел на Гермиону отстранёно, словно ее здесь и не было.
– Привет.
– О.
Это что, специально сегодня? Или как, день выдался особенно хорошим?
Она почесала затылок, отводя глаза. Видеть его ей хотелось меньше всего, особенно в таком состоянии.
– Ты что-то хотел?
– Эм… вообще, да.
Она подняла на него глаза.
Черт. Даже сейчас она боялась его такого, чем-то разбитого и удрученного. Она не могла выкинуть из головы тот день, когда он предал ее, рассказав все МакГонагалл. Тот день, когда чуть не изнасиловал ее. Когда, такое чувство, преследовал ее.
Она уже устала от него. Боялась, опасалась. Сам человек вызывал все чувства сразу, смешанные с грузом боли.
Столько плохих воспоминаний, сколько было у нее с ним, она не могла простить. Он причинил ей невероятную моральную боль. И она не позабудет об этом никогда.
– И о чем же? – она вздохнула, поправив подол мантии. – Мне кажется, я сказала тебе все, что считала нужным.
– Гермиона… Герм, – он трепетно дотронулся до ее плеча, обращая внимание на себя.
Но она подлетает, как ошпаренная, смахивая руку.
– Не смей трогать меня.
Усталость резко пропала. И пришел страх, который был в ней, как в своем доме уже.
“Герм”. С каких пор она позволила этим двоим так ее называть?
Герм.
Она им никакая не Герм, блин.
– Хорошо. Как скажешь, – он мотнул головой в знак согласия. – Я хотел попросить прощения.
Она едко усмехнулась. И поджала губы.
Давай спокойно. Ленни явно пока в нормальном расположении духа.
– Опять, что ли?
Не “опять”, а снова.
Снова этот мягкий взгляд, добрые глаза, нежные прикосновения.
Извинения.
Она сходила с ума от постоянного круга жизни. Будто все каждый день повторялось. И не было возможности выбраться отсюда.
– Я… Гермиона, я прошу только одно: выслушай меня. Ты можешь не верить и не прощать, но выслушай.
Она сглотнула.
Опять же наступит на грабли. И они стукнут со всей дури по голове за это доверие. За эти бесконечные шансы, которые она давала Ленни.
От его самого.
Черт.
И она просто кивает головой.
– Это не займет много времени, – его лица касается легкая улыбка.
Нет уж, в сотый раз она не поверит ему. Никогда больше.
Уж много раз она доверяла этим фальшивым жестам.
– Ты не против, если мы присядем? – он окинул взглядом длинные скамейки.
Она медленно проследила за ним, осматривая пустой зал. Здесь было так тихо и спокойно сейчас, так безлюдно. Только эльфы копошились где-то за стенами.
Вообще, она шла на ужин, но, видимо, запоздала. Засиделась вместе с Драко, делая уроки за двоих.
– Я слушаю, – пробормотала она, присев на пустующее место.
– Да, – он с готовностью уселся рядом.
Она на секунду закрыла глаза, вздохнув.
Ну что ж, попробуй не загрести в новую лужу лжи, Гермиона.
– Я не знаю, поверишь ли ты в то, что я сейчас скажу, но я хотя бы попытаюсь, – он обессиленно выдохнул.
– Ну попытайся.
Большой зал уже был украшен новогодними штучками: несколько здоровых елок, необычайной красоты, стояли в разных сторонах, снежинки висели на потолке, испуская искусственный снег, который, не долетая до земли, пропадал.
