Текст книги "A and B, или Как приручить Мародеров (СИ)"
Автор книги: Merenili
Жанры:
Фанфик
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 52 (всего у книги 57 страниц)
*
Утро Ремуса началось традиционно.
Он вскочил с кровати, тщательно побрился, причесался, принял холодный душ и обрядился в добротную чистую одежду, конечно же, выглаженную. Затем он собрал полную сумку фруктов, пирожных и мешочки с кофе для Эмили, захватил пару сиклей для того, чтобы купить цветы, на этот раз орхидеи. Потом подумал, что лучше сорвет их в оранжереях у Стебль, там они наверняка будут свежими, и совершил на теплицы краткий набег. Оставалось только спуститься на завтрак, прихватить пару булочек и отправиться в Лондон с очередным мракоборцем. Дамблдор не одобрял действий Ремуса, но прекрасно понимал, что запрет его не остановит. А мракоборцы ежедневно отправлялись в Министерство с поручениями и отчетами, так что с Ремусом им было по пути, и парень хотя бы оставался под присмотром.
Ремус вошел в зал, приветственно хлопнул по плечу Джеймса, с хлопком пожал руку Блэку и Питеру, не заметив их заговорщические хитрые взгляды и привычно вскинул глаза на стол Когтеврана.
И застыл.
Эмили Паркер, лохматая, в истрепанной одежде, невыглаженной мантии и с мрачным выражением лица жевала тост. Обыкновенный, в меру прожаренный сухой тост с абрикосовым джемом.
Здесь.
В Хогвартсе.
Она была здесь!
Сумка соскользнула с плеча Ремуса, и Джеймс заботливо подхватил ее, укладывая рядом на скамью. Орхидеи посыпались на голову Блэку, но тот отмахнулся от них, вяло дернув палочкой, и продолжил с усмешкой наблюдать за Люпиным. Питер скромно улыбался, переглядываясь с Марлин и Лили.
Сначала Люпин пошел вперед. Он не сразу понял, что перед ним стол, но когда до него это дошло, Ремус как раз пересекал его поперек, а кубки с соком дребезжали от его шагов.
– Какие поразительно чистые ботинки, – протянул Блэк, наблюдая отсутствие следов обуви на белоснежной скатерти.
Ремус продолжал идти.
У многих это вызывало короткие смешки, но то упорство, с которым Ремус шел, не могло не очаровывать. Люпин успешно пересек стол в прямом смысле слова, затем скамью и так же размеренно продолжил наступление.
Эмили Паркер, почуяв неладное за спиной, обернулась.
Их взгляды встретились.
Затем Ремус рванул с места, а Эмили неуклюже поднялась с неуверенностью во взгляде. Или попыталась. Она выглядела не вполне реальной, потому что и сама все еще не могла понять, что она действительно вернулась в школу, а вокруг знакомый до боли замок, а не больничная палата, комнатка в Лондоне или же подземелье Мальсибера. Люпин с силой подхватил ее на руки и закружил по залу, словно танцуя, между столами.
Джеймс начал аплодировать первым.
За ним тут же, словно по команде, подтянулся весь Гриффиндор, неуверенно вступил Пуффендуй, после зашевелились когтевранцы, а Слизерин, как и водится, остался презрителен и недвижим.
Ремус продолжал танцевать с Эмили на руках, и та, одновременно смеясь и вырываясь, барахталась у него на руках. Сириус Блэк наблюдал эту картину задумчиво, без злобы и раздражения, но тонкие слабые уколы ревности царапали его изнутри, и он ничего не мог с этим поделать. Он тоже так хотел, вот только не с Эмили.
– Э-МИ-ЛИ! – скандировал Большой Зал. – С ВОЗ-ВРА-ЩЕ-НИ-ЕМ!
Если поначалу улыбка Паркер была натянутой, то с каждой новой секундой она становилась все чище, светлее и наливалась силой, тянущейся к Эмили ото всех вокруг широким сплошным потоком. Лили счастливо улыбалась, и только морщинка, пролегшая у нее на лбу, выдавала смутное беспокойство, но Лили и сама пока еще не знала, что ее тревожит. Марлин рядом с ней продолжала хлопать и скандировать, сверкая большими глазами и изредка переглядываясь с Сириусом, ведя с ним понятный только им двоим безмолвный диалог.
Ремус, вдоволь «натанцевавшись», гордо и довольно водрузил Эмили на место рядом с собой и Мародерами, деловито накладывая ей в тарелку еды в таком количестве, что хватило бы даже Беате.
– Мы все тебя ждали, – улыбаясь, сказала Лили. – Очень-очень ждали. Особенно Ремус весь истосковался.
Все засмеялись, на лице Эмили тоже проступила слабая улыбка и тут же спряталась.
– Я была слаба, – просто сказала она.
На спину Регулуса за слизеринским столом она старалась не смотреть. Она была стольким ему обязана, но он даже не имел возможности разделить сейчас этот счастливый момент с ней, потому что в Хогвартсе, в отличие от дома, между ними было слишком много непреодолимых границ.
– Впрочем, лучше тебя не мучать, правда? – Лили быстро взглянула на друзей, предостерегая лишние вопросы, но те и не собирались их задавать. – Просто порадуемся, что ты снова с нами.
Никто не рискнул спросить о Гонках или о том, как Эмили выбралась. Все это им уже было известно из рассказа Регулуса, которого Сириус по-простому прижал к стенке на второй день по возвращении в школу и стребовал с него подробности. Регулус не пытался сопротивляться, он выдал все как на духу, и на какое-то время утолил информационный голод друзей, но только на какое-то. Про Беату спросить никто не осмелился.
– Ты пойдешь на занятия? – дружелюбно спросила Марлин. – Поверь, ты не хочешь слушать завывания Слагхорна об экзаменах. Он опять будет колоть мертвых жаб в поисках какой-то невероятной магической слизи и говорить, что это очередной основной ингредиент экзаменационного зелья.
Все рассмеялись.
– Нет, у меня Флитвик первой парой. Это не должно быть сложным.
– Я пойду с тобой, – сообщил Ремус, который так и не съел ни крошки и смотрел на Эмили, не отрываясь.
– Это ни к чему, – Эмили покачала головой. – Я хочу сказать, что мы увидимся после занятий, а сейчас нужно сосредоточиться на учебе, я многое пропустила.
После того, как все провыли: «Типичная Эмили-и-и-и!..», затем вымученно рассмеялись и наконец вернулись к завтраку, как раз прозвенел звонок. Так что на уроки пришлось бежать со скоростью молодого фестрала, но каждый втайне радовался окончанию этого неловкого разговора.
Ремус и Эмили расстались у кабинета Флитвика. Она пошла на заклинания, а он – вниз, в подземелья Слагхорна. Они неуклюже мазанули друг друга губами по щеке, пожали пальцы и разошлись под улюлюканье и шуточки Джеймса, который «чтобы показать, как это правильно делается», взасос поцеловал Лили и на руках унес ее в какой-то коридор. Потом в коридор вышел уже Флитвик, шутливо пригрозил всем пальцем и почти за руку увел Эмили в кабинет, а Мародеры наконец-то отправились на зельеварение.
Эмили сидела за партой и лениво наблюдала, как Флитвик в тридесятый раз повторяет простейшее заклинание Искажения. Все было кристально ясно еще года два назад, но некоторые и по сей день умудрялись совершать глупейшие ошибки. К счастью тот период, когда все преподаватели извергали потоки ужасных речей о важности экзаменов, Паркер успешно пропустила, глотая маггловские таблетки у себя дома.
Зато Эмили было о чем подумать.
Первым делом по прибытии она выбросила прочь все лекарства. Ей нужен был ее чистый разум. Ее не волновало, что без них она становится нервной и неусидчивой, хуже спит и видит кошмары. Лекарства туманили ее, превращали в вялый овощ, и Эмили становилось противно от себя самой, от своего отражения в зеркале, на которое она и так старалась не смотреть.
После она попыталась послать весточку Беате в ее спальню, но сова довольно быстро вернулась с ее же письмом обратно, и Эмили, заподозрив неладное, разбудила соседку по комнате. Ответ ее не удовлетворил – Беаты в Хогвартсе не было, и никто не знал, где она.
Утро… этого она ждала с настоящим ужасом. Как все будет? Простит ли ей Ремус ее молчание? Будет ли злиться? Как ее примут остальные? Что сделают слизеринцы?
Но все оказалось много лучше, чем она ожидала. Кроме одной единственной вещи.
Когда Эмили увидела Ремуса, ее сердце замерло, а потом, словно не способное больше выдерживать весь происходящий с ним ад, успокоилось.
Она была рада его видеть, она скучала по его теплым заботливым рукам, по его надежности, ласке и силе. Она хотела его обнять, хотела запутать пальцы в его волосах, целовать его в ухо… но все это в один короткий момент так смазалось и отдалилось, что она просто превратилась в куклу, играющую роль. Ремус был ей другом, но чувствовать к нему что-то сильнее она не могла. Любовь требовала слишком много сил, которых сейчас у Эмили просто не было.
Что же теперь делать?
– Мисс Паркер! Мисс Па-а-аркер! – Флитвик явно пытался дозваться ее не в первый раз. – Мисс Паркер, продемонстрируйте, пожалуйста, заклятье Искажения.
Флитвик смотрел не рассерженно, но обеспокоенно, глядя на Эмили своими забавными маленькими глазками. Он решил показать пример оболтусам с Пуффендуя и, как водится, выбрал для этого Эмили. Наверное, таким образом он хотел приободрить ее после всего случившегося. Ласковая жалость, светившаяся в его глазах, Эмили совсем не понравилась, и она почувствовала, как к ней начали подкатывать новые приступы злости.
Она поднялась, сосредоточенно взмахнула палочкой и… ничего.
Повисла тишина, Флитвик нахмурился, Эмили сжалась. Злость отступила на шажок, и вместо нее внутрь полился чернильно-синий липкий страх.
Эмили взмахнула еще, еще и еще, и только на пятый раз, когда к глазам подступили злые слезы, а ученики начали осторожно перешептываться, палочка сверкнула и заклинание скользнуло в воздухе тонкой голубоватой змейкой.
Флитвик удовлетворенно улыбнулся и кивнул Эмили. Той оставалось только упасть обратно на стул и перевести дыхание. Она и думать забыла, что любое психическое расстройство может повлиять на дар. Нужно немедля взять себя в руки, иначе в следующий раз она не сумеет выставить простейший Протего в битве.
Флитвик поглядывал на нее обеспокоенно до самого конца занятия, так что как только прозвенел звонок, Эмили, подхватив сумку, бежала из класса, пока добродушный карлик не начал ее расспрашивать.
Она шла вперед, чеканя шаг, полы черной мантии привычно взметались у ее ног в простых школьных туфлях, и казалось, что ничего не произошло. Что та, прежняя Эмили, все еще здесь, пусть это и было совсем не так.
Вместо того, чтобы отправиться с классом на травологию, Эмили вопреки всем своим принципам и привычкам, резко повернула к лестнице, ведущей в башню Когтеврана. На ее взгляд, травологии и зельеварения ей с лихвой хватило в поместье Мальсибера, так что она, наверное, опередила весь свой курс на месяцы вперед и могла уже преспокойно сдавать экзамены. Эмили взлетела по лестнице, привычно ответила на очередной вопрос Стража, даже не особенно вдумываясь, и влетела в гостиную.
Беспокойство за Беату сжирало ее с самого утра, но Эмили до последнего не верила, что слизеринка действительно не вернулась в школу. Она надеялась встретить ее за завтраком или на уроках, или в своей спальне, но Беаты нигде не было, и Хогвартс будто бы и вовсе забыл о ее существовании. После каникул в школу не вернулись и родственники Спринклс. Согласно тому, что сказала Лили, все колдуны ушли за стаей Сивого в попытках проредить ее и ограничить от новых нападений.
Знали ли Серена или Ева о том, что Беата пропала?
Наверное, нет, раз до сих пор не вернулись в школу. А может быть, они наоборот отправились на ее поиски, или и вовсе вместе с Беатой выполняют какую-нибудь миссию. Гадать было бесполезно, нужно было спросить у Мародеров, но Эмили дыхание перехватывало при мысли о том, что ей придется вновь увидеться с Ремусом.
Нет, Мародеры не вариант. Она решительно вытащила из сумки перо и чернила.
«Рег, тебе что-нибудь известно о Беате? Ты на Слизерине, ты должен что-то знать».
Сипуха выпорхнула в окно со свежим письмом, а Эмили оставалось лишь ждать ответа. Ждать пришлось недолго, вот только отправителем письма оказался не Регулус.
Дамблдор.
*
Малфой-мэнор
Беата открыла глаза и тихо выругалась.
Из всех мест, в которых она могла бы очнуться, это было самым неприятным. Малфой-мэнор.
Однажды Абраксас выставил ее прочь из своего дома, а Люциусу наказал никогда не впускать сюда Беату. Беата тогда и сама дала себе слово не появляться более в проклятом поместье, и вот – не сдержала его.
В комнате было уютно, тихо и светло. Перина пахла ландышем, узорчатое одеяло заботливо обволакивало тело, наволочки на подушках были такими накрахмаленными, что почти что хрустели, а в утренних лучах солнца покачивались золотые пылинки. Идиллия.
Беата вырвалась из кровати, словно там ее пытались сожрать дьявольские силки. На стуле лежала ее одежда, не только выстиранная и выглаженная, но и заштопанная. Наверное, Люциус настаивал на платье, но в последний момент передумал, поняв, что Беата ни за что не наденет его и спустится в залу голой. От нее этого можно было ожидать.
Конечно, здесь не было ее палочки, ее вещей, среди которых были любимые сигареты и маггловская зажигалка, но по крайней мере, ее не заковали в цепи и не привязали к кровати. Чего бы ни хотел Люциус, он явно собирался сначала поговорить.
Беата оделась, не глядя в зеркало, прошла к двери и остановилась, не донеся руку до ручки.
Только сейчас она почувствовала внутри себя обледенелую пустоту – то, что она поначалу сочла за последствия атакующего заклинания, пришедшегося на живот. Ее магия, ее суть, ее нутро – все это просто исчезло. Беата была такой легкой, словно внутри не осталось ни-че-го. Ничего, кроме воздуха. Кто-то заблокировал ее или же просто «выпил». Беата не знала этого ощущения раньше и только сейчас поняла, каково это будет – лишиться магии навсегда. И это ужасало.
Она рывком распахнула дверь, повернула направо по коридору, еще направо, вниз по лестнице, налево и снова вниз. Не озираясь и не ища дороги: она хорошо помнила эти ходы. Здесь ни черта не изменилось, и все те же обрюзгшие, самодовольные, желтоносые волшебники в золоченных рамах мирно похрапывали или же провожали ее презрительными взглядами.
Когда Беата, топоча, сбежала с лестницы, человек в узком зеленом камзоле тут же поднялся ей навстречу. Беата намеревалась подойти к нему и со всей силы дать в морду, но остановилась, удивленно прищурившись.
Люциус был серым, худым, с опущенными уголками губ и лицом, на котором отпечаталось страдание. Он постарел и потускнел, и только полог его белых волос все также отливал благородной платиной.
– Где Эрика? – спросила Беата первое, что пришло ей в голову.
Словно почувствовала, куда ударить будет больнее всего.
– Умерла.
Беата отступила на шаг, вглядываясь в лицо Люциуса, но тот не шутил.
– Это правда, – сказал он. – Впрочем… ты не это хотела спросить у меня на самом деле, не так ли? Тебя, наверное, интересует, зачем ты здесь?
Его речь полилась как в старые добрые времена, в глазах сверкнул знакомый блеск, и вообще, как только Малфой пришел в движение, Беата поняла, что ошиблась. Змея просто притворялось полумертвой, на самом деле теперь она была опаснее, чем когда-либо.
– Чего ты хочешь, Люциус? – резко спросила она. – Будешь пытать меня? Отправишь на Гонки? Что ты сделал с Паркер, урод?
Ее тон не менялся, но ненависть внутри нарастала.
– Паркер в Хогвартсе, – Малфой фыркнул. – Я пытался к ней подобраться, но толпы мракоборцев у ее дома в Лондоне… Она зря вернулась в школу, там мне будет гораздо проще действовать.
– Ты!..
– Послушай, Беата! – резко оборвал ее Малфой. – Видит Мерлин, я не желаю тебе зла. Я хочу помочь, защитить и уберечь тебя от того, во что ты пытаешься ввязаться. Твой отец поступил правильно, что помог нам доставить тебя сюда. Мы блокировали твою магию, так что сейчас ты обыкновенный человек, который толком даже не умеет драться. Лучше признай свою слабость и поговорим.
Беата бросилась вперед безмолвно, занося руку для удара, и тут же упала, сраженная парализующим заклинанием. Заклинание прилетело откуда-то сбоку, вызвало в ней смутные догадки, но повернуться и посмотреть на нападавшего теперь не было возможности.
Люциус бережно перенес ее на кресло, усадил и сел напротив. Когда голова Беаты, мотаясь, упала к нему на плечо, она почувствовала умопомрачительный запах одеколона, не такого убогого, каким душилась половина Лондона. Беата очень бы хотела отвернуться, чтобы избежать этого отравляющего запаха, но ей оставалось лишь бессильно злиться. Она смотрела на Люциуса ненавидящими стеклянными глазами, что делало ее еще более жуткой.
– У тебя немного вариантов, Беата, – сказал Люциус, нависая над ней, так что она не видела его лица, и только его голос колыхался вокруг, подступая, как волна к берегу. – Ты можешь принять сторону Лорда, и может быть, он поможет тебе с твоей проблемой. Может быть, тебе удастся сохранить магию. Или же ты можешь вернуться домой, в семью и не принимать участия в битве. Тогда ты не получишь помощи, но сохранишь жизнь. Есть и третий путь… тот, по которому ты хочешь пойти. Но он приведет тебя к смерти.
Люциус опустился обратно в кресло, и было видно с каким усилием он оперся на подлокотники, чтобы просто не рухнуть в него.
– Я хочу поговорить спокойно. Хочу изложить свою мысль, чтобы ты не перебивала меня своими выкриками, угрозами или попытками ударить. – Люциус не отрывал глаз от ее лица. – Однажды мы были друзьями. Давно… Я знал и ты знала, что наши дороги рано или поздно разойдутся. Что мы повзрослеем и выберем разные пути. Сейчас я скажу вещь, с которой тебе придется смириться, Беата. Либо ты выберешь нашу сторону, либо отойдешь прочь, либо нам придется убрать тебя с поля боя.
Малфой замолчал. Он не ждал, что Беата что-то ответит. Просто ему самому было нужно время, чтобы сказать то, к чему он так долго готовился.
«Что?» – безмолвно спрашивали глаза Беаты. – «Что такого, действительно страшного ты можешь сделать со мной?»
– Мы инсценируем твою смерть, – сказал Люциус, и его худая рука на подлокотнике вздрогнула. – А потом мы изменим твою память. Ты счастливо доживешь свой срок в Южной Америке вместе с матерью без воспоминаний о Пожирателях, Лорде и о своих пока еще живых друзьях.
Неизвестный колдун пошевелился и поднялся со своего кресла. Послышались легкие шаги, и Серена Спринклс в походной истрепанной одежде и исцарапанным лицом опустилась на колени перед дочерью.
Она не ждала прощения и понимания. Она прощалась.
Люциус смотрел из-за ее спины, и что-то похожее на слезы виднелось в его глазах.
Беата почувствовала, как к лицу возвращается чувствительность, когда в губах и щеках появилось легкое покалывание, перешедшее к горлу и связкам. Мать частично отменила свое заклинание, чтобы Беата смогла наконец хоть что-нибудь сказать. Беата молчала довольно долго, не отрывая взгляда от подрагивающего лица матери и от ее полных отчаянием глаз. Они оба – и Серена, и Люциус – ждали от нее чего-то такого, Беатовского. Выкриков, угроз, яростных обвинений, матов, в конце концов.
Они выглядели несчастными и жалкими, но такими спокойными, словно эту идею, идею с изменением ее памяти, они продумывали не первый месяц. Вот так вот просто. Ты живешь, строишь свои дурацкие планы, любишь кого-то, а потом оборачиваешься, и самые близкие когда-то люди наотмашь бьют тебя по лицу. И этот не сильный в общем-то удар невозможно отбить.
Потому что важно не то, как тебя ударили, а важно, кто это сделал.
– Я соглашусь, – спокойно ответила Беата через долгие минуты, с ужасом вслушиваясь в свой собственный голос, произносящий страшные слова. Люциус с Сереной вздрогнули так, словно она закричала. – На ваш вариант.
Она перевела глаза на Люциуса.
– Если ты дашь мне непреложный обет, что ни ты, ни Пожиратели, ни Лорд и ни его слуги не будут намеренно препятствовать Эмили Паркер, пытать ее, держать в плену или пытаться убить.
Люциус не колебался.
– Идет.
– Это безумие, Люциус, – тихо прошептала Серена, раскачиваясь в кресле в его кабинете.
За окном в ветвях вишневых деревьев покачивался сонный вечер и во всю стрекотали сверчки. Весенняя гроза обошла стороной Малфой-мэнор, отгремев над Уилтширским лесом и свернув в сторону, словно не хотела иметь никаких дел с Малфоями.
В кабинете горели несколько свечей в высоких подсвечниках на треногах, по столу были разбросаны книги и свитки, в открытом сейфе поблескивали украшения. Люциус был сумрачен и истощен. Он расхаживал по ковру, хватаясь то за один свиток, то за другой, то пытался написать письмо деловым партнерам, но это была лишь агония. Решение принято, нужно лишь исполнить его.
– Неужели другого выхода нет? – измученно простонала Серена. – Я понятия не имею, как ты уговорил ее на все это. Как уговорил нас.
Люциус остановился напротив женщины, нависнув над ней своим длинным худощавым телом, и его стройная тень накрыла ее с головой.
– Ты знаешь, что мы поступаем верно. Мы ведь уже столько говорили об этом! Она никогда не согласится отступить в сторону. Никогда. Держать ее в плену вечно я не могу. Она найдет способ убежать и снова окажется в компании Блэка, Поттера, Паркер. В компании смертников. Всегда будет на линии огня, и это лишь вопрос времени, когда ее уничтожат в очередной схватке. Ты хочешь этого?
Серена посмотрела на него долгим отчаянным взглядом и опустила веки, словно удерживать их открытыми было невыносимо тяжело.
– Она не простит себе бездействия, Серена! Но если она сможет забыть о том, что сделала… Тогда ее совесть будет спокойна. Она теряет свою магию, но может быть, нам удастся изменить ее отношение к этому, изменив ее память. Можно будет сказать, что она потеряла магию при неправильном эксперименте с зельем, или сказать, что сама отказалась от нее. И она поверит в это! Вы счастливо проживете свою жизнь на другом материке, в другой стране. Мать и дочь. Я дам вам столько денег, сколько будет необходимо. Может быть, она выйдет замуж или найдет свое дело… Она сможет быть счастлива. Едва ли это возможно на войне.
Серена подняла на него глаза.
– Я была плохой матерью.
– Да.
– И ей пришлось воспитывать себя самой.
– Да, и у нее неплохо получилось.
– Это шанс и для меня…
Люциус смерил Серену равнодушным взглядом.
– Мои люди вывезут вас через границу, когда все будет закончено. Я уже подготовил ваши документы и новый дом. Не сочти за грубость, Серена, но излишней любви к тебе создавать мы не станем. Тебе придется хоть однажды постараться самой, чтобы дочь полюбила тебя искренне. – Малфой вздохнул. – Конечно же мы частично изменим твою внешность и внешность Беаты, чтобы вас нельзя было легко узнать в толпе. Первое время рядом с вами будет находиться один мой доверенный человек, Александр Гринграсс. Он всегда был истинно предан Малфоям, о нем не придется беспокоиться. Он позаботится о Беате и о тебе.
Серена помолчала.
– Ты уверен, что для ее психики не будет последствий?
Люциус обернулся, полыхнул глазами и с яростью взглянул на сжавшуюся в кресле женщину. Затем подошел к высокому шкафчику, смотревшемуся очень чуждо в этой комнате, словно его привезли недавно и в спешке. Люциус медленно коснулся дверцы, и та бесшумно распахнулась. Внутри друг на друге лежали бумаги, образуя аккуратную высокую стопку. По бокам торчали разноцветные закладки и даже в полусумраке комнаты было видно, насколько потрепаны листы, словно их перечитывали до дыр раз за разом и постоянно что-то правили.
– Что это? – озадаченно спросила Серена.
– Жизнь твоей дочери.
– Что?
– Новая. Жизнь. Твоей. Дочери.
Люциус выталкивал из себя слова, пристально глядя на стопку бумаг и до боли сжав в ладони набалдашник трости.
Серена не понимала.
– Ты действительно думаешь, что это так просто – взять и изменить человеческую память? – тихо, почти угрожающе начал Люциус, и его голос извивался как змея. – Поменять имя, стереть воспоминания о друзьях, заменить их новыми?
Серена молчала.
– Сделать документы, занести вас в новую систему, купить дом, оформить страховку, придумать легенду и историю – со всем этим может справиться любой, кто хоть немного умнее лукотруса. Достаточно лишь иметь деньги. Но изменить память, не изменив личность человека… – Люциус скорбно вздохнул. – Это сложно, Серена. Это немыслимо сложно. Это строжайше запрещенная техника, которую разрабатывают некоторые невыразимцы, и за применение которой карают в разы страшнее, чем за использование Империуса. Это ключ к управлению людьми, можно даже сказать, к созданию новых личностей в старых телах, но этот ключ очень сложно подобрать. Для каждого – он разный.
Глаза Люциуса мерцали.
– Я собрал лучших врачей, психомедиков, целителей, магов – всех тех, кто верно служит Малфоям и будет молчать. Будет молчать, не потому что Малфои платят им, а потому что они были преданны нашей семье столетиями, и эта преданность впитывалась в них с молоком матери. Наше верные и незаменимые вассалы, которые находятся повсюду. Они могут быть незаметны с первого взгляда, но их так много, что бороться с ними – все равно, что бороться с муравьями. Они – причина величия моей семьи. Они, а не деньги. – Люциус залпом отпил виски из граненого низкого бокала, налил еще и подал Серене. – Они анализировали жизнь Беаты и ее личность, раскладывали ее по полочкам, пытаясь понять ее, пытаясь стать ею. Записывали все произошедшие с ней события и ее поведение. Изучали всех тех, с кем она когда-либо беседовала, проверяли их память тоже. Их задачей было – сохранить ее личность, тотально изменив память. Сохранить человека, но создать для него новую жизнь. Но мы не можем сотворить все это против ее воли. Если бы она не дала согласия, она бы не дала доступа ко многим своим воспоминаниям, и это и есть причина, по которой я заключаю с ней обет. Моим магам понадобится неделя, а быть может и месяц, чтобы выполнить последний этап работы. А ты в это время сможешь сыграть роль скорбящей матери для всех остальных. Быть полезной хоть в чем-то.
Серена сидела, сжав в руках бокал, но так и не притронувшись к виски, а Люциус все говорил своим низким хриплым голосом.
– Поэтому не стоит думать, что она погибнет, Серена. Она останется собой. Такой, как если бы никогда не поступила в Хогвартс. Такой, как если бы не встретила Сириуса или Эмили, не узнала, что ее отец оборотень или что ее мать убила собственную бабушку. Не у всех есть шанс на новую жизнь, Серена, но я постараюсь дать его Беате.
– Ты задумал это довольно давно, не так ли? – задумчиво спросила Серена. Теперь она смотрела на Люциуса пронзительно, пытаясь сделать то, что никому не удавалось – прочитать его. – Должно быть, нужны немалые душевные силы и старания, чтобы воплотить в жизнь все это?
– Да, – коротко и неясно ответил Люциус и отвернулся. – Я решил, что я единственный, кто действительно знал ее тогда, когда она была еще ребенком и не скрывала свое нутро от мира. Я был с ней рядом, когда она сбежала из дома. Был рядом, когда мы нашли ее отца. Это не дает мне право изменять ее жизнь, но это дает мне возможность сделать это правильно. И я ей воспользуюсь.
Люциус раздраженно запахнул камзол, не глядя на Серену.
– А сейчас… – он со стуком впечатал трость в пол. – Я хочу попрощаться.
Во временной комнате Беаты так же, как и во всем доме, горели свечи. Ее волшебная палочка лежала рядом, сломанная.
Символ новой жизни.
Жизни без друзей, жизни без любимых, жизни без памяти.
Беата сидела на кровати с застывшим, пустым лицом и, хотя ее дверь была открыта, а заклинание с нее снято, не пыталась бежать. Эта сделка казалась ей правильной. Она представить себе не могла, что Малфой пойдет на такое, что предложит ей подобное. Это было за гранью добра и зла, что-то настолько жуткое и невероятное, чего невозможно было ожидать от старого друга.
Но… это решение выглядело изящным, очень малфоевским.
Сколько понадобилось Люциусу, чтобы додуматься до этого? И сколько на самом деле сил он потратил, чтобы заставить себя решиться и предложить это ей? Беате хотелось верить, что очень и очень много.
Люциус вошел без стука, прислонился к косяку, сложив на груди руки.
– Я готов заключить обет, – просто сказал он. – Готова ли ты?
Беата медленно, заставляя себя, кивнула.
Люциус помолчал, выжидая, но Беата больше не сказала ни слова и он начал первым:
– Перед тем, как все случится, я хочу попрощаться и объяснить. Мы не станем вкладывать тебе ложных воспоминаний про кого-бы то ни было из Хогвартса, включая меня. Все, что ты будешь про меня помнить – что я маленький беловолосый мальчишка из одного летнего лагеря из бесконечно далекого детства. Я не буду лезть в вашу с матерью жизнь, не появлюсь на пороге вашего дома и это, конечно же, касается всех Пожирателей и всех слизеринцев. Если ты хочешь что-то спросить…
– Я не хочу, Люциус, – перебила его Беата. – Я все равно забуду, о чем просила. Ты дашь нерушимый обет, и мне перед своей псевдосмертью достаточно будет знать лишь то, что если Паркер и погибнет в схватке, это будет ее выбор, а не твои манипуляции. И это все.
Беата повернула к нему голову. Она не смеялась, не усмехалась и не злилась. Сейчас она была похожа на привидение, на дух, переходящий из старой жизни в новую. В ней уже почти не было ничего от старой Беаты, но и новой еще не существовало. Просто мягкая заготовка, из которой можно слепить почти все, что угодно. Она не была смертельно ранена или отравлена, но она умирала. По крайней мере, так ей казалось.
Сегодня ночью он, Люциус, практически своими руками убьет друга детства, потому что потеря памяти – это все равно смерть. Не маленькая и не большая. Настоящая.
– Ты пришел попрощаться, – в глазах Беаты мелькнуло обнаженное злорадство. – И я попрощаюсь с тобой. После того, как мы заключим обет. – Она помолчала и усмехнулась, обнажая зубы и десна: – Ты можешь войти, мама.
Беата протянула руку навстречу Люциусу, и тот почти ласково сжал ее в ответ. Серена Спринклс поравнялась с ними, глядя на рукопожатие, как на извивающуюся змею.
Она не пыталась заговорить с дочерью, она знала, что сейчас это бесполезно. Но уже скоро, очень скоро у нее появится шанс все исправить. Беата молча уставилась на нее, но Серена ответила ей пристальным бесстрашным взглядом, а затем ласково улыбнулась, все также не сказав ни слова. Беата в ответ лишь нахмурилась и повернулась к Люциусу.
– Начинай.
Люциус замер лишь на мгновение, а затем его голос зазвучал размеренно и звучно:
– Я, Люциус Абраксас Малфой, клянусь, что не трону Эмили Паркер, не совершу намеренно в ее или в чью-либо другую сторону действий, которые могут повлечь за собой ее смерть, болезнь и любые другие отрицательные для ее жизни, здоровья и разума последствия. Я также клянусь, что никто из Пожирателей Смерти, слуг или союзников Темного Лорда намеренно не совершит этих действий, как и сам Темный Лорд.
– Я, Беата Гвендолин Спринклс, клянусь, что позволю провести над собой обряд по частичному стиранию и изменению своей памяти. И преждевременному лишению магического дара.
Люциус вздрогнул всем телом, чуть не вырвав свою руку из руки Беаты. Серена смотрела на дочь широко распахнутыми глазами. Беата мстительно улыбалась, издевательски глядя на Люциуса. Всем было известно, что страшнейшее преступление, которое можно совершить с волшебником – это забрать его магию.
