Текст книги "A and B, или Как приручить Мародеров (СИ)"
Автор книги: Merenili
Жанры:
Фанфик
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 45 (всего у книги 57 страниц)
Блэк хохотал как умалишенный, Нимфадора вторила ему звенящим высоким смехом, и только Беата чувствовала себя глубоко оскорбленной.
– Я не такая маленькая, как ты думаешь, – наконец сказала Дора очень серьезным спокойным тоном.
– И не такая глупая? – совершенно искренне спросила Беата, Блэк только приподнял брови.
– Совершенно точно нет, – Дора замотала головой. – Я – лучшее, что будет в твоей жизни.
Беата ошеломленно уставилась на проказницу, почуяв в ее словах подозрительно знакомые нотки. В этом возрасте она была столь же наглой и самоуверенной. Впрочем, такой она осталась и по сей день.
– А как же твой дядюшка? – ехидно осведомилась Беата. – Он все время говорит мне, что он лучшее, что было в моей жизни.
– То было, а то будет… – Дора показательно задумалась, переводя хитрый взгляд с Сириуса на Беату и обратно. – Я думаю, что тут тебе придется решить самой. Но, будь я на твоем месте, я бы на него не поставила.
Блэк издал оскорбленный возглас и шутливо погрозил племяннице пальцем.
– В общем-то, я с тобой согласна, – Беата кивнула, и расстановка сил вновь изменилась. Теперь против Блэка выступали уже две ехидных женщины, которые ему были небезразличны.
– Я знал, – вздохнул он, – что вас не стоит знакомить. Женское сердце так непостоянно…
Нимфадора хихикнула, бросилась на Беату и повалила ее на пол. Завязалась небольшая драка, в которой не было очевидного победителя: способности метаморфа против способностей природной колдуньи.
Троица не сразу заметила Андромеду, стоящую в дверном проеме и с неясной грустью наблюдающую за потасовкой. Она светло улыбалась, но на ее лбу проступили маленькие морщинки.
– Пора спать, Дора, – ласково сказала она.
– Не называй меня, Дора!
Беата фыркнула.
– Мы можем называть тебя Тонкс. Это почти, как Нокс, но только Тонкс.
Это было шуточное предложение, но Нимфадора восприняла его всерьез.
– Меня устраивает, – наконец сказала она. – Отныне я буду зваться только так. И если кто-то назовет меня иначе…
Андромеда закатила глаза, легко подхватила дочку на руки и, подмигнув Блэку, покинула кабинет.
– Не все так страшно, не правда ли? – Блэк развалился в кресле, закинув одну ногу на подлокотник, и с ленивой улыбкой наблюдал за Беатой. Волшебным образом в его руках материализовалась зажженная сигара, и он не преминул ей воспользоваться.
– Разве после общения с тобой можно бояться чего-то еще?
– Ты просто не знакома с моей матушкой, – парировал он.
– Держу пари, бедняжка с тобой намучалась. А на деле она наверняка святая женщина, которую ты гнусно оклеветал.
Блэк издал лающий смешок и бросил в Беату изящным паркером с инициалами Альфарда. Она поймала паркер со звериной ловкостью и тут же неуклюже разломала его две половинки. Блэк закатил глаза, откинувшись на спинку кресла и рассеянно настукивая ритм какой-то известной песенки по подлокотнику.
– Тебе нравится этот стол? – с внезапным интересом спросил он, махнув рукой в сторону прекрасного дубового сооружения, заваленного непонятными магическими приборами, разноцветно переливающихся в свете ламп.
Беата секунду смотрела непонимающе, затем передернула плечами и ухмыльнулась:
– Ты предлагаешь осквернить его?
– Ты понимаешь меня почти как Джеймс, – Сириус фыркнул. – Только с тобой я еще могу и любовью заниматься. Это комплимент, – пояснил он.
– Первые пять лет я думала, что Джеймс – твой бойфренд, – пробормотала себе под нос Беата, и через пару мгновений оказалась прижата к круглому краю огромной дубовой махины.
– Только не как в прошлый раз, Блэк. Если какое-нибудь перо воткнется мне в спину, то потом я воткну его в…
Сириус успел перехватить ее слова раньше, смешав их со стонами и хриплым дыханием.
– Не думай… – он быстро расстегнул ремень и вслед за ним брюки, – что ты… когда-нибудь… возьмешь… надо мной… верх…
Беата тихо засмеялась, ловя его горькие от сигарет губы, путая руками волосы и жадно вдыхая запах выделанной кожи. Ей нравилось прижиматься к обнаженной груди Сириуса, чувствовать под пальцами жесткую полоску волос, начинающуюся под самым пупком. Ей нравилось чувствовать рядом с собой мужчину, которого она могла уважать, пусть в чем-то он еще и был мальчишкой, как и она – девчонкой. Нравилось то, что он никогда не сдает своих позиций, что, даже когда он стонет, он делает это так… напоказ, с чувством всепоглощающей любви к самому себе, с уверенностью в собственной неотразимости, будто одним своим стоном оказывает честь всему миру.
Наверное, во всех Блэков это вбивали с самого рождения. Им говорили, что все они – короли и королевы, и они, начиная это верить, привыкали к своей роли и срастались с ней воедино.
Сириус не умел быть действительно нежным. Он был порывистым и резким, жадным, горячим, грубым, но никогда – нежным. Потому что нежность он расценил бы как слабость, и Беата понимала это. По той же причине она любовалась им издалека, когда он не мог видеть этого. Например, как сейчас, когда он двигался, прикрыв глаза, изогнув губы в дьявольской улыбке, даже не замечая, какой он до дрожи в пальцах ахренительно красивый.
Но она бы скорее отсосала ему, чем призналась в своих мыслях.
Потому что это было чертово соревнование. Они оба хотели заполучить друг друга в полноправное пользование и также четко понимали – когда один из них проиграет другому, это станет концом их отношений.
На войне проигравших нет, есть только победители. И они оба были намерены стоять до конца.
Черт побери, наверное, для таких, как они, это и называется любовью?
***
Косой Переулок
Косой Переулок был похож на поместье с горсткой осмелевших крепостных, решивших выпить вина, пока хозяин отъехал по делам. Десятки укутанных в невзрачные мантии и плащи волшебников сновали туда-сюда, не осмеливаясь высунуть нос из-под капюшона. Большинство магазинчиков и лавчонок пугливо зашторили окна плотными занавесками. Время от времени между ними появлялся просвет, занятый чьим-то чрезмерно любопытным носом, и тут же исчезал.
Ветер гонял мусор по мостовым, клочки газет с рваными, о чем-то кричащими колдографиями. Тоскливо и протяжно каркали вороны, и тяжелый лондонский дождь безжалостно долбил ледяными каплями редких прохожих.
– Все так боятся Пожирателей? – Эмили огляделась, задержала взгляд на молодой женщине в ярко-голубом крепдешиновом платке и сумрачно вздохнула, когда та, испугавшись ее взгляда, торопливо юркнула под защиту ветхого домика.
– Панически, – отозвался Ремус. – После того, что они устроили на карьерном смотре, последовала еще серия нападений. Они назвали это «превентивными мерами». Было много погибших. Министерство Магии дало несколько объяснений, переполненных обещаниями о скором исправлении ситуации, и укрылось в своих недрах. С тех по ведутся вялые стычки между «нашими» и «ихними», а между стычками особо жадные или особо голодные торговцы пытаются торговать из-под полы тем, что у них еще не забрали с обеими сторонами.
– И ты это знаешь, потому что…
– Орден Феникса, – понизив голос, ответил Ремус.
– В который я все еще не вхожу, – еще сумрачнее сказала Эмили.
– В который, я надеюсь, ты никогда не войдешь.
Глаза Эмили полыхнули, но она сдержалась. Вчерашней ночью Ремус весьма, гм, элегантно увел разговор в сторону, но в этот раз Эмили не собиралась давать ему такого шанса.
Они прошли по узким, непривычно пустым улочкам, миновав книжный магазин, лавку Олливандера с занавешенными окнами и кафе-мороженое с одним-единственным посетителем, сидящим за столиком на улице, невзирая на непогоду. Ветер трепал длинные грязные волосы незнакомца, и Эмили мельком разглядела страшный шрам, протянувшийся через лицо мужчины.
Фенрир Сивый.
Может быть, это был и не он, но девушка от греха подальше втолкнула Ремуса в ближайший проулок, в котором омерзительно воняло мочой, и так же стремительно вытянула его на другую улицу.
– Померещилось, – отозвалась она, намертво вцепившись в руку Ремуса, и уверенно потащила его дальше.
Война сотворила с Косым Переулком жестокую шутку – здесь больше никто не смеялся, уличные торговцы не предлагали волшебного мороженного, шоколадных лягушек, сахарных свистулек и прочих волшебных сладких глупостей. Иногда вдалеке появлялись похожие на Пожирателей люди, но сытые от учиненного разбоя они не обращали никакого внимания на простых прохожих. Ведь они считали их уже практически мертвым мясом.
– Это была крайне идиотская затея, – Ремус тем временем продолжал ворчать. – Сейчас самое худшее время, чтобы находиться здесь. Все равно, что сунуть голову в пасть какому-нибудь дементору.
– Зелье ждать не будет.
– Зелье, о котором ты ничего не рассказываешь.
– В отношении экспериментальных исследований я бываю суеверна, – Эмили пожала плечами. – Не хочу говорить раньше времени. Если дело выгорит – поверь, ты узнаешь первым.
– Ага, – тоном «так я и поверил» отозвался Ремус.
Ранним утром Эмили сообщила, именно сообщила Ремусу, что ей необходимо попасть в Косой Переулок и весьма доходчиво убедила его, что с ним или без него, она все равно туда пойдет. Она все еще была поразительно бесстрашной, не понимая, какой страшной может быть война и как близко она подобралась. Эмили все еще казалось, что все самое ужасное может случиться с кем угодно другим, но уж точно не с ней.
Все были категорически против, Беата назвала ее идиоткой и бесполезной дурой, но Эмили была неумолима, и всего через два часа криков и уговоров было решено, что Люпин и Паркер отправятся в переулок вдвоем. Слишком большая компания привлекла бы ненужное внимание. Джеймс сказал, чтобы Люпин держал его в курсе через сквозное зеркало, а сами они с Блэком и Беатой засели неподалеку от Косого Переулка, откуда в случае чего можно было скоро добраться на метлах – трансгрессия здесь сейчас не работала.
– Ты же не думаешь, что я рискнула направиться сюда ради праздного интереса? – Эмили оглянулась на Люпина.
– Конечно, нет. Праздный интерес – это Беата, а не ты.
– Здорово, что ты наконец-то понял это.
Эмили остановилась перед очередным зданием, и Ремус внутренне застонал.
Если бы он искал ингредиенты для зелья, это место было бы последним, куда бы он пошел. Вернее, Ремус скорее бы предпочел сдохнуть от какой бы то ни было болезни, чем идти сюда. Судя по всему, в столь сомнительном заведении продавалось что-то редкое, то есть, нелегальное, раз Эмили решилась переступить порог этого, э… сарая. А еще Ремус понял, почему она пришла сюда именно сейчас – в самый разгар стычек между Пожирателями и Министерством. В мирное время никто не продал бы обыкновенной школьнице запрещенные травы, но сейчас, когда разбой на улицах стал нормой…
В лавке было темно, пыльно и мерзко. Все время хотелось чихать, а еще лучше уткнуться носом в воротник, сбежать отсюда и тщательно вымыть руки до самых локтей. Возможно, у хозяина не было ванной, возможно, он просто не любил мыться или не знал, зачем люди это делают.
В конце концов, судя по Снейпу, у зельеваров случается такая беда.
Огромные жабы в склянках, чьи-то сердца в сосудах с фиолетовой слизью, пучки сушенных трав под потолком… и похожий на пучеглазого кальмара продавец. Со Слагхорном он не имел ничего общего и выглядел, как неудачное последствие скрещивания между морским чудищем и человеком. От обоих рас он взял самые худшие и отталкивающие черты.
– Чем могу помочь? – забормотал бедняга, поминутно шмыгая заложенным носом.
Постояв с секунду за прилавком и оценивая посетителей, он все-таки не выдержал и засеменил к Эмили. Все то время, что Ремус не видел его ног, ему казалось, что это существо передвигается на склизких щупальцах. Но нет – у парня оказались две пухленьких коротких ножки в рваных штанах, не закрывающих щиколоток и обвисших на коленях. А еще он был босой.
Ремуса передернуло, и он машинально сжал руку Эмили. Та недовольно обернулась и демонстративно выдернула ее, будто пыталась показать, что она-то не какая-то там трусишка.
Аптекарь крутился вокруг, вызывая в Ремусе все большее отвращение, и чуть ли не хватался за полы мантии Эмили. У той либо не было чувства отторжения вообще, либо она разучилась его ощущать где-то между своим знакомством с Малфоем и началом дружбы с Беатой.
Бедняга продолжал что-то несвязно бормотать, явно готовый продать даже собственную руку в обмен на кусок хлеба, и сейчас он почти что ни целовал ноги новоявленной покупательнице.
Эмили извлекла из кармана сложенный вчетверо листок, развернула его и властным движением сунула под нос аптекарю. Тот вперился в бумагу своими маленькими выпученными глазками, осклабил кривые акульи зубки в жуткой улыбке и часто закивал. Его пальцы задергались, предчувствуя холод звонких монет, и Ремус отметил в человечке явное сходство с пираньей.
Еще через мгновение продавец унесся в подсобку, и минут пять оттуда раздавался торопливый шорох.
– Длинный список?
– Очень.
Устав лицезреть заплеванный прилавок с подгнившим по низу деревом, Ремус отвернулся и вяло побрел между полок, разглядывая достижения современной алхимии.
Готовые зелья выглядели нескольким лучше своего создателя, назывались не слишком вычурно и даже вызывали некоторое доверие. Ряд бутылочек, баночек и колб переливался в слабом свете немногочисленных свечей, и Ремус с интересом прошелся по списку зелий, вывешенному тут же, на деревянной подпорке. Цены были занижены почти в два раза, но покупателей это явно не привлекало.
Впрочем, никакого чувства жалости Люпин не испытывал. Аптекарь был похож на человека, согласного продаться за лишний кнат, услужливо подсунутый в его потную маленькую ручку.
Ремус склонился к одной из склянок, попытался оттереть пыль с этикетки, тут же наглотался пыли и под конец оглушительно чихнул. Он не был излишним чистюлей, но свою тумбочку в спальне вытирал влажной тряпкой не реже двух раз в неделю, не доверяя домовикам. В отличие от Джеймса, у которого в нижнем ящике точно завелся грибок, и этот придурок запретил эльфам его трогать, а потом и вовсе дал имя.
Ремус вытер нос рукавом, поискал по карманам свой платок и вспомнил, что оставил его в большой сумке, с которой приехал в Блэкшир. Только этого не хватало.
Где-то в подсобке скрипнула половица, и Ремус будто очнулся. Что-то было не так. Что-то внутри словно вопило в нем уже битые полчаса, но только сейчас он смог услышать этот голос. Еще через мгновение Ремус понял сразу три вещи.
Первое: то, что он поначалу принял за пыль, светилось бледным зеленоватым светом и было смутно похоже на одурманивающий порошок.
Второе: он не чуял совершенно ни одного запаха, и это было настолько дико и непривычно, что выбило его из колеи еще на добрых полминуты.
И третье.
В лавке стояла звенящая тишина, а из подсобки не доносилось ни звука.
Ремус оглянулся, широкими шагами, переходящими в бег, преодолел расстояние до прилавка, не обнаружил там ни списка, ни Эмили и, выругавшись, бросился в подсобку. Внутри высились помятые коробки, раскрытые и местами рваные, с многочисленными пакетиками и склянками внутри. В дальнем конце помещения чернела дверь, едва приоткрытая, так, что слабый свет просачивался внутрь тонкой полоской. Распахнув ее, Ремус выскочил на другую сторону улицы, распугав прожорливых ворон и одного пьяного бомжа.
На улице завывал ветер, воняло гарью и старым мусором, на третьем этаже соседнего дома реяли, как флаг, черные простыни, вывешенные на просушку.
И была еще одна маленькая, пугающая Ремуса до дрожи деталь.
Эмили пропала.
И вряд ли она просто ушла выпить кофе, позабыв его предупредить.
========== Глава XXVIII: Маленькая птичка в большой клетке ==========
Мальсибер-мэнор
Подрагивали язычки свечей, оставляя на красных бархатных подушках теплые оранжевые кляксы. Повсюду были алые ковры, золотые чаши и громоздкие канделябры, разномастные столики с поблескивающими серебром непонятными приборами. Пахло горячим воском, мускатом и оливковым маслом. И не было ни одного, даже самого крошечного окна. Округлая, обитая алым войлоком комната была похожа на вывернутую наизнанку подушку – все в ней было мягким и пушистым.
Эмили едва разлепила глаза, ощущая себя если не варенной, то хорошенько пропаренной – казалось, что здесь стоит невыносимый жар. В глазах плыли багряно-желтые пятна, и кончики пальцев едва чувствовались. Эмили порывисто вздохнуло, упрямо заставила себя распахнуть глаза и беззвучно вскрикнула. Еще несколько секунд ушло на то, чтобы привести мысли в порядок и худо-бедно успокоиться.
То, что поначалу она приняла за человека, оказалось лишь белеющей на подиуме удивительной красоты статуей, воздвигнутой прямо по центру круглой комнаты. Эмили уставилась на нее во все глаза, не в силах оторваться от столь же чудовищного, сколь и прекрасного произведения искусства.
У статуи были пустые слепые глаза, устремленные к потолку, обрамленные белоснежными ресницами, заботливо вырезанными неизвестным скульптуром. Спутанные волосы паутинкой плелись по плечу, свисая куда-то вбок, там, где от напряженной выпирающей лопатки начинался зигзагообразный порез. Белая девушка прижала к груди истерзанные руки, словно пыталась остановить каменные капли крови, застывшие по всему телу. Она не заботилась о почти соскользнувшем с бедра тонком покрывале, и рваная рана, тянувшаяся откуда-то из-под груди, запечатлелась во всем своем чудовищном великолепии.
Тот, кто создал эту статую, был большим ублюдком. Извращенным. Диким. Жутким.
Эмили сумела наконец пошевелить рукой и почувствовала странную мучительную слабость, будто телу запретили двигаться, оставив разуму лишь возможность осознавать собственное бессилие. Империо.
– Очнулась, милая?
Эмили дернулась, с усилием повернула голову, и внутри зашумело. В этом новом, покачивающемся перед глазами, отвратительном мире ее личным богом стал Энтони Мальсибер.
Он стоял перед ней в прекрасном шерстяном костюме, с черными бриллиантами запонок, уложенными волосами и одурманивающим запахом одеколона. Энтони выглядел безбожно прекрасно, и от этого становилось лишь страшней.
Энтони улыбнулся ласково и нежно, как улыбаются лишь своим любимым и своим жертвам, подошел к Эмили и опустил на низенький столик неподалеку поднос с едой. Разом запахло тушеными овощами с рисом и барбарисом. Запах был таким резким, что Эмили затошнило, и она едва не отключилась.
Энтони покачал головой и неуловимым движением что-то сунул ей под нос – голова прояснилась, и в глазах перестали прыгать разноцветные пятна, но ужас, притупившийся было, нахлынул с новой силой.
Мальсибер отошел от Эмили на несколько шагов, поравнявшись со статуей, и задумчиво оглядел пленницу с ног до головы.
– Выглядишь неважно, – дружелюбно сказал он, и его длинная рука так плавно, будто была совсем без костей, легла на бедро каменной девушки.
Он не просто так это сделал. Мальсибер никогда и ничего не делал просто так. В каждом его действии, в каждом слове, в каждом взгляде был намек. Эмили, силясь разгадать его игру, переводила взгляд с Мальсибера на статую, и в голове словно из тумана начала проступать картинка.
Его рука.
Его рука по-хозяйски покоилась на бедре белой девушки, и столько самодовольного и властного было в этом жесте, что…
Эмили вздрогнула.
Она снова посмотрела на статую, внимательнее, чем прежде – на ее удивительно живые черты, будто дрожащие тонкие губы, сведенные острые лопатки, порезы, уходящие вниз по красивой изогнутой от боли спине…
Мальсибер расхохотался, глядя на то, как искажается ужасом лицо Эмили, и смеялся так долго, громко и противно, что ее начала колотить дрожь.
– Ты догадалась, да?.. – с придыханием спросил он, то и дело облизывая скользкие губы.
Он ласково провел рукой по груди каменной девушки, задержавшись на соске, прикрыл глаза, предаваясь воспоминаниям и со вкусом вздохнул.
– Ее звали Грета, – очень тихо, словно на исповеди, сказал он. – Грета Мерель. Отец познакомился с ней в Министерстве и с тех пор трахал долгими зимними ночами, пока мать, обесчещенная присутствием грязнокровной шлюхи в собственном доме, рыдала в спальне. Я все думал, как эта дрянь после такого может смотреть в глаза моей матушки?..
Эмили сглотнула и закрыла глаза, борясь с тошнотворным ужасом.
– Смотри! Смотри на меня, дрянь! – Мальсибер подскочил к Эмили, обхватив ее лицо обеими руками и потянул на себя. – Смотри…
Он был безумным, со страшной изуродованной душой, которую уже ничем нельзя было исцелить. Эмили однажды видела в его глазах это пугающее безумие – когда он вместе с Малфоем гнал ее по Запретному Лесу, как дикое животное. Но тогда безумия было гораздо меньше, тогда оно только начало заражать его.
– Она заслужила свое, – отчаянно зашептал Мальсибер прямо в губы Эмили, и что-то омерзительно сладкое было на них. – Заслужила, понимаешь?! Однажды летом я выслал ей письмо от имени отца, заманил сюда и…
И Грета Мерель стала одним из самых прекрасных и ужасающих творений Энтони Мальсибера. Теперь она принадлежала ему навсегда и уже никуда не могла убежать.
Мальсибер смотрел прямо в глаза оторопевшей Эмили и ждал. Он верил, что Эмили улыбнется ему, поддержит его и скажет, что он поступил правильно. Он позабыл о том, что пленил Паркер, позабыл, что она все еще не может сопротивляться его Империо, но это было неважно.
Мальсибер свихнулся.
И Эмили не представляла, какой новый ее жест или слово могут вызвать в нем счастливый смех, а какой – лютую ярость.
– Ты останешься здесь, Эмили Паркер, – тихо и зло заговорил Энтони, разом меняясь в лице и больно впиваясь пальцами в ее щеки. – Ты останешься здесь до прихода нашего высокого друга, ну а после… – он усмехнулся, и Эмили задохнулась от парализующего ужаса. – А после ты останешься со мной… потому что… Потому что Энтони Мальсибер никогда не отпускает свою добычу. Он всегда достигает цели.
Он крепко поцеловал ее в губы, напоследок скользнув языком по губам, усмехнулся и пошел прочь покачивающейся, пьяной походкой. Эмили неотрывно смотрела ему в спину, не смея закрыть глаза, пока дверь в подвал наконец-то глухо не захлопнулась.
И разом погасли все свечи.
В этой кромешной темноте они остались вдвоем – она и ее истерзанное будущее с каменными глазами и прижатыми к груди руками.
*
Блэкшир
– Господи, господи, господи, – тихо шептал Ремус, раскачиваясь туда-сюда на длинной софе, укрытой шелком. – Господи, господи, господи…
– Ты ничего от него не добьешься, – с болью в голосе сказала Лили, кладя руку Джеймсу на плечо. – Ему нужно время…
Они все собрались в той самой индийской гостиной. Только теперь в ней царило отчаяние, не было Эмили, а Дору безжалостно отправили спать.
Сириус, сжав руками виски, смотрел куда-то в стену, и лицо его было искажено злобой. Он невнятно шевелил губами, судорожно придумывая план, и не обращал внимания на бледную от волнению Беату, не произнесшую с момента получения страшной вести ни одного слова.
Марлин сидела рядом с Ремусом на софе, сжимая его руку и глядя на него сосредоточенным отупевшим взглядом. Она не могла представить, что делать и куда бежать, и сама выглядела не лучше Ремуса. Питер стоял подле нее, переводя молящий взгляд с Ремуса на Джеймса, и лишь одна Лили еще держалась.
– Обратимся в Министерство? – хлипким голосом спросила Марлин.
– К этим продажным сучьим тварям?! – рявкнул Джеймс и тут же стих.
Все замолчали, закусив губы, боясь сказать хоть слово, только чтобы Джеймс, или Беата, или Ремус не взорвались окончательно.
Они были такими храбрыми еще вчера, смеялись, целовались взасос, рассказывали друг другу, как отделают Волдеморта, если он только к ним сунется. Как ринутся в первую же серьезную схватку, чтобы драться наравне с мракоборцами и защищать свой дом. Они были такими сильными, счастливыми и гордыми всего несколько часов назад, и никто из них отчаянно не понимал, куда же делись грозные лица, преисполненные уверенности и смелые голоса.
– Будем искать ее сами, – раздался в комнате мелодичный голос.
Все они забыли про Андромеду Блэк. Единственную действительно взрослую здесь женщину, взрослую тем, что она не понаслышке знала о Волдеморте и о том, как бороться с ним. Взрослую оттого, что помимо прочего она была еще и матерью полукровной дочери и была готова на все, чтобы защитить ее и таких же глупых маленьких девочек, попавшихся в сети страшных людей.
Ремус уставился на Меду пустыми глазами, сморгнул и хрипло спросил:
– Как?
Все тут же рассыпались по комнате, ожили, что-то забормотали друг другу, начали переглядываться с неловкими улыбками – мол, что это мы? И не из такого выбирались!
Андромеда оглядела их с по-матерински теплой улыбкой, и морщинки вокруг ее глаз стали еще глубже, чем прежде. В своем длинном халате с диковинными цветами и блестящими смоляными волосами, ровно ниспадающими на худые плечи, Андромеда казалась мудрой посланницей от самих небес, присланной на землю для помощи слабым живыми людям, которым так не хотелось умирать. Она выглядела очень молодо, но ее взгляд, неумолимо постаревший за какую-то пару лет, внушал надежду.
Андромеда глубоко вздохнула и начала говорить, и ее голос с каждым новом словом наливался все большей силой:
– Отправимся в Косой Переулок все вместе и будем прочесывать районы. Разделимся на пары, чтобы не вызывать подозрений, и проверим ту лавку зелий, о которой говорил Ремус. Постараемся найти хоть каких-то свидетелей или магические следы – ни один преступник не уходит, не позабыв чего-то в спешке. Ну а если ничего не найдем… то вернемся и попробуем другой план.
Лили смотрела на Андромеду огромными светло-зелеными глазами, приоткрыв рот в непонятном ей самом восхищении, так как смотрят на старшую боевую подругу. Она по-детски шмыгнула носом, сморгнула и бросилась к ней, обхватив ее тонкими руками. Андромеда улыбнулась сначала удивленно, а затем понимающе, и принялась гладить Лили по пушистым волосам.
Джеймс смотрел на них, безвольно опустив руки, и только кусал губы.
Он облажался.
Когда нужен был кто-то, кто смог бы повести их всех за собой, указать путь, взять на себя ответственность, он оказался обыкновенным мальчишкой. Которого, к тому же, пришлось успокаивать его же девушке.
Все робко улыбались, глядя на вздрагивающую от плача такую маленькую сейчас и испуганную Лили, и никто не знал, как отблагодарить Андромеду хотя бы за данную им надежду. Один лишь Питер оставался безучастным и хмурым. Он смотрел на Меду безо всякого энтузиазма и не знал, как произнести то, что тотчас разрушит хрупкое чувство надежды.
– Это бессмысленно, – наконец сказал он очень-очень тихо, опустив голову в пол и тут же вскинулся, потому что в этой мягкой тишине его слова прозвучали набатом.
– Почему? – искренне удивилась Андромеда, осторожно отстраняя Лили в сторону.
– Потому, что мы знаем, кому нужна Эмили, – просто ответил Питер.
Сириус глубоко вздохнул, закрывая глаза ладонью, как делают люди, наконец-то смирившиеся с правдой, которую так долго не хотели замечать. Беата откинулась на кресле, уткнувшись затылком в стену и до крови сжала губы.
– Дура, – выдавила она сквозь стиснутые зубы. И выкрикнула, уже не сдерживаясь: – Гордая дура! Куда она полезла в одиночку на этот раз?!
Ее взгляд на мгновение перекрестился со взглядом Ремуса, и горячая ненависть, скользнувшая в ее глазах, была ему ответом.
Если они не найдут ее, или найдут, но слишком поздно, во всем виноват будет лишь он. Он один. И это, черт побери, будет правильно.
– О чем речь? – недоумевая спросила Андромеда, озираясь на поникших детей.
– Это Малфой, – еле слышно сказала Лили, виновата глядя на Меду. – Они повздорили однажды, еще на третьем курсе, и с тех пор…
– Повздорили? – Беата обратила к Лили пылающие от ярости лицо. – Повздорили?! Да они пытались убить друг друга на протяжении нескольких лет!
Андромеда пораженно отшатнулась.
– Убить? Ты сказала «убить»?
– У меня плохо с дикцией? – ядовито отчеканила Беата.
– Нет, но вы… вы…
– Дети?
– Да.
Вновь стало тихо, и вновь тишину нарушил Питер.
– Это не имеет значения. Мы решили найти ее, и мы будем следовать изначальному плану. Я и Андромеда отправимся в Косой Переулок…
– Почему не я? – запоздало вскинулся Джеймс.
– Потому что твоим амбициям и ярости найдется применение в другом месте.
Джеймс вопросительно уставился на Питера.
– Ты можешь отправиться вместе с Сириусом и Беатой в Малфой-мэнор, – подсказал Питер. – Пусть Марлин и Лили останутся вместе с Дорой. Они магглорожденные и им не стоит соваться в логово Пожирателей. К тому же, втроем им будет не так страшно, и если вдруг Эмили вернется…
Повисла пауза. Все знали, насколько крохотна эта надежда, но во что тогда верить, если не в чудо?
Лили беспомощно оглянулась на Марлин. Они обе хотели драться плечом к плечу рядом с друзьями и не хотели показаться трусами, отсиживающимися в теплом местечке. Но пришло время повзрослеть и принять то, что от них – двоих магглорожденных – вреда может быть больше, чем толку.
– Хорошо, – через силу кивнула Лили. – Мы останемся.
Джеймс взглянул на нее с диким облегчением и тут же, будто стесняясь, отвернулся.
– Мы отправляемся в Малфой-мэнор? – ледяным голосом уточнила Беата. – И он?
Ремус яростно поднял голову, подскочил к Беате и почти прошипел ей в лицо:
– Можешь ненавидеть меня хоть до конца моих дней, но Эмили я не брошу.
Беата хмыкнула, но взгляд ее нисколько не смягчился.
Сириус коротко кивнул Андромеде:
– Не вздумай звать мракоборцев.
– Они могли бы быть полезными, Сириус, – с упреком сказала Андромеда.
– Пока мы их оповестим, пока соберем, пока разберемся, Эмили…
Сириус не стал договаривать очевидное, и только лицо Беаты стало еще более жестким и злым.
– Он прав, – проговорила она. – Мракоборцы будут пытаться действовать правильно. Они не полезут в Малфой-мэнор без разрешения Министерства и не позволят нам этого сделать, не говоря уже о том, что мы не сможем никого убить, если придется. Чертовы слизеринские шишки – правительство не захочет с ними ссориться.
Андромеда обернулась так резко, что ее волосы со свистом разрезали воздух и почти начали трансформироваться в тонкие стальные нити.
– В убийстве ничего хорошего нет, Беата Спринклс, – отчеканила она. – Я знаю, что ты хочешь защитить свою подругу, но не стоит говорить так легко о том, о чем ты ничего не знаешь.
Беата вспыхнула как спичка.
– Именно поэтому такие белоручки, как ты, командуют парадом, пока такие швали, как мы, режем глотки убийцам и уродам.
Они вцепились друг в друга взглядами, и ни у одной из них в глазах не было и капли раскаяния за сказанные слова.
Сириус аккуратно взял Спринклс за запястье и потянул за собой. Та, почти не сопротивляясь, пошла вслед за ним, до последнего не отрывая разъяренных глаз от Андромеды Тонкс.
