Текст книги "A and B, или Как приручить Мародеров (СИ)"
Автор книги: Merenili
Жанры:
Фанфик
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 51 (всего у книги 57 страниц)
– Я не могу его видеть, – резко сказала Эмили, парализуя взглядом злосчастную тюль.
– Что? – Регулус осекся.
– Ремус. Я не могу его видеть, – повторила Эмили. – Я так люблю его, что не могу его видеть. Меня тошнит от своей собственной слабости и от того, что я только что сказала, но я не могу. Я не могу. Даже притом, что сказал Малфой.
Регулус замолчал, подбирая слова.
– Он примет тебя любой.
– Я слаба. Мне снится Мальсибер, иногда мне кажется, что ты ненастоящий и все это – очередные галлюцинации. Внушения. Когда я думаю, что перестану пить таблетки, и чувства вернутся, меня колотит от страха. Мною снова можно будет управлять. Малфой будет меня шантажировать… Ремусом.
– Ты вылечишься от своего страха, Мэл. Мы будем работать над этим. Можно пойти к колдомедикам, а не к маггловским врачам… – Регулус скривился. Эстель и Фрэнсис категорически отвергли любое магическое вмешательство. – Ты сможешь. Ты все сможешь, Мэл.
Эмили обернулась.
У нее было худое, посиневшее лицо, впалые щеки и запавшие глаза с огромными черными кругами. Она улыбалась холодной, будто нарисованной улыбкой, и Регулусу на мгновение стало страшно. Она улыбалась и ничего не говорила. Вернее, не так. Она говорила что-то, но безмолвно, одними лишь горящими глазами и этой жуткой гримасой, растянутой на ее лице, но, как Регулус ни силился, он не мог понять.
Эмили потухла, вздохнула и медленно отвернулась, вновь приблизившись к окну.
Ремус Люпин с поникшими цветами и тортом все еще стоял перед дверью ее дома. Он опустил голову, сжав кулаки, и было непонятно, что он сделает в следующую секунду – вышибет дверь или уйдет прочь.
В дверь комнаты постучались. Эстель аккуратно приоткрыла ее, мягко улыбнулась Регулусу и сказала, обращаясь к дочери:
– Приходил милый Ремус. Он сказал, что будет ждать тебя хоть десятилетиями, пока ты не захочешь с ним увидеться. И что будет приходить каждый день.
В этот момент Ремус запрокинул голову и посмотрел прямо на Эмили. Он не мог видеть ее через занавеску с такого расстояния, только лишь силуэт, но он будто бы посмотрел ей прямо в глаза и одними губами сказал что-то.
«Я вернусь».
Эмили сжала губы.
Она того же обещать не могла.
Видео к главе: https://vk.com/video-72499916_171454760
========== Глава XXXI: Амнистия для Эмили Паркер ==========
Хогвартс, гостиная Гриффиндора
С запоздалых Пасхальных каникул не вернулось две трети школы. Замок стоял пустой, одинокий, не прогретый еще капризным весенним солнцем. Пустые рыцарские доспехи в холле потеряли всякое желание подшучивать над студентами, большую часть которых теперь составляли видавшие виды старшекурсники. Пивз прекратил завывать под потолками и кидаться чернилами в студентов, и даже Филч утратил львиную долю своего отвратительного характера, превратившись в обыкновенного ворчливого мстительного старика.
Хогвартс стал похож на полузаброшенную крепость с самыми старыми ее аборигенами. И только небольшие группки учеников, сосредоточенные в своих гостиных, яркими всполохами озаряли его своды. То тут, то там раздавался неуверенный, но искренний смех. По вечерам в гостиных и в холодных коридорах раздавались шепотки влюбленных парочек, приглушенные разговоры мальчишек, не желающих торчать в кроватях после отбоя, и даже квиддичные команды вышли наконец на свои новые тренировки.
Из школы в Хогсмид никого не выпускали, но некоторые смельчаки умудрялись пробраться, и тогда реки сливочного пива разом сдабривали хмурых уставших студентов, корпевщих над тяжелеными томами ветхих книг. Некоторые из которых, между прочим, вполне по-звериному кусались.
Самоубийства и дурные настроения сошли на нет. Кто-то считал, что виновник был исключен в общей волне покинувших школу, еще до Пасхальных каникул. Некоторые разумно предполагали, что даже если виновник все еще в школе, людей в Хогвартсе осталось слишком мало, и продолжать действовать – означало бы большой риск разоблачения.
Потихоньку, шаг за шагом ученики втягивались в привычную рутину, вспоминая о том, что помимо войны грядет кое-что более неотвратимое и не менее ужасное – выпускные экзамены. До них оставался всего лишь месяц. И как бы странно это не было, но война начала казаться обыденным кошмаром, а вот экзамены были темной лошадкой.
Марлин полулежала на диване, расплескав пшеничные волосы по округлому бархатному подлокотнику. Она закинула на спинку длинные ноги в рваных джинсах и, лениво свесив руку с бутылкой сливочного пива, пускала в потолок густые кольца дыма. Мир вокруг был таким медленным, а пламя в камине таким ласковым, что Марлин задремала.
Ее пальцы начали разжиматься, зажженная сигарета опасно приблизилась к обивке дивана, бутылка почти уже готова была выскользнуть из пальцев…
Свет от плещущегося в камине огня заслонила чья-то фигура, Марлин вздрогнула и проснулась. Лениво приоткрыла глаза, отметив знакомый силуэт и черную шевелюру.
– Сириус, – констатировала она.
– Ты меня извини, дорогая, – ворчливо, почти как бабушка, сказал он, – но видеть тебя в таком состоянии выше моих сил.
Марлин хотела было возмутиться, но опасно накренившаяся сигарета и полупустая бутылка невиданным образом были выхвачены из ее рук, успешно перекочевав к Блэку. Марлин тут же распахнула глаза, резко села и гневно уставилась на Сириуса. Тот только посмеивался в ответ, затягиваясь.
– Отдай, – нехорошо сказала она.
Он наклонился к ней близко-близко, так что смутил бы любую, и проникновенно спросил:
– Думаешь, это делает тебя круче?
Судя по всему, Марлин именно так и думала. Она фыркнула и отодвинулась.
– Нет, детка, – он рухнул на диван рядом с ней, весьма неаккуратно перехватывая ее стройные ножки и укладывая их на свои колени. – Ты становишься похожей на дешевую шлюху, только и всего.
– Гори в аду, Блэк, – недовольно отозвалась Марлин, отбирая у него свои ноги и подбирая их под себя. – Я просто хочу немного расслабиться.
– Ну, съешь пирожное. Почитай книжку. Свяжи платок. Полетай на метле, в конце концов. Или найди себе какого-нибудь симпатичного мальчика.
– Сириус Блэк читает мне нотации о здоровом образе жизни? – Марлин изогнула бровь.
Сириус скосил на нее глаза, улыбнулся как-то грустно, и Марлин заметила то, чего в Блэке никогда ранее не видела. Он повзрослел.
– Слушай, Марлс, – он затянулся в последний раз и небрежно отбросил окурок в камин. – Я курю, потому что я люблю курить. Я пью огневиски, потому что мне нравится его вкус. А иногда – и даже очень иногда – я покуриваю травку, потому что мне нравятся ощущения. Но я не делаю все это напоказ. Я делаю то, что хочу и, кстати, не считаю это правильным. Более того, будь у меня дети, я бы порол их за такое. Просто чтобы они понимали, что для них польза, а что нет. Но ты… ты пытаешься притвориться кем-то. Есть разница, а, Марлс?
Марлин пожала плечами.
Сириус Блэк своими устами сказал про своих гипотетических детей. Это был просто исторический момент.
Марлин отвернулась к огню, поправила выбившийся локон и тут же сморщилась. Руки воняли ужасно, и она совсем-совсем не любила этот запах. Но ей вроде как захотелось доказать себе, что она тоже может нарушать правила. Хотелось просто привлечь внимание.
С тех пор, как все они вернулись в Хогвартс – Лили и Марлин из Блэкшира, а Мародеры из Мунго, что-то в них переменилось. Джеймс и Лили друг от друга не отлипали, все реже появляясь в кругу общих друзей и все чаще пропадая в каких-то залах, комнатах, кабинетах… Они стали похожи на единый организм, смеялись одним и тем же шуткам, заканчивали друг за другом фразы. Даже когда ругались, все равно делали это так потешно, что нельзя было воспринимать их ссоры всерьез. Сириус фыркал и говорил, что Джеймс где-то обронил свои яйца и что ему стоит поискать их в сумочке у Эванс, а Марлин просто было завидно. Завидно по-доброму, ведь Лили была ей подругой, но легче все равно не становилось.
Еще и Алиса. Она покинула Хогвартс вместе с Фрэнком и так и не вернулась. Марлин понимала и ее тоже. Девчачья дружба не похожа на дружбу парней. Девчонки забывают друг про друга, стоит только появиться на горизонте кому-нибудь симпатичному и не слишком глупому. Девчачья дружба как раз и заключается в том, чтобы отпустить подругу к тому, кого она любит, и быть готовой прийти ей на помощь, даже если кажется, что она совсем про тебя забыла.
Марлин исподлобья взглянула на Сириуса.
Отблески огня играли на его красивом лице. Большую часть времени он улыбался полузагадочной улыбкой, говорил мало и стал непривычно тихим, храня на лице странное, мудрое выражение. Марлин не знала, о чем конкретно он думал и что он делал вместо десятков пропущенных занятий, но это не могло не быть связано с пропавшей Беатой.
При первых же расспросах он очень вежливо и очень твердо попросил его не трогать и ушел в себя. И с тех пор внутри него рождалась какая-то мысль, которую Марлин с одной стороны очень-очень хотела узнать, а с другой – никогда ее не слышать.
Марлин открыла было рот, но Сириус ее опередил.
– Не надо, – просто сказал он, не отрывая глаз от огня. – Не спрашивай о ней. Я не скажу.
Марлин закрыла рот и просто положила свою ладонь на его, он благодарно склонил голову, прикрыв глаза.
– Ты когда-нибудь влюблялась в меня, Марлс? – ни с того, ни с сего спросил он.
Марлин не удивилась ни вопросу, ни тону Сириуса. Он не флиртовал с ней, не намекал, он просто хотел поговорить с кем-нибудь, не давая тому человеку ложных надежд. И заранее прощупывал почву.
– Все влюблялись в тебя, Блэк.
– А что же сейчас?
Марлин рассмеялась красивым чистым смехом, и язычки огня в камине запрыгали ей в такт.
– Конечно же нет, Сириус, – тепло ответила она. – Ты болезнь, которой мы все переболели. Ты мой друг, я люблю тебя как друга, но я никогда не любила тебя иначе. Это была обыкновенная девчачья влюбленность, но она прошла, как проходит даже самая тяжелая простуда.
Сириус поднял голову, с усталой улыбкой взглянул на Марлин из-под косой челки.
– Это очень хорошо, Марлс. Друг мне как раз сейчас и нужен.
Марлин хотела было что-то съязвить, но вовремя оборвала себя. Если она осталась одна без Лили и Алисы, то Сириус ровно так же остался один без Джеймса, Ремуса и Питера. У них у всех был кто-то, о ком нужно было заботиться. А Марлин и Сириус просто превратились в отшельников.
В этом было что-то упоительное – просто сидеть на диване в гостиной Гриффиндора, пить контрабандное сливочное пиво вместе с Сириусом и любоваться огнем, плещущимся в пасти камина с уютным потрескиванием. Скоро всего этого они больше уже не увидят, скоро им придется покинуть Хогвартс и уступить место будущим поколениям колдунов. Но от этого ощущения предстоящего завершения становились еще слаще.
Марлин улыбнулась сама себе и снова взглянула на Сириуса. Тот безмолвно смотрел на пламя, совсем потерявшись в мыслях и тревогах. И тут Марлин словно что-то шарахнуло изнутри. Пугающее своей простотой открытие, которое будто бы стучалось в ее голову несколько недель, но только сейчас заявило о себе в полный голос.
Блэк не верил, что Беата Спринклс когда-нибудь вернется.
Он не верил, что она жива.
Потому что если бы верил… стал он бы просто сидеть на месте столько дней?
*
Питер за дни Пасхальных каникул словно бы скукожился. Он стал мельче и грустнее, постоянные усмешки слизеринцев и их намеки на его предательство становились все невыносимей. Но он держался.
Он сидел во внутреннем дворе школы, на самом парапете, откуда его тонкую фигурку едва не сносило ветром.
Элиза появилась незаметно.
Вот ее не было и вот она есть.
Она словно бы вплыла в маленький, зараженный болью и паранойей мирок Питера, наполнив его знакомым светом. Он часто думал, за что ему так повезло, но ответа не находил.
– Здравствуй, – вымученно улыбнулся он.
Питер жадно разглядывал ту, кому писал столько писем. Ту, которую жаждал увидеть так сильно и боялся, что она больше не вернется ни в школу, ни к нему. Но вот она – стоит перед ним в своем простом льняном платье, в старой бежевой куртке, накинутой на плечи, опустив руки и как птичка, наклонив голову.
– Здравствуй, – эхом отозвалась Элиза и улыбнулась, словно заставляя себя.
Питер хотел было вскочить и обнять ее, подбежать к ней, зацеловать ее… и снова не смог. Так умел лишь Джеймс – появляться из ниоткуда, словно вспышка, обжигать громкой радостью, не оставляя путей к отступлению, сносить с ног ураганным счастьем. Питер был другим. Он не умел присваивать себе девушек, не умел добиваться их напором. Он просто предлагал и надеялся, что ему ответят взаимностью.
А в этот раз… в этот раз ему казалось, будто перед ним лишь мираж. Элиза напоминала саму себя, но так отдаленно и зыбко, что вызывала только смутную тоску. Ее локоны потускнели, косточки запястий нездорово выпирали под кожей, и синяя жилка на шее неистово билась, будто бы в последнюю минуту жизни.
– Тебя долго не было, – с укором сказал Питер, пытаясь отыскать на лице Элизы… что-то. – Я много писем написал тебе, когда вернулся в Хогвартс, волновался.
– Я была у отца, ты же знаешь, – Элиза пожала плечами и подошла к Питеру ближе.
Питер хотел было сказать, что еще до отъезда на каникулы он не поверил ей до конца. Он хотел сказать, что знает о том, что все родители магглорожденных спрятаны, в том числе и от их детей, и что вряд ли Дамблдор бы сделал для Элизы исключение. Он хотел сказать, что она может доверить ему все что угодно, любую тайну, даже самую страшную. Хотел сказать, что примет ее какой бы они ни была, но…
Ее светло-розовые тонкие губы, надежно сомкнутые, привыкшие хранить в себе множество тайн. Он смотрел на эти губы, и понимал, что не получит от Элизы ничего, кроме оправдательной лжи. И неважно, в чем будет заключаться эта ложь, и будет ли она во зло или во благо – она все равно не ответит ему ни на один прямой вопрос. А Питер не хотел слышать этой лжи.
Если не хочешь знать – не спрашивай.
И поэтому он прикрыл глаза и спросил со всей заботой, на которую был способен:
– Как отец?
– Хорошо, – Элиза склонила голову. – Он пьет, но я смогла урезонить его, немного привести в чувство. Не беспокойся о нем, Питер.
Она коснулась его руки своей, и Питер провалился в какой-то странный омут, в котором плавали лица друзей, врагов, но особенно четко проступало ее лицо. Потом они целовались, и Питер с болью чувствовал, как много ушло из этого поцелуя, как многое забрали эти каникулы, во время которых произошло что-то, о чем ему не дозволено знать. Он отчаянно цеплялся за руки и плечи Элизы, прижимал ее слишком отчаянно, будто спрашивая: «Можно?»
А она не отстранялась, но и отвечала ему чисто механически, как кукла.
– Пойдем в замок? – спросила она через несколько минут. – Здесь холодно.
Она не смотрела ему в глаза, а куда-то поверх плеча, словно Питера здесь и вовсе не существовало.
– Я еще посижу, – Питер покачал головой.
Элиза только пожала тонкими плечиками и, сжавшись под курткой, в одиночестве побрела ко внутренним воротам. Питер смотрел ей вслед и ощущал раздирающее на части бессилие.
Элиза скрылась за массивными стенами Хогвартса, и как по волшебству в тот же момент из дверей во двор выплыла компания слизеринцев. Питер не таил надежд, он прекрасно видел, к кому они направляются и смутно догадывался, зачем.
Впереди всех вышагивал тощий Эйвери с выгнутыми в улыбке губами. По правую сторону от него плелся Регулус. У него было печальное выражение лица человека, который смирился со своей участью, не найдя в себе сил ей противостоять. За ними следовали еще несколько знакомых Питеру лиц, видимо, недавно вербованных. Хотел бы Питер посмотреть на их руки.
– Питер Петтигрю! – воскликнул Эйвери, взмахивая руками так, словно собирался его обнять.
Редкие гости внутреннего дворика подняли головы на звук и тут же начали отворачиваться как по команде. Отступили ближе к стенам, в тени деревьев и статуй, но не перестали наблюдать за происходящим. Будто гиены, ожидающие своего куска падали.
– Здравствуй, Якоб, – тихо ответил Питер.
– Ты совсем позабыл нас, Питер? Мы все пытаемся улучить минутку, чтобы поговорить с тобой, но ты ускользаешь как тень, – Эйвери мирно улыбнулся. – Прости мне мой поэтический настрой.
Питер посмотрел на Регулуса, и тот тут же отвел глаза в сторону. Ему было стыдно за тех, кто стоял рядом с ним, но недостаточно, чтобы защищать какого-то полукровку, пусть он и был лучшим другом его брата.
– Я хочу сказать, Питер, – Якоб перешел на мягкой шепот, – что нам нужно держаться вместе. Сейчас, когда Люциус оставил нас разбираться со всем этим в одиночку, когда Энтони бросил нас, остался только я. Мне не по душе роль лидера, роль агрессора, но ты же понимаешь, что Люциус далеко, а я здесь, прямо перед тобой. Нам стоит держаться друг за друга, и тогда, в случае чего, я смогу прийти к тебе на помощь, Питер.
Питер вяло посмотрел в его сторону.
– Я не могу быть замеченным рядом с тобой, Якоб. Мародеры спрашивают меня, что за дела я веду со слизеринцами, и я устал придумывать отговорки.
Регулус посмотрел на Питера с сомнением. В его взгляде виднелось недоверие. Может быть, потому что Регулус слишком хорошо его знал. А может быть, потому что не верил, что друг Сириуса Блэка способен на предательство. Но Регулус предпочитал молчать, сохраняя нейтралитет и собирался делать это как можно дольше.
– Если не лжешь, то позволь задать тебе вопрос, – Эйвери склонил голову вбок, смотря на Питера глазами, превратившимися в щелки.
Эйвери не было никакого дела до Люциуса, Питера и Мародеров, ему просто было скучно. Он не был способен на агрессивные действия, как Люциус или Энтони, но ему нравилась та власть, что доставалась ему в их отсутствие, и он пока лишь пробовал ее на вкус, примеряясь. Эйвери прекрасно знал, что люди имеют свойство умирать, что Люциус может погибнуть или провиниться, и когда дело дойдет до Эйвери, тот хотел иметь информацию, которая спасет его шкуру. Информация – это все.
– Здесь? Посреди школьного двора на всеобщем обозрении? – скептически спросил Питер.
– Пусть думают, что мы забили тебя в углу и выпытываем информацию, – пожал плечами Эйвери. – Ты сам мне говорил, что прятаться лучше у всех на виду. Если мы будем ютиться в укромных уголках школы, вот тогда-то о тебе точно заговорят, Питер.
Питер посмотрел в бледное лицо Эйвери, на котором проступали красные пятна, тщательно замазанные кремом телесного цвета.
– Я тебя слушаю.
– Существует ли Орден волшебников, возглавляемый Дамблдором?
Эйвери говорил так, словно о погоде спрашивал. Питер покачнулся.
Откуда они узнали?..
– Да, – сдался он.
– Сколько вас?
– Я не знаю истинного количества. Дамблдор никому не доверяет. Я даже в штабе не был.
– Так сколько?
– Больше двух десятков.
– Среди вас есть авроры?
– Да.
– Знаешь имена?
Эйвери облизал губы, Питера едва не вытошнило.
Дамблдор подозревал, что людям в Министерстве доверять нельзя. Он четко обозначил, что говорить можно, а что нельзя. Но если информация об Ордене дошла даже до Эйвери, то Люциусу и Волдеморту должно быть подавно все известно, а значит, никакого смысла разыгрывать этот спектакль – нет.
Только вот Якобу было на это плевать. Он ни за что не отпустит Питера с этого представления так просто. Ведь у Питера была главная роль.
– Ну же, Питер, – Якоб отступил на шаг, и вместо него вперед выступили его амбалы-шестерки, за которыми Регулус совсем перестал быть заметным. – Скажи нам что-нибудь. У нас и так слишком много подозрений в твоей верности…
– Эй! Вашу мать, что вы там делаете?!
Джеймс Поттер разогнался от ворот и в считанные секунды добрался до Питера. Большой, кипящий от злости и очень сильный, он как бык рванулся вперед и сбил с ног тех, кто не успел отскочить в сторону. Один против пятерых, Джеймс даже не подумал испугаться.
– Мы беседуем с Питером, Джеймс, – вежливо объяснил Эйвери.
Джеймса такое поведение смутило, но он не стал долго думать.
– Пошел нахер, Эйвери. Если ищешь себе мальчика на потрахаться, ты выбрал не тот факультет. Сходи лучше к своим.
Эйвери в ответ на это изысканно улыбнулся, оглядел Поттера с ног до головы наглым оценивающим взглядом и пожал плечами. В его глазах блеснула похоть, но Питер был уверен, что это лишь очередной спектакль. Эйвери не был геем, он вообще, кажется, не хотел никого, кроме себя, хотя Сириус что-то говорил еще и про Вальбургу.
– Что же, Питер, – пропел Эйвери. – Я буду надеяться на продолжение нашей беседы.
Он развернулся и пошел обратно, вышагивая как птица-секретарь, худой и важный.
– Чего он хотел? – разгневанный Джеймс повернулся к Питеру.
– Спрашивал про Орден, – кисло ответил Питер.
– Что?!
– Да. Я понятия не имею, откуда они знают.
– Значит, информация все-таки утекает. Мне иногда кажется, что все эти сверхсекретные операции сверхсекретны только для нас самих, а остальной мир читает про Орден из газет.
Питер промолчал. Его тревожило поведение Эйвери, поведение Элизы, политика Дамблдора и ощущение безвыходности. Волнения Джеймса казались ему самым последним делом.
– И почему они все время крутятся вокруг тебя?
– Я понятия не имею.
Джеймс смотрел на Питера недовольно, нахмурив тяжелый лоб. Питер смотрел в ответ устало и без малейшего желания что-либо объяснять. Он не понимал, почему Дамблдор запрещает ему признаваться кому-либо в своей роли. Может быть, Дамблдор подозревает всех вокруг, а может быть, просто проверяет, сколько Питер сможет выдержать в одиночку.
В глазах Джеймса что-то мелькнуло, но под конец он расслабился, чуть отодвигаясь от друга.
Питеру очень не понравилось это «что-то». Это не было полноценным подозрением, но сама мысль о том, что Джеймс ему не доверяет, была невыносимо обидна.
– Почему ты не воспользовался палочкой? – под конец спросил Джеймс.
– Я… я… – Питер нахмурился, удивленно посмотрел на Джеймса и просто не нашел ответа.
Похоже, Дамблдор не на того поставил. Питер был слишком слаб для этой роли.
– Я просто идиот, Джеймс, вот что.
Джеймс еще с секунду смотрел на него настороженно, потом расплылся в улыбке и захапал Питера в свои крепкие объятия, по-братски взъерошивая ему волосы.
– Это да, – весело оскалился Джеймс. – Это ты верно подметил.
Питер только усмехнулся. Горько и счастливо одновременно.
Хорошо, когда есть такие друзья, ради которых ты сделаешь все, что угодно. Плохо, когда момент, требующий от тебя «что угодно», наконец-то наступает.
– Пойдем в Хогвартс, Джеймс. Я давно не видел Лунатика да и Бродягу тоже. Я соскучился.
*
Лондон
Эмили катала в ладони округлую малиновую таблетку и пасмурно смотрела в окно.
На стекле было ее отражение, и сейчас она действительно была больше похожа на дементора, чем на живого человека.
Эмили не понимала, помогают ли ей лекарства, одиночество или же просто время, но с каждым днем становилось все проще воспринимать действительность. Реальность проступала вокруг сумрачными растекшимися пятнами.
Эмили чувствовала, как тупая горячая ненависть возвращается в ее тело, наполняя от самых кончиков пальцев и до лениво стучащего сердца. Ненависти было так много, что она затмевала собой даже страх. Ненависть отодвигала собой все. Ненависть становилась смыслом жизни. И как бы неправильно это ни было, она единственная давала ей силы жить. Или хотя бы хотеть жить.
Мальсибер. Эйвери. Розье. Нотт. Малфой.
Быть может, они и разрушили ее, но не сломали. Внутри Эмили ворочалось, поднимаясь на изломанных лапах чудище, и оно хотело одного – мстить. Эмили чувствовала, что та показательно хлипкая цепь, что обвивает шею этого чудовища и что вложена пока что в руку Эмили, становится все тоньше и тоньше. Что скоро ее не станет вовсе, и Эмили сумеет сотворить что-то воистину ужасное.
Не убьет, нет. Убивать она не будет. Но она сделает что-то другое.
Самое страшное было в том, что места для Ремуса в ее сердце оставалось все меньше. Сердце полнилось ненавистью, и Эмили отчетливо видела, как блекнет и сереет лицо Люпина в ее воспоминаниях. Как вместо того, чтобы вспомнить первую встречу с ним, она раздумывает о слабых сторонах Мальсибера. А когда слышит где-то внутри его мягкий голос, невольно пытается понять, было ли это на самом деле или это лишь иллюзия, созданная больным мозгом.
– Нужно выпить, милая, – мать, шурша юбками, прошлась по ковру и остановилась у плеча дочери. – Это тебе поможет.
От матери исходил аромат духов, но он едва ли мог выместить из комнаты душный настоянный запах лекарств.
Эмили посмотрела на мать снизу вверх.
Она положила таблетку в рот, взяла с тумбочки стакан с водой и криво улыбнулась. Один большой глоток, воды в стакане значительно поубавилось, и мать, довольная, вышла из спальни, напоследок потрепав дочь по макушке.
Таблетка осталась у Эмили за щекой.
Она незаметно сплюнула ее в руку, пряча куда-то в необъятные карманы своего платья. Таблетка затерялась в длинных складках, Эмили вытерла руку о колени и глубоко вздохнула. Так больше не могло продолжаться. Она не любила принимать решения впопыхах, без предварительного обдумывания, но то, что она чувствовала сейчас, больше нельзя было игнорировать. Она знала, что нужно делать, прежде чем чужая жалость и дурманящие лекарства уничтожат ее способность мыслить, и она превратится в параноидальную беспомощную психичку.
– Мам!
– Да, дорогая? – Эстель мгновенно вернулась, словно притаилась за косяком и только и ждала ее призыва.
– Можно мне в школу? – твердо спросила Эмили, оборачиваясь и глядя на мать суровыми темными глазами. Так спрашивают, когда ожидают услышать лишь один ответ.
Эстель замялась на мгновение, обежала комнату виноватым взглядом и неуверенно начала:
– Если ты…
– Я могу. Я готова.
– Я понимаю, моя хорошая, но…
– Я точно знаю, что все в порядке. Я буду пить таблетки по расписанию.
– Но…
– И, конечно же, рядом будут мои друзья.
Эстель вымученно улыбнулась, сминая в руках бледно-розовые юбки, вздохнула и неуверенно пожала плечами.
С самого первого дня, когда Регулус привел Эмили, она ждала этой фразы. С самого первого дня она заставляла себя мириться с той мыслью, что однажды Эмили устанет находиться здесь и уйдет. Но момент настал, а Эстель почувствовала себя совершенно неподготовленной. Она сердцем чуяла, что не должна соглашаться, но ее дочь, Амели Вивиана Паркер…
Во всей вселенной не нашлось бы упрямей человека. Вся в отца. И этому человеку Эстель Паркер никогда и ничего не могла противопоставить. Она чувствовала себя рядом с ней такой глупой и такой обычной. Если бы только Фрэнсис был дома, но он уехал за лекарствами и…
– Я попрошу мракоборцев, которых прислал профессор Дамблдор, доставить меня в школу, – тон Эмили стал утвердительным. Она больше не делала вид, что спрашивает разрешения. – Я сейчас соберусь. А вам с отцом лучше бы вернуться в убежище. Здесь опасно.
Эмили начала ходить по комнате все быстрее и быстрее. Она собирала вещи, хватая их жесткой когтистой рукой и как попало кидая на кровать. Платья, штаны, мантии, майки, книги, резинки для волос, таблетки, пакетики с чаем и травами – все летело в одну кучу без разбору. Эстель следила за ней отупевшими от страха глазами.
– Может быть, ты подождешь хотя бы…
– Скоро экзамены, мама, – механическим голосом проговорила Эмили, двигаясь по комнате как сомнамбула. – Я столько училась, столько преодолела. Если я их не сдам, ради чего все это?
Эстель закусила губу, но Эмили была непреклонна.
Она даже не стала расчесываться или умываться перед выходом. Просто бросила одежду в чемодан, с силой защелкнув на нем замок, и натянула на себя старое домашнее платье. Казалось, она и сама боится передумать.
– Где моя палочка? – спросила Эмили, когда наконец все было собрано, и вид опустевшей комнаты звериной лапой сжал материнское сердце.
– Мракоборцы ее забрали, моя дорогая. Я думаю, профессор Дамблдор сам решит…
– Тогда в путь.
Эмили прошла мимо матери, на ходу чмокнув ее в щеку, спустилась по витой белоснежной лестнице, таща за собой тяжелый чемодан, который при каждом новом шаге бился о ступеньки. Миновала гостиную и остановилась только у самой двери. Она обернулась, взглянула на мать, все еще стоявшую на верхней ступени лестницы и улыбнулась. По-настоящему.
Эстель, вскрикнув, рванулась вниз по ступенькам, опасно путаясь в своих длинных юбках, слетела вперед и сжала Эмили в объятиях, наконец разрыдавшись.
– Господи, какая же ты сильная, – тихо шептала Эстель, обдавая Эмили горячим влажным дыханием. – Я никогда такой не была. Даже отец твой… В кого же ты такая? Удивительная, моя удивительная, любимая дочка… Как же я… Как же…
У Эмили дрожали губы и щемило сердце, да так, словно у нее и вправду был какой-нибудь инфаркт. Но она держалась, неловко обнимая мать руками в ответ.
Мракоборец прибежал на шум, ворвался в гостиную, увидел мать и дочь, застывших в объятиях друг друга, и замер с неловким выражением лица. Наконец Эмили повернулась к нему, решительно протянула ему чемодан и сказала:
– Я возвращаюсь в Хогвартс. Вы проводите меня?
Мужчина замешкался, но тон Эмили не оставлял шанса на раздумья. Она смотрела с такой дикой уверенностью, что мракоборец поначалу немного попятился, а потом и вовсе решил не задавать лишних вопросов, оставив разбираться со всем Дамблдору.
– Я не могу оставить твою мать в одиночестве, Эмили, – только и сказал он. – Но я запрошу подтверждение у профессора Дамблдора и подкрепление из Хогвартса, и тогда, если все в порядке, мы отправимся. Ты… уверена в своем решении?
Глупый вопрос. Эмили кивнула без тени сомнений.
– А твоя мать? Без подтверждения хотя бы одного родителя, я не…
Эстель часто закивала, смахивая слезы и безрезультатно пытаясь скрыть свою печаль. Она боялась передумать и в то же время понимала, что ее решение Эмили не остановит. Лучше было отпустить Эмили и верить, что она вернется, чем запретить ей, но потерять навсегда.
На закате Эмили Паркер в компании трех мракоборцев прибыла в Хогсмид, откуда ее сопроводили в Хогвартс. Фрэнсис, ее отец, рвал и метал, узнав, что Эстель согласилась отпустить дочь в таком состоянии. Он немедленно выслал письмо директору Хогвартса, и получил подробный ответ, что под защитой школы Эмили Паркер будет в большей безопасности, чем дома. Учитывая, что Эмили была похищена на каникулах, то есть, как только покинула Хогвартс, Фрэнсис, скрипя зубами, согласился с доводами директора. Через несколько дней споров, сомнений и переживаний Эстель и Фрэнсис все-таки пришлось вернуться в убежище под защиту Дамблдора.
О возвращении Эмили Паркер Хогвартс узнал только на следующее утро. А еще чуть позже и она сама узнала кое-что новенькое.
Что Беата Спринклс так и не вернулась в школу после каникул.
