Текст книги "A and B, или Как приручить Мародеров (СИ)"

Автор книги: Merenili

сообщить о нарушении

Текущая страница: 44 (всего у книги 57 страниц)

– А Ремус? Он же оборотень! – голос Меды дрогнул, но она тут же гордо вздернула нос, как делают все девчонки отчаянно пытаясь казаться храбрыми.

– Тем более! Ему как никому нужна защита от Фенрира и подходящее убежище. Ты предлагаешь мне выставить его за дверь собственного поместья? Вот уж нет! – При упоминании «собственного поместья» Андромеда несколько сникла. – Пожалуйста, Меда, не сердись, – лицо Сириуса стало притворно жалостливым, так что Андромеда не выдержала и, фыркнув, легонько щелкнула его по носу.

– С чем ты хочешь чай? – ласково спросила она.

– С малиной, лимоном и имбирем.

– Извращенец, – хмыкнула Меда.

Сириус только пожал плечами и оглянулся на друзей. Как оказалось, очень вовремя.

– Эй-эй-эй! Эта подушка вышита вручную, она не для ног, Спринклс!

– Вы друг другу подходите, – пробормотала Меда себе под нос.

– Что-что?

– Сделай вид, что ничего не слышал, а я сделаю вид, что ничего не говорила, – она улыбнулась уголком губ.

– Так-то лучше. Беата, чтоб Мерлин забрал твои подштанники! Положи хрустальный кувшин на место!

– Я не ношу подштанники, придурок!

***

Гроза прогрохотала над Блэкширом, разразилась молниями и густым ливнем, побушевала и двинулась дальше. Закат смазался тяжелыми рыхлыми тучами, так что ранние сумерки были едва отличимы от поздней ночи.

– Красиво? – Ремус подступил к Эмили совсем близко и осторожно положил руку ей на плечо.

Из индийской гостиной они поспешно сбежали, оставив шумную компанию посреди разноцветных подушек с кисточками, вышитых ковров и золоченных статуэток. Андромеда без труда подыскала им отдельную комнату, оказавшуюся на поверку в два раз больше привычной общей спальни. Меж двух стеклянных дверей, ведущих на длинный балкон, распростерлась, в прямом смысле, огромная кровать. Квадратная, укрытая белоснежным пуховым одеялом, с россыпью лиловых и голубых подушек. Трюмо с изогнутыми ножками стояло сбоку, рядом с резным сундучком из белого дерева. Еще одна дверь на противоположной стороне комнаты вела в гардеробную сопоставимых размеров, а вторая в купальню – большой каменный бассейн, как в ванной старост.

– Здесь красиво, – наконец сказала Эмили, вдыхая густой еловый запах. – Я думала, это будет большой мрачный дом из дерева, камня и со скучными гобеленами. Но он… разноцветный. Каждая комната – новый мир.

– Никогда не бывал здесь. В этой комнате, я имею в виду. В прошлый раз я видел бордовую спальню – она вся будто пропитана кровью и нездоровой страстью. В ней спит Блэк. Еще мы ночевали в желтой гостевой комнате – там круглые трехъярусные кровати и сияющие рыжим стеклянные шары вместо ламп.

– Джеймс?

– Да, – Ремус усмехнулся. – Это его вотчина. А Питер любит чердак, ты не видела чердак Блэкшира? – Эмили отрицательно помотала головой. – О… Это шедевр, каждый должен побывать там. Вместо обоев – колдографии Парижа, Венеции, Барселоны, Лондона, Нью-Йорка, Рима… И множество бесформенных подушек, на которых можно сидеть и думать, будто ты оказался в центре всех дорог. Еще стеллажи с винами…

– Это конечно главное, – фыркнула Эмили.

– …и коллекция колдографов. Каждый из своей страны.

– Альфард Блэк был малость чокнутым.

– Сириус любил его.

– Почему тогда Альфард не сумел объяснить племяннику, как нужно себя вести, чтобы не стать изгоем в собственной семье? Он ведь… он сумел остаться собой и при этом не рассориться с семьей в пух и прах.

Ремус только пожал плечами.

– Альфард был началом. Он один из первых в семье почувствовал лживость и несостоятельность чистокровной философии, но он поступил на Слизерин, и его выходки терпели. И потом, ни его мать, ни отец никогда не сравнятся с Вальбургой. Она пыталась сломать Сириуса и сделала только хуже. Он сорвался с цепи. Хотя они могли бы помириться, будь она хоть каплю мягче.

– Сейчас уже поздно об этом говорить.

Эмили помолчала, плотнее прижимаясь к Ремусу спиной и рассеянно размышляя о том, как долго продлится их счастье.

– Орден Феникса, – наконец тихо спросила она. – Расскажи мне про него.

Ремус дернулся, вздохнул, продолжая смотреть на медленно уползающие вдаль тучи, и сказал:

– Просто партизанская организация для борьбы с Лордом.

– Почему этим занимаетесь вы? – Эмили попыталась развернуться и требовательно заглянуть ему в глаза, но он крепко обхватил ее руками, прижав ее спиной к себе.

– Потому что кто-то должен. Если все будут сидеть в своих скорлупках и с ожиданием смотреть на Министерство, ничего не изменится. Каждый, кто не согласен с действиями Пожирателей, должен сделать хотя бы что-то. Потому что надеяться друг на друга – все равно, что распахнуть перед Волдемортом ворота своего дома и пригласить его войти.

Ремус как-то неожиданно оказался выше и сильнее, и его дыхание щекотало Эмили кожу. Она совсем не могла сосредоточиться на его словах, все сильнее обмякая в объятиях.

– Ты же не можешь представить, чтобы Джеймс или Сириус решили отсиживаться за чьми-то спинами, да? – вопрос был риторическим, и Ремус не ждал ответа. – Вы с Беатой и сами полезли обследовать тело той… той девочки, несмотря на риск. А Дамблдор просто не может остаться в стороне. Будь на его месте, я бы сошел с ума от той вины, что он должно быть испытывает. Том Реддл учился под его началом, а он просмотрел.

– Он не мог знать всего и не мог предугадать.

– Я читал хроники Хогвартса, – руки Ремуса опасно заползли Эмили под водолазку и обустроились на ее животе. Они были шершавыми, теплыми и вели себя совершенно безнаказанно. – Говорят, во времена учебы Реддла в школе, была открыта Тайная Комната. Том был одним из косвенных подозреваемых, но никто не пожелал внять фактам и обвинить столь блестящего ученика, ведь он был старостой школы. Дамблдор видел это, должен был понять, насколько тот опасен, но понадеялся на лучшее.

Солнце закатилось за горизонт, осветив напоследок мир сочащимися алым лучами, и тут же по всему Блэкширу распустились желтые огоньки фонарей. Это было упоительно красиво, словно множество огромных светляков заполонили ночь, разгоняя мрак и холод.

– Я не осуждаю Дамблдора, – лениво произнесла Эмили, не понимая, почему они вообще разговаривают о Дамблдоре в такой момент. – Просто не хочу оставаться в стороне. Хочу вступить в Орден.

Руки Ремуса пришли в движение, и Эмили твердо уверилась в том, что они совершают вредительскую акцию по уничтожению ее самоконтроля.

– Нет, – очень тихо и как-то до неприличия жарко прошептал ей Ремус в ухо.

– Ты меня не отго… гово… ришь, – получилось совсем неубедительно, и последняя линия обороны рассыпалась в пыль.

– Мы с тобой не обсуждали то, что случилось тогда, – голос Ремуса на секунду стал виноватым, но всего лишь на секунду. В нем опять зазвучали завораживающие Эмили звериные нотки. Эмили нравилось, когда он говорил так, и она отказывалась признаваться себе, что ей нравится ощущать себя слабой рядом с ним.

– Не обсуждали, – покорно кивнула она.

– Это было неправильно. Не так, как я хотел. Не так, как я себе представлял. Мне надоело быть в центре дурацкого розыгрыша, и я не был уверен, что…

– Ты такой глупый, Ремус, – вырвалось у Эмили помимо воли.

Ремус замер, пытаясь понять, что она имела в виду, потом мотнул головой и легко оттолкнул ее от себя. Чтобы потом развернуть к себе лицом. Эмили машинально зажмурилась, не желая ни при каких обстоятельствах смотреть в глаза этому, новому Ремусу, который появлялся так редко, но всегда вызывал в ней бурю эмоций.

– Пойдем, – в его голосе слышалась улыбка и легкая усмешка. Он потянул ее за руку, и она вслепую пошла за ним, чуть не споткнувшись о маленький порожек.

В спальне было темно, и только мебель проступала бесформенными белыми пятнами. Тонкие занавески колыхались, и за окном стояла свежая весенняя ночь. Черно-желтая, пахнущая акациями и хвоей. Эмили чувствовала себя как в пьяном бреду, ведомая непонятным ей шестым чувством, которое благополучно довело ее до кровати, осторожно стянуло с нее узкую водолазку, черную школьную юбку и шерстяные гетры. У чувства было знакомое лицо, пахнущие родным запахом руки и внимательные голубые глаза.

– Ты красивый, – задумчиво сказала Эмили, вновь оказавшись сверху и с упоением водя пальцами по обнаженной груди, выступающим ключицам и подрагивающими от прикосновений животу.

Ремус молчал, глядя на нее снизу вверх взглядом, какой бывает у тщательно сдерживаемого желания, вот-вот готового сорваться с цепи. Его лицо чернело среди белоснежных подушек, и только глаза по-звериному блестели, словно он и не волком был вовсе, а диким лесным котом.

Эмили наклонилась к нему, мазнула по щеке свесившимися волосами и начала с методичной жестокостью покусывать его за шею. Ремус думал, что сойдет с ума, а еще думал, что это мучение он готов терпеть вечность, потому что предвкушение того, что должно было последовать после, ему нравилось едва ли не больше.

Коротко то ли вздохнув, то ли рыкнув, он одним движением перевернулся, теперь уже нависая над Эмили, с жадностью разглядывая ее бледное лицо с широко распахнутыми удивленным глазами.

Ничто не удивляло Эмили Паркер больше, чем моменты, когда кто-то внезапно захватывал над ней власть.

– Боишься меня? – хрипло спросил Ремус. Он не волновался, ему просто было интересно.

Эмили помотала головой, ее взгляд снова похолодел, будто она вспомнила про свою ущемленную гордость.

– А зря, – совершенно дико прошептал Ремус, и его рука неумолимо двинулась вниз.

Он с каким-то почти садистским наслаждением наблюдал, как она пытается удержать контроль, сдавая позиции одну за одной, совершенно неспособная что-либо с собой поделать. Эмили почти не стонала, превращая готовые вырваться стоны в прерывистое хриплое дыхание, и зверь внутри Ремуса окончательно сошел с ума.

Потому что обладать своей жертвой – недостаточно. Зверю необходимо видеть, как жертва подчиняется ему с каждой секундой все больше и больше, переступая через собственную гордость и убеждения.

Ремус знал, что ей это нравится.

Эмили знала, что это нравится ему.

И если бы Сириус или Джеймс знали, как на самом деле выглядят эти странные отношения двух оборотней в овечьих шкурах, они бы очень удивились.

***

Лили Эванс восседала на огромной оранжевой подушке, обняв обеими руками свою любимую игрушку – плюшевого осьминога. Она притащила его из Хогвартса, водрузила во главе кровати и сказала, что теперь Диего будет сидеть здесь. На вопрос Джеймса, где же они с Лили будут спать, девушка только неопределенно пожала плечами и перебралась поближе к камину.

Вокруг летали наколдованные пушистые одуванчики, отчего все время хотелось чихать, но Лили ни за чтобы не променяла эту наполненную летом комнату на порядком опостылевшую гриффиндорскую спальню.

– МакГонагалл говорила с тобой о происходящем? – спросила она, ненароком любуясь Джейсом, который в тот момент как раз снимал рубашку.

Будь это чья-то чужая рубашка, Лили бы непременно поморщилась от запаха и тонко намекнула на необходимость принять ванну. Но в Джеймсе все было родным. Джеймс оказался тем, кого Лили хотела видеть рядом, и неясные образы и силуэты таинственного возлюбленного в ее девичьих снах приобрели знакомые черты.

– Я не хочу об этом говорить, – отрезал Джеймс. – Я летел под дождем на чертовой метле добрых три часа, я не мылся и не спал, и последнее, чего мне не хватает – это разговор о Дамблдоре и его тараканах.

Лили коротко вздохнула, улыбнулась самой солнечной из своих улыбок и протянула руки навстречу Джеймсу. В его большом красном свитере с вышитым оленем (подарок Молли) и торчащими из-под него голыми коленками она выглядела ужасно мило, так что Джеймс даже на секунду оторопел.

– Ну раз ты приглашаешь, – туповато ухмыльнулся он.

А потом медленно и как-то неуверенно пошел к Лили, опустился рядом и обнял своими большими руками, уткнувшись носом ей в рыжую макушку. Лили чувствовала себя так, будто ее накрыло огромное мягкое одеяло, и ощущение, что просто так из-под него ей не выбраться, дарило тепло и умиротворенность.

Из-за своего роста и комплекции Джеймс мог казаться слишком большим и неуклюжим, но это в нем и нравилось Лили больше всего. Его большие руки и большое сердце, которое так гулко и упрямо билось у него в груди. Этот мерный стук казался ей красивым, и она могла слушать его часами, запуская пальцы в жесткие волосы и почесывая Джеймса за ухом, как толстого мурлыкающего кота.

Джеймс замер, прикрыв глаза и не шевелясь, совершенно разомлевший от ее ласки, и изредка вздыхал. Одуванчики пролетали мимо, время от времени совершая посадку на его голове, а потом вновь воспаряли в воздух и светились, пропитанные мягким оранжевым светом.

Лили завозилась, пытаясь поудобнее устроиться и распрямить затекшие ноги, и Джеймс тут же очнулся.

– Мы здесь одни, – негромко проговорил он ей куда-то в плечо, скользнув губами по щеке и шее. Лили вздрогнула и тут же запунцовела от его тона. – Никаких Блэков, врывающихся в комнату, Ремусов, тоскливо сопящих на соседней кровати, и Питеров, читающих нотации.

Лили улыбнулась снова, еще более хитро, и, прижав Джеймса, увлекла его за собой.

========== Глава XXVII: Исчезнувшая – 2-ая часть ==========

Нарцисса отправилась в Малфой-мэнор на собственной карете с собственными экипажем и собственными лошадьми. Когда она думала о том, в каких ужасных условиях передвигаются все прочие ученики (по пятеро-шестеро в неудобных деревянных коробках с какими-то клячами вместо коней!), она невольно начинала мурлыкать себе под нос незатейливые мелодии.

В этом было что-то по-детски приятное и даже немного дерзкое. Мать никогда не разрешала ей напевать песенки, аргументируя тем, что это пристало сельским служанкам, но никак не благородным представительницам знатного рода.

«Люциус будет меня ждать», – подумала Нарцисса и, не выдержав, улыбнулась. Это было категорически странно и неправильно, так что Блэк не преминула немедленно «одернуть» губы вниз, пока никто не заметил.

Люциус шантажировал ее, Люциус не любил ее, Люциус изменял ей.

Но скоро он будет принадлежать Нарциссе целиком и полностью, и ничто не изменит это.

Ощущение скорого замужества, раньше вызывавшее в Нарциссе легкую оторопь, сменилось сладким предвкушением. Ей не терпелось примерить на себя роль хозяйки большого дома и роль супруги. Как Андромеда могла променять Лестрейнджа, отданного теперь Белле, на какого-то магглорожденного, Нарцисса решительно не понимала. Лестрейндж конечно не Малфой, но…

Карета подскочила на ухабе, чуть не опрокинув Нарциссу с места, и та на несколько минут подрастеряла свои мысли, пытаясь одновременно удержаться на сидении, не уронить шляпку и не повредить прическу. Перед Люциусом она должна была предстать безупречной.

– Приехали, госпожа.

Слуга открыл дверь, подал Нарциссе руку, и та с крайним неудовольствием воспользовалась ею. Люциус был просто обязан встретить свою невесту лично, но его такие мелочи явно не волновали. Нарцисса почувствовала, как внутри поднимаются старые обиды, и поспешно вздохнула. Пошедшее красными пятнами лицо – никудышная идея.

Малфой-мэнор был ужасающе холоден, словно пришел огромный дементор и высосал душу изо всего дома. Необъятная прихожая почти не освещалась, высокие окна были плотно зашторены, не оставляя никаких сомнений – тот кто делал это, получил строгий приказ не пропускать и капли солнца в комнату.

Нарцисса поежилась, отдавая домовихе желтое пальто и жемчужно-белый шарф. Эльфийка пропищала что-то подобострастное и засеменила перед Нарциссой. Та была вынуждена последовать за ней, кипя от злости.

Ее шаги эхом отдавались в пустом холле, и Нарцисса невольно вспомнила, как впервые, в возрасте одиннадцати лет была представлена Люциусу в качестве невесты. Тогда она так волновалась, что в первые минуты не смогла вымолвить и слова. Абраксас, наблюдая сию картину, охладел к ней еще сильнее и лишь коротко кивнул – мол, робкая и никудышная невестка не составит проблем – и хорошо.

Хорошо, что он умер.

Люциус Малфой, нездорово бледный, в одной лишь рубашке и белых брюках сидел на софе, внимательно выслушивая мать. То, что Нарцисса поначалу приняла за дребезжание, оказалось то и дело срывающимся голосом Эрики Малфой.

Люциус оглянулся на стук каблуков, его полубезумный взгляд метнулся туда-сюда и наконец остановился на Нарциссе. В нем появилось облегчение, и Нарцисса едва смогла удержать брови на месте.

– Нарцисса, – он вскочил и направился к ней, как бегущий от пожара человек. Склонился, аккуратно поднося к губам руку в белоснежной перчатке, и только теперь, поверх его спины Нарцисса увидела еще одного гостя. Гостью.

Элизу Яксли.

Элиза чуть приподняла уголки губ в улыбке и поднялась навстречу, готовая склонить голову в приветствии. Но ее притворная вежливость уже ничего не могла исправить. Девчонка посмела приехать к Люциусу – ее жениху – прежде самой Нарциссы! Стерпеть такое – значило бы унизить себя.

Люциус отпустил руку Нарциссы, отступил на шаг, продолжая безмолвствовать, и это было чертовски похоже на моральное бегство. Ну что же, раз он сам предоставил ей слово…

– Элиза, – Нарцисса улыбнулась, мастерски управляя своим голосом и подбавляя в него максимальное количество яда. – Какая встреча.

Ее лицо излучало величавое спокойствие, но было что-то дикое и дьявольское в изгибе ее губ, предназначенное лишь одной Элиза. Там как ни в чем не бывало продолжала улыбаться. У девочки стальные нервы.

– Нарцисса, – Элиза склонила голову.

– Вы знакомы? – Эрика ослепительно улыбнулась, совершенно счастливая от такого поворота событий.

И только теперь, глядя на ее мигом разгладившееся белое лицо и светящиеся теплом глаза, Нарцисса поняла одну крайне неприятную вещь: Элиза Яксли пустила свои корни в душу этой женщины. И пустила очень глубоко.

Блэк мельком взглянула на Люциуса и встретилась с ним глазами. Они смотрели друг на друга долю мгновения, после чего Малфой чуть ближе подступил к ее плечу. Что ж, значит, один союзник у Нарциссы все-таки есть.

– Мы договорим позже, Элиза, – Люциус вежливо и гораздо более уверенно улыбнулся. – Моей невесте необходимо устроиться в комнатах, и я желаю сопроводить ее лично.

– Знаешь, Люциус, твое вопиющее пренебрежение нашими отношениями – просто немыслимо! – возмущалась Нарцисса, следуя по длинному коридору за Люциусом. Она безмолвствовала большую часть пути, но, поднявшись наконец на личный этаж Люциуса, устроила настоящий скандал. – Мало того, что дверь мне открывает мой собственный слуга, а после – какая-то чахлая эльфийка, так после этого я еще и узнаю, что все это – из-за грязнокровной выскочки!

Люциус словно онемел – даже его лицо стало деревянным. Широким жестом он распахнул створки дверей, пропуская Нарциссу в покои, ставшие ей почти родными за время частых посещений Малфой-мэнора. Прозрачные шелковые занавески на высоких арочных окнах, изысканная кровать на изогнутых ножках, шкафы из черного дерева с золоченными ручками и круглый ковер с вышитым вручную цветком нарцисса.

Люциус плотно закрыл за Нарциссой двери, стремительно подошел к девушке и развернул к себе, больно обхватив руками за предплечья.

– Лю…

– Мы должны от нее избавиться, – очень тихо, но очень отчетливо проговорил он.

Нарцисса моргнула, отгоняя наваждение, и осторожно произнесла:

– Неужели Элиза произвела на тебя такой эффект?

– Даже ты называешь ее по имени, – Люциус сделал паузу. – А это кое-что значит.

Это было правдой. Нарцисса ни одну грязнокровку не называла по имени без стоящей причины, а сейчас даже не задумалась.

Она осторожно высвободилась из «объятий» Люциуса, невесомо прошлась по ковру и присела на кровать. Люциус смотрел на нее сверху вниз с нехорошим настороженным выражением и молчал.

– Она полукровка, – полувопросительно произнесла Нарцисса, отвечая ему упрямым взглядом. – Это не одно и то же.

– Она очень опасная полукровка, – поправил ее Люциус. Его лицо разгладилось, и он прикрыл глаза, устало опустив руки. – Ее появление здесь прошло мимо моего ведома. Я просто спустился к завтраку и обнаружил эту… эту Яксли, сидящей за семейным столом рядом с моей собственной матерью. С очень и очень счастливой матерью.

Люциус присел на край кровати рядом с Нарциссой, и только сейчас она заметила, как сильно он осунулся.

– Мама была безутешна. Она плакала ночами, позабыв наложить Оглушающие чары, била посуду, рвала одежду, кричала. Я думал, что сойду с ума, – Люциус смотрел в пол и, вероятно, не вполне понимал, что говорит. – А эта… эта сука!..

Нарцисса дернулась, но Люциус уже проглотил свою злость, и только в глазах осталось что-то зловещее, что всегда появлялось во взгляде Абраксаса, когда кто-то отказывался ему подчиняться.

– Оказывается, она уже давно бывала здесь… – Люциус уставился в стену напротив, его ноздри раздувались, но голос оставался ледяным. – В отсутствие отца. Она племянница моей матери и моя кузина.

– Она распространяет зелье на своем факультете, – Нарцисса осторожно придвинулась к Малфою, стягивая атласные перчатки с холеных рук. – Она на нашей стороне.

– Я знаю, и это пугает меня еще больше, – безо всяких эмоций произнес Малфой. – Она провела с этими людьми половину своей жизни, а теперь травит их, улыбаясь и ласково поглаживая по спине. Что же тогда она может сделать с моей матерью?

Нарцисса задумчиво посмотрела на свои руки, потом вздернула подбородок и хладнокровно сказала:

– Мы можем подлить зелье ей, Люциус.

Слова прозвучали очень буднично и удивительно к месту. Будто Люциус именно к тому и вел беседу, под конец лишь оставив Нарциссе сыграть главную партию. Малфой едва заметно улыбнулся, тепло посмотрел на Нарциссу и наконец произнес:

– Именно это я и сделал. Сегодня утром. Я не колебался.

Нарцисса молчала лишь мгновение, зная, что иногда бывают моменты, когда важен не только сам ответ, но и то, как скоро он будет произнесен. И она не сомневалась.

– Ты все сделал правильно.

Нарцисса лежала, натянув одеяло до подбородка, вытянувшись по струнке и раскинув в стороны руки. Она любила так засыпать, ей казалось, будто она покачивается на волнах сна, постепенно проваливаясь в его глубину. Но сегодня ей не спалось, и причин тому было множество.

Элиза. Кто она такая? Неужели в человеке может быть сплетено столько всего противоречивого? И, если Шляпа не ошиблась, то неужели возможно так неузнаваемо измениться за несколько лет?

Эрика. Нарцисса отчетливо видела, как сходит с ума ее будущая свекровь. Эрика всегда была придатком своего мужа, и Нарцисса не испытывала к ней особого пиетета, но сейчас не могла подавить жалость. Эрика медленно умирала от печали, терзающей ее изнутри, и смотреть на это было страшно. Неужели можно так сильно раствориться в одном-единственном человеке, что после его ухода теряешь саму себя?..

Люциус… Люциус ничуть не изменился. Нарцисса всегда считала, что видит его насквозь, знает все его стороны, тайные желания, порывы и мечты… Но одно дело об этом знать, а другое – видеть. Нарцисса никак не могла определиться с тем, понравилось ли ей увиденное или же оно отталкивает ее.

В комнате стояла звенящая тишина, были закрыты все окна, вынесены все часы – ни в каких других условиях Нарцисса заснуть не могла. И странный тихий звук, то прерывающийся, то нарастающий был явственно слышим в темноте. Нарцисса поворочалась на кровати, недовольно села, придерживая у груди одеяло и задумчиво уставилась на дверь. Кто-то скребся по ней, и это было довольно-таки жутко.

– Госпожа? – раздалось приглушенное с той стороны, сердце совершило кульбит, и Блэк прикрыла глаза.

Всего лишь домовиха.

Нарцисса изящно спрыгнула с кровати, не торопясь прошествовала к двери и с ленцой открыла ее, чуть прищурившись от света, наполняющего коридор.

– Чего тебе? – недовольно поинтересовалась она.

– Г-госпожа, могу ли я просить вас?..

Домовиха, ничего более не объясняя, поспешила прочь, и Нарцисса, плотно притворив за собой двери, двинулась за ней. Чтобы маленькая ушастая служка позволила себе подобное, должно было случиться нечто из ряда вон выходящее. Может быть, Элиза подавилась во сне или захлебнулась собственной желчью?..

Нарцисса осторожно ступала вперед, и ее босые ноги утопали в мягком ворсе ковра. Это ощущение было настолько приятным, что Нарцисса снова начала мурлыкать, не обращая никакого внимания на удивленный взгляд домовихи.

Эльфийка остановилась у покоев Люциуса, и благодушие Нарциссы как рукой сняло.

– Он там… снова… Я не знаю, что и делать, – жалостливо сказала служанка, заламывая тоненькие ручки. – Но вам он доверяет, и я подумала…

Судя по тому, что эльфийка не билась в рыданиях, ничего особенно страшного с Люциусом не произошло, а значит, и переступать порог его спальни не было никаких причин.

Но…

Он там, внутри… Беззащитный, быть может, обнаженный – кто знает, в чем спит Люциус? – в своей кровати, в комнате, в которой Нарцисса никогда не была. В комнате, которая дышит и живет своим хозяином. В комнате, где маленький Люциус рос, учился ходить, плакал, радовался, жил – это все там, за этой треклятой дверью с огромной «L», пошло инструктированной изумрудами.

– Конечно, – сказала Нарцисса так, словно оказывала честь домовихе в частности и всему магическому сообществу в целом. – Я разберусь.

Бедняжка благодарно шмыгнула носом, поковырялась в замке и бесшумно отворила одну из створок. Всего мгновение, и Нарцисса проскользнула внутрь, дверь за ней закрылась, и вновь наступила кромешная темнота.

У Нарциссы перехватило дыхание.

Что она делает?!

Они, конечно, обвенчаны, но…

«Мать не узнает…» – протянул в голове проснувшийся голосок. Тот самый, что когда-то уговорил ее присоединиться к A&B. – “Ты только посмотришь и все…”

Нарцисса вдохнула очень-очень тихо, пытаясь не нарушить покоя спящего.

В комнате Люциуса не были зажжены свечи и не работал ночник. Не было слышно ни тиканья часов, ни стрекота цикад – он так же, как и она, закрывал окна перед сном. А может быть, опасался кого-то.

В темноте была едва различима огромная круглая кровать под матерчатым куполом, у стены стоял стол, заваленный бумагами, рядом с ним узкий шкаф до самого потолка. Здесь не было ни растений, ни украшений. Спальня была для Малфоя всего лишь местом, где он спал, и Нарцисса немного поникла. Она-то ожидала увидеть ошеломляющий своим великолепием ледяной дворец с трупами неугодных слуг и коллекцией пыточных приспособлений. Но, как это часто бывает, дверь в комнату выглядит торжественней, чем ее содержимое.

И только сейчас, отвлекшись от созерцания расплывчатых в темноте контуров предметов, Нарцисса услышала звук.

Этот звук.

Его ни с чем нельзя было спутать. Это был звук, который могут издавать лишь взрослые плачущие мужчины, изо всех сил пытающиеся удержать боль в себе. А оттого их рыдания всегда пугали Нарциссу намного больше, чем женские.

Если плачет женщина – это может быть всего лишь маленькой хитростью. Если плачет мужчина – это по-настоящему и это страшно.

Нарцисса сглотнула и сделала то, чего она сама от себя не ожидала. Она пошла вперед. К Люциусу. Ее длинная прозрачная сорочка скользила по ковру, ноги касались холодного ворса, и Нарциссе казалось, что именно так себя чувствовали девы, которых в древности приносили в жертву драконам.

Нарцисса опустилась на кровать рядом с головой Люциуса, невесомо опустила руку рядом с его головой и едва слышно произнесла:

– Ты спишь, Люциус.

Она не знала, спал ли он, просто поверил ей или же притворился, но дергаться Малфой перестал. Просто замер, как пойманная в клетку птичку, выжидая.

Нарцисса легонько провела по волосам Люциуса ладонью, поразилась, какие они мягкие, и уже совсем отважно запустила в них пальцы. Она почувствовала, как Малфой расслабился, снова начал дышать, но все еще не смел шевелиться. Быть может, боялся спугнуть сладкое сновидение или не хотел признаваться, что не спит.

Это была опасная игра. Малфой никогда не простит ей того, что она видела его слабость. Он уничтожит ее за это, сокрушит и растолчет в порошок. Но если они оба сделают вид, что ничего не было, что все это был лишь пустой сон, мираж…

И почему все так сложно?

На Нарциссу накатила тоска, как только она представила себе этого хама, Поттера, и его грязнокровку. Он-то, наверное, может преспокойно влезть к ней в кровать под полог в любое время суток, и никто из ее подруг и слова против не скажет. Может целовать ее на глазах у всех, зажимать во всяких темных углах, пошло шутить и наслаждаться ее раскрасневшимися от смущения и счастья щеками.

Нарцисса осуждала это и завидовала.

Люциус тем временем совсем обмяк, задышал громче, уже не пытаясь притворяться спящим, а являясь таковым. Нарцисса не знала, что сможет найти в себе столько нежности, тем более, к этому человеку, что сможет так ласково гладить его голову, волосы, плечи и шептать всякие глупости.

Она покинула спальню Люциуса через полчаса. Воровато оглядываясь, пробежала по коридору, подобрав юбки, и скрылась в своих покоях, будто пугливый зверек в собственной норе.

А на утро они сдержанно поздоровались за завтраком и до самого обеда, когда Люциус уехал по делам, не обмолвились ни одним словечком.

***

Блэкшир

Сириус Блэк восседал в кресле Альфарда в его кабинете, а Нимфадора Тонкс пыталась укусить его за ухо заострившимися зубками. Они хохотали, и Беата мрачнела с каждой секундой.

Она всегда искренне считала, что Блэк и дети – это как… как она и дети.

Она не понимала, о чем можно разговаривать с неоперившейся мелюзгой, во что можно с ними играть, если с ними нельзя даже выпить и уж тем более и подумать не могла, что Блэк во всем этом так преуспел.

Выходит, в Блэке было что-то, в чем он ее однозначно превосходил.

– Почему тетя Беата такая грустная? – спросила Нимфадора и, когда Сириус отвлекся, коварно цапнула его за палец.

– Голодная, наверное, – посмеиваясь, ответил Блэк.

Нимфадора сидела у него на коленях, со смешными короткими косичками и постоянно вертела головой туда-сюда. Она была похожа на непокорный огонек, пытающийся вырваться из чужих пальцев, но Блэк держал ее надежно, выглядя при этом до неприличия счастливо. И что самое страшное – смотрелся вместе с Дорой на руках очень органично.

Беата так не умела. Ей довелось лишь раз провести время с ребенком, еще когда бабушка поручила ей приглядывать за дальней родственницей, в ходе чего девочка случайно подожгла дом, лишилась половины волос, а Беату высекли.

За всеми своими размышлениями Беата не заметила, как несносное создание спрыгнуло с колен Блэка, подобралось к ней неподобающе близко и уверенно вползло рядом на диван. Поэтому когда хобот Нимфадоры протрубил Беате прямо в ухо, она подпрыгнула, слетела на пол, заорала и начала неистово махать руками.