Текст книги "A and B, или Как приручить Мародеров (СИ)"

Автор книги: Merenili

сообщить о нарушении

Текущая страница: 47 (всего у книги 57 страниц)

– Расскажи, – сказала она почти требовательно, и Малфой скосил на нее узкие глаза.

– Рассказать?

Нарцисса раздумывала некоторое время, решая, действительно ли она хочет услышать то, о чем спрашивает. Любопытство взяло верх.

– Что-то готовится, я это чувствую. К тебе последнее время приходит множество писем, а в это время в мире чистокровных всегда творится какое-то таинство. Мама говорила, что это мужское дело, но мне всегда было интересно, что она скрывала.

– Твоя мать – умная женщина, почему бы ее не послушать?

– Любопытство, – Нарцисса передернула обнаженными фарфоровыми плечиками, на полную мощность включая женские чары.

В ее природной красоте и дьявольской очаровательности сомневаться не приходилось. Кобель любого возраста при виде Нарциссы сделал бы стойку, и Люциус его прекрасно бы понял – таким женщинам не отказывают в просьбах. Не тогда, когда они так улыбаются, жмут губки и зазывно смотрят в глаза.

Почему бы и не рассказать, в самом деле?

– Планируется довольно-таки интересно мероприятие, мисс Блэк, – Люциус задумчиво улыбнулся, посмаковав ее фамилию. – Существует некая традиция, которая, по официальному заявлению, призвана проверять наследников чистокровных семейств на стойкость их убеждений. На мой взгляд, это довольно примитивное развлечение, но и в нем есть своя прелесть.

Нарцисса слушала, затаив дыхание и сжав тоненькими пальчиками воздушный шифон расшитого драгоценностями платья.

– Видишь ли… Раз в год, в Пасхальные каникулы молодые юноши из очень уважаемых семей собираются вместе. Кто-то впервые, а кто-то нет. Эта традиция произошла из весьма древних времен, когда чистокровные волшебники, не гнушаясь ничего и никого, обращали в рабство обычных людей, магглорожденных и полукровок. Иногда они устраивали… так называемую охоту, – Люциус приподнял уголки губ в презрительной улыбке. – Они выпускали это стадо на волю и предлагали освобождение от рабства тем, кто сумеет унести ноги и спастись. Таких обычно не бывало, но изредка попадались и везунчики. Со временем, когда люди начали поднимать восстания, окончательно обратили волшебников в бегство и нам пришлось скрываться от племени, не знающего магии, традиция претерпела несколько изменений. У волшебников больше не было крепостных и рабов. Официально, по крайней мере.

Люциус помолчал, не без удовольствия изучая холеное личико Нарциссы, пошедшее легкими красными пятнами от волнения, страха и предвкушения.

– Теперь же чистокровные юноши порой устраивают Гонки, но эта информация, конечно же, засекречена, а проведение подобного марафона требует огромных затрат или, вернее сказать, взяток. Чтобы Министерство закрывало глаза. Теперь же, когда Лорд собрал нас всех воедино с великой целью очищения крови, у нас появилась еще одна причина для проведения этого пикничка. Демонстрация власти.

Ногти Нарциссы впились в шифон, опасно оттягивая его с колен и грозя и вовсе разорвать хрупкую ткань. Она не произнесла ни слова и ее лицо почти не дрогнуло, но в глазах появилось что-то слабое и жалкое. Теперь она была совсем не столь уверена в том, что хочет знать ответ.

– Тебе это не грозит, моя прелесть, – Люциус перегнулся через подлокотник к самому уху Нарциссы. – Ты чистокровная и достойная наследница своего рода. Мы трогаем лишь тех, кто самим своим существованием оскверняет магию и волшебство.

Лицо Блэк разгладилось, глаза затуманились и она осторожно выдохнула. Все же, Малфой с удовольствием отметил для себя этот факт, его воздействие на Нарциссу было куда более сильным, чем она сама это признавала.

– Выходит, вы просто собираете множество грязнокровок и загоняете их в лесу, как зверье? – почти шепотом спросила она, придвигаясь к Люциусу.

– Очень точно подмечено, милая. В этот раз Лорд решил немного поменять правила игры и подключить к этому еще и оборотней. Волчатам нужно подрать обо что-то коготки, знаешь ли.

– Оборотни? – Нарциссы вскинулась, молниеносно отодвигаясь.

– Да-да. Оборотни, – со вкусом повторил Малфой.

– И… где все это проводится?..

– Традиция пошла от одного небезызсвестного рода. Я полагаю, догадаться, о ком идет речь, несложно.

– Яксли, – выплюнула Нарцисса.

– Совершенно верно. Те самые чудовища, что породили нашу с тобой одну крайне занимательную знакомую. Но Яксли многое пережили за последние годы. Министерство прикрыло их лавочку, так что честь открывать Гонки отдали тому, кто мог себе это позволить и кто желал этого больше всех.

Нарцисса взглянула Люциусу в глаза, ожидая продолжения и в то же время неуверенная в том, так уж ли нужна ей вся эта информация.

– Твой зазноба. – Нарцисса дернулась. – Энтони Мальсибер. Он уже три года наслаждается проведением Гонок и ни разу еще не попросил кого-то подменить его. Его отец щедро оплачивает это скромное увлечение единственного сына, – Люциус потянулся. – Что же, я не против. Чем бы дитя не тешилось.

– Когда это случится?

– А вот это, – Люциус нарочито погрозил пальцем, – тебе знать необязательно.

Нарцисса медленно кивнула, признавая правоту Люциуса и понимая, что и так спросила больше положенного. Она задумчиво уставилась на блики огня, отражающегося в янтарных вкраплениях изящных ваз.

Элиза, стоявшая за дверью и выслушавшая весь разговор от начала и до конца, так некстати вспомнила про пропажу Эмили Паркер, про ее счеты с Малфоем и его бандой и про то, что она – магглорожденная.

Эмили не повезло. Очень сильно не повезло.

Что же теперь делать? Предупредить или?..

Ответ был предельно ясен.

========== Глава XXIX: Нет ближе друга, чем злейший враг ==========

Малфой-мэнор

Над Уилтширским лесом занималось утро. Разливалось алым багрянцем, сменялось желтеющими полосами света восходящего солнца и холодило свежим весенним воздухом. Чернеющие деревья высились неподвижно, похожие на большую растянувшуюся по всему горизонту мрачную кляксу. Малфой-мэнор был все также хмур, нависая громадиной серого камня над изящными искусственными озерами с декоративными лебедями, розовыми клумбами и роскошными садами.

Люциус спустился к завтраку, на ходу поправляя манжеты рубашки и припоминая, не забыл ли он надушиться любимым одеколоном. Его мать уже сидела за длинным, уставленным яствами столом, благосклонно кивая суетившимся домовикам, и между тем поглядывала в окно тоскующим взглядом, будто ждала кого-то. Ее острые плечики болезненно выглядывали из-под шали.

Рядом с Эрикой восседала цветущая и как никогда прекрасная Элиза в белоснежном брючном костюме, блистающая новыми украшениями и молодостью. Казалось, это она жадно высасывает из Эрики жизнь капля за каплей.

В последнее время ее черты ужесточились, стали чуть более напряженными и агрессивными. Вся та сила, что крылась в ней годами, поднимала голову, расчерчивая лицо Элизы уверенными короткими штрихами, имя которым было – Яксли.

То, как она улыбалась, поворачивала голову, откидывала со лба прядь волос и поправляла тонкими пальцами отвороты белого пиджака, вызывало в Малфое лютую ненависть. Он не желал признать право Элизы находиться в его доме, но и поделать ничего не мог. Странным образом Эрика рядом с ней обретала подобие живого человека, и в ее глазах проскакивали давно уже потускневшие искорки. Она хрупко улыбалась, изредка путаясь в именах и называя племянницу Эрминой, но Элиза упорно делала вид, что не замечает этих оговорок. Стоило Элизе уйти в другую комнату, как Эрика, словно наркоман без дозы, вся съеживалась и опадала.

Нарцисса практически перестала появляться в общей зале и столовой с того вечера, как Люциус поведал ей о Гонках. Иногда она настороженно выглядывала из своих покоев, чтобы незаметной тенью проскользнуть в сады, и там предавалась одной ей понятным размышлениям до самого вечера, порой забывая даже про обед. Домовики приносили ей легкие закуски по строгому наказу Люциуса, от которых она не отказывалась, но и особого желания есть не проявляла.

Но Нарцисса была взрослой девочкой, и Люциус знал, что она справится с правдой и не выдаст его.

– Мама, – он чинно кивнул. – Элиза.

Люциус опустился на стул с инициалами «L.A.M», придвинул к себе блюдо с чудным воздушным омлетом, несколько миниатюрных сырных круассанов и жестом указал домовику на пустующую кружку, над которой через мгновение уже поднимался дивный аромат крепкого кофе.

– Как ты спала, мама? – ровно спросил Люциус. Ответа он не ждал.

Эрика неопределенно пожала плечами, оглянулась на Элизу и молча улыбнулась. Люциуса передернуло.

Они завтракали в полной тишине под чинный звон вилок и беспечное чириканье проснувшихся птиц. Через несколько минут Эрика тихо поднялась из-за стола, не доев свой единственный сандвич и удалилась на балкон, откуда сквозь распахнутые створчатые двери веяло утренним холодком и цветочным ароматом.

Люциус с Элизой остались одни. Какое-то время они ели или делали вид, что ели, не поднимая друг на друга глаз и изредка подзывая к себе домовиков. Напряжение росло, и это был лишь вопрос времени, когда кто-то из них взорвется.

Элиза не выдержала первой.

– Чего ты ждешь, Люциус? – прямо, с плохо скрываемым раздражением спросила она.

Элиза очень долго ждала этого момента – когда сможет отбросить порядком надоевшую маску и стать самой собой.

– Жду? – надменно уточнил Люциус, не поднимая глаз от тарелки.

– Ты так пристально наблюдаешь за мной, с такой дикой злобой, которую даже не пытаешься скрыть… Ты чего-то ждешь, не так ли?

Люциус искоса взглянул на нее, растянул губы в ядовитой улыбке и медовым голосом сказал:

– Лишь жду, когда ты поймешь, что тебе здесь места нет.

Слова прозвучали, и Люциус на мгновение пожалел, что выразился излишне резко. Он не любил прямых бесед и громких слов, которых не вернуть назад.

Элиза прищурилась.

– Я это поняла, уже однажды войдя сюда. Тогда был жив твой отец, и его дух, которым пропитан весь этот дом, словно бы говорил мне: «Уходи». – Она улыбнулась, вспоминая. – Мне было очень неуютно, Люциус. Я чувствовала себе не просто чужой – мне казалось, что я непрошенный воришка, который незаконно проник в чужой дом и даже не способен утащить все то, что здесь есть. Но после я поняла… Поняла, что все так и происходит в вашем мире. Для того, чтобы быть в нем своей, приходится отстаивать свою территорию и идти по головам.

– Но это не твоя территория, – Люциус поднял бровь.

– Я имею право находиться здесь по праву крови.

Это стало последней каплей.

Люциус расхохотался так громко и зло, не сдерживаясь, что домовики боязливо прижали длинные уши к своим большим головам. Смех Люциуса звенел в стеклянной утвари, наполнявшей многочисленные буфетные шкафчики, разносясь по всему нижнему этажу. Элиза смотрела на него так, будто он окончательно сошел с ума. Смех Малфоя оборвался так же резко, как и начался, и лицо его стало злым.

– По праву крови? – зашипел он. Элиза почувствовала, как капелька слюны попала ей на щеку. – И это говорит полукровка, чья мать добровольно вышла замуж за маггла, не имеющего никакого отношения к магии? Не за магглорожденного. За маггла!

– Не нужно, Люциус, – лицо Элизы как зеркало отразило лицо Люциуса. – Не нужно клеймить меня поступками матери. Я не просила у нее такого отца и такого выбора, она сделала его за меня. Еще до моего рождения! И теперь я считаю, что имею право вернуться.

Люциус улыбался, сверкая серыми стальными глазами, рассматривая Элизу взглядом палача, забавляющегося с жертвой.

– Как тебе спится по ночам, Элиза? – едва слышно спросил он наконец.

Элиза секунду непонимающе смотрела на него, затем вздрогнула и отодвинулась вместе со стулом. Вилка с резким звоном упала на пол, но домовики даже не шелохнулись, чтобы поднять ее.

– Ты знаешь про зелье? – выдохнула Элиза.

– Конечно, я знаю про зелье! – воскликнул Люциус.

– Что я пила его? – Элиза пораженно уставилась на него.

Они мгновение смотрели друг другу в глаза. На лице Элизы появлялся ужас, на лице Малфоя – понимание.

– Ты выпила зелье сама? – резко спросил он.

– Ты подлил мне его? – прошептала она.

Вновь наступила тишина.

– Сумасшедшая сука… – прошептал Люциус. – Тебя даже зелье не взяло…

– Ублюдок! – выплюнула Элиза в ответ. – Решил избавиться от меня моим же оружием?!

Она вскочила, чуть не опрокинув серебряный кубок с соком, нависла над столом, будто разъяренная белая птица. Сейчас она была похожа на Эрнеста Яксли в худшем из его настроений. Сходство было просто удивительным, и Люциус в очередной раз подумал, что всех Яксли, наверное, выводили искусственно, пестуя их и взращивая с одной лишь целью – резать и убивать.

Мать Элизы оказалась очень неожиданным и, скорее всего, единственным исключением из семьи. Странно, что она осталась жива после того, что сделала.

Элиза постояла так с полминуты, вся напряженная, как сжатая пружина, а после вылетела из столовой, едва не врезавшись в Нарциссу Блэк. Отшатнулась в сторону, не промолвив и слова извинений, и исчезла в проеме. Хлопнула дверь, затем еще одна, и все стихло.

Эрика, все это время стоявшая на балконе в своем длинном платье и теплой шали, так и не пошевелилась. Ее фигурка, замершая на фоне восходящего солнца, казалась статуей, вырезанной из редкого разноцветного камня.

Простучали каблучки, повеяло слабым запахом духов, и в столовую вплыла Нарцисса. Она шла уверенно, но осторожно, будто ступая по полю с магическими ловушками, готовыми вот-вот взорваться.

– Я полагаю, разговор прошел не очень радужно, – осведомилась Нарцисса, остановившись подле стола и разглядывая бледного, тяжело дышащего Люциуса.

Малфой поднял на нее глаза, чувствуя, как бисеринки пота скользят по лбу, шумно вздохнул и дернул головой.

– Я не хочу об этом говорить. – отрезал он.

Люциус порывисто поднялся из-за стола и, чеканя шаг, прошел к витой лестнице, поднялся по ней и скрылся в зияющей пасти второго этажа. Нарциссе оставалось лишь пожать плечами. Она ожидала чего-то подобного от этих двоих и отсчитывала секунды до наступления бури.

То, что Элиза добровольно выпила зелье… Нарцисса не знала, что она чувствовала больше – уважение или страх перед человеком, способным на подобное. Но находиться в одном доме с Элизой ей теперь совсем расхотелось. Удивительно, как только Эрика умудряется не замечать происходящего под самым ее носом.

Нарцисса опустилась за опустевший стол, скользнув взглядом по будущей свекрови на открытом балконе, и небрежно махнула домовикам, чтобы они накрыли ей к завтраку. Не успела она разгладить матерчатую салфетку на коленях, как в окно влетела пестрая сова с подвижными глазами-бусинками, опустилась на стол и опустила клюв в кубок Элизы. Нарцисса мимоходом отметила, что пить из этой посуды она бы не стала. Вдоволь напившись, сипуха подошла к Нарциссе, протягивая той лапу с конвертом.

«Спасибо», – только и значилось в короткой мятой записке.

Нарцисса на секунду замерла, а после превратила бумагу пепел взмахом палочки и умиротворенно вздохнула.

Значит, Лили Эванс и все Мародеры предупреждены о Гонках. Значит, у Эмили Паркер все-таки будет шанс спастись.

Нарцисса прикрыла глаза. В очередной раз она смогла откупиться перед своей совестью. Но что будет дальше? ..

Так или иначе, она знала одно – какой бы ни была Эмили и что бы она ни сделала Люциусу, она не заслужила оказаться в застенках Мальсибер-мэнора. Нарцисса знала не понаслышке, что там происходит. Она видела, что он делает со своими игрушками и теперь посчитала нужным вмешаться.

Будем надеяться, что Ремус Люпин действительно готов ради Эмили Паркер на все, как он и говорил.

***

Блэкшир

Джеймс был похож на взъерошенного пса, озлобленного, загнанного, но не утратившего веру в свои силы. Ремус выглядел не лучше. Они почти не спали, почти не разговаривали и словно ищейки шли по следу.

Косой Переулок не дал им ничего. Андромеда с Питером вернулись из него потрепанные, в рваной одежде, в порезах, с синяками и выглядели так, будто их чуть не забрали в ад. Пожиратели в Переулке последнее время стали совершенно неуправляемыми, и стоило им заметить хоть сколько-нибудь подозрительных с их точки зрения личностей, они устраивали дикие расправы. О том, чтобы кто-то из местных жителей что-то рассказал не шло и речи. Все пребывали в диком страхе.

Лавочник из той злополучной аптеки словно исчез с земного шара, что было вполне возможно, учитывая, что никто не стал бы с ним церемониться. Пролезть в Малфой-мэнор они так и не смогли, продолжая кружить в его окрестностях и пытаясь придумать способ проникнуть внутрь, не вызвав лишнего шума.

Никто из них не боялся быть обнаруженными. Они были готовы идти до конца, но понимали, что стоит Малфою почуять опасность, как он сбежит через многочисленные потайные ходы, забрав с собой Эмили. Если она вообще была там.

Их вылазки длились по паре дней, но неизбежно возвращали их в Блэкшир, где Блэк надирался до невменяемого состояния, чтобы на следующее утро подняться с черными кругами под глазами и очередным безумным планом.

Нельзя сказать, чтобы их старания были бесполезными. Несколько раз они умудрились отбить атаки Пожирателей, напавших на простых жителей. Несколько раз им даже удалось ранить их и, судя по всему, вполне серьезно. Однажды они, кажется, пересеклись с самим Волдемортом и едва унесли ноги. Но Эмили это все равно не могло вернуть.

Кульминацией стало письмо, пришедшее к Лили Эванс ранним утром. Когда она разворачивала его под настороженными взглядами друзей, ее лицо вытягивалось от удивления и ужаса.

Лили молча передала письмо по кругу, указав и на небрежный летящий почерк Нарциссы и дав зачитать записку до дыр тем, кто захотел к ней притронуться.

– Что значит, «Гонки»? – севшим голосом спросил Ремус, жадно глотая строчки в десятый, наверное, раз. Слова в письме начали размазываться и стираться от того, как часто он потирал в руках дорогой пергамент с литерой «B».

– Я полагаю, это одно из развлечений чистокровных, – тихо произнесла Лили, с болью глядя на друга. – Мы знаем, что они, вероятно, будут проводиться поблизости от Мальсибер-мэнора, но мы не знаем когда.

– Поблизости от Мальсиберов разве есть такое место? – спросила Марлин. Она порядком исхудала за прошедшие дни, позабыла следить за своей шикарной шевелюрой, отчего стала выглядеть немало потрепанной. Но это придавало ей определенный, воинственный шарм.

– Все поместья чистокровных – уединенные. Найти там дремучий лес, в котором можно по-тихому зарезать людей не проблема, – хриплым от сигарет голосом ответил Сириус. – Прочесывать все смысла не имеет. Это огромные территории. Надо знать, где искать, иначе искать мы будем вечно.

– И кто может нам дать эту информацию?

– Те, кто устраивает Гонки. Надо думать, что это наша любимая слизеринская компания. Они всегда ходят вместе. Нотт, Розье, Эйвери, Мальсибер, Люциус… – Сириус скривился. – Эйвери – самый слабый из всех. Если его прижать, он расколется. Но если он исчезнет, это всколыхнет сообщество, и они отложат Гонки на неопределенный срок.

– И что ты предлагаешь?

Вопрос Джеймса повис в тишине.

Беаты среди них не было. Она ушла еще тогда, вместе со всеми, но сдаваться не собиралась. Спринклс предпочла отправиться к своим, в резиденцию Кавендиш, и с тех пор от нее не поступало ни одной весточки. Если Сириус и волновался, по нему это сказать было невозможно. Он либо пил, либо думал, и в глазах у него пылала ненависть.

А еще он знал, что Беата не пропадет. Кто угодно, но только не она.

Они не поссорились, когда она уходила. Не сказали друг другу «Будь осторожнее», не плакали, не держались за руки, как Лили и Джеймс каждый раз, когда Сохатый отправлялся на очередную разведку… Ничего такого.

Они просто посмотрели друг другу в глаза.

Потом Беата вскинула голову, а Сириус коротко кивнул.

И выпустил ее пальцы из своей ладони.

Ощущение было таким, будто ему вырвали почки. Просто дернули их на себя, вытаскивая из тела и все. Сириус не знал, что чувствовала Беата в этот момент – у него закружилась голова. Он просто смотрел ей вслед: на ее жесткую спину в черной косухе, на сильные красивые ноги в грубых гриндерах и обтягивающих кожаных штанах… он смотрел и впервые чувствовал, что это такое – когда уходишь не ты, а уходят от тебя.

И все, что у тебя остается – это глупая слепая вера. И больше ничего.

– Бродяга! Бродяга, твою мать, ты что, сдох?

Джеймс наклонился над Блэком, так напряженно водя носом, будто пытался уловить запах мертвечины. Сириус обратил на него свои страшные черные глаза, и Поттер удовлетворенно хмыкнул. В глазах друга скользнуло понимание, но он умел держать язык за зубами, когда это действительно было нужно.

– Мы вот что решили, – Джеймс уселся обратно, сверкая на Блэка обеспокоенными глазищами. – Мы сговоримся – то есть, Лили сговорится – с Нарциссой о встрече. Если твоя кузина прислала нам письмо, значит, ей не так уж и наплевать. Значит, есть крохотный шанс, что она поможет.

– Или это ловушка, – буркнул Блэк.

– Мы этого знать не можем, – Джеймс резко и зло развел руками. – Ты лучше знаешь свою сестру, вот и скажи нам, что это – милосердие или возмездие?

Сириус задумался всерьез, отрешенно перебирая в памяти моменты, связанные с хрупкой бледной девочкой с удивительной красоты лицом и ловкими тонкими руками. В этих воспоминаниях было что-то тоскливое, далеко, но удивительно приятное. Это было маленькое напоминание о том, что все они когда-то были детьми. Были немножко лучше, немножко чище и немножко светлее.

– Это не ловушка, – наконец сказал он, блуждая взглядом по пестрым обоям. – Нарцисса хочет помочь. Или я хочу в это верить.

– Приятно видеть, что ты не разуверился в своих родственниках, – фыркнул Джеймс.

– Но если она ответит слишком поздно? Или не захочет ответить? – спросила Лили.

– Тогда мы в полной заднице, – просто сказал Джеймс.

Окно распахнулось так резко, будто кто-то снаружи специально поджидал нужный момент, и незнакомая тяжелая сова влетела внутрь, проскрежетав коготками по кофейному столику, оставляя неглубокие царапины.

Все уставились на нее, как на пришествие самого дьявола, сверля глазами конверт, привязанный к птичьей лапе. Внутри Сириуса что-то екнуло и он медленно, с опаской протянул к сове руку. Та, смерив его подозрительными черными глазами, подала лапу в ответ. Выглядело это так, словно бы никому другому птица не позволила бы к себе притронуться.

Сириус аккуратно, на самом деле боясь, что письмо рассыплется в руках, развернул его, пробежался по строчкам и поднял глаза. В них плескалось ликование.

– Это от Беаты, – почти торжественно молвил он. – Слушайте.

***

Лес Дина

Беата сидела в кресле, вытянув перед собой ноги в заляпанных рванных гриндерах. Им было много лет, и они чертовски износились, но если бы кто-то предложил купить ей новые, она бы плюнула этому советчику в лицо. К некоторым вещам прирастаешь душой.

За окном родного когда-то дома шумел лес Дина. Деревья привычно переговаривались между собой, покачивая тяжелыми ветвями. Здесь было настолько спокойно, словно это был совершенно отдельный дивный мирок, в котором никто не знал слова «война», в котором никто не убивал, не ненавидел и не знал боли. Природные колдуны всегда держались особняком.

Дамблдор очень вовремя и очень удачно совершил переворот в этом тихом сообществе, когда завалил Гвендолин чужими руками, но Беата все равно ощущала очень неприятные настроения, блуждающие по общинам. Колдуны нервничали. И задумывались.

Задумывались о том, на чью сторону встать и стоит ли вообще это делать.

У Беаты это вызывало смутное отвращение. Она видела перед собой кучку трепещущих закостенелых старичков и ни на что неспособный, взращенный в сахарных условиях молодняк. Молодняк жался к своим мамочкам, заискивающе глядел им в глаза и спрашивал, что им делать. Мамочки, в свою очередь, оглядывались на бабушек, а те – старые и поношенные – скрипели о том, что всегда лучше остаться в стороне. А потом расстелиться перед победителем, представиться ему в выгодном свете и сохранить автономию.

Соблюсти нейтралитет.

Беата такого слова не знала и никак не могла его запомнить.

Она честно рассмотрела ситуацию и так и эдак со всех сторон и сделала вывод, что оставаться в стороне и спокойно смотреть на то, как обезумевшие кровожадные твари пытаются подмять под себя мир просто потому, что им так хочется, она не может. Возможно, в ней играл юношеский неукротимый максимализм и стремление изменить старый, закостеневший мир. Возможно, она просто чувствовала, как из ее пальцев ускользают последние крохи магии. Возможно, она просто была человеком, который родился не в то время и не в той семье.

Ну или просто была человеком.

В любом случае, она сделала выбор и впервые могла бы сказать, что он полностью, до последней капли осмыслен. Это было ей не свойственно, но время детских игр кончилось.

Она не говорила ни Сириусу, ни Эмили, ни своей матери, но у нее было стойкое и страшное чувство, что ей не пережить этой войны. Это чувство билось внутри, раздувалось, как воспаленный гнойный нарыв и заставляло взрослеть. Им всем нужно было сделать это в очень короткий срок, чтобы не сойти с дистанции и не быть списанными со счетов. Детям не победить в войне, им не отстоять своих родных, своих близких и свой дом – для этого они слишком беспечны, слабы и наивны. А взрослыми они стать не успевали, но их мнения никто и не спрашивал.

Ощущали ли это Мародеры и все прочие – Беата не знала. Но когда они прощались с Блэком у массивных старых ворот Блэкшира, и он невесомо касался ее рук своими, Беата поняла, что пришло время уходить.

Сириус был воином-одиночкой ровно так же, как и Беата. Они готовы были ринуться в самую гущу событий, встать под вражеские заклинания ради друзей, но смотреть на то, как они будут умирать рядом, было бы невыносимо. Смотреть на то, как умрет Сириус, Беата бы не смогла. Это было что-то такое чуждое, дикое и страшное, к чему Беата была совсем-совсем не готова. Она не знала, любит ли Блэка, не знала, друг ли он ей или любовник. Не знала, но хотела, жаждала, только одного – чтобы он жил. Чтобы он улыбался. Чтобы он был, черт побери, счастлив.

Нашел жену, завел детей и внуков, вел мещанский образ жизни в своем огромном роскошном поместье и просто и по-человечески был счастлив.

А еще она знала, что вместе у них это не выйдет.

– Беата? – в гостиную вплыла высокая плотная девушка со смоляными волосами, заплетенными в две толстых косы, перевитых зелеными лентами. Она облачилась в длиное льняное платье с тяжелыми рукавами и плетенным кожаным ремешком.

– Мать, – Беата поднялась, склоняя голову перед Матерью Общин.

Они были одного возраста, похожей внешности и со схожим складом характера, но между ними была непреодолимая разница. Мать отвечала за целые семьи природных колдунов и не могла позволить себе глупостей, а Беата отвечала только за себя и могла творить все что угодно.

Груз ответственности отпечатался на лице девушки, и ее красивые темные глаза смотрели на Беату со смутной болезненной улыбкой. Так смотрят стареющие матери на дочерей, перед которыми еще открыт целый мир бесконечных возможностей.

– Арлин, – тихо поправила Беату девушка. – Мы с тобой знакомы с детства, Беата. Будет проще, если хотя бы ты будешь звать меня так же, как в старые добрые времена.

– Арлин, – послушно произнесла Беата.

– Я знаю, зачем ты пришла. Или полагаю, что знаю.

Арлин опустилась в кресло напротив, жестом указав Беате на соседнее. Ее длинное платье чуть вздыбилось на животе, когда она села. Беата задумчиво посмотрела туда, где сейчас зарождалась новая, ни в чем неповинная юная жизнь и поняла, что разговор смысла не имеет.

– Ты беременна, – констатировала она.

– Да.

– Ясно.

Арлин полуприкрыла глаза и коротко, виновато выдохнула. Они очень хорошо поняли друг друга.

Может быть, Арлин согласилась бы драться в этой войне против Волдеморта, если бы Беата привела веские, очень веские доводы. Может быть, она бы смирилась с тем, что ее люди будут умирать за чужие идеалы, за идеалы палочковых колдунов, которых они презирали. Может быть.

Но не тогда, когда она собиралась стать матерью. Это меняло все.

Она отвечала за своего нерожденного ребенка и подставить под удар то хрупкое благополучие, которое еще сохранилось у природных колдунов, не могла. Она сделала многое, она и так отдала Хогвартсу целую армию лучших из лучших для защиты от оборотней, пойдя против всей семьи. Но открыто выступить против Волдеморта – значит, навлечь на себя гнев многих, очень многих родичей. Табату, прежнюю Мать, убили очень легко. Также легко убьют Арлин. И ее дитя.

– Кто это будет? – равнодушно спросила Беата.

– Близнецы, – тихо молвила Арлин, улыбка разом преобразила ее лицо, сделав его моложе на годы. – Девочка и мальчик.

– Поздравляю, – сказала Беата, сглотнув ком в горле. Что-то завистливое всколыхнулось внутри нее.

– Спасибо.

Они помолчали. Слова были не нужны.

– Говорят, пропала твоя близкая подруга? – Арлин опустила взгляд.

– Единственная подруга.

– Я не могу… – Арлин вздохнула. – Не могу дать тебе всего, что ты просишь. Но я могу дать тебе информацию.

– Это много.

– Да. – Арлин замолчала. – Это много. И неправильно. Потому что ничего более я тебе дать не в состоянии. Никакой защиты, никакой поддержки, никакой гарантии. Я скажу тебе, где состоится… событие, и ты пойдешь туда одна и тебя будет не остановить.

– Так ты скажешь или нет?

– Гонки, – медленно произнесла Арлин, подняв глаза на Беату. Что-то беспокойное и пугливое плавало в ее глазах. – Чистокровные устраивают Гонки с участием магглорожденных и полукровок. Им дают палочки и отправляют в какой-нибудь чертовски огромный и непроходимый лес, а потом загоняют их как кабанов на охоте. Если они выбираются живыми – их отпускают. Но это происходит редко, очень редко.

Лицо Беаты стало мертвым.

– Это что… традиция? – со смесью отвращения и ужаса спросила она.

– Да… Страшная, уродливая традиция.

– Где это будет? Уилтшир?

– Ты плохо думаешь о своем бывшем друге. Нет. Это будет магическая часть Шервудского Леса. Я дам тебе координаты, но учти одну вещь, Беата, – Арлин дождалась, пока Беата посмотрит на нее, и раздельно произнесла: – Там будут оборотни.

Внутри Беаты все перевернулось и ухнуло вниз, и она чуть не осела прямо на пол. Пошатнулась, но устояла. Ее глаза засветились дикой злостью, и с ладони томительно медленно и лениво закапала кровь от ногтей, врезавшихся в кожу.

Она едва разжала зубы, чтобы сказать:

– Дай мне сову и пергамент, мне нужно отправить письмо.

– Конечно. Все что тебе угодно.

***

Мальсибер-мэнор

Мальсибер был неспокоен последние пару дней.

Он ослабил Империо, чтобы Эмили могла хотя бы самостоятельно есть, потому что когда он пытался кормить ее с ложечки, глядя перед собой своими мерзкими похотливыми глазами, она лишь упорно сжимала зубы.