Текст книги "Легенда о мальчике, что учился дышать (СИ)"
Автор книги: chuckcloud
сообщить о нарушении
Текущая страница: 84 (всего у книги 95 страниц)
– А тебе самому вообще, как? Приятно будет слушать о подобном? – приподняла бровь Нина. – Вроде бы, парни не любят разговаривать о таком, разве нет? Ну там ревность и все дела.
– Ну так это ж было давно, сука-бля. Да и вообще, я же его даже и не знаю. Не думаю, сука-бля, что это какая-то проблема, – выкрутился Том в нетерпении заерзав на месте и чуя носом, что услышит про себя что-то интересное! А вдруг все не так хуево? Сейчас она как расскажет, что была влюблена в него шесть лет назад, а он как признается, что он – это он! И все! Будут они жить долго и счастливо, до конца своих дней, пока смерть не разлучит их. Ебать ты размечтался! Смотри, как бы не вышло наоборот, фантазер!
– В общем, тот год выдался для меня пиздец сложным, – издалека начала повествование Нина, опустив взгляд, выдернув из тенниски Тома ниточку и нервно затеребив ее. – Моя спортивная карьера была разрушена, и я пиздец переживала по этому поводу. Я только этим и жила, мечтая попасть на Олимпиаду, добиться каких-то высот… А Лизи просто взяла и разрушила все это. Да, тогда у меня участились панические атаки, а как выяснилось позже и вовсе было обсессивно-компульсивное расстройство, при котором подобные физические нагрузки могли привести к летальному исходу. Но ведь в момент, когда Лизи отняла у меня мою мечту, она же этого не знала наверняка? Да, она спасла меня. Да, спасибо, конечно ей за это. Но ведь в тот момент она не знала, что все так! Так имело ли она права это делать? Конечно, нет. В итоге я разругалась с ней, разругалась с родителями, которые заявили, что я сама все проебала из-за своей беспечности. В общем, на фоне того, что я все потеряла, а еще и ощутив со стороны семьи давление, я почувствовала себя лишней. Я так психанула, что закатила дома скандал, в хлам порезала отцовский диван, собрала вещи и ушла из дома. Потом до меня дошло, что идти-то мне некуда. Парня у меня нет, друзей, считай, тоже. Так что и тут никому не нужна! Это взбесило меня еще больше. Я вернулась домой и решила покончить с собой. Обхуярилась колес из аптечки матери, и пошла заявила родителям, что раз уж все на меня клали хуй и никому я не нужна, то скоро избавлю их от своего общества. Все начали кричать, просить меня проблеваться, говорить, что я нужна им. Я еще что-то скандалила, кричала, а потом рухнула без сознания. Очнулась уже в больничке с промытым желудком… – продолжила она историю, откусив кусочек сыра. – В общем, после того случая все как бы помирились и стали вести себя как ни в чем не бывало. Я, конечно же, подыграла им, но чувство, что я никому не нужна, не прекращало меня покидать, – буробила она незнамо что. – Да и депрессию на фоне разрушенной карьеры никто не отменял. И дабы восполнить внутри себя брешь и получить уже хоть чье-то внимание, я пошла в стрипуху. Дома же сбрехала, что занимаюсь танцами в школьном ансамбле. Так и стала крутиться у шеста, да танцевать приваты. И я тебе скажу, так я сполна отхватила мужского внимания! Но конечно же, все это было не совсем то, чего хотелось бы. И все изменилось злополучным вечером 15 апреля… Очень забавно, выходит ровно шесть лет назад это и случилось со мной. Ладно, в общем, как я уже рассказывала, все это произошло в Сиэтле. В тот вечер в бар нагрянули мусора…
– С автоматами наперевес? – уточнил Харди, доставая из-за подушки пакетик кокаина, дабы прибодрить себя и девку.
– Ой, не придирайся. Ну приукрасила я в тот раз, что тут такого? – покривила лицом Нина и снюхала с его тыльной стороны ладони дорожку, любезно рассыпанную Томом. – Там один мусорской чудак пристал к нам с девочками, угрожал оружием, мол, вы тут все на наркоте, сейчас мы вас повяжем, все дела, вам пизда, тра-ля-ля… Идите с главным разбирайтесь, решайте проблему… Ну, я как самая главная из девичьей труппы и пошла с их главным поговорить. Ибо хлопни меня сейчас в Сиэтле – очередного скандала дома не избежать. Мало того, что никто дома не знал, что я танцую стриптиз, так я и впрямь амфетамин нюхала перед выступлениями! Нужны ли мне были эти проблемы? Нет. Станцевала, я, значит, для этого главного мента приват, пытаясь как-то добазариться, чтоб он никого не вязал. А он такой, мол, мне это не интересно, хочешь поговорить – давай поговорим, и сотку мне пихает. То есть я тогда поняла так – танец не интересен? Окей. Посмотрим, что же надо. Тут он проливает на себя шампанское, говорит, что весь мокрый… Ну и я поняла, что ему надо было. Начала ему дрочить. Честно – это был шок! Ибо в тот раз я впервые потрогала чей-то хуй и увидела его вживую!
– Сука-бля, ну пиздос, – охуевал Том, остервенело втирая в десны кокаин. – Дальше что?
– А что дальше? Я как-то от всего этого и сама немного возбудилась. Да кого я обманываю, нехуйственно я так возбудилось от всего этого! А потом он кончил мне в ладошку и еще сотку дал. То ли продолжения хотел, то ли вытереться…
– Думаю, логичнее второй вариант, – заметил Харди, ведь, ёбаный в рот, и правда ведь дал сотню, чтоб девка вытерла ручку.
– Я же была в полнейшем замешательстве, продолжая думать, что он меня хлопнет, если я не сделаю все так, как надо ему. Плюс, как-то и самой захотелось почему-то пойти до конца… Что уже терять, когда жизнь и так пошла по пизде? В итоге мы с ним уединились в VIP-ке, где он и лишил меня девственности. Но дальше пошло самое интересное. Мы с ним разговорились и выяснилось, что не такой он уж и мудак. Оказывается, ничего подобного он и вовсе не хотел, а всю ту брехню наплел его подчиненный. Не знаю, правда это или нет, но он так сказал. Дальше и вовсе как-то разоткровенничалась я, а он так внимательно слушал, что в тот короткий момент я почему-то почувствовала, что он меня понимает, – нервно усмехнулась она. – Почему-то в тот момент я подумала, что, возможно, что-то могло у нас с ним получиться. Что я могу стать кому-то нужной. Такой, блять, бред семнадцатилетней девочки…
– Ну почему же, сука-бля, бред? – перебил Том. – Может быть и правда бы получилось, мм? – приблизил он брутально-смазливый еблет к лицу девушки.
– Что за дурацкая привычка, Томми? Перебивать и вставлять свое экспертное мнение? Откуда тебе знать об этом?
– Может быть, сука-бля, потому, что… – чуть не раскрыл правду Харди, но благо, Нина его перебила.
– Затем вся эта болтовня плавно перешла к тому, что мы стали трахаться второй раз, – продолжила Нина. – Тут-то и случился первый звоночек, что все, что я там понапридумывала – бред. Я хотела всего-то просто его поцеловать. Он же всем своим видом показал, что ему это нахуй не надо и нарочито избегал поцелуя на протяжении всей ебли. Ладно, подумала в тот момент я, может мне показалось. И только мы с ним закончили, как он спалил на диванчике кровь. На самом деле я думала он и в первый раз понял, что я девственница, но нет. В общем, увидев кровь, он закатил грандиозный скандал! Начал городить всякую чепуху, мол, нахуя я это сделала, что это пиздец какой-то, первый раз с первым встречным – дно ебаное! Сказал, что я думаю пиздой, а не головой, а потом и вовсе вывел все в такое русло, что я – конченая малолетняя шлюха! Бля, так мне было в тот момент обидно, я-то думала, что между нами пробежала искра, коей еще никогда в моей жизни не было, а он теперь говорит такое. Он молол еще какую-то хуйню, но я его уже не слушала. Очень было обидно. А еще я разозлилась, в первую очередь – на себя. Ибо ну нельзя же быть такой наивной!
– Вот ведь пидорас ебаный! – разозлился на себя Том, наконец-то узнав версию произошедшего со второй стороны. – Но может, сука-бля, когда ты его уже не слушала, он что-то важное молол?
– Ой, уверена, что нет! – отрезала Нина. – Потому что напоследок он сунул мне еще одну сотню, где настрочил свой номер. Будто бы, мол, если нужны будут деньги, позвонишь, потрахаемся, и я заплачу тебе еще! Пизда мне обидно стало… Думала, прямо там и разрыдаюсь – до того мне было досадно. Но я сдержала себя, но нахуя-то легонько поцеловала его напоследок. Хоть разум мне и говорил, что это хуйня ебаная, сердце твердило, что, наверное, он просто растерялся, ведь и сам был девственником, вот и прогнал эту чепуху… После этого я ушла. Надеялась, он пойдет за мной. Но нет, этого не случилось. К слову, я еще всю ночь протусила в клубе, как и он. Но пидор не подошел, потому что, наверное, нечего было ему сказать малолетней шлюхе, отдавшей свою невинность первому встречному за триста баксов… – замолчала она и задумчиво закурила.
– Ебать он, сука-бля, чмо ебаное! – взорвался Харди, забившись в агонии подтверждения порчи не только пизды, но и судьбы.
– Ну, хуй его знает – чмо или не чмо, – пожала плечами Нина. – Это уже не нам с тобой судить. Но произошедшее в стрипухе стало для меня последней каплей. Думаю, здесь и берет начало то, что происходило со мной дальше. Вернувшись после случившегося домой, вскрылись подробности, что я танцую в стрипухе. Родители охуели, а у меня же опять случился срыв. Они начали возить меня по психологам, а я окончательно в это время запуталась в себе, не понимая кто я, чего хочу и что нужно вообще мне от жизни.
«Послушай, Том, это просто пизда! Как теперь тебе объяснить, что все было не так, как она надумала, что ты и сам хотел найти ее после случившегося, ждал звонка… Сука-бля, а оно вообще нужно, это оправдание? Ты не понимаешь, что делать дальше!» – мысленно охуевал Харди, вливая в глотку добрую порцию рома.
– Я никому не хотела рассказывать о случившемся, даже Лизи, хотя у нас принято делиться друг с другом всем и ничего не скрывать. Но это было личное. Посему, не могла же я больше скрывать от нее, что не девственница? Примерно в мае, дождалась, пока у меня начнутся очередные месячные, да пожарилась с каким-то русским ебланом, приехавшим в нашу школу по обмену. Ну а потом еще с одним чуваком пожарилась на вечеринке, потом с другим… Тот же мент сказал, что я шлюха! Вот и назло самой себе и начала все это делать, подтверждая этот статус. Наверное, теперь и ты считаешь меня шлюхой, – грустно усмехнулась она.
– Нет, не считаю. И даже и не думал об этом, – меланхолично сказал Том, погладив ее по щеке тыльной стороной ладони, и разрываясь от осознания того, какой же хуйни натворил шесть лет назад!
– Но раз уж доверилась тебе, решив рассказать все честно, то пойду до конца. Знаешь, Томми, ведь я ждала, что он как-то свяжется со мной. Ну, он же мент, а говорят, у них есть доступ к каким-то базам… Значит, он же мог найти меня, правильно? Но не нашел… Не связался… А в один день, спустя ровно год после тех событий, меня так перещелкнуло, что я взяла, да и сама написала ему СМС-ку.
– В смысле, сука-бля, в смысле?! – охуел хлеще всех вместе взятых Харди.
– Но на нее он не ответил. Видимо, и правда вся это ерунда не была ему интересна. Видимо, и правда так я и осталась в его глазах шлюхой. Но это не точно… Все же видела я что-то искреннее тогда от него. Ну не стал бы себя так вести человек, которому глубоко похую… Но просто взять и не ответить – тоже такое себе…
«Сука-бля, сука-бля, почему ты не ответил?! Урод! Когда это было, она сказала?.. Бляяяя, ты лежал в коме в то время, больной ублюдок!»
– Так что после того случая и понеслось. В голове поселилось ощущение того, что тот мент все же как бы принудил меня к ебле, а мне, вроде как и самой понравилось. Наверное, из этого потом и вытекали все мои отношения с абьюзерами. Взять того же Алекса, хуева Декстера, Юджина… Нихуя я не хотела этих отношений, но соглашалась, ибо меня принуждали к этому, а я и не могла отказать… – молола такую хуйню Нина, с которой мог бы разобраться, разве что старик Лео, ну уж никак не сержант Том. – Но ты не подумай, я ни в коем случае не обвиняю во всем этом того парня. Просто так сложились обстоятельства. Да, отчасти он виноват, но только тем, что добавил эту последнюю каплю. Но ведь не специально, ведь так?
– Нихуя, сука-бля, не так! – психанул Том, распетушившись. – Пидор во всем виноват! Не случилось бы с тобой всего этого дерьма, если бы он повел себя иначе! Если бы он поехал и нашел тебя, поговорил, что-то выяснил, а не сидел в шкафу, а потом и вовсе занимался хуй пойми чем на пару со своим мозгоправом!
– Томми, хватит! Зачем ты так завелся? – наконец расслабилась девушка, засмеялась и обняла его за шею. – Что было, то прошло. И знаешь, спасибо тебе.
– Спасибо? Спасибо, сука-бля, за что?! – продолжал охуевать Том, целиком и полностью взвалив всю вину в случившемся на себя и даже и не слушая, что говорит ему она.
– За то, что выслушал меня. Вот я все это рассказала и, знаешь, мне стало легче. И пускай я никогда не узнаю правды, что же на самом случилось тогда в стрипухе, мне это и не надо.
– Но ты бы хотела узнать? Может быть что-то поменялось бы из-за этой правды, да? – спросил Харди, а его сердце остановилось, его сердце замерло.
– Поменялось что? Эта правда уже ничего для меня не изменит. Какой я была – такой и останусь. Неважно, был ли он со мной тогда искренен или решил, что я шлюха. Пускай все это останется вот такой вот для меня тайной. Ну ты сам подумай, вот встретила бы я его сейчас. Ну сказал бы он мне, мол, послушай, ты не так меня поняла, я неправильно повел себя с тобой. Или, мол, да, я считаю, что ты поступила, как подстилка. Что поменяется, Том? Я с ним общалась, ну от силы, пару часов. Это было шесть лет назад! Думаешь, это может как-то повлиять на все, что происходит со мной сейчас? Нет. Абсолютно точно, что нет, – прошептала она и дабы уже завершить эту историю, закрыла глаза и поцеловала сержанта.
«Послушай, Том, послушай… Давай-ка закроем эту тему вовек. Ты выслушал ее, ей стало легче, да и не злиться она за тот случай… Но зато злишься, сука-бля, ты! Ибо поступил, как конченый петушара! Но она права. Зачем ворошить прошлое? Нехуй ей знать, что ты и есть тот ублюдок-мент. Нечего смешивать ее представление о тебе. Ибо сейчас она воспринимает тебя так, а узнает про прошлое, и все – впечатление будет спутано. В пиздууу, просто делай, как и задумал раньше – просто осчастливь ее. И нахуй не нужно это прошлое никому!» – порешал сержант, целуя и крепко прижимая к себе Нину, чтобы на этот раз уж точно не отпускать!
Том так увлекся поцелуем, что и сам не заметил, как запустил руки ей под футболку, как бы намекая, что нет-нет да готов поебать ее еще разочек. Но тут Нина резко отстранилась и приложила палец к его губам.
– Ну уж нет, так дело не пойдет. Откровенность за откровенность, – приподняла она бровь.
Харди напряженно нахмурился.
– Тоже хочу узнать тебя лучше, – нежно погладила она сержанта по щеке. – Я ведь совсем-совсем ничего о тебе не знаю – лишь то, что рассказывал Джейк. Но ты говорил, что половине его слов верить нельзя.
– Ну а второй половине можно, сука-бля, спокойно верить, – состроил фирменный еблет Том.
– И все же. Я хочу знать больше, – стояла на своем Нина. – Я же раскрыла тебе свое сокровенное, то, что не говорила никому раньше.
– И что же ты хочешь знать? – напрягся сержант, забившись в агонии нежелания выворачивать душу наизнанку.
– Могу спрашивать все что угодно? – достала она очередную сигарету и закурила.
– Ну… Валяй, сука-бля, – пожал плечами Том, не найдя повода отказать. И дело было не только в том, что Нина раскрыла перед ним свои переживания сейчас, а скорее в том, что шесть лет назад Клубничная Эми также, как и сейчас, рассказывала ему о сокровенном, и тогда сержант не сделал тоже самое в ответ. Считал, что не готов вываливать подобное дерьмо на девчонку. Готов ли он сейчас? Вряд ли. Вряд ли вообще к этому можно быть готовым когда-либо. Ведь все эти шрамы, оставшиеся на душе с самого детства, не заживают по сей день. Вспоминая об этом лишний раз, он только сильнее расковыривает раны, заставляя кровоточить их с новой силой. Ладно, Томас, не нагнетай. Может она спросит что-то безобидное. Мол, кем ты мечтал стать в детстве. А кстати, кем? Космонавтом? О, круто! Все пацаны мечтают стать космонавтами! Что говоришь? Хотел стать космонавтом, чтоб съебаться подальше из этого блядского мира? Оу… Ну тогда, пожалуй, даже такой безобидный вопрос может сковырнуть старую рану. Ладно, давай-ка узнаем, что она хочет знать.
– Ну тогда расскажи мне про свою маску. Зачем ты в ней ходишь? – осторожно спросила Нина.
– Ээээм… Ну я же говорил… Имидж… – замямлил Харди.
– Нет, по правде. Это из-за твоей матери? Джейк рассказывал кое-что об этом… – взяла она его за руку и крепко сжала.
Сержант закрыл глаза и тяжело задышал. Сейчас бы впору надеть маску, дабы дышать стало полегче.
– Да, из-за нее, – закивал он, открыв глаза и уставившись невидящим взглядом перед собой. – Сука-бля… – вновь нервно вздохнул он, высвободил руку из руки Нины, встал и подошел к окну. – Душновато как-то, – пробубнил он, распахнул створку, уселся на подоконник и втянул носом свежий ночной воздух.
Нина поднялась, подошла к окну, взобралась и уселась напротив, протянув Тому сигарету.
– Назло матери, – неоднозначно хмыкнул он, взял сигарету и сунул в рот. – Иногда, сука-бля, кажется, что я живу до сих пор только назло ей, – подкурил и выпустил струю дыма в окно.
– Она была жестока с тобой? – спросила Нина.
– Жестока? Когда мне было, сука-бля восемь, она избила меня битой для лапты за то, что я общался с Джейки. Сутки я провел пристегнутым к батарее с разбитой бровью. Потом она вывела меня на улицу и заперла в клетке под палящим солнцем. Там я провел еще пару дней или около того. Не знаю, сука-бля, точно – бровь начала нарывать, из-за этого у меня был жар, и я находился в полубреду. Если это и есть жестокость, то да, сука-бля, она была жестока со мной, – пояснил за избиения Том, глядя в ночную тьму.
– Боже, – всхлипнула Нина, подскочила с места и бросилась на шею сержанту. – Это тот шрам? – стала целовать она его в шрамированную бровь.
– Да, сука-бля. Но только не надо меня жалеть, – увернулся Харди от очередного поцелуя.
– Жалость бывает разная. Я жалею того восьмилетнего беззащитного мальчика, которого избивала и над которым издевалась собственная мать, – повернула его лицо к себе Нина и посмотрела в глаза.
– Я и есть он. Тот мальчик никуда, сука-бля, не делся. Так что ты жалеешь меня. А я не люблю! Жалость! Мать всегда говорила, что я жалкий, что я никчемный. И если я вызываю жалость, то выходит, это так, сука-бля, и есть, и сука была права.
– Тогда пусть это будет не жалость, а сочувствие, – вновь нежно коснулась она губами его брови. – Сочувствие ты приемлешь?
Харди пожал плечами.
– Это она заставляла носить тебя маску? – продолжила Нина, устроившись у него на коленях и прижимая его голову к своей груди.
– Нет, не заставляла. Она, сука-бля, внушила мне, что без нее я не могу дышать. И я настолько верил в это, что так и было до тех пор, пока в пятнадцать я не решил свести счеты с жизнью и не снял ее к хуям, – подвигал желваками Том. – Да, тогда я понял, что вполне могу жить без маски. Но… Сука-бля, на деле нихуя не мог, – отщелкнул он окурок в окно, ненароком попав на кабину фуры, какого-то хуя припарковавшейся под окнами мотеля.
– Милый мой Том… – прижалась щекой к его виску Нина, и Том почувствовал, что та плачет.
– Так что маска, это никакой, сука-бля, не имидж. Это моя зависимость, от которой я не могу избавиться по сей день. Нет, сейчас конечно, я почти всегда без нее. Но в определенные моменты не могу без нее обходиться. Так я чувствую себя защищеннее.
– До скольких ты прожил с матерью?
– Мой отец забрал меня от нее прямо из той клетки, где я подыхал с рассеченной бровью, – пояснил за побег Том.
– А в пятнадцать ты хотел покончить с собой? Но я думала, твой отец хорошо к тебе относился, – встревожено посмотрела ему в глаза Нина, взяв за щеки.
– Конечно, хорошо. По сравнению с Мэрил что угодно казалось бы хорошим, – усмехнулся сержант. – Но нет, он и впрямь был хорошим отцом. Да, где-то слишком мягким, где-то слишком податливым, где-то даже малодушным. Он же оставил Джейки там, в шаре, с Мэрил, и скрывал от меня до конца своих дней, что у меня есть брат. Да, я его понимаю, с одной стороны. Он боялся за своего сына. Но храбрости и мужества ему это не добавляет. Но все равно я его любил, сука-бля. Каким бы он ни был, он был моим отцом. И все хорошее, что во мне есть, это от него.
– Почему же ты хотел покончить с собой?
– Думаешь, даже живя с отцом, окруженный, сука-бля, любовью и заботой, призраки прошлого не преследовали меня? – взглянул он на Нину исподлобья, ухмыльнувшись. – Я мучился от воспоминаний, мучился от непонимания окружающих. Я чувствовал себя жалким и никчемным. Таким, каким видела меня всегда мать.
– Ты не такой! – повернула его к себе Нина и поцеловала в губы.
– Хуй знает, сука-бля, хуй знает, – состроил фирменный еблет сержант. – Но знаешь, я хуй буду, сука-бля, строить из себя такого бедного и несчастного. Да, все что происходило со мной до восьми лет – хуйня ебаная, и я никому такого не пожелаю. Но дальше… Я и сам был тем еще говнюком. Подростки, в принципе, почти поголовно – конченые ебланы, которые изводят своих предков. Я же был хуже всех подростков вместе взятых. Я творил такую ебалу, что только такой терпеливый человек, как мой отец мог это выдержать. Другой нахуй открестился бы от такого пидораса, да отвез бы обратно на воспитание мамаше. Но не отец. Отец терпел все дерьмо. Хотя, думаю, не стоило. Стоило хоть раз дать мне пизды за все это.
– И что же такого ужасного ты делал? Неужто тоже порезал отцовский диван? – засмеялась Нина, потрепав Тома по щеке.
– Да, сука-бля, диван… – с усмешкой протянул сержант. – Ну, например, я воровал его оксикодон, который он принимал для облегчения болей в коленях, объебашивался им, потом торговал в школе. Один школьник погиб из-за этого, когда мне было… Ээээм… Что-то около шестнадцати, наверно.
– Я думаю, ты во всем этом не виноват, – спрыгнула Нина на пол, подошла к телеге Пинкмана и достала оттуда еще бутылку рома.
– А кто же, если, сука-бля, не я? – взял протянутую ему бутылку Харди, откупорил, сделал глоток, а потом помог Нине вновь взобраться к нему на колени.
– Твоя мать, – с некой злостью сказала она и отпила рома.
– Ну, сука-бля, хуй знает. Я так и думал всегда. А теперь не знаю, – задумчиво ответил Том, водя пальцами по коленной чашечке Нины. – Да, определенно она внесла нехуйственный вклад. Но дальше… Знаешь, я всегда думал, что же скажет мать, увидев, кем я стал. И однажды я это у нее спросил. Спустя много лет…
– Ты видел ее вновь? – затаив дыхание, спросила Нина.
– Видел. Даже два раза. Но ничего не смог доказать ей. Что я не тот британский никчемный ублюдок, никому не нужный, ничего из себя не представляющий. Почему, сука-бля, я не смог? Наверно, потому что она была права насчет меня. Что я сделал, чтобы стать другим? Я сижу на наркотиках с пятнадцати, я уехал от отца в семнадцать, чтобы доказать ему, что самостоятельный, что без него справлюсь, что мне не нужны, сука-бля, его советы, и что я не собираюсь жить по его правилам. А на деле что? Я приехал в Штаты и продолжил банчить наркотиками, потом и вовсе впутался в мафиозную группировку. Ну такое, короче… Сомнительные достижения. А теперь его нет, и я думаю, что не такие уж хуевые советы он давал. Я думал, сука-бля, что он меня не понимает. А на деле он понимал меня, как никто другой. И я сожалею, что хотя бы для его спокойствия, не сказал ему то, чего он хотел всегда от меня услышать. Чтобы он умирал спокойно, думая, что сын его не подведет.
– А что он хотел от тебя услышать? – поводила Нина носом по шее Тома.
– Ну, сука-бля, он мне с самого детства твердил, что семья Харди чтит традиции и бла-бла-бла… Что я должен, как и все, найти любимую женщину, жениться и продолжать род, – покривил он ебалом, парадируя усталость отца, лицо которого, как никогда за последние годы, четко и ясно всплывало в памяти.
– А ты что? – настороженно спросила Нина.
– А я говорил, что все это хуйня собачья, нахуй мне не нужная. Что все это мне неинтересно, и что я не хочу вляпываться в это дерьмо. Как он в свое время вляпался в него с Мэрил, – ответил Том и сделал большой глоток рома.
– Ты так и впрямь считал, или говорил лишь бы пойти наперекор отцу? – нахмурилась она, а в голосе послышались нотки взволнованности, но никто их не заметил.
– Так и считал, сука-бля, – кивнул Харди. – А еще считал, что, даже если бы я этого всего и хотел, то этому не суждено было сбыться.
– Почему?
– Все потому же, – пожал он плечами.
– Из-за матери? – погладила его по щеке Нина. – Из-за того, что она говорила, что ты никчемный и всякое такое?
– Да, она много чего говорила, сука-бля. Всего и не припомнишь, – ухмыльнулся сержант.
– Все это неправда! Ты же знаешь? – взяла его за щеки Нина и посмотрела в глаза.
Том неоднозначно хмыкнул и отвел взгляд. Повисла неловкая откровенная пауза.
– Так ты по-прежнему считаешь, что все это хуйня собачья? Что тебе не нужна семья? Что ты этого не достоин? – прервала молчание Нина.
– Не знаю, – коротко бросил сержант. – Я не хочу об этом думать. Просто живу, как живу, не думая о будущем.
– И даже теперь? Вот прямо здесь и сейчас? Разве ты не чувствуешь этого? – настойчиво смотрела она в глаза. – Что хотел бы большего…
Конечно, он чувствовал. Знал, что хотел бы большего. Хотел бы, чтобы все это продолжалось. Чтобы и дальше было так хорошо, как сейчас. И Том уже нарисовал в своей больной голове красивую картинку, как они жили бы вместе в поместье Харди. И все это представлялось так живо и так отчетливо, будто иначе и быть не могло. Но стоило ему об этом подумать, как какой-то внутренний голос, отчего-то женский, ученый и блядский, твердил ему: «Ты ничтожество, тебя никто никогда не полюбит. Хватит мечтать о несбыточном, ублюдок!» И картинка вмиг рассыпалась, словно мозаика.
– Чувствую… Но… – нахмурился сержант и взволнованно забегал глазами по ее лицу. – Я ведь не очень хороший человек. Я делал ужасные вещи, я делал, сука-бля, больно близким мне людям.
– Ты хороший, – поцеловала его Нина.
– Я хуже других.
– Ты лучше многих, – вновь коснулась она губами его губ.
– Зачем я тебе? Со всем ебаным багажом своего прошлого, своих, сука-бля, заебов и прочего дерьма, – замотал головой Том, отрицая в себе хоть что-то хорошее. – Уверен, для тебя найдется кто-то лучше меня.
– Я ведь и сама с багажом прошлого. И я тоже не очень хороший человек. Я убивала людей, я обижала свою сестру. Да и мне не нужен лучший. Мне нужен особенный. Мой… Кто меня понимает, – тихо говорила она, перекинув ногу и оседлав Тома сверху. – Мне показалось, мы понимаем друг друга, – прошептала она и поцеловала в шею. – И мы вместе можем меняться, помогать друг другу становиться лучше.
– Да… – выдохнул сержант и положил руки ей на талию.
Вдруг из открытого окна донеслись гитарные аккорды. Это в фуре, припаркованной под окнами, заиграл трек «Behind blue eyes». Водитель чертыхался и пытался выключить взбунтовавшуюся магнитолу. Но та никак не выключалась! Будто ее сломал какой-то безумец!
– Никто не знает, каково это – быть плохим человеком, быть печальным человеком, – заголосил Фред Дерст. – За голубыми глазами.
И хоть ни у Тома, ни у Нины глаза не были голубыми – в песне пелось о них. Слова и мелодия невидимыми и неосязаемыми нитями протянулись между ними, опутали их тела и души и связали в единое целое. Двое сумасшедших, двое грустных, двое одиноких. Они понимают друг друга, как никто.
Том резко подался вперед, прижимая ее к себе крепко, с силой, но одновременно с трепетной нежностью. Нина обхватила его шею руками и уперлась лбом в его лоб. В ее зеленых глазах сержант видел сразу так много. Волнение и некий страх. Чего она боится? Чего-то нового и неизведанного? Боится сорваться в пропасть, из которой потом не выбраться? Том тоже боялся. Но все равно так хотелось сделать этот шаг в бездну. Что еще в ее глазах? Надежда? Надежда на то, что шагни она в это новое и неизведанное – он шагнет за ней, крепко держа за руку. Что не отпустит, когда станет совсем темно и уверенно поведет за собой.
Том и сам боялся этой незнакомой темноты. Но оказаться там одному было куда страшнее, чем с ней. Вдвоем – не страшно. Но сможет ли он стать тем, кто не отпустит руку и будет вести за собой? Кажется, сержанту и самому нужна была путеводная звезда. Так готова ли она побыть ею для него? В моменты, когда совсем страшно и хочется бросить руку и бежать прочь, сможет ли она успокоить, придать уверенности и сказать: «Все хорошо. Я с тобой. Что бы ни было. Идем вместе».
Видел он во взгляде и доверие. Спокойствие. Видел, что сейчас, в этот момент, она вся его без остатка. А еще он видел желание. Сильное, жгучее, даже немного первобытное.
– Но мои мечты – они не так пусты, как может показаться…
Желание чувствовалось не только во взгляде. Но и в дыхании, движениях. Нина вся напряглась, всем телом прильнула к нему, судорожно и жадно втягивала носом воздух, глаза будто заволокло пеленой. Он ощущал жар у нее между ног, и она уже терлась о вставший член. И это была не просто похоть, Нина хотела именно его. Лишь его. У Тома не было сомнений в этом. От всех этих мыслей голова закружилась и руки отчего-то затряслись. Это был момент невероятной близости. Души их сейчас были близки также, как и тела. Впрочем, тела можно было сделать еще ближе.
– Томми… – с какой-то вопросительно-умоляющей интонацией прошептала Нина и впилась губами в его губы.
– Найди… – прокомментировал с улицы Фред Дерст, после чего в песне зазвучал будоражащий проигрыш.
Том, отбросив все мысли и следуя лишь наитию, быстро просунул одну руку между собой и Ниной, стянул вниз резинку своих боксеров и отодвинул в сторону ее кружевные трусы. Не успел он направить член, как Нина сама в нетерпении насадилась на него. Она оторвалась от его губ и протяжно выдохнула, обвив еще сильнее руками за шею. Сержант положил ладони ей на спину и сквозь ткань футболки нащупал выступающие лопатки. Нина стала быстро двигать бедрами вперед-назад. Иногда приподнималась, но не позволяла члену покинуть ее, затем вновь опускалась и начинала двигаться еще быстрее. Ее губы метались по его шее, и горячее дыхание обжигало.
Нина уже постанывала и шептала что-то невнятное на ухо Тому. Впивалась ногтями в плечи и прикусывала кожу. Харди сходил с ума от всех ее движений: то быстрых и резких, то осторожных; то плавных и скользящих, то каких-то дерганых и ломаных. Он держал ее в своих руках, такую тоненькую и нежную, такую хрупкую, такую горячую. Боялся сделать больно, но прижимал изо всей силы еще крепче. Любовался ею. Сейчас она казалась такой беззащитной, такой открытой, естественной, самой настоящей. Нахмурила брови и закусила губу, запрокинула голову, демонстрируя тонкую шею. Харди положил одну руку ей на горло, проведя от подбородка к ключицам. Затем чуть сдавил пальцы, заставив ее хрипло застонать.
