Текст книги "Долгая история (СИ)"
Автор книги: Becky Kill
сообщить о нарушении
Текущая страница: 41 (всего у книги 47 страниц)
Толпа в холле ответила восхищенным «У-у!» и аплодисментами.
– Не в службу, а в дружбу, Бейбарсова! – сквозь шум расслышала Софья ленивый оклик Виолетты. – Не в службу, а в дружбу.
После обеда было пасмурно. То тут, то там на небосводе солнце пыталось протиснуться сквозь неплотную сизую завесу, но его тут же оттесняли пузатые, беременные то ли снегом, то ли дождем тучи. Мишка стоял у зубцов стены и, задрав голову, наблюдал за ними. Уши у него мёрзли, и он то и дело, вынимая из кармана пальто ту руку, на стороне которой ухо замёрзло больше, медленно и рассеянно тер их рукавом.
Вика, держа в руках свёрток из салфеток, вышла на стену покормить ворон – их развелась тьма-тьмущая в тибидохском парке, и они часто кружили над школой каркающим чёрным облаком. Как по Викиному мнению, вполне годный антураж, хотя и мрачноватый – больше во вкусе Бейбарсовых (все трое которых, к слову, и правда были в восторге). На втором курсе близнецы специально прикармливали птиц, чтоб они летали над крышами регулярно. Через два месяца Юре с Сашкой это надоело, а у Вики, которую они таскали с собой в тот период, вроде как вошло в привычку. Она приходила сюда раза три-четыре в неделю, так что за сохранившийся школьный антураж администрации, ни один год ведшей с воронами посильную борьбу, скорее всего следовало благодарить её – о чем администрация, спасибо, не догадывалась.
Несколько ворон, почувствовав появление кормилицы не иначе как шестым птичьим чувством, снялись с голых веток ближайшего к стене дерева. Мишка подобной чуткости не проявил и заметил Валялкину только тогда, когда она подошла и вежливо постучала пальцем ему по плечу.
– О, здравствуй, – обернувшись, вяло улыбнулся Мишка.
– И тебе не хворать! – бодро кивнула Вика.
Она размотала из салфеток целый калач с маком и начала отщипывать от него приличные куски. Те отправлялись за край зубца, где их на лету ловили птицы.
– Давно с тобой не тусовались, – наблюдая за ней, миролюбиво заметил Лотков. Без упрёка так, но с определённой меланхолией.
– М-мда, – глядя на ворон, протянула Вика. – Чумихина магспирантура жрёт меня без соли и специй.
– Угу. А меня и без столовых приборов! – охотно поддержал Мишка, прислоняясь спиной к декоративной каменной башенке.
– А ещё, кстати, – Вика то ли фыркнула, то ли хихикнула, – Слава меня к тебе, вроде как, ревнует.
Если бы Мишка в данный момент что-нибудь ел (по правде, он возлагал определённые надежды на процент от булочки в Викиной руке, но ему пока ничего не перепало), он бы этим подавился.
– Он прикалывается? Мне казалось, вся школа в курсе, что у меня с Софьей… Ну, что, – замялся он и, махнув рукой, возмутился: – Тогда чего он к Юре не ревнует? Это хоть логичнее!
Теперь Вика не только фыркнула, но и закатила глаза.
– Блин, ну Мишка, ты же парень! Почему я должна тебе объяснять, как у вас работает мозг? – она вздёрнула треугольные брови и отмахнулась от наглой вороны, попытавшейся выдернуть еду у неё из руки. – Слава – Юрин лучший друг, а я – девушка его лучшего друга. Да у него на меня психологический блок воттакенных размеров! Даже если исключить из этого уравнения Юрин характер сам по себе, он скорее сожрет своё сердце и печенью закусит, чем идентифицирует меня как человеческое существо женского рода, с которым можно замутить.
Другая ворона огрела Вику крылом по голове, сбросив на лицо часть волос. Валялкина зачесала их пальцами назад и выкинула в бездну за стеной остаток калача. Дрессированные вороны, которых к этому времени ощутимо прибавилось, с громким протяжным карканьем крылатым клубком рухнули следом, пока ледяные пучины Тибидохского рва бесследно не поглотили их обед. Мишка с сожалением вздохнул. Булочки с маком он любил, а она вот забыла.
Пока Лотков предавался гастрономической ностальгии, Вика достала из сумки зудильник и принялась раскручивать на блюдце ленту Инстамага. Слава как раз выкинул туда серию фоток с сегодняшней тренировки, сделанных втихаря от Соловья. Фотки были дебильно-дурашливые и уже собрали кучу одобрительных гномиков.
От созерцания её отвлёк замогильный голос у неё над ухом.
– Ты знаешь… я решил. Не могу так жить больше. Я ухожу.
– Куда? – вздрогнула Вика, поворачивая к Мишке голову так быстро, что рисковала свернуть себе шею.
– Откуда. Из магспирантуры. Бросаю, – с той же похоронной интонацией отрывисто сообщил Лотков воронам, наматывающим круги над их макушками, и натужно сглотнул, отчего кадык его дёрнулся вверх-вниз.
У Вики от сердца отлегло. Тьфу ты!..
– Ну и слава Древниру! Молодец! – от души похвалила она, решительно опуская зудильник. Хоть с самим Лотковым в последнее время общалась она не так чтобы часто, но от Софьи о прелестях Поклёповской магспирантуры была наслышана. – Ну и что у тебя вид как у суицидника? Это же праздник! Ура!
Вика вскинула вверх руки, и фонтан крошек из салфеток, в которых лежал калач, взлетел вверх и посыпался им на макушки, словно конфетти. Ребята тут же начали отряхиваться, так как обрадованные птицы, завидев новые «кормушки», заложили вираж и пошли в атаку.
– Серьёзно, Лотков, перестань страдать на ровном месте, – отмахавшись от ворон, которые теперь чёрным одеялом опустились на стену и принялись важно сновать у них под ногами, склевывая попадавшие с людей крошки, громко и уверено продолжила Вика. – Перепоступишь спокойно к Медузии или Зубодерихе. Ну год потеряешь – пф-ф, тоже мне проблема! В Тибидохсе, по-моему, и пять лишних лет поторчать можно – не заскучаешь так уж точно! Если подсуетишься прямо сейчас, может и до следующей весны набора ждать не придётся, – она пожала плечами. – Только март. У Медузии наверняка группа по твоей специальности ещё недоукомплектована. А если даже и да, то на выпускных всё равно треть желающих отсеется, передумают или баллы не доберут. Так что ты вообще в шоколаде.
Мишка вздохнул и отпихнул носком туфли ворону, позарившуюся на позолоченную застежку вышеупомянутой же обуви. Ворона ударила крыльями и громко каркнула, возмущенная до глубины души. Ей завторили другие.
– Да я не из-за этого парюсь, не из-за того что я год про-, – Мишка, поджав губы, красноречиво махнул рукой. – То есть, из-за этого тоже, конечно, но в большей степени потому что… Проиграл я, понимаешь? – удрученно воззрился он на Вику. – Поклёп меня уделал. В конце концов я поджал все свои многочисленные хвосты и уползаю от него на брюхе. А он как раз этого и добивался, – Мишка стукнул кулаком себе по колену, но стукнул вяло, скривившись в каком-то отвращении и не глядя на собеседницу. – Вик, он же давно мог меня просто выпереть! Да мог вообще не принимать! Но ему нравилось меня дожимать. Смысл для него был не в том, чтоб побыстрее избавиться от меня, а чтоб я сломался и ушёл сам. Ну, вот я наконец и сломался! И как подумаю о том, что этот гад таки победил, то так тошно становится!.. Воображаю, какая масляная рожа у него будет, когда я приду забирать документы.
Вика, слушая его, поймала себя на том, что медленно качает головой, а в этой голове на патефоне вертится: «Какая. Несусветная. Чушь.»
Озвучивать она свою мысль, конечно, не стала. Расстраивать и без того явно расстроенного ещё чем-то помимо Поклёпа Мишку предположением, что он высосал себе трагедию из пальца, было негуманно как добивать лежачего, и оскорбительно, как затем в него плюнуть. Как правило, грустные люди быстрее почувствуют себя лучше, если им не мешать грустить.
Валялкина вернулась к своему зудильнику.
Мишка от нечего делать заглянул Вике через плечо и, какое-то мгновение поразглядывав дно блюдца, удивлённо хмыкнул.
– Прикольно! Я раньше как-то и не замечал, что они похожи. Ну, скорее всего замечал, но пропускал мысль транзитом. Гляди: оба худые, высокие, темноволосые – вон даже прически похожи! – и оба в драконбол играют. Даже живут в одной комнате!
Вика покосилась на Мишку и снова уставилась на дно тарелки. Инстамаг был открыт на фотке, где Слава и Юра придуривались, будто пытаются пропылесосить поле пылесосами Даш, активно возякая ими по промёрзшему песку.
– Да, – согласилась Вика, тюкнув пальцем по фотке, и ещё один одобрительный гномик просеменил к маленькой армии остальных, бесцельно блуждающих на странице и иногда пинающих одного недовольного.
– …Но Слава лучше! – улыбнувшись, добавила она, и что-то такое было то ли в этой улыбке, то ли в выражении её васильковых глаз, что заставило Лоткова безоговорочно ей поверить.
Валялкина убрала зудильник назад в сумку и, натянув на подбородок складку широкого винно-бордового шёлкового шарфа – подарок родителей на Восьмое марта – пошагала к лестнице.
Мишка с тяжёлым вздохом провёл ладонью по шее, и окликнул её по имени, только когда Валялкина стала на верхнюю ступень.
Вика с любопытством повернулась.
– Как у тебя так получается, а? Любить мозгом, – вдруг жалобно уточнил Лотков. Он сидел, чуть откинув назад спину, на широком каменном бортике стены, широко расставив ноги, подняв небритый подбородок, смотрел взглядом героя Лермонтовского романа и выглядел, честно говоря, шикарно. Вот только Вику этот образ совсем не цеплял.
– Все любят мозгом, – постучав себя пальцем по виску, заметила она. – Сердце – это просто мышца с четырьмя камерами, наполненными кровью. Больше в нём ничего нет. Вам, лекарям, это вроде как в первую очередь должны были сообщить.
С этими словами она отвернулась, и вскоре её светлая макушка исчезла за краем стены.
Юра вывернул из-за угла и, быстро среагировав, пнул высунувшуюся из гигантской крысиной норы кикимору в нос. Кикимора завизжала и скрылась в глубине лаза, откуда до Бейбарсова определённое время ещё долетали её без сомнения приятные, но трудно расшифровываемые пожелания. Парень сделал лазу ручкой, затем одёрнул куртку и пошёл дальше. С сёстрами он разошёлся после основательно задержанного обеда: Софья смылась куда-то доделывать свои таинственные дела, в которые не пожелала их посвящать, Сашка откололась немного позднее, соблазнившись шоколадным зефиром из лысегорского филиала кондитерской фрау Гретель**, щедро предлагаемым Мартиной домашней посылкой. Юра, который за обедом наелся за всех троих и едва мог шевелиться, от зефира отказался. Дополнительные, кощунственно призванные в выходной день для подготовки к выпускным экзаменам лекции у пятого курса на сегодня кончились, и он дрейфовал в сторону Жилого этажа, чтоб забрать сноуборд и нагнать часы тренировки, которые он проюрдонил с Лерой.
В кольцевом коридоре, по которому можно было сократить путь до соседней башни, на отрезке, по обе стороны вымощенном стеклом, за которым клубились сизые тучи, страдала Вика. Причиной её страданий был Тарарах, огромной волосатой лапищей по-отечески нежно придерживающий Валялкину за предплечье и что-то одухотворённо ей втирающий. Громкий бас питекантропа разносился по всему переходу, так что у его монолога не было ни единого шанса остаться загадкой для посторонних ушей: Тарарах в очередной раз вербовал Вику в ветеринарные ряды, расписывая ей все прелести двухмесячных гарпинят, которых требовалось понянчить, пока он проводит урок с младшекурсниками в Запретной Роще. Вика улыбалась, кивала, то и дело поглядывая на придерживающую её руку, но Бейбарсов даже с расстояния в десять шагов мог прочитать на её лице, что она с большим энтузиазмом сиганёт в кипящую лаву, чем согласится два часа понянчить и человеческих младенцев – забудьте о гарпиях!
Бейбарсов чуть не расхохотался. Ну просто волшебно, что питекантроп, похоже, этого выражения на её лице в упор не замечал, или настолько выдавал желаемое за действительное, что радикально переосмысливал значение оного.
Тарарах продолжал втирать. Вика кидала по сторонам тоскливые взгляды, страдая от своей вежливости.
Ну что ж, дама явно была в беде. И хотя конкретно в его, Юрином, случае себе дешевле было её там и оставить – более того, от вышеупомянутой дамы несколько дней тому поступила именно такая директива, и её Бейбарсов добросовестно придерживался вплоть до сегодня, – Юра прикинул, что Валялкина, без сомнений, имела в виду все случаи, кроме этого.
У него было слишком хорошее настроение. А как известно, слишком хорошее настроение почти в той же степени, что и настроение прескверное, не располагает людей делать так, как им велено.
Летящей походкой Юра подрулил к парочке на мосту.
– А, вот и ты! – с облегчением объявил он Вике, оторвавшейся от созерцания потолка и заметившей его уже на расстоянии полудесятка шагов.
– Здрасте! – отдал Тарараху дань уважения Бейбарсов.
Питекантроп, которого перебили на середине фразы, по инерции смикшировал её конец с ответным приветствием, отчего потерялся словесный смысл обоих.
– Идем очень быстро, Медузия уже тридцать три минуты ждёт! – бесцеремонно подхватывая Вику под локоть и таким образом отвоёвывая у преподавателя ветеринарной магии, пока его не уличили в бессовестном вранье, повёл её в обратную сторону Юра.
– Я извиняюсь, её просто очень ждут, полчаса ищу!.. К слову, мама передавала вам привет, забыл сказать! – замаскировал своё утверждение чистейшей правдой Бейбарсов и широко улыбнулся через плечо.
– До свиданья! Извините! – подхватила Вика.
– Юрка, а ну постой!
– Как там с твоей научной работой-то? – когда Юрина улыбка погасла, как фонарь на рассвете, и он затормозил, ласково осведомился Тарарах.
– Какая ра– А-а!.. Чудесно, великолепно! Огромное спасибо, что разрешили мне работать на ваших уроках, вы меня просто спасли! – пламенно поблагодарил Бейбарсов, пихая Валялкину в спину, чтоб ускорялась. Но той намекать не нужно было.
– А что за тема хоть? – повысив зычный голос, разнёсшийся по круговому коридору и заставивший стёкла еле слышно дребезжать, осведомился у их стремительно удаляющихся спин питекантроп.
– Без понятия, – вяло (совесть всё же нагнала его на повороте и тюкнула острым клювом в макушку) пробормотал Юра, и Вика, выскользнув из захвата его локтя, тихо расхохоталась в рукав свитера.
– Это было ужасно бездарное враньё, – рецензировала она.
– Но прокатило.
Вика тонко улыбнулась.
– Тарарах совсем не дурак… как и академик. Дураки столько на свете не живут.
– Ну, Сарданапал точно не дурак, – качнув головой, уверено заявил Юра. – Хотя прикидывается напостой, и талантливо. Но Тарараху давно пора прозреть, что ты к ветеринарке страстью не пылаешь, я бы даже сказал – и не тлеешь!
Вика отмахнулась.
– Да знает он прекрасно! Просто не может смириться, что я такой «талантище» в землю зарываю и сверху бетон лью. Пытается брать измором, по принципу стерпится-слюбится. Уверен, что я потом буду жалеть, – от абсурдности подобного предположения её неожиданно снова разобрал смех.
Юра оценивающе покосился на Валялкину. Он не исключал, что за свой благородный жест вот-вот незаслуженно отгребёт от оскорблённой дамы. Но Вика, на удивление, ржала и не выказывала явных признаков враждебности. Неявных, впрочем, тоже.
Парень радостно осклабился, сбавляя шаг – Тарарах исчез за поворотом, и можно было перестать спешить «к Медузии».
– Что, попустило?
Вика, понимая, что это уточнение относится не к её наконец прекратившемуся смеху, повернула голову и на ходу несколько мгновений пристально изучала Юру.
– Да. Попустило! – широко улыбнувшись, наконец заключила она. Выглядела Валялкина и впрямь довольной, причём довольной собой.
– Слава Древниру! – мимолетно воздев руки, уронил их парень. – Теперь скажешь, что это такое было?
– Ни в жизни! Нихрена я тебе не скажу, понял? – округлила она почти неоново-голубые глаза.
– Да пожалуйста. Лишь бы не псешила больше, – сообщил Юра и получил тычок пальцем в ребра.
– З-зараза!
Он сделал попытку в отместку дернуть её за короткий светлый хвостик. Вика, отлягнувшись, ловко, но небольно наподдала ему носком сапога по голени, после чего они снова сцепились локтями и, то и дело пихаясь плечами и весело фыркая, свернули на Жилой этаж другим путём. Настроение у обоих было удивительно легкое, словно гелиевый шарик.
Рассвет застал Софью уже на ногах. Намотав вокруг тонкой шеи яркий пурпурный шарф, она в пальто и перчатках, с сумкой через плечо, выскользнула из спальни, не разбудив забывшейся в тревожном сне Сашки.
Коридоры замка в этот час были девственно пусты, словно в день постройки, а Пельменник, сверившись с большими часами в холле, выглянув за дверь и пожав плечами, беспрепятственно выпустил её наружу (официально покидать замок ученикам школы, кроме особых случаев, разрешалось с рассветом). Щедро политые вчерашним дождем остатки снега превратились в ледяные горки, и Софья то и дело оскальзывалась на пути через парк, а затем через Запретную Рощу, где вся эта вода мокрой кашей заползала ей в голенища сапог.
Спустя четверть часа постепенно усилился долетающий откуда-то спереди шум моря, и ещё через пару минут, миновав последние березы, она добралась – вернее, доскакала – до заветной лазейки между двумя елями. Привычно поднырнув под нижние «лапы» (одна из которых ласково уронила ей за шиворот холодный и мокрый комок подтаявшего снега) Софья вдруг, но совсем не неожиданно, очутилась посреди лета.
На любимой Мишкиной поляне разливались утренними трелями птицы. Зелёная сочная трава щекотала голенища высоких Софьиных сапог, а поднимающееся из-за океана солнце простреливало красными лучами сквозь еловые ветви у обрыва. Было по-утреннему свежо, но Софье в её шерстяном пальто немедленно стало жарко. Она рассеянно расстегнула три верхние пуговицы и оглядела сплошной зелёный покров под своими ногами.
То тут, то там в море зелёный травинок проклевывались цветочные головки. Мелкие желтоголовые ромашки, васильки, люцерна, кое-где под боками раскиданных по поляне валунов пристроилась мята и болиголов, дальше – ещё несколько видов растений куда более редких и полезных. Головки цветов едва-едва начали раскрываться. Софьины зелёные глаза в надежде бродили по земле, пока она медленно, чтоб не пропустить ни одного уголка, гуляла между валунами и бормотала себе под нос: «Ну дава-ай… Ну хоть один!» Времени у неё было мало, и она как могла торопилась.
Красный рассветный луч уже поднявшегося над океаном на добрую ладонь солнца, пробив негустые ветви, упал ей прямо на лицо, и вместо того, чтоб отвернуться, Софья приложила ладонь ко лбу козырьком, поглядела в ту сторону – и замерла.
За ветками, прямо на Голове-камне, спиной к ней сидел человек. «Призрак! – мелькнула у неё в голове первая мысль. – Тот самый призрак, страж Мрака из легенды!» Мысль эта чрезвычайно её взволновала. Но в легенде, между тем, говорилось о целой семье, в то время как силуэт на камне был совершенно один, да и прозрачностью не отличался. И это был, конечно, не Мишка (его бы она узнала!). Так что, кто-то ещё нашёл лазейку и пробрался на запретную поляну?
Любопытство взяло верх над опаской, и Софья, раздвинув еловые ветви и совершенно отвлекшись от того, зачем сюда пришла, вышла к обрыву, на котором покоился похожий на лошадиную морду массивный и древний валун.
Не таясь, но и не спеша во всеуслышание объявлять о своём присутствии, она обошла камень с правой стороны, не сводя глаз с восседавшего на нём. Сперва она видела только курчавый тёмный затылок и прямую спину, затем – профиль с высокими скулами и покатым подбородком, наконец – лицо в три четверти, на котором тёмными провалами зияли устремленные вдаль, на поднимающееся солнце, совершенно чёрные, как две бездны, засасывающие словно трясина глаза. Совершенно ненормальные глаза.
Софья отшатнулась, рискуя свалиться с обрыва. Сердце её гулко и быстро забилось в груди.
Парень на камне – по виду ему никак нельзя было дать больше двадцати – посмотрел на неё с интересом, но без удивления. Он был одет в наглухо застегнутое серое пальто, напоминавшее покроем военное, брюки и остроносые туфли, один из которых стоял на уступе Головы-камня чуть ниже, чем другой, отчего поза сидящего получалась совсем уже непринужденной.
Обе руки незнакомца лежали на том колене, что было выше, и Софья видела, что никакого магического перстня на них не было. Но она соображала быстро и уже отнюдь не сомневалась, что тот не нужен ему совершенно.
– Не рановато? Для прогулки, – пояснил некромаг. Голос у него оказался негромкий и на удивление мягкий, почти женский.
– Я здесь кое-что ищу, – отступая ещё на шаг (сухая ветка неожиданно треснула под её ногой), отозвалась Софья. И после паузы добавила, словно предупреждая: – Я знаю, кто ты.
– А я знаю, кто ты, – спокойно заметил Матвей Багров, одним длинным взглядом пробегая по Софье вверх-вниз, и качнул головой. – Но, согласись, ни тебе ни мне нет с этого толку. Мы встретились случайно: не думал, что в это время здесь кто-то будет. Я наведываюсь сюда… иногда.
– Ты должен быть старше.
– Я и есть старше! – он, словно возмутившись, посмотрел на неё в упор, и Софью пробрало. Она вдруг увидела, разглядела по этим жутким безднам-глазам, по какому-то неуловимому выражению лица, что он действительно старше: намного, намного старше её.
Или просто поверила.
– Так что ты здесь ищешь в такое время? – заинтересовался Багров, спуская одну ногу с камня. Курчавая прядь упала ему на лоб.
Софья мяукнула что-то в ответ, и, ужаснувшись этому звуку, прочистила горло.
– Огнецвет. Он цветет только…
– …на рассвете. И только в августе, – все тем же «женским» голосом перебил её Багров. – А сейчас март. Ну, или, в крайнем случае, – он огляделся по сторонам, – июнь. На что ты надеялась?
– Не знаю. На чудо, – честно развела руками ведьма и бессознательно прокрутила на запястье, под шерстяным рукавом, браслет.
Солнце над океаном уже поднялось порядочно высоко, и из алого стало золотым. Теперь оно полностью освещало обрыв, подсвечивая Софьины свободно распущенные волосы огнем и освещая лицо недовольно морщащегося некромага. Багров помолчал, а затем не без интереса задал совсем уж странный вопрос:
– А я похож на чудо?
– Нет, – переборов страх, честно ответила Софья и добавила: – А если и похож, то с чудесами подобного рода я предпочла бы не встречаться.
Багров вдруг засмеялся. Тихо, почти бесшумно.
– Ну, а всё-таки…
Задрав полы шинели, он опустил руку в карман брюк и достал оттуда что-то. Ярко-оранжевый цветок, напоминающий лилию – только что совсем крошечную, размером с пуговицу, – на тонком безлистом стебле. Тяжелые лепестки пылали цветом, словно солнце, встающее над морем за обрывом.
Матвей протянул цветок Софье.
– Не бойся, он настоящий. Голова-камень мне немного помог... Я бы сказал, по-родственному, – снисходительно сообщил некромаг, видя, что ведьма не торопится подходить. – И это ничего не стоит – слишком просто!
Что-то не понравилось Софье в том, как он это сказал: то ли та самая снисходительность, то ли явные понты. Однако она подошла и аккуратно вынула цветок из его пальцев, их не коснувшись. Не в том она была положении, чтоб отказываться. Это был последний ингредиент. Последний.
Больше Матвей ничего не сказал.
– Спасибо, – уже уходя, уронила Софья, теребя шарф на шее.
Матвей Багров кивнул, недобро щурясь на всё выше заползающее по небосклону солнце, где его уже начинали затягивать паутиной собирающиеся тучи.
– Передавай привет своему отцу! – когда она уже была у елей, вдруг окликнул её Багров. – Скажи ему… Скажи, что я ему завидую.
Софья нырнула под колючие ветки, крепко сжимая стебель огнецвета в перчатке и думая о том, что она скорее ляжет в гроб, чем передаст своему папе этот привет.
Луна, половинчатая и тревожная, сияла над крышей башни Привидений. Казалось, её толстый жёлтый бок вот-вот нанизается на один из боковых шпилей башни, словно кусок сыра на канапе. Подобравшись к луне поближе, Софья сидела на венчавшем крышу массивном каменном шаре и курила, разглядывая раскинувшиеся под ней, покрытые одеялом тьмы, очертания острова. Чернила, залившие Буян после заката, на поверку оказались не так уж густы: мерцали в тибидохском парке светильники; лунным золотом отливал от сине-чёрной глади воды спокойный сегодня океан у побережья; дальше красно-оранжевым пляшущим цветком распускался в Запретной Роще костёр неисправимо браконьерствующих богатырей-вышибал; в лесной чаще среди деревьев мигали блуждающие огни, а на севере слабо фосфорицировало осиротевшее без русалок болото. Звуки тоже присутствовали, и самые разнообразные – но до вершины башни они долетали тихими и смазанными, словно проходили через толщу воды или очень толстую пуховую подушку. Отчётливее всего слышался драконий рев из ангаров за драконбольным стадионом – но кому именно он принадлежал, ведьма сказать не могла. Близнецы определили бы тут же, и без труда; Софья со школьными драконами так близко не зналась, да никогда и не хотела.
Крышка люка с лязгом откинулась, и на крышу кто-то выскочил. Софья выдохнула облако мятного дыма и скосила вниз глаза. Разглядев брата, расслабилась и снова затянулась.
Бейбарсов огляделся, никого на крыше не нашёл, но, видимо хорошо зная, где искать, поднял взгляд к половинчатой луне. Тут-то он сестру и обнаружил.
– Слезай! – задрав голову, потребовал Юра.
Софья спрыгнула с каменного шара и по уступам треугольной крыши, словно по ступеням, спустилась к нему.
– Что такое? Я же сказала: чтоб и на триста метров отсюда духу вашего не было, пока я не закончу! – с усталым раздражением осведомилась она и угрожающе прибавила, мотнув потухшей сигаретой: – Ты что, хочешь, чтоб я сейчас где-то лоханулась? По сиренам соскучился, или по цыганам? Только учти: на этот раз я вас туда самих отправлю новые ингредиенты клянчить! Вот посмотрю, как вам это понравится!
– Не нервничай, сестричка. Я быстро, – улыбнулся Юра, любопытно заглядывая ей через плечо. У подножья крыши, венчающейся каменным шаром, с той стороны, которую не было видно от люка, кипел на волшебной горелке маленький котелок, накрытый крышкой. Крышка подскакивала и тихо дребезжала о чугунные края котелка. Под ней лопались розоватые в свете пламени пузыри, и на крыше пахло чем-то… ну, несъедобным. Понятно, с чего это сама зельеварка предпочла забраться повыше. Складывалось ощущение, что Бережное зелье берегло путников от нечисти несколько иным путём, чем принято было думать.
– Им, случайно, не мазаться надо? – предположил Юра и сморщил нос. – Я бы на месте нежити жрать кого-то такого вонючего точно не стал!
– Нет, оно пьётся. Если варить правильно, запах исчезнет где-то через полчаса после того, как все ингредиенты будут добавлены. Ещё через час оно должно стать прозрачным, с бирюзовым отливом, – оглядываясь на котелок и нервничая (первые полчаса вот-вот должны были кончиться), механически отозвалась Софья и спохватилась: – Чего тебе?
– Пока не забыл: как разберешься с этим, – Юра, держа руки в карманах драконбольной куртки, кивком подбородка указал ей за плечо, – сваришь для меня своё зелье? Ну то, что ты всем варишь.
Софья подняла брови.
– На тебя не подействует.
Юра покачал головой, раздражаясь, что нужно разъяснять очевидное.
– Оно не мне. Лере.
– Поздравляю! – после паузы ехидно откомментировала Софья. – Встань в очередь за Валялкиной.
– Опа! Серьёзно? – удивился, а затем развеселился Бейбарсов. – А Слава мне втирал!..
– Не моё дело! И не твоё, кстати, тоже! – перебила его Софья, абсолютно не желая знать, что там «втирал» её брату Водолеев по поводу своих с Викой отношений. – Пошёл вон, Юра! Мне не до этого сейчас. Я пытаюсь сосредоточиться и не запороть то, ради чего за последние полтора месяца мы парочку раз чуть не сдохли.
Юра, разом растеряв веселость, серьёзно кивнул и испарился с крыши.
Софья, снова оставшись в одиночестве, в свете луны сверилась с маленькими наручными часами, подошла к подскакивающему на огне котелку и уселась возле него на уступ крыши. Там она сидела какое-то время, прислонив к носу ребро ладони и нервно постукивая о черепицу сапогом. Навеянная коротким разговором с братом, мысль её бродила вокруг Мишки, по воле хозяйки полностью на Лоткова не переключаясь, но то и дело трогая его лапкой, словно непослушный котёнок. Выдернуло её из этих зыбких полумыслей осознание того, что вонять на крыше, вроде, стало меньше. Софья убрала ладонь от носа и принюхалась. Затем соскочила с уступа, подлетела к котелку и, присев перед ним, сдернула крышку. Варево, светло-розовое, отливающее алым в неверном, мечущемся свете, пенилось и булькало, ворчало, подмигивая иногда всплывающими в нем золотыми чешуйками, но поднимающийся от поверхности, пребывающей в постоянном движении, грязно-серый дым перестал нести тухлыми яйцами – да и вообще чем-либо.
Бейбарсова чуть не заплакала от облегчения, зачем-то протянув руки к луне и выдохнув: «Спасибо!»
Снова сверившись с часами и трижды помешав зелье деревянной, выструганной из осины ложкой, продетой в одну из ручек котелка, Софья опять отошла от того на безопасное (для зелья) расстояние и приготовилась терпеливо ждать, когда истечёт следующий час.
Она скурила ещё одну сигарету.
Когда потянулась уже за третьей в этот вечер, люк, ведущий на крышу, снова откинулся. На фоне звёзд нарисовался мужской силуэт – но на этот раз не Юрин.
Худой и покачивающийся из стороны в сторону, словно от ветра, он подплыл к одному из углов крыши, угрожающим небу ржавым шпилем, взялся за него рукой и, совершив полуоборот, как заправская танцовщица у шеста, замер, откинув голову к небу. Скудный свет ополовиненной луны упал на лицо пришедшего, и Софья убедилась в том, о чём по полной обдолбанности поведения и знакомым очертаниям уже и так догадывалась: на крышу башни Привидений с какого-то одного ему известного бодуна заявился Вадим.
Вот же его невовремя принесло!
– Прикольная ночь, да, Бейбарсова? – вдруг громко осведомился магспирант, не открывая глаз, и ткнул пальцем в небо. – Мне нравится луна.
Софья вздрогнула. Признаться, она не думала, что Вадим её заметил – или что вообще был на данный момент в состоянии заметить хоть кого-то.
– Изумительная, – оглянувшись на тихо булькающее зелье, мрачно согласилась Софья. – Ты бы от края отошёл!
– Зачем? – медленно, словно в тумане, и не открывая глаз, протянул Вадим. – Она меня не любит.
– И что, сигать собрался? – цинизма в Софьином голосе слышалось больше, чем было в ней на самом деле. Стало жутковато. Слишком уж Вадима шатало, и она надеялась, за шпиль он держится покрепче.
– Специально? – от удивления он даже открыл глаза и повернул к одногруппнице голову. В тоне его слышалось глубочайшее презрение к подобному предположению. – Нет, конечно! А случайно, – Вадим сделал обратный полуоборот вокруг шпиля и надежно стал ногами на крышу башни, – ну, как повезёт. Повезет – сорвусь, – безразлично улыбнувшись, расшифровал он.
