Текст книги "Долгая история (СИ)"
Автор книги: Becky Kill
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 47 страниц)
Рука начала уставать, и Юра перекинул фонарь в другую. Луч света, качнувшись, метнулся по воде, и на мгновение что-то под её поверхностью блеснуло золотом. Бейбарсов жадно подался вперёд, но отблеск, чем бы он ни был, бесследно исчез.
Юра, однако, насторожился. Держа покачивающийся фонарь в вытянутой руке, он медленно повёл им по кругу, рассматривая окрестности утёса и накатывающие на него мелкие волны.
Вода и мокрый камень тускло блестели. Луч фонаря, описав полукруг, прошёлся по ним.
И высветил бледное лицо.
Юра издал невнятный возглас и отшатнулся, едва не навернувшись на камне и не полетев в воду. Софья с Сашкой напряглись, неуверенно приподняв руки с кольцами.
Русалка дёрнула лицо назад, но осталась, где была. Наполовину высунувшись из воды, зацепившись пальцами за край камня и припав к ним подбородком, она исподлобья снизу вверх смотрела на Юру прямо под самыми его ногами. Он не слышал ни единого звука, когда она подплыла. Он и не смотрел прямо туда. Она могла быть тут уже сколько угодно времени.
Восстановив равновесие и контроль над эмоциями заодно, Юра сделал маленький шаг вперёд. Русалка не пошевелилась. Бейбарсов, подавляемый любопытством, чуть наклонился над ней, рассматривая в свете теплящегося за стеклом огонька.
У сирены была бледная кожа, мокрые, белёсые волосы и бесцветные глаза, которыми она, не мигая, следила за ним. В скрытой слоем воды и темнотой глубине под валуном, усиливая хлюпающие об утёс волны, шевелился длинный мощный хвост, позолоченная чешуя которого то и дело, когда хвост оказывался близко от поверхности, пускала по воде золотые блики в свете месяца и Юриного фонаря.
Она пошевелила пальцами, сжимавшими уступы валуна, и Юра отметил одну характерную особенность, которой пресноводные русалки были лишены за ненадобностью: между пальцами этой имелись прозрачные перепонки.
– Поцелуешь меня?
Вкрадчивый голос был так тих и чист, что сперва Бейбарсов принял его за шелест волн. Сирена смотрела прямо на него. Она, прижавшись к шершавому валуну, подалась из воды чуть сильнее, так что стали видны отдельные, отливающие золотом чешуйки в том месте, где женское тело начинало переходить в рыбий хвост. Такие же чешуйки, только прозрачные и почти незаметные – теперь, когда она подалась ближе, их можно было различить – по одиночке, словно родинки, липли к её рукам и плечам.
– Поцелуешь меня? – повторила русалка, и её посиневшие от холода губы выжидающе разомкнулись.
– Э-э… нет. Я воздержусь, думаю, – неуверенно пробормотал Юра, отклоняясь назад.
– Ну и не надо! – легко сдавшись, хмыкнула сирена и плеснула хвостом. На Юру полетели отрезвляющие солёные брызги.
– Звал? Чего тебе надо?
– А тебе? – дальновидно уточнил Бейбарсов. Он предпочитал сначала испытать прочность табурета, на котором ему предстояло балансировать, а уж после становиться на него и совать голову в петлю. А ну как русалка захочет, чтоб он вилкой заколол во сне Сарданапала! Тогда смысла торговаться не было.
– Мы что здесь, в «ты первый» будем играть? – холодно спросила русалка и, оттолкнувшись от камня, рывком опустилась в воду по грудь. Волосы расплылись вокруг неё по воде.
– Дьяволов хвост и совсем чуточку твоей чешуи! – поспешно бросил Юра, опасаясь, как бы она не обиделась и не уплыла.
Сирена моргнула, изучающе окинув взглядом шевелящийся под ней хвост.
– Хм… Годится!
– Ну а… что нужно тебе?
Она, отпустив камни и опустившись в воду по шею, требовательно и серьёзно посмотрела на него оттуда.
– Пуанты.
– Что?
– Пу-ан-ты. Туфли такие для балета! – раздражённо пояснила русалка. Голос её теперь был далёк от того звонко шепчущего перелива, которым она обращалась к нему в начале.
Юра подавил удивлённый смешок, но не смог удержаться от вопроса:
– А зачем тебе? Ты ведь, ну, не сможешь их… надеть.
– Кто тебе сказал, что не смогу? – сощурилась русалка. – И это не твоё дело! Ты слышал: мне нужны пуанты. Достань, принеси – и получишь, о чём попросил. Для вас, ходячих, задача проще некуда. Только не нужно тащить мне всякий дешёвый хлам из магазина! Принеси те, что уже принадлежат балерине. Хорошей балерине. Когда достанешь – позовёшь меня снова. Если приплывёт другая – ей не отдавай. Вели позвать Ламару.
– А она позовёт? – с сомнением протянул Юра.
– Пф! Ещё как позовёт! – усмехнулась сирена, поведя высунувшимися из воды пальцами по её поверхности.
– И если обманешь, маг – не сомневайся, я узнаю. И когда узнаю – ну, ты пожалеешь, – ледяным тоном прибавила Ламара и полностью скрылась под гладью воды. Только на том месте, где она была, поднявшись из глубины, лопнул пузырёк воздуха.
Юра вернулся к нетерпеливо дожидавшимся его сёстрам.
– Ну, что она сказала?
– Как она выглядит? – одновременно с Софьей возбужденно выпалила Сашка.
– Слегка симпатичнее Милюли и чуть свежее мертвяка! – Юра повернулся к старшей сестре и развёл руками. – Она хочет пуанты, представляете?
– Зачем? – Софья с Сашкой, продолжая брести по мокрому вязкому песку, одновременно вздёрнули брови.
– Да откуда мне знать – она не отчитывалась. Может хочет нашаманить себе у какого-нибудь языческого морского божка ноги и податься в Большой Балет. Но ей непременно нужны уже ношеные. И чтоб танцевала в них какая-нибудь хорошая балерина.
– Ну, – пожевав губу, вздохнула Софья, останавливаясь и забирая у брата фонарь. – Тогда удачно, что мы как раз знаем одну такую.
Проклятый месяц светил в окно даже сквозь шторы. Юра, лёжа в постели и тыльной стороной руки накрыв глаза, битых полтора часа настраивался на сон. Сон имел своё независимое мнение о том, где ему полагалось быть во втором часу ночи, и слал Юру на три весёлых буквы, оставляя его в невнятной полудрёме. В голове упорно вертелось: «Йо-хо-хо, и бутылка рому!» Слава, раздражая уже одним этим фактом, спал на соседней кровати, натянув на голову одеяло.
В замочную скважину вползла светлячком мелькнувшая в темноте красная искра, щёлкнул замок. В комнату скользнул теряющийся на фоне окутанной тенями стены силуэт.
Сашка в пижаме села на край Юриной кровати и убрала ему руку от глаз.
– У тебя кот?
– Где-то под шкафом.
Сашка помолчала. Свет растущего месяца, пронизывая тонкие шторы, расчерчивал её лицо призрачными квадратами.
– Я посплю сегодня с тобой, можно?
Юре из пучины своего маянья аж орать захотелось: «Да!»
Он молча подвинулся, откинув одеяло. Сашка забралась в кровать и, подсунув изгиб локтя под подушку, свернулась у брата под боком. Её длинные волосы, стекая на одну сторону, руслом реки прочертили холм стёганого школьного одеяла. Юра почувствовал рядом знакомое тепло её тела, и что-то внутри сразу с беззвучным щелчком стало на место. Свет за шторами больше не беспокоил, сопение Славы не раздражало. Он повернулся набок, лицом к сестре, и уткнулся лбом ей в макушку, как они всегда спали в детстве. Сашка уже уснула, и туман в его голове сгущался. В тумане плавала сирена, плеща на него золотым хвостом и требуя достать ей шубу из лисы. Юра сделал выкройки и с огромной иглой в руках принялся гоняться за Накамурой. Наконец-то он поймал его на втором этаже, в ходе за зеркалом, но когда Юра принялся трясти его и спрашивать, куда он дел свой мех, Накамура превратился в Поклёпа в розовой шляпке Недолеченной Дамы и начал швыряться в Юру ножами. Ножи пролетали сквозь него, но было почему-то не больно, а щекотно. Юра так удивился этому обстоятельству, что проснулся.
Открыв глаза, он понял, что щекотала его Сашка. За отдёрнутыми шторами плыло пасмурное утро и кружились снежинки, а по одеялу, нюхая носом всё подряд, топтался тяжёлыми лапами Контрабандный.
Слава, за пять лет соседства привыкший к заморочкам близнецов, зевая, натягивал на майку свитер и что-то такое рассказывал сидящей в кровати Сашке, от чего ей было весело, но что – Юра никак не мог уловить спросонья. Первая фраза, качественно обработанная его мозгом в это утро, гласила:
– …И она вылила мне этот кофе на голову!
Сашка рассмеялась.
====== День всех душевнобольных ======
Я знаю, что обещала сегодня раскрыть огромный секрет, но не сделала этого. Но разве не в этом суть дня влюблённых: разбитые мечты, задетые чувства, разрушенные отношения. Этот день полон сокрушительных разочарований. Так легко воспользоваться уязвимостью и одиночеством. Когда кто-то продолжает чахнуть от неразделённой любви, другие не могут отделаться от чувства, что их жестоко обманули... И хотя хотелось бы верить, что дни Валентина обычно хорошо заканчиваются, все мы знаем, что чаще всего они заканчиваются разбитыми сердцами.
(с) Сплетница
Софья оказалась права. В ту же ночь на море разыгрался шторм, который не утихал всю последующую неделю, вплоть до четверга. Вместе с невозможностью дозваться до Ламары обстоятельства любезно дарили Бейбарсовым отсрочку и время на составление генерального плана действий.
В четверг, четырнадцатого февраля, замок по древней священной традиции разделился на три лагеря.
К обитателям первого относились все сладкие парочки, обычно сосущиеся за каждым ковром, портретом и дверью чулана, и ради такого дня перебазировавшиеся прямо в центральные коридоры и оккупировавшие все лестницы и лесенки от Жилого Этажа до Зала Двух Стихий.
К ярким представителям второго лагеря – романтикам-теоретикам – относилась Света Попугаева. Не имея удовольствия принадлежать к первой группе, они компенсировали страдания души, лишённой возможности расточать галлонами генерируемый сердечный пыл по конкретному адресу, путём преобразования его в праздничный энтузиазм. И хоть праздник этот по сути своей обходил их стороной, именно эта группа была главным двигателем всех подпольных школьных тусовок по случаю Дня всех влюблённых. Они же отлавливали по всему замку купидонов, наряжали в короткие златотканые штанишки и, привязав к колчану со стрелами гроздь красных шаров-сердечек, отправляли «нести любовь» всему живому, что встретится у диатезных карапузов на пути. Живое, обычно, было не радо – с учётом, что стреляли купидоны в этот день особенно метко.
Почётными членами третьего же лагеря были все те чёрствые чёрные души, которые заслонялись от пакостных стрел купидонов сумками и именовали этот день не иначе, как Днём всех душевнобольных и Праздником презерватива. Эти, в свою очередь, делились на три подвида: брошенные девушки, брошенные парни и бывшие романтики-теоретики, разочаровавшиеся найти на активно организовываемых ими «сердечных» вечерах родственную душу и перейти в первый лагерь.
В это Четырнадцатое, как обычно, Юра всей душой примкнул к рядам последних. Он по праву считал себя брошенным парнем, так как Сашка, последние два года тусовавшаяся в первой группе, конечно, с утра пораньше вписалась туда и сегодня. Юру аж выворачивало, когда он представлял, как его сестра липнет к брутально-сладенькому кучеряшке Аисту где-нибудь посреди Лестницы Атлантов.
Петляя утром по замку к первому этажу – источнику единственного утешения всех сердечно обделённых, то есть еды, – думал он, однако, больше не о Сашке, а о Лере.
Во вторник Юра снова наведался на Писарева двадцать шесть. В этот раз, мобилизовав в своей душе обнагление, он не стал топтаться на морозе возле ограды и двинул прямиком в здание детдома.
В маленьком тёмном холле его тормознула сморщенная как печеное яблоко техничка – не та, для которой Лера покупала отбеливатель – и, взяв швабру наперевес, требовательно поинтересовалась, что ему здесь нужно. Мокрая синяя тряпка телепалась с конца деревянной ручки, словно флаг вражеской армии.
– Леру, – не вдаваясь в подробности, конкретно ответил на вопрос Юра.
Техничка хмыкнула и опустила швабру. Тряпка влажно чавкнула, шлёпнувшись на разноцветный кафель пола.
– Какую Леру? – деловито поинтересовалась она.
Видимо, к воспитанникам детдома посторонние таскались довольно часто, и это не вызывало у взрослых никакого интереса. Юру этот факт удивил, и не сказать, что приятно. Хотя в данном случае он играл ему на руку.
– Ну-у, высокая такая брюнетка. Карие глаза. Большие, – замявшись, охарактеризовал он, поняв, что без понятия, какая у неё фамилия. Он вообще не предполагал, что здесь может оказаться ещё какая-то чужая Лера.
Выяснилось, что Лер на Писарева двадцать шесть обитало целых трое. Пока Юра, вычеркнув черкешенку, вместе с оказавшейся вполне дружелюбной бабулей-техничкой (продолжавшей в процессе мыть пол) пытался определиться между двумя оставшимися, проблема решилась сама собой. На узкой угловой лестнице, уходившей в глубь здания, громко топая сапогами, показалась Юрина недавняя знакомая.
– Опять ты, что ли? – остановившись на площадке, где лестница делала поворот, удивилась Лера, глядя через промежутки перил вниз. Руки она держала сложенными на груди поверх длинного зелёного свитера. Секущиеся волосы как и прежде казались растрёпанными. Это почему-то порадовало Юру – как будто они не виделись двадцать лет, и вот, наконец встретившись, он обнаружил, что она осталась в точности такой, какой засела в его памяти на всё это время.
– А, Кузнецова? – посмотрев вверх, на лестницу, оживилась техничка. – Так бы сразу и сказал, что тебе затворницу надобно!
– Сидишь-сидишь вечно в комнате как в келье! – обратилась она уже к Лере, задрав голову в форменной косынке. – Уткнулась в книжки свои или в этот твой… ноуть-бук как загипнотизированная, девка! Ты за территорию-то дома в этом году, небось, раз только выходила, ото когда вас на экскурсию возили, да?
– Здрасте, баб Валь! – с нажимом поздоровалась Лера, дёрнув уголком губ. К допеканиям технички она отнеслась прохладно, но привычно. – Нет, я на прошлой неделе выходила: Зинаида Михайловна меня в «БытХимию» командировала. И я регулярно проветриваю помещение.
Юра засмеялся. Он, правда, не понял, преувеличивала ли баба Валя и шутила ли Лера, но всё равно получилось забавно.
Кузнецова вернула ему своё внимание.
– Мы о встрече не договаривались.
– А я пришёл.
Свет из бокового окна вползал в тесный, обитый по стенам старым деревом холл; баба Валя, исподтишка шпионя за ребятами, домывала пол. Лера, задрав подбородок, изучающее смотрела на Юру некоторое время. Бейбарсов, у которого уже начала затекать шея в таком положении, старательно пялился на неё в ответ.
– Ну, пришёл так пришёл, – наконец спокойно заметила она, опуская руки и опираясь ими на перила. – А дальше что?
Техничка закончила с холлом. Отставив швабру к стене, она взялась узловатыми пальцами за алюминиевую ручку ведра, в воде которого теперь обитала вся пыльно-ботиночная грязь коридора, и, поправив косынку, пошаркала к двери в углу.
– Пойдём, погуляем? – Юра про себя с досадой отметил, что количество энтузиазма, которое он вложил в эту фразу, она вряд ли оценит.
Но Лера, казалось, эмоционально вообще никак на это предложение не отреагировала: ни в позитивную, ни в негативную сторону. Зато баба Валя, отворив только что закрывшуюся за ней дверь подсобного помещения, натужным старческим голосом крикнула:
– Ото правильно! Нечего молодой девке в комнате пылищей дышать! Давай-давай, вытаскивай её отсюда, хлопец!
Дверь снова с хлопком закрылась. За ней загремели вёдра и ещё какая-то утварь.
– Ну, ты же слышал – я отсюда почти не выхожу, – дёрнув плечом и бросив взгляд за окно, выразительно подчеркнула Кузнецова.
– Почему?
– Не люблю огорчаться, – отрезала она.
Юра ощутил вескую потребность в этом месте парировать её выпад чем-нибудь: а) остроумным; б) хотя бы просто умным.
Однако с этим у Бейбарсова возникли непредвиденные проблемы. Он никак не мог найтись, что бы такого ей сказать, и даже сам на себя успел мысленно психануть. Как, значит, всякую ехидную чушь Тарабаровой пороть, от яда которой потом несколько дней сам же себя откачивать будешь, и пошлые шуточки про личную жизнь Поклёпа и русалки на уроках по классу пускать – так язык у него был мастер, это всегда пожалуйста. А как нормальное что-то ответить…
За те мгновения, что были отведены на поиск верной встречной фразы, мозг его, в итоге, смог сгенерировать ответ, включающий только вторую половину «остроумного» – и то, в её противоположном значении. То есть, проще говоря, ответ его был просто тупым.
– А я поогорчаться тебя и не приглашал, – лукаво улыбнулся Юра, руководствуясь спорным утверждением «улыбайся – люди любят идиотов!» – Я приглашал погулять.
Ему захотелось ударить себя в лицо.
У Леры, однако, вырвался весёлый смешок.
– Ну подожди меня, что ли.
Отпустив перила, она дёрнула плечами и скрылась на лестнице.
Вернулась техничка с новым ведром – на этот раз пластиковым – и унесла швабру куда-то в хитросплетение коридоров, кинув на Юру испытующий взгляд из-под кустистых бровей. Бейбарсов хмыкнул, мотнув головой, и пятернёй зачесал назад лезущие в глаза волосы. Пора было стричься. В отличие от отца, которому его обычная причёска изрядно прибавляла элегантности, Юра с длинными волосами выглядел как бомж.
Лера вернулась быстро: Бейбарсов даже не успел досчитать до конца четвёртый ряд кафельных квадратов на полу, по которым разгуливал. Как он понял, всё, что она сделала – это надела куртку. На ней был тот же пуховик с белым капюшоном.
– Добро пожаловать в мир! – Юра демонстративно отворил тяжёлую входную дверь, приглашающим жестом указывая на сугробы за порогом.
– …огорчений? – иронично ухмыльнувшись, докончила Лера и, щурясь, вышла на улицу.
Бейбарсов поджал губы и последовал за ней.
– Ты что, мизантроп*?
– Ну, в таком случае, я бы с тобой не пошла, разве нет? – медленно бредя по территории детдома, обернулась к нему Лера и добавила: – А я зачем-то вот иду. И главное, непонятно куда.
– На набережную, – не мудрствуя лукаво, скорректировал Юра. Проблемы он привык решать по мере поступления, поэтому, приглашая Леру гулять, мысли о маршруте отложил на потом. – Я там был недавно. Холодно, правда… но красиво. Вороны прикольно из мусорников остатки макменю вылавливают. Судя по тому, что я успел о тебе разузнать, подозреваю, ты там не появлялась с начала зимы.
– С октября. А баба Валя – находка для шпиона, она всем всё разбалтывает. Так что не особо гордись! – Лера назидательно вздёрнула брови.
До поворота улицы они дошли молча. Сворачивая за угол железной ограды, на кованые пики которой как кусочки шашлыка чьей-то неугомонной фантазией были нанизаны здоровенные снежки, Лера, неестественно повысив голос, произнесла:
– Ну давай, спроси!
– Что?
– То, о чём всё равно будешь думать следующие полчаса – или сколько там пройдёт, пока тебе не надоест со мной таскаться. Что всем вам, таким, интересно.
– Каким? – аккуратно уточнил Юра. Насчёт «таких» у него имелись варианты, которые его насторожили.
– У кого есть семья. У тебя же наверняка есть!
Лера недолго посмотрела на него – сконфузившийся Юра не отрицал – и, хмыкнув, перевела взгляд назад на дорогу. Они шли по притрушенному снегом гололёду в том месте, где в другие времена года располагался тротуар.
– И как… – холодный воздух оцарапал горло, и Юра закашлялся, – ты там оказалась?
Он исподтишка кинул на неё испытующий взгляд. Лера хмурила лоб, особо старательно обходя очередное скользкое место.
– Пожар, – лаконично сообщила она тоном, каким сообщают прогноз погоды на завтра.
Они вышли на улицу пошире, и мимо по проезжей части, буксируя в грязном месиве снега, начали проезжать машины, то и дело швыряясь в прохожих полурастаявшими бурыми комками из-под колёс. Юра ничего не сказал, по напряжению, почти осязаемым облаком клубившемуся вокруг неё, инстинктивно чувствуя, что не стоит.
Лера стянула толстую вязаную перчатку и, проходя мимо, мазнула ладонью по мёрзнущему стволу растущей у обочины липы, зацепив ногтем ободранный край коры. Затем кинула на Юру короткий и как будто вопросительный взгляд из-за края волос и снова отвернула голову. Всё время выходило так, что она шла немного впереди, и ему её лицо было видно плохо. Но по этому взгляду Юре показалось, что она хочет рассказать что-то ещё, хотя изначально этого делать и не собиралась.
Бейбарсов заткнулся ещё упорнее. Он вообще сделал вывод, что молчать – это лучшее, что у него пока получалось в её присутствии.
И действительно. Когда мимо проехал красный «Форд» с побитым лобовым стеклом, чихнув в их сторону очередной порцией снежной грязи, Лера продолжила уже на тон тише и сосредоточеннее:
– У меня мама… в общем, она рассеянной иногда была. Очень уставала после работы. Она всё время забывала выключать конфорку – мы на пятом этаже жили, у нас газовая такая была. Папа постоянно выключал за ней и шутил, что когда-нибудь она спалит дом. Ну вот она и… спалила, – горько усмехнулась Лера.
– Мне восемь тогда было. У подружки был День Рождения, и мне первый раз разрешили остаться у неё ночевать – круто, да? Меня забрал утром дедушка… Видимо, они заснули перед телевизором. У нас были деревянные рамы и сквозняк на кухне, а гардина лёгкая, кружевная – и как раз возле печки. Нам сказали, они даже не проснулись. Угарный газ и вся эта фигня… – Лера снова легко толкнула какое-то дерево, словно ожидала, что оно сойдёт с их пути.
– С дедушкой я жила три года. Но у него давно было не в порядке с сердцем, и второй инфаркт закончился хреново. А заботливое государство откомандировало меня в это богоугодное местечко на Писарева для тех, кому в жизни не шибко везёт.
– Разве больше никого нет? У тебя, – негромко уточнил Юра, и нелепо махнул рукой – как раз в этот момент он, не заметив коварно притрушенную снегом ловушку, поскользнулся на льду.
– Нет, есть, вообще-то, – поморщилась Лера. – Сводный брат от папиной первой жены. Он уже тогда взрослым был, с нами не жил. Его поставили в известность, но я ему, разумеется, нафиг не нужна. Он сейчас в Каире живёт. Открытки иногда присылает… с деньгами, «чисто символически». Даже из вежливости ни разу не предлагал меня забрать. Да и не хочу я… в Каир. Пять лет здесь проторчала и нормально, жива, как видишь.
– Пять?.. – Юра быстро подсчитал в уме, загибая пальцы. – Тебе сейчас шестнадцать, получается?
– Почти семнадцать.
– То есть шестнадцать, ты имеешь в виду, – ухмыльнулся Бейбарсов.
– Нет, я имею в виду почти семнадцать! – раздражённо исправила Лера. – Так что ещё год – и меня выпрут.
Она вздохнула, смешивая холодный уличный воздух с тёплым воздухом молодых лёгких.
– Выделят новое месячное пособие, доступ к остатку родительских средств и какую-нибудь комнату в городе или, если феерично повезёт – однушку. Упакую чемоданы и перееду туда, в светлое взрослое будущее.
– И что будешь делать?
Они наконец-то сравняли шаг и теперь шли в ногу. У Леры была широкая мальчишеская походка.
Она пожала плечами, от чего пуховик зашуршал.
– Поступать.
– Куда? – с любопытством уточнил Юра. Как человека, который уже уверовал в абсолютную бесполезность высшего образования лично для него самого, его чрезвычайно занимал вопрос выбора других.
– Куда возьмут. Куда хватит баллов пройти по результатам ЕГЭ и сиротским «скидкам», – разочаровала его Лера.
– Но ведь куда-то же конкретно ты хочешь? – возмутился он, задаваясь вопросом, что такое «ЕГЭ».
– Куда-то хочу, – обрубила она тему.
Бейбарсов на секундочку сложил губы трубочкой и, оглядевшись по сторонам, поискал взглядом новую тему для беседы. Очередная белая улица с фыркающими выхлопными газами машинами и заваленными снегом лепными козырьками старых домов вдохновения ему подкинуть не смогла, и он невольно вернулся мысленно к только что услышанному. Юра сдвинул брови. Он уже понял, что Лера на него за это непременно вызверится, но заставить себя не сказать всё равно не смог. Как бы по-дебильному это не прозвучало.
– Ле-е-ера! Можно я скажу по поводу того, что ты рассказала? Мне жа-…
– Ой, заткнись! – агрессивно огрызнулась Лера и ускорила шаг.
Юра досадливо цокнул языком. Вот вечно так было. И нафига, на-фи-га, спрашивается, ты всё равно делаешь что-то, когда наперёд прекрасно знаешь, что закончится это «ну, не очень» в лучшем случае?
Бейбарсов, сунув руки в карманы куртки, нагнал её.
– Ну извини, – примирительно буркнул он.
Зацепив пальцами что-то конкретное в набитом мелочёвкой кармане, он с интересами ощупал находку.
– Хочешь жвачку?
Лера, косо посмотрев на него, улыбнулась и протянула руку ладонью вверх.
– А у тебя большая семья? – спустя несколько минут, жуя жвачку, поинтересовалась она. За это время давно можно было напрямик выйти на набережную, но вместо этого они петляли по каким-то жилым закоулкам и маленьким перекрёсткам, двигаясь в ту сторону только ориентировочно.
Юра, активно работая челюстью, разжевал свою мятную пластинку до изначально задумываемой производителями консистенции и согласно кивнул.
– Сестра, родители, старшая сестра, брательник, бабушка… – принялся загибать он пальцы. – Три тёти. Ну, технически, одна. Остальные две, можно так сказать: родные, но не кровные. И у них у всех тоже уже дети, так что это ещё куча двоюродных – тот ещё бедлам, – весело усмехнулся Юра. – Отец на стенку лезет! До сих пор по праздникам заявляет, что не переносит толпу… Но, по-моему, понты это всё! На самом деле ему нравится. По крайней мере, я ни разу ещё, как они все собирались, на его лице следов особых страданий не замечал. Мама – и та больше всем этим напрягается!
– Нифига себе вас много!.. Здорово, наверное? – протянула Лера тем тоном, которым люди обычно спрашивают о чём-то хорошем, чего они лишены, подсознательно надеясь услышать в ответ: «Да не, на самом деле, жуть полная! Повезло, что у тебя этого нет!»
Юра, чуткий на интонации, расстраивать её не стал и только коротко угукнул.
– Ты знаешь, вообще-то, у меня есть телефон.
Бейбарсов вопросительно вздёрнул брови. Голос Леры повеселел. Посмотрев на неё, он увидел, что она, растягивая кончики губ в маленькую улыбку, выжидающе смотрит на него исподлобья.
– Правда?
– Я же сказала: не бедствую! У нас реально хорошие спонсоры, – с достоинством фыркнула она и, запустив руку в карман, вытянула оттуда не шибко новый, но всё же смартфон, и помахала им в воздухе. Юра вспомнил, что техничка что-то там и про ноутбук ей говорила.
– А-а, класс, – вяло протянул он. – Просто, это… у меня нет.
– Телефона нет? – неверяще сощурилась Лера. – Да у кого сейчас нет мобильного – мы что, в девяностых?!
– Ну вот нет, и всё, – чувствуя, что попадает впросак, проворчал Юра. – Я его… ну, в общем, бахнул на днях. В ремонте.
И тут же пожалел, что соврал. У него никогда не получалось, и Лера явно не поверила. Дёрнула плечом и молча убрала телефон в карман.
На пешеходном переходе, где под слоем разъезженной грязи полагалось быть «зебре», и у которого они ждали переключения светофора, как раз загорелся зелёный.
– О, идём! – Юра сграбастал Кузнецову за руку и потянул вперёд.
Лера резко выдернула свою ладонь из его.
Бейбарсов удивлённо посмотрел на неё. Он так привык везде таскаться с Сашкой за руки, что даже не придал этому значения. Но Кузнецова, похоже, придала.
– Не нужно меня ни за что трогать! – буркнула она и, сунув ладони в карманы, пошла через переход.
Едва они минули «зебру», где-то под курткой у Юры раздалось громкое противное жужжание. Прикинуться, что он его не слышит, было нельзя – Лера уже насмешливо обернулась.
– Что, нет, говоришь, телефона, да?
«Ай, чтоб тебя!» – зло подумал Юра на зудильник, как можно дольше копаясь в замках куртки. Лера, скрестив на груди руки, демонстративно наблюдала за ним. Вытащить перед ней из-за пазухи круглую тарелку и начать с той разговаривать было совсем не вариант. Если, конечно, он не хотел, чтоб Кузнецова позвонила по своему смартфону в дурку.
Пряча красную искру за отворотом куртки, в последний момент до того, как вытащить зудильник, он буркнул себе в воротник:
– Радус-гадус-маскарадус!
Честное слово, малютка Клоппик был гораздо более полезен обществу, чем нынешний профессор Клопп! Увлёкшись приготовлением зелий, юное дарование потеряло интерес к сочинительству заклинаний. Но и тех, которые малютка успел изобрести за годы своих шалостей, хватило на отдельный самообразовательный томик, который подпольно распространялся среди студентов Тибидохса и был незаменим в начинающем наборе юного чихателя на правила.
– Шестой? Серьёзно? – скривилась Лера, уставившись на то, что видела у Юры в руках, и ехидно фыркнула. – Что, берёг мои нежные нищебродские чувства?
Бейбарсов так и не понял, во что маскировочное заклинание преобразило его зудильник, но по её реакции явно почувствовал, что перестарался. Ему стало неприятно обманывать, да и вообще как-то гадковато выходило. Раздосадованный, он уставился на дно блюдца.
Зудела Сашка.
Юра, покосившись на Леру, закусил щеку. Сашкины вызовы он никогда не сбрасывал. Но чтоб замаскировать разговор по зудильнику под телефонный, придётся колдовать ещё раз или просто ломать комедию. А он и так уже начал завираться, что было в общих масштабах не смертельно, но очень ему не нравилось.
Юра с тяжёлым сердцем провёл по дну зудильника ладонью, стирая рябящие волны вызова. Затем убрал расписное блюдце назад под куртку.
– Что, подружка? Не стесняйся! Можешь перезвонить, – хмыкнула Лера, небрежно махнув ладонью, и отошла в сторону.
– Сестра, – с неопределённым ощущением, что нужно оправдаться, сообщил Юра, нагоняя её.
В том, что их с Сашкой враньё сразу становилось заметно, был только один плюс: когда близнецы говорил правду, им верили без вопросов.
– Катастрофы не случится, если я попозже перезвоню!
Что-то тренькнуло сзади, и маленькая золотистая стрела просвистела у Юры над самой макушкой. Успевший пригнуться Бейбарсов, обернувшись, пошарил взглядом под потолком и, обнаружив источник покушения на его сердечную свободу, весомо показал купидону кулак. Диатезный крылатый карапуз в золотистых штанах, устроивший себе снайперское гнездо в нише над одним из лепных барельефов коридора, утёр пухлой рукой нос и, покинув укрытие, упорхнул, стукаясь привязанными к колчану шариками-сердечками о потолок.
В холле собралась небольшая группка учеников из десяти, дожидающаяся благоприятного момента проскочить в Зал Двух Стихий на завтрак. Деятельные купидоны не давали спокойно жить и здесь. Двое щекастых младенцев уселись на притолоку двери и осыпали всех входящих и выходящих розовым конфетти из большой картонной коробки. От конфетти, в отличие от стрел, вреда не было – но тот вполне мог возникнуть от злого как Лигул Поклёпа, прыгавшего под аркой входа и пытавшегося прогнать школьных почтальонов делать их непосредственную работу. Купидоны, болтая упитанными ножками в воздухе, хихикали и швырялись в низкого завуча пригоршнями из коробки, так что к тому времени, как подошёл Юра, Поклёп Поклёпыч уже с ног до головы был облеплен маленькими розовыми, красными и малиновыми сердечками. Уже несколько раз Поклёп вскидывал кулак с разгорающейся на перстне искрой, но, видимо, вспоминая о чём-то, густо багровел со злости и отдёргивал руку.
