Текст книги "Долгая история (СИ)"
Автор книги: Becky Kill
сообщить о нарушении
Текущая страница: 31 (всего у книги 47 страниц)
– Блять! – вместо приветствия вдруг вырвалось у Юры. – Ты что сделала?
– Подстриглась! – популярно объяснила Вика, тряхнув светлыми волосами – вернее, тем, что от них осталось. Остриженные под каре, теперь они не доставали даже до плеч.
– Мне не нравится, – без обиняков вынес свой вердикт Бейбарсов, прислоняясь к двери.
– Ну, а я – в восторге! – заявила Вика, спуская ноги на пол. – И Слава, кстати, сказал, что мне идёт. А твоё мнение я спросить забыла. Ой, подожди – даже не собиралась! – съязвила она, при этом отчего-то крайне довольно улыбаясь.
– А теперь, если Юрочка закончил излагать свою крайне ценную мужскую точку зрения – ну-ка, дети, станьте в круг! Иначе мы даже десерт не застанем, не говоря уж о времени открытия контура.
Пушистый чёрный зверёк, в темноте похожий на зайца, сидел в ямке талого снега и озадаченно шевелил двумя парами ушей. Ванька легонько щёлкнул его по носу, и круть-верть, расправившись, словно пружина, сделал гигантский прыжок с места через забор, куда-то в темноту ранне-мартовского вечера – только на верхней перекладине остался след от двух пар пятисантиметровых когтей.
Ванька сложил ладони ковшиком, подышал на замёрзшие руки и, поднявшись с корточек, по вытоптанной тропинке направился к дому. Вбежав на крыльцо, он потянулся к круглой медной ручке – но дверь, сыграв на опережение, распахнулась сама. Разумеется, не без помощи Тани, нарисовавшейся по ту её сторону.
– Привет! Ну что, поймал? – живо осведомилась ведьма, ёжа плечи и за рукав втаскивая гостя внутрь.
– Поймал, – расстегивая куртку, не без скромного самодовольства подтвердил её надежды Валялкин под аккомпанемент захлопывающейся двери.
– И отпустил, да? – проницательно прищурилась на него Таня.
– Естественно! – засмеялся Ванька. – А что, ты хотела, чтоб я её Глебу подарил?
– Ну разве что шкурку! – весело фыркнула Таня. – Эта животина своими истошными серенадами нам четыре ночи спать не давала! Её же никакие чары не глушат, а гоняться за ней мы уже задолбались. Вот зачем отпустил? Вернётся теперь.
– Не вернётся. Я ей дал лебеды понюхать – она их дезориентирует. Сейчас ускачет, а дороги назад и не вспомнит.
Таня в шутливой молитве сложила руки и воздела глаза к потолку. Ванька улыбнулся и, вешая на крючок гардероба куртку, с интересом принюхался к долетающим с кухни ароматам. Кроме ароматов из кухни, а так же противоположных ей дверей гостиной долетали сплошь знакомые голоса. Ванькина улыбка стала шире. Стянув высокие, отороченные изнутри овчиной ботинки, он почувствовал себя… дома. Да, это было не то место, где он жил, но понятие дома у Ваньки – при всей любви Валялкина к своему уютному лесному коттеджу, – в первую очередь, всегда связывалось не с постройкой, а с людьми. А все, кого он любил, сейчас были здесь.
– Лиза на кухне, Ягун в зале, Вика с Васей наверху с нашими, остальные… э-э… тоже где-то тут, – вкратце обрисовала диспозиции Таня. – Глеб как обычно в библиотеке – прячется.
– Ты не предупреждала, что форма одежды – парадная, – заметил Ванька, удивленно изучая узкое зелёное платье выше колена и без рукавов, в котором Таня вынырнула его встретить. Перед был сплошь расшит бисером того же оттенка.
Впрочем, «парадный» было достаточно претензионным определением для Таниного вида, с учётом, что волосы её при этом всём были закручены в уже растрепавшуюся и целиком домашнюю косу, а ходила она по дому босиком.
– А, да это я так… издеваюсь! – оглядев себя, засмеялась Таня.
Ванька пошёл за ней по коридору, все ещё разглядывая платье.
– Это что, то?.. – указывая на него, в моменте просветления недоверчиво протянул Валялкин.
– Ага! – весело обернулась ведьма. – Вспомнил, да? Я на прошлой неделе разбирала старые вещи. Очень старые! – округлив глаза, сообщила она. – И я тут поняла, что он его тогда не видел.
– Ты смотри, налезло! – подколол Ванька.
Таня издала притворно-скорбный вздох.
– Хотела бы я так сказать – но увы! Над бёдрами пришлось поколдовать – над платьем, я имею в виду, не над своими.
– Ну и что он сказал?
– Серьёзно, Таня? – живо передразнила ведьма интонацию мужа. – Ты серьёзно? Ну, а полное мнение я рассчитываю узнать, когда вы все отсюда испаритесь!
– …Что будет ещё нескоро, – с пакостной улыбкой добавила она.
– Ну ты и зверюга!
Ванька, все ещё смеясь, покачал головой и, расставшись с Таней, нырнул в гостиную, прямым ходом направившись через ту в библиотеку.
Из кухни выглянула Лиза, Таниной заколкой на ходу закалывая красивые светлые локоны в рабочий пучок, и привлекла внимание хозяйки дома заветной фразой: «Мясо готово!»
Одновременно с её словами сверху раздался слоновий топот, и несколькими мгновениями спустя с лестницы едва не скатились темноволосый мальчик и девочка в синем платьице. За ними, чинно ступая на каждую ступеньку, спускался Лео.
– Вася! – охнула Лиза, когда девочка с разгону врезалась в маму.
Василиса – младшая дочь Валялкиных – ретиво отскочила назад и случайно наступила на ногу бежавшего за ней мальчика.
– Ой! – не столько ойкнул, сколько возмутился тот и попытался в отместку наступить ей на туфельку, но Вася снова отскочила.
– Кирилл, нехорошо обижаться на девочек! – засмеялась Таня.
– А я и не обиделся! – надув пухлые губы, заверил тётю Кирилл и пяткой левой ноги потёр пострадавшую правую.
Таня улыбнулась. Кирилл был сыном родной сестры Глеба, Ани, и соответственно приходился Лео двоюродным братом. Они были одного возраста и, несмотря на кардинальную разницу характеров, хорошо ладили. Таня была рада, что у Лео был друг, с которым он иногда мог играть – всё-таки, он был ещё слишком мал, чтоб ходить к лопухоидам в коттеджный городок, а с Васей они виделись не так часто, в основном по праздникам.
– Поймал! – триумфально сообщил всем присутствующим Лео, хватая двух других детей за рукава.
– Так нечестно! – тут же заспорила Вася.
– Нет, честно! Это вы остановились – игру никто не отменял.
– Но это была пауза, – не сдавалась девочка.
Милый бантик, который собирал ее лёгкие светлые волосы в мальвинку, съехал, а невозможно голубые, такие яркие, что казались почти синими, глаза в обрамлении белёсых ресниц были расширены в детском негодовании. Таня, глянув на неё, в который раз отметила, что младшая дочь Валялкиных была почти точной копией старшей в том же возрасте. Ведьме это всегда казалось забавным. Клонировал их там Ванька, что ли?
– Тогда нужно было сказать, что вы в домике! – назидательно воздел палец младший Бейбарсов. – А теперь сами решайте, кто водит.
Вася улизнула от мамы, которая попыталась поправить ей причёску.
– Кирилл! Ты его первого поймал!
– Не хочу больше в это играть, – вздохнул Кирилл и сел на ступеньку, подперев кулаком щеку.
Лео немного подумал. И тут взгляд у него загорелся.
– У меня есть алхимический набор! Там есть разноцветные порошки и ещё всякие штуки, можно смешивать и растворять, и даже греть на горелке – но это без мамы нельзя! – Лео зыркнул на Таню. – Но они и так светятся и пускают дым. Пошли, покажу.
– О, круто! – Кирилл вскарабкался на ноги.
– А колбы есть? – прищурившись, тем временем уточнила Вася.
– Две! – гордо заявил Лео, и маленькая банда под его предводительством без дальнейших промедлений устремилась наверх.
– Эй, Лео, только недолго – скоро есть будем! – перегнувшись через перила, крикнула ему вдогонку Таня. – И скажи Юре с девочками, пускай спускаются!
Когда дети скрылись наверху, Лиза обернулась к Тане, выразительно вскинув тонкие светлые брови.
– Алхимический набор?
– Да, знаю, – тяжело вздохнув, проворчала Таня и кончиками пальцев потёрла лоб. – Я ему подарила – вот дёрнуло меня что-то! А назад забирать теперь как-то некрасиво. Но он в курсе, что если что не по инструкции – я всё конфискую и выдам, когда рекомендация разрешит. Там на коробке написано: «Запрещено к использованию магам до шести лет».
Лиза, улыбнувшись, качнула головой и прислонилась к стене коридора.
– Мне кажется, у Лео в четыре года больше шансов не подорвать с этой штукой дом, чем у многих шестилеток.
– Да уж, – скрестив руки на груди, Таня закусила щеку. – А Глеб бы в его возрасте подорвал – специально, из чистого интереса! Близнецы бы подорвали в первую секунду, как узнали, что этого делать нельзя, а Софья бы вынесла во двор и подорвала там. Ну, а у меня оно взорвалось бы автоматически, ещё до того момента, как я бы к нему прикоснулась – а я бы прикоснулась!
– Ужас, – под смех Лизы и новый звук шагов по лестнице без доли юмора обреченно констатировала Таня. – Мой четырёхлетний сын единственный адекватный в этой семье. Кош-мар.
– Что кошмар, мам? – любознательно поинтересовался Юра, опираясь локтями на перила и свешиваясь вниз. Вика, Софья и Сашка сгрудились на средней лестничной площадке, выглядывая из-за его спины.
– Твоя причёска! – фыркнула Таня. – Тебя Сашка стригла?
– А что, некрасиво? – поднырнув у брат под рукой, обиделась Сашка. Её косы змеями скользнули с плеч, и Таня, подняв руку, легонько дёрнула одну из них.
– Уверена, было красивее, пока это не начало отрастать! – она глянула на сына. – Напомни мне потом спасти тебя от этой парикмахерской фешен-катастрофы.
– Папа уже пришёл? – тем временем поинтересовалась у Лизы Вика, легко сбегая по ступенькам. Её красно-белая полосатая кофта зарябила у всех перед глазами.
– Ага. Там! – Лиза качнула головой в сторону гостиной.
– Выманивает Глеба из библиотеки, – через плечо пояснила Таня. – Не исключено, правда, что они уже забаррикадировались там вдвоём. Но я почти уверена, что на звук твоего голоса Ванька сдастся, поэтому иди! Лизка, ты тоже иди, всё – смена караула!
Таня хлопнула в ладоши, выгоняя протестующую Валялкину (« – Я даже салат ещё не дорезала!» – «– Да Аня уже все дорезала, успокойся!») вслед за дочерью в гостиную. Когда те были спроважены, ведьма задрала голову к детям и поманила их вниз.
– Сашка и Юра – ответственны за транспортировку еды в столовую, Соня вместе с крёстным ответственна за выманивание своего отшельника-родителя на люди. Чем раньше вы справитесь с поставленными задачами, тем раньше получите еду! – мотивировала она и испарилась.
– Другими словами, мы вкалываем, пока ты прохлаждаешься, – проворчал Софье Юра.
– Зависть – плохое чувство! – назидательно парировала Софья и, довольная, ушла за матерью и остальными в гостиную.
Близнецы вздохнули и поплелись в противоположную сторону, на запах жареного мяса и прочих вкусностей. Навстречу им, держа по увесистой салатнице на каждой маленькой ладони, вынырнула тётя Аня.
Тётю Аню любили все – особенно племянники. Она принадлежала к тому неугомонному типу «классных» тёть, с которыми вы боитесь на вечер оставить своего ребёнка, потому что по возвращении непременно найдёте его верхом на вашей собаке, по уши перемазанным в шоколаде и смотрящим мультики в час ночи – зато несказанно счастливым (что, конечно, не оправдывает страданий собаки, диатез и нарушения режима).
Поэтому в качестве няни её приглашали редко, зато в качестве организатора мероприятий (чем, собственно, работая в лопухоидной фирме «Хеппи мир», она по жизни и занималась) и той самой мифической души компании – так часто, как было возможно. Сплошной клубок энергии, который она собой представляла, не смогло размотать даже относительно недавнее замужество и рождение собственного ребёнка (хотя последнее всё же заставило Аню слегка пересмотреть взгляды на дневную детскую норму шоколада – но тем и ограничилось). Младше своего брата на одиннадцать лет, она была одним из тех редких случаев, когда внешность, наплевав на возраст паспортный, отображала возраст души – что приводило к тому, что на кассах в супермаркетах у неё до сих пор иногда требовали паспорт.
Хоть близнецы и не были толком похожи ни на кого из родителей, но глядя на тётю Аню, сразу можно было сказать, чьи гены в них преобладали. Такая же худая, темноволосая, с острыми и напоминающими вечного ребёнка чертами лица, Аня кардинально отличалась от высокой Сашки разве что своей миниатюрностью (от чего её худоба смотрелась уместно и не вызывала такого ужаса, как худоба племянницы).
– О, новые жертвы! Классно! Берите всё, что видите, и тащите в столовую! – жизнерадостно распорядилась она и, проскользнув между близнецами, направилась по намеченному маршруту.
Племянники, однако, следовать по её стопам не особо торопились. Вернувшись, Аня застала обоих всё ещё на кухне. Юра, водрузившись на тумбу, покачивал ногой и закидывал в рот одну оливку за другой, обезглавив уже треть оливково-сырных канапе, выстроившихся на круглом блюде у него под боком. Сашка проводила время за приятной беседой – подвергалась родственному порицанию, если быть точнее.
– Ужас, какая худая! – хмыкала опрятная женщина в брючном костюме – уже в возрасте, но все ещё с почти не тронутыми сединой тёмными волосами и высоким лбом – большим и указательным пальцами обхватывая в кольцо Сашкино запястье. – Скелет! Ты что, с новогодних каникул не ела, а?
– Да она каждый день хавает, как Ванька после недели голодовки! – лениво вступился за сестру Юра.
– Ой, ешь свои оливки, пока по заднице не получил! – не глядя отмахнулась от него женщина.
– У него хотя бы мускулы нарастились, а ты – палка! – кивнув в сторону Сашкиного брата, продолжила она монолог с последней.
– Ой, ну ба!.. – скривилась Сашка. – Ну вот давай ты не будешь включать типичную бабулю! Ты же в курсе, что у нас быстрый метаболизм!
– В курсе – ну и что? – усмехнувшись, пожала плечами та. – Можно мне выполнить свою социальную функцию, или не можно? Глядя на тебя, язык так и чешется! Я Соне разве хоть раз в жизни что-то сказала? – засмеялась она, и вокруг глаз и рта у неё разбежались лапки-морщинки.
– Соне вообще кто-нибудь хоть раз в жизни что-то сказал? – себе под нос проворчала ведьма.
Аня отвоевала у Юры блюдо с полуразрушенными канапе. Жуя, Бейбарсов пытался сопротивляться, схватив то обеими руками и подняв над головой. Но хитрая тётя, вместо того, чтоб прыгать за блюдом, ухватила его за бока, и Бейбарсов, всхохотав и едва не подавившись, сдался.
– Спасайся! – театральным шепотом прокомментировала Аня, всовывая в руки племянницы свой трофей.
Сашка стремительно рассмотрела выпавшую возможность и, развернувшись, улепетнула от бабушки в обнимку с травмированными канапе. Юра стащил со столешницы алюминиевую кастрюлю – по размерам больше напоминающую старинный чан, предназначенный прокормить своим содержимым всё войско – и с некоторым физическим трудом поволок её по Сашкиным стопам. Крышки у кастрюли не было, и груда зажаренных филе, золотясь корками в приглушенном свете коридора, источала прямо Юре в лицо крайне соблазнительные ароматы. Бейбарсов проглотил слюну и локтем толкнул дверь в гостиную.
Здесь обнаружились все, кроме оставшихся на кухне женщин и химичащей наверху тройки – включая отца. Глеб Бейбарсов разговаривал у завешенного длинными шторами окна с Викиными родителями и Ягуном, страдающим же при этом явно не выглядел. У него за спиной стояла Софья и, встав на носки, висела у Глеба на шее, обхватив ту руками и положив подбородок на папино плечо. Таня, откинувшись на спинку, сидела на одном из диванов и спорила со с ногами забравшейся в соседнее кресло Викой о том, является ли официально введенный Магществом два месяца назад термин «магичка» утверждением равноправия магов и ведьм или оскорблением в сторону последних. Жанна Аббатикова, растянувшись вдоль дивана и положив голову Тане на колени, попеременно накручивала на палец русую прядь и выдергивала нитки из своей розовой рубашки. Со своей точкой зрения в чужой диалог приёмная тётя – как её и Свеколт звали дети Бейбарсовых – в своей тихой натуре не влазила, только улыбалась чужим репликам. Когда же Таня, потеребив воротник её рубашки, поинтересовалась непосредственно у бывшей некромагини, кто такая по её мнению «магичка», Жанна поднялась на локте и, фыркнув, пошутила:
– Кощеев! МАГ И Член Клана Аутистов*. Верховная магичка России!
Юра, под стенкой пройдясь в носках по мягкому ворсу пёстрых ковров, с детства отпечатавшемуся в памяти безопасным, домашним ощущением, свернул к одной из двух дверей в дальней части большой гостиной. Одна вела в библиотеку, другая – в столовую. Обе эти комнаты сохранились, как и сам дом, из другой эпохи и социального статуса его жильцов, когда в моде у магов, одновременно с лопухоидами, были частные коллекции эксклюзивных изданий и светские званые ужины. И если библиотекой родители пользовались регулярно, то столовая была той частью дома, в которую нога человека ступала от силы раз пять в год – только по праздникам, если всем не хватало места на кухне, и было слишком холодно, чтоб вытаскивать столы во двор.
По правде, это было не самое приятное место для дружеских посиделок. У аристократов прошлой эпохи, по мнению Юры, было какое-то извращённое представление о располагающей к дегустациям и беседам атмосфере. Длинная и узкая, обшитая дубом комната в тёмных тонах вмещала в себя только столь же длинный стол в окружении массивных деревянных кресел. Здесь было всего два окна, расположенных по одну сторону в противоположных концах, что не давало этому помещению достаточного освещения днём. Сейчас же вся ноша по обеспечению жильцам видимости своих тарелок падала на массивную газовую люстру, нависшую над столом по центру комнаты и тускло мерцающую декоративными хрустальными подвесками (это была единственная комната в доме, куда родители – видимо, махнув рукой – не стали проводить электричество. Юра также подозревал, что отца просто прикалывала люстра).
Младший Бейбарсов, разминувшись в дверном проёме с сестрой, пошёл вдоль стола и водрузил кастрюлю с мясом на ещё свободное место в центре (как оказалось, стол и без них уже был почти накрыт). Перегнувшись через спинку стула, Бейбарсов стянул с канапе ещё одну оливку. Немытыми пальцами сунув ту в рот, он ощутил на себе чьё-то безмолвное порицание и, нахмурившись, кинул взгляд на противоположную окнам стену.
Да, вот ещё одна стрёмная вещь в этой комнате. Очень неприятно есть, чувствуя на себе взоры половины своего семейного древа – а посторонним людям, так вообще!..
Вдоль всей стены перед ним висели портреты женщин. Ведьм. Поколений и поколений ведьм из рода, к которому принадлежала и его мать. Запечатленные на полотнах примерно в одном возрасте, закованные в позолоченные рамы, с первого взгляда они все казались похожими. Под каждым новым портретом (всего их было тринадцать) значилась новая фамилия, но неизменными оставались рыжие волосы – здесь можно было найти все оттенки, от медных до медовых – и знакомые зелёные глаза, которыми смотрела на него мама, Софья, Сашка, которые он сам видел в зеркале по утрам. Было много курносых, заострённых носов, у многих женщин художники изобразили веснушки. То там, то тут брови изгибались знакомыми полукругами, встречались те же округлые подбородки…
Впрочем, в домашней галереи присутствовали не все портреты. Здесь уже не было Юриной бабушки, Софьи, как не было и самой Тани (отец иногда троллил маму, предлагая нарисовать её в стиле рококо и привесить в зал почёта, на что Таня огрызалась: «Начинай, уже раму купила!»). Последним в ряду был портрет молодой женщины с длинными и гладкими, ухоженными волосами того же оттенка, что у Тани, и курносым носом. Она явно была богата – светлый шелк блузы и золотые украшения были изображены так детально, что картина казалась объемной, – но выглядела какой-то грустной. Колдунья на портрете всегда, сколько Юра помнил, чуть сдвигала брови, как будто размышляя о чём-то печальном, и вертела в руках маленький стакан, содержимое которого можно было интерпретировать как чай или как виски – и Юра сильно сомневался, что в пятидесятых чай наливали в такие рюмки. Портрет был подписан: «Елена Сорокина», и Бейбарсов знал, что так звали бабушку его матери, в чьём доме они, Бейбарсовы, жили сейчас. Ему всегда хотелось спросить, почему она грустит – ведь портрет явно был написан ещё до войны, и, казалось, у позировавшей не могло пока быть никакого видимого повода для расстройств. Но Елена с ним не разговаривала, как не разговаривал ни один портрет в галерее. По факту, старшие ведьмы его рода пускали на игнор всех, кроме Тани. С ней они говорили, иногда подолгу – но только тогда, когда уходили остальные. И с Софьей – хотя последняя в диалоги с предками вступала редко. Всё остальное же время девицы на портретах делали свои мелкие, задуманные художниками дела – Елена вертела в пальцах стакан, хмурилась и порой прикладывалась к нему; ведьма в бисерной повязке вокруг лба, одетая в стиле двадцатых, подпирала кулаком подбородок и разглядывала что-то за краем рамы; женщина в строгом чёрном платье с кружевным воротником вышивала… – и притворялись глухонемыми. Но ни у кого не было сомнений, что любопытные портреты всё слышат – и, более того, слушают внимательно. Ведьме двадцатых, очевидно, нравился Ягун, так как со стороны её портрета неизменно слышалось приглушённое хихиканье во время его красноречивых тостов, а близнецы несколько раз замечали, как пуританка в чёрном совсем не по-пуритански закатывает глаза или кривляется, стоит Глебу Бейбарсову открыть рот.
Словом, их столовая была ещё тем местечком. Кушайте, дорогие гости – только не подавитесь! И всё же был в этом какой-то извращённый кайф – как в непроглядно чёрной Тайной Гостиной Тёмных. Не удивительно, что, питая любовь к последней, Софья любила ужинать и в этой комнате.
– Йоу, бабули! – фыркнул Юра, продемонстрировав шеренге портретов «пис», и направился назад в гостиную.
Перед тем, как переступить порог, он глянул на широкое пустое место между двумя картинами, ближе к выходу. Там когда-то висел ещё один портрет, о чём свидетельствовал прямоугольный участок деревянной панели, по цвету темнее прочих. Его сняли очень давно – наверное, это сделала ещё сама Елена – и Юра, как и его младший брат с сёстрами, никогда его не видел. Но, конечно, дети знали, кто был когда-то на этом пустом месте.
Чего они не знали – так это того, что портрет всё ещё существовал в тот день, когда Таня и Глеб впервые переступили порог этого дома. В конце концов Таня нашла его – на чердаке, под грубым полотном, отвернутым к стене. Вскинув брови, она разглядывала ту ведьму с полминуты, в конце фыркнув: «Ну надо же! А я думала, он врал. Вот не повезло.»
Она отвернулась к маленькому чердачному окну, сощурилась на скользнувший в него луч и, снова посмотрев на портрет, прибавила:
– Даже смешно, что из всего нашего рода, из каждой ведьмы там, внизу, которая пыталась смыть тебя с истории своей семьи как невероятно приставучий кусок грязи, тебя убила именно я. Или правильно будет сказать «символично»?
Девушка на картине отпустила крысу, с которой играла, и вздёрнула подбородок, собираясь ответить. Но это был единственный портрет, с которым Таня не стала разговаривать. Хватило двух искр – не зелёных, красных – чтоб за две секунды уничтожить два десятка часов чужого труда.
– Это какой раз? Четвёртый? – задумчиво поинтересовалась она у горстки пепла, шевеля его носком тапка. – Это в последний. От тебя больше ничего не осталось.
– Там, по ходу, всё, мам! – окликнул её Юра, подходя к дивану и опираясь ладонями на спинку.
– Молодцы! – поощрила Таня, растрепав сыну вихры. – Тяжелый труд сделает из вас обезьян! Уверена, тогда вы станете послушнее, – хитро улыбнулась она.
Жанна затряслась от беззвучного смеха.
– Юрка, как вы её терпите?
– Никак. Мы плачем в туалете по ночам и мечтаем оказаться приёмными, – скорбно сознался Юра.
– Ну это вряд ли, с такой длинной языка. С вами невозможно разговаривать! – отмахнувшись от него, вздохнула Аббатикова.
– Уже можно есть? – тем временем искренне обрадовался Ванька, оборачиваясь к ним от окна.
– Нет! – завопила из кухни Аня, спустя три секунды материализуясь на пороге с букетом зелени. – Я забыла украсить салаты петрушкой!
– О нет! Как ты могла забыть приготовить моё любимое блюдо: зелень в зелени! – саркастично протянул Бейбарсов, засовывая ладони в карманы джинс. – Ладно я, а как же Валялкин? Он весь вечер собирался есть только его.
Ванька, мечты которого были с кастрюлей, доставленной в столовую Юрой, украдкой красноречиво показал Бейбарсову кулак. Тот усмехнулся.
Ягун глянул на свои массивные наручные часы.
– Ну всё, я погнал, – заторопился он, подлетая из кресла.
Ванька и Таня поймали его под руки и любовно развернули в сторону столовой.
– Я же предупреждал, мамочка моя бабуся, у меня через четыре часа аукцион! – возмущался Мишкин отец, пока друзья конвоировали его вслед за остальными.
– Успеешь ты на свой аукцион, – закатывая глаза, фыркала Таня. – Кроме тебя на эту рухлядь никто не покусится, будь спокоен. Можешь хоть в конце ночи её забрать.
– Вы, изверги, не понимаете: это же первый летающий пылесос в истории!
– Ага, у меня дома в детстве тоже такой был. «Ракета»** назывался, – заверил его Ванька.
– Что за «Ракета»? – живо заинтересовался Баб-Ягун.
– Ой, всё!..
– Снова пытки Танькиной едой! – мстительно засокрушался Ягун. – Я ещё помню ту манную кашу на втором курсе!..
– А я мечтаю забыть этот кошмар цирюльника на твоей физиономии! – парировала ведьма, изображая пальцами ножницы у него перед носом.
– Руки прочь, чужая жена! У тебя нет власти над моей бородой! За Бейбарсовской следи.
– А-а, бородой!.. А я думал, это ты мочалку привязал, – очень натурально удивился Ванька и увернулся от пинка.
Тем временем Глеб Бейбарсов по пути в столовую отобрал у Ани зелень.
– Ну отдай, без неё некрасивее! – увязалась за ним сестра, пытаясь ухватить скромный букетик.
– Зато вкуснее, – удовлетворено заверил Глеб и, перебросив тот Жанне, скривился: – Аня, я терпеть не могу петрушку!
– Красота требует жертв!
– Спасибо, жертвоприношений мне в жизни уже хватило, – проворчал Глеб и, положив ладони Ане на плечи – она была такая низкая, что едва доставала ему макушкой до груди – скоординировал сестру вслед за, как капитан корабля, последней покинувшей кухню матерью.
Лиза вернулась с верхнего этажа, как мама-гусыня в рядок ведя за собой младших детей, с ног до головы перемазанных в разноцветных порошках.
После ужина перед десертом все по устоявшейся традиции снова разбрелись по дому. Софья воспользовалась этим, чтоб улизнуть покурить – она нервничала, и нервничала очень. За ужином разговор, конечно, помимо прочего зашёл о Тибидохсе и о сложившейся там ситуации. Вопрос крайне странной внезапной миграции нежити особенно занимал отца и тётю Жанну, как непосредственных экспертов, остальным же было любопытно в основном из-за последствий, грозящих острову. Ну, а все вопросы общественность, конечно, адресовала непосредственным свидетелям данного уникального явления. Весь последний час, пока за столом велись дискуссии, выдвигались теории и, чисто теоретически, из интереса изобретались ответы на ключевые вопросы (как то: где и кем может обучаться та часть малолетних русских магов, которую в будущем году не примут в Тибидохс из-за нехватки мест и обмельчавшего резервуара магии?), Софья сидела на своём стуле, словно на самой здоровой в мире пороховой бочке. За себя она не опасалась – она хорошо знала цену своему виртуозному искусству лгать прямо в лицо, доведенному до такого совершенства, что гордиться здесь было уже нечем. Но близнецы могли спалиться в любой момент – в любой. И один раз были к этому настолько близки, что их сестре пришлось – за редким исключением в своей жизни, намеренно, а не случайно – грохнуть о пол тарелку, отвлекая всеобщее внимание.
Кроме прочего, Софья надеялась, что никто не заметил, как часто Сашка подкатывала рукава, а она наоборот одёргивала свои, боясь, что из-под них выглянут края бинта.
И это была ещё не самая неприятная часть вечера, который им предстоял. Вернее сказать, это как раз была самая приятная. А того, что будет дальше, она и вовсе боялась.
Нет, рациональный страх присутствовал у старшей Бейбарсовой всегда – тот род страха, который не даёт вам перебежать поперек восьмиполосный проспект с постоянным движением машин. Прекрасный, здоровый и полезный страх. Но в этот раз он оказался иного рода. Этот страх был уже трусостью, подло нашептывающей на ушко: «А вдруг?..» – и заставляющий ладоши потеть, а коленки подрагивать. Вика права. В прошлый раз они едва унесли ноги – и это было всего три Лигуловых дня назад. А вдруг, а вдруг, а вдруг, а вдруг?.. И самое громкое Авдруг кричало: «Дураки, в этот раз не унесёте вовсе! Ты не зря оставила этот визит на самую последнюю очередь».
– Я ничего не оставляла, так показала карта. Ради Древнира, это всего лишь такие же ведьмы! – сама на себя огрызнулась Бейбарсова и тряхнула пышной копной волос, вспыхнувших в электрическом свете яркой рыжиной.
– Тань!.. Ой, прости, Соня, – по-чеширски улыбнулся ей Ванька, когда Софья, задержанная им у дверей, вопросительно обернулась к крёстному. – Позови, пожалуйста, Таню – мне срочно нужно доказать твоему отцу прописную истину.
Глеб Бейбарсов, лениво полусидящий на мягком подлокотнике кресла, отрицательно покачал головой и протянул, обращаясь к дочери:
– Этот человек считает прописной истиной горячечный бред средневековой знахарки. По-моему, эффективнее настойки семицветика после нападения болотника будет разве что приложить к укусу лист подорожника и прочесть над ним Отче наш.
Софья захихикала и, отпущенная на волю, между диванами и столиками юркнула в коридор. По пути она, как было велено, свернула к маме и без объяснений отослала её к папе и дяде.
– Чего? – заинтересованно уточнила Таня, подходя к ним.
– Скажи ему, что я прав! – указывая на Глеба, без обиняков ввёл её в основной курс дела Ванька.
Таня повернулась к мужу и с готовностью подтвердила:
– Он прав!
– Ты даже не слышала вопроса.
– А я ощущаю шестым чувством! – пакостно заверила ведьма.
– У меня День Рождения, – выгнув рассеченную бровь, напомнил Бейбарсов.
– Да, и даже это не делает тебя правым.
Таня откинула с плеча растрепанную косу и скрестила руки на груди, смотря на него сверху вниз. Уголки её рта подрагивали. Упала секундная пауза.
– Ну ты и зараза!
Глеб, спрыгнув с подлокотника, попытался поймать её, но Таня, отскочив, спряталась за двухметрового Ваньку, дальновидно рассудив, что чувство собственного достоинства не даст Бейбарсову гоняться за ней вокруг Валялкина, как вокруг дерева. Но тут Ванька совершил неслыханное предательство, ловко сделав шаг в сторону, и, ухмыляясь сквозь светлую щетину, преспокойно ушёл в другую часть комнаты. Где повис на Лизе, допивающей с Аней и Натальей Бейбарсовыми бутылку вина, обняв жену сзади нежным медвежьим захватом. Таня же осталась расплачиваться за свою вредность, барахтаясь в ухвативших её поперёк живота руках мужа. При этом ворс ковра щекотал ей пятки, так что от смеха она просто задыхалась – пока от чрезмерного приложения сил Глеба, ухватившего её спереди для удобства за расшитую бисером зелёную ткань, нитки не затрещали.
