Текст книги "Долгая история (СИ)"
Автор книги: Becky Kill
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 47 страниц)
В Юре всколыхнулась ненависть. Захотелось броситься на Люциту и удушить её собственными руками за то, что она сделала. Он даже почувствовал, как дёрнулась его рука, чтоб отпихнуть разгневанную женщину от прекрасной девушки.
Вместо этого он снова провёл ею по лицу, и желание спасать Зару улетучилось. Та даже не вскрикнула от удара. Не издала вообще никакого звука. В жуткой тишине выпрямилась, откинула с лица волосы. На смуглой щеке клеймом алел след чужой руки, но выражение её лица скорее наводило на мысль о том, что ударила только что она, а не её. Зара так и продолжала, удовлетворенно кривя губы, взирать на свою обидчицу, пока Люцита, плохо скрывая клокочущую в ней ненависть, искажающую все черты до одной, шипела ей в лицо:
– Дрянь! Безмозглая нахальная девчонка! Думаешь, тебе все дозволено? Что, мужиков в таборе уже не хватает? Наскучила забава чужих мужей уводить?!..
Дальше Юра слушать не стал. Воспользовавшись тем, что внимание цыганок всецело было сосредоточено друг на друге и конфликте, который, как он быстро понял, не имел к нему никакого отношения (по факту, он бы не удивился, узнай, что Люцита стряхнула с него гипноз товарки не из чувства долга, а из банального желания насолить той) Бейбарсов вдоль стены выскользнул за дверь и вернулся к костру.
Сашка все ещё танцевала с другими ведьмами. К тому времени выглядела она изрядно запыхавшейся, но счастливой. Блики костра играли на её разметанных вороных волосах, а взмахи красных рукавов сливались с языками пламени. Щёки горели, она смеялась, от чего хрупкие узкие плечи тряслись, и обматывающие шею амулеты звенели друг о друга и подскакивали на груди. Во тьме, обступающей очерченный пламенем круг света, она была словно колдунья из старой сказки; беспокойный лесной дух, принявший обличье юной девушки и вышедший к путникам у дороги. Она казалась на своём месте.
Эта мысль напугала Юру, стряхнув с него завороженное оцепенение. Вклинившись в круг танцующих (теперь там были и парни), он поймал сестру за локоть и, смазано улыбнувшись нескольким обратившим на это внимание людям, отвёл её в сторону.
– Нужно уходить.
– Что, уже? – расстроилась Сашка. – Ну давай ещё немножко!..
– Саш, сейчас, – очень тихо настоял Юра, выразительно глядя на сестру. – Иначе потом мы вряд ли будем в состоянии двигаться вообще в каком-либо направлении.
Сашка несколько мгновений смотрела на него, чуть сощурив глаза. Блики пламени танцевали по её лицу. Затем она поняла. Юра ощутил это так же, как и всегда – словно треснул тонкий лед между их сознаниями, и она на долю секунды с головой ухнула в тёмную воду под ним. Не подзеркалила, не поймала зрительный образ – просто в один момент осознала. Узнала. И было дофига непостижимо, как это работает.
Сашка прерывисто выдохнула и схватила его запястье.
– Юра, уходим. Забираем Софью и уматываем – по барабану, успела она, или нет!
Не спеша – хотя это стоило обоим близнецам определённых психологических усилий – она повела брата в обход костра, даже посмеялась в ответ на чей-то грубый комплимент – хотя Юра заметил, как при этом по её голым рукам побежали мурашки. Он обхватил сестру за плечи.
– Цыгане жуткие, – пробормотала Сашка, отворачивая к нему голову.
– Я думал, они тебе нравятся, – удивился брат.
– Мне нравится вот это всё, но не они, – туманно изрекла она и заправила волосы за ухо.
– Они ежей жрут, – таким тоном, словно это всё объясняло, согласился с ней Юра.
Едва спасительная тень между двумя фургонами скрыла их от глаз оставшихся у костра, близнецы расслабились. Никто не пытался их удержать, никто не пошёл за ними, и они расслабились. Ровно на три с половиной секунды.
А на четвёртой они услышали истошный крик.
Тяжёлая штора с шорохом упала за близнецами. Софья откинулась на спинку оттоманки и пошевелила плечами, чувствуя себя неуютно. Оставаться один на один с самой могущественной колдуньей табора не входило в её планы – а Софья очень и очень не любила, когда что-то начинало идти не по плану. Исходя из личного и родительского опыта (о котором она с детства была достаточно наслышана), хорошо это не заканчивалось ещё ни разу.
Дождавшись, пока голоса и шаги снаружи стихнут, цыганская королева обернулась к своей гостье, сложив унизанные драгоценными камнями руки на животе.
– Вижу, что ты хочешь ко мне обратиться, но не знаешь, как. Теперь, полагаю, я должна представиться. Можешь звать меня Агатой. Формальности ни к чему, – краем губ холодно улыбнулась цыганка. – Теперь спрашивай.
– Я хочу посмотреть на флакон. Вернее, на содержимое.
– Проверяешь? Аль слова моего тебе не достаточно? – Агата насмешливо склонила голову. – Думаешь, сможешь отличить кровь грешную от праведной?
Софья поджала губы. Она и сама знала, чего не могла. В зельях, которые учили варить в Тибидохсе, использовалась только кровь животных – и то за редким случаем, в магспирантуре. Софья никогда не имела дела с человеческой как ингредиентом, и уж тем более не разбиралась в её «сортах». Если бы они подготовились к визиту в табор заранее, она уж наверняка бы выкопала из какого-нибудь пыльного тысячестраничного фолианта, как отличить нужную от любой другой – на крайняк, выведала бы как-нибудь у папы – но поскольку всё решилось второпях…
Она мысленно выругала себя – сама поставила себя в дурацкое положение! Смириться с тем, что придётся поверить в честность цыганки, было сложно. И всё же пришлось.
Агата подошла к громоздящемуся на комоде ларчику и откинула крышку. Внутри из-под её руки блеснули ряды склянок. Цыганка пробежала пальцами по заткнутым пробками горлышкам, достала одну и поставила на низкий столик перед Софьей.
За мутным зелёным стеклом угадывалась тёмная, заполняющая треть плоского флакона жидкость.
– Этот убил семерых: пятерых своих детей, жену и с ней ещё одного нерождённого. Когда Баро казнил его, он смеялся. Безумец! – престарелая цыганка, искривив губы, дёрнула плечом. – Но, полагаю, это не имеет значения? Уверяю тебя, он не раскаивался ни секунды.
Софья подалась вперёд и, помедлив, взяла в руки флакон. Стекло на ощупь оказалось гладким и… тёплым. Жидкость внутри не загустевала. Ведьма поборола всколыхнувшееся в ней отвращение – словно она сжимала в пальцах живое и на редкость мерзкое существо.
Софья вернула флакон на столик и убрала руку – или, по крайней мере, попыталась. Цыганка, с пугающей быстротой склонившись над столиком, перехватила её правое запястье.
– Что это?
Бейбарсова уставилась на свою руку, пространно размышляя о том, останется ли на той синяк.
– Откуда это у тебя? – не дождавшись ответа, требовательно переспросила хозяйка шатра.
Пальцы одной её руки крепко сжимали Софьино запястье, другой – замерли в нескольких сантиметрах от браслета, обматывающего правую руку Бейбарсовой. Агата словно бы хотела, но отчего-то опасалась прикоснуться к испещренным странными символами пластинам и бусинам.
Софья внимательно поглядела на цыганку, не пытаясь отнять руки.
– Это подарок.
Она облизала губы и, видя плохо скрытую жадность во взгляде цыганки, не сдержала годами мучившего её любопытства:
– Вы знаете, что это? Знаете, что значат эти руны?
Агата наконец подняла голову на тибидохскую ведьму, качнув длинными тяжёлыми серьгами, и, кажется, удивилась:
– А ты – нет?
Она усмехнулась и выпрямилась, цокая языком и чуть покачивая из стороны в сторону головой.
– В мире, где над всем правит магия, нужно быть либо очень смелой, либо очень-очень глупой, чтоб использовать наделённый силой предмет, не зная природы этой силы, девочка.
Софья чуть сузила глаза, незаметно сжимая в складку край своей кофты.
– Я абсолютно доверяю человеку, который мне его дал.
– Ну тогда, я полагаю, он мог бы и сказать тебе, для чего предназначен этот подарок.
Эта скользкая змея могла улыбаться, сколько угодно – Софья видела ухмылку, затаившуюся за приятной дружественной маской. И эта ухмылка ей здорово не нравилась. И ещё больше не нравилось то, что она сейчас пыталась сделать.
«Не в том месте копаешь, старая калоша!» Если в чём-то старшая Бейбарсова и была уверена полностью, так это в своём отце. И если Глеб Бейбарсов не считал нужным посвящать её в происхождение и путанный смысл вереницы рун на своём подарке – значит, ей это знание было ни к чему.
Это не значило, конечно, что Софья не пыталась узнать кое-что из других источников. Или что была обделена способностью делать очевидные выводы из собственных наблюдений.
– Я думаю, этот амулет приносит удачу, – пожав плечами, заметила она, косо глянув на цыганку.
Но та никак не выказала своей реакцией, попала ли Софья в точку. Только таинственно хмыкнула и повторила, растягивая слова:
– Приносит удачу? Что ж, если так это назвать…
Бейбарсова, не сдержавшись, досадливо дёрнула углом губ, когда понял, что просвещать её в этой теме Агата вовсе не намерена.
Цыганка медленно обошла оттоманку кругом, что-то взвешивая в уме. Затем снова встала перед гостьей, скрестив на груди руки, и решительно объявила:
– Я меняю условия сделки! Твоя кровь мне больше не нужна – можешь оставить все свои пять литров себе. Вместо неё отдашь свой браслет.
– Нет, – без раздумий отрезала Софья, холодно и спокойно. Получилось довольно легко, потому что похолодела она вся, с ног до головы. – Так мы не договаривались.
– Мы ещё никак не договаривались, – обманчиво мягко заверила её цыганка.
– И не договоримся, в таком случае.
Видимо, вскочила она довольно убедительно, потому что Агата, нервно прокрутив один из своих перстней на пальце, не дала Софье сделать и трёх шагов к выходу из шатра, раздражённо бросив ей:
– Сядь!
Восприняв это как белый флаг к новым переговорам, Софья, ссутулившись, уселась на место, спрятав ладони между коленей, и выжидающе уставилась вверх.
– А ты с характером, да? – голос цыганки снова потёк мёдом, к которому уши липли, как мухи. – А с первого взгляда и не скажешь… Знаю такую породу. Глядишь на кобылицу – по лугу ходит, травы не топчет; а как узду накинуть вздумаешь – пуще беса вскинется, живым ноги не унесёшь! Не примени Бог таким, как ты, голубка, жизнь плохую иметь! Вы хороши, только коль жизнь у вас хороша да беззаботна, коль довольны ей да любимы…
– Добро, будь по-твоему. Оставляй цацку себе! – подозрительно легко сдалась цыганка.
– То есть, мы возвращаемся к первоначальному условию договора? – деловито уточнила Софья.
– Стало быть, возвращаемся.
«Да неужто?»
– А… – Софья, замолкнув, поискала глазами вокруг себя. Почти сразу обнаружив сбоку ещё одну тумбочку, а на ней чернильницу, она выдернула оттуда длинное, переливающееся пурпуром перо.
– А давайте это документально закрепим!
Цыганка удивлённо повела плечом.
– К чему марать бумагу? Даю тебе своё слово.
Софья рассеянно заломила руки и вздохнула.
– Нет, просто понимаете!.. У меня пунктик на бюрократии. Мне всё всегда нужно как-то задокументировать! Я даже когда в супермаркет за продуктами хожу, заставляю кассиров расписываться под чеками. Мне обязательно надо!.. Так что можно мы сейчас в общих чертах набросаем ну хотя бы расписку? Это ничего? Обещаю, это займёт пять минут!
Говоря, Софья уже тянула с того же столика, откуда и перо, какой-то замусоленный по краям и изрезанный линиями кривых изгибов, но чистый лист бумаги. Агата раздражённо вздохнула в сторону и сделала неопределённый жест длинным рукавом, давая понять, что гостья может делать, что пожелает.
Быстро настрочив, в чём заключалась сделка, Бейбарсова поставила в углу размашистую подпись и подвинула лист с пером в сторону терпеливо ожидающей Агаты.
– Просто допишите: «Я обязуюсь честно, без какого-либо умышленного обмана, выполнить все вышеописанные условия и обеспечить составителю данной расписки, а так же её спутникам свободный выход за пределы табора». И подпись!
Агата присела на пуф возле столика, из прорехи в боку которого торчала солома, и взяла перо. Софья ещё раз, медленнее, продиктовала ей ранее озвученное предложение. Цыганка поставила под всем этим незамысловатую закорючку и, усмехнувшись, вернула лист Софье.
Бейбарсова пробежала последние строчки, написанные чужим почерком, глазами.
Затем, методично сложив пополам несколько раз, она спрятала расписку в карман джинс. В центр устланного цветастыми платками стола Агата с гулким стуком поставила глубокую глиняную миску.
В складках цыганской юбки что-то опасно блеснуло, и следом Агата протянула ведьме складной серебряный нож. Нож был уже раскрыт. Тёплые блики свечей плавали по холодной грани лезвия, и можно было одним взглядом почувствовать, какое оно острое. Софья судорожно подтянула вверх рукав кофты и дотянулась до ножа. Чуть дрожащие пальцы сомкнулись на изрезанной декоративными желобками рукоятке.
– Поперёк, – напомнила цыганка и отошла в угол шатра. Там она опустилась в большое плетеное кресло, и похожий на туман дым свечей почти полностью скрыл от Софьи её фигуру, оставив только смутный силуэт в душной полутьме.
Софья перевела взгляд на своё правое запястье и проступающие жилки вен. Они никогда ещё не казались ей такими хрупкими, а рука – такой маленькой и худой.
«Поперёк.»
Конечно, в этом первобытном местечке никто не слышал об асептике и антисептике, шприцах и системах для переливания крови. Или предпочитал делать вид, что не слышал.
Софья поглядела на вожделенный мутно-зелёный флакон, стоящий перед ней на столе. Ощутив прилив уверенности, взяла нож в левую руку, крепко сжав рукоять, вытянула правую над глиняной миской и полоснула лезвием по бледно-синим змейкам на смуглой руке, на два пальца выше от последнего витка браслета.
Софья вскрикнула и инстинктивно дёрнула к себе пораненную руку. Кровь – тёмная и какая-то вовсе не похожая на настоящую в неверном освещении чёрных свечей – брызнула на неё, заляпав шерстяную вязь кофты и оставив на тонком светлом свитере россыпь зловещих багровых точек. Несколько капель попали на лицо.
К боли Софья, как оказалось, была не готова. Резкая и жгучая, она перехватила ей дыхание, а после запульсировала в мозгу в такт с её участившимся сердцебиением. Кровь из пореза полилась сильнее. Разве её должно быть так много? Наверное, она сделала слишком глубокий надрез.
Силуэт цыганки шевельнулся в кресле и окончательно пропал из поля зрения за дымной завесой и пеленой слёз, навернувшихся Софье на глаза. Часто и коротко дыша, она отложила нож. Нащупав щербатый край глиняной миски, подтянула ту к краю стола и снова вытянула над ней правую руку, повернув тыльной стороной запястья вниз. Тонкая струйка крови полилась в миску, сползая на дно по покатой стенке и разливаясь там маленькой кровавой лужей.
Софья смазано вытерла другой ладонью лицо и, согнувшись, оперлась локтем на край стола. Её грудная клетка вздымалась и опускалась, словно она только что окончила марафон на длительную дистанцию, но воздуха, казалось, все равно не хватало – Лигуловы благовония! Боль продолжала тупо пульсировать в висках и в руке. Пытаясь отвлечься от этих ощущений, ведьма отрешенно наблюдала, как лужа в миске растёт вширь, превращаясь в озеро, и становится всё глубже и зловещее, подпитываясь её жизненными силами. Она представляла, как его постепенно заселяют обитатели: сначала какие-нибудь бактерии и планктон, затем рыба и мелкая пресноводная нежить, и вот уже под тёмной гладью, извивая разрезанными хвостами, проплывают давно вымершие озерные чудища.
– Если кровь свернётся до того, как ты закончишь, придётся сделать ещё один надрез.
Голос цыганки вывел Софью из прострации. Она несколько раз моргнула и поглядела на свою руку. Струйка, стекающая в миску, стала совсем тонкой, а вокруг самой раны, оставленной острым лезвием, начала запекаться корка. Между тем миска не была наполнена даже наполовину.
Софья вздрогнула, с опаской поглядев на брошенный ею нож. Уже испытав боль и зная, что будет, когда лезвие коснётся тонкой кожи, она была вовсе не такая смелая, как в первый раз. Калечить себя снова ой как не хотелось. Её пульс только начал приходить в норму, а жжение в запястье – становиться достаточно терпимым.
Софья взяла в руку серебряный нож.
– Лучше другую, – посоветовал призрачный женский голос из угла.
Бейбарсова, помедлив, переложила рукоятку в правую ладонь и, вытянув левую над миской, примерилась ко второму своему запястью.
Резать правой (и дрожащей) рукой было непривычно и неудобно. Она приложила меньше силы, поэтому надрез вышел не таким глубоким, но косым – почти перпендикулярным ладони. И крови неожиданно хлынуло в два раза больше. Софья тонко пискнула, закусила губу – но рукой не дёрнула, дав новому источнику щедро питать страшное озеро и его мнимых обитателей. В голове застучало с новой силой, и жгло теперь обе руки. Щёки у неё были мокрые от непроизвольно скатывающихся по ним слёз, в носу щипало. Теперь Софья держала над краем миски оба запястье, хотя кровь из надреза, сделанного раньше, почти остановилась. Из другого, напротив, она хлестала так, словно в её кровеносных сосудах кто-то до упора отвинтил ручку крана – так, что в какой-то момент ведьме стало действительно страшно. Интересно, а поможет аптечное заклинание против перерезанных вен?
Когда до края оставалось всего несколько сантиметров, и багровое озеро вот-вот грозило выйти из берегов и затопить всю округу, Софья опомнилась. Развернув руку и шмыгнув носом, она откинула на шёлковую спинку оттоманки и зажала длинный порез ладонью, чувствуя, как та становится мокрой. Из-под неё выскользнула красная струйка, затем ещё одна, и побежала вниз по предплечью. Софья прижала ладонь сильнее, переводя дух.
– Здесь больше, чем полфлакона, – хрипло выговорила она, глядя на только что наполненную ею посудину. Вообще-то, крови там хватило бы на целых два таких сосуда, какой предлагала ей взамен Агата. Но не вливать же теперь лишнюю назад?
Цыганка оставила её замечание без ответа. В шорохе юбок и тихом позвякивании драгоценностей она снова материализовалась рядом и, отняв Софьину руку от раны, поочерёдно принялась туго перематывать её запястья бинтами (Бейбарсова почти удивилась, увидев у цыганки в руках вполне цивилизованный, стерильный и совсем чуждо смотрящийся в этой обстановке моток марли. Максимум, на что она рассчитывала здесь – это на кусок тряпки, которую, возможно, Агата оторвала бы прямо от своего подола).
Поблагодарить язык не повернулся. Не с теми знаниями о мотивах этого «доброго» жеста, которыми Софья располагала.
В два счёта покончив с ней, Агата с куда большим трепетом подняла до краев заполненную глиняную миску и, перенеся на стол подальше, принялась бормотать над ней, слегка покачивая из стороны в сторону, так что кровь плескалась о борта, выкрашивая глину в чёрный цвет, но не выливалась.
Софья забрала со столика зелёный флакон и опустила в тот же надёжный карман, где прятала купленное у Торгашихи ожерелье.
– Я так поняла, мы с вами закончили? Я могу… – она сглотнула, глядя в спину цыганке. – Я могу идти?
– Я бы не рекомендовала, – обернувшись через плечо, мягко заметила Агата и снова отвернулась, застучав пустыми склянками, которые только что достала из тумбы рядом.
Софью пробил озноб, не имеющий ничего общего с потерей крови.
– Ты ослабела, устала… Да и к чему спешить? – тем временем продолжила Агата. – Ночь длинная, а мы народ веселый, ой, весёлый! Гостей не обидим. Накормим, потешим. Оставайтесь, хоть на час-другой, а хоть и до самого рассвета – отдохнёте, выспитесь!.. К нам редко здесь кто захаживает, уж вовсе одичали. Оставайтесь! Или, может, вы обидеть нас хотите? – сверкнула глазами глава цыганского ковена, снова оборачиваясь к госте.
– Нет! – для убедительности мотнув головой, искренне заверила её Софья. – Конечно, нет. Спасибо, с радостью останемся! Ну, я тогда пойду к костру, погреюсь. Не стану вас отвлекать.
– Ступай, – махнула ей Агата и наклонила миску. Тонкая густая струя полилась аккурат в широкое горлышко приготовленной склянки. – Ступай, и я скоро приду. В такую ночь в шатре сидеть – ночь оскорблять!
Софья встала с оттоманки – и сразу же уцепилась за спинку той. Резко подниматься было ошибкой. Головокружение навалилось на неё, как бетонная плита. Естественную реакцию на потерю крови усугубила наполнявшая палатку вонь свечей и чрезмерное благоухание знахарских трав, которое могло сходу сбить с ног и пышущего здоровьем человека. Софья же вдыхала всё это как минимум полчаса.
Ведьма тряхнула головой и костяшкой пальца потёрла переносицу (при каждом новом движении рук запястья вспыхивали болью из-под бинтов). Выбраться на свежий воздух теперь стало жизненной целью номер один, которую она намерена была воплотить в реальность немедленно.
Бейбарсова всё же дала своему телу полминуты на адаптацию к вертикальному положению, и только затем рискнула расстаться с опорой спинки и побрела к выходу.
Рядом стоял узкий шкаф, прямо на дверце которого на вбитом гвозде немного криво висело овальное зеркало в раме. Направляясь к завесе, скрывающей вход в палатку, Софья по привычке поймала в исковерканном отражении свой силуэт в задымленных сумерках и, уже не отрываясь, наблюдала, как девушка там, пробираясь между разрозненной мебелью, приближается к ней.
Вид у неё был не цветущий.
Бледная, в испачканной одежде, с перемотанными бинтом руками (на левом проступало красное пятно).
Нервная, напряженная, взволнованная.
Чужая.
– Не стоит так часто глядеть в зеркала, милая, – уже перед выходом догнал её в спину туманный голос цыганки. – В них не найти правды – только то, что небрежно создали пара росчерков помады да твоё воображение. Не стоит забывать, что персона в отражении – всего лишь то, что видят остальные вместо тебя. И зеркала были созданы, чтоб совершенствовать эту ложь.
Софья откинула полог и шагнула в прохладную свежую ночь.
Дышать сразу стало легче. Приятнее. Голова стала кружиться меньше. Она сделала глубокий вдох и машинально коснулась внутреннего кармана, который теперь оттягивал наполненный чужой кровью бутыль. Затем посмотрела на свои запястья. Полоски бинта белели в темноте. Сколько ещё последующих глупостей им придётся сделать, чтоб исправить самую первую? Получался замкнутый круг глупостей, и с каждым новым шагом они делали его всё шире.
Нужно было рассказать всё кому-нибудь с самого начала и не париться с этим. А теперь уже не имело смысла.
Особенно если они не переживут эту ночь.
Софья оглянулась на шатёр Агаты, запахнула кофту и широкими шагами устремилась к скоплению фургонов, между которыми можно было пробраться к месту общего собрания. Про себя Бейбарсова тихонько помолилась, чтоб близнецы ещё оказались там, и чтоб ей удалось увести их без того, чтоб возбудить у окружающей своры и тень подозрения. Последнее было трудновыполнимой задачей и, если честно, она не представляла, как на деле привести этот простой план в исполнение. Едва они, все трое, окажутся на всеобщем обозрении, в окружении – из виду их уже не выпустят, тут можно было – тьфу ты, ирония – к гадалке не ходить.
Волнуясь, она рассеянно дёргала кожаные завязки своего браслета. «Удачу? Что ж, если так это назвать…» – вспомнился ведьме скептический комментарий Агаты. Что она хотела этим сказать? Софья была почти уверена, что права. Ей слишком, ну слишком часто везло! Вообще-то, везло всегда. Она не могла припомнить, была ли такой везучей до – она ведь получила браслет, ещё когда ей исполнилось то ли пять, то ли шесть…
Бейбарсова чуть нахмурилась, пытаясь точно вспомнить. «Шесть» – после секунды сомнения установила она. Точно. Потому что вспомнила, что перед тем Днём Рождения болела. Помнила, что не чувствовала себя слишком плохо: вроде как при обычной простуде, только кашляла часто, так что грудь болела, и было очень жарко. Но это быстро прошло. Уже гораздо позже она с удивлением узнала, что подхватила тогда какую-то осложнённую пневмонию. Как ребёнок, наделённый магическим даром, перенесла она её нормально. Но дети лопухоидов от таких заболеваний умирали.
Софья задумалась, позволив своим ногам нести её на автомате, и поэтому заметила тёмную фигуру, отделившуюся от пирамиды сложенных друг на друга ящиков, только когда та заступила ей дорогу.
В тусклом свете месяца, проглядывающего сквозь набежавшие на чёрный небосвод тучи, блеснула толстая золотая цепь с подвеской в виде львиной головы.
Софья узнала одного из сыновей Баро, сопровождавшего её к своей бабке.
Ведьма резко остановилась, инстинктивно делая шаг назад. Её пробрала дрожь, никак не связанная с ветром, шелестящим кронами деревьев где-то там, вверху. С добрыми намерениями в тёмных закоулках никто никого ещё не подкарауливал, и она сильно сомневалась, что стала свидетелем первого подобного случая в истории. Нет, уж явно не сегодня!
«Ещё слишком рано!» – было первой мыслью, которая у неё мелькнула. Они ведь должны были усыпить их бдительность, втереться в доверие, окрутить, в конце концов, просто напоить! Всё не должно было быть так сразу и… грубо.
С другой стороны… Зачем напрягаться? «Нас трое подростков, а их… сколько? Три десятка, четыре? Половина – потомственные ведьмы, и у всех поголовно по парочке ножей в рукаве. Ох, дура, лопухоидных фильмов ты пересмотрела!..»
– Ночь чудная, ясная! – тем временем произнёс цыган, касаясь широких полей своей коричневой шляпы. Судя по тому, что целая отара кудлатых туч только что заслонила жалкий огрызок луны, Софья заключила, что «ясная» было адресовано лично ей.
– И чем же она такая чудная? – выдавила ведьма.
Молодой цыган сделал ещё один шаг к ней и развёл руками.
– Потому что чудеса нынче вижу! Тебя вижу. Думал раньше, не пронять меня ничем. Зарой даже как-то раз побрезговал. А тут ты. Такая красавица, – цыган как будто укоризненно поцокал языком, и от этого звука Софье стало совсем не по себе. Ещё до того, как он продолжил, растягивая слова:
– Жа-алко тебя. Пропадет красота такая. Бабка у меня суровая, на это не смотрит. Ей как упырице: только кровь и подавай! Всю, до капли. Она давно такую искала. А тут ты, сама пришла. То-то радость! А мне грустно, сердце стонет! – сын Баро страстно схватился за рубашку слева, на груди, и уронил руку.
В тишине где-то в траве под телегами стрекотали сверчки. Дальше, в лесу, потрескивали ветками лешие, и где-то задушевно и тоскливо выл оборотень.
В Софье шевельнулась наивная надежда.
– Помоги, – широко раскрывая глаза, прошептала она, делая маленький шаг навстречу.
И тут же снова отпрянула, когда цыган, не таясь, громко рассмеялся ей в лицо.
– Э-э, нет! Где ж это видано – старшего ослушаться? А она давно уж Старшая, в обход отца – ему бы только на гитаре тренькать да похлебку хлебать, он и рад. Не-ет, будет все так, как велено, – цыган погрозил ей пальцем, и даже если бы снова не выглянул месяц, ей стало бы ясно, что он усмехается, – или почти так. Велено-то поймать и живой пока оставить, покараулить велено. А вот что делать с тобой, пока бабка моя за своё не возьмётся – про то речи никто не вёл! – цыган демонстративно пожал плечами, широко осклабился, а Софья вдруг разглядела, что лицо у него симпатичное, доброе.
Пожалуй, зеркало этого парня было одним из самых отпетых лгунов во всём зеркальном мире. Потому что Софье не нужно было объяснять, что последует за этой фразой. Кое в чём даже лопухоидные фильмы оказываются здорово реалистичны.
Она рванула с места, не задумываясь, в противоположную сторону, в лес. Но лес и был сейчас самым лучшим вариантом. Единственным, где она имела хоть какие-то шансы.
До опушки поляны, на которой цыгане разбили табор, отсюда было метров двадцать. Софья не пробежала и двух, когда чья-то нога сделала ей подсечку, и ведьма кубарем полетела вперёд. Удар о сырую землю выбил из неё ойк. Падая, Софья выставила руки, и запястья взорвались болью. Она почувствовала, как рана на левой руке снова открылась, и измазанный бинт начала медленно пропитывать свежая кровь. Софья застонала. Мокрая от вечерней влаги трава мазнула её по лицу, ладони засаднило. Вскарабкавшись на четвереньки, она подняла голову, чтоб выяснить, откуда пришла подсечка… но поняла другим способом. Кто-то схватил её за рыжие волосы и сильно дёрнул вверх.
Девушка вскрикнула и, оскальзываясь на траве, поднялась на ноги, одновременно вскидывая руки к своим волосам. Но их тут же крепко перехватили спереди другие. Лицо Бейбарсовой исказила гримаса, и она беззвучно задохнулась, клонясь вперёд: чужие пальцы надавили прямо на раны на запястьях. Перед глазами поплыли разноцветные круги. Она попробовала лягаться, но на деле всё оказалось сложнее, чем в теории: держащий её спереди – «Лев» – с этого только веселился и легко уклонялся, а второго – что стоял сзади, вцепившись ей в волосы и перехватывая поперёк живота – без того, чтоб свалиться, она могла только смазано и бесполезно пинать в бесчувственную голень в высоком сапоге.
– Огонь девка, а! Ты посмотри! – прямо на ухо ей воскликнул сзади грубый бас и добродушно закряхтел.
Сжав оба Софьиных запястья одной своей рукой, сын Баро стащил мешающую шляпу и небрежно кинул ту в траву неподалёку. Два толстых золотых браслета звякнули друг о друга на его руке.
– Да нагляделся уже, Буза! Держи-держи её! Закончу – может, и тебе тоже достанется.
Буза, дурачась, укусил её за шею, затем заломал руки, нагибая вперёд, и у Софьи вышибло последние мысли. Она завопила. Ей зажали рот и поволокли в тень между крытыми разноцветной тканью кибитками. Сын Баро дёрнул верхние пуговицы своего жилета и с безжалостным щелчком расстегнул массивную медную бляху ремня. Губы у него были приоткрыты, взгляд, скользя, как будто обжигал Софьино тело прямо сквозь одежду.
– Поа-алуа, не а-ао, – сквозь грязную ладонь (во рту у неё чувствовался привкус земли) и стреляющую, словно пепеломётная очередь, прямо в голову боль промычала Софья, отчётливо чувствуя всю бесполезность этих умолений, но не в силах удержаться. Ну вдруг у них шевельнется совесть? Ну вдруг хоть что-то… Не может же быть всё так! Просто не может!..
«Лев», отдернув полы кофты, задрал вверх её водолазку. Мышцы на животе ведьмы рефлекторно сократились, когда холод защекотал согретые одеждой места. Но холод был ничто по сравнению с мозолистыми руками, сжавшими её бока и скользнувшими вниз, на бедра, уцепившимися за лямки джинс и потянувшими их вниз.
Это было уже слишком! Перстень на скрученной Софьиной руке посыпал фонтаном зелёных искр, обжигая держащего его владелицу цыгана. Буза заругался и ослабил хватку, «Лев» остановился. Воспользовавшись замешательством обоих мучителей, Бейбарсова рванулась на свободу, и у неё получилось! Смазано въехав локтем в горло – судя по последовавшему хрипу – тому, кто был сзади, она отпихнула сына Баро и кинулась уже не к лесу, а просто куда-нибудь, в переплетения улочек-тропинок между высокими боками домов-кибиток.
